Страница:
– Конкретнее.
Тут Колчин отступил на шаг, обернулся назад. Лежавший на полу Гена стал оживать. Он зашевелился, сел, прислонился спиной к дивану и обхватил обеими руками голову.
– Так и сиди, – приказал Колчин. – Дернешься – получишь пулю.
– Я не дергаюсь, только башка раскалывается.
Гена поднял руки кверху и окаменел, боясь совершить лишнее неосторожное движение. Колчин снова шагнул к Тарасенко.
– Продолжай.
– Петер переправляет грязный нал в Россию, там его оприходуют в одном из банков. В каком именно – не знаю. Ну, две-три банковские операции – и деньги чистые. Затем по фиктивным контрактам бабки перекачивают обратно в Европу. Вот и весь фокус.
– Давно ты с ним работаешь?
– Около двух лет. Он меня ни разу не кинул. Но в последнее время Петер…
Тарасенко прикусил язык. Черт, он сболтнул лишнее.
– Что Петер, договаривай. Ну.
– Поговаривали, что Петер полгода назад он начал крупное дело. Он договорился с московскими и питерскими оптовыми покупателями наркоты. И хотел двинуть туда партии кокаина. Кока приходит из Латинской Америки в Европу. А дальше в Россию. Вроде пару раз все прошло удачно, а на третий раз сорвалось. Таможенники арестовали всю партию дерьма. Это только слухи.
– Откуда взялся этот Петер?
– У нас такие вопросы задавать не принято.
– Где его найти?
– Он сам меня находит, – ответил Тарасенко. – Тридцатого числа каждого месяца он звонит, потом присылает человека забирать деньги. Через три-четыре недели бабки переводят на счета моих фирм в «Прагобанке». Больше я ничего не знаю.
– Если ты соврал, мы еще встретимся, – мрачно пообещал гость.
Дело кончилось тем, что Колчин подошел к Гене и так вмазал ему по морде, что вырубил одним ударом. Затем вернулся к Тарасенко, влепил ему тяжелую зуботычину, бросил на пол пистолет и ушел.
Глава четвертая
Тут Колчин отступил на шаг, обернулся назад. Лежавший на полу Гена стал оживать. Он зашевелился, сел, прислонился спиной к дивану и обхватил обеими руками голову.
– Так и сиди, – приказал Колчин. – Дернешься – получишь пулю.
– Я не дергаюсь, только башка раскалывается.
Гена поднял руки кверху и окаменел, боясь совершить лишнее неосторожное движение. Колчин снова шагнул к Тарасенко.
– Продолжай.
– Петер переправляет грязный нал в Россию, там его оприходуют в одном из банков. В каком именно – не знаю. Ну, две-три банковские операции – и деньги чистые. Затем по фиктивным контрактам бабки перекачивают обратно в Европу. Вот и весь фокус.
– Давно ты с ним работаешь?
– Около двух лет. Он меня ни разу не кинул. Но в последнее время Петер…
Тарасенко прикусил язык. Черт, он сболтнул лишнее.
– Что Петер, договаривай. Ну.
– Поговаривали, что Петер полгода назад он начал крупное дело. Он договорился с московскими и питерскими оптовыми покупателями наркоты. И хотел двинуть туда партии кокаина. Кока приходит из Латинской Америки в Европу. А дальше в Россию. Вроде пару раз все прошло удачно, а на третий раз сорвалось. Таможенники арестовали всю партию дерьма. Это только слухи.
– Откуда взялся этот Петер?
– У нас такие вопросы задавать не принято.
– Где его найти?
– Он сам меня находит, – ответил Тарасенко. – Тридцатого числа каждого месяца он звонит, потом присылает человека забирать деньги. Через три-четыре недели бабки переводят на счета моих фирм в «Прагобанке». Больше я ничего не знаю.
– Если ты соврал, мы еще встретимся, – мрачно пообещал гость.
Дело кончилось тем, что Колчин подошел к Гене и так вмазал ему по морде, что вырубил одним ударом. Затем вернулся к Тарасенко, влепил ему тяжелую зуботычину, бросил на пол пистолет и ушел.
Глава четвертая
Тарасенко лежал на спине в вино-водочной луже, среди бутылочного стекла, осколков зеркала и стеклянных полочек. Рубашка и волосы пропитались хмельной влагой, голова кружилась. Кровь сочилась из разбитого носа, а в глотке застрял сладко соленый комок. Тарасенко хлопал глазами и медленно приходил в себя после глубокого нокаута.
Он ждал, когда пройдет слабость, не пытался подняться, и подводил горькие итоги сегодняшнего дня. Ему плюнули в душу, прямо в доброе доверчивое сердце. Его унизил, избил в собственной квартире первый встречный проходимец, некто Иван Старостин, которого Тарасенко любезно принял, угостил выпивкой и хотел накормить обедом. Впрочем, имя наверняка липовое. Тип, которого Тарасенко увидел первый раз в жизни, оказался тварью, чертовым психопатом и ублюдком…
Тарасенко доверился торговцу мебелью Жидкову, рекомендовавшему этого Старостина, как своего доброго знакомого, питерского земляка, клевого парня. Господи, если не верить Жидкову, кому тогда вообще можно верить на этом свете? Все, что случилось сегодняшним днем, не вписывается ни в какие рамки, ни в одни ворота не лезет…
Такого унижения Тарасенко не испытывал с того памятного дня, когда в лагере усиленного режима под хохот, улюлюканье и восторженный визг шестерок и быков сам себе опасной бритвой отрезал фалангу указательного пальца, положив руку на тумбочку. Пальцем он расплатился за карточный долг, тем самым избежал худшей участи. Но то была зона с ее звериными законами. Но здесь не поганая Мордовия. Здесь европейская страна, в которой его, в которой он… Тарасенко всхлипнул, не нашел в себе сил довести до конца проклятую мысль. Интересно узнать, с какой целью этот Старостин ищет Петера? Хочет свести личные счеты или здесь что-то другое, более серьезное? Тарасенко испытывал тупую боль в затылке, нос заложили сгустки крови, болела грудь. Надо бы выпить стакан армянского коньяка, он снимает боль, как с куста. Тарасенко вращал глазами. Увидел над собой разоренные полки бара, на которых не осталось ни одной целой посудины со спиртным. Все разбито, вдребезги. Хоть с пола коньяк языком слизывай. Он застонал в голос. Ладно, по боку все унижения.
Самое страшное, весь ужас случившегося – совсем в другом.
Тарасенко разболтал такие вещи, о которых и заикнуться не имел права. И нет ему оправдания, нет смягчающих обстоятельств, потому что судить его будут не мягкотелые народные заседатели. Никто не примет во внимание, что Тарасенко проболтался под дулом пистолета, под страхом смерти. Что же делать, что? Потолок еще качался перед глазами, в голове шумело так, будто там образовался Ниагарский водопад, а Тарасенко уже искал спасительный выход. Он уперся ладонями в мокрый пол, оттолкнулся локтями от паркета, сел. Что же делать?
Да, Тарасенко проболтался, но свидетелем разговора стал только один человек: телохранитель Гена. Что ж, значит у Гены сегодня плохой неудачный день… Тарасенко поднялся на ноги, вытащил из-под разломанной барной стойки резиновую перчатку. Этой штукой пользовалась приходящая домработница, когда протирала стекла бара какой-то чистящей жидкостью. Тарасенко натянул перчатку на правую руку, шагнул вперед, поднял валявшийся на полу пистолет. Из тетради человеческой жизни можно выдрать некоторые страницы, выдрать, чтобы переписать их по новой, начисто. И сейчас еще не поздно это сделать, не поздно исправить ошибки. Надо только проявить твердость и решительность.
Возле останков журнального столика, лежа на боку, тихо стонал Гена. Он дышал тяжело, изо рта вывалился язык, розовая слюна стекает на пол. Через несколько минут он придет в себя, очухается. Нельзя терять время. Тарасенко подошел к телохранителю. Пистолет готов к стрельбе: флажок предохранителя в положении «огонь», курок отведен назад.
Тарасенко приставил пистолет к виску Гены и нажал на спусковой крючок. Сухо щелкнул выстрел. Пуля пробила височную кость, на коже остался темный след порохового ожога.
Тарасенко бросил пистолет на пол, засунул перчатку под стойку. Прошел в спальню, на ходу сбросив с себя мокрые штаны, сел на кровать. Сняв телефонную трубку, набрал номер Николая, другого телохранителя, работающего в вечернюю смену.
– У нас большие неприятности, – сказал в трубку Тарасенко. – Возьми пару ребят и немедленно ко мне.
– Что такое?
– Генку только что… Генку… Нет, это не для телефона.
Тарасенко бросил трубку. Сценарий случившегося уже полностью сложился в голове. Итак: Тарасенко по рекомендации Жидкова принял у себя в доме одного мужика, которого по жизни совсем не знал. Нет, Жидкова лучше вообще не упоминать. Надо избежать огласки, лишних разговоров. С Жидковым Тарасенко наедине поговорит, спросит: в какой психушке ты познакомился с этим типом?
Версия такая: Тарасенко пригласил земляка, который в Праге без году неделю, хотел помочь ему, дать возможность подняться. А мужик оказался форменным психопатом. Разворотил весь дом, избил хозяина и телохранителя. Когда охранник попробовал оказать сопротивление, завладел его пистолетом, пристрелил бедного Гену. Этот ненормальный забрал деньги Тарасенко, которые хранились здесь, в спальне. Скажем, пятнадцать штук забрал. Или пусть будет двадцать штук.
Он хотел пристрелить и хозяина, но за окном завыла полицейская сирена. Преступник бросил пистолет и убежал. Сразу видно, с нервами у него большие проблемы. Далее…
Привлекать к делу городскую полицию нельзя. Они начнут раскручивать это дело, задавать каверзные вопросы. Здесь не примут во внимание, что Тарасенко пострадавшая сторона. Бизнес накроется медным тазом. В лучшем случае Тарасенко попадет в черный список полицейских. Короче, работать ему не дадут. Поэтому от трупа Гены надо как-то избавиться. Сегодня же ночью. А завтра нужно найти того психа, Старостина. Найти его и кончить.
Тарасенко лег спиной на кровать, закрыл глаза. Как же назывался тот постоялый двор, где этот кретин остановился? Пансион… Нет, частный пансион. А, вспомнил. Пансион пани Новатны. Если у этого типа в башке осталась хотя бы половина мозговой извилины, если эта извилина не забилась грязью, то он съедет сегодня из пансиона. Хотя чем черт не шутит. Возможно, Старостин настолько уверен в себе, в своей безнаказанности, что с места не двинется. Тем лучше. При входе в квартиру Тарасенко установлена камера скрытого наблюдения. С записи на видео пленке можно напечатать фотографию этого Старостина или как там его. Фотография облегчит поиски.
Ровно в пять вечера Колчин переступил порог квартиры, в которую вместе с дочерью Каролиной и полуторагодовалой внучкой занимал Ярослав Пачек. Это была обычная квартира в три комнаты, Колчин бывал здесь два раза во время прошлой командировки в Прагу, был знаком с дочерью Пачека. Каролина, открывшая дверь, выглядела неважно: мятый халатик, растрепанные волосы, глаза такие красные, будто ночью она ни на минуту не сомкнула глаз или проплакала весь день.
Хозяйка сухо поздоровалась, провела Колчина в гостиную, обставленную добротной старой мебелью, усадила в кресло и принесла стакан с грогом: сдобренная сахаром и корицей смесь красного сухого вина и рома, в которой плавал ломтик лимона. Ребенка на два дня забрал к себе бывший муж Каролины, так что разговору никто не мешал.
– Я знаю, зачем вы пришли, – сказала Каролина. – Хотели сказать, что отец… Я избавлю вас от самого неприятного. Мне уже все известно: отец не вернется. Он будто чувствовал свою смерть, будто знал все наперед. За день до смерти он сказал мне: будет дело в замке «Водичков». Если все кончится плохо, подробности ты узнаешь из газет. Ничего не предпринимай до тех пор, пока к тебе не придет один из моих друзей. Он скажет, что нужно делать. Колчин подавил вздох облегчения. Каролина уже знает самое страшное.
– Если вас вызовут в полицию, отвезут в судебный морг, предъявят для опознания труп…
Колчин закашлялся, говорить о таких вещах всегда тяжело.
– Так вот, вы не должны опознать тело отца. Полиция сейчас раскручивает убийство в замке «Водичков». Если тело опознают, копнут глубже, заинтересуются личностью вашего отца. Я не переоцениваю возможности здешних полицейских или контрразведки, но ниточка может потянуться в Москву. Этот вариант нельзя исключить. В смерти Пачека слишком много неясностей, загадок. И мы не должны помогать полиции. Если Пачеком станут интересоваться, нужно сказать, что он уехал из города. Нового адреса вы не знаете.
– Но я не хочу, чтобы отца похоронили в братской могиле. Вместе с другими неопознанными трупами.
– Я не могу отдать вам приказ. Это не в моей власти. Ваш отец всю жизнь руководствовался интересами дела. По-моему, и сейчас нужно…
Колчин надолго замолчал. Он представил себе, о чем сейчас думает эта женщина. Перед ней сидит чужак, здоровый, бодрый, полный сил, распространяется о каких-то абстрактных вещах, деловых интересах, наводит тень на плетень. У Колчина нет и царапины, в то время, тело отец промораживается в холодильнике судебного морга. – Если не опознаю я, могут опознать другие люди, – ответила Каролина. – У нас есть родственники, правда, дальние. У отца были знакомые.
– Мала вероятность, что их будут вызывать, – помотал головой Колчин. – Если уж дочь не опознала отца, при чем тут знакомые?
Колчин подумал минуту и сказал то, о чем совсем не хотел говорить: – Только выслушайте меня спокойно. Я скажу неприятные вещи. У Пачека сильно пострадало лицо. Ему несколько раз выстрелили в затылок из карабина. У этого оружия очень мощные заряды. Пули прошли на вылет. Лицо обезображено. Поэтому ваше слово будет решающим. Если не опознаете вы, этого не сделает никто. – Хорошо, – Каролина вытерла слезы платком. – Я подумаю. Дайте мне сутки.
Колчин, сделав паузу, снова заговорил. Он коротко описал приметы Войтеха. Сказал, что этот мужчина завтрашним утром придет к Каролине домой, чтобы произвести большую уборку. – Войтеху понадобятся ключи от гаража и от вашего дачного домика, – сказал Колчин. – У вашего отца оставались некоторые предметы… Передатчик, замаскированный под музыкальный центр, оружие, бланки документов. Часть вещей Войтех вывезет, другую часть уничтожит на месте.
– Пусть приходит. Я говорила отцу: пора заканчивать с этим…
Каролина не нашла определение той деятельности, которой занимался ее отец, она опустила глаза и приложила к носу мятый платочек.
– Отец был уже не молод. Эта работа погубила его.
– Его погубила не работа, – ответил Колчин. – Я сам участвовал в этой операции. Я знаю, о чем говорю. Его погубила не работа, просто мы оказались не готовы к такому развитию событий. Мы не просчитали всех вариантов. Если вам это интересно, я выскажу свое мнение. Разведчиков губят те же вещи, которые губит простых обывателей. Пьянство, тщеславие, деньги.
– Возможно, вы правы.
– Я понимаю, что это плохое утешение. Но все-таки: в течение месяца на ваше имя будет переведена некоторая сумма. Довольно значительная. Вы остались без поддержки, деньги вам пригодятся. И вот еще.
Колчин положил на стол бумажник Пачека.
– Я вытащил это из кармана Пачека. Там, в замке.
– Спасибо, – сказала Каролина. – Вам известно, кто убил отца?
– Известно, – кивнул Колчин. – Мы ищем убийц. И найдем их.
– Что это за люди?
– Ваш отец многое доверял вам, – вздохнул Колчин. – Но сейчас не тот случай. Не заставляйте меня отвечать на вопросы. Через пару минут Колчин надел плащ, попрощался и вышел на лестницу. Стакан с недопитым грогом остался на столе. Колчин решил пройти пешком два квартала до станции метро. Моросил дождь, по пустым улицам гулял ветер. Но Колчин не замечал капризов погоды, после тяжелого разговора на душе стало легче.
Гамбург, квартал Сант-Паули. 12 октября.
С шести до восьми вечера Карл Яночка торчал в недорогой, но очень приличной пивной «Элис». Горячие блюда здесь разносили официанты, а за пивом нужно было ходить к барной стойке, за которой стоял сам владелец заведения Томас Уас. Невысокого роста, бритый наголо субъект, подкручивающий вверх длинные кончики усов.
Яночка проглотил «Лабсткаус», блюдо, состоящее из жареной солонины, картофельного пюре, жареного лука и молотого перца, дополненное острым соусом, трехглазой яичницей, вареной свеклой и парой соленых огурцов. Он вылизал тарелку куском хлеба, отошел к стойке, протянул кружку Томасу и заказал пятую по счету порцию «Кларера», смеси светлого легкого пива с хлебной водкой. На задней стене над полками был закреплен телевизор, транслировали футбольной матч, и Томас отвертел шею, глядя то себе за спину, на экран, то на клиентов.
– Какой счет? – спросил из вежливости Яночка, не интересовавшийся футболом.
– Наши выигрывают один ноль, – ответил Томас, доливая в водку бочковое пиво. – Пока выигрывают.
Получив назад полную кружку, Яночка вернулся за свой столик и стал с мрачным видом потягивать ерш, но напиток уже не лез в глотку. Яночке казалось, что он так сильно переел, что вообще потерял способность двигаться. На самом деле виной апатии была вовсе не обильная пища, а бессонная ночь, которую Яночка провел в гостинице. Вчера Яночка отменил встречу со старым другом и побывал в пригороде Гамбурга, где в частном собственном доме жил его родной дядя Генрих. Старик был вполне бодрым и жизнелюбивым человеком, но плохо видел и боялся делать операцию по удалению катаракты.
Поездка к Генриху не была простым визитом вежливости, к дяде Яночку привело беспокойство. Он боялся за те сто тысяч долларов, что лежали в его портфеле. Даже в спокойной безопасной Европе рискованно держать при себе такие деньги. Выждав, когда старика сморит послеобеденный сон, Яночка переоделся в рабочий комбинезон, спустился в подвал. Забравшись в нишу за отопительным котлом, вытащил из стены несколько кирпичей, сунул в образовавшийся проем герметично заклеенный пакет с деньгами. В этом тайнике уже лежали сто сорок тысяч долларов наличными, теперь будет лежать двести сорок тысяч. Хорошая цифра.
Дом дяди Генриха безопасное место, здесь бывает только престарелая экономка, которая не сует носа дальше кухни. Во время своих прошлых визитов в Гамбург Яночка устроил еще пять тайников в разных местах, безопасных и надежных, вроде дядиного дома. За время работы в Чехии он сумел заработать большие деньги, очень большие. Хорошо, что о гонорарах Яночки не имеет представления жена, три месяца назад подавшая на развод. Эта стерва не получит даже алиментов.
Однако пускать деньги в оборот прямо сейчас нельзя. Доллары должны отлежаться, всему свое время, надо набраться терпения, а сбережения никуда не денутся. Яночка отстирает их, затем пустит в легальный бизнес. Он поужинал у дяди и отправился в гостиницу. Однако ночью душой овладело тупое, сосущее нутро беспокойство, которому не было логичного объяснения, Яночка так и не смог заснуть, хотя принял две таблетки снотворного.
Утром он решил, что надо основательно встряхнуться. Сходил в кино, затем пообедал в китайском ресторане «Тао». После полудня возле церкви святой Катарины встретился с Гюнтером, человеком, которому еще месяц назад сделал заказ на новые документы. Гюнтер получил гонорар и передал Яночке новый паспорт на имя гражданина Германии некоего Юргена Штольца, сорокалетнего бездетного вдовца. Нет, Яночка не боялся жить под своим именем, он читал свежие чешские газеты, и понял, что в Гамбурге ему ничего не угрожает. Убийство двух неизвестных мужчин в замке «Водичков» местная полиция никак не связывает с директором музейного комплекса Яночкой. В розыск по линии Интерпола его не объявили и, судя по всему, не объявят. Но Яночки есть враги куда более опасные, чем полицейские. С новым паспортом в кармане Яночка прогулялся по городскому центру, совершил часовую экскурсию на борту двухпалубного прогулочного парохода по озеру и Эльбе. Соленый воздух, волны, легкая качка окончательно разогнали тревогу, зародившуюся в душе, возбудили приступ аппетита. И вот Яночка прибыл сюда, в «Элис», где под завязку нагрузился водкой, пивом и солониной. Допив «Кларер», Яночка подошел к стойке, передал пустую кружку хозяину заведения. Томас вернул посетителю пять марок, залог за кружку.
Через полчаса Яночка поднялся на второй этаж и позвонил в квартиру Марты. Дверь открылась только после четверного звонка. Марта непричесанная, одетая в длинный стеганый халат, начинала работать в девять вечера. Она удивленно округлила глаза, будто увидела Яночку впервые.
– Ты должен был позвонить перед тем, как придти сюда, – сказала Марта, пропуская гостя в прихожую. – Мы же договорились: ты сначала позвонишь.
Яночка не захотел ничего слушать, он стянул с себя черный плащ, бросил его на стул.
– Позвоню в следующий раз, – сказал он. – Ты что, не одна?
– Одна, – Марта отступила к стене. – Просто я не думала, что ты придешь именно сегодня. И еще так рано.
– Я соскучился. Ну, если ты не рада…
– Что ты, я рада. Очень рада. Правильно сделал, что пришел.
Яночка прошел в спальню, покосился на смятую кровать. Сел в кресло, скинул ботинки и вытянул ноги. Марта, скрестив руки на груди, стояла у двери, покусывала нижнюю губу. Она волновалась и боялась, что гость заметит это волнение.
– Ты выпьешь что-нибудь?
– Не хочу ничего пить, – помотал головой Яночка. – Иди сюда. Сядь на колени.
– Подожди, я оденусь…
– Не надо. Иди сюда.
– Дай мне хотя бы душ принять, – попросила Марта. – Я только что проснулась. На, пока посмотри вот это.
Она наклонилась к тумбочке, вытащили журнал «Шери», запечатанный в прозрачный пластиковый пакет. Наклонившись, положила журнал на столик, так положила, чтобы Яночка видел цветную обложку: шикарную белую девушку в костюме Евы тискает седой негритос, оскаливший желтые лошадиные зубы. Яночка прищурился, потянулся рукой к столу. Но взял не журнал, а пачку сигарет и зажигалку. Марта, боялась вызвать подозрения Яночки, не стала стоять у двери и наблюдать за гостем.
Она прошла по коридору в ванную комнату, пустила воду из крана. На минуту присела на бортик ванной, задумалась. Поднялась, зачем-то взяла в руку щетку для волос, повертела ее в руках и снова положила на полочку. Марта взглянула на свое отражение в зеркале: лицо бледное, напряженное, какое-то чужое. У виска пульсирует голубая тоненькая жилка, нижняя губа подрагивает. Марта сбросила шлепанцы на деревянной подошве, неслышно ступая босыми ногами по полу, вышла в коридор, повернула на кухню.
Она открыла дверцу полки, из-под вазочки достала клочок бумаги, на котором мужчина, назвавшийся Гюнтером, записал шестизначный номер телефона. Марта шагнула к столу, подняла трубку, трижды нажала пальцем на кнопки. Остановилась, вытянула голову к двери и прислушалась. Кажется, все тихо. Слышно только, как в ванной комнате льется из крана вода. И сквозь эти звуки пробиваются тяжелые удары сердца.
Марта набрала три оставшиеся цифры.
– Але, – голос Буряка звучал глухо, далеко. Этот голос показался Марте незнакомым.
– Это Гюнтер? – спросила она. – Плохо слышно. Мне нужен Гюнтер.
– Да, Марта, я слушаю, – ответил Буряк.
– Он здесь, – женский голос дрогнул от волнения. – Слышите? Он пришел.
– Хорошо, я понял, – сказал Буряк. – Не волнуйся. Веди себя естественно. Ты сможешь задержать его на один час?
– Я попробую.
Марта положила трубку. Отошла от стола, встала посередине кухни, чтобы успокоиться, сделала глубокий вдох, задержала дыхание, выдохнула. Но легче не стало. Марта порвала в мелкие кусочки листок с записанным на нем телефоном, бросила бумажки в пакет с мусором. Она сказала себе, что все самое страшное уже позади. Застегнула верхнюю пуговицу халатика, заметив, как дрожат пальцы. Постояла еще минуту, затем вышла в коридор, сделала несколько шагов в сторону ванной комнаты и остановилась.
Из-за угла коридора выступил Яночка.
– Ты кому звонила? – тихо спросил он и шагнул вперед.
Марта инстинктивно попятилась. Она не предполагала, что Яночка сможет подслушать разговор. Она еще не придумала, не успела придумать правдоподобную ложь.
– Никому, – едва слышно ответила она. – То есть я звонила… Подруге.
Марта отступала в кухню. Яночка открыл рот, он хотел что-то сказать, но в последнюю секунду передумал и промолчал. Марта поравнялась с кухонным столом, схватила вазочку, в которой стоял букетик искусственных фиалок. Размахнувшись, запустила вазочкой в лицо Яночки, но он успел увернуться.
– Кому ты звонила? – губы Яночки сделались серыми, как олово. – Кому?
– Отстань. Я ничего не знаю. Я буду кричать.
Яночка выбросил вперед руку, схватил Марту за воротник халата, сжал горло пальцами. Марта стала хватать воздух широко раскрытым ртом. Яночка дважды ударил ее открытой ладонью по лицу. Из носа полилась кровь.
– Кому ты звонила, сука?
Яночка ослабил хватку. Марта заплакала, лицо исказили гримаса боли и испуга.
– Пришел какой-то мужчина, – прошептала женщина. – Он сказал, чтобы я дала посмотреть тебе тот журнал, что лежит на столе.
– Тебе надо бы знать мои привычки. Я не разглядываю фотографии голых девок. Что он еще сказал? – Чтобы я позвонила ему, как только ты появишься здесь. Он запугал меня. Обещал порезать лицо. У меня ребенок… Пожалуйста…
Яночка влепил Марте тяжелую пощечину, щека мгновенно налилась краснотой.
– Сколько тебе заплатили за мою жизнь?
– Мне не платили…
Яночка одной рукой вывернул женщине запястье, другой рукой вцепился в волосы. Марта вскрикнула, опустилась на колени. Яночка нагнулся, несколько раз ударил ее кулаком в лицо.
Марта попыталась укусить его за палец, но получила коленом в нижнюю челюсть. Яночка снова ухватил ее за волосы и коридором потащил за собой, в ванную комнату. Когда Марта дважды пыталась закричать, Яночка пинал ее ногами в грудь и живот. В ванной он остановил льющуюся из крана воду, поставил женщину на колени. Стиснув затылок обеими руками, стал опускать голову в воду. Когда Марта пыталась вырвать голову, он бил ее по лицу. Марта захлебывалась и кашляла, вода переливалась через бортик ванной.
– Сколько тебе заплатили за мою жизнь?
– Нисколько… Не надо… – Сколько, я спрашиваю?
– Я… У меня… Ребенок…
– Раньше надо было думать о ребенке.
Через несколько минут Яночка оставил потерявшую сознание Марту лежать на полу. Сам вышел на кухню, присел к столу и медленно выкурил сигарету. Черт, он засветился. Его выследили, ему дышат в затылок. Было ошибкой останавливаться в гостинице по своему паспорту, ошибкой самоуверенного болвана. Теперь, пока не поздно, нужно все исправить.
Яночка поднялся, бросил окурок в чашку с недопитым кофе. Он вернулся в ванную комнату, Марта лежала на животе лицом к двери. Тишина такая, что слышно, как из крана капает вода в наполненную до краев ванную. По полу разлилась маленькая кровавая лужица. Яночка прошел к умывальнику, наклонился, одной рукой схватил женщину за ногу, другой рукой за ворот халатика.
Легко, без видимого усилия поднял Марту, перекинул тело через бортик ванной, ухватил ее за щиколотки, поднял женские ступни до своих плеч. Оказавшись в воде, Марта пришла в чувство, стала бить руками, вырываться, отталкиваясь от дна ванной, но уже через три-четыре минут затихла, успокоилась. Стеганый халат, сшитый из плотной ткани, вздулся пузырем, будто на спине Марты вырос огромный горб. Яночка подержал свою жертву за щиколотки ног еще пару минут, до тех пор, пока из воды на поверхность поднимались небольшие воздушные пузыри.
Он ждал, когда пройдет слабость, не пытался подняться, и подводил горькие итоги сегодняшнего дня. Ему плюнули в душу, прямо в доброе доверчивое сердце. Его унизил, избил в собственной квартире первый встречный проходимец, некто Иван Старостин, которого Тарасенко любезно принял, угостил выпивкой и хотел накормить обедом. Впрочем, имя наверняка липовое. Тип, которого Тарасенко увидел первый раз в жизни, оказался тварью, чертовым психопатом и ублюдком…
Тарасенко доверился торговцу мебелью Жидкову, рекомендовавшему этого Старостина, как своего доброго знакомого, питерского земляка, клевого парня. Господи, если не верить Жидкову, кому тогда вообще можно верить на этом свете? Все, что случилось сегодняшним днем, не вписывается ни в какие рамки, ни в одни ворота не лезет…
Такого унижения Тарасенко не испытывал с того памятного дня, когда в лагере усиленного режима под хохот, улюлюканье и восторженный визг шестерок и быков сам себе опасной бритвой отрезал фалангу указательного пальца, положив руку на тумбочку. Пальцем он расплатился за карточный долг, тем самым избежал худшей участи. Но то была зона с ее звериными законами. Но здесь не поганая Мордовия. Здесь европейская страна, в которой его, в которой он… Тарасенко всхлипнул, не нашел в себе сил довести до конца проклятую мысль. Интересно узнать, с какой целью этот Старостин ищет Петера? Хочет свести личные счеты или здесь что-то другое, более серьезное? Тарасенко испытывал тупую боль в затылке, нос заложили сгустки крови, болела грудь. Надо бы выпить стакан армянского коньяка, он снимает боль, как с куста. Тарасенко вращал глазами. Увидел над собой разоренные полки бара, на которых не осталось ни одной целой посудины со спиртным. Все разбито, вдребезги. Хоть с пола коньяк языком слизывай. Он застонал в голос. Ладно, по боку все унижения.
Самое страшное, весь ужас случившегося – совсем в другом.
Тарасенко разболтал такие вещи, о которых и заикнуться не имел права. И нет ему оправдания, нет смягчающих обстоятельств, потому что судить его будут не мягкотелые народные заседатели. Никто не примет во внимание, что Тарасенко проболтался под дулом пистолета, под страхом смерти. Что же делать, что? Потолок еще качался перед глазами, в голове шумело так, будто там образовался Ниагарский водопад, а Тарасенко уже искал спасительный выход. Он уперся ладонями в мокрый пол, оттолкнулся локтями от паркета, сел. Что же делать?
Да, Тарасенко проболтался, но свидетелем разговора стал только один человек: телохранитель Гена. Что ж, значит у Гены сегодня плохой неудачный день… Тарасенко поднялся на ноги, вытащил из-под разломанной барной стойки резиновую перчатку. Этой штукой пользовалась приходящая домработница, когда протирала стекла бара какой-то чистящей жидкостью. Тарасенко натянул перчатку на правую руку, шагнул вперед, поднял валявшийся на полу пистолет. Из тетради человеческой жизни можно выдрать некоторые страницы, выдрать, чтобы переписать их по новой, начисто. И сейчас еще не поздно это сделать, не поздно исправить ошибки. Надо только проявить твердость и решительность.
Возле останков журнального столика, лежа на боку, тихо стонал Гена. Он дышал тяжело, изо рта вывалился язык, розовая слюна стекает на пол. Через несколько минут он придет в себя, очухается. Нельзя терять время. Тарасенко подошел к телохранителю. Пистолет готов к стрельбе: флажок предохранителя в положении «огонь», курок отведен назад.
Тарасенко приставил пистолет к виску Гены и нажал на спусковой крючок. Сухо щелкнул выстрел. Пуля пробила височную кость, на коже остался темный след порохового ожога.
Тарасенко бросил пистолет на пол, засунул перчатку под стойку. Прошел в спальню, на ходу сбросив с себя мокрые штаны, сел на кровать. Сняв телефонную трубку, набрал номер Николая, другого телохранителя, работающего в вечернюю смену.
– У нас большие неприятности, – сказал в трубку Тарасенко. – Возьми пару ребят и немедленно ко мне.
– Что такое?
– Генку только что… Генку… Нет, это не для телефона.
Тарасенко бросил трубку. Сценарий случившегося уже полностью сложился в голове. Итак: Тарасенко по рекомендации Жидкова принял у себя в доме одного мужика, которого по жизни совсем не знал. Нет, Жидкова лучше вообще не упоминать. Надо избежать огласки, лишних разговоров. С Жидковым Тарасенко наедине поговорит, спросит: в какой психушке ты познакомился с этим типом?
Версия такая: Тарасенко пригласил земляка, который в Праге без году неделю, хотел помочь ему, дать возможность подняться. А мужик оказался форменным психопатом. Разворотил весь дом, избил хозяина и телохранителя. Когда охранник попробовал оказать сопротивление, завладел его пистолетом, пристрелил бедного Гену. Этот ненормальный забрал деньги Тарасенко, которые хранились здесь, в спальне. Скажем, пятнадцать штук забрал. Или пусть будет двадцать штук.
Он хотел пристрелить и хозяина, но за окном завыла полицейская сирена. Преступник бросил пистолет и убежал. Сразу видно, с нервами у него большие проблемы. Далее…
Привлекать к делу городскую полицию нельзя. Они начнут раскручивать это дело, задавать каверзные вопросы. Здесь не примут во внимание, что Тарасенко пострадавшая сторона. Бизнес накроется медным тазом. В лучшем случае Тарасенко попадет в черный список полицейских. Короче, работать ему не дадут. Поэтому от трупа Гены надо как-то избавиться. Сегодня же ночью. А завтра нужно найти того психа, Старостина. Найти его и кончить.
Тарасенко лег спиной на кровать, закрыл глаза. Как же назывался тот постоялый двор, где этот кретин остановился? Пансион… Нет, частный пансион. А, вспомнил. Пансион пани Новатны. Если у этого типа в башке осталась хотя бы половина мозговой извилины, если эта извилина не забилась грязью, то он съедет сегодня из пансиона. Хотя чем черт не шутит. Возможно, Старостин настолько уверен в себе, в своей безнаказанности, что с места не двинется. Тем лучше. При входе в квартиру Тарасенко установлена камера скрытого наблюдения. С записи на видео пленке можно напечатать фотографию этого Старостина или как там его. Фотография облегчит поиски.
Ровно в пять вечера Колчин переступил порог квартиры, в которую вместе с дочерью Каролиной и полуторагодовалой внучкой занимал Ярослав Пачек. Это была обычная квартира в три комнаты, Колчин бывал здесь два раза во время прошлой командировки в Прагу, был знаком с дочерью Пачека. Каролина, открывшая дверь, выглядела неважно: мятый халатик, растрепанные волосы, глаза такие красные, будто ночью она ни на минуту не сомкнула глаз или проплакала весь день.
Хозяйка сухо поздоровалась, провела Колчина в гостиную, обставленную добротной старой мебелью, усадила в кресло и принесла стакан с грогом: сдобренная сахаром и корицей смесь красного сухого вина и рома, в которой плавал ломтик лимона. Ребенка на два дня забрал к себе бывший муж Каролины, так что разговору никто не мешал.
– Я знаю, зачем вы пришли, – сказала Каролина. – Хотели сказать, что отец… Я избавлю вас от самого неприятного. Мне уже все известно: отец не вернется. Он будто чувствовал свою смерть, будто знал все наперед. За день до смерти он сказал мне: будет дело в замке «Водичков». Если все кончится плохо, подробности ты узнаешь из газет. Ничего не предпринимай до тех пор, пока к тебе не придет один из моих друзей. Он скажет, что нужно делать. Колчин подавил вздох облегчения. Каролина уже знает самое страшное.
– Если вас вызовут в полицию, отвезут в судебный морг, предъявят для опознания труп…
Колчин закашлялся, говорить о таких вещах всегда тяжело.
– Так вот, вы не должны опознать тело отца. Полиция сейчас раскручивает убийство в замке «Водичков». Если тело опознают, копнут глубже, заинтересуются личностью вашего отца. Я не переоцениваю возможности здешних полицейских или контрразведки, но ниточка может потянуться в Москву. Этот вариант нельзя исключить. В смерти Пачека слишком много неясностей, загадок. И мы не должны помогать полиции. Если Пачеком станут интересоваться, нужно сказать, что он уехал из города. Нового адреса вы не знаете.
– Но я не хочу, чтобы отца похоронили в братской могиле. Вместе с другими неопознанными трупами.
– Я не могу отдать вам приказ. Это не в моей власти. Ваш отец всю жизнь руководствовался интересами дела. По-моему, и сейчас нужно…
Колчин надолго замолчал. Он представил себе, о чем сейчас думает эта женщина. Перед ней сидит чужак, здоровый, бодрый, полный сил, распространяется о каких-то абстрактных вещах, деловых интересах, наводит тень на плетень. У Колчина нет и царапины, в то время, тело отец промораживается в холодильнике судебного морга. – Если не опознаю я, могут опознать другие люди, – ответила Каролина. – У нас есть родственники, правда, дальние. У отца были знакомые.
– Мала вероятность, что их будут вызывать, – помотал головой Колчин. – Если уж дочь не опознала отца, при чем тут знакомые?
Колчин подумал минуту и сказал то, о чем совсем не хотел говорить: – Только выслушайте меня спокойно. Я скажу неприятные вещи. У Пачека сильно пострадало лицо. Ему несколько раз выстрелили в затылок из карабина. У этого оружия очень мощные заряды. Пули прошли на вылет. Лицо обезображено. Поэтому ваше слово будет решающим. Если не опознаете вы, этого не сделает никто. – Хорошо, – Каролина вытерла слезы платком. – Я подумаю. Дайте мне сутки.
Колчин, сделав паузу, снова заговорил. Он коротко описал приметы Войтеха. Сказал, что этот мужчина завтрашним утром придет к Каролине домой, чтобы произвести большую уборку. – Войтеху понадобятся ключи от гаража и от вашего дачного домика, – сказал Колчин. – У вашего отца оставались некоторые предметы… Передатчик, замаскированный под музыкальный центр, оружие, бланки документов. Часть вещей Войтех вывезет, другую часть уничтожит на месте.
– Пусть приходит. Я говорила отцу: пора заканчивать с этим…
Каролина не нашла определение той деятельности, которой занимался ее отец, она опустила глаза и приложила к носу мятый платочек.
– Отец был уже не молод. Эта работа погубила его.
– Его погубила не работа, – ответил Колчин. – Я сам участвовал в этой операции. Я знаю, о чем говорю. Его погубила не работа, просто мы оказались не готовы к такому развитию событий. Мы не просчитали всех вариантов. Если вам это интересно, я выскажу свое мнение. Разведчиков губят те же вещи, которые губит простых обывателей. Пьянство, тщеславие, деньги.
– Возможно, вы правы.
– Я понимаю, что это плохое утешение. Но все-таки: в течение месяца на ваше имя будет переведена некоторая сумма. Довольно значительная. Вы остались без поддержки, деньги вам пригодятся. И вот еще.
Колчин положил на стол бумажник Пачека.
– Я вытащил это из кармана Пачека. Там, в замке.
– Спасибо, – сказала Каролина. – Вам известно, кто убил отца?
– Известно, – кивнул Колчин. – Мы ищем убийц. И найдем их.
– Что это за люди?
– Ваш отец многое доверял вам, – вздохнул Колчин. – Но сейчас не тот случай. Не заставляйте меня отвечать на вопросы. Через пару минут Колчин надел плащ, попрощался и вышел на лестницу. Стакан с недопитым грогом остался на столе. Колчин решил пройти пешком два квартала до станции метро. Моросил дождь, по пустым улицам гулял ветер. Но Колчин не замечал капризов погоды, после тяжелого разговора на душе стало легче.
Гамбург, квартал Сант-Паули. 12 октября.
С шести до восьми вечера Карл Яночка торчал в недорогой, но очень приличной пивной «Элис». Горячие блюда здесь разносили официанты, а за пивом нужно было ходить к барной стойке, за которой стоял сам владелец заведения Томас Уас. Невысокого роста, бритый наголо субъект, подкручивающий вверх длинные кончики усов.
Яночка проглотил «Лабсткаус», блюдо, состоящее из жареной солонины, картофельного пюре, жареного лука и молотого перца, дополненное острым соусом, трехглазой яичницей, вареной свеклой и парой соленых огурцов. Он вылизал тарелку куском хлеба, отошел к стойке, протянул кружку Томасу и заказал пятую по счету порцию «Кларера», смеси светлого легкого пива с хлебной водкой. На задней стене над полками был закреплен телевизор, транслировали футбольной матч, и Томас отвертел шею, глядя то себе за спину, на экран, то на клиентов.
– Какой счет? – спросил из вежливости Яночка, не интересовавшийся футболом.
– Наши выигрывают один ноль, – ответил Томас, доливая в водку бочковое пиво. – Пока выигрывают.
Получив назад полную кружку, Яночка вернулся за свой столик и стал с мрачным видом потягивать ерш, но напиток уже не лез в глотку. Яночке казалось, что он так сильно переел, что вообще потерял способность двигаться. На самом деле виной апатии была вовсе не обильная пища, а бессонная ночь, которую Яночка провел в гостинице. Вчера Яночка отменил встречу со старым другом и побывал в пригороде Гамбурга, где в частном собственном доме жил его родной дядя Генрих. Старик был вполне бодрым и жизнелюбивым человеком, но плохо видел и боялся делать операцию по удалению катаракты.
Поездка к Генриху не была простым визитом вежливости, к дяде Яночку привело беспокойство. Он боялся за те сто тысяч долларов, что лежали в его портфеле. Даже в спокойной безопасной Европе рискованно держать при себе такие деньги. Выждав, когда старика сморит послеобеденный сон, Яночка переоделся в рабочий комбинезон, спустился в подвал. Забравшись в нишу за отопительным котлом, вытащил из стены несколько кирпичей, сунул в образовавшийся проем герметично заклеенный пакет с деньгами. В этом тайнике уже лежали сто сорок тысяч долларов наличными, теперь будет лежать двести сорок тысяч. Хорошая цифра.
Дом дяди Генриха безопасное место, здесь бывает только престарелая экономка, которая не сует носа дальше кухни. Во время своих прошлых визитов в Гамбург Яночка устроил еще пять тайников в разных местах, безопасных и надежных, вроде дядиного дома. За время работы в Чехии он сумел заработать большие деньги, очень большие. Хорошо, что о гонорарах Яночки не имеет представления жена, три месяца назад подавшая на развод. Эта стерва не получит даже алиментов.
Однако пускать деньги в оборот прямо сейчас нельзя. Доллары должны отлежаться, всему свое время, надо набраться терпения, а сбережения никуда не денутся. Яночка отстирает их, затем пустит в легальный бизнес. Он поужинал у дяди и отправился в гостиницу. Однако ночью душой овладело тупое, сосущее нутро беспокойство, которому не было логичного объяснения, Яночка так и не смог заснуть, хотя принял две таблетки снотворного.
Утром он решил, что надо основательно встряхнуться. Сходил в кино, затем пообедал в китайском ресторане «Тао». После полудня возле церкви святой Катарины встретился с Гюнтером, человеком, которому еще месяц назад сделал заказ на новые документы. Гюнтер получил гонорар и передал Яночке новый паспорт на имя гражданина Германии некоего Юргена Штольца, сорокалетнего бездетного вдовца. Нет, Яночка не боялся жить под своим именем, он читал свежие чешские газеты, и понял, что в Гамбурге ему ничего не угрожает. Убийство двух неизвестных мужчин в замке «Водичков» местная полиция никак не связывает с директором музейного комплекса Яночкой. В розыск по линии Интерпола его не объявили и, судя по всему, не объявят. Но Яночки есть враги куда более опасные, чем полицейские. С новым паспортом в кармане Яночка прогулялся по городскому центру, совершил часовую экскурсию на борту двухпалубного прогулочного парохода по озеру и Эльбе. Соленый воздух, волны, легкая качка окончательно разогнали тревогу, зародившуюся в душе, возбудили приступ аппетита. И вот Яночка прибыл сюда, в «Элис», где под завязку нагрузился водкой, пивом и солониной. Допив «Кларер», Яночка подошел к стойке, передал пустую кружку хозяину заведения. Томас вернул посетителю пять марок, залог за кружку.
Через полчаса Яночка поднялся на второй этаж и позвонил в квартиру Марты. Дверь открылась только после четверного звонка. Марта непричесанная, одетая в длинный стеганый халат, начинала работать в девять вечера. Она удивленно округлила глаза, будто увидела Яночку впервые.
– Ты должен был позвонить перед тем, как придти сюда, – сказала Марта, пропуская гостя в прихожую. – Мы же договорились: ты сначала позвонишь.
Яночка не захотел ничего слушать, он стянул с себя черный плащ, бросил его на стул.
– Позвоню в следующий раз, – сказал он. – Ты что, не одна?
– Одна, – Марта отступила к стене. – Просто я не думала, что ты придешь именно сегодня. И еще так рано.
– Я соскучился. Ну, если ты не рада…
– Что ты, я рада. Очень рада. Правильно сделал, что пришел.
Яночка прошел в спальню, покосился на смятую кровать. Сел в кресло, скинул ботинки и вытянул ноги. Марта, скрестив руки на груди, стояла у двери, покусывала нижнюю губу. Она волновалась и боялась, что гость заметит это волнение.
– Ты выпьешь что-нибудь?
– Не хочу ничего пить, – помотал головой Яночка. – Иди сюда. Сядь на колени.
– Подожди, я оденусь…
– Не надо. Иди сюда.
– Дай мне хотя бы душ принять, – попросила Марта. – Я только что проснулась. На, пока посмотри вот это.
Она наклонилась к тумбочке, вытащили журнал «Шери», запечатанный в прозрачный пластиковый пакет. Наклонившись, положила журнал на столик, так положила, чтобы Яночка видел цветную обложку: шикарную белую девушку в костюме Евы тискает седой негритос, оскаливший желтые лошадиные зубы. Яночка прищурился, потянулся рукой к столу. Но взял не журнал, а пачку сигарет и зажигалку. Марта, боялась вызвать подозрения Яночки, не стала стоять у двери и наблюдать за гостем.
Она прошла по коридору в ванную комнату, пустила воду из крана. На минуту присела на бортик ванной, задумалась. Поднялась, зачем-то взяла в руку щетку для волос, повертела ее в руках и снова положила на полочку. Марта взглянула на свое отражение в зеркале: лицо бледное, напряженное, какое-то чужое. У виска пульсирует голубая тоненькая жилка, нижняя губа подрагивает. Марта сбросила шлепанцы на деревянной подошве, неслышно ступая босыми ногами по полу, вышла в коридор, повернула на кухню.
Она открыла дверцу полки, из-под вазочки достала клочок бумаги, на котором мужчина, назвавшийся Гюнтером, записал шестизначный номер телефона. Марта шагнула к столу, подняла трубку, трижды нажала пальцем на кнопки. Остановилась, вытянула голову к двери и прислушалась. Кажется, все тихо. Слышно только, как в ванной комнате льется из крана вода. И сквозь эти звуки пробиваются тяжелые удары сердца.
Марта набрала три оставшиеся цифры.
– Але, – голос Буряка звучал глухо, далеко. Этот голос показался Марте незнакомым.
– Это Гюнтер? – спросила она. – Плохо слышно. Мне нужен Гюнтер.
– Да, Марта, я слушаю, – ответил Буряк.
– Он здесь, – женский голос дрогнул от волнения. – Слышите? Он пришел.
– Хорошо, я понял, – сказал Буряк. – Не волнуйся. Веди себя естественно. Ты сможешь задержать его на один час?
– Я попробую.
Марта положила трубку. Отошла от стола, встала посередине кухни, чтобы успокоиться, сделала глубокий вдох, задержала дыхание, выдохнула. Но легче не стало. Марта порвала в мелкие кусочки листок с записанным на нем телефоном, бросила бумажки в пакет с мусором. Она сказала себе, что все самое страшное уже позади. Застегнула верхнюю пуговицу халатика, заметив, как дрожат пальцы. Постояла еще минуту, затем вышла в коридор, сделала несколько шагов в сторону ванной комнаты и остановилась.
Из-за угла коридора выступил Яночка.
– Ты кому звонила? – тихо спросил он и шагнул вперед.
Марта инстинктивно попятилась. Она не предполагала, что Яночка сможет подслушать разговор. Она еще не придумала, не успела придумать правдоподобную ложь.
– Никому, – едва слышно ответила она. – То есть я звонила… Подруге.
Марта отступала в кухню. Яночка открыл рот, он хотел что-то сказать, но в последнюю секунду передумал и промолчал. Марта поравнялась с кухонным столом, схватила вазочку, в которой стоял букетик искусственных фиалок. Размахнувшись, запустила вазочкой в лицо Яночки, но он успел увернуться.
– Кому ты звонила? – губы Яночки сделались серыми, как олово. – Кому?
– Отстань. Я ничего не знаю. Я буду кричать.
Яночка выбросил вперед руку, схватил Марту за воротник халата, сжал горло пальцами. Марта стала хватать воздух широко раскрытым ртом. Яночка дважды ударил ее открытой ладонью по лицу. Из носа полилась кровь.
– Кому ты звонила, сука?
Яночка ослабил хватку. Марта заплакала, лицо исказили гримаса боли и испуга.
– Пришел какой-то мужчина, – прошептала женщина. – Он сказал, чтобы я дала посмотреть тебе тот журнал, что лежит на столе.
– Тебе надо бы знать мои привычки. Я не разглядываю фотографии голых девок. Что он еще сказал? – Чтобы я позвонила ему, как только ты появишься здесь. Он запугал меня. Обещал порезать лицо. У меня ребенок… Пожалуйста…
Яночка влепил Марте тяжелую пощечину, щека мгновенно налилась краснотой.
– Сколько тебе заплатили за мою жизнь?
– Мне не платили…
Яночка одной рукой вывернул женщине запястье, другой рукой вцепился в волосы. Марта вскрикнула, опустилась на колени. Яночка нагнулся, несколько раз ударил ее кулаком в лицо.
Марта попыталась укусить его за палец, но получила коленом в нижнюю челюсть. Яночка снова ухватил ее за волосы и коридором потащил за собой, в ванную комнату. Когда Марта дважды пыталась закричать, Яночка пинал ее ногами в грудь и живот. В ванной он остановил льющуюся из крана воду, поставил женщину на колени. Стиснув затылок обеими руками, стал опускать голову в воду. Когда Марта пыталась вырвать голову, он бил ее по лицу. Марта захлебывалась и кашляла, вода переливалась через бортик ванной.
– Сколько тебе заплатили за мою жизнь?
– Нисколько… Не надо… – Сколько, я спрашиваю?
– Я… У меня… Ребенок…
– Раньше надо было думать о ребенке.
Через несколько минут Яночка оставил потерявшую сознание Марту лежать на полу. Сам вышел на кухню, присел к столу и медленно выкурил сигарету. Черт, он засветился. Его выследили, ему дышат в затылок. Было ошибкой останавливаться в гостинице по своему паспорту, ошибкой самоуверенного болвана. Теперь, пока не поздно, нужно все исправить.
Яночка поднялся, бросил окурок в чашку с недопитым кофе. Он вернулся в ванную комнату, Марта лежала на животе лицом к двери. Тишина такая, что слышно, как из крана капает вода в наполненную до краев ванную. По полу разлилась маленькая кровавая лужица. Яночка прошел к умывальнику, наклонился, одной рукой схватил женщину за ногу, другой рукой за ворот халатика.
Легко, без видимого усилия поднял Марту, перекинул тело через бортик ванной, ухватил ее за щиколотки, поднял женские ступни до своих плеч. Оказавшись в воде, Марта пришла в чувство, стала бить руками, вырываться, отталкиваясь от дна ванной, но уже через три-четыре минут затихла, успокоилась. Стеганый халат, сшитый из плотной ткани, вздулся пузырем, будто на спине Марты вырос огромный горб. Яночка подержал свою жертву за щиколотки ног еще пару минут, до тех пор, пока из воды на поверхность поднимались небольшие воздушные пузыри.