Страница:
Санкюлоты засыпали угрозами де Жаржэ и его супругу, и та сочла благоразумным поскорее выдать дочь пятнадцати с половиной лет за человека, который сумел бы ее защитить, – графа де Берни. На другой день после свадьбы молодоженов арестовали, они остались в живых только благодаря поражению Робеспьера и наступившей реакции. В 1799 году Габриэль де Берни начал работать в благословенной службе продовольственного обеспечения армии, и вот он столоначальник в одном из отделений Министерства внутренних дел и, наконец, советник Королевского суда. У них с женой было девятеро детей, что вовсе не означало гармонии в супружеских отношениях. Де Берни рано состарился, был подслеповат, ворчлив, мелочен, придирчив, мрачен, готов продаться любому и считал госпожу де Берни лишь необходимой составляющей его положения в обществе. Жена много изменяла ему, на что он закрывал глаза из соображений удобства. Один из ее любовников, «свирепый» корсиканец Андре Кампи, зашел дальше других, результатом этой связи стала дочь Жюли: сначала ее появление на свет скрывали, потом признали. Порвав на время с женой, де Берни вернулся к ней, не держа зла за измены. Внебрачная дочь носила фамилию Кампи – на этом настоял, следуя указаниям завещания своего покойного брата – отца ребенка, ее опекун и дядя генерал Туссен Кампи. Тем не менее акт гражданского состояния свидетельствует, что Жюли родилась в апреле 1804 года от неизвестных матери и отца.
Все это ничуть не препятствовало госпоже де Берни с радостью видеть Жюли у себя в Вильпаризи наряду с другими своими отпрысками, вполне законными. Поговаривали, что теперь она состояла в связи с неким господином Манюэлем, снимавшим один из принадлежавших ей домов. Что не мешало соседям, в том числе Бальзакам, считать ее великосветской дамой, «госпожой» их городка. Оба семейства поддерживали любезные, почти дружеские отношения: бывали в гостях друг у друга, встречались на заседаниях благотворительных комитетов… Одетая, как и ее дочери, в белое в память о появлениях Марии-Антунетты в Трианоне, госпожа де Берни была обаятельна, непринужденна, умна. Ей было сорок пять, лицо ее светилось добротой, и, несмотря на маленький рост и полноту, она держалась весьма элегантно. К тому же не скрывала свой возраст, охотно сознавалась – бравируя этим и кокетничая – в том, что уже бабушка, и умела веселиться с юношеской живостью. Оноре удивляло, что эта крошечная женщина, всего на год моложе его матери, столь темпераментна. Приглядевшись к ней, приглашенной к ним в дом на крестины сына кухарки, он поделился с Лорой: «В целом мире только дети госпожи де Берни умеют по-настоящему смеяться, есть, спать и разговаривать, а их мать – женщина очень любезная, притягивает к себе».
Госпожа де Берни пожелала, чтобы Оноре давал уроки ее дочерям. Молодой человек безропотно согласился на роль воспитателя и очень скоро стал испытывать истинное наслаждение от посещения «дам с околицы». За занятиями следовали беседы – занимательные и поучительные. Отмечая усердие новоявленного преподавателя, госпожа де Берни стала подумывать о возможной его женитьбе на одной из своих дочерей – Жюли Кампи. Он казался ей не самой плохой партией, не слишком импозантную внешность компенсировали ум и насмешливость.
Но Бальзака на окраине Вильпаризи привлекали вовсе не барышни – с каждым днем его все больше волновала зрелая грация хозяйки дома. Он видел ее всегда в окружении детей, но странным образом их хорошенькие юные лица и глупая невинность лишь оттеняли исключительное очарование уже пожившей женщины, которая страдала, любила и которую этот опыт окутывал тайной более притягательной, чем непорочность. Она умела своими вопросами заставить его открыть душу: Оноре рассказывал ей о своих планах, отношениях с сестрой, матерью. Госпожа де Берни подтрунивала над его горячностью, умела успокоить, говорила с ним о литературе, обсуждала семейную жизнь, и скоро он уже не мог без нее обойтись. Увлекали ее рассказы о детстве во времена Людовика XVI, отрочестве, совпавшем с революцией, юности уже при Империи. Воспоминания этой все еще соблазнительной женщины казались ему во сто крат интереснее родительских. Ее голос, когда она поверяла их ему одному, баюкал, а иногда от этих звуков вдруг бросало в дрожь. Героиня «Лилии долины» госпожа де Морсоф будет произносить «ш» как госпожа де Берни, заставляя мужчин трепетать. Не знавший материнской нежности. Оноре был признателен женщине, обладавшей всеми качествами, коих недоставало Шарлотте-Лоре. Тот факт, что они почти ровесницы, не охлаждал, напротив, разжигал его пыл. Она лучше других знала, как заставить его забыть об огорчениях, унижениях, неудовлетворенности, к ней он чувствовал почти сыновнее почтение, но, будучи рядом, терял голову, словно любовник. Хотел раствориться в ее душе и обладать ее телом, прижаться к ней, как это делают дети, ища защиты и утешения, и обладать ею. Возможно ли это? Оноре день и ночь искал ответа и решил открыться. Она отвергла его, ссылаясь на возраст, общественное положение, мужа. Ни один из аргументов не убедил его, он не только не успокоился, но стал забрасывать письмами объект своих желаний. После смерти госпожи де Берни по ее распоряжению сын Александр сжег эти послания. Но черновики сохранились у Бальзака. Мольбы его становились все настойчивее: «Представьте, что далеко от Вас есть кто-то, чья душа обладает исключительным даром преодолевать расстояния, переноситься по воображаемым небесным путям, опьяненная, она кружит над Вами. Ему нравится участвовать в Вашей жизни, разделять Ваши чувства, то жалеть Вас, то желать, он любит Вас со всей искренностью, свойственной только молодости. Вы для него – больше чем друг, сестра, Вы почти мать, и даже больше… божество… И если я мечтаю о величии и славе, то лишь потому, что это приблизит меня к Вам, и если я начинаю нечто важное, то только во имя Вас. Не зная того, Вы покровительница. Наконец, представьте все, что может быть самого нежного, ласкового, огромного в человеческом сердце, и все это есть в моем, когда я думаю о Вас».
Любовь юноши двадцати двух лет, когда ей самой сорок пять, льстила госпоже де Берни, но она благоразумно решила сдерживаться и отказывалась принимать его наедине – только в присутствии детей. Надеялась, что многочисленное потомство – надежная защита от соблазна увлечься. Муж, потрепанный и раздраженный, думал иначе. Впрочем, не он удерживал ее, а боязнь раскаяться позже в глупости, у которой нет будущего. В Оноре же словно бес вселился, его послания волнуют, и, кажется, не устоять перед его напором: «Великий Боже, если бы я был женщиной, и мне было сорок пять, и я была бы все еще хороша, да я вел бы себя совсем не так, как Вы… Я бы отдался своим чувствам, стремясь обрести в них наслаждения, свойственные юности, свои невинные мечты, простоту и естественность, и все очарование, с ними связанное». Он сравнивает себя с Руссо в его непреодолимом стремлении к госпоже де Варанс, обладавшей материнской нежностью и пылкостью возлюбленной. Иногда представляет себя голодным перед витриной кондитерской.
В апреле 1822 года госпожа Бальзак уезжает в Байё проинспектировать своим материнским оком семейную жизнь Лоры. Оноре остается в Вильпаризи с отцом, расхрабрившись, все чаще наносит визиты госпоже де Берни. Соседи обсуждают их с насмешливой недоброжелательностью, взволновались и дети графини, хотя и не делая пока заключений о поведении матери. Уверенный, что имя Антуанетта нисколько не подходит хозяйке дома, молодой человек просит разрешения называть ее Лорой: это имя носят его мать и сестра. Первая для него – воплощение безразличия, вторая – единения сердец. Первая произвела его на свет, вторая разбудила в нем нежность. С третьей он надеется на рай. Ее этот каприз забавляет, и она соглашается. Оноре кажется, что после «крещения» они становятся ближе, в этом для него главный смысл существования теперь. И хотя госпожа де Берни все еще отказывает ему, понимает, что готова уступить. Письма становятся все пламеннее: «Думаете ли Вы обо мне, как я думаю о Вас, любите ли так, как я, не знаю, почему, но я в этом сомневаюсь с некоторых пор… Как Вы были хороши вчера… Не говорите мне о Вашем возрасте». Потесненная на последних оборонительных рубежах, она умоляет его не говорить о любви, иначе выставит его за дверь. Он прикрывается оскорбленным достоинством: «Мне кажется, я хорошо понял Ваше письмо. Это ультиматум. Прощайте, я потерял надежду и предпочту страдать в изгнании, но не испытывать муки Тантала. Поскольку Вы не терзаетесь вовсе, полагаю, Вам безразлично, что произойдет со мной. Можете считать, что я Вас никогда не любил! Прощайте!»
Конечно, это были лишь угрозы – он не собирался порывать с госпожой де Берни. Та, хоть и проявляла нерешительность, думала лишь о его молодости и безрассудстве. Как-то вечером, после очередного отказа, Оноре возвращается, идет следом за ней к их любимой скамейке в саду. Сидящая в задумчивости женщина была поражена столь внезапным появлением и не нашла сил оттолкнуть его. Так он впервые поцеловал ее, но больше она ничего не позволила, посчитав, что легких объятий будет ему вполне достаточно. Бальзак покинул ее, желая еще сильнее после этого поцелуя. Несколько дней Лора колеблется, он же пишет: «Ничто не помешает мне быть в десять у ограды Вашего сада, чтобы остаться в памяти той, которую должен там увидеть. Мне будет хорошо, даже если у меня не будет никакой надежды». Наконец, во время очередного свидания она признается себе, что готова совершить непоправимое. Майская ночь была такой нежной: прозрачный полумрак, тишина, прерываемая неясными шорохами, аромат свежей зелени. Казалось, природа встала на сторону Оноре, подготавливая его победу. Смущенная более, чем ожидала, госпожа де Берни, забыв о всякой осторожности, уступила натиску своего возлюбленного.
Возвратившись к себе, пылая, он немедленно садится за письмо, полное безумной благодарности: «О Лора, пишу тебе среди ночи, в ее тиши, напоенной тобой, меня преследуют воспоминания о твоих исступленных поцелуях! Могу ли я еще о чем-то думать? Все мои мысли – только о тебе. Моя душа связана с твоей, отныне ты можешь быть только рядом со мной. Я весь под властью очарования восхитительной, магической нежности. Я вижу перед собой только нашу скамейку, чувствую только твое ласковое прикосновение, цветы передо мной, пусть даже и увядшие, хранят свой пьянящий аромат. У тебя есть какие-то опасения, и ты говоришь о них тоном, от которого разрывается мое сердце. Увы! Теперь я уверен, что клялся тебе не напрасно – твои поцелуи ничего не изменили. Но я, я изменился, я люблю тебя безумно…»
Атмосфера родительского дома показалась ему как никогда скучной, почти невыносимой. Как только он расстается с госпожой де Берни, мир вокруг становится бесцветным. Оноре пишет сестре: «Бабушкина улыбка мне больше не нравится, отцовский голос – не притягивает, я читаю газету со слезами на глазах». Его жизнь начинается с приходом вечера, когда он готовится к тайной встрече с волшебницей, открывшей для него любовь.
Возвратившись из Байё, госпожа Бальзак быстро разгадала неловкие увертки Оноре, связь эта привела ее в негодование: ее сын ввел в соблазн замужнюю женщину, которая к тому же вдвое его старше! Ровесницу матери! Какой скандал! Сын пытается оправдаться, но под градом родительских упреков вынужден признать, что ситуация весьма деликатная. Очевидно, что его постоянное присутствие компрометирует госпожу де Берни в глазах соседей, но прежде всего – детей. Они все понимают, осуждают ее, она же, вне всякого сомнения, чувствует себя несчастной. «Думаю, мы не можем больше таиться, острый взгляд молодых девушек давно все угадал, – пишет юноша своей любовнице. – Не знаю, но, кажется, никогда не смогу взглянуть на твою Элизу, не заставив ее покраснеть и не прочитав на ее лице чего-то такого, что не могу выразить. Что до Антуанетты, презрение и множество других чувств прорываются в ней. Жюли Кампи давно обо всем знает, все они не скрывают более своего отношения к нам».
Оказавшись лицом к лицу с враждебной коалицией молодого поколения, Оноре считает благоразумным видеться реже. Теперь он призывает к осторожности, она же заявляет, что готова пренебречь общественным мнением. Выход из положения нашла госпожа Бальзак: чтобы пересуды смолкли, сын должен уехать на несколько недель к сестре, в Байё. Тот соглашается на неизбежную ссылку, испытывая муки ада. Но ему удается выиграть несколько дней, необходимых, чтобы приготовить себя к разлуке. Получив отсрочку, он вновь приходит к их скамейке, потом сопровождает Лору де Берни в Париж, где любовники остаются наедине до двенадцатого мая. Возвратившись в Вильпаризи, Оноре требует, чтобы после его отъезда она каждую неделю отправляла ему длинное письмо с рассказом обо всем происходящем, пусть самом незначительном, без всяких умолчаний. Адрес: господину Оноре, в доме господина Сюрвиля, улица Тентюр. Накануне расставания Лора дарит ему свой любимый амулет, флакон туалетной воды и томик стихов Андре Шенье, который они читали вместе. Он плачет над жестокой судьбой, разлучающей их, и, наконец, двадцатого мая садится в дилижанс, как поднимаются на эшафот. Слуга, Луи Бруэт, провожавший его, доносит госпоже Бальзак, что молодой хозяин шутил с очень любезной графиней, которая тоже отправлялась в путь. Мать успокаивается: сын не настолько сбился с толку, как это кажется на первый взгляд. К тому же она рассчитывает, что дочери удастся образумить брата: рядом с ней он вновь вспомнит о семейных ценностях и благопристойности. Со всем своим хладнокровием госпожа Бальзак ставит на Байё против Вильпаризи.
Глава восьмая
Все это ничуть не препятствовало госпоже де Берни с радостью видеть Жюли у себя в Вильпаризи наряду с другими своими отпрысками, вполне законными. Поговаривали, что теперь она состояла в связи с неким господином Манюэлем, снимавшим один из принадлежавших ей домов. Что не мешало соседям, в том числе Бальзакам, считать ее великосветской дамой, «госпожой» их городка. Оба семейства поддерживали любезные, почти дружеские отношения: бывали в гостях друг у друга, встречались на заседаниях благотворительных комитетов… Одетая, как и ее дочери, в белое в память о появлениях Марии-Антунетты в Трианоне, госпожа де Берни была обаятельна, непринужденна, умна. Ей было сорок пять, лицо ее светилось добротой, и, несмотря на маленький рост и полноту, она держалась весьма элегантно. К тому же не скрывала свой возраст, охотно сознавалась – бравируя этим и кокетничая – в том, что уже бабушка, и умела веселиться с юношеской живостью. Оноре удивляло, что эта крошечная женщина, всего на год моложе его матери, столь темпераментна. Приглядевшись к ней, приглашенной к ним в дом на крестины сына кухарки, он поделился с Лорой: «В целом мире только дети госпожи де Берни умеют по-настоящему смеяться, есть, спать и разговаривать, а их мать – женщина очень любезная, притягивает к себе».
Госпожа де Берни пожелала, чтобы Оноре давал уроки ее дочерям. Молодой человек безропотно согласился на роль воспитателя и очень скоро стал испытывать истинное наслаждение от посещения «дам с околицы». За занятиями следовали беседы – занимательные и поучительные. Отмечая усердие новоявленного преподавателя, госпожа де Берни стала подумывать о возможной его женитьбе на одной из своих дочерей – Жюли Кампи. Он казался ей не самой плохой партией, не слишком импозантную внешность компенсировали ум и насмешливость.
Но Бальзака на окраине Вильпаризи привлекали вовсе не барышни – с каждым днем его все больше волновала зрелая грация хозяйки дома. Он видел ее всегда в окружении детей, но странным образом их хорошенькие юные лица и глупая невинность лишь оттеняли исключительное очарование уже пожившей женщины, которая страдала, любила и которую этот опыт окутывал тайной более притягательной, чем непорочность. Она умела своими вопросами заставить его открыть душу: Оноре рассказывал ей о своих планах, отношениях с сестрой, матерью. Госпожа де Берни подтрунивала над его горячностью, умела успокоить, говорила с ним о литературе, обсуждала семейную жизнь, и скоро он уже не мог без нее обойтись. Увлекали ее рассказы о детстве во времена Людовика XVI, отрочестве, совпавшем с революцией, юности уже при Империи. Воспоминания этой все еще соблазнительной женщины казались ему во сто крат интереснее родительских. Ее голос, когда она поверяла их ему одному, баюкал, а иногда от этих звуков вдруг бросало в дрожь. Героиня «Лилии долины» госпожа де Морсоф будет произносить «ш» как госпожа де Берни, заставляя мужчин трепетать. Не знавший материнской нежности. Оноре был признателен женщине, обладавшей всеми качествами, коих недоставало Шарлотте-Лоре. Тот факт, что они почти ровесницы, не охлаждал, напротив, разжигал его пыл. Она лучше других знала, как заставить его забыть об огорчениях, унижениях, неудовлетворенности, к ней он чувствовал почти сыновнее почтение, но, будучи рядом, терял голову, словно любовник. Хотел раствориться в ее душе и обладать ее телом, прижаться к ней, как это делают дети, ища защиты и утешения, и обладать ею. Возможно ли это? Оноре день и ночь искал ответа и решил открыться. Она отвергла его, ссылаясь на возраст, общественное положение, мужа. Ни один из аргументов не убедил его, он не только не успокоился, но стал забрасывать письмами объект своих желаний. После смерти госпожи де Берни по ее распоряжению сын Александр сжег эти послания. Но черновики сохранились у Бальзака. Мольбы его становились все настойчивее: «Представьте, что далеко от Вас есть кто-то, чья душа обладает исключительным даром преодолевать расстояния, переноситься по воображаемым небесным путям, опьяненная, она кружит над Вами. Ему нравится участвовать в Вашей жизни, разделять Ваши чувства, то жалеть Вас, то желать, он любит Вас со всей искренностью, свойственной только молодости. Вы для него – больше чем друг, сестра, Вы почти мать, и даже больше… божество… И если я мечтаю о величии и славе, то лишь потому, что это приблизит меня к Вам, и если я начинаю нечто важное, то только во имя Вас. Не зная того, Вы покровительница. Наконец, представьте все, что может быть самого нежного, ласкового, огромного в человеческом сердце, и все это есть в моем, когда я думаю о Вас».
Любовь юноши двадцати двух лет, когда ей самой сорок пять, льстила госпоже де Берни, но она благоразумно решила сдерживаться и отказывалась принимать его наедине – только в присутствии детей. Надеялась, что многочисленное потомство – надежная защита от соблазна увлечься. Муж, потрепанный и раздраженный, думал иначе. Впрочем, не он удерживал ее, а боязнь раскаяться позже в глупости, у которой нет будущего. В Оноре же словно бес вселился, его послания волнуют, и, кажется, не устоять перед его напором: «Великий Боже, если бы я был женщиной, и мне было сорок пять, и я была бы все еще хороша, да я вел бы себя совсем не так, как Вы… Я бы отдался своим чувствам, стремясь обрести в них наслаждения, свойственные юности, свои невинные мечты, простоту и естественность, и все очарование, с ними связанное». Он сравнивает себя с Руссо в его непреодолимом стремлении к госпоже де Варанс, обладавшей материнской нежностью и пылкостью возлюбленной. Иногда представляет себя голодным перед витриной кондитерской.
В апреле 1822 года госпожа Бальзак уезжает в Байё проинспектировать своим материнским оком семейную жизнь Лоры. Оноре остается в Вильпаризи с отцом, расхрабрившись, все чаще наносит визиты госпоже де Берни. Соседи обсуждают их с насмешливой недоброжелательностью, взволновались и дети графини, хотя и не делая пока заключений о поведении матери. Уверенный, что имя Антуанетта нисколько не подходит хозяйке дома, молодой человек просит разрешения называть ее Лорой: это имя носят его мать и сестра. Первая для него – воплощение безразличия, вторая – единения сердец. Первая произвела его на свет, вторая разбудила в нем нежность. С третьей он надеется на рай. Ее этот каприз забавляет, и она соглашается. Оноре кажется, что после «крещения» они становятся ближе, в этом для него главный смысл существования теперь. И хотя госпожа де Берни все еще отказывает ему, понимает, что готова уступить. Письма становятся все пламеннее: «Думаете ли Вы обо мне, как я думаю о Вас, любите ли так, как я, не знаю, почему, но я в этом сомневаюсь с некоторых пор… Как Вы были хороши вчера… Не говорите мне о Вашем возрасте». Потесненная на последних оборонительных рубежах, она умоляет его не говорить о любви, иначе выставит его за дверь. Он прикрывается оскорбленным достоинством: «Мне кажется, я хорошо понял Ваше письмо. Это ультиматум. Прощайте, я потерял надежду и предпочту страдать в изгнании, но не испытывать муки Тантала. Поскольку Вы не терзаетесь вовсе, полагаю, Вам безразлично, что произойдет со мной. Можете считать, что я Вас никогда не любил! Прощайте!»
Конечно, это были лишь угрозы – он не собирался порывать с госпожой де Берни. Та, хоть и проявляла нерешительность, думала лишь о его молодости и безрассудстве. Как-то вечером, после очередного отказа, Оноре возвращается, идет следом за ней к их любимой скамейке в саду. Сидящая в задумчивости женщина была поражена столь внезапным появлением и не нашла сил оттолкнуть его. Так он впервые поцеловал ее, но больше она ничего не позволила, посчитав, что легких объятий будет ему вполне достаточно. Бальзак покинул ее, желая еще сильнее после этого поцелуя. Несколько дней Лора колеблется, он же пишет: «Ничто не помешает мне быть в десять у ограды Вашего сада, чтобы остаться в памяти той, которую должен там увидеть. Мне будет хорошо, даже если у меня не будет никакой надежды». Наконец, во время очередного свидания она признается себе, что готова совершить непоправимое. Майская ночь была такой нежной: прозрачный полумрак, тишина, прерываемая неясными шорохами, аромат свежей зелени. Казалось, природа встала на сторону Оноре, подготавливая его победу. Смущенная более, чем ожидала, госпожа де Берни, забыв о всякой осторожности, уступила натиску своего возлюбленного.
Возвратившись к себе, пылая, он немедленно садится за письмо, полное безумной благодарности: «О Лора, пишу тебе среди ночи, в ее тиши, напоенной тобой, меня преследуют воспоминания о твоих исступленных поцелуях! Могу ли я еще о чем-то думать? Все мои мысли – только о тебе. Моя душа связана с твоей, отныне ты можешь быть только рядом со мной. Я весь под властью очарования восхитительной, магической нежности. Я вижу перед собой только нашу скамейку, чувствую только твое ласковое прикосновение, цветы передо мной, пусть даже и увядшие, хранят свой пьянящий аромат. У тебя есть какие-то опасения, и ты говоришь о них тоном, от которого разрывается мое сердце. Увы! Теперь я уверен, что клялся тебе не напрасно – твои поцелуи ничего не изменили. Но я, я изменился, я люблю тебя безумно…»
Атмосфера родительского дома показалась ему как никогда скучной, почти невыносимой. Как только он расстается с госпожой де Берни, мир вокруг становится бесцветным. Оноре пишет сестре: «Бабушкина улыбка мне больше не нравится, отцовский голос – не притягивает, я читаю газету со слезами на глазах». Его жизнь начинается с приходом вечера, когда он готовится к тайной встрече с волшебницей, открывшей для него любовь.
Возвратившись из Байё, госпожа Бальзак быстро разгадала неловкие увертки Оноре, связь эта привела ее в негодование: ее сын ввел в соблазн замужнюю женщину, которая к тому же вдвое его старше! Ровесницу матери! Какой скандал! Сын пытается оправдаться, но под градом родительских упреков вынужден признать, что ситуация весьма деликатная. Очевидно, что его постоянное присутствие компрометирует госпожу де Берни в глазах соседей, но прежде всего – детей. Они все понимают, осуждают ее, она же, вне всякого сомнения, чувствует себя несчастной. «Думаю, мы не можем больше таиться, острый взгляд молодых девушек давно все угадал, – пишет юноша своей любовнице. – Не знаю, но, кажется, никогда не смогу взглянуть на твою Элизу, не заставив ее покраснеть и не прочитав на ее лице чего-то такого, что не могу выразить. Что до Антуанетты, презрение и множество других чувств прорываются в ней. Жюли Кампи давно обо всем знает, все они не скрывают более своего отношения к нам».
Оказавшись лицом к лицу с враждебной коалицией молодого поколения, Оноре считает благоразумным видеться реже. Теперь он призывает к осторожности, она же заявляет, что готова пренебречь общественным мнением. Выход из положения нашла госпожа Бальзак: чтобы пересуды смолкли, сын должен уехать на несколько недель к сестре, в Байё. Тот соглашается на неизбежную ссылку, испытывая муки ада. Но ему удается выиграть несколько дней, необходимых, чтобы приготовить себя к разлуке. Получив отсрочку, он вновь приходит к их скамейке, потом сопровождает Лору де Берни в Париж, где любовники остаются наедине до двенадцатого мая. Возвратившись в Вильпаризи, Оноре требует, чтобы после его отъезда она каждую неделю отправляла ему длинное письмо с рассказом обо всем происходящем, пусть самом незначительном, без всяких умолчаний. Адрес: господину Оноре, в доме господина Сюрвиля, улица Тентюр. Накануне расставания Лора дарит ему свой любимый амулет, флакон туалетной воды и томик стихов Андре Шенье, который они читали вместе. Он плачет над жестокой судьбой, разлучающей их, и, наконец, двадцатого мая садится в дилижанс, как поднимаются на эшафот. Слуга, Луи Бруэт, провожавший его, доносит госпоже Бальзак, что молодой хозяин шутил с очень любезной графиней, которая тоже отправлялась в путь. Мать успокаивается: сын не настолько сбился с толку, как это кажется на первый взгляд. К тому же она рассчитывает, что дочери удастся образумить брата: рядом с ней он вновь вспомнит о семейных ценностях и благопристойности. Со всем своим хладнокровием госпожа Бальзак ставит на Байё против Вильпаризи.
Глава восьмая
Профессия – писатель
Оноре оценил пользу смены обстановки сразу по приезде, радость вновь увидеть сестру смягчила горечь расставания с госпожой де Берни. Тесть ждал его у конторы Мессажери, когда он выходил из дилижанса. Вместе они отправились на улицу Тентюр. Выкрашенные в зеленый цвет, с отслаивающейся краской ворота выглядели неприглядно, но в доме было уютно, изысканно подобранная мебель свидетельствовала о достатке, все говорило о присутствии женщины со вкусом, ценящей порядок. Зала для приемов была обшита полированными панелями орехового дерева, стулья, кресла, ковры приглашали к беседе добропорядочных людей.
Едва брат и сестра оказались наедине, начались признания, скоро он знал все о ней, она – о нем. Лора скучала в Байё, но уверяла, что в общем довольна замужеством: инженер Эжен Сюрвиль был человеком бесцветным и серьезным, не склонным к мечтаниям, любившим свое дело, уважавшим жену. При общении с ним казалось, что атмосфера сгустилась и не хватает воздуха, но упрекнуть его было не в чем. Благородные граждане городка с женами часто навещали Сюрвилей: мужчины удалялись в гостиную, чтобы обсудить охоту и политику, дамы рядышком судачили о домашних заботах и детях. Жизнь была монотонна, как течение реки Ор, чьи неспешные воды омывали Байё. Оноре почувствовал, что ему здесь будет лучше работаться, а желание видеть госпожу де Берни с каждым часом все меньше его тревожило. Быть может, он не создан для того, чтобы посвятить себя женщине? И для писательской карьеры вернее вздыхать рядом с обворожительным, но недостижимым созданием, чем привязаться, рискуя забыть о творчестве? Быть может, искусство несовместимо с определенным конформизмом, которого требует любовь, и не приемлет брака? Оноре обсуждает все это с сестрой, та понимает его с полуслова. Она – это он сам. В домашней одежде, без чулок и галстука, лежа на оттоманке, Бальзак с наслаждением открывает ей свои помыслы и чувства.
Лора, как и следовало ожидать, представляет его знакомым Сюрвилей. Он жадно изучает их, в надежде пристроить в одной из будущих книг. Нескольких встреч оказывается довольно, чтобы проникнуть в дух провинциального мирка с его кастовостью, тщеславием, алчностью и боязнью пересудов. Он сравнивает его с тем, что наблюдал в Вильпаризи: похоже, и тем не менее у каждого свои характерные черты, традиции, увлечения, цвет, запах. Решительно жизнь – великолепная почва для литературы. Но только ли?
Сюрвиль сопровождает Оноре в прогулках по городу, ездит с ним в Канн и Шербур. Бальзак «на лету» схватывает лица, памятники, анекдоты, продолжает делать «запасы», хотя в мыслях далеко от этих мест. С собой он привез начало романа «Ванн-Клор» и план другого – «Арденнский викарий», но сейчас его занимает выход в свет в Париже, у Юбера, другого его произведения, написанного под псевдонимом лорд Рооне, – «Клотильда Лузиньянская, или Прекрасный еврей». Конечно, под этой абракадаброй на тему Крестовых походов не стоит его имя, но он вложил туда немало вдохновения, с ним связаны многие амбиции, и, получив наконец томик, он горделиво ожидает похвалы близких.
Но, прочитав книгу, госпожа Бальзак пятого августа 1822 года отправляет Лоре разгневанное письмо, полагая, что сын тоже прочтет его: «У меня новое огорчение… речь об Оноре, добром, чудном Оноре, который, сам того не желая, жестоко ранит меня. Ты не знаешь еще, мой добрый друг, сколь сильно и хрупко материнское честолюбие, питаемое желанием, свойственным всем хорошим матерям, видеть, как из детей получается нечто значительное. То же испытываю и я в отношении Оноре, но к моим пожеланиям никто не прислушивается… Я призывала его тщательно пересмотреть рукопись, даже показать кому-то, у кого больше писательского опыта. Я умоляла сделать некоторые сокращения, предупреждала, что пытки, которые он описывает, приведут читателя в ужас… Оноре делал вид, что все, что я говорю, ничего не стоит, что порицаемое мною другому покажется прекрасным, что есть множество мнений, множество различных вещей, которые одни считают отличными, другие – ужасными, что автор должен быть самим собой и все».
Дабы подкрепить свое негодование, госпожа Бальзак цитирует выражения, кажущиеся ей неприемлемыми. Как сын осмелился написать: «хрупкий луч» или «по справедливости»? Почему злоупотребляет словами «приятный» и «шелковистый»? «Я очень расстроена, – продолжает она. – Всякий раз, когда автор хочет блеснуть умом, он весьма далек от этого… когда пытается говорить с читателем, выходит дурновкусие… его суждения обнаруживаешь на каждой странице, а этого не следовало бы делать. Книга должна быть написана для всех… Его сбил с толку Рабле… Стерн тоже со своими описаниями чувств, наконец… повторю еще раз – я расстроена. Оноре считает себя либо всем, либо ничем. Это вредит голове, и я бы сильно подумала, прежде чем сказать ему то, что написала вам. Надеюсь, вы будете чутки с ним и ваши замечания не позволят ему пасть духом».
Итак, недовольная необходимостью вмешиваться в жизнь сына, госпожа Бальзак решает вторгнуться в его творчество: о том, как надо писать роман, ей известно так же хорошо, как и о правилах поведения в обществе. По ее мнению, приезжая в Париж, Оноре встречается «с молодыми людьми, которые портят друг другу вкус, забывают о всяких приличиях, о том, что такое „хорошо“, и считают прекрасной лишь чепуху, которую сочиняют для развлечения». Если он будет продолжать в том же духе, не сделает в своей жизни ничего стоящего. Лора должна постараться предостеречь его от излишней легковесности! И пусть руководствуется в этом материнским посланием, не показывая его брату!
Безусловно, несмотря на лицемерные советы госпожи Бальзак, Лора сразу показала письмо Оноре. Он узнавал мать во всем: резкий тон, уверенность в собственной правоте. Ему и в голову никогда не могло прийти, что эта дерзкая, даже грубая женщина ошибается: полное непонимание, отсутствие теплоты и терпимости по отношению к собственному сыну потрясли его больше, чем любая критика какого-нибудь паршивого журналистишки. Он был ошеломлен и подавлен. Лора, как могла, утешала брата, дипломатично отвечала на материнские упреки: признавала ее правоту в том, что касается невысокого качества трудов, опубликованных Оноре у Лепуатевена, но напоминала, что сроки были слишком сжатыми, чтобы тщательно поработать с рукописью. «Когда молодой человек, обладающий воображением Оноре, пишет за два месяца четыре книги, все их недостатки – естественное следствие спешки, он должен был бы более строго отнестись к текстам и прислушаться к мнению окружающих, – делится Лора с матерью. – И „Клотильда“ была бы замечательной книгой, не будь этих шероховатостей… Повторяю, если бы Оноре несколько меньше доверял себе и немного больше – другим, „Клотильда“ была бы книгой, которую он с гордостью признал бы своей. Но, матушка, я не собираюсь приводить его в уныние из-за „Клотильды“, напротив, она внушает мне большие надежды… Оноре не надо от тебя ничего, кроме счастья, так дай же ему его, матушка. Но ты видишь все в черном цвете, когда речь заходит о нем. Разве дело в „Клотильде“? И разве, чтобы бойко продаваться, книга обязательно должна быть хорошей?.. Ни один роман не шедевр, их сочиняют только ради денег, не претендуя на славу».
Несмотря на деликатные, обнадеживающие слова сестры, Оноре был задет глубоко. Не стоит ли действительно расстаться с мечтами о величии? Вдруг его пребывание у Лоры становится лишенным всякого смысла, и, готовый покинуть Байё, он адресует госпоже де Берни письмо, полное разочарования: «Не решаюсь сказать, как грущу, не находя больше в Ваших письмах цветов. Туалетная вода закончилась, не будь Шенье, я словно бы лишился защиты… Есть люди, которые рождены для несчастий, я – из их числа».
Чтобы поднять его дух, любовница сообщает, что вновь обрела «свободу воли», другими словами, что ее муж, узнав обо всем, отнесся к их связи философски. Вместо того чтобы обрадоваться, молодой человек упорно продолжает хандрить: «Думаю, что заблуждаюсь на свой счет, да и в отношении жизни – тоже, – жалуется он. – Отныне буду довольствоваться лишь тем, что живу в Вашем сердце, как Вы живете в моем, буду жить воспоминаниями, иллюзиями, мечтами, жизнь моя будет только воображаемой, каковой, впрочем, отчасти и была до сих пор».
Из опасения, что она не сумеет оценить всю важность этого заявления, Бальзак продолжает своего рода романтическое самобичевание: «Когда ты – посредственность и все твое богатство – чистая душа, жить не стоит; весьма умеренные способности не дают повода для наслаждений… Превосходство гения и исключительные способности великих людей – единственное, чего нельзя присвоить. Карлик не в силах поднять палицу Геракла. Я уже говорил Вам, что умру от горя в тот день, когда окончательно пойму, что моим надеждам не суждено сбыться. И хотя я пока еще ничего не сделал, чувствую, что день этот близок. Я стану жертвой собственного воображения. Итак, Лора, заклинаю Вас не привязываться ко мне, умоляю порвать со мной».
Но хотя призывает ее к окончательному разрыву, ревностно следит за той жизнью, что она ведет вдали от него. Непоследовательность влюбленного, не уверенного в своих истинных чувствах: вопрошает избранницу, сидит ли она иногда на «их» скамейке, думая о нем, напевает ли его любимые песни, играет ли на фортепьяно в его отсутствие. Даже решает вернуться, несмотря на ожидающие его дома неприятности в лице несговорчивой матери и слабеющего разумом старого отца. Тем временем в доме Бальзаков появляется новый жилец – племянник госпожи Бальзак Эдуар, сын ее покойной сестры Софи Саламбье и Себастьена Малюса, тоже умершего. Сироте двадцать два года, он страдает туберкулезом. Родственник особенно дорог тетке тем, что остался совершенно один и владеет значительным состоянием, которое она унаследует, если будет заботиться о нем в последние дни его жизни. В ожидании этого она чрезвычайно предупредительна, Оноре не видит в ее маневрах ничего предосудительного – его занимает совсем другое.
Во время пребывания в Байё он начал новый роман – «Арденнский викарий» – и предложил сестре и зятю сотрудничество в работе над этой весьма экстравагантной историей, в которой эротизм перемешан с религиозностью. Ему казалось, что втроем у них получится быстрее, а прибыль потом поделят. Ведь нет ничего более естественного, чем сочинять всей семьей. Уезжая, он оставил рукопись сестре и ее мужу, чтобы они дописали несколько глав, в соответствии с набросанным Оноре и одобренным ими планом. Сам же отправился в Вильпаризи, где в нетерпении его ожидала госпожа де Берни.
В пути он размышлял о своем романе и по прибытии в Париж заключил договор с издателем и книготорговцем Шарлем-Александром Полле. По контракту ему полагалось две тысячи франков за романы «Столетний старец» и «Арденнский викарий»: шестьсот – «живыми» деньгами, остальное – векселями, сроком на восемь месяцев. Единственная загвоздка была в том, что оба произведения следовало представить к первому октября 1822 года, но и то, и другое были в зачаточном состоянии. Ввиду срочности выполнения работы Бальзак пишет сестре четырнадцатого августа: «Итак, на „Викария“ у нас только сентябрь. Не думаю, что вы сумеете делать по две главы в день каждый, чтобы передать мне его к пятнадцатому сентября, да и тогда у меня останется только две недели на переделку… Обдумайте все хорошенько… Если у вас есть хоть капля жалости ко мне, вы пришлете мне в срок этого чертова „Викария“, если же подозреваете меня во лжи, могу прислать вам договор с Полле, согласно которому должен буду выплатить неустойку, если книга не будет напечатана к ноябрю… Столь тяжелый труд не по силам тебе, Лора. Не думаю, что ты сумеешь писать по шестьдесят страниц в день».
Едва брат и сестра оказались наедине, начались признания, скоро он знал все о ней, она – о нем. Лора скучала в Байё, но уверяла, что в общем довольна замужеством: инженер Эжен Сюрвиль был человеком бесцветным и серьезным, не склонным к мечтаниям, любившим свое дело, уважавшим жену. При общении с ним казалось, что атмосфера сгустилась и не хватает воздуха, но упрекнуть его было не в чем. Благородные граждане городка с женами часто навещали Сюрвилей: мужчины удалялись в гостиную, чтобы обсудить охоту и политику, дамы рядышком судачили о домашних заботах и детях. Жизнь была монотонна, как течение реки Ор, чьи неспешные воды омывали Байё. Оноре почувствовал, что ему здесь будет лучше работаться, а желание видеть госпожу де Берни с каждым часом все меньше его тревожило. Быть может, он не создан для того, чтобы посвятить себя женщине? И для писательской карьеры вернее вздыхать рядом с обворожительным, но недостижимым созданием, чем привязаться, рискуя забыть о творчестве? Быть может, искусство несовместимо с определенным конформизмом, которого требует любовь, и не приемлет брака? Оноре обсуждает все это с сестрой, та понимает его с полуслова. Она – это он сам. В домашней одежде, без чулок и галстука, лежа на оттоманке, Бальзак с наслаждением открывает ей свои помыслы и чувства.
Лора, как и следовало ожидать, представляет его знакомым Сюрвилей. Он жадно изучает их, в надежде пристроить в одной из будущих книг. Нескольких встреч оказывается довольно, чтобы проникнуть в дух провинциального мирка с его кастовостью, тщеславием, алчностью и боязнью пересудов. Он сравнивает его с тем, что наблюдал в Вильпаризи: похоже, и тем не менее у каждого свои характерные черты, традиции, увлечения, цвет, запах. Решительно жизнь – великолепная почва для литературы. Но только ли?
Сюрвиль сопровождает Оноре в прогулках по городу, ездит с ним в Канн и Шербур. Бальзак «на лету» схватывает лица, памятники, анекдоты, продолжает делать «запасы», хотя в мыслях далеко от этих мест. С собой он привез начало романа «Ванн-Клор» и план другого – «Арденнский викарий», но сейчас его занимает выход в свет в Париже, у Юбера, другого его произведения, написанного под псевдонимом лорд Рооне, – «Клотильда Лузиньянская, или Прекрасный еврей». Конечно, под этой абракадаброй на тему Крестовых походов не стоит его имя, но он вложил туда немало вдохновения, с ним связаны многие амбиции, и, получив наконец томик, он горделиво ожидает похвалы близких.
Но, прочитав книгу, госпожа Бальзак пятого августа 1822 года отправляет Лоре разгневанное письмо, полагая, что сын тоже прочтет его: «У меня новое огорчение… речь об Оноре, добром, чудном Оноре, который, сам того не желая, жестоко ранит меня. Ты не знаешь еще, мой добрый друг, сколь сильно и хрупко материнское честолюбие, питаемое желанием, свойственным всем хорошим матерям, видеть, как из детей получается нечто значительное. То же испытываю и я в отношении Оноре, но к моим пожеланиям никто не прислушивается… Я призывала его тщательно пересмотреть рукопись, даже показать кому-то, у кого больше писательского опыта. Я умоляла сделать некоторые сокращения, предупреждала, что пытки, которые он описывает, приведут читателя в ужас… Оноре делал вид, что все, что я говорю, ничего не стоит, что порицаемое мною другому покажется прекрасным, что есть множество мнений, множество различных вещей, которые одни считают отличными, другие – ужасными, что автор должен быть самим собой и все».
Дабы подкрепить свое негодование, госпожа Бальзак цитирует выражения, кажущиеся ей неприемлемыми. Как сын осмелился написать: «хрупкий луч» или «по справедливости»? Почему злоупотребляет словами «приятный» и «шелковистый»? «Я очень расстроена, – продолжает она. – Всякий раз, когда автор хочет блеснуть умом, он весьма далек от этого… когда пытается говорить с читателем, выходит дурновкусие… его суждения обнаруживаешь на каждой странице, а этого не следовало бы делать. Книга должна быть написана для всех… Его сбил с толку Рабле… Стерн тоже со своими описаниями чувств, наконец… повторю еще раз – я расстроена. Оноре считает себя либо всем, либо ничем. Это вредит голове, и я бы сильно подумала, прежде чем сказать ему то, что написала вам. Надеюсь, вы будете чутки с ним и ваши замечания не позволят ему пасть духом».
Итак, недовольная необходимостью вмешиваться в жизнь сына, госпожа Бальзак решает вторгнуться в его творчество: о том, как надо писать роман, ей известно так же хорошо, как и о правилах поведения в обществе. По ее мнению, приезжая в Париж, Оноре встречается «с молодыми людьми, которые портят друг другу вкус, забывают о всяких приличиях, о том, что такое „хорошо“, и считают прекрасной лишь чепуху, которую сочиняют для развлечения». Если он будет продолжать в том же духе, не сделает в своей жизни ничего стоящего. Лора должна постараться предостеречь его от излишней легковесности! И пусть руководствуется в этом материнским посланием, не показывая его брату!
Безусловно, несмотря на лицемерные советы госпожи Бальзак, Лора сразу показала письмо Оноре. Он узнавал мать во всем: резкий тон, уверенность в собственной правоте. Ему и в голову никогда не могло прийти, что эта дерзкая, даже грубая женщина ошибается: полное непонимание, отсутствие теплоты и терпимости по отношению к собственному сыну потрясли его больше, чем любая критика какого-нибудь паршивого журналистишки. Он был ошеломлен и подавлен. Лора, как могла, утешала брата, дипломатично отвечала на материнские упреки: признавала ее правоту в том, что касается невысокого качества трудов, опубликованных Оноре у Лепуатевена, но напоминала, что сроки были слишком сжатыми, чтобы тщательно поработать с рукописью. «Когда молодой человек, обладающий воображением Оноре, пишет за два месяца четыре книги, все их недостатки – естественное следствие спешки, он должен был бы более строго отнестись к текстам и прислушаться к мнению окружающих, – делится Лора с матерью. – И „Клотильда“ была бы замечательной книгой, не будь этих шероховатостей… Повторяю, если бы Оноре несколько меньше доверял себе и немного больше – другим, „Клотильда“ была бы книгой, которую он с гордостью признал бы своей. Но, матушка, я не собираюсь приводить его в уныние из-за „Клотильды“, напротив, она внушает мне большие надежды… Оноре не надо от тебя ничего, кроме счастья, так дай же ему его, матушка. Но ты видишь все в черном цвете, когда речь заходит о нем. Разве дело в „Клотильде“? И разве, чтобы бойко продаваться, книга обязательно должна быть хорошей?.. Ни один роман не шедевр, их сочиняют только ради денег, не претендуя на славу».
Несмотря на деликатные, обнадеживающие слова сестры, Оноре был задет глубоко. Не стоит ли действительно расстаться с мечтами о величии? Вдруг его пребывание у Лоры становится лишенным всякого смысла, и, готовый покинуть Байё, он адресует госпоже де Берни письмо, полное разочарования: «Не решаюсь сказать, как грущу, не находя больше в Ваших письмах цветов. Туалетная вода закончилась, не будь Шенье, я словно бы лишился защиты… Есть люди, которые рождены для несчастий, я – из их числа».
Чтобы поднять его дух, любовница сообщает, что вновь обрела «свободу воли», другими словами, что ее муж, узнав обо всем, отнесся к их связи философски. Вместо того чтобы обрадоваться, молодой человек упорно продолжает хандрить: «Думаю, что заблуждаюсь на свой счет, да и в отношении жизни – тоже, – жалуется он. – Отныне буду довольствоваться лишь тем, что живу в Вашем сердце, как Вы живете в моем, буду жить воспоминаниями, иллюзиями, мечтами, жизнь моя будет только воображаемой, каковой, впрочем, отчасти и была до сих пор».
Из опасения, что она не сумеет оценить всю важность этого заявления, Бальзак продолжает своего рода романтическое самобичевание: «Когда ты – посредственность и все твое богатство – чистая душа, жить не стоит; весьма умеренные способности не дают повода для наслаждений… Превосходство гения и исключительные способности великих людей – единственное, чего нельзя присвоить. Карлик не в силах поднять палицу Геракла. Я уже говорил Вам, что умру от горя в тот день, когда окончательно пойму, что моим надеждам не суждено сбыться. И хотя я пока еще ничего не сделал, чувствую, что день этот близок. Я стану жертвой собственного воображения. Итак, Лора, заклинаю Вас не привязываться ко мне, умоляю порвать со мной».
Но хотя призывает ее к окончательному разрыву, ревностно следит за той жизнью, что она ведет вдали от него. Непоследовательность влюбленного, не уверенного в своих истинных чувствах: вопрошает избранницу, сидит ли она иногда на «их» скамейке, думая о нем, напевает ли его любимые песни, играет ли на фортепьяно в его отсутствие. Даже решает вернуться, несмотря на ожидающие его дома неприятности в лице несговорчивой матери и слабеющего разумом старого отца. Тем временем в доме Бальзаков появляется новый жилец – племянник госпожи Бальзак Эдуар, сын ее покойной сестры Софи Саламбье и Себастьена Малюса, тоже умершего. Сироте двадцать два года, он страдает туберкулезом. Родственник особенно дорог тетке тем, что остался совершенно один и владеет значительным состоянием, которое она унаследует, если будет заботиться о нем в последние дни его жизни. В ожидании этого она чрезвычайно предупредительна, Оноре не видит в ее маневрах ничего предосудительного – его занимает совсем другое.
Во время пребывания в Байё он начал новый роман – «Арденнский викарий» – и предложил сестре и зятю сотрудничество в работе над этой весьма экстравагантной историей, в которой эротизм перемешан с религиозностью. Ему казалось, что втроем у них получится быстрее, а прибыль потом поделят. Ведь нет ничего более естественного, чем сочинять всей семьей. Уезжая, он оставил рукопись сестре и ее мужу, чтобы они дописали несколько глав, в соответствии с набросанным Оноре и одобренным ими планом. Сам же отправился в Вильпаризи, где в нетерпении его ожидала госпожа де Берни.
В пути он размышлял о своем романе и по прибытии в Париж заключил договор с издателем и книготорговцем Шарлем-Александром Полле. По контракту ему полагалось две тысячи франков за романы «Столетний старец» и «Арденнский викарий»: шестьсот – «живыми» деньгами, остальное – векселями, сроком на восемь месяцев. Единственная загвоздка была в том, что оба произведения следовало представить к первому октября 1822 года, но и то, и другое были в зачаточном состоянии. Ввиду срочности выполнения работы Бальзак пишет сестре четырнадцатого августа: «Итак, на „Викария“ у нас только сентябрь. Не думаю, что вы сумеете делать по две главы в день каждый, чтобы передать мне его к пятнадцатому сентября, да и тогда у меня останется только две недели на переделку… Обдумайте все хорошенько… Если у вас есть хоть капля жалости ко мне, вы пришлете мне в срок этого чертова „Викария“, если же подозреваете меня во лжи, могу прислать вам договор с Полле, согласно которому должен буду выплатить неустойку, если книга не будет напечатана к ноябрю… Столь тяжелый труд не по силам тебе, Лора. Не думаю, что ты сумеешь писать по шестьдесят страниц в день».