Квартирка у меня однокомнатная, да еще разгромленная местами. Нине я предложил дрыхнуть на кушетке, сам расположился в кресле. Как породистый англичанин прикрылся пледом, заснул.
А во сне, ну что за напасть, очередной кошмар стал меня давить. Будто я в могиле, а сверху на меня плиту кладут. Из последних сил проснулся. И вижу, что дислокация изменилась.
Я по прежнему в кресле, а вот Нины на кушетке нет. Нина расположилась на мне. Ей так, наверное, спокойнее.
– Ты как-то на роль одеяла не годишься. Пуха мало, – говорю ей.
– Страшно там. – и челюсть дрожит.
– Я тебя сейчас тоже не защита, больно спать хочется. Кроме того, ты ж меня всего раздавила. Чай не кукла Барби. Сколько ты, кстати, весишь?
На этот вопрос Нина не дала ответ. Но, чтоб мне спать больше не хотелось, она кое-куда свою руку просунула, кое-что у меня схватила, сжала, дернула и….
Да, в целом Нина меня никогда не привлекала. Не дурнушка, конечно, все при всем, но какая-то жесткость и принципиальность в ней всегда чувствовалась. Дескать, если трахаться, так с перспективным ученым, со значительным человеком, с интересным собеседником. А я ни то, ни другое, ни третье. Поэтому и захотел ее с себя сейчас согнать.
Но не получилось. Нина всегда была хорошей лаборанткой, ассистенткой, секретаршей, все делала четко и правильно. Вот и нынче у нее это самое дело заладилось. В целом она меня не привлекала, а в частности вполне привлекла.
Разогрела меня, расстегнула, и давай орудовать. Сама попрыгала, меня скоренько разрядила и, и еще сказала ехидно:
– Ну ты совратитель, Сашка. Теперь я – твоя и ты должен мое тело охранять.
«Дешевое повидло, – подумал я. – Если бы тут батальон был, ты его тоже подобным манером поставила бы под свое командование. Зря я поддался».
Но утро наступает, весеннее солнышко сквозь немытые ставни подмазывает розовым фигуру дамочки, потягивающейся и поглаживающей свои «дыньки». Нет, не зря, не зря.
Я, как честный кавалер, обязан-таки некоторое время еще танцевать вокруг Нины. Первое па – доставка беглянки домой. Не на мерседесе, а на трамвае. Хоть это утешает. Потом отвезу остатки червяги в свой технопарк – чтобы наконец ученые их досмотрели и об этом деле растрезвонили по всему свету…
Дверь Нининой квартиры как будто и не запиралась, слегка даже приоткрыта. Еще, конечно, нет повода для мандража и напряженки. Просто Нина так торопилась вчера, поспешно уносила попку, что забыла повернуть ключ.
Входим мы в квартиру, а в гостиной встречаем тело, беспросветно лежачее.
На полу расположился крутой мужчина, мало похожий на живого. На зеленоватом его лице недельная щетина, в одной руке черенок ножа, а лезвие, отколотое неведомой силой, валяется неподалеку. Вдобавок на полу кое-что похожее на камушки, хотя я не побоялся бы это назвать осколками панцирных колец.
Нина тут же забилась в стенку и запищала. Я ее вытолкнул на лестничную площадку и, вернувшись, перекатил мужика на спину, после чего зажмурился. Как тут не зажмуриться. В груди дыра с обугленными краями – похоже, что ее проделал тысячевольтный электрический разряд.
А сейчас из дыра ползла обильная пена. Причем из лопающихся пузырьков появлялись на свет червячки; кстати, покороче и потоньше, чем те, которые барахтались в моей раковине. Вместо крючочков и иголочек – один хоботок-стилетик, причем на том же конце, что и сосательно-ротовое отверстие. Личинки выползали из человека, в котором устроили стол, дом и ванну с пеной.
Я дал задний ход. Эти червячки потоньше, те прежние – потолще. В любом случае – это отпрыски больших червяг.
Судя по одежке и тому подобному, матка здесь укокошила не Нинкиного ухажера, а вора невысокого пошиба или даже бомжа. Человек заглянул, так сказать, на огонек, тут червяга, наверное, его и завалил.
Быстро возникло желание – выйти вон, шмыгнуть мимо Нины и на улицу. Надоело чужими хлопотами жить. Но вместо этого я снял телефонную трубку и стал звонить в милицию.
Чем-то это закончится? Приедет какой-нибудь очередной Белорыбов, и поковыряв задумчиво в носу, скажет, что это я убил бомжару – из-за ревности, после того как распили на троих. Паяльной лампой. Ну, а личинки – это от мух и грязи.
Голос мой звучал по телефону достаточно невнятно, но только я заикнулся про червяков, как сразу произошло автоматическое переключение линии. И уже не ментовская сиплая барышня, а роботесса нежным сопрано стала выведывать у меня адрес.
Через десять минут прибыла команда – люди, похожие на ментов, как Печорин на Грушницкого. У всех интересный прикид: толстые черные фартуки, резиновые сапоги и перчатки. Старший группы, с прохладцей глянув на труп, механическим голосом поспрашивал про обстоятельства и даже не предложил мне проехаться вместе с ним для выяснения личности. Раз их личность моя не интересует, то это точно не менты.
Фартучники попрыскали для начала ароматным аэрозолем, как будто пришли в уборную, потом запихнули мертвеца в прорезиненный прометаллизированный мешок. Нескольких вертлявых червячков, улепетнувших от затаривания, эти мужики полили едкой жидкостью, затем подцепили совками-ловушками и отправили вслед за остальным. Последний костюм покойного был на молнии, которую спешно застегнули, и с клапаном. К клапану подсоединили баллон с красочным черепом и начали что-то перекачивать, после чего мешок раздулся и стал пузырем. Пузырь унесли, осколки панцирных колец втянули пылесосом. Закончив дела, захотел попрощаться и старший группы. Не пускаясь в предупреждения и объяснения, посоветовал помыть пол хлоркой и, распахнув окна, пойти прогуляться часа на три. Опомнившаяся под занавес Нина еще пыталась очаровать главного фартучника и выяснить: останься она дома, с ней бы тоже самое?
Командир группы, очарованный не больше, чем «каменный гость», продавил сквозь сжатые зубы, что «гнездо» чаще всего устраивают в живом, а не в трупном «материале», поэтому, кто не любит выяснять отношения и мериться силой, скорее всего останется в списках живущих.
«Каменный гость» уже движется к выходу, а я еще посылаю вдогонку:
– Каков класс, отряд, вид этих паразитов? Где можно про них прочитать? Мы же граждане цивилизованной страны. Или это не паразиты?
– Паразиты, паразиты, не хуже нас, – успокаивает «каменный гость», не оборачивая головы. И хлопает дверью.
А потом я елозил тряпкой по полу, все лишнее смывал. Только ее квартирка заблестела, Нина сразу повеселела. В самом деле, чего печалиться, как спивали гарны хлопцы, уся жизнь упереди. Кто-то кого-то зачем-то угрохал, а ей мокрую приборку сделали и даже стереоскопический телек целехонек стоит.
Нинка, наверное, прикидывала, что я поторчу у нее недельку, с преданностью в башке, с револьвером в руке. Потом страх у нее улетучится, она мне под зад коленкой, как примитиву, а на мое место перспективный аспирант въедет.
Распахнул я окна, из дома дамочку вывел, показал на ближайшую киношку, дескать, иди развлекайся.
– Сашка, ты чего задумал? – скрывая заинтересованность, стала прощупывать она.
– Задумывать – это мне не свойственно, излишек мыслей в моей голове не задерживается. Я домой, у меня там образец. Да и отдохнуть пора.
– Со мной отдохнешь, Сашуля.
Елейный такой голос, мягкий, вкрадчивый, многообещающий. Носок туфли по тротуару елозит.
– Теперь хочу сам с собой. Кстати, вспоминаешь ли ты иногда тех, кто тебе уже бесполезен? Что у Файнберга не все в порядке, тебе хорошо известно, в отличие от его родных и близких. Могла бы и весточку дать, или, например, «кадиш» заказать.
При слове «кадиш» она, не забыв, как держать фасон, фыркнула, словно лошадь, и я увидел ее спину. А также ножки, которые у нее ничего. С ними хочется дружить. Плюс надо учесть глаза-черносливы, рот-компот, попку-булочку, уши-оладушки, живот для плохой еды поворот, и так далее, как описал бы мой знакомый повар. Но все равно, некоторые параметры подкачали, и вообще, до Нины ли сейчас.
Явился я домой. Залез в холодильник. А останков червяги нет! Замок у меня на входных дверях хилый, английский, его и шпилькой открыть можно, когда ключа нет. Чего уж обижаться на взломщиков. Но что вот термос сперли – это меня особенно взбесило.
Раз так, явлюсь-ка я в свое охранное бюро, к шефу Пузыреву. Ведь, кажется, дозрел я до скандала, мнения меня распирают, еще немного и начну орать на улице…
– Ну, какие неприятности на этот раз принес, ходячая ты проблема? – поприветствовал шеф.
– Хорошо хоть не лежачая… Послушайте, идет война. Это червяги ученых прикончили. Они на нашу цивилизацию напали, а мы в ус не дуем. Они, может, скоро всех животных на нас повернут. Наверное, и у них там Чингисхан какой-нибудь есть, сейчас собирает всех кусачих и плевачих тварей в большой поход.
– Давай-ка конкретнее, – сказал шеф.
– Этой ночью я слышал по радио милицейские переговоры. Я не больной – можно сказать, при мне монстры-червяги убили девять омоновцев. Дискету с записью переговоров на следующий день у меня спиздили, пока я домой ехал. А дома червяга-матка во мне личинок отложила, затем явилась с проверкой. Ее останки у меня вместе с термосом умыкнули прямо из холодильника. В Нинкиной квартире труп лежал, которым личинки откармливались. Так и труп, и личинок какие-то фартучники увезли. Кому-то нравится, что монстры нас втихую гондошат. В награду за хорошее поведение будет нам резиновый мешок, в виде особого поощрения попадем в холодильник.
Я говорил час, не умолкая; убедительный, как индеец, исполняющий боевой танец. Я описал все в живописных подробностях, смачно, как Рубенс, однако, обобщая и выходя на ужасающие перспективы.
– Ладно, ты собрался в этой заднице затычкой быть, а чего ты от меня-то хочешь? – наконец перебил Пузырев. В период расцвета моего ораторского искусства он или звонил по телефону, или изучал газеты, или зевал. – Ты бы лучше сходил, подстригся, вон какой чертополох на голове. У нас и так неприятностей хватает, а тут еще твой внешний вид.
Я попробовал сменить тактику.
– Товарищ капитан, разве я чего-то хочу? Я просто озвучиваю своей глоткой ваш внутренний голос. Я уверен, то, что случилось, только разминка, стадия первая. Сожрали пару бомжей, поразмножались, попортили аппаратуру там, где много щелей и двери хиленькие. Однако у неприятеля не только численность растет, но и способности день ото дня увеличиваются, в отличие от нас.
– Это все бездоказательно, одни вопли. – скучным голосом стал усмирять Пузырев. – Ну, закончил страстную речь номер один?
– Вещдоки сгребаются подчистую людьми из какой-то организации. Людьми в фартуках. Может они из контрразведки. Или еще откуда. Я видел физиономию приехавшего за личинками, на ней все написано. Какая-то жлобская контора только наблюдает и собирает, только ворует и отнимает. И ничего не предпринимает. Вся ситуевина ее вполне устраивает.
– Ну, допустим. Если так, значит, умные люди, столь непохожие на нас, накопят сведения, покумекают и выложат народу необходимую правду. А пока не торопятся, чтоб пресса не бесилась, не нагнетала, – вид у Пузырева был по прежнему откровенно незаинтересованный.
– Но почему правда опаздывает, хотя с «трупным материалом» дефицита нет, и разбой в технопарке продолжается? Вы не интересовались, что творится в схожих заведениях? Может, кое-кому слишком надоели приличные самостоятельные люди?
Пузырев по-прежнему реагировал вяло:
– Не расстраивайся, мы с тобой, братец, неприличные люди. Ты на меня не смотри – я тоже сторож у крыльца, хоть завтра наймусь огурцы охранять вместо приборов. Ты мне предлагаешь вопить: «Пусть сильнее грянет буря» и выпускать дым из порток. Но мы же не артисты какие-нибудь, не телевизионные комментаторы. Мы делаем только то, что велят, а потом становимся в очередь к кассе, где дают деньги. Ты знаешь, почему правление технопарка до сих пор не разорвала с нами контракт? Потому что мы выполняем все условия этого контракта. Благодаря нам в комплекс технопарка не должны попасть преступники. Преступники homo sapiens, а не какие-нибудь там мышки-норушки, лягушки-квакушки и прочие гады. Про всяких червяг в контракте ни полслова. Понимаешь, Саша, мы контракт читаем, а не сказки.
– Понимаю. Значит, если в контракте не полслова, то монстры могут гадить нам на голову?
– Могут. А ты можешь поставить на голову горшок – но уже совершенно частным образом.
Я закрыл дверь кабинета с другой стороны и сел на трамвай, везущий домой. Жалко, что приличные люди думают только о себе и никогда не сбиваются в кодлы и мафии. Несколько часов после такой беседы я был даже не против, чтоб кто-нибудь меня скушал. Пусть хоть кому-то будет прок…
Мой ночной сон был разрублен пополам звонком в дверь. Уж такого наглого звонка долго не забуду. Я натянул рубаху на тридцать процентов, носки на пятьдесят, штаны на десять – это рефлексы сработали – потом с револьвером стал подкрадываться к двери. Из-за нее послышался голос Пузырева.
– Все дрыхнешь. Тут такое творится, а он дрыхнет, подлец.
Едва я дверь распахнул, он меня схватил за руку и потащил вниз по лестнице. Затем втолкнул в свой «опель», прыг за руль и газанул.
На заднем сидении были люди, представавшие в виде мрачных квадратных силуэтов. Да еще за нами катилось «Вольво». Не сказал бы, чтобы это не напрягало.
– Что, струхнул, Александр? Не бзди раньше времени. – Пузырев матюкнулся и закурил дешевую сигарету.
Кто-то с заднего сидения спросил:
– Так это, значит, ваш провидец?
– Это наш олух. – отозвался Пузырев. – Который умеет вляпаться в любое дерьмо. И этим он ценен.
– Вы бы хоть подсказали, чего вам не спится, – буркнул я.
– Тебя было надо найти. Работа есть. Можно сказать, руководящая.
– По ночам только вампиры работают. – недоброжелательно заметил я.
– Если будешь кривляться, уволю. Не когда-нибудь, а завтра пойдешь сторожить сортиры, – изуверским тоном предупредил Пузырев.
– О, это совсем другой разговор. Охотно поруковожу. Лет сто никем не командовал.
– Сейчас примеришь кепку Мономаха. Правление технопарка и тебя произвело в консультанты. Так что ходи с козырей.
Мы подъехали к комплексу технопарка. На площадке возле главного входа стояло немало машин, в том числе милицейские, скорая помощь. Сновали люди.
Мы вышли из «опеля», прошли в корпус – я с Пузыревым впереди, сзади какая-то шобла – и уже в холле бросились в глаза следы разбоя.
На полу стояли лужи с гнусным запахом. Там и сям валялись пластиковые мешки, набитые свежим мусором. Кругом мокрые следы грязных ботинок. Запашок какой-то едкой химии. В корпусе явно провели дегазацию и дезинфекцию.
– Твои червяги или кто они там сегодня сильно позабавились. Ущерба на несколько миллионов. – сказал Пузырев, закуривая очередную дерьмовую сигарету. – Петьку Ромишевского сожрали. Но камеры наблюдения дали лишь несколько нечетких кадров. Так что фотовыставку не устроишь.
Как я выяснил из его рассказа и показа, неуловимые гады в нашем технопарке сегодня ночью перепортили все ценное. И особенно, кстати, то, что может применятся в борьбе с вредными животными.
На нашего охранника Петю напали, когда он пошел облегчиться в туалет. Голова сожжена, внутренности выедены.
Гады пошуровали в лабораториях, где разрабатываются «глаза» и «уши», всякие там тепловизоры, эхолокаторы, электрорецепторы, оптические сканеры. В том числе миниаппараты, имплантируемые в человека.
Монстры расколошматили микрочипы, которые способны были ускорить реакцию человеческого мозга и выращивать новую нервную ткань.
Уничтожили летучих миникиберов типа «сова», которых готовили на борьбу с мелкими вредителями.
Разбили реакторы с нанороботами, что были предназначены для борьбы с посторонними факторами в теле человека.
Пожалуй, после ликвидации Файнберга, Веселкина и Водоводова, червяги сделали следующий важный шаг по по подрыву оборонного потенциала всего человечества.
Мы вошли в кабинет генерального менеджера. Люди расселись возле овального ствола. Меня Пузырев поставил возле здоровенного плоского экрана с трехмерным планом здания, на котором пришлось с ходу делать наброски с помощью виртуального карандашика.
Собравшимся руководителям технопарка было далеко до Гиреева. Ни экспансии, ни мощи. Они долго и старательно прятали голову в песок и надеялись, что пронесет. Не пронесло. Сейчас их загнали в угол и только теперь они решили показать зубы.
Я разместил на плане здания все, что всплыло на поверхность разжиженного сном ума-разума.
Указал, где надо бронировать двери и где ставить замки на люки мусоропроводов.
Отметил, где нужно смонтировать крепкие решетки на выходах и отводах вентиляционных шахт.
Подчеркнул, где есть трещины в подвалах, которые лучше бы зацементировать, и где стоит по-быстрому вычерпать воду.
Поставил крестики там, где накопился всякий хлам, шматье и прочая параша, в которой могут скрываться червяги и произрастать их личинки.
Нарисовал два сплошных периметра видеокамер и детекторов – лазерных, акустических, термальных, электрочувствительных – по прилежащей территории и по подвальным помещениям. Ну и все такое.
После моего изложения господа заволновались. Но эти люди были типичными буржуйчиками. Ни воображения, ни инстинкта самосохранения, ни душевных сил. Скорее всего, они думали сейчас, как им показать зубы наиболее экономичным образом.
– А ты знаешь, артист, – приподнялся Пузырев, которому что-то старательно нашептывал на ухо генеральный менеджер, – какой золотой дождик потребует «все такое»?
– Во-первых, деньги не ваши, а вот этих типов, скупиться не стоит. Во-вторых, мне кажется, что я продолжаю спать. Утром обязательно буду искать толкование по соннику. Конечно, это сон, причем плохой. Я вижу в этом сне, как людям вставляют в голую задницу длинный болт и вместо того, чтобы купить трусы, они думают, сколько это будет стоить.
Последними словами я, кажется, слегка убедил правление в необходимости обороны. Большинство закивало, показывая согласие. И тогда я попытался убедить их в необходимости наступления.
– А теперь вы подумайте о том, кто заказал всю эту музыку? Если червяги появляются, значит, это кому-нибудь надо. Мы можем сколько угодно разыгрывать тут Брестскую крепость, но победить врага можно только в его собственном логове. Вы подумайте, господа дорогие, кому вы могли перебежать дорогу своими смелыми разработками? Вот туда и надо бросать бомбу. В противном случае каждый из нас скоро получит червягу себе на закорки.
Тут от возмущения поднялся один биологический доктор с бородавкой на носу.
– Молодой человек не понимает, что несет. Мы, конечно, не имеем ни одного целого образца так называемого червяги, но по тем… испражнениям, которые у нас уже есть… конечно, фрагменты ДНК не дают полной картины, но, насколько можно судить, мы имеем дело с мутантом паразитических червей типа немательминты. Всем известно, что в организмах насекомых и ракообразных, где развиваются немательминты, концентрации мутагенных и гормоноподобных веществ сейчас выше всяких пределов. Мы столкнулись с сюрпризом природы, вполне впрочем вероятным. Не надо тут внушать мысли о каких-то заговорах.
– Хорошо, будем считать, что это червяк-переросток прожигает дырки размером с кулак и пробивает головы словно копьем. Все чудесно, вас это вполне устраивает. Я подозреваю, что вы не удивитесь, если за вашей женой начнет ухлестывать глист с усами.
После этого меня вывели под белы руки. Дело в том, что жена доктора была любовницей генерального менеджера, обладающего роскошной растительностью под носом.
6
А во сне, ну что за напасть, очередной кошмар стал меня давить. Будто я в могиле, а сверху на меня плиту кладут. Из последних сил проснулся. И вижу, что дислокация изменилась.
Я по прежнему в кресле, а вот Нины на кушетке нет. Нина расположилась на мне. Ей так, наверное, спокойнее.
– Ты как-то на роль одеяла не годишься. Пуха мало, – говорю ей.
– Страшно там. – и челюсть дрожит.
– Я тебя сейчас тоже не защита, больно спать хочется. Кроме того, ты ж меня всего раздавила. Чай не кукла Барби. Сколько ты, кстати, весишь?
На этот вопрос Нина не дала ответ. Но, чтоб мне спать больше не хотелось, она кое-куда свою руку просунула, кое-что у меня схватила, сжала, дернула и….
Да, в целом Нина меня никогда не привлекала. Не дурнушка, конечно, все при всем, но какая-то жесткость и принципиальность в ней всегда чувствовалась. Дескать, если трахаться, так с перспективным ученым, со значительным человеком, с интересным собеседником. А я ни то, ни другое, ни третье. Поэтому и захотел ее с себя сейчас согнать.
Но не получилось. Нина всегда была хорошей лаборанткой, ассистенткой, секретаршей, все делала четко и правильно. Вот и нынче у нее это самое дело заладилось. В целом она меня не привлекала, а в частности вполне привлекла.
Разогрела меня, расстегнула, и давай орудовать. Сама попрыгала, меня скоренько разрядила и, и еще сказала ехидно:
– Ну ты совратитель, Сашка. Теперь я – твоя и ты должен мое тело охранять.
«Дешевое повидло, – подумал я. – Если бы тут батальон был, ты его тоже подобным манером поставила бы под свое командование. Зря я поддался».
Но утро наступает, весеннее солнышко сквозь немытые ставни подмазывает розовым фигуру дамочки, потягивающейся и поглаживающей свои «дыньки». Нет, не зря, не зря.
Я, как честный кавалер, обязан-таки некоторое время еще танцевать вокруг Нины. Первое па – доставка беглянки домой. Не на мерседесе, а на трамвае. Хоть это утешает. Потом отвезу остатки червяги в свой технопарк – чтобы наконец ученые их досмотрели и об этом деле растрезвонили по всему свету…
Дверь Нининой квартиры как будто и не запиралась, слегка даже приоткрыта. Еще, конечно, нет повода для мандража и напряженки. Просто Нина так торопилась вчера, поспешно уносила попку, что забыла повернуть ключ.
Входим мы в квартиру, а в гостиной встречаем тело, беспросветно лежачее.
На полу расположился крутой мужчина, мало похожий на живого. На зеленоватом его лице недельная щетина, в одной руке черенок ножа, а лезвие, отколотое неведомой силой, валяется неподалеку. Вдобавок на полу кое-что похожее на камушки, хотя я не побоялся бы это назвать осколками панцирных колец.
Нина тут же забилась в стенку и запищала. Я ее вытолкнул на лестничную площадку и, вернувшись, перекатил мужика на спину, после чего зажмурился. Как тут не зажмуриться. В груди дыра с обугленными краями – похоже, что ее проделал тысячевольтный электрический разряд.
А сейчас из дыра ползла обильная пена. Причем из лопающихся пузырьков появлялись на свет червячки; кстати, покороче и потоньше, чем те, которые барахтались в моей раковине. Вместо крючочков и иголочек – один хоботок-стилетик, причем на том же конце, что и сосательно-ротовое отверстие. Личинки выползали из человека, в котором устроили стол, дом и ванну с пеной.
Я дал задний ход. Эти червячки потоньше, те прежние – потолще. В любом случае – это отпрыски больших червяг.
Судя по одежке и тому подобному, матка здесь укокошила не Нинкиного ухажера, а вора невысокого пошиба или даже бомжа. Человек заглянул, так сказать, на огонек, тут червяга, наверное, его и завалил.
Быстро возникло желание – выйти вон, шмыгнуть мимо Нины и на улицу. Надоело чужими хлопотами жить. Но вместо этого я снял телефонную трубку и стал звонить в милицию.
Чем-то это закончится? Приедет какой-нибудь очередной Белорыбов, и поковыряв задумчиво в носу, скажет, что это я убил бомжару – из-за ревности, после того как распили на троих. Паяльной лампой. Ну, а личинки – это от мух и грязи.
Голос мой звучал по телефону достаточно невнятно, но только я заикнулся про червяков, как сразу произошло автоматическое переключение линии. И уже не ментовская сиплая барышня, а роботесса нежным сопрано стала выведывать у меня адрес.
Через десять минут прибыла команда – люди, похожие на ментов, как Печорин на Грушницкого. У всех интересный прикид: толстые черные фартуки, резиновые сапоги и перчатки. Старший группы, с прохладцей глянув на труп, механическим голосом поспрашивал про обстоятельства и даже не предложил мне проехаться вместе с ним для выяснения личности. Раз их личность моя не интересует, то это точно не менты.
Фартучники попрыскали для начала ароматным аэрозолем, как будто пришли в уборную, потом запихнули мертвеца в прорезиненный прометаллизированный мешок. Нескольких вертлявых червячков, улепетнувших от затаривания, эти мужики полили едкой жидкостью, затем подцепили совками-ловушками и отправили вслед за остальным. Последний костюм покойного был на молнии, которую спешно застегнули, и с клапаном. К клапану подсоединили баллон с красочным черепом и начали что-то перекачивать, после чего мешок раздулся и стал пузырем. Пузырь унесли, осколки панцирных колец втянули пылесосом. Закончив дела, захотел попрощаться и старший группы. Не пускаясь в предупреждения и объяснения, посоветовал помыть пол хлоркой и, распахнув окна, пойти прогуляться часа на три. Опомнившаяся под занавес Нина еще пыталась очаровать главного фартучника и выяснить: останься она дома, с ней бы тоже самое?
Командир группы, очарованный не больше, чем «каменный гость», продавил сквозь сжатые зубы, что «гнездо» чаще всего устраивают в живом, а не в трупном «материале», поэтому, кто не любит выяснять отношения и мериться силой, скорее всего останется в списках живущих.
«Каменный гость» уже движется к выходу, а я еще посылаю вдогонку:
– Каков класс, отряд, вид этих паразитов? Где можно про них прочитать? Мы же граждане цивилизованной страны. Или это не паразиты?
– Паразиты, паразиты, не хуже нас, – успокаивает «каменный гость», не оборачивая головы. И хлопает дверью.
А потом я елозил тряпкой по полу, все лишнее смывал. Только ее квартирка заблестела, Нина сразу повеселела. В самом деле, чего печалиться, как спивали гарны хлопцы, уся жизнь упереди. Кто-то кого-то зачем-то угрохал, а ей мокрую приборку сделали и даже стереоскопический телек целехонек стоит.
Нинка, наверное, прикидывала, что я поторчу у нее недельку, с преданностью в башке, с револьвером в руке. Потом страх у нее улетучится, она мне под зад коленкой, как примитиву, а на мое место перспективный аспирант въедет.
Распахнул я окна, из дома дамочку вывел, показал на ближайшую киношку, дескать, иди развлекайся.
– Сашка, ты чего задумал? – скрывая заинтересованность, стала прощупывать она.
– Задумывать – это мне не свойственно, излишек мыслей в моей голове не задерживается. Я домой, у меня там образец. Да и отдохнуть пора.
– Со мной отдохнешь, Сашуля.
Елейный такой голос, мягкий, вкрадчивый, многообещающий. Носок туфли по тротуару елозит.
– Теперь хочу сам с собой. Кстати, вспоминаешь ли ты иногда тех, кто тебе уже бесполезен? Что у Файнберга не все в порядке, тебе хорошо известно, в отличие от его родных и близких. Могла бы и весточку дать, или, например, «кадиш» заказать.
При слове «кадиш» она, не забыв, как держать фасон, фыркнула, словно лошадь, и я увидел ее спину. А также ножки, которые у нее ничего. С ними хочется дружить. Плюс надо учесть глаза-черносливы, рот-компот, попку-булочку, уши-оладушки, живот для плохой еды поворот, и так далее, как описал бы мой знакомый повар. Но все равно, некоторые параметры подкачали, и вообще, до Нины ли сейчас.
Явился я домой. Залез в холодильник. А останков червяги нет! Замок у меня на входных дверях хилый, английский, его и шпилькой открыть можно, когда ключа нет. Чего уж обижаться на взломщиков. Но что вот термос сперли – это меня особенно взбесило.
Раз так, явлюсь-ка я в свое охранное бюро, к шефу Пузыреву. Ведь, кажется, дозрел я до скандала, мнения меня распирают, еще немного и начну орать на улице…
– Ну, какие неприятности на этот раз принес, ходячая ты проблема? – поприветствовал шеф.
– Хорошо хоть не лежачая… Послушайте, идет война. Это червяги ученых прикончили. Они на нашу цивилизацию напали, а мы в ус не дуем. Они, может, скоро всех животных на нас повернут. Наверное, и у них там Чингисхан какой-нибудь есть, сейчас собирает всех кусачих и плевачих тварей в большой поход.
– Давай-ка конкретнее, – сказал шеф.
– Этой ночью я слышал по радио милицейские переговоры. Я не больной – можно сказать, при мне монстры-червяги убили девять омоновцев. Дискету с записью переговоров на следующий день у меня спиздили, пока я домой ехал. А дома червяга-матка во мне личинок отложила, затем явилась с проверкой. Ее останки у меня вместе с термосом умыкнули прямо из холодильника. В Нинкиной квартире труп лежал, которым личинки откармливались. Так и труп, и личинок какие-то фартучники увезли. Кому-то нравится, что монстры нас втихую гондошат. В награду за хорошее поведение будет нам резиновый мешок, в виде особого поощрения попадем в холодильник.
Я говорил час, не умолкая; убедительный, как индеец, исполняющий боевой танец. Я описал все в живописных подробностях, смачно, как Рубенс, однако, обобщая и выходя на ужасающие перспективы.
– Ладно, ты собрался в этой заднице затычкой быть, а чего ты от меня-то хочешь? – наконец перебил Пузырев. В период расцвета моего ораторского искусства он или звонил по телефону, или изучал газеты, или зевал. – Ты бы лучше сходил, подстригся, вон какой чертополох на голове. У нас и так неприятностей хватает, а тут еще твой внешний вид.
Я попробовал сменить тактику.
– Товарищ капитан, разве я чего-то хочу? Я просто озвучиваю своей глоткой ваш внутренний голос. Я уверен, то, что случилось, только разминка, стадия первая. Сожрали пару бомжей, поразмножались, попортили аппаратуру там, где много щелей и двери хиленькие. Однако у неприятеля не только численность растет, но и способности день ото дня увеличиваются, в отличие от нас.
– Это все бездоказательно, одни вопли. – скучным голосом стал усмирять Пузырев. – Ну, закончил страстную речь номер один?
– Вещдоки сгребаются подчистую людьми из какой-то организации. Людьми в фартуках. Может они из контрразведки. Или еще откуда. Я видел физиономию приехавшего за личинками, на ней все написано. Какая-то жлобская контора только наблюдает и собирает, только ворует и отнимает. И ничего не предпринимает. Вся ситуевина ее вполне устраивает.
– Ну, допустим. Если так, значит, умные люди, столь непохожие на нас, накопят сведения, покумекают и выложат народу необходимую правду. А пока не торопятся, чтоб пресса не бесилась, не нагнетала, – вид у Пузырева был по прежнему откровенно незаинтересованный.
– Но почему правда опаздывает, хотя с «трупным материалом» дефицита нет, и разбой в технопарке продолжается? Вы не интересовались, что творится в схожих заведениях? Может, кое-кому слишком надоели приличные самостоятельные люди?
Пузырев по-прежнему реагировал вяло:
– Не расстраивайся, мы с тобой, братец, неприличные люди. Ты на меня не смотри – я тоже сторож у крыльца, хоть завтра наймусь огурцы охранять вместо приборов. Ты мне предлагаешь вопить: «Пусть сильнее грянет буря» и выпускать дым из порток. Но мы же не артисты какие-нибудь, не телевизионные комментаторы. Мы делаем только то, что велят, а потом становимся в очередь к кассе, где дают деньги. Ты знаешь, почему правление технопарка до сих пор не разорвала с нами контракт? Потому что мы выполняем все условия этого контракта. Благодаря нам в комплекс технопарка не должны попасть преступники. Преступники homo sapiens, а не какие-нибудь там мышки-норушки, лягушки-квакушки и прочие гады. Про всяких червяг в контракте ни полслова. Понимаешь, Саша, мы контракт читаем, а не сказки.
– Понимаю. Значит, если в контракте не полслова, то монстры могут гадить нам на голову?
– Могут. А ты можешь поставить на голову горшок – но уже совершенно частным образом.
Я закрыл дверь кабинета с другой стороны и сел на трамвай, везущий домой. Жалко, что приличные люди думают только о себе и никогда не сбиваются в кодлы и мафии. Несколько часов после такой беседы я был даже не против, чтоб кто-нибудь меня скушал. Пусть хоть кому-то будет прок…
Мой ночной сон был разрублен пополам звонком в дверь. Уж такого наглого звонка долго не забуду. Я натянул рубаху на тридцать процентов, носки на пятьдесят, штаны на десять – это рефлексы сработали – потом с револьвером стал подкрадываться к двери. Из-за нее послышался голос Пузырева.
– Все дрыхнешь. Тут такое творится, а он дрыхнет, подлец.
Едва я дверь распахнул, он меня схватил за руку и потащил вниз по лестнице. Затем втолкнул в свой «опель», прыг за руль и газанул.
На заднем сидении были люди, представавшие в виде мрачных квадратных силуэтов. Да еще за нами катилось «Вольво». Не сказал бы, чтобы это не напрягало.
– Что, струхнул, Александр? Не бзди раньше времени. – Пузырев матюкнулся и закурил дешевую сигарету.
Кто-то с заднего сидения спросил:
– Так это, значит, ваш провидец?
– Это наш олух. – отозвался Пузырев. – Который умеет вляпаться в любое дерьмо. И этим он ценен.
– Вы бы хоть подсказали, чего вам не спится, – буркнул я.
– Тебя было надо найти. Работа есть. Можно сказать, руководящая.
– По ночам только вампиры работают. – недоброжелательно заметил я.
– Если будешь кривляться, уволю. Не когда-нибудь, а завтра пойдешь сторожить сортиры, – изуверским тоном предупредил Пузырев.
– О, это совсем другой разговор. Охотно поруковожу. Лет сто никем не командовал.
– Сейчас примеришь кепку Мономаха. Правление технопарка и тебя произвело в консультанты. Так что ходи с козырей.
Мы подъехали к комплексу технопарка. На площадке возле главного входа стояло немало машин, в том числе милицейские, скорая помощь. Сновали люди.
Мы вышли из «опеля», прошли в корпус – я с Пузыревым впереди, сзади какая-то шобла – и уже в холле бросились в глаза следы разбоя.
На полу стояли лужи с гнусным запахом. Там и сям валялись пластиковые мешки, набитые свежим мусором. Кругом мокрые следы грязных ботинок. Запашок какой-то едкой химии. В корпусе явно провели дегазацию и дезинфекцию.
– Твои червяги или кто они там сегодня сильно позабавились. Ущерба на несколько миллионов. – сказал Пузырев, закуривая очередную дерьмовую сигарету. – Петьку Ромишевского сожрали. Но камеры наблюдения дали лишь несколько нечетких кадров. Так что фотовыставку не устроишь.
Как я выяснил из его рассказа и показа, неуловимые гады в нашем технопарке сегодня ночью перепортили все ценное. И особенно, кстати, то, что может применятся в борьбе с вредными животными.
На нашего охранника Петю напали, когда он пошел облегчиться в туалет. Голова сожжена, внутренности выедены.
Гады пошуровали в лабораториях, где разрабатываются «глаза» и «уши», всякие там тепловизоры, эхолокаторы, электрорецепторы, оптические сканеры. В том числе миниаппараты, имплантируемые в человека.
Монстры расколошматили микрочипы, которые способны были ускорить реакцию человеческого мозга и выращивать новую нервную ткань.
Уничтожили летучих миникиберов типа «сова», которых готовили на борьбу с мелкими вредителями.
Разбили реакторы с нанороботами, что были предназначены для борьбы с посторонними факторами в теле человека.
Пожалуй, после ликвидации Файнберга, Веселкина и Водоводова, червяги сделали следующий важный шаг по по подрыву оборонного потенциала всего человечества.
Мы вошли в кабинет генерального менеджера. Люди расселись возле овального ствола. Меня Пузырев поставил возле здоровенного плоского экрана с трехмерным планом здания, на котором пришлось с ходу делать наброски с помощью виртуального карандашика.
Собравшимся руководителям технопарка было далеко до Гиреева. Ни экспансии, ни мощи. Они долго и старательно прятали голову в песок и надеялись, что пронесет. Не пронесло. Сейчас их загнали в угол и только теперь они решили показать зубы.
Я разместил на плане здания все, что всплыло на поверхность разжиженного сном ума-разума.
Указал, где надо бронировать двери и где ставить замки на люки мусоропроводов.
Отметил, где нужно смонтировать крепкие решетки на выходах и отводах вентиляционных шахт.
Подчеркнул, где есть трещины в подвалах, которые лучше бы зацементировать, и где стоит по-быстрому вычерпать воду.
Поставил крестики там, где накопился всякий хлам, шматье и прочая параша, в которой могут скрываться червяги и произрастать их личинки.
Нарисовал два сплошных периметра видеокамер и детекторов – лазерных, акустических, термальных, электрочувствительных – по прилежащей территории и по подвальным помещениям. Ну и все такое.
После моего изложения господа заволновались. Но эти люди были типичными буржуйчиками. Ни воображения, ни инстинкта самосохранения, ни душевных сил. Скорее всего, они думали сейчас, как им показать зубы наиболее экономичным образом.
– А ты знаешь, артист, – приподнялся Пузырев, которому что-то старательно нашептывал на ухо генеральный менеджер, – какой золотой дождик потребует «все такое»?
– Во-первых, деньги не ваши, а вот этих типов, скупиться не стоит. Во-вторых, мне кажется, что я продолжаю спать. Утром обязательно буду искать толкование по соннику. Конечно, это сон, причем плохой. Я вижу в этом сне, как людям вставляют в голую задницу длинный болт и вместо того, чтобы купить трусы, они думают, сколько это будет стоить.
Последними словами я, кажется, слегка убедил правление в необходимости обороны. Большинство закивало, показывая согласие. И тогда я попытался убедить их в необходимости наступления.
– А теперь вы подумайте о том, кто заказал всю эту музыку? Если червяги появляются, значит, это кому-нибудь надо. Мы можем сколько угодно разыгрывать тут Брестскую крепость, но победить врага можно только в его собственном логове. Вы подумайте, господа дорогие, кому вы могли перебежать дорогу своими смелыми разработками? Вот туда и надо бросать бомбу. В противном случае каждый из нас скоро получит червягу себе на закорки.
Тут от возмущения поднялся один биологический доктор с бородавкой на носу.
– Молодой человек не понимает, что несет. Мы, конечно, не имеем ни одного целого образца так называемого червяги, но по тем… испражнениям, которые у нас уже есть… конечно, фрагменты ДНК не дают полной картины, но, насколько можно судить, мы имеем дело с мутантом паразитических червей типа немательминты. Всем известно, что в организмах насекомых и ракообразных, где развиваются немательминты, концентрации мутагенных и гормоноподобных веществ сейчас выше всяких пределов. Мы столкнулись с сюрпризом природы, вполне впрочем вероятным. Не надо тут внушать мысли о каких-то заговорах.
– Хорошо, будем считать, что это червяк-переросток прожигает дырки размером с кулак и пробивает головы словно копьем. Все чудесно, вас это вполне устраивает. Я подозреваю, что вы не удивитесь, если за вашей женой начнет ухлестывать глист с усами.
После этого меня вывели под белы руки. Дело в том, что жена доктора была любовницей генерального менеджера, обладающего роскошной растительностью под носом.
6
Один я в целом корпусе, как мумия фараона в пирамиде. Уж две недели как с моей подачи сотворили из технопарка укрепрайон, а то и линию Маннергейма. Двери утяжелили и кругом замков понавешали. После этого из консультантов меня снова разжаловали в простые охранники.
Положено теперь носить бронежилет и шлем – такого подлого результата я не ожидал. Всякая фигня, вроде того, как пожрать или опростаться, становится творческим делом, как у Жанны Дарк в полных доспехах. Погуляешь немного в этом облачении, и былая жизнь сахаром покажется.
Сторожевой будки больше нет, вместо нее выделенная буфетными стойками площадка посреди холла. Хочется в таком месте не отстреливаться, а продавать компот.
Тем более и вооружение хилым осталось, ребяческим. Все тот же 9-мм револьвер Стечкина-Авраамова в кобуре болтается. Есть еще гладкоствольное помповое ружье. Калибр приличный, а вот прицельная дальность очень хилая. Гранатомет бы не помешал, но не положено.
Однако, есть и у нас смекалка, чтобы перейти вброд Уголовный Кодекс. Вот лежит под стулом штука, похожая на большой фонарь. Это плазменный резак из лаборатории металлообработки. Поди докажи, прокурор, что сей «фонарик» не опытный агрегат, не сверхнаучный прибор, снесенный для пущей сохранности в рубку сторожевого бойца.
А еще три самодельные гранаты в жилетные кармашки вложены. По внешности это банки пива, пролил из них жидкость – тут же она и испарилась. Но жидкость там мощная, можете поверить.
На меня смотрит компьютер, который сигналы от детекторов слежения по всей внутренней сети собирает и обмозговывает. Если точнее, рядом со мной только экран, а сам компьютерный сервер в хорошо защищенной комнатке. Второй экранчик, размером не больше часиков, у меня на запястье, в наручном терминале. Когда сервер имеет что сообщить, то делает это не только словами на экранах, но и красивым голосом – через микронаушник, который у меня в ухе сидит.
Так вот, последние три недели ни одна тварь даже не дристанула нигде. Поэтому начиная с сегодня распоряжением начальства количество охранников на смене опять сокращено с двух до одного. Хорошо, что дежурного в самом бюро оставили.
И что, можно доверять этому спокойствию? То ли забились трусливые гады в свои норы, чувствуя превосходящие силы. Воруют по ночам самогон у ханыг и ждут лучших времен. То ли нагло слоняются, где попало, а детекторы не могут их засечь. Если точнее, детекторы секут много чего, а вот настроить их и вычленить нужные сведения обязан сетевой сервер.
Я эти три недели не сидел, разинув рот, перед экраном, а, наоборот, хватался за любое возмущение в сети слежения.
Шуровал рельсовыми видеокамерами, лазал во всякие темные места; физзарядка есть, а толку нет, никаких осмысленных признаков, что червяги здесь.
И сегодня детекторы немало поорали. Я посуетился, побегал от рубки до сомнительных участков и обратно, изрядно вспотел, нашел лишь в одном месте дребезжащую на ветру форточку, наконец, успокоился и понизил чувствительность сети.
Это делали все охранники до меня. Послушают трезвон минут десять, а затем вызовут управляющую систему и наберут команды:
System open Perimeter А no active Sensitivity change -10 auto Perimeter А active.
После этого пьют кофе и ковыряют в носу.
И мне ничего лучшего не придумать. На тысячу маленьких сторожат ведь не разлетишься. Поэтому… поэтому если вдруг поползут червяги со всех сторон, то смогу лишь подпустить их поближе и геройски взорваться вместе со всей их честнОй компанией.
Итак, сижу я в полном раздрае. От нечего делать размышляю хрен знает о чем. Представляю себе даже, что червяги уже вползают в технопарк, шипят, высовывают хоботы, клацают четырьмя челюстями.
Я все представляю-представляю и опять начинается суперпозиция…
Я чувствую какое-то другое тело, словно свое. Выдох продавливает волну вдоль него, волне сопутствуют два ручья по бокам, жаркий и студеный. Пенисто смешавшись, они заполняют мир вокруг, заставляют все разбухать, разворачиваться и показывать нутро. Я просматриваю потроха не только шкафов, но и стен. Вдох приносит биения-пульсы других живых существ, от какого-то предвкушения становится кисло во рту. Мое чуднОе зрение выворачивают, как пакет, пробегающую мимо крысу. Резким сжатием смешиваю оба своих ручейка и вырывается на этот раз из меня жгучая пена. Она впитывает крысу, грызун меняется в лучшую сторону, становится горячим и рыхлым, в общем, хорошим, как пожарская котлета.
Я, кажется, узнаю местность – подвал, который в левом крыле здания, со всяким там архивным хламом.
Я ощущаю странные желания.
Найти «теплого-влажного», похожего на крысу, но большого, двуногого, засевшего… на узле путей. Он нам мешает. Сожрать его, и этот будет вкусно, это принесет радость, заодно и узел развяжется.
Скоро двуногие-теплые-влажные будут низвергнуты. Мы сбросим их иго. Их неправедная власть над миром закончится.
Кто раньше пресмыкался в грязи, тот возвысится.
Мы никогда уже не уйдем во мрак ничтожности и незаметности.
Вставай, проклятьем заклеймленный, весь мир жуков и червяков…
А у двуногих-теплых-влажных останется только одно дело: служить гнездами для наших выводков.
Мы пробьемся к кристаллу владычества. К той прекрасной светлой грани, что придает могущество плоти. К чудесной ярко-черной грани, несущей бессмертие, неистребимость во тьме потомства. К ароматной алой грани, в которой таится радость вкушения побежденного врага. К той благоухающей синей грани, что изливает счастье превосходства нашего единства над сборищами чужих.
И вот сеанс телепатии, или может квантовой телепортации, довольно плавно закончился. Вернулись чувства, нормальные человеческие, никакой суперпозиции. Я в рубке.
Положено теперь носить бронежилет и шлем – такого подлого результата я не ожидал. Всякая фигня, вроде того, как пожрать или опростаться, становится творческим делом, как у Жанны Дарк в полных доспехах. Погуляешь немного в этом облачении, и былая жизнь сахаром покажется.
Сторожевой будки больше нет, вместо нее выделенная буфетными стойками площадка посреди холла. Хочется в таком месте не отстреливаться, а продавать компот.
Тем более и вооружение хилым осталось, ребяческим. Все тот же 9-мм револьвер Стечкина-Авраамова в кобуре болтается. Есть еще гладкоствольное помповое ружье. Калибр приличный, а вот прицельная дальность очень хилая. Гранатомет бы не помешал, но не положено.
Однако, есть и у нас смекалка, чтобы перейти вброд Уголовный Кодекс. Вот лежит под стулом штука, похожая на большой фонарь. Это плазменный резак из лаборатории металлообработки. Поди докажи, прокурор, что сей «фонарик» не опытный агрегат, не сверхнаучный прибор, снесенный для пущей сохранности в рубку сторожевого бойца.
А еще три самодельные гранаты в жилетные кармашки вложены. По внешности это банки пива, пролил из них жидкость – тут же она и испарилась. Но жидкость там мощная, можете поверить.
На меня смотрит компьютер, который сигналы от детекторов слежения по всей внутренней сети собирает и обмозговывает. Если точнее, рядом со мной только экран, а сам компьютерный сервер в хорошо защищенной комнатке. Второй экранчик, размером не больше часиков, у меня на запястье, в наручном терминале. Когда сервер имеет что сообщить, то делает это не только словами на экранах, но и красивым голосом – через микронаушник, который у меня в ухе сидит.
Так вот, последние три недели ни одна тварь даже не дристанула нигде. Поэтому начиная с сегодня распоряжением начальства количество охранников на смене опять сокращено с двух до одного. Хорошо, что дежурного в самом бюро оставили.
И что, можно доверять этому спокойствию? То ли забились трусливые гады в свои норы, чувствуя превосходящие силы. Воруют по ночам самогон у ханыг и ждут лучших времен. То ли нагло слоняются, где попало, а детекторы не могут их засечь. Если точнее, детекторы секут много чего, а вот настроить их и вычленить нужные сведения обязан сетевой сервер.
Я эти три недели не сидел, разинув рот, перед экраном, а, наоборот, хватался за любое возмущение в сети слежения.
Шуровал рельсовыми видеокамерами, лазал во всякие темные места; физзарядка есть, а толку нет, никаких осмысленных признаков, что червяги здесь.
И сегодня детекторы немало поорали. Я посуетился, побегал от рубки до сомнительных участков и обратно, изрядно вспотел, нашел лишь в одном месте дребезжащую на ветру форточку, наконец, успокоился и понизил чувствительность сети.
Это делали все охранники до меня. Послушают трезвон минут десять, а затем вызовут управляющую систему и наберут команды:
System open Perimeter А no active Sensitivity change -10 auto Perimeter А active.
После этого пьют кофе и ковыряют в носу.
И мне ничего лучшего не придумать. На тысячу маленьких сторожат ведь не разлетишься. Поэтому… поэтому если вдруг поползут червяги со всех сторон, то смогу лишь подпустить их поближе и геройски взорваться вместе со всей их честнОй компанией.
Итак, сижу я в полном раздрае. От нечего делать размышляю хрен знает о чем. Представляю себе даже, что червяги уже вползают в технопарк, шипят, высовывают хоботы, клацают четырьмя челюстями.
Я все представляю-представляю и опять начинается суперпозиция…
Я чувствую какое-то другое тело, словно свое. Выдох продавливает волну вдоль него, волне сопутствуют два ручья по бокам, жаркий и студеный. Пенисто смешавшись, они заполняют мир вокруг, заставляют все разбухать, разворачиваться и показывать нутро. Я просматриваю потроха не только шкафов, но и стен. Вдох приносит биения-пульсы других живых существ, от какого-то предвкушения становится кисло во рту. Мое чуднОе зрение выворачивают, как пакет, пробегающую мимо крысу. Резким сжатием смешиваю оба своих ручейка и вырывается на этот раз из меня жгучая пена. Она впитывает крысу, грызун меняется в лучшую сторону, становится горячим и рыхлым, в общем, хорошим, как пожарская котлета.
Я, кажется, узнаю местность – подвал, который в левом крыле здания, со всяким там архивным хламом.
Я ощущаю странные желания.
Найти «теплого-влажного», похожего на крысу, но большого, двуногого, засевшего… на узле путей. Он нам мешает. Сожрать его, и этот будет вкусно, это принесет радость, заодно и узел развяжется.
Скоро двуногие-теплые-влажные будут низвергнуты. Мы сбросим их иго. Их неправедная власть над миром закончится.
Кто раньше пресмыкался в грязи, тот возвысится.
Мы никогда уже не уйдем во мрак ничтожности и незаметности.
Вставай, проклятьем заклеймленный, весь мир жуков и червяков…
А у двуногих-теплых-влажных останется только одно дело: служить гнездами для наших выводков.
Мы пробьемся к кристаллу владычества. К той прекрасной светлой грани, что придает могущество плоти. К чудесной ярко-черной грани, несущей бессмертие, неистребимость во тьме потомства. К ароматной алой грани, в которой таится радость вкушения побежденного врага. К той благоухающей синей грани, что изливает счастье превосходства нашего единства над сборищами чужих.
И вот сеанс телепатии, или может квантовой телепортации, довольно плавно закончился. Вернулись чувства, нормальные человеческие, никакой суперпозиции. Я в рубке.