Трублаини Николай. Глубинный путь

   - Вас удивляет моя просьба? Я уезжаю на два месяца в Ессентуки. Мой поезд отходит на рассвете... А я уже десять дней не могу увидеться с Ярославом.
   - Почему? - вырвалось у меня.
   - Инженер Макаренко занят, - с иронией сказала Лида. - Десять дней назад он исчез, чтобы работать над своим проектом. Я думала, что сегодня он вернется к себе в гостиницу, но, оказывается, он снова звонил сюда, что еще несколько дней его не будет.
   Для меня это было новостью. Правда, я знал, что Макаренко много работает, но о его исчезновении ничего не слышал.
   - Это манера инженера Макаренко, - с горечью сказала Лида. - Свою работу он ставит превыше всего.
   - Да, он много работает. Энергичный и настойчивый человек.
   - Возможно... Когда он появится, пожалуйста, передайте ему письмо. Вы ведь соседи... И... я надеюсь, вы никому не расскажете об этом маленьком поручении.
   - Обещаю, - торжественно сказал я.
   Она отдала мне письмо.
   Некоторое время мы молчали. Потом Лида встала и протянула мне на прощание руку. Я не знаю, что меня толкнуло на это, но у меня вырвалось:
   - Лидия Дмитриевна, я перед вами виноват.
   - В чем? - удивленно посмотрела она на меня.
   Я помолчал, досадуя на свою несдержанность.
   - У меня ваша сумочка... которую вы потеряли у моря...
   Лида вспыхнула.
   - Уверяю вас, никто об этом не знает. Я хотел ее вернуть, но не знал, чья она... Потом догадался... Мне очень совестно...
   - Вы прочитали письмо, которое там было?
   Я склонил голову. Последовало долгое молчание.
   - Верните мне его, пожалуйста.
   Пришлось вытащить из шкафа большой чемодан и достать из него сумочку, которую до сих пор я так старательно оберегал от чужого глаза.
   Лида открыла сумочку, перебрала ее содержимое и вынула письмо.
   Читала она его долго и внимательно. Сидя против нее, я видел, как менялось выражение ее лица. Наверное, это письмо было для нее очень ценным. Да иначе и быть не могло.
   Я любовался Снежной Королевой, как называл ее Ярослав Макаренко. Правда, болезнь уже отразилась на ней, а может быть, и взаимоотношения с Макаренко сыграли роль. Я вспомнил слова Барабаша, что при диабете больному очень вредны острые душевные переживания, так как они ускоряют развитие болезни.
   Лида дочитала письмо, сложила его и положила в сумочку, с которой пришла сюда.
   - Вы не в претензии, что я забираю вашу находку?
   - Лидия Дмитриевна!
   - Я очень вам благодарна. В сумке, кажется, не было ни одного предмета, который указывал бы, кому она принадлежит. Итак, я не могу сердиться на вас за то, что вы прочитали письмо... Как вы ее нашли?
   - Вы припоминаете вечер у моря накануне вашего отъезда с курорта домой?.. Я ждал вас тогда с этой сумочкой до полуночи, не читая письма.
   - Откуда вы знали, что на следующий день я должна уехать?
   - Я слышал ваш разговор с...
   - ...с Юрой... Это вы сидели на скамейке, когда мы пришли на набережную?
   - Я.
   Девушка легонько вздохнула.
   - Лидия Дмитриевна, что вас так волнует? Я вижу, в последнее время вы очень нервничаете. Неужели из-за нездоровья?
   Болезненно улыбаясь, она посмотрела на меня:
   - Вы дипломат, Олекса Мартынович. Я вспоминаю, как вы сравнивали меня с белой розой. К сожалению, я не знала тогда, что вы читали это письмо.
   - Уверяю вас, я сказал это только потому, что чувствовал правильность сравнения, сделанного когда-то Ярославом Васильевичем.
   - Я ни в чем вас не виню. Я вспомнила просто так. Вы хотите о чем-нибудь спросить меня?.. Но вы и так знаете больше, чем кто-либо другой.
   - Позвольте мне быть с вами совсем откровенным. После того как я догадался, кто автор этого письма и кому оно адресовано, я узнал и много другого... Но совсем не все.
   - Вы хотите знать все?
   - Нет, простите. Хотя моя профессия и требует, чтобы я ко всему проявлял интерес, но в данном случае это было бы нечто большее, чем даже неделикатность. Просто я не понимаю, почему вы нервничаете, когда вам это вредно. И сержусь на вас за это.
   - Иначе говоря, вы обвиняете меня?
   - Если друг может обвинять.
   Лида сдвинула шапочку и рассматривала светлое пятно на столе.
   Я чувствовал себя неловко. Без сомнения, девушка считает, что я вмешиваюсь в дело, которое меня не касается и не должно касаться.
   - Знаете, - неожиданно проговорила Лида, - я вам доверяю... Вам покажется странным... но нужно ведь с кем-нибудь поделиться своими мыслями... Я сама себя не понимаю. Может быть, вам удастся понять...
   Она с минуту помолчала, потом, волнуясь, заговорила снова:
   - Когда-то - это было несколько лет назад - я случайно встретила Ярослава. Не скажу, чтобы он сразу мне понравился... Но вы знаете об этом из его письма... Когда он уехал, я часто думала о нем. И неожиданная встреча на маленькой станции - она казалась мне шуткой - поразила меня. Мне показалось, что я начинаю его любить... Тогда я была на первом курсе, а он готовился к защите дипломной работы. Мы провели вместе несколько чудесных дней. Я всегда с большим удовольствием вспоминаю эти дни. Сколько было смеха и радости!.. Те чудесные дни, казалось, предвещали нам радостное будущее. Мы стали большими друзьями... хотя перед расставанием и поспорили. Я настаивала, чтобы он поскорее защитил свой дипломный проект и сейчас же после этого переехал в наш город. Он почти согласился, но твердо обещать отказался. Мы разъехались. Очень скоро Ярослав написал мне, но я на его письмо не ответила. Я спрашивала себя: действительно ли я так сильно люблю его, что должна связать с ним свою жизнь? И мне почему-то начало казаться, что это только увлечение, которое быстро пройдет. В другом письме он написал, что в ближайшее время приехать не сможет. Я рассердилась и снова не ответила. Только после четвертого письма я ему написала. В этом письме он упрекал меня за молчание и заявлял, что и он пишет в последний раз. Я испугалась и ответила. Потом написала еще одно письмо, в котором почти призналась, что люблю его. Оба мои письма вернулись с надписью, что адресат выехал... Ну, а это письмо я получила после длинного перерыва.
   Я внимательно смотрел на нее.
   - Спустя некоторое время появился Юра. Собственно, я с ним очень давно знакома. Мы вместе учились в школе. Это прекрасный человек. Я люблю его за ум, за работоспособность, за чуткость, за доброту... Мы часто проводили с ним вместе и каникулы. Сначала мы были с ним в одном институте, но через год он перешел в медицинский. Вот почему он окончил позже меня. Юра был дружен со всеми моими товарищами, к нему очень хорошо относились в моей семье, хотя Станислав иногда и подшучивал над ним. Я знала, что Юра любит меня. Такая любовь встречается редко. Для Юры никто не существует, кроме меня... Дальнейшее вам известно. Снова появился Ярослав... Я не буду от вас скрывать... Я до сих пор его не понимаю. Может быть, моя болезнь... Лучше нам с Ярославом не встречаться. Работа поможет ему забыть меня.
   Я покачал головой:
   - Лидия Дмитриевна, на таких, как Ярослав, не нужно сердиться.
   - Не понимаю.
   - Говорят, что великий изобретатель Эдисон в день своей женитьбы зашел в лабораторию и так увлекся каким-то исследованием, что позабыл о свадьбе. Невеста и гости прождали полдня и едва разыскали его.
   - Вы меня не понимаете, Олекса Мартынович. Я не ревную его к работе. Я сама люблю работать и знаю, что значит отдаваться работе. Но для нормального человека во всем существуют границы... Впрочем, дело не в этом. Вы не понимаете, что со мною происходит.
   - Я понимаю вас, Лидия Дмитриевна. Я уверен, что вы любите Ярослава, но боитесь сделать больно Юрию.
   - Оставьте! - нервно проговорила девушка и поднялась с кресла. - И довольно об этом. Вот письмо. Прошу передать его Макаренко... Спокойной ночи!
   Я выразил свое удовлетворение тем, что завтра она едет на курорт. Там она все спокойно обдумает, снова обретет душевное равновесие, потому что с нею не будет ни Юрия, ни Ярослава.
   Лида порывисто качнула головой.
   - Юра едет со мной. Он сейчас работает над диссертацией, тема которой связана с моей болезнью... Очевидно, он ищет новые способы ее лечения. До свиданья.
   - До свиданья, - тихо ответил я.
   Вдруг, уже у самой двери, Лида обернулась:
   - Юра сменил свою профессию ради меня. Он специально перешел в медицинский институт, когда узнал, что я заболела. Он посвятил мне свою жизнь... - Она не закончила, потому что в это мгновение в дверь постучали.
   Лида повернулась и столкнулась в дверях с Догадовым.
   - Можно? - спросил он.
   - Прошу, входите, - пригласил я его, а сам вышел вслед за Лидой.
   Но девушка уже спускалась в вестибюль.
   - Так вот кто у вас бывает! - с усмешкой сказал Догадов, когда я возвратился в комнату.
   Я взглянул на него так, что усмешка мгновенно исчезла с его лица.
   - Лидия Дмитриевна Шелемеха завтра уезжает в Ессентуки и любезно занесла мне некоторые сведения о лаборатории металлов, где она работает, холодно пояснил я. - Как вам известно, я писал об этой лаборатории и буду писать еще.
   - Знаю, знаю... Прекрасный очерк у вас получился.
   Это было сказано так искренне, что я изменил тон, тем более что Догадов тут же добавил:
   - Я к вам зашел с новостью.
   - С какой именно?
   - Скоро мы с вами распрощаемся. Я уезжаю.
   - Куда?
   - Надоело сидеть и возиться с правкой корреспонденции. Хочу писать сам. Я договорился с Антоном Павловичем, что поеду специальным корреспондентом "Звезды" на Урал. Подвластная мне территория - весь Урал и вся Западная Сибирь до самого Байкала.
   - Ого! Тогда я, по всей вероятности, весной приеду к вам в гости. Ну, а Новый год вы все же встретите здесь?
   - Должно быть. Говорят, что на встрече Нового года в редакции будет много выдающихся людей. Антон Павлович надеется даже на Саклатвалу, хотя академик никогда не ходит на банкеты.
   - Не знаете, кого еще приглашают?
   - Видел у секретарши список. Вс? старые наши друзья и новые светила технической мысли - Самборский и Макаренко... Кстати, говорят, будто Самборский в разговоре с кем-то сказал о Макаренко: "Если бы это не мой бывший друг, то я подумал бы, что это вредитель". В чем дело? Они поссорились?
   - Не имею ни малейшего представления, - ответил я и, зная склонность моего коллеги посплетничать, промолчал о сегодняшнем заседании комитета.
   13. ПОД ЕЛКОЙ
   В конце декабря погода начала портиться. Наступила оттепель. В городе совершенно исчез снег и не осталось никаких признаков зимы. Казалось, вернулась осень с туманами, дождями и грязью. Метеорологи сообщали о вторжении на Европейский континент теплых масс воздуха, рассказывали о циклонах и антициклонах, но на вопрос, интересовавший обыкновенных граждан, а особенно конькобежцев, хоккеистов, лыжников и вообще любителей зимнего спорта, когда снова начнутся морозы и выпадет снег, не отвечали. Перед Новым годом стало так тепло, что форточки в комнатах день и ночь оставались открытыми, и было смешно смотреть, как, шлепая по грязи, прохожие тащат на плечах елки.
   Редакция "Звезды" тоже деятельно готовилась к новогоднему празднику. Тридцатого утром мне принесли оттуда билет с приглашением "на новогодний вечер под заснеженной елкой". Было еще несколько приглашений, но я с благодарностью отклонил их.
   Кроме, так сказать, служебного патриотизма, у меня было очень важное основание встречать Новый год именно в редакции. Стало известно, что тридцать первого декабря правительство слушает доклад академика Саклатвалы.
   На заседание членов правительства никого из комитета не пригласили, но Черняк должен был увидеться с академиком сразу же после окончания заседания, а от него приехать в редакцию на вечер...
   Одно препятствие едва не помешало мне пойти на встречу Нового года. Я мог встретить Макаренко. Я должен был отдать инженеру письмо Лиды, но вот уже несколько дней искал это письмо и никак не мог найти. Куда оно девалось, этого я никак не мог понять.
   Не раз случалось, что я прятал какую-нибудь нужную вещь и находил ее только через несколько месяцев. По всей вероятности, то же самое случилось и теперь. Я страшно ругал себя за неряшливость и беспорядочность. Снова и снова я обыскивал всю комнату - письмо словно растаяло. Но не могло же оно в самом деле исчезнуть!
   Перед тем как ехать на вечер, я еще раз поискал его и снова не нашел.
   В редакцию я приехал без четверти одиннадцать и застал там довольно много народа. Черняка еще не было. Не было также и Шелемехи. В одном из отделов я увидел Самборского, а в большой комнате, возле роскошной елки, Макаренко. Догадов держал его под руку и что-то рассказывал.
   Догадов сразу же ухватился за меня, затараторил о своем отъезде на следующий день, оставил мне кучу поручений: способствовать помещению его корреспонденций, отвечать на письма, последить за своевременным переводом гонораров - все, что может сказать друг-журналист, когда уезжает в длительную командировку.
   - Мы еще успеем обо всем условиться, - сказал я ему. - Дайте посмотреть на елку.
   - Елка необыкновенная, - проговорил Ярослав.
   Действительно, елка, густая, развесистая, с широким основанием, с блестящими ярко-зелеными иголками, была замечательно красива. На ее верхушке сияли семь серебристых звезд, напоминавших созвездие Малой Медведицы; самая высокая из них должна была быть Полярной звездой. На золотых и серебряных цепочках, опоясавших елку, слегка покачивались куклы и игрушки.
   - Следите за елкой, - сказал Догадов, - я вам что-то сейчас покажу.
   Он подошел к стене и щелкнул выключателем. Тихонько загудел мотор, и елка медленно закружилась перед нами, показывая себя во всей красе.
   - Техники не могут без выдумок, даже когда речь идет о елке, засмеялся Ярослав.
   Догадов остановил елку и отправился в другие комнаты. Мы еще немного постояли возле дерева и тоже отошли.
   - Ярослав Васильевич, - обратился я к инженеру, - я очень виноват перед вами.
   - А что такое?
   - Когда Лидия Дмитриевна уезжала на курорт, она оставила мне для вас письмо...
   Инженер исподлобья посмотрел на меня.
   - Это письмо я, как мне казалось, положил в ящик стола, но не мог найти, когда ехал сюда... У меня иногда бывает такое, - скороговоркой объяснил я.
   - Вы уверены, что найдете его?
   - Обязательно. Оно не могло исчезнуть из комнаты.
   - Я вас очень прошу.
   - Завтра с утра все пересмотрю и во что бы то ни стало найду.
   - Может быть, мне завтра утром постучать к вам, чтобы вы не забыли?
   - Хорошо, пожалуйста. Как только проснетесь, заходите.
   Приглашая его, я был неспокоен. "Ну, а если не найду?" - мучила меня мысль.
   - А почему она передала письмо через вас?
   - Она искала вас, но не могла найти. Вы куда-то исчезли.
   - Я работал, - коротко сказал Макаренко.
   В этот момент приехал Антон Павлович.
   Он сразу же подошел к столу, поздоровался со всеми и попросил побыстрее занять места. Напротив висели часы, и редактор нетерпеливо поглядывал на них. Через несколько минут должно было пробить двенадцать.
   Гости уселись вокруг стола. Я оказался возле Самборского, который успел уже пошутить с соседом с другой стороны и посмеяться над гостем, сидящим напротив.
   - Вы знаете, - сказал мне Самборский, - я волнуюсь.
   - Я тоже.
   Мы понимали друг друга, потому что оба ждали сообщения Антона Павловича о заседании правительства и результатах доклада Саклатвалы. Редактор не заставил себя ждать и с бокалом в руке поднялся:
   - Этот бокал, - сказал он, - я поднимаю за минувший год, за год наших успехов, за год, в котором родилась необыкновенная идея сверхскоростного подземного пути между Западом и Востоком. Отмечаю: наша редакция была тем местом, где эта идея зародилась.
   Гости шумно откликнулись на этот тост. Сразу же Антон Павлович распорядился налить еще вина в бокалы. Мы едва успели выполнить его приказ, как обе стрелки часов подошли к двенадцати. Послышался первый удар полночного боя, и хозяин произнес новый тост:
   - За новые замечательные успехи, за год, когда начнется осуществление нашей идеи, за Новый год!
   Мы поддержали оратора громким "ура".
   - Товарищи, - продолжал Антон Павлович, - сегодня наше правительство слушало доклад академика Саклатвалы и решило с первого января начать строительство Глубинного пути. Так названа новая дорога между Востоком и Западом.
   Вспыхнула буря выкриков и рукоплесканий, захлопали пробки из бутылок с шампанским, зазвенели бокалы.
   Только два человека остались неподвижными и с бокалами в руках смотрели на Антона Павловича, ожидая, что он скажет еще. Это были Самборский и Макаренко. У первого дрожала рука, второй ничем не выдавал своего волнения. Я понимал, что оба инженера хотят услышать, какому из двух вариантов правительство отдало предпочтение.
   Догадов тоже следил за Самборским и Макаренко. Иногда он испытующе поглядывал на меня, не понимая, должно быть, странного поведения молодых инженеров.
   Черняк предложил еще один тост - за начальника строительства Глубинного пути. Все с любопытством ждали, кого он назовет.
   - Начальником строительства назначен академик Саклатвала.
   В честь академика вспыхнула овация, какой можно было только позавидовать.
   В первом часу ночи, после музыки, пения и поздравлений, радио передало ту самую новость, о которой мы узнали от Антона Павловича. Итак, фантастическая идея начала становиться действительностью.
   Бесспорно, наша "Звезда" кое-что сделала для этого, и Черняк имел законное основание важничать, несколько преувеличивая, по обыкновению, заслуги своего журнала.
   Но знает ли о постановлении один из самых деятельных членов нашего коллектива - профессор Довгалюк? При первой возможности я подошел к редактору и спросил, звонил ли он Аркадию Михайловичу.
   - Нет. Но он знает. При мне секретарь Саклатвалы говорил по телефону с членами совета... Ведь утвержден совет строительства... Профессора Довгалюка назначили членом совета... Меня тоже...
   - Поздравляю, Антон Павлович!
   - Спасибо. Между прочим, у меня поручение от Саклатвалы переговорить с тобой.
   Черняк отвел меня в сторону. Я был уверен, что речь пойдет о деятельности прессбюро.
   - Академик думает, что ты с твоим характером не совсем подходишь для такой работы, как заведование прессбюро.
   Меня бросило в жар. Правда, заведовать кем-либо или чем-либо я никогда не любил и не умел. Но заведовать прессбюро такого строительства! Об этом бесспорно можно только мечтать. Ведь я был бы в курсе самых необыкновенных и интересных событий. И вообще, не очень-то приятно услышать о себе отрицательное мнение Саклатвалы. Вероятно, волнение отразилось на моем лице, потому что Черняк усмехнулся и успокаивающе сказал:
   - Саклатвала очень ценит тебя и считает, что тебе нужно найти соответствующее применение... Хотел бы ты объехать вокруг света и одновременно оказать большую услугу строительству?
   - Это интересно, - равнодушно произнес я.
   - Мы посылаем за границу специальную техническую миссию для ознакомления с техникой тамошнего туннелестроительства и разными техническими навыками. Правда, ничего подобного нашему строительству там нет и не предвидится. Но посмотреть на уже сделанное стоит: возможно, кое-что из их методов нам пригодится... Нужен ответственный секретарь миссии. Ему придется пробыть в командировке не меньше года и очень много путешествовать. Саклатвала просил меня узнать, согласен ли ты поехать таким секретарем.
   - Ты мог бы ответить и не спрашивая. Что может быть интереснее, чем путешествие вокруг света?
   Вероятно, глаза у меня заблестели, потому что Черняк засмеялся.
   - Итак, - сказал он мне, - позвони завтра в секретариат Саклатвалы.
   Антон Павлович собрался отойти от меня.
   - А как проект? - остановил я его. - Чей вариант? Макаренко или Самборского?
   Черняк немного помолчал.
   - Кажется, правительство передало все на рассмотрение Саклатвалы. Официально ни тот, ни другой вариант не утверждены. Есть третий вариант, самого Саклатвалы. Но он... он мало чем отличается от варианта Макаренко.
   - Гм!.. Удивительно!
   - Я сам удивлен. Этот молодой человек, видимо, имеет большое влияние на старика. Но вариант Макаренко нельзя было утвердить. Против него все, кроме Саклатвалы и военных. Последние, собственно, заняли позицию нейтралитета.
   Я вернулся на свое место взволнованный, в радостно-приподнятом настроении. В моем воображении уже замелькали пароходы, самолеты, поезда, автомобили, которые понесут меня через океаны и континенты, возникли большие города обоих полушарий.
   В третьем часу, в разгар танцев, я решил поехать домой, так как танцую не очень хорошо и дамы не заинтересованы в таком кавалере.
   Догадов поехал меня провожать.
   Несмотря на позднее время, на улицах было шумно и людно, светились разноцветные фонарики, на площади вспыхивали фейерверки, рассекали небо ракеты.
   Погода изменилась к лучшему. Похолодало, падал снежок.
   В гостинице тоже встречали Новый год. Дверь в ресторан была широко раскрыта. Там играла музыка, и даже в вестибюле танцевало несколько пар.
   - Послушайте, - сказал мне Догадов, когда мы вошли в номер, - Антон Павлович говорил, что вы тоже едете... Куда?
   - Кажется, буду путешествовать вокруг света...
   - Что вы? Здорово!.. Завидую вам. И надолго?
   - Успею соскучиться.
   Мы еще долго разговаривали, и он ушел от меня около пяти. Мне запомнились его последние слова, сказанные уже у выхода:
   - Знаете, Олекса, мне кажется, что этот Макаренко - гениальный человек.
   14. ТАРАС ЧУТЬ
   Я проснулся от стука в дверь. Часы показывали пять минут десятого. Я вслух выругал неожиданного посетителя, помешавшего мне спать. Являться в такой ранний час первого января - это ведь просто нахальство. Сначала я хотел притвориться, что сплю, но в дверь сыпались равномерные, не очень громкие, но и не тихие удары. Пришлось встать и открыть.
   За дверью стоял Макаренко. Молодой человек извинился.
   - Не сердитесь на меня за то, что я так рано вас разбудил. Через час я покидаю гостиницу.
   - Пожалуйста, пожалуйста. А что случилось?
   - Нужно быть в институте - завтра я по делам строительства выезжаю в Иркутск.
   - Простите, что я не одет, но я недавно лег. Сейчас начну поиски.
   "Он так торопится, - тем временем думал я, - ну, а если не найду?"
   Вообще надежды найти письмо у меня не было ни в течение нескольких минут, ни даже в течение часа. Сказать же это я не решался.
   Инженер, нетерпеливо ожидая, стоял посреди комнаты.
   Я предложил ему присесть, подошел к столу и выдвинул средний ящик. Уже несколько раз перед тем я рылся в этом ящике, но письма не находил. И сейчас я стал перебирать каждый листок, каждую мелочь. В ящике лежало несколько журналов. Я поднял один, другой - и с облегчением вздохнул: письмо Лиды оказалось между ними. Я отдал его Макаренко.
   Он поблагодарил, пожал мне руку, сказал, что надеется видеть меня в Иркутске, и поспешно вышел из комнаты.
   Заглянув еще раз в ящик, я развел руками и хотел снова завалиться в постель, но зазвонил телефон. Говорила секретарша академика Саклатвалы. Он вызывал меня к себе сегодня в восемь часов вечера.
   Телефон зазвонил вторично. На этот раз я узнал голос Аркадия Михайловича.
   - Вы не спите, голубчик? Хотите поехать к Тарасу? Наконец-то доктора разрешили проведать его и поговорить.
   - Очень хочу. Когда вы едете?
   - Сейчас. Заехать за вами?
   - Обязательно!
   - Вы, верно, еще в постели?
   - Почти.
   - Ну, быстренько одевайтесь.
   Едва я вышел из-под душа, портье позвонил мне и сказал, что меня ожидает машина.
   Выбежав из гостиницы, я увидел в автомобиле следователя Томазяна и Аркадия Михайловича.
   - А Шелемеха, а Черняк? - спросил я, здороваясь с ними.
   - Шелемеха только что поехал к Саклатвале, академик его вызвал. А Черняк, вероятно, спит непробудным сном. Я к нему не дозвонился.
   Автомобиль медленно двигался по людным улицам. Томазян сидел за рулем. Мне видна была только его широкая спина. Иногда в зеркальце над рулем появлялось спокойное худощавое лицо.
   Со следователем я познакомился, когда он вызвал меня, чтобы допросить по делу об исчезновении Тараса. С тех пор прошло много времени, но мы ни разу не встретились. Я слышал о нем как о человеке настойчивом, проницательном и очень способном, однако с делом Тараса Чутя ему не повезло. Происшествие с мальчиком оставалось тайной. Адриан Маковский, которого Томазян на несколько дней задержал, доказал свое алиби. Оставалось ждать, пока Тарас сколько-нибудь окрепнет и все расскажет сам.
   Когда машина очутилась за городом, Томазян погнал ее с бешеной скоростью. В несколько минут мы доехали до больницы и остановились перед воротами. Томазян дал несколько длинных гудков. Ворота никто не отворял. Но вот из калитки выскочил маленького роста мужчина и возмущенно закричал, что мы нарушаем тишину и покой в зоне больницы. Человек имел сонный вид и явно был недоволен. Бедняга, вероятно, встречал Новый год, провел бессонную ночь и теперь дремал в сторожевой будке. Я полностью ему сочувствовал.
   Вдруг он перестал кричать, виновато улыбнулся и переменил тон должно быть, узнал Томазяна.
   Оставив машину под присмотром сторожа, мы направились через двор больницы к подъезду. Я попал сюда вторично, а Томазян и Аркадий Михайлович побывали в больнице уже несколько раз. Врачи и обслуживающий персонал встретили их, как старых знакомых.
   Сегодня для Тараса Чутя был радостный день: утром его навестили воспитательница и директор детского дома из Староднепровска. До этого мальчику говорить с посетителями не позволяли.
   - Он уверен, что вы к нему придете, - сказала доктор Корсакова. - Он ждет вас с нетерпением.