Страница:
– Ничего, поверит, – буркнул Бьюкенен краешком губ. Некоторое время он размышлял, затем решительно заявил: – Пожалуй, будет лучше сказать вам правду, Инди. Дело в том, что ваш отец и был руководителем проекта. Именно он пропал в Венеции.
Доктор Джонс-младший долго молчал, растерянно глядя на собеседника.
– Вы что, сотрудничали с моим отцом? – наивно спросил он.
– Да.
– Но ведь он не занимается практической археологией, он же давно все бросил!
– Возможно, вы недостаточно его знаете, Инди? Откровенно говоря, я всегда догадывался, что у вас сложные отношения. Простите.
– Вы утверждаете, что он пропал? – вспомнил Джонс.
– Совершенно верно. Двадцатого августа.
– Это нелепость, – объявил археолог. – Я знаю своего отца достаточно, чтобы посоветовать вам просто подождать. Скорее всего он сидит в какой-нибудь заброшенной библиотеке, у него остановились часы, он не знает, сколько прошло времени. Или, скажем, вполне мог заснуть в постели какой-нибудь юной леди, а проснувшись, забыл вернуться на работу – такое с ним уже было однажды. Заблудился, потерял очки, передумал искать чашу Грааля – да что угодно! Я к тому, что вы напрасно опасаетесь чего-то серьезного, Джей.
Менеджер терпеливо выслушал.
– Я вас не тороплю с решением, Инди. Думайте. Доктор Ренар через два дня улетает обратно в Европу, и, надеюсь, мы успеем до этого времени вернуться к нашей теме.
– Вы, американцы, поразительно непохожи на англичан, – откликнулся Ренар с неожиданной горечью. – Вас совершенно невозможно понять.
– Рад был встретиться, – сказал доктор Джонс, вставая.
4. РАЗВЕДКА ЖЕЛАЕТ
Доктор Джонс-младший долго молчал, растерянно глядя на собеседника.
– Вы что, сотрудничали с моим отцом? – наивно спросил он.
– Да.
– Но ведь он не занимается практической археологией, он же давно все бросил!
– Возможно, вы недостаточно его знаете, Инди? Откровенно говоря, я всегда догадывался, что у вас сложные отношения. Простите.
– Вы утверждаете, что он пропал? – вспомнил Джонс.
– Совершенно верно. Двадцатого августа.
– Это нелепость, – объявил археолог. – Я знаю своего отца достаточно, чтобы посоветовать вам просто подождать. Скорее всего он сидит в какой-нибудь заброшенной библиотеке, у него остановились часы, он не знает, сколько прошло времени. Или, скажем, вполне мог заснуть в постели какой-нибудь юной леди, а проснувшись, забыл вернуться на работу – такое с ним уже было однажды. Заблудился, потерял очки, передумал искать чашу Грааля – да что угодно! Я к тому, что вы напрасно опасаетесь чего-то серьезного, Джей.
Менеджер терпеливо выслушал.
– Я вас не тороплю с решением, Инди. Думайте. Доктор Ренар через два дня улетает обратно в Европу, и, надеюсь, мы успеем до этого времени вернуться к нашей теме.
– Вы, американцы, поразительно непохожи на англичан, – откликнулся Ренар с неожиданной горечью. – Вас совершенно невозможно понять.
– Рад был встретиться, – сказал доктор Джонс, вставая.
4. РАЗВЕДКА ЖЕЛАЕТ
Бывают дни, когда события мчатся, как хорошо отлаженный «Форд-Т» по магистрали Чикаго-Спрингфилд. И нестерпимо хочется пригнуться, спрятаться от бьющего в лицо ветра, и тоскливая пустота распирает грудь, потому что вдруг понимаешь: благоустроенное шоссе неизбежно кончится. Чем? Кто знает? Обрывом, водопадом, рекой Стикс?..
Трудно представить, но иных дней в жизни сорокалетнего Индианы Джонса не было.
Сначала он позвонил Маркусу Броуди, давнему другу отца – человеку, который по праву именовался «давним другом профессора Джонса» еще до того, как Индиана стал сыном профессора Джонса.
Он позвонил, разумеется, только утром, по прибытии на работу – из преподавательской, чтобы не тратить собственные деньги. В самом деле, якобы пропавший Джонс-старший, – профессор ведущих университетов Европы и Америки, известный ученый, оставивший серьезную науку лет десять назад из-за необъяснимой старческой блажи, – в свое время входил и в попечительский совет чикагского университета. Почему бы университету не оплатить никчемный звонок? Это будет справедливо. И сыновья совесть таким образом очистится.
Звонок был междугородним, в Старфорд.
– Здравствуйте, Маркус, – нежно сказал Индиана. – Узнали? Нет, у меня как раз все в порядке, но вот мой старик, похоже, в очередной раз загулял. Исчез, как ни странно это звучит. Не затруднило бы вас проведать его, вдруг он попросту сидит дома и вспоминает ушедшее детство?
– Здравствуй, Инди, – издалека сказал ему Маркус Броуди. – Генри сейчас в Европе, как всегда. Я недавно получил от него письмо. Из Венеции. Но если ты просишь, я обязательно съезжу к нему домой.
– Спасибо, Маркус, – нежно попрощался доктор Джонс, и на том разговор исчерпался.
Следующим пунктом в распорядке дня стояли занятия. Студенты были по обыкновению прилежно любопытны и утомительно невежественны. Лекция закончилась замечательно: профессор сказал «Все свободны», и студентов не стало. Профессор вышел на воздух, прогулялся по территории городка, размышляя над вопросом о смысле жизни и о своем месте в ряду желающих найти ответ. А может, ему грезился грозного вида Дворец человеческих судеб – небоскреб с многоэтажными подвалами и роскошным пентхаусом, – и его одолевали мучительные сомнения: ту ли комнату он снял в этом отеле? Впрочем, вероятнее всего, доктор Джонс просто-напросто обдумывал информацию, которую получил от менеджера Художественного Института. Чаша Грааля – это призрак, который так просто не оставит душу археолога. Если же археолог американец – настоящий, стопроцентный, в груди которого бьется сердце романтика-первопоселенца, – то подобный призрак непременно материализуется в виде сумасшедших поступков. Если упомянутый американец к тому же холост, то есть свободен абсолютно, стопроцентно, тогда сумасшедшие поступки совершаются быстро и просто, как бы сами собой. Однако что-то мешало профессору Джонсу спокойно принять неизбежное решение. Какая-то заноза, прочно вошедшая в мозг… Он покинул границы университета, прогулялся до домика Роби note 11, полюбовался на диковинное сооружение – плоское, будто гигантским сапогом придавленное, больше похожее на декорацию к фантастическому фильму. Затем вернулся к корпусам.
Он знал, что именно ему мешало.
Чашей Грааля занимался его отец Генри Джонс-старший. Вот в чем дело. Шагать по протоптанной отцом дорожке было как-то… в общем, как-то унизительно.
Лучшее средство освободить голову от мыслей – дать работу желудку, тем более, когда питание оплачено на год вперед. Индиана прошел в столовую, взял бобовый суп и бифштекс, занял свой любимый столик – лицом к окну, спиной к залу. Суп был не постный, как у большинства, а на мясном бульоне, именно так, как любил профессор археологии; бифштекс был с китайским соусом, рецепт которого Индиана привез год назад; иначе говоря, местный повар прекрасно знал вкусы своих постоянных клиентов. Желудочный сок ударил в мозг, мгновенно растворив посторонние образы, и настроение стало простым, конкретным, будничным, и вот тут-то…
Вот тут, собственно, начались события.
– Я предупреждал, что мы с вами еще встретимся, – раздался сзади голос, – но не предполагал, что так скоро.
Доктор Джонс обернулся – вместе со стулом.
Уильям Питерс, малорослый представитель племени разведчиков, стоял с подносом, на котором дымился обед, и приветливо улыбался.
– Разрешите составить компанию? – спросил он. Впрочем, не дожидаясь ответа, разрешил себе сам: сел напротив Джонса, загородив таким образом ему вид на парк. – Приветствую вас, доктор, – вспомнил он. – Мы, кажется, опять не поздоровались?
– Хэлло, – вяло откликнулся Джонс. – А где ваш приятель?
– Приятель? У меня нет приятелей, по должности не положено.
– Ну, ассистент. Который похож на Кинг-Конга, сбрившего шерсть.
Майор Питерс повернул голову и посмотрел вбок. Джонс также посмотрел вбок. Сержант размещался неподалеку – молчаливо кушал в компании младшего клерка из ведомства секретаря университета. Клерк был молоденькой женщиной, поглядывавшей на сержанта с пугливым восхищением.
– У меня к вам дело, – сообщил майор Питерс, предварительно наполнив рот холодной закуской.
– Я обедаю, – напомнил Джонс без какой-либо надежды быть понятым правильно.
– Приятного аппетита, – кивнул собеседник. – У нас появились новые сведения, которые опять косвенно связаны с вами, мистер Джонс… А что, хорошо тут у вас кормят, почти как в Вашингтоне.
– Что за «сведения»?
– Особенно паштет, – сказал майор, энергично глотая. – Я обычно питаюсь в столовой при Пентагоне, но там паштет обычный: печень, масло, лук, сельдерей, морковь, яйцо, перец. А у вас еще мускатный орех добавляют. Не пробовали? И гренки прекрасные.
– Верю вам на слово.
– Я прошу прощения, доктор Джонс, что в прошлый раз не мог быть с вами в достаточной степени откровенным. Сейчас обстоятельства изменились, и мы решили дать вам полную информацию. Вынужден предупредить вас о строгой конфиденциальности нашей беседы.
– О строгой конфиденциальности? – переспросил Джонс, оглядываясь по сторонам. За столиками сидели – преподаватели, секретари, деканы, клерки. Кто-то в компании, кто-то в одиночестве. Посетители переговаривались, звенели посудой, шумно сдвигали стулья. Конечно, было не так людно, как в студенческой столовой, но все же…
– Чем больше народу вокруг, тем меньше шансов, что вас кто-нибудь услышит, – рассеял разведчик его недоумение. – Можно было бы уединиться в офисе, у вашего декана или снова у ректора, но это действительно может привлечь внимание. Что касается содержания нашей беседы, то все сказанное должно остаться между нами, чем бы встреча не закончилась.
– А чем, собственно, она кончится?
– Очень просто: мы либо договоримся, либо нет. Итак, могу я рассчитывать на вашу порядочность?
– Ваши тайны умрут вместе со мной, – удачно пошутил профессор Джонс. – Торжественно обещаю.
– Надеюсь, это случится не скоро, – майор Питерс был серьезен. – Новые сведения, о которых я упомянул, таковы. Во-первых, были проанализированы работы, опубликованные под именем Иглвуд, и все, что с ними связано. Выяснилось, что такого человека как бы не существует, по крайней мере, в редакциях его не видели, работы приходили по почте. Но главное совсем в другом. Одна из статей подписана двумя фамилиями: Иглвуд и Кэмден. Вам знакома вторая фамилия?
– Лилиан? – поразился Индиана. – Вы это хотите сказать?
– Да, Лилиан Кэмден. Нам стало известно, что указанная особа была вашей близкой знакомой, возможно, невестой, поэтому мы снова и пришли к вам.
– Невестой… – медленно произнес Индиана, словно бы пробуя слово на вкус. – Но Лилиан, насколько мне известно, нет в Штатах, переехала на жительство в Европу.
– О дальнейшей судьбе вашей знакомой вы знаете, профессор?
– Нет.
– Тогда, я уверен, вам интересно будет послушать. Мисс Кэмден некоторое время жила во Франции, затем вышла замуж за английского офицера по фамилии Фергюссон и уехала вместе с мужем в Непал, где тот получил назначение в британской военной миссии. По нашим сведениям, мистер Фергюссон не слишком хорошо зарекомендовал себя в качестве представителя Его Величества, – еще в Париже, – поэтому, собственно, его и перевели в Катманду. Назовем вещи своими именами – он оказался картежником и пьяницей. Причем, судя по всему, в Непале подобный образ жизни был для него нормой, поскольку вскоре он получил новое назначение – в Родезию, на задворки Империи. Родезия, сэр, это настоящая дыра.
– Я знаю, – согласился Джонс, – бывал там.
– Так вот, он уехал на юг Африки, а жену с собой не взял, бросил. Денег у той, конечно, не было даже на билет, и она через посольство затеяла с мужем тяжбу о разводе. В результате развод она получила. И вместе с тем – половину семейного имущества, в размере ста фунтов. В общем, миссис Кэмден-Фергюссон осталась одна. На билет до Европы или до Америки ей так и не хватило, да она, возможно, и не хотела возвращаться, все-таки у нас кризис был, депрессия. Купила ресторан и с тех пор живет в Непале. Но не в Катманду, а севернее, в городке Кхорлак.
Майор временно замолчал. Он уже покончил с овощным супом-пюре и увлеченно принялся за пудинг. Он добавил, сочно двигая челюстями:
– Ресторан у госпожи Кэмден, надо полагать, европейской кухни. Обслуживает туристов, военных, других выходцев из Европы…
Аппетит у доктора Джонса, наоборот, давно пропал.
– Меня не интересует Лилиан, – заявил профессор, рассматривая остывшие бобы.
– И все-таки дослушайте. Несколько дней назад ваша Лилиан обратилась в американское посольство в Непале…
– Эта женщина не моя, – решительно заявил профессор.
– …обратилась с вопросом – известно ли что-нибудь о человеке по имени Абрахам Иглвуд, прибыл ли он в Непал, если прибыл, то где остановился. Просила навести справки, потому что беспокоится.
– Ну, ясно, – горько сказал доктор Джонс. – Девочка завела себе нового профессора. Опять решила стать ассистенткой.
– Почему «нового»? – прервался разведчик. – Что вы имеете в виду?
– Ничего особенного, просто вспомнил кое-что.
– Не знаю, на что вы намекаете, но у нас нет никаких данных о том, что Лилиан Кэмден и Абрахам Иглвуд состояли… хм… в близких отношениях. По крайней мере, последние два года. У нее есть друг, второй секретарь посольства… Вы понимаете, о чем я говорю?
– Как же девочке без «друга»? – Индиана вновь отреагировал не очень хорошо, не вполне солидно.
– Так вот, ее друг, второй секретарь посольства, был удивлен не меньше вашего. Кстати, именно через него она пыталась навести справки об Иглвуде. Когда мы узнали, что некая госпожа Кэмден проявляет интерес к этому подозрительному типу, то поручили специальному сотруднику посольства в Непале выяснить все про личность Лилиан. Согласитесь, доктор, слишком много совпадений: звонок Иглвуда в американское консульство в Стамбуле, где была названа ваша фамилия, желание Иглвуда лететь в Непал, статья, опубликованная им в соавторстве с Кэмден, существовавшая в прошлом связь мисс Кэмден с вами. Наконец – ее попытки разыскать профессора Иглвуда. Так вот, специальный сотрудник посольства выяснил, что в частных разговорах со вторым секретарем посольства она изредка упоминала о каком-то «медальоне».
– «Медальон»? – встрепенулся Джонс. – Тот самый?
– Мы не знаем, что за предмет она имела в виду, она никому его не показывала. И нашему сотруднику отказала, когда тот пришел к ней с соответствующими вопросами. Честно говоря, она выставила парня за дверь. Не вызывает сомнений лишь то, что «медальон» у нее есть, а что это и откуда – неясно.
– Очень порядочная, честная женщина, – сказал Джонс, отодвинув в сторону суп, придвинул второе блюдо и принялся смотреть на бифштекс. – Я полагаю, мистер Питерс, что «медальон» просто-напросто принадлежит не ей. Возможно, неугодный вам Иглвуд дал ей этот предмет на сохранение. Вы не обидитесь, майор, если я изложу свою точку зрения? Мне не нравится мышиная возня вокруг меня и моих бывших друзей, я до сих пор не вижу во всем этом хоть какого-нибудь смысла, хоть чего-нибудь, что могло бы объяснить и оправдать ваше любопытство, и, скажу прямо, в прошлом веке при таких методах работы вас бы застрелили, как койота.
Сержант, сидящий неподалеку, вдруг внимательно посмотрел на них. Очевидно, случайно.
– Вы еще не владеете полной информацией, – терпеливо напомнил разведчик, по-мальчишечьи облизывая ложку. Пудинг был съеден, оставался сок. – Не делайте поспешных выводов, прошу вас. Собственно, только теперь я приступаю к объяснениям. Для начала спрошу: как вы относитесь к немцам?
– Что? – Джонс едва не поперхнулся, несвоевременно решив положить кусок бифштекса в рот.
– Что вы думаете о немцах?
– Странные у вас вопросы. Ну, это адская смесь народов, когда-либо населявших Германию. Древнегерманские племена смешались с еще более древними кельтами, затем к ним примешались другие племенные союзы, если мне не изменяет память, гунны, авары и так далее, в результате получилась общность, назвавшая себя тевтонами, в которую затем влились западные славяне, пруссы и литовцы. Ну, феодальная раздробленность долгое время мешала объединению немецкой нации… Что конкретно вас интересует, майор? Я отношусь к немцам без предубеждения, если вы это имеете в виду. Всем известна германская методичность и логика, научная строгость и честность…
Разведчик расхохотался так, что на него оглянулись.
– Вы говорите, словно вождь национал-социалистической партии на трибуне, доктор! Я-то спрашивал только о практических аспектах проблемы «немецкой последовательности». В частности, понимаете ли вы, что война в Европе неизбежна?
– Война в Европе?
– Разумеется. Понимаете ли вы, какую угрозу пресловутая «адская смесь» несет Америке – именно Америке, доктор Джонс!
– Я археолог, а не политик, – с обескураживающей скукой заметил Индиана. Он зевнул, вежливо прикрывшись, и наконец принялся кушать всерьез.
– Да-да! – сердито сказал Уильям Питерс. – Настроения, подобные вашему, как будто ослепили Америку. Неужели вы не понимаете, что самоизоляция чревата катастрофой? Изоляционистский курс правительства, проводимый под гигантским прессом общественного мнения, уже привел к тому, что нацисты обрели такую мощь. Конгресс и избиратели по старой американской привычке считают, что дела Европы нас не касаются, а между тем Германия ничуть не меньше, чем коммунистическая Россия, угрожает мировому торговому рынку. Если не больше. Там, куда приходят немцы, прекращается свободная торговля, свободное обращение доллара, вопиюще нарушаются права собственности. Вспомните еврейских банкиров и промышленников, тесно связанных с нами. Кроме того, хоть мы в разведке и не любим подобных сантиментов, немцы нарушают права личности, святые для каждого американца.
– Да, экономика Германии сейчас на подъеме, – равнодушно согласился Джонс.
– Так называемая «экономика» Германии замкнута сама в себе, и вовсе не она угрожает Америке, – горячо возразил Питерс. – В честной конкурентной борьбе у нас нет противника. Немцы опасны не торговой экспансией, а своими военными планами. Они стремятся захватить не только первичные ресурсы – нефть, уголь, рабочую силу, – но и важные производства, причем, начнут с самой развитой части мира – Европы. Возможности Советов в этом смысле пока что скромнее. Германия начнет с наших стратегических союзников, доктор Джонс. Вот, например, представьте невероятное – Германия захватила Францию… Не улыбайтесь, я и сам понимаю, что мое предположение чисто умозрительно. Но все же… В результате мы теряем исключительной важности рынок, поскольку не только эта страна, но и все ее колонии, все страны французского мандата будут отрезаны от нас – и Западная Африка, и Мадагаскар, Сирия, Индокитай, перечислять и перечислять…
– К чему этот военно-политический обзор? – уточнил доктор Джонс и выразительно посмотрел на часы.
– Что? – спросил разведчик. – Ах, да. Извините, сэр, я увлекся. Я всего лишь хотел указать вам, кто враг – настоящий враг. Как, кстати, вы относитесь к национал-социализму?
– Забавные у вас вопросы… – Джонс с минуту размышлял, постукивая вилкой о стол. – Пожалуйста, мое мнение таково: национал-социализм есть примитивное в своей основе учение, приспособленное талантливыми демагогами к тому, чтобы управлять толпами обозленных бюргеров. Это вульгарный расизм, выросший до уровня государственной идеологии, и отличающийся от Ку-Клукс-Клана разве что степенью агрессивности и размахом. Я не оригинален в своем мнении, майор.
– Однако идеи Ку-Клукс-Клана почему-то не смогли за семьдесят пять лет свести с ума Америку, тогда как исключительно рациональная Германия – страна точных наук, согласно вашему же замечанию, – обезумела буквально за несколько лет. Вам не кажется это странным?
– В истории и не такое бывало.
– В истории такого не было, профессор, мы консультировались со специалистами.
– И с кем же? – иронично сощурился Джонс. – Назовите фамилии.
– Со специалистами, – значительно повторил майор Питерс. – И получили подтверждение: в коротенькой истории нацизма слишком много необъяснимого. Возьмем, например, свастику…
– О, да, – сказал Джонс. – Я так же возмущен подобной наглостью. Я понимаю Киплинга, который снял этот мирный некогда символ Тибета с обложек своих книг.
– Чем вы возмущены, доктор?
– Чем? Свастика – это самый древний из известных человечеству знаков. Если крест, звезда, полумесяц изобретались в конкретные исторические времена, то свастика, похоже, существовала всегда – по крайней мере, со времени неолита. Это символ Солнца, Неба, Жизни, символ вечности. Еще древняя Троя пользовалась им. В нашем тысячелетии он прочно закрепился за буддизмом… Каким же самомнением надо обладать, чтобы в двадцатом веке поместить его на свои знамена!
– Поразительно, доктор. Вы совершенно точно сформулировали то, что я собирался вам сказать. Именно древность, и именно Тибет. Добавлю, пожалуй, вот что. Специалисты утверждают, что свастика до сих пор считается главным магическим символом. Она бывает прямая и обратная…
– Белая и черная, – покивал Джонс.
– Нацисты используют обратную, если вы обратили внимание. Это первое. Далее: нацистскую партию основали семь человек, и у нас есть информация, что семерка, то есть число учредителей, так же как и точная дата основания партии, отнюдь не случайны. Цифры просчитывались, выбирались специально. Далее: трудно поверить, но по косвенным данным самые секретные заседания главного штаба немецких войск, куда допускается только высшее армейское руководство, начинаются с медитаций и каких-то индуистских ритуалов…
– Безумцы? – предположил Джонс. – Играют в оккультизм?
– Люди, подмявшие под себя такую страну – безумцы? – вопросом на вопрос ответил майор. – Думать так, конечно, было бы удобно. Знаете, профессор, я сам здравомыслящий человек, настолько здравомыслящий, что иногда это даже мешает работе. Лично я отвергаю разную там мистику и оккультизм, но есть факты, и мы вынуждены с ними работать.
– Да какие факты! – развеселился Джонс. – Свастика, что ли?
– Тибет, – сказал майор Питерс. – Интерес к древности, как государственная политика. Но о фактах чуть позже, – он раздвинул в стороны грязную посуду и положил на стол тонкую папку, взяв ее со своих колен. Оказывается все это время он сидел с папкой. Когда и откуда она появилась у разведчика, Джонс не заметил, во всяком случае, обедать тот усаживался, держа в руках только поднос.
– Это вам, – продолжил майор, щелчком подвигая папку к своему собеседнику.
– Что это?
– Нет, нет, открывать не надо. Дома изучите, если пожелаете. Здесь собраны материалы, отражающие одну из крайних точек зрения на рассматриваемую нами проблему. Я, кстати, не разделяю экстремистских взглядов аналитика, собравшего эти материалы, но даю их вам специально, чтобы вы представляли, насколько необычно то, с чем вы можете столкнуться.
– Я? – рассеянно удивился Джонс, с любопытством ощупывая папку пальцами. – Могу с чем-то столкнуться?
– Извините, мы немного забежали вперед. Итак, не разделяя некоторых суждений и опасений своего коллеги, я тем не менее вынужден констатировать, что деятельность нацистов не так примитивна и понимаема, как кажется на первый взгляд.
Уильям Питерс встал.
– Уходим, – сказал он. – Мы становимся слишком заметны, в столовой едят, а не разговаривают. Вы уже поели?
Индиана также встал, с сожалением глядя на свои тарелки.
– Папку не забудьте, – напомнил Питерс. И затем беседа продолжалась уже на воздухе.
Раньше на территории университета был шикарный увеселительный парк. Остатки былой беззаботности тщательно хранились студентами и сотрудниками, во всяком случае, дух ярмарки 1893 года с ее знаменитым «Чертовым колесом» – первым из сооруженных в Штатах, – явно витал по университетскому парку до сих пор.
– Хорошо тут у вас, – говорил разведчик. – Тихо, без суеты, совсем не так, как в Вашингтоне…
Они шли по центральной дороге, к выходу.
– А теперь – конкретные обстоятельства нашего дела, – говорил разведчик. – В разных районах мира, на разных континентах в самых неожиданных местах немцы ведут какие-то поиски. Ищут с поражающей воображение активностью, с размахом, достойным хорошей военной операции. Разведка также активизировалась, обеспечивая группы тщательным прикрытием. Выделим два района, интересующие фашистов – вероятно, они основные. Во-первых, Тибет. Непал, северная Индия и так далее. Экспедиция за экспедицией, вдобавок Свен Годин, знаменитый путешественник из Швеции, помогает им в качестве консультанта и посредника.
– Я никогда не понимал Свена, – вставил доктор Джонс. – Очень тяжело с ним общаться. Образованнейший, казалось бы, человек…
– Как видите, профессор, все это перекликается с той же свастикой и уж тем более – с нашими проблемами в Непале. Кстати, в Берлине и особенно в Мюнхене полным-полно индусов, организованы целые колонии выходцев с Тибета, так что связь, очевидно, двусторонняя. Второй район поисков – Египет…
– Египет? – удивился Джонс.
– Да, копают под носом у англичан. Здесь самая крупная экспедиция, не экспедиция даже, а постоянно действующий отряд, со штабом, со службой снабжения, со своей службой безопасности и армией. Всем этим археологическим исследованиям, а поиски внешне носят характер именно археологических исследований, придается огромное значение. Некий Урбах, руководитель соответствующего отдела в институте Аненэрбе, получает от руководства страны неограниченные средства, сравнимые с теми, которые мы сами тратим на… – майор Питерс вдруг остановился и замолчал, будто бы неосторожно прикусил что-то во рту. Он испуганно осмотрелся и тихо закончил. – Устал я, доктор Джонс. Столько ночей без сна… Простите, о чем мы говорили?
Индиана также на всякий случай оглянулся. Сзади никого не было, если не считать сержанта, который неспешно шел следом. Впрочем, гигант-дебил остановился, повторив маневр своего шефа.
– Мы говорили об археологии, мистер Питерс.
– Да-да, разумеется. Я лично склонен полагать, что объяснение активности немцев простое, лежит в плоскости низменной корысти. Например, их могут интересовать драгоценности – алмазы, золото, – или иные ценности, связанные с древностью. Материалы, подобные тем, что лежат в папке, на меня не очень действуют.
– Зачем же вы тогда мне ее дали? – спросил Индиана, переложив папку из руки в руку.
Трудно представить, но иных дней в жизни сорокалетнего Индианы Джонса не было.
Сначала он позвонил Маркусу Броуди, давнему другу отца – человеку, который по праву именовался «давним другом профессора Джонса» еще до того, как Индиана стал сыном профессора Джонса.
Он позвонил, разумеется, только утром, по прибытии на работу – из преподавательской, чтобы не тратить собственные деньги. В самом деле, якобы пропавший Джонс-старший, – профессор ведущих университетов Европы и Америки, известный ученый, оставивший серьезную науку лет десять назад из-за необъяснимой старческой блажи, – в свое время входил и в попечительский совет чикагского университета. Почему бы университету не оплатить никчемный звонок? Это будет справедливо. И сыновья совесть таким образом очистится.
Звонок был междугородним, в Старфорд.
– Здравствуйте, Маркус, – нежно сказал Индиана. – Узнали? Нет, у меня как раз все в порядке, но вот мой старик, похоже, в очередной раз загулял. Исчез, как ни странно это звучит. Не затруднило бы вас проведать его, вдруг он попросту сидит дома и вспоминает ушедшее детство?
– Здравствуй, Инди, – издалека сказал ему Маркус Броуди. – Генри сейчас в Европе, как всегда. Я недавно получил от него письмо. Из Венеции. Но если ты просишь, я обязательно съезжу к нему домой.
– Спасибо, Маркус, – нежно попрощался доктор Джонс, и на том разговор исчерпался.
Следующим пунктом в распорядке дня стояли занятия. Студенты были по обыкновению прилежно любопытны и утомительно невежественны. Лекция закончилась замечательно: профессор сказал «Все свободны», и студентов не стало. Профессор вышел на воздух, прогулялся по территории городка, размышляя над вопросом о смысле жизни и о своем месте в ряду желающих найти ответ. А может, ему грезился грозного вида Дворец человеческих судеб – небоскреб с многоэтажными подвалами и роскошным пентхаусом, – и его одолевали мучительные сомнения: ту ли комнату он снял в этом отеле? Впрочем, вероятнее всего, доктор Джонс просто-напросто обдумывал информацию, которую получил от менеджера Художественного Института. Чаша Грааля – это призрак, который так просто не оставит душу археолога. Если же археолог американец – настоящий, стопроцентный, в груди которого бьется сердце романтика-первопоселенца, – то подобный призрак непременно материализуется в виде сумасшедших поступков. Если упомянутый американец к тому же холост, то есть свободен абсолютно, стопроцентно, тогда сумасшедшие поступки совершаются быстро и просто, как бы сами собой. Однако что-то мешало профессору Джонсу спокойно принять неизбежное решение. Какая-то заноза, прочно вошедшая в мозг… Он покинул границы университета, прогулялся до домика Роби note 11, полюбовался на диковинное сооружение – плоское, будто гигантским сапогом придавленное, больше похожее на декорацию к фантастическому фильму. Затем вернулся к корпусам.
Он знал, что именно ему мешало.
Чашей Грааля занимался его отец Генри Джонс-старший. Вот в чем дело. Шагать по протоптанной отцом дорожке было как-то… в общем, как-то унизительно.
Лучшее средство освободить голову от мыслей – дать работу желудку, тем более, когда питание оплачено на год вперед. Индиана прошел в столовую, взял бобовый суп и бифштекс, занял свой любимый столик – лицом к окну, спиной к залу. Суп был не постный, как у большинства, а на мясном бульоне, именно так, как любил профессор археологии; бифштекс был с китайским соусом, рецепт которого Индиана привез год назад; иначе говоря, местный повар прекрасно знал вкусы своих постоянных клиентов. Желудочный сок ударил в мозг, мгновенно растворив посторонние образы, и настроение стало простым, конкретным, будничным, и вот тут-то…
Вот тут, собственно, начались события.
– Я предупреждал, что мы с вами еще встретимся, – раздался сзади голос, – но не предполагал, что так скоро.
Доктор Джонс обернулся – вместе со стулом.
Уильям Питерс, малорослый представитель племени разведчиков, стоял с подносом, на котором дымился обед, и приветливо улыбался.
– Разрешите составить компанию? – спросил он. Впрочем, не дожидаясь ответа, разрешил себе сам: сел напротив Джонса, загородив таким образом ему вид на парк. – Приветствую вас, доктор, – вспомнил он. – Мы, кажется, опять не поздоровались?
– Хэлло, – вяло откликнулся Джонс. – А где ваш приятель?
– Приятель? У меня нет приятелей, по должности не положено.
– Ну, ассистент. Который похож на Кинг-Конга, сбрившего шерсть.
Майор Питерс повернул голову и посмотрел вбок. Джонс также посмотрел вбок. Сержант размещался неподалеку – молчаливо кушал в компании младшего клерка из ведомства секретаря университета. Клерк был молоденькой женщиной, поглядывавшей на сержанта с пугливым восхищением.
– У меня к вам дело, – сообщил майор Питерс, предварительно наполнив рот холодной закуской.
– Я обедаю, – напомнил Джонс без какой-либо надежды быть понятым правильно.
– Приятного аппетита, – кивнул собеседник. – У нас появились новые сведения, которые опять косвенно связаны с вами, мистер Джонс… А что, хорошо тут у вас кормят, почти как в Вашингтоне.
– Что за «сведения»?
– Особенно паштет, – сказал майор, энергично глотая. – Я обычно питаюсь в столовой при Пентагоне, но там паштет обычный: печень, масло, лук, сельдерей, морковь, яйцо, перец. А у вас еще мускатный орех добавляют. Не пробовали? И гренки прекрасные.
– Верю вам на слово.
– Я прошу прощения, доктор Джонс, что в прошлый раз не мог быть с вами в достаточной степени откровенным. Сейчас обстоятельства изменились, и мы решили дать вам полную информацию. Вынужден предупредить вас о строгой конфиденциальности нашей беседы.
– О строгой конфиденциальности? – переспросил Джонс, оглядываясь по сторонам. За столиками сидели – преподаватели, секретари, деканы, клерки. Кто-то в компании, кто-то в одиночестве. Посетители переговаривались, звенели посудой, шумно сдвигали стулья. Конечно, было не так людно, как в студенческой столовой, но все же…
– Чем больше народу вокруг, тем меньше шансов, что вас кто-нибудь услышит, – рассеял разведчик его недоумение. – Можно было бы уединиться в офисе, у вашего декана или снова у ректора, но это действительно может привлечь внимание. Что касается содержания нашей беседы, то все сказанное должно остаться между нами, чем бы встреча не закончилась.
– А чем, собственно, она кончится?
– Очень просто: мы либо договоримся, либо нет. Итак, могу я рассчитывать на вашу порядочность?
– Ваши тайны умрут вместе со мной, – удачно пошутил профессор Джонс. – Торжественно обещаю.
– Надеюсь, это случится не скоро, – майор Питерс был серьезен. – Новые сведения, о которых я упомянул, таковы. Во-первых, были проанализированы работы, опубликованные под именем Иглвуд, и все, что с ними связано. Выяснилось, что такого человека как бы не существует, по крайней мере, в редакциях его не видели, работы приходили по почте. Но главное совсем в другом. Одна из статей подписана двумя фамилиями: Иглвуд и Кэмден. Вам знакома вторая фамилия?
– Лилиан? – поразился Индиана. – Вы это хотите сказать?
– Да, Лилиан Кэмден. Нам стало известно, что указанная особа была вашей близкой знакомой, возможно, невестой, поэтому мы снова и пришли к вам.
– Невестой… – медленно произнес Индиана, словно бы пробуя слово на вкус. – Но Лилиан, насколько мне известно, нет в Штатах, переехала на жительство в Европу.
– О дальнейшей судьбе вашей знакомой вы знаете, профессор?
– Нет.
– Тогда, я уверен, вам интересно будет послушать. Мисс Кэмден некоторое время жила во Франции, затем вышла замуж за английского офицера по фамилии Фергюссон и уехала вместе с мужем в Непал, где тот получил назначение в британской военной миссии. По нашим сведениям, мистер Фергюссон не слишком хорошо зарекомендовал себя в качестве представителя Его Величества, – еще в Париже, – поэтому, собственно, его и перевели в Катманду. Назовем вещи своими именами – он оказался картежником и пьяницей. Причем, судя по всему, в Непале подобный образ жизни был для него нормой, поскольку вскоре он получил новое назначение – в Родезию, на задворки Империи. Родезия, сэр, это настоящая дыра.
– Я знаю, – согласился Джонс, – бывал там.
– Так вот, он уехал на юг Африки, а жену с собой не взял, бросил. Денег у той, конечно, не было даже на билет, и она через посольство затеяла с мужем тяжбу о разводе. В результате развод она получила. И вместе с тем – половину семейного имущества, в размере ста фунтов. В общем, миссис Кэмден-Фергюссон осталась одна. На билет до Европы или до Америки ей так и не хватило, да она, возможно, и не хотела возвращаться, все-таки у нас кризис был, депрессия. Купила ресторан и с тех пор живет в Непале. Но не в Катманду, а севернее, в городке Кхорлак.
Майор временно замолчал. Он уже покончил с овощным супом-пюре и увлеченно принялся за пудинг. Он добавил, сочно двигая челюстями:
– Ресторан у госпожи Кэмден, надо полагать, европейской кухни. Обслуживает туристов, военных, других выходцев из Европы…
Аппетит у доктора Джонса, наоборот, давно пропал.
– Меня не интересует Лилиан, – заявил профессор, рассматривая остывшие бобы.
– И все-таки дослушайте. Несколько дней назад ваша Лилиан обратилась в американское посольство в Непале…
– Эта женщина не моя, – решительно заявил профессор.
– …обратилась с вопросом – известно ли что-нибудь о человеке по имени Абрахам Иглвуд, прибыл ли он в Непал, если прибыл, то где остановился. Просила навести справки, потому что беспокоится.
– Ну, ясно, – горько сказал доктор Джонс. – Девочка завела себе нового профессора. Опять решила стать ассистенткой.
– Почему «нового»? – прервался разведчик. – Что вы имеете в виду?
– Ничего особенного, просто вспомнил кое-что.
– Не знаю, на что вы намекаете, но у нас нет никаких данных о том, что Лилиан Кэмден и Абрахам Иглвуд состояли… хм… в близких отношениях. По крайней мере, последние два года. У нее есть друг, второй секретарь посольства… Вы понимаете, о чем я говорю?
– Как же девочке без «друга»? – Индиана вновь отреагировал не очень хорошо, не вполне солидно.
– Так вот, ее друг, второй секретарь посольства, был удивлен не меньше вашего. Кстати, именно через него она пыталась навести справки об Иглвуде. Когда мы узнали, что некая госпожа Кэмден проявляет интерес к этому подозрительному типу, то поручили специальному сотруднику посольства в Непале выяснить все про личность Лилиан. Согласитесь, доктор, слишком много совпадений: звонок Иглвуда в американское консульство в Стамбуле, где была названа ваша фамилия, желание Иглвуда лететь в Непал, статья, опубликованная им в соавторстве с Кэмден, существовавшая в прошлом связь мисс Кэмден с вами. Наконец – ее попытки разыскать профессора Иглвуда. Так вот, специальный сотрудник посольства выяснил, что в частных разговорах со вторым секретарем посольства она изредка упоминала о каком-то «медальоне».
– «Медальон»? – встрепенулся Джонс. – Тот самый?
– Мы не знаем, что за предмет она имела в виду, она никому его не показывала. И нашему сотруднику отказала, когда тот пришел к ней с соответствующими вопросами. Честно говоря, она выставила парня за дверь. Не вызывает сомнений лишь то, что «медальон» у нее есть, а что это и откуда – неясно.
– Очень порядочная, честная женщина, – сказал Джонс, отодвинув в сторону суп, придвинул второе блюдо и принялся смотреть на бифштекс. – Я полагаю, мистер Питерс, что «медальон» просто-напросто принадлежит не ей. Возможно, неугодный вам Иглвуд дал ей этот предмет на сохранение. Вы не обидитесь, майор, если я изложу свою точку зрения? Мне не нравится мышиная возня вокруг меня и моих бывших друзей, я до сих пор не вижу во всем этом хоть какого-нибудь смысла, хоть чего-нибудь, что могло бы объяснить и оправдать ваше любопытство, и, скажу прямо, в прошлом веке при таких методах работы вас бы застрелили, как койота.
Сержант, сидящий неподалеку, вдруг внимательно посмотрел на них. Очевидно, случайно.
– Вы еще не владеете полной информацией, – терпеливо напомнил разведчик, по-мальчишечьи облизывая ложку. Пудинг был съеден, оставался сок. – Не делайте поспешных выводов, прошу вас. Собственно, только теперь я приступаю к объяснениям. Для начала спрошу: как вы относитесь к немцам?
– Что? – Джонс едва не поперхнулся, несвоевременно решив положить кусок бифштекса в рот.
– Что вы думаете о немцах?
– Странные у вас вопросы. Ну, это адская смесь народов, когда-либо населявших Германию. Древнегерманские племена смешались с еще более древними кельтами, затем к ним примешались другие племенные союзы, если мне не изменяет память, гунны, авары и так далее, в результате получилась общность, назвавшая себя тевтонами, в которую затем влились западные славяне, пруссы и литовцы. Ну, феодальная раздробленность долгое время мешала объединению немецкой нации… Что конкретно вас интересует, майор? Я отношусь к немцам без предубеждения, если вы это имеете в виду. Всем известна германская методичность и логика, научная строгость и честность…
Разведчик расхохотался так, что на него оглянулись.
– Вы говорите, словно вождь национал-социалистической партии на трибуне, доктор! Я-то спрашивал только о практических аспектах проблемы «немецкой последовательности». В частности, понимаете ли вы, что война в Европе неизбежна?
– Война в Европе?
– Разумеется. Понимаете ли вы, какую угрозу пресловутая «адская смесь» несет Америке – именно Америке, доктор Джонс!
– Я археолог, а не политик, – с обескураживающей скукой заметил Индиана. Он зевнул, вежливо прикрывшись, и наконец принялся кушать всерьез.
– Да-да! – сердито сказал Уильям Питерс. – Настроения, подобные вашему, как будто ослепили Америку. Неужели вы не понимаете, что самоизоляция чревата катастрофой? Изоляционистский курс правительства, проводимый под гигантским прессом общественного мнения, уже привел к тому, что нацисты обрели такую мощь. Конгресс и избиратели по старой американской привычке считают, что дела Европы нас не касаются, а между тем Германия ничуть не меньше, чем коммунистическая Россия, угрожает мировому торговому рынку. Если не больше. Там, куда приходят немцы, прекращается свободная торговля, свободное обращение доллара, вопиюще нарушаются права собственности. Вспомните еврейских банкиров и промышленников, тесно связанных с нами. Кроме того, хоть мы в разведке и не любим подобных сантиментов, немцы нарушают права личности, святые для каждого американца.
– Да, экономика Германии сейчас на подъеме, – равнодушно согласился Джонс.
– Так называемая «экономика» Германии замкнута сама в себе, и вовсе не она угрожает Америке, – горячо возразил Питерс. – В честной конкурентной борьбе у нас нет противника. Немцы опасны не торговой экспансией, а своими военными планами. Они стремятся захватить не только первичные ресурсы – нефть, уголь, рабочую силу, – но и важные производства, причем, начнут с самой развитой части мира – Европы. Возможности Советов в этом смысле пока что скромнее. Германия начнет с наших стратегических союзников, доктор Джонс. Вот, например, представьте невероятное – Германия захватила Францию… Не улыбайтесь, я и сам понимаю, что мое предположение чисто умозрительно. Но все же… В результате мы теряем исключительной важности рынок, поскольку не только эта страна, но и все ее колонии, все страны французского мандата будут отрезаны от нас – и Западная Африка, и Мадагаскар, Сирия, Индокитай, перечислять и перечислять…
– К чему этот военно-политический обзор? – уточнил доктор Джонс и выразительно посмотрел на часы.
– Что? – спросил разведчик. – Ах, да. Извините, сэр, я увлекся. Я всего лишь хотел указать вам, кто враг – настоящий враг. Как, кстати, вы относитесь к национал-социализму?
– Забавные у вас вопросы… – Джонс с минуту размышлял, постукивая вилкой о стол. – Пожалуйста, мое мнение таково: национал-социализм есть примитивное в своей основе учение, приспособленное талантливыми демагогами к тому, чтобы управлять толпами обозленных бюргеров. Это вульгарный расизм, выросший до уровня государственной идеологии, и отличающийся от Ку-Клукс-Клана разве что степенью агрессивности и размахом. Я не оригинален в своем мнении, майор.
– Однако идеи Ку-Клукс-Клана почему-то не смогли за семьдесят пять лет свести с ума Америку, тогда как исключительно рациональная Германия – страна точных наук, согласно вашему же замечанию, – обезумела буквально за несколько лет. Вам не кажется это странным?
– В истории и не такое бывало.
– В истории такого не было, профессор, мы консультировались со специалистами.
– И с кем же? – иронично сощурился Джонс. – Назовите фамилии.
– Со специалистами, – значительно повторил майор Питерс. – И получили подтверждение: в коротенькой истории нацизма слишком много необъяснимого. Возьмем, например, свастику…
– О, да, – сказал Джонс. – Я так же возмущен подобной наглостью. Я понимаю Киплинга, который снял этот мирный некогда символ Тибета с обложек своих книг.
– Чем вы возмущены, доктор?
– Чем? Свастика – это самый древний из известных человечеству знаков. Если крест, звезда, полумесяц изобретались в конкретные исторические времена, то свастика, похоже, существовала всегда – по крайней мере, со времени неолита. Это символ Солнца, Неба, Жизни, символ вечности. Еще древняя Троя пользовалась им. В нашем тысячелетии он прочно закрепился за буддизмом… Каким же самомнением надо обладать, чтобы в двадцатом веке поместить его на свои знамена!
– Поразительно, доктор. Вы совершенно точно сформулировали то, что я собирался вам сказать. Именно древность, и именно Тибет. Добавлю, пожалуй, вот что. Специалисты утверждают, что свастика до сих пор считается главным магическим символом. Она бывает прямая и обратная…
– Белая и черная, – покивал Джонс.
– Нацисты используют обратную, если вы обратили внимание. Это первое. Далее: нацистскую партию основали семь человек, и у нас есть информация, что семерка, то есть число учредителей, так же как и точная дата основания партии, отнюдь не случайны. Цифры просчитывались, выбирались специально. Далее: трудно поверить, но по косвенным данным самые секретные заседания главного штаба немецких войск, куда допускается только высшее армейское руководство, начинаются с медитаций и каких-то индуистских ритуалов…
– Безумцы? – предположил Джонс. – Играют в оккультизм?
– Люди, подмявшие под себя такую страну – безумцы? – вопросом на вопрос ответил майор. – Думать так, конечно, было бы удобно. Знаете, профессор, я сам здравомыслящий человек, настолько здравомыслящий, что иногда это даже мешает работе. Лично я отвергаю разную там мистику и оккультизм, но есть факты, и мы вынуждены с ними работать.
– Да какие факты! – развеселился Джонс. – Свастика, что ли?
– Тибет, – сказал майор Питерс. – Интерес к древности, как государственная политика. Но о фактах чуть позже, – он раздвинул в стороны грязную посуду и положил на стол тонкую папку, взяв ее со своих колен. Оказывается все это время он сидел с папкой. Когда и откуда она появилась у разведчика, Джонс не заметил, во всяком случае, обедать тот усаживался, держа в руках только поднос.
– Это вам, – продолжил майор, щелчком подвигая папку к своему собеседнику.
– Что это?
– Нет, нет, открывать не надо. Дома изучите, если пожелаете. Здесь собраны материалы, отражающие одну из крайних точек зрения на рассматриваемую нами проблему. Я, кстати, не разделяю экстремистских взглядов аналитика, собравшего эти материалы, но даю их вам специально, чтобы вы представляли, насколько необычно то, с чем вы можете столкнуться.
– Я? – рассеянно удивился Джонс, с любопытством ощупывая папку пальцами. – Могу с чем-то столкнуться?
– Извините, мы немного забежали вперед. Итак, не разделяя некоторых суждений и опасений своего коллеги, я тем не менее вынужден констатировать, что деятельность нацистов не так примитивна и понимаема, как кажется на первый взгляд.
Уильям Питерс встал.
– Уходим, – сказал он. – Мы становимся слишком заметны, в столовой едят, а не разговаривают. Вы уже поели?
Индиана также встал, с сожалением глядя на свои тарелки.
– Папку не забудьте, – напомнил Питерс. И затем беседа продолжалась уже на воздухе.
Раньше на территории университета был шикарный увеселительный парк. Остатки былой беззаботности тщательно хранились студентами и сотрудниками, во всяком случае, дух ярмарки 1893 года с ее знаменитым «Чертовым колесом» – первым из сооруженных в Штатах, – явно витал по университетскому парку до сих пор.
– Хорошо тут у вас, – говорил разведчик. – Тихо, без суеты, совсем не так, как в Вашингтоне…
Они шли по центральной дороге, к выходу.
– А теперь – конкретные обстоятельства нашего дела, – говорил разведчик. – В разных районах мира, на разных континентах в самых неожиданных местах немцы ведут какие-то поиски. Ищут с поражающей воображение активностью, с размахом, достойным хорошей военной операции. Разведка также активизировалась, обеспечивая группы тщательным прикрытием. Выделим два района, интересующие фашистов – вероятно, они основные. Во-первых, Тибет. Непал, северная Индия и так далее. Экспедиция за экспедицией, вдобавок Свен Годин, знаменитый путешественник из Швеции, помогает им в качестве консультанта и посредника.
– Я никогда не понимал Свена, – вставил доктор Джонс. – Очень тяжело с ним общаться. Образованнейший, казалось бы, человек…
– Как видите, профессор, все это перекликается с той же свастикой и уж тем более – с нашими проблемами в Непале. Кстати, в Берлине и особенно в Мюнхене полным-полно индусов, организованы целые колонии выходцев с Тибета, так что связь, очевидно, двусторонняя. Второй район поисков – Египет…
– Египет? – удивился Джонс.
– Да, копают под носом у англичан. Здесь самая крупная экспедиция, не экспедиция даже, а постоянно действующий отряд, со штабом, со службой снабжения, со своей службой безопасности и армией. Всем этим археологическим исследованиям, а поиски внешне носят характер именно археологических исследований, придается огромное значение. Некий Урбах, руководитель соответствующего отдела в институте Аненэрбе, получает от руководства страны неограниченные средства, сравнимые с теми, которые мы сами тратим на… – майор Питерс вдруг остановился и замолчал, будто бы неосторожно прикусил что-то во рту. Он испуганно осмотрелся и тихо закончил. – Устал я, доктор Джонс. Столько ночей без сна… Простите, о чем мы говорили?
Индиана также на всякий случай оглянулся. Сзади никого не было, если не считать сержанта, который неспешно шел следом. Впрочем, гигант-дебил остановился, повторив маневр своего шефа.
– Мы говорили об археологии, мистер Питерс.
– Да-да, разумеется. Я лично склонен полагать, что объяснение активности немцев простое, лежит в плоскости низменной корысти. Например, их могут интересовать драгоценности – алмазы, золото, – или иные ценности, связанные с древностью. Материалы, подобные тем, что лежат в папке, на меня не очень действуют.
– Зачем же вы тогда мне ее дали? – спросил Индиана, переложив папку из руки в руку.