Страница:
Средства массовой информации становятся светской религией, по существу заменяющей историческую традицию, национальные культуры, настоящие религии, семьи и друзей, как господствующая сила, создающая наши психические образы действительности. Но эти «средства» – не какой-нибудь Распутин со скрытой или явной политической целью. Они не левые и не правые. У них нет всеобъемлющей идеологии или программы.
Можно разоблачать их, как это делал республиканский кандидат в президенты Боб Доул («Мы дошли уже до того, что наша поп-культура угрожает подорвать наш характер как нации, изображая кошмары порока»), но эти разоблачения беспредметны, поскольку эти «средства» не контролируются никаким индивидом или группой индивидов (32). «Средства» попросту доставляют все, за что кто-нибудь заплатит, – все, что дает наибольшую прибыль. Если правые радиокомментаторы имеют высокий рейтинг, они будут в эфире. Если же левые радиокомментаторы получат более высокий рейтинг, то правые будут удалены из эфира.
То, что люди покупают, – это возбуждение. Те самые граждане, которые аплодировали атакам сенатора Доула на ценности, изображаемые в популярных фильмах и музыке, покупают и то, и другое. Если бы они не покупали эти вещи, которых, по их словам, они не любят, то таких вещей бы не производили. Когда люди видят, как сенатор Доул пропагандирует социальные роли и ценности прошлого, это их не возбуждает.
То что люди покупают, – это быстрое, немедленное удовлетворение. Телевизионные спектакли должны длиться от тридцати до шестидесяти минут, а фильмы – два часа; те и другие должны очень быстро переходить от одного эпизода к другому.
Индивидуальное потребление прославляется как единственный предмет личного честолюбия (как это делается в «Стилях жизни богатых и знаменитых»); индивидуальное достижение – как единственная законная цель. Для телевизионного героя нет смерти и нет ограничений реального мира; нет долга и жертвы, нет общественной обязанности, нет общего блага; любое поведение считается законным; ценности воплощаются не в действиях людей, а в их чувствах. Чувствуйте, но не думайте. Общайтесь, но не обещайте. Воспитывается цинизм, поскольку все герои в конечном счете изображаются как глупцы. «Свобода не делать чего-нибудь» не влечет за собой «обязанности что-то делать». Все социальные учреждения, в том числе правительство, выбираются добровольно и существуют лишь для того, чтобы доставлять индивиду средства для преследования его личных целей. Если зрителям что-нибудь не нравится (чем бы это что-нибудь ни было), «средства» скажут, что такой зритель может убираться (33).
Под давлением средств массовой информации, не верящих, что готовность ждать имеет какую-нибудь ценность, процент людей, верящих в ценность тяжелой работы, за последние десять лет упал с 60 до 44% (34). Разрушение прошлого и устранение социальных механизмов, связывающих личный опыт человека с опытом прошлых поколений, представляет «жуткое явление» конца двадцатого века (35).
В нынешнем мире сосед, которого чаще всего приглашают в гости, – это не реальный сосед. Это телевизионная семья, гораздо богаче (примерно вчетверо богаче) реальной средней американской семьи, оставляющая у реальной американской семьи крайне ошибочное, преувеличенное представление о том, насколько богат средний американец. Сравнивая себя с этой мифической семьей, все испытывают в конечном счете чувство ущербности.
В мире «средств» никто никогда не работает, кроме полицейских и торговцев наркотиками. Мир телевидения – это мир потребления без производства. В прошлом, как предполагается, ничего не надо было делать, чтобы обеспечить потребление в настоящем; и в настоящем ничего не надо делать, чтобы обеспечить потребление в будущем. Инвестиций в будущее просто не бывает. Но капиталистическая экономика должна делать инвестиции в будущее, если ей суждено выжить.
Капиталистическая культура и телевизионная культура превосходно подходят друг к другу, поскольку та и другая заинтересованы в деньгах. Но их ценности несовместимы. Первая должна иметь в виду будущее, вторая же не видит никакого будущего, если это будущее требует жертв (36). Содержание «средств» можно изменить, только убедив граждан, что некоторые вещи, кажущиеся им скучными, в действительности способны вызывать возбуждение. Сделать это очень трудно. Трудно даже представить себе, как можно было бы сделать возбуждающий телевизионный спектакль о людях, терпеливо откладывающих потребление, чтобы инвестировать в будущее.
В середине этого века были написаны книги (например, «1984» Джорджа Оруэлла и «Прекрасный новый мир» Олдоса Хаксли), изображавшие, как современные технологии коммуникации сделают возможным авторитарный контроль над мыслями. Но все вышло как раз наоборот. Современные электронные технологии развивают радикальный индивидуализм, а массовая культура управляет национальными лидерами в гораздо большей степени, чем национальные лидеры управляют массовой культурой. Электронные средства меняют ценности, а эти ценности, в свою очередь, меняют природу нашего общества.
Электронная деревня неизбежно влечет наш мир не к представительной демократии, а к прямой демократии. Можно говорить, что у представителей больше времени для размышления о разных вопросах; но сторонники прямой демократии ответят на это, что представители также более подвержены лоббированию. И если посмотреть на такие места, как Швейцария и Калифорния, с традицией прямой демократии, то трудно утверждать, что это худшая форма правления. Но это другая форма правления. Прямая демократия наступает, нравится это вам или нет. Наша идеология потребует всего, что позволит технология (37). Почему избиратели должны фильтровать свои убеждения через избранных представителей, если физической необходимости в этом больше нет?
Теперь у нас быстрее всего растет прибыльная отрасль промышленности, еще не имеющая имени, но возникающая на пересечении телефонов, телевидения, компьютеров и специфических видов искусства, свойственных средствам массовой информации. Она имеет огромное влияние на способы удовлетворения наших потребностей (например, покупки, не выходя из дома) и на новые виды деятельности (видеоигры), на которые потребитель готов тратить свои деньги. Но важнее всего влияние этойприбыльной отрасли на те ценности, которые она вносит в наше потребление и производство.
* По правилам бейсбола после третьего нарушения игрок удаляется с поля. По закону, принятому в Калифорнии, после третьего обвинительного приговора срок заключения преступника не может быть сокращен, так что он надолго удаляется из уголовной среды. – Прим. перев.
Глава 5
Например, в Индии уровни рождаемости и смертности в 1941 г. были приблизительно равны и составляли 45 на тысячу. В 1991 г. смертность упала до 9,9 на тысячу, а рождаемость также упала, но только до 29 на тысячу. В результате в течение последних четырех десятилетий темп роста населения оставался примерно постоянным – на уровне двух процентов в год, – и это происходило в стране, которая в начале двадцать первого века, вероятно, будет иметь самое многочисленное в мире население (2).
По прогнозам Всемирного банка, население мира к 2030 г. вырастет с нынешних 5,7 миллиарда до 8,5 миллиарда человек (3). В этих прогнозах Всемирного банка устрашает не столько 50% роста – то есть прирост в 2,8 миллиарда человек, – сколько тот факт, что 2 миллиарда из них родятся в странах, где дневной заработок меньше 2 долларов. Эти страны просто не будут в состоянии сделать инвестиции, необходимые, чтобы обеспечить свое население водой, – не говоря уже о том, чтобы дать им образование и нужные для выживания орудия труда. Если прибавить сюда проблемы вроде СПИДа (в Зимбабве инфицированные, по оценкам, составляют 20-25%), то нетрудно предвидеть связанное с ростом населения бедствие (4).
Непосредственную проблему составляет не пища, а вода. Если будет вода, то можно выращивать пишу на землях, где ее теперь не выращивают (5). И точно так же, без воды производство пищи падает. В настоящее время восемьдесят бедных стран с 40 процентами мирового населения уже страдают от недостатка воды, угрожающего причинить ущерб сельскому хозяйству (6). Но дело не в самой воде, потому что сама по себе вода не составляет проблемы, а в доступной воде. Имея достаточно денег, можно опреснять океанскую воду и выращивать пишу там, где ее раньше не выращивали, как это делают в Саудовской Аравии. Но опреснение и инфраструктура, нужная для доставки воды в место ее использования (трубы и насосные станции), чрезвычайно дороги (7). Если выполнить соответствующие расчеты, то окажется, что доставка полученной таким образом пресной воды на поля внутри Аравийской пустыни, где выращивается пища, требует больше энергии, чем содержится в выращенной на этих полях пище. О подобных инвестициях могут думать только очень богатые страны, такие, как страны Персидского залива, да и там они не имеют смысла. В местах, богатых по другим стандартам, таких, как Гонконг, опреснительные установки уже поставили на консервацию, так как они были слишком дороги даже для получения питьевой воды.
Если скорость роста населения в бедных странах не уменьшится – причем живущие вне этих стран вряд ли могут что-нибудь сделать, чтобы замедлить этот рост, – то легко предвидеть, что некоторым частям мира угрожает в двадцать первом веке весьма мальтузианское будущее. Популяции попросту продолжают расти, пока не наталкиваются на пределы недоедания. Первой встретится с этими пределами тропическая Африка. Ее население резко возрастает, ресурсы продовольствия далеко отстают, а доходы на душу населения низке, чем они были в середине шестидесятых годов, когда многие из этих стран получали независимость.
Снижение процентов роста населения в 70-е гг. вызвало иллюзорный оптимизм в отношении населения мира. Снижение было реальным, но целиком относилось к Китаю. Размеры этой страны (1,2 миллиарда человек) и ее политика контроля рождаемости (один ребенок в семье) оказали резкое воздействие на процент роста населения Земли. Китайская политика остается в силе, но дальнейшее снижение зависит теперь от развития событий вне Китая. В настоящий момент замедление и ускорение роста в разных странах в основном уравновешивают друг друга (8).
Максимальный рост человеческих популяций составляет около 4% в год, и в наше время некоторые показатели роста не очень далеки от этого предела. Но в течение последнего столетия ни в одной стране средний экономический рост не превосходил 3,6% в год. Если бы в последние сто лет население Соединенных Штатов увеличивалось на 3,5% в год, то доход на душу населения сейчас был бы ниже, чем во время Гражданской войны, потому что средний экономический рост за это время составлял лишь 3,1% в год.
Как показывает простая арифметика, чтобы реальный доход на душу населения мог расти, рост населения должен быть меньше, чем экономический рост. При среднем темпе роста населения 3% на Ближнем Востоке и в Африке и 2% в Южной Азии и Латинской Америке эти регионы в целом могут иметь значительный темп реального экономического роста, но при этом не продвигаться в повышении реального дохода на душу населения (9).
Вдобавок к этому люди являются первичным источником загрязнения и деградации окружающей среды. По мере роста населения качество окружающей среды может только ухудшаться. Проекты по охране окружающей среды – всего лишь сдерживающие меры, направленные на то, чтобы замедлить эту деградацию. Американский ребенок, родившийся в 1990 г., произведет за время своей жизни 1 миллион килограммов атмосферных отходов, 10 миллионов килограммов жидких отхо-дов и 1 миллион килограммов твердых отходов. Чтобы иметь средний американский уровень жизни, он должен будет потребить 700 000 килограммов минералов, 24 миллиарда британских тепловых единиц энергии (что равносильно 4 000 баррелей нефти), 25 000 килограммов растительной пищи и 28 000 килограммов животных продуктов (что означает забой 2 000 животных) (10).
Можно спорить по поводу того, будет ли третий мир голодать, но нет сомнения в том, как повлияют проценты роста популяции на экономические успехи тех стран третьего мира, которые не сумеют контролировать рост своей популяции. В каждой стране, сумевшей вступить в развитый мир, рост населения в течение столетия не превышал одного процента. Причины этого просты. Прежде чем начнет расти доход на душу населения, новые люди должны быть обеспечены необходимыми производственными ресурсами, достаточными, чтобы воспроизводить хотя бы существующий средний доход.
Чтобы новорожденный американец стал средним американцем, уже существующие американцы должны сделать, в расчете на одного человека, 250 000 долларов инвестиций в сферу образования, в необходимую инфраструктуру, заводы и оборудование, жилища и еду, прежде чем этот новый американец достигнет рабочего возраста. При росте населения 4% в год (то есть прибавлении 10,5 миллиона человек ежегодно) американцам понадобилось бы вкладывать 2,7 триллиона в год, чтобы удержать доход на душу населения на прежнем уровне, но ВВП Америки составляет всего 7 триллионов долларов. Это значит, что пришлось бы затрачивать чуть меньше сорока процентов всего производимого в Америке, чтобы делать из новых американцев средних американцев. Если учесть потребности и желания существующих американцев, относящиеся к их личному потреблению, то попросту не останется денег, чтобы инвестировать их в Деятельность, необходимую для повышения уровня жизни этих уже существующих американцев.
Говоря без околичностей, это значит, что люди, родившиеся в бедных странах с быстрым ростом населения, умрут в бедных странах. Никакая внутренняя организация, никакая внешняя помощь не может преодолеть высокий процент роста населения. Что бы мы ни думали о способности мира произвести достаточно еды, возникнут большие разрывы в доходах – не только между третьим миром и первым миром, но и между теми частями третьего мира, которые сумеют контролировать свое население, и теми, которые не сумеют.
При нынешних тенденциях, продолженных в будущее, можно ожидать бедствий в некоторых регионах, но важно заметить, что демографические прогнозы весьма ненадежны. Можно объяснять различными факторами, почему люди имеют большие или меньшие семьи, но для любого объяснения где-нибудь в мире найдутся контрпримеры. Традиционная мудрость говорит, что в популяциях, которые подвергаются модернизации, урбанизации, становятся богаче и получают большее образование, процент роста популяции убывает (11). Страны Персидского залива имеют все эти характеристики, но в то же время рост их популяции относится к самым быстрым в мире.
Будущий рост населения мира вызывает значительную неуверенность, но не вызывают сомнений массовые движения населения из третьего мира в страны первого мира. В 80-е гг. 7,9 миллиона человек легально въехало в Соединенные Штаты и 7,3 миллиона легально въехало в остальные страны первого мира (12). По оценкам, в 1992 г. в Соединенных Штатах нелегально проживало 3,4 миллиона иностранцев (из которых около 2 миллионов прибыло в 80-х гг) (13). В 90-х гг. иммиграция возросла, и к 1995 г. 9% всех американцев были люди, родившиеся за границей, с весьма неравномерным распределением по штатам – в том числе 25% жителей Калифорнии не были уроженцами нашей страны (14). Внутри третьего мира миллионы людей перемещаются из несколько более бедных стран в несколько более богатые – более 2 миллионов в год в одной только Азии (15). Вдобавок в мире есть 23 миллиона беженцев. Всего есть около 100 миллионов человек, живущих вне стран, где они родились (16).
Происходящее в наши дни нельзя сравнить ни с чем, кроме массовых миграций в конце девятнадцатого и в начале двадцатого столетия (когда в Соединенные Штаты ежегодно въезжало 650 000 человек), но миграции того времени имели совсем иной характер (17). Некоторые из въезжавших индивидов были бедны (американцы склонны преувеличивать число тех, кто был в самом деле беден), но по большей части это были семьи среднего класса или нижнего слоя среднего класса, перемещавшиеся из богатых стран (Англии, Германии, Италии) в малонаселенные страны (Соединенные Штаты, Аргентину и т. д.). Эти малонаселенные страны нуждались и в людях, и в неквалифицированной рабочей силе. Нынешние индустриальные страны не нуждаются ни в том, ни в другом. Мигрирующие люди энергичны и часто сообразительны, но прежде чем они станут полезными гражданами развитого мира, им понадобятся крупные инвестиции в их квалификацию.
Несомненно, можно было бы спроектировать такую иммиграционную политику, которая способствовала бы экономическому росту Америки, а не подрывала этот рост. Можно было бы допускать индивидов, исходя из их квалификации и из денег, которые они хотели бы инвестировать в Америке (18). Можно было бы исключать тех, кто еще нуждается в социальной поддержке, например, в образовании. Можно было бы допускать только квалифицированных молодых людей, чтобы сохранить достаточно высокое соотношение числа работающих налогоплательщиков к числу престарелых, живущих на пенсию (19). Но такую иммиграционную политику, ориентированную на рост, надо было бы принять и проводить в жизнь. То и другое, по-видимому, неосуществимо. Иммиграционная политика Америки в близкие к нам времена, при всех ее изменениях, никогда не была ориентирована на рост и никогда не проводилась в жизнь.
Мотивом эмиграции было отчасти притяжение к более высоким доходам в первом мире и отчасти отталкивание от нищеты в третьем мире. Если темпы роста населения будут следовать прогнозам Всемирного банка, то факторы отталкивания будут огромны. Влияние снижающегося уровня жизни на миграцию можно проследить по перемещениям из Мексики в Соединенные Штаты после мексиканского финансового кризиса и связанного с ним резкого снижения уровня жизни в Мексике в конце 1994 г. В первом квартале 1995 г. число людей, добивавшихся гражданства Соединенных Штатов, удвоилось, а пограничная охрана произвела 1,4 миллиона арестов – на 30% больше, чем в предыдущем году, – причем на каждого задержанного приходилось не менее двух, перешедших границу без задержания (20).
Но если даже зловещие демографические предсказания Всемирного банка ошибочны, то факторы отталкивания должны привести к столь массовым движениям населения, каких мир никогда не видел. Причины этого просты. Стоимость транспорта чрезвычайно снизилась (21). Даже относительно бедные люди могут позволить себе купить билет в самолет, чтобы перелететь на другую сторону мира. Прежде была только одна граница, через которую можно было пешком перейти из страны третьего мира с низким доходом в страну первого мира с высоким доходом (граница между Мексикой и Соединенными Штатами), но теперь, после конца коммунизма, есть много мест с большим экономическим разрывом, то есть разрывом между странами с резко отличающимся уровнем доходов, достаточно
близкими друг к другу (например, Восточная и Западная Европа, Китай и Япония).
Еще важнее тот факт, что впервые в истории электронные средства информации создали мир, где даже в самых примитивных деревнях Земли люди регулярно видят по своему деревенскому телевидению, каков уровень жизни в самых богатых странах мира. Изображение жизни в телевидении, демонстрирующем уровень жизни средней телевизионной семьи, зачастую намного превосходит уровень средней американской семьи в действительности, но люди, которые смотрят деревенское телевидение, думают, что так живут средние американцы. Живя в бедности и видя этих богатых людей по телевидению, бедный житель деревни испытывает непреодолимое стремление куда-то из нее уйти! Даже в Японии, с ее несравненной системой социального контроля, теперь живет, как полагают, более миллиона незаконных иностранных рабочих (22).
Посмотрите на бедного мексиканского крестьянина. Недалеко от него Калифорния, где доход на душу населения в двадцать раз выше, чем в Мексике. Что может случиться с ним, если он попытается перейти границу? В худшем случае его поймают, посадят в автобус и отошлют домой. Его усталые ноги отдохнут. Если он будет продолжать свои попытки, он в конце концов добьется своего. Калифорния не посадит его в тюрьму. Это слишком дорого. Впрочем, если принять во внимание жилую площадь на человека, еду, телевидение, спортивное оборудование и т. п., то уровень жизни в калифорнийской тюрьме выше, чем в бедной мексиканской деревне.
То, что происходит между Мексикой и Соединенными Штатами, повторяется между Северной Африкой и Европой. Рождаемость возрастает, выталкивая людей из их страны. Разрыв в доходах притягивает людей к северу. Как и в Соединенных Штатах, наплыв иммигрантов вызывает немалую враждебность населения – во Франции, в Испании и в Италии (23).
Движение от бедности к богатству – это нечто совсем иное, чем движение из богатых мест в ненаселенные места. Исторический факт состоит в том, что средний иммигрант, приезжавший в Соединенные Штаты, имел лучшее образование, чем средний коренной американец, и дети иммигрантов дольше оставались в школе. В течение пятнадцати лет доходы иммигрировавших семей достигали уровня доходов коренных американцев, а через тридцать лет превышали их. Они всегда реже прибегали к государственному вспомоществованию, чем коренное население (24).
Но в наше время иммиграция сложнее. По образованию иммигранты старше двадцати пяти лет бимодальны по отношению к родившимся в Соединенных Штатах*. Для такого иммигранта вероятность иметь степень бакалавра в 1,42 раза выше, чем для коренного американца, но в то же время для него в 2,12 раза ниже, чем для коренного американца, вероятность не иметь законченного среднего образования (25). Несмотря на огромную дисперсию**, нынешние иммигранты в среднем менее образованны, более склонны бросать среднюю школу и имеют доход, по-видимому, не достигающий дохода коренных американцев (см. табл. 5.1).
С учетом образования, недавние иммигранты начинают со значительно меньшей заработной платы, чем иммигранты «со стажем» (26). Нынешняя экономика очень мало нуждается в необученной неквалифицированной рабочей силе. Многие из нынешних иммигрантов – несомненно, очень хорошие люди (умные, энергичные, трудолюбивые), но без образования и профессиональной подготовки они будут представлять небольшую экономическую ценность. Кто же заплатит за образование, необходимое, чтобы сделать из них производительных работников и самостоятельных людей? Если посмотреть на калифорнийскую законодательную инициативу, принятую на выборах в ноябре 1994г. (предложение 187)***, то становится ясно, что коренные американцы не хотят платить за образование иммигрантов. Но если они не хотят платить, то кто заплатит? Если на это отвечают «никто», это значит, что Америка приняла неявное решение устроить внутри своего общества первого мира другое – общество третьего мира. Ведь если иммигрантов лишают образования, это не убедит их вернуться к себе домой. Впрочем, они не получат образования и там.
Можно разоблачать их, как это делал республиканский кандидат в президенты Боб Доул («Мы дошли уже до того, что наша поп-культура угрожает подорвать наш характер как нации, изображая кошмары порока»), но эти разоблачения беспредметны, поскольку эти «средства» не контролируются никаким индивидом или группой индивидов (32). «Средства» попросту доставляют все, за что кто-нибудь заплатит, – все, что дает наибольшую прибыль. Если правые радиокомментаторы имеют высокий рейтинг, они будут в эфире. Если же левые радиокомментаторы получат более высокий рейтинг, то правые будут удалены из эфира.
То, что люди покупают, – это возбуждение. Те самые граждане, которые аплодировали атакам сенатора Доула на ценности, изображаемые в популярных фильмах и музыке, покупают и то, и другое. Если бы они не покупали эти вещи, которых, по их словам, они не любят, то таких вещей бы не производили. Когда люди видят, как сенатор Доул пропагандирует социальные роли и ценности прошлого, это их не возбуждает.
То что люди покупают, – это быстрое, немедленное удовлетворение. Телевизионные спектакли должны длиться от тридцати до шестидесяти минут, а фильмы – два часа; те и другие должны очень быстро переходить от одного эпизода к другому.
Индивидуальное потребление прославляется как единственный предмет личного честолюбия (как это делается в «Стилях жизни богатых и знаменитых»); индивидуальное достижение – как единственная законная цель. Для телевизионного героя нет смерти и нет ограничений реального мира; нет долга и жертвы, нет общественной обязанности, нет общего блага; любое поведение считается законным; ценности воплощаются не в действиях людей, а в их чувствах. Чувствуйте, но не думайте. Общайтесь, но не обещайте. Воспитывается цинизм, поскольку все герои в конечном счете изображаются как глупцы. «Свобода не делать чего-нибудь» не влечет за собой «обязанности что-то делать». Все социальные учреждения, в том числе правительство, выбираются добровольно и существуют лишь для того, чтобы доставлять индивиду средства для преследования его личных целей. Если зрителям что-нибудь не нравится (чем бы это что-нибудь ни было), «средства» скажут, что такой зритель может убираться (33).
Под давлением средств массовой информации, не верящих, что готовность ждать имеет какую-нибудь ценность, процент людей, верящих в ценность тяжелой работы, за последние десять лет упал с 60 до 44% (34). Разрушение прошлого и устранение социальных механизмов, связывающих личный опыт человека с опытом прошлых поколений, представляет «жуткое явление» конца двадцатого века (35).
В нынешнем мире сосед, которого чаще всего приглашают в гости, – это не реальный сосед. Это телевизионная семья, гораздо богаче (примерно вчетверо богаче) реальной средней американской семьи, оставляющая у реальной американской семьи крайне ошибочное, преувеличенное представление о том, насколько богат средний американец. Сравнивая себя с этой мифической семьей, все испытывают в конечном счете чувство ущербности.
В мире «средств» никто никогда не работает, кроме полицейских и торговцев наркотиками. Мир телевидения – это мир потребления без производства. В прошлом, как предполагается, ничего не надо было делать, чтобы обеспечить потребление в настоящем; и в настоящем ничего не надо делать, чтобы обеспечить потребление в будущем. Инвестиций в будущее просто не бывает. Но капиталистическая экономика должна делать инвестиции в будущее, если ей суждено выжить.
Капиталистическая культура и телевизионная культура превосходно подходят друг к другу, поскольку та и другая заинтересованы в деньгах. Но их ценности несовместимы. Первая должна иметь в виду будущее, вторая же не видит никакого будущего, если это будущее требует жертв (36). Содержание «средств» можно изменить, только убедив граждан, что некоторые вещи, кажущиеся им скучными, в действительности способны вызывать возбуждение. Сделать это очень трудно. Трудно даже представить себе, как можно было бы сделать возбуждающий телевизионный спектакль о людях, терпеливо откладывающих потребление, чтобы инвестировать в будущее.
В середине этого века были написаны книги (например, «1984» Джорджа Оруэлла и «Прекрасный новый мир» Олдоса Хаксли), изображавшие, как современные технологии коммуникации сделают возможным авторитарный контроль над мыслями. Но все вышло как раз наоборот. Современные электронные технологии развивают радикальный индивидуализм, а массовая культура управляет национальными лидерами в гораздо большей степени, чем национальные лидеры управляют массовой культурой. Электронные средства меняют ценности, а эти ценности, в свою очередь, меняют природу нашего общества.
Электронная деревня неизбежно влечет наш мир не к представительной демократии, а к прямой демократии. Можно говорить, что у представителей больше времени для размышления о разных вопросах; но сторонники прямой демократии ответят на это, что представители также более подвержены лоббированию. И если посмотреть на такие места, как Швейцария и Калифорния, с традицией прямой демократии, то трудно утверждать, что это худшая форма правления. Но это другая форма правления. Прямая демократия наступает, нравится это вам или нет. Наша идеология потребует всего, что позволит технология (37). Почему избиратели должны фильтровать свои убеждения через избранных представителей, если физической необходимости в этом больше нет?
Теперь у нас быстрее всего растет прибыльная отрасль промышленности, еще не имеющая имени, но возникающая на пересечении телефонов, телевидения, компьютеров и специфических видов искусства, свойственных средствам массовой информации. Она имеет огромное влияние на способы удовлетворения наших потребностей (например, покупки, не выходя из дома) и на новые виды деятельности (видеоигры), на которые потребитель готов тратить свои деньги. Но важнее всего влияние этойприбыльной отрасли на те ценности, которые она вносит в наше потребление и производство.
* По правилам бейсбола после третьего нарушения игрок удаляется с поля. По закону, принятому в Калифорнии, после третьего обвинительного приговора срок заключения преступника не может быть сокращен, так что он надолго удаляется из уголовной среды. – Прим. перев.
Глава 5
ПЛИТА ТРЕТЬЯ: ДЕМОГРАФИЯ, РОСТ, ДВИЖЕНИЕ, СТАРЕНИЕ
РОСТ
Сэр Томас Мальтус ошибался в отношении скорости роста населения Европы в девятнадцатом веке. Он говорил о неизбежности голода при том темпе роста численности населения, какой был в его время, но этот темп резко снижался. Через сто пятьдесят лет, в конце двадцатого века, рост населения большей части развитого мира оказался отрицательным. Но в третьем мире после Второй мировой войны развитие пошло в точности по обратному пути (1). Проценты роста населения там росли, по мере того, как снижались проценты смертности; особенно резко снизилась смертность в течение первого года жизни, вследствие применения современных медикаментов и мер здравоохранения (чистая вода, вакцинация, антибиотики). Произошел популяционный взрыв.Например, в Индии уровни рождаемости и смертности в 1941 г. были приблизительно равны и составляли 45 на тысячу. В 1991 г. смертность упала до 9,9 на тысячу, а рождаемость также упала, но только до 29 на тысячу. В результате в течение последних четырех десятилетий темп роста населения оставался примерно постоянным – на уровне двух процентов в год, – и это происходило в стране, которая в начале двадцать первого века, вероятно, будет иметь самое многочисленное в мире население (2).
По прогнозам Всемирного банка, население мира к 2030 г. вырастет с нынешних 5,7 миллиарда до 8,5 миллиарда человек (3). В этих прогнозах Всемирного банка устрашает не столько 50% роста – то есть прирост в 2,8 миллиарда человек, – сколько тот факт, что 2 миллиарда из них родятся в странах, где дневной заработок меньше 2 долларов. Эти страны просто не будут в состоянии сделать инвестиции, необходимые, чтобы обеспечить свое население водой, – не говоря уже о том, чтобы дать им образование и нужные для выживания орудия труда. Если прибавить сюда проблемы вроде СПИДа (в Зимбабве инфицированные, по оценкам, составляют 20-25%), то нетрудно предвидеть связанное с ростом населения бедствие (4).
Непосредственную проблему составляет не пища, а вода. Если будет вода, то можно выращивать пишу на землях, где ее теперь не выращивают (5). И точно так же, без воды производство пищи падает. В настоящее время восемьдесят бедных стран с 40 процентами мирового населения уже страдают от недостатка воды, угрожающего причинить ущерб сельскому хозяйству (6). Но дело не в самой воде, потому что сама по себе вода не составляет проблемы, а в доступной воде. Имея достаточно денег, можно опреснять океанскую воду и выращивать пишу там, где ее раньше не выращивали, как это делают в Саудовской Аравии. Но опреснение и инфраструктура, нужная для доставки воды в место ее использования (трубы и насосные станции), чрезвычайно дороги (7). Если выполнить соответствующие расчеты, то окажется, что доставка полученной таким образом пресной воды на поля внутри Аравийской пустыни, где выращивается пища, требует больше энергии, чем содержится в выращенной на этих полях пище. О подобных инвестициях могут думать только очень богатые страны, такие, как страны Персидского залива, да и там они не имеют смысла. В местах, богатых по другим стандартам, таких, как Гонконг, опреснительные установки уже поставили на консервацию, так как они были слишком дороги даже для получения питьевой воды.
Если скорость роста населения в бедных странах не уменьшится – причем живущие вне этих стран вряд ли могут что-нибудь сделать, чтобы замедлить этот рост, – то легко предвидеть, что некоторым частям мира угрожает в двадцать первом веке весьма мальтузианское будущее. Популяции попросту продолжают расти, пока не наталкиваются на пределы недоедания. Первой встретится с этими пределами тропическая Африка. Ее население резко возрастает, ресурсы продовольствия далеко отстают, а доходы на душу населения низке, чем они были в середине шестидесятых годов, когда многие из этих стран получали независимость.
Снижение процентов роста населения в 70-е гг. вызвало иллюзорный оптимизм в отношении населения мира. Снижение было реальным, но целиком относилось к Китаю. Размеры этой страны (1,2 миллиарда человек) и ее политика контроля рождаемости (один ребенок в семье) оказали резкое воздействие на процент роста населения Земли. Китайская политика остается в силе, но дальнейшее снижение зависит теперь от развития событий вне Китая. В настоящий момент замедление и ускорение роста в разных странах в основном уравновешивают друг друга (8).
Максимальный рост человеческих популяций составляет около 4% в год, и в наше время некоторые показатели роста не очень далеки от этого предела. Но в течение последнего столетия ни в одной стране средний экономический рост не превосходил 3,6% в год. Если бы в последние сто лет население Соединенных Штатов увеличивалось на 3,5% в год, то доход на душу населения сейчас был бы ниже, чем во время Гражданской войны, потому что средний экономический рост за это время составлял лишь 3,1% в год.
Как показывает простая арифметика, чтобы реальный доход на душу населения мог расти, рост населения должен быть меньше, чем экономический рост. При среднем темпе роста населения 3% на Ближнем Востоке и в Африке и 2% в Южной Азии и Латинской Америке эти регионы в целом могут иметь значительный темп реального экономического роста, но при этом не продвигаться в повышении реального дохода на душу населения (9).
Вдобавок к этому люди являются первичным источником загрязнения и деградации окружающей среды. По мере роста населения качество окружающей среды может только ухудшаться. Проекты по охране окружающей среды – всего лишь сдерживающие меры, направленные на то, чтобы замедлить эту деградацию. Американский ребенок, родившийся в 1990 г., произведет за время своей жизни 1 миллион килограммов атмосферных отходов, 10 миллионов килограммов жидких отхо-дов и 1 миллион килограммов твердых отходов. Чтобы иметь средний американский уровень жизни, он должен будет потребить 700 000 килограммов минералов, 24 миллиарда британских тепловых единиц энергии (что равносильно 4 000 баррелей нефти), 25 000 килограммов растительной пищи и 28 000 килограммов животных продуктов (что означает забой 2 000 животных) (10).
Можно спорить по поводу того, будет ли третий мир голодать, но нет сомнения в том, как повлияют проценты роста популяции на экономические успехи тех стран третьего мира, которые не сумеют контролировать рост своей популяции. В каждой стране, сумевшей вступить в развитый мир, рост населения в течение столетия не превышал одного процента. Причины этого просты. Прежде чем начнет расти доход на душу населения, новые люди должны быть обеспечены необходимыми производственными ресурсами, достаточными, чтобы воспроизводить хотя бы существующий средний доход.
Чтобы новорожденный американец стал средним американцем, уже существующие американцы должны сделать, в расчете на одного человека, 250 000 долларов инвестиций в сферу образования, в необходимую инфраструктуру, заводы и оборудование, жилища и еду, прежде чем этот новый американец достигнет рабочего возраста. При росте населения 4% в год (то есть прибавлении 10,5 миллиона человек ежегодно) американцам понадобилось бы вкладывать 2,7 триллиона в год, чтобы удержать доход на душу населения на прежнем уровне, но ВВП Америки составляет всего 7 триллионов долларов. Это значит, что пришлось бы затрачивать чуть меньше сорока процентов всего производимого в Америке, чтобы делать из новых американцев средних американцев. Если учесть потребности и желания существующих американцев, относящиеся к их личному потреблению, то попросту не останется денег, чтобы инвестировать их в Деятельность, необходимую для повышения уровня жизни этих уже существующих американцев.
Говоря без околичностей, это значит, что люди, родившиеся в бедных странах с быстрым ростом населения, умрут в бедных странах. Никакая внутренняя организация, никакая внешняя помощь не может преодолеть высокий процент роста населения. Что бы мы ни думали о способности мира произвести достаточно еды, возникнут большие разрывы в доходах – не только между третьим миром и первым миром, но и между теми частями третьего мира, которые сумеют контролировать свое население, и теми, которые не сумеют.
При нынешних тенденциях, продолженных в будущее, можно ожидать бедствий в некоторых регионах, но важно заметить, что демографические прогнозы весьма ненадежны. Можно объяснять различными факторами, почему люди имеют большие или меньшие семьи, но для любого объяснения где-нибудь в мире найдутся контрпримеры. Традиционная мудрость говорит, что в популяциях, которые подвергаются модернизации, урбанизации, становятся богаче и получают большее образование, процент роста популяции убывает (11). Страны Персидского залива имеют все эти характеристики, но в то же время рост их популяции относится к самым быстрым в мире.
ДВИЖЕНИЕ
Будущий рост населения мира вызывает значительную неуверенность, но не вызывают сомнений массовые движения населения из третьего мира в страны первого мира. В 80-е гг. 7,9 миллиона человек легально въехало в Соединенные Штаты и 7,3 миллиона легально въехало в остальные страны первого мира (12). По оценкам, в 1992 г. в Соединенных Штатах нелегально проживало 3,4 миллиона иностранцев (из которых около 2 миллионов прибыло в 80-х гг) (13). В 90-х гг. иммиграция возросла, и к 1995 г. 9% всех американцев были люди, родившиеся за границей, с весьма неравномерным распределением по штатам – в том числе 25% жителей Калифорнии не были уроженцами нашей страны (14). Внутри третьего мира миллионы людей перемещаются из несколько более бедных стран в несколько более богатые – более 2 миллионов в год в одной только Азии (15). Вдобавок в мире есть 23 миллиона беженцев. Всего есть около 100 миллионов человек, живущих вне стран, где они родились (16).
Происходящее в наши дни нельзя сравнить ни с чем, кроме массовых миграций в конце девятнадцатого и в начале двадцатого столетия (когда в Соединенные Штаты ежегодно въезжало 650 000 человек), но миграции того времени имели совсем иной характер (17). Некоторые из въезжавших индивидов были бедны (американцы склонны преувеличивать число тех, кто был в самом деле беден), но по большей части это были семьи среднего класса или нижнего слоя среднего класса, перемещавшиеся из богатых стран (Англии, Германии, Италии) в малонаселенные страны (Соединенные Штаты, Аргентину и т. д.). Эти малонаселенные страны нуждались и в людях, и в неквалифицированной рабочей силе. Нынешние индустриальные страны не нуждаются ни в том, ни в другом. Мигрирующие люди энергичны и часто сообразительны, но прежде чем они станут полезными гражданами развитого мира, им понадобятся крупные инвестиции в их квалификацию.
Несомненно, можно было бы спроектировать такую иммиграционную политику, которая способствовала бы экономическому росту Америки, а не подрывала этот рост. Можно было бы допускать индивидов, исходя из их квалификации и из денег, которые они хотели бы инвестировать в Америке (18). Можно было бы исключать тех, кто еще нуждается в социальной поддержке, например, в образовании. Можно было бы допускать только квалифицированных молодых людей, чтобы сохранить достаточно высокое соотношение числа работающих налогоплательщиков к числу престарелых, живущих на пенсию (19). Но такую иммиграционную политику, ориентированную на рост, надо было бы принять и проводить в жизнь. То и другое, по-видимому, неосуществимо. Иммиграционная политика Америки в близкие к нам времена, при всех ее изменениях, никогда не была ориентирована на рост и никогда не проводилась в жизнь.
Мотивом эмиграции было отчасти притяжение к более высоким доходам в первом мире и отчасти отталкивание от нищеты в третьем мире. Если темпы роста населения будут следовать прогнозам Всемирного банка, то факторы отталкивания будут огромны. Влияние снижающегося уровня жизни на миграцию можно проследить по перемещениям из Мексики в Соединенные Штаты после мексиканского финансового кризиса и связанного с ним резкого снижения уровня жизни в Мексике в конце 1994 г. В первом квартале 1995 г. число людей, добивавшихся гражданства Соединенных Штатов, удвоилось, а пограничная охрана произвела 1,4 миллиона арестов – на 30% больше, чем в предыдущем году, – причем на каждого задержанного приходилось не менее двух, перешедших границу без задержания (20).
Но если даже зловещие демографические предсказания Всемирного банка ошибочны, то факторы отталкивания должны привести к столь массовым движениям населения, каких мир никогда не видел. Причины этого просты. Стоимость транспорта чрезвычайно снизилась (21). Даже относительно бедные люди могут позволить себе купить билет в самолет, чтобы перелететь на другую сторону мира. Прежде была только одна граница, через которую можно было пешком перейти из страны третьего мира с низким доходом в страну первого мира с высоким доходом (граница между Мексикой и Соединенными Штатами), но теперь, после конца коммунизма, есть много мест с большим экономическим разрывом, то есть разрывом между странами с резко отличающимся уровнем доходов, достаточно
близкими друг к другу (например, Восточная и Западная Европа, Китай и Япония).
Еще важнее тот факт, что впервые в истории электронные средства информации создали мир, где даже в самых примитивных деревнях Земли люди регулярно видят по своему деревенскому телевидению, каков уровень жизни в самых богатых странах мира. Изображение жизни в телевидении, демонстрирующем уровень жизни средней телевизионной семьи, зачастую намного превосходит уровень средней американской семьи в действительности, но люди, которые смотрят деревенское телевидение, думают, что так живут средние американцы. Живя в бедности и видя этих богатых людей по телевидению, бедный житель деревни испытывает непреодолимое стремление куда-то из нее уйти! Даже в Японии, с ее несравненной системой социального контроля, теперь живет, как полагают, более миллиона незаконных иностранных рабочих (22).
Посмотрите на бедного мексиканского крестьянина. Недалеко от него Калифорния, где доход на душу населения в двадцать раз выше, чем в Мексике. Что может случиться с ним, если он попытается перейти границу? В худшем случае его поймают, посадят в автобус и отошлют домой. Его усталые ноги отдохнут. Если он будет продолжать свои попытки, он в конце концов добьется своего. Калифорния не посадит его в тюрьму. Это слишком дорого. Впрочем, если принять во внимание жилую площадь на человека, еду, телевидение, спортивное оборудование и т. п., то уровень жизни в калифорнийской тюрьме выше, чем в бедной мексиканской деревне.
То, что происходит между Мексикой и Соединенными Штатами, повторяется между Северной Африкой и Европой. Рождаемость возрастает, выталкивая людей из их страны. Разрыв в доходах притягивает людей к северу. Как и в Соединенных Штатах, наплыв иммигрантов вызывает немалую враждебность населения – во Франции, в Испании и в Италии (23).
Движение от бедности к богатству – это нечто совсем иное, чем движение из богатых мест в ненаселенные места. Исторический факт состоит в том, что средний иммигрант, приезжавший в Соединенные Штаты, имел лучшее образование, чем средний коренной американец, и дети иммигрантов дольше оставались в школе. В течение пятнадцати лет доходы иммигрировавших семей достигали уровня доходов коренных американцев, а через тридцать лет превышали их. Они всегда реже прибегали к государственному вспомоществованию, чем коренное население (24).
Но в наше время иммиграция сложнее. По образованию иммигранты старше двадцати пяти лет бимодальны по отношению к родившимся в Соединенных Штатах*. Для такого иммигранта вероятность иметь степень бакалавра в 1,42 раза выше, чем для коренного американца, но в то же время для него в 2,12 раза ниже, чем для коренного американца, вероятность не иметь законченного среднего образования (25). Несмотря на огромную дисперсию**, нынешние иммигранты в среднем менее образованны, более склонны бросать среднюю школу и имеют доход, по-видимому, не достигающий дохода коренных американцев (см. табл. 5.1).
С учетом образования, недавние иммигранты начинают со значительно меньшей заработной платы, чем иммигранты «со стажем» (26). Нынешняя экономика очень мало нуждается в необученной неквалифицированной рабочей силе. Многие из нынешних иммигрантов – несомненно, очень хорошие люди (умные, энергичные, трудолюбивые), но без образования и профессиональной подготовки они будут представлять небольшую экономическую ценность. Кто же заплатит за образование, необходимое, чтобы сделать из них производительных работников и самостоятельных людей? Если посмотреть на калифорнийскую законодательную инициативу, принятую на выборах в ноябре 1994г. (предложение 187)***, то становится ясно, что коренные американцы не хотят платить за образование иммигрантов. Но если они не хотят платить, то кто заплатит? Если на это отвечают «никто», это значит, что Америка приняла неявное решение устроить внутри своего общества первого мира другое – общество третьего мира. Ведь если иммигрантов лишают образования, это не убедит их вернуться к себе домой. Впрочем, они не получат образования и там.