Ива-Иветта была примерно ее возраста, то есть – лет тридцати с небольшим, невысокая, худенькая. Темно-русые вьющиеся (если это «химия», то чрезвычайно неудачная с эстетической точки зрения!) волосы были коротко подстрижены и аккуратно причесаны – даже слишком аккуратно, напоминая о тех фотографиях, которые когда-то, лет двадцать назад, висели в фойе парикмахерских. И огромные карие глаза. Когда Ива чему-то удивлялась, то ее глаза становились еще больше, отчего девушка выглядела нелепо и даже смешно. Выходит, не всем идут такие большие глаза!
Худоба у Ивы была тоже особого свойства. Вот про нее, Еву, никто бы не сказал, что она слишком худая (хотя – сорок шесть килограммов, и ни граммом больше!), потому что все, что полагается иметь хорошенькой женщине, у Евы было.
Ива же выглядела плоской и бесформенной. Плечи, талия и бедра у нее сливались в одну прямую линию, и тонкие ноги тоже были абсолютно прямыми, словно макаронины: ни икры, ни щиколотки никак не выделялись. Широкие запястья, из-за которых и руки выглядели тоже прямыми…
И одета Ива, с точки зрения Евы, была не вполне удачно: прямая темная юбка до колен, белая блузка со стоячим воротничком (такие воротнички при короткой шее противопоказаны – у Ивы была именно такая), туфли с длинными тупыми носами на плоском каблуке. А чего стоили эти большие круглые перламутровые клипсы в ушах!
«Вот ведь как странно… – машинально подумала Ева. – Вроде не уродка, а выглядит как-то странно! Даже плюшка Шурочка на ее фоне – цветущий розан. Кто бы объяснил этой Иве, как ее недостатки превратить в достоинства…»
– Ну-с, прошу к столу! Ива, ты любишь мидии?
– Я вас умоляю, девочки… – сморщив нос, замахала руками Шура.
– Нет, давайте начнем с шампанского. Ева, хочешь, я открою?
– Конечно, Ива, конечно.
– Прислушайтесь – Ева, Ива… У вас практически одинаковые имена!
Через некоторое время, выпив шампанского, они болтали уже как старые друзья. Ива перестала казаться Еве странной, и она, на правах доброй подруги, стараясь быть максимально деликатной, принялась объяснять ей, как надо правильно выглядеть.
– …Ты считаешь, мне не идут эти клипсы? – улыбнулась Ива смущенно и стянула клипсы с ушей.
– Молодец! – обрадовалась Ева и вынула из ушей свои рубиновые сережки – как образец. – Вот такие примерь!
– Да, лучше, определенно лучше! – согласилась Шура. – Тебе очень хорошо, Ива!
Потом шампанское кончилось, и они, возбужденные и веселые, решили прикончить бутылку коньяка, которую принесла гостья.
Ива рассказала о своей даче в Лапутинках. Шура – как они со Стасиком в прошлом году делали ремонт.
– Шурка, ты должна бросить это ничтожество! – по привычке воскликнула Ева. – Ты достойна лучшего.
– Ева, я не понимаю, чем тебе Стасик так не угодил…
Ева вспомнила, как она два года назад ездила в подмосковный дом отдыха, как в нее там до смерти влюбился один «бизнесме-э-эн» и как допекал ее своей любовью, обещая горы золота. Ива очень смеялась, а потом тоже рассказала, как у нее в юности был роман с одним мальчиком, а потом он постригся налысо, и она его разлюбила.
– Ой, у Евы тоже был безумный роман в юности! – едва не поперхнулась от смеха Шура. – С Иванько… Ева, помнишь Ярослава Иванько?
– Отстань, Шурка, – сквозь зубы произнесла Ева.
– Нет, это надо рассказать – Ярослав был очень красивым юношей, и Ева…
Ева безжалостно ущипнула Шурочку, и та замолчала на полуслове, моргая блестящими от слез глазами.
Ива неуверенно засмеялась, глядя на них, и заерзала на диване. Из-под диванной подушки на пол шмякнулся пухлый том.
Ива нагнулась и подняла книгу.
– О, новая книга Михайловского…
– Ева его обожает! – мстительно шмыгнула носом Шурочка и опасливо покосилась на свою подругу. Но Ева уже сменила гнев на милость:
– Да, я обожаю Михайловского… А тебе он как, Ива?
– Ну, как сказать… – неопределенно протянула та.
– Нет, он гений! Я его всего прочитала, а некоторые книги даже перечитала несколько раз, особенно об Иване Грозном и Распутине… Так хорошо, так интересно! Да, девочки, знаете, о чем я вчера подумала? – оживилась Ева. – Ты, Шурка, разливай коньяк…
– Кончился коньяк, – огорченно произнесла Шура, подняв пустую бутылку, а потом зачем-то одним глазом заглянула внутрь.
– О том, что надо бы мне сходить замуж, – торжественно произнесла Ева. – Погодите, девочки, у меня где-то сливовый ликер был…
Когда она вернулась, Шура с Ивой бурно обсуждали тему замужества. И Ива, и Шура официально никогда в браке не состояли – как и хозяйка дома.
– Так что ты нам хотела рассказать, Ева? – мягко напомнила Ива.
– О том, что мне непременно надо сходить замуж!
– Что значит – «сходить замуж»? – с недоумением спросила Шура. – Ты хотела сказать – «выйти замуж»?..
– Нет, именно сходить замуж! Хотя бы один раз. Так, где ваши бокалы?.. Только есть одна проблема.
– Какая же?
– Так не за кого! Ни одной приличной кандидатуры!
– А Вадик?
– Шура, я тебя умоляю, больше никогда не напоминай мне о Вадике! – с раздражением закричала Ева. – Никогда!!!
– Ладно, ладно, только ты не ори…
– …а сейчас я вот еще что хочу сказать – если бы я и вышла замуж, то только за Даниила Михайловского! – торжественно заявила Ева.
– Вот за него? – указала Шура на книгу.
– Именно. За него! Выпьем за моего обожаемого автора…
– Выпьем! – как-то странно улыбаясь, произнесла Ива и подняла бокал.
– Ты серьезно? Про Михайловского? – неуверенно спросила Шура.
– Представь себе! – отчеканила Ева. – Я так его люблю, что готова, не глядя, выйти за него замуж.
– А… а сколько ему лет?
– Не знаю. Честно говоря, мне все равно, сколько ему лет и как он выглядит.
Дело было в том, что Даниил Михайловский принадлежал к той редкой породе звезд, не участвовавших в многочисленных ток-шоу, на которых приглашенные учили жизни телевизионную публику, и не давал интервью (кроме того единственного, несколько лет назад – да и то в нем Михайловский о себе ничего существенного не поведал!). И вообще, никто ничего о нем не знал.
Некоторые даже утверждали, что историка-беллетриста Михайловского и не существует в природе, а есть бригада безработных интеллектуалов-беженцев из Таджикистана, которые именно таким образом зарабатывают себе на жизнь…
– А если он женат? – вздохнула Шура.
– Ну, тогда этот вариант отпадает. Терпеть не могу женатых мужиков, которые бросают свои семьи. Предал одну, предаст и другую!
Ива, держа в пальцах вилку с насаженной на нее оливкой, с интересом слушала диалог подруг, и все та же странная улыбка продолжала играть на ее губах.
– Ева… – вклинилась она в беседу. – А если Михайловский свободен, ты уверена, что способна настолько очаровать его, что он будет готов… готов повести тебя под венец?
Ева свирепо захохотала:
– Конечно! Передо мной никто не устоит, я тебя уверяю… Никто! – Сбросив туфельки, она вскочила на стул и запела в пустой бокал, точно в микрофон, ту песенку, которую когда-то пела Мэрилин Монро президенту Кеннеди, поздравляя его с днем рождения, – с теми же придыханиями и с той же, известной всему миру ленивой грацией. А потом послала окружающим воздушный поцелуй – точь-в-точь как на тех, известных всему миру старых кадрах.
– С ума сойти… – растерянно улыбнулась Ива.
– Все, Еве больше не наливать! – забеспокоилась Шурочка. – Ева, ты сядь, а то, не дай бог, упадешь…
– Пари? – вдруг произнесла Ива.
– Что?..
– Я тебя спрашиваю – пари? – глядя на Еву огромными блестящими глазами, повторила гостья настойчиво.
– В каком смысле?.. – Ева спрыгнула со стула.
– Я тебя знакомлю с Михайловским, и ты его охмуряешь. Но если он на тебе не женится, ты проиграла. На что будем спорить?
– Ива, ты знакома с Михайловским? – удивилась Шура.
– Да. Ну как, Ева, ты согласна?
Еве на миг стало жутко – она никак не ожидала, что ее мечта, точно по мановению волшебной палочки, вдруг начнет воплощаться в реальность. Несколько мгновений она медлила, а потом произнесла:
– Согласна. Только я не знаю, на что будем спорить.
– А тут и думать нечего! – весело сказала Ива. – На эти сережки… А если я проиграю, то отдам тебе рубиновый крестик, который у меня есть дома. Тоже, между прочим, старинной работы… Так что в любом случае у кого-то из нас двоих будет замечательный комплект.
– Гениально! – потрясенно выдохнула Ева. Гостья казалась ей уже интересной и веселой женщиной, без каких-либо недостатков.
– Я не понимаю… – заерзала беспокойно Шурочка, залпом допила ликер и, не глядя, тыкнула вилкой в одну из тарелок. – Вы это серьезно? Девочки, вы серьезно, а? – Она отправила вилку в рот.
– Шурка, ты только что съела мидию, – машинально произнесла Ева.
– Что? Ой, мамочки!.. – Шура, зажав рот, выбежала из-за стола.
– Михайловский – мой сосед по даче, – сказала Ива, глядя Еве прямо в глаза. – Я его сто лет знаю.
– Он какой? Старый, молодой? Как он выглядит? – шепотом спросила Ева. – Ива, расскажи о нем, пожалуйста!
– Э-э, нет! – улыбнулась та. – Ты же сама сказала, что тебе все равно, как он выглядит и сколько ему лет… Хочешь нарушить чистоту эксперимента?
– Ну ладно, ладно… – забормотала Ева. – Наверное, все-таки он старый! Написал столько книжек… Столько книжек лет сорок надо писать! Впрочем, мне все равно – нормальных молодых мужчин сейчас нет…
Она разлила по рюмкам оставшийся ликер.
– За Даниила Михайловского.
– За Даниила Михайловского!
Ева с трудом открыла глаза. С трудом – потому что накануне вечером она забыла смыть тушь с ресниц и теперь они слиплись.
– Господи, как голова болит… – Она приподнялась на локте и обнаружила, что лежит на диване, все в том же ярко-алом бархатном платье, только теперь безнадежно мятом. Провела рукой по волосам, сняла с них остатки уже подсохшего крема с низкокалорийного торта. – Что же вчера такое было, а?!
В комнату вошла Шурочка.
– Проснулась? – кисло спросила она. – А я по твоей милости всю ночь не спала. Эти мидии…
– Шура, что вчера было?
– Ничего особенного, – пожала та плечами. – Обычный девичник.
– А почему у меня в волосах торт?
– Откуда я знаю! – кисло огрызнулась Шура.
– Шура, а эта… а Ива где?
– Ива уже уехала. Позвонила в автосервис, и ей сказали, что машина готова, – она быстренько собралась и ушла.
Ева выковырнула из волос несколько засохших цукатов, разложила их перед собой на коленях.
– Слушай, а правда говорят, что сейчас вместо фруктов засахаривают морковь?
– Вполне возможно, – вздохнула Шура и села рядом с подругой на диван. – Фрукты из моркови, крем из маргарина, красители, вкус, идентичный натуральному… Кстати, мы вчера вполне могли ограничиться шампанским, зачем нам понадобился коньяк, а потом еще этот твой якобы сливовый ликер – я не понимаю.
– У Чехова есть одна замечательная фраза на этот счет, – потерла Ева виски. – Что-то вроде того: горячительные напитки подобны славе или морской воде – чем больше пьешь, тем больше жаждешь…
– Ива взяла у меня твой телефон. В конце недели она тебе позвонит.
– Зачем?
– Как – зачем? – удивилась Шурочка. – Ты же Михайловского собралась охмурять! Мне Ива так и сказала перед уходом – пари остается в силе. На выходные тебе придется ехать к ней в Лапутинки.
– Какой ужас… – уныло произнесла Ева. – Очень жалко расставаться с сережками!
– Ты не уверена в своих чарах? – усмехнулась подруга. – Или Михайловский тебе больше не нужен?
– Нужен… – Ева чувствовала себя совершенно потерянной и разбитой. – Только вряд ли он нуждается во мне. Эта твоя Иветта… Похоже, она очень хитрая особа.
– Ива? Ну, я не знаю… А по-моему, она очень приличная и порядочная девушка. Кстати, ее покойный отец – бывший замминистра иностранных дел.
– Серьезно?
– Клянусь! Ты забыла, что моя мама и ее мама – хорошие приятельницы.
– А где Ива работает? Кто она?
– Она закончила МГУ, только вот какой факультет – не помню… Но она не работает, почти постоянно живет в Лапутинках, цветы разводит… Она еще курсы садовых дизайнеров закончила – для себя, разумеется.
– На что же она живет?
– Господи, я же сказала – ее отец был замминистра! А до того он был крупным партийным функционером, наследство оставил немаленькое. Они с матерью не шикуют, конечно, но вполне могут себе позволить ничего не делать.
– Живут на золото партии, значит… – пробормотала Ева.
– Ай, перестань! Я же говорю – вполне приличные люди. Так ты будешь знакомиться с Михайловским?
– Буду.
– Ева, и вот еще что, – насупившись, продолжила Шурочка. – Если ты еще хоть раз меня ущипнешь, то я…
– А кто тебя просил вспоминать про Иванько?!
– Ой-ой-ой, какие мы нежные… Ева!!! Ты опять?..
После, когда Шурочка уже ушла, Ева, так и не переодевшись, снова легла на диван. Она чувствовала себя скверно, на душе была тоска – но не сливовый ликер был тому причиной. Уж как она не хотела вспоминать о Ярославе Иванько, а пришлось!..
Четырнадцать лет назад она встретила на одной из вечеринок замечательного юношу, настолько красивого и талантливого, что совершенно потеряла голову.
Это было прекрасное время, когда Ева, студентка художественного института, думала, что из нее выйдет замечательный скульптор – вроде Веры Мухиной. Что она прославится на весь мир и ее работы из бронзы и гранита будут стоять на главных площадях города… Тогда она никак не могла предполагать, что площади Москвы в скором времени заполонят работы совсем другого автора, а она, Ева Полякова, начнет мастерить кукол. (Ну, да это неважно, о смене профессии Ева на самом деле нисколько не жалела.)
Словом, она была юна, талантлива, ослепительно красива (малый рост и сорок шесть килограммов веса ничуть не уменьшали ее успех у противоположного пола, а, скорее, даже наоборот!), у нее все было впереди.
Ярослав Иванько приехал в Москву из Ялты, учился на журналиста – вернее, уже заканчивал учебу, и был вполне достойной парой Еве.
Ярослав. Ярик. Славушка. Славный Ярик.
Высокий, намного выше Евы, жгуче-черные волосы до плеч, которые он зачесывал назад, темно-темно-карие, почти черные глаза… Ярослав напоминал всех латиноамериканских актеров сразу.
Ева очень сильно любила его (так же сильно она потом его ненавидела, но это потом). Они были практически неразлучны, единственной проблемой было то, что Ярик жил в общежитии, а Ева – в малогабаритной московской квартире, вместе с родителями.
Ни до, ни после Ева не испытывала ничего подобного, ничего такого, что напоминало бы ее чувства к Ярику. От одного взгляда на него у нее перехватывало дыхание и сжималось сердце. Не было такого эскалатора в московском метро, на котором бы они не целовались, не было ни одной улицы, где бы они ходили, не держась за руки. Это мучительное желание всегда прикасаться к нему, всегда чувствовать его рядом, еще более подогреваемое тем обстоятельством, что они вынуждены были вечно скитаться по каким-то углам…
И те редкие моменты, когда они с Яриком оставались вдвоем, наедине, ценились на вес золота.
Чьи-то дачи, квартиры чьих-то друзей (ее или его). Холод чужих простыней, нафталиновый запах чужих коридоров, тараканы в чужих кухнях – всего этого Ева решительно не замечала, она радовалась любой возможности любить Ярика.
Тогда она первым делом расстегивала ему рубашку и прикасалась губами к его ключицам. Ей нравился островок мягкой шерсти у него на груди, ей нравился запах его кожи. Она дышала Яриком, она словно впитывала его в себя.
– Погоди, не надо… – отталкивала она его нетерпеливые руки. – Я сама.
Ей нравилось в эти минуты командовать им, ей нравилось, что именно в такие моменты он подчинен ей, что он в полной ее власти – поскольку во все остальное время Ярослав Иванько, очень самостоятельный и мятежный молодой человек, очень неохотно слушался кого-либо.
Но в минуты уединения Ярик закрывал глаза и смирялся, становясь покорным рабом Евы, становясь тем инструментом, на котором она исполняла очередную Песнь Песней.
Ее вдохновение было безудержным, энтузиазм не имел границ, она доводила Ярика до полного бессилия, до такого состояния, что он шептал потом в изнеможении: «Ева, что ты со мной сделала… Я же теперь ни рукой, ни ногой не могу пошевелить!» Она же, точно кошка, мурлыкала у него на груди, терлась лицом о его кожу, вдыхала его запах, растворялась в нем.
Через полтора года безудержного счастья Ева случайно узнала, что Ярик встречается еще с кем-то. Узнала именно случайно, поскольку ничего в их с Яриком отношениях не изменилось и не было ни единого повода подозревать его. Чья-то случайно брошенная фраза, его оговорка, несколько не сочетающихся друг с другом фактов…
– Кто она?
– Кто?
– Она!
– Да нет никого, с чего ты взяла…
Следующие полгода были настоящей мукой, периоды отчаяния перемежались с периодами безудержного счастья. А потом Ярик сказал, что женится. На девушке с Нового Арбата. У этой девушки была собственная трехкомнатная квартира, зимняя дача в престижном районе Подмосковья и практически новая иномарка.
Ева сначала не поверила в то, что Ярик настолько меркантилен, она думала, что ее возлюбленный «просто увлекся». Но потом он сам сказал ей, что не смог бы жить в двухкомнатной малогабаритной квартире, да еще с родителями под боком.
– Ярик, но мы с тобой сами заработаем на квартиру!
– Господи, Ева, но это когда будет, а я уже сейчас хочу нормально существовать, в нормальных человеческих условиях! Если бы ты жила хотя бы одна, без родителей (к черту дачу, к черту машину!) – я бы, не раздумывая, выбрал бы тебя!
После разрыва с ним были у Евы несколько дней, когда она всерьез хотела умереть. Только поддержка родителей и Шурочки Лопаткиной остановила ее.
А потом, как и следовало ожидать, Ева успокоилась. Единственное, чего она не любила, – когда ей напоминали о Ярике. «Господи, и как я могла так голову потерять! – не раз пилила она себя. – Вот дура-то я была!»
Ева наконец заставила себя встать с дивана, привела себя и квартиру в порядок и принялась за работу. Ее вдруг озарила очередная идея. «Сделаю-ка я куклу, похожую на Ярика… Пародию на него! Через пару месяцев будет выставка, я туда этого «Ярика» и отправлю. Пусть люди над ним смеются!»
Надо сказать, изготовление каждой куклы отнимало у Евы много времени и сил. Это была кропотливая работа, которая требовала не только полета фантазии, но и огромного терпения, а также знания анатомии и солидного мастерства скульптора.
Сначала вылеплялись голова и ручки-ножки из специальной глины. Потом наступала стадия обжига их в муфельной печи, причем очень часто результат сильно отличался от того, что было задумано вначале, и операцию приходилось повторять еще и еще, а неудачные экземпляры Ева просто-напросто разбивала – словно посуду…
Лицо кукол Ева покрывала специальным воском, который усиливал сходство с живой человеческой кожей, потом расписывала его вручную масляными красками. Затем делала каркас туловища из тонкой проволоки и папье-маше.
Следующий этап – изготовление платья или костюма. Они тоже шились вручную. Для их изготовления Ева использовала натуральный хлопок, шелк, бархат, кожу, парчу, шифон, натуральный и искусственный мех, орнаментальную тесьму, позумент, галун, бисер, кружево, стразы, перья, цветные ленты… Иногда, в особых случаях, Ева покупала старинные ткани в антикварных магазинах – стоили они безумно дорого, зато результат превосходил все ожидания.
Далее изготавливался парик в соответствии с платьем, волосы – настоящие, человеческие – завивались и укладывались. Кукла получала имя, и сзади, под париком, ей ставилось специальное клеймо.
Но на этот раз Ева с самого начала придумала кукле имя. «Принц». Да, именно так будут звать эту игрушку… Принц, о котором мечтает каждая девочка и каждая женщина, тот самый, который должен приплыть на корабле с алыми парусами и превратить жизнь в сказку. Тот самый принц, которого не существует в природе, – обман, выдумка, фантазия… Поэтому он должен быть красивым и смешным одновременно. Этакая карикатура на мечту!
Всю следующую неделю Ева усердно трудилась, забыв обо всем на свете, и поэтому, когда в конце недели ей позвонила Ива, она даже не сразу узнала ее.
– Ива? Ах, ну да, Ива…
– Ты что, передумала? – несколько смущенно спросила Ива. – Ты не будешь знакомиться с Михайловским?
– Я? Нет, что ты!
– Боишься сережки потерять?
Ева вдруг рассердилась.
– Нет. Я ничего не боюсь. Я приеду, Ива.
– Тогда записывай адрес…
* * *
Четыре года назад соседнюю дачу, долго стоявшую без хозяев, вдруг купили. В один прекрасный весенний день Ива услышала голоса за забором, шум строительных работ.
Мать, которая в этот момент была у дочери (обычно она жила в городе, а вот Ива предпочитала свежий воздух и тишину), сказала:
– Ну вот, началось… Теперь он испортит нам целое лето!
– Кто – он? – удивилась Ива. Она, хоть и жила почти постоянно в Лапутинках, мало с кем общалась из своих соседей, и местные новости были ей не всегда доступны. А вот мать – светская тусовщица и егоза, способная разговорить кого угодно – была всегда в курсе всего, даже если заезжала к дочери лишь на денек.
– Да этот, как его… Михайловский! Очень модный, но я эту белиберду не читаю.
– Какую белиберду? – удивилась Ива.
– Господи, Вета, ты совсем одичала! Даниил Михайловский – пишет исторические романы, которые расходятся, словно горячие пирожки!
На самом деле мать не читала ничего, кроме газет и толстых глянцевых журналов, в которых пересказывались светские сплетни и печатались подробные гороскопы.
– А, тот самый… – озарило Иву. – Слышала о нем. Только, говорят, это не живой человек, а псевдоним, под которым работает группа литераторов.
– Как это – не живой? – возмутилась мать. – Очень даже живой! Призраки дач не покупают… Вета, ты сходи к нему, пусть он спилит то безобразное дерево, а то оно вот-вот на наш забор рухнет!
– Никуда я не пойду, – моментально ожесточилась дочь. – Делать мне больше нечего!
– Вета, господи, какая ты дикая! – тоже моментально ожесточилась мать.
Ива ненавидела, когда ее называли Ветой – это было прозвище старых дев и синих чулок, а она таковой себя не считала. Она была нежной и романтичной Ивой…
Но с Михайловским ей вскоре познакомиться пришлось. Старое, засохшее дерево, как и предрекала мать, рухнуло и действительно несколько попортило двухметровую каменную ограду, разделявшую два участка.
Михайловский явился с извинениями, дерево распилили и убрали, ограду восстановили.
Ива была совершенно очарована.
Беллетрист Даниил Михайловский оказался живым человеком из плоти и крови, порядочным и симпатичным. Ко всему прочему он был холост – за его плечами, как выяснилось, было два очень неудачных брака.
Никакой глобальной перестройки на своем участке делать он не стал, кое-что подремонтировал, пристроил небольшую веранду, соорудил деревянную беседку на заднем дворе – этим и ограничился.
И пригласил Иву на чай.
Первый вечер они беседовали только на общие темы.
– Даниил Петрович, сколько вам лет? Я не из праздного любопытства спрашиваю…
– Что ж, я не женщина, возраста своего скрывать не собираюсь. Мне тридцать пять лет.
– И уже написали столько книг! В год по книге получается, да?
У Михайловского к тому моменту вышла уже четырнадцатая книга.
– Ну что вы, Иветта! – засмеялся тот. – Я начал писать только лет пять назад, на каждую книгу у меня уходит месяца два, три… И еще то время, что я провожу, изучая материалы.
– Так быстро… – удивилась Ива.
– А вы думали! Нынче все делается очень быстро.
– А над чем вы сейчас работаете?
– Пишу о Григории Распутине. Скоро закончу, а в конце зимы, наверное, книга уже выйдет. Я вам ее подарю, Иветта.
– Это было бы здорово… Только, Даниил Петрович, не называйте меня так, я своего имени не люблю. Маменькины причуды… И Ветой тоже не называйте.
– Так как же к вам обращаться?
– Ива. Называйте меня – Ива.
– Ива… – задумчиво повторил он. – Звучит чудесно. Тогда у меня к вам тоже встречное предложение – зовите меня просто по имени, без отчества. И лучше на «ты», мы же соседи как-никак. К чему лишние церемонии!
Но церемонии были. Период вежливых бесед на общие темы длился довольно долго, даже сдержанная Ива, которая старалась продумывать каждый шаг своей жизни (чтобы не было потом мучительно больно), немного заскучала.
– Ну как твой Михайловский? – однажды, в один из своих приездов, спросила мать. – Было что-нибудь?
От этой бесцеремонной фразы Иву передернуло. В этом была вся мать!
– Что ты имеешь в виду? – сухо спросила она.
– Ну как… вы встречаетесь, вы друг друга почти каждый день видите… Или он глаз положил на Голышкину?
Инна Голышкина была известной спортсменкой, и ее дача находилась с другой стороны от дачи Михайловского.
– Чего ты хочешь, мама?
– Я хочу, чтобы ты вышла замуж. Тебе уже сколько? Двадцать семь?.. Ты вполне созрела для брака. А то живешь тут в четырех стенах, упырем…
– Кем?!
– Ну, в смысле – одна…
– Даниил Михайловский больше никогда ни на ком не женится – это он мне сам однажды сказал. Он сказал, что лучше повесится, чем снова сделает это… У него, мама, был очень неудачный опыт семейной жизни.
– Бедняжка… – иронично засмеялась мать. – Ну ничего, они всегда это сначала говорят.
– Мама, я его очень хорошо понимаю. И он из тех людей, которые не меняют своих решений. Даже если я стану его любовницей, он никогда не сделает мне предложения. Так что успокойся…