Страница:
– Ничего не понимаю, – признался Джошуа, положив руку на крышу «хонды». – Наверное, мне лучше поехать домой и позвонить на станцию. Или, может быть, вы сами позвоните в отдел прессы?
– Да, пожалуйста, – отозвался охранник.
Внезапно Джошуа почувствовал, как напрягся его позвоночный столб, а тело налилось силой. Он выпрямился, убрал руку с крыши машины и сказал:
– Впрочем, не надо. Со мной все в порядке.
– Вы уверены?
– На все сто.
Джошуа уселся за руль и посмотрел в зеркальце. И правда: его глаза сияли красным огнем, словно он всю ночь провел в безумном разгуле. Надо будет попросить у секретарши визин, марин или какие-нибудь другие глазные капли. Не появляться же перед камерами с красными зенками; в таком виде Джошуа не рискнул бы встретиться даже с газетчиками.
«Стоит ли ехать домой?» – спрашивал он себя, в то время как его тело независимо от сознания завело мотор, включило передачу и помахало рукой полицейскому, который крикнул вслед:
– Вам бы лучше поберечься!
Оставшиеся до ворот полмили пути Джошуа пролетел, словно на крыльях. Вдоль дороги не было ни домов, ни ферм, и лишь остатки каменных стен среди деревьев рукотворного леса напоминали о старых поселениях. Время от времени мелькали заросшие сорняками поля, еще не захваченные лесом. Дорога была достаточно гладкая и прямая, и одинокая «хонда» мчалась по ней, словно ковер-самолет по просторам безмятежного сказочного мира. Эх, кабы всегда так ездить!
Местная пресса, освещавшая события на Грин-Медоу, яростно обрушивалась на власти, запретившие движение по прилегавшей к станции дороге. Страницы газет заполнили плоды безудержной редакционной фантазии, пестрящие леденящими душу историями о школьных автобусах, вынужденных передвигаться по заполоненным нахальными грузовиками автострадам, о мучениях престарелых людей, вынужденных тратить лишние полчаса, чтобы добраться до своих спасительных пилюль, и тому подобными вещами. Уже были наготове репортажи о молоке, скисавшем в бидонах фермеров, вынужденных подолгу колесить в поисках объездных путей к рынку, и только страх перед разгневанными крестьянами, которые вполне могли сровнять здание редакции с землей, сдерживал буйное воображение газетчиков, впрочем, лишь отчасти.
К счастью, взаимодействие с местной прессой шло у Джошуа без особых осложнений. При встречах с пухлощекой девчушкой из местного еженедельника Джошуа напускал на лицо отстраненно-любезную мину и скармливал журналистке ту же бурду, которой потчевал остальных.
Сейчас он с наслаждением катил по закрытой дороге – в конце концов езда была одним из немногих удовольствий, которые он мог позволить себе в эти дни. Когда Джошуа добрался до штаба, представлявшего собой горстку трейлеров, разбросанных тут и там по дороге, словно в канадском шахтерском городке, его недомогания и след простыл, если не считать покрасневших глаз. Джошуа поставил «хонду» на отведенное для нее место и отправился в фургон пресс-секретариата. Стенографистка оставила на время долгие хлопоты у копировального аппарата и, порывшись в своей объемистой суме, отыскала нужное лекарство. Джошуа взял пузырек, вышел в туалет и закапал оба глаза, но безрезультатно. Глаза продолжали полыхать огнем, словно таившийся за ними мозг был раскален докрасна.
Войдя в фургон и вернув стенографистке капли, Джошуа собрался просмотреть толстую пачку сообщений, образовавшую на его столе опасно накренившуюся башню, когда в помещение вошла новая пресс-секретарь Англо-голландской компании, худощавая женщина лет тридцати с пепельно-серыми волосами, ясным спокойным взором и жестким рукопожатием.
– Здравствуйте, меня зовут Карэн Ливайн, – представилась она. – Давайте договоримся заранее: вы были и остаетесь старшим, а я, со своей стороны, обещаю любую помощь в вопросах, затрагивающих мою компанию.
– Спасибо, Карэн, – отозвался Джошуа, сияя насквозь фальшивой улыбкой, ибо он понимал, что эта девица продержится здесь не больше двух недель. – Я буду рад любой помощи, – сказал он, как говорил и всем прочим. – Добро пожаловать в нашу команду.
Дело в том, что Англо-голландская компания неукоснительно придерживалась принципов Экссона и его издательства «Валдеж»: как можно меньше держать своих пресс-секретарей на одном месте, дабы воспрепятствовать установлению личных, дружеских отношений с противником, способствующих утечке важных сведений. Каждые две недели взору публики являлся очередной энергичный работник лет тридцати с хвостиком, сдержанный и вежливый, женщина или мужчина (это не играло никакой роли), придававший своему учреждению почти человеческий облик; однако прежде, чем это лицо приобретало все присущие человеку черты, пресс-секретарь исчезал, уступая место следующему.
Этот принцип не раз выручал Экссона на Аляске, так почему бы Англо-голландской компании не применить его в Грин-Медоу? Разговор с любезным собеседником сам по себе доставляет удовольствие. Какая разница, говорит он что-нибудь или молчит?
Появление очередного представителя Англо-голландской компании окончательно отбило у Джошуа охоту приступать к разбору накопившихся бумаг.
– Обойду-ка я территорию, – сказал он своей секретарше по имени Грейс, пожилой особе, в душе которой уже давно завял последний росток человеколюбия.
– А что я скажу, если будут звонить? – спросила она, бросая на начальника неодобрительный взгляд.
– Передайте им привет, – посоветовал Джошуа и выскочил на улицу.
Главный штаб теснился на пятачке, который в прежние времена свободного проезда по территории Грин-Медоу назывался воротами электростанции; здесь толпились полицейские и бойцы Национальной гвардии, упорно именовавшие станцию «объектом», как будто название могло что-то изменить.
Добровольцы Национальной гвардии из числа гражданских лиц – среди них редко встречались бухгалтеры и сотрудники руководящего звена, одни лишь чернорабочие, которые были рады подхалтурить, облачившись в военную форму (без всякого риска быть привлеченными к боевым действиям), – были оттянуты в леса и бродили парами и тройками вдоль периметра, внимательно разглядывая каждый дюйм забора. Многочисленные тупицы всех мастей по-прежнему не оставляли попыток пробраться на территорию – молодые репортеры, любители острых ощущений, отчаянные храбрецы, алкаши (в темное время суток), а то и просто шутники, – и за ними был нужен глаз да глаз. Хозяевам станции вовсе не хотелось, чтобы террористы, встревоженные выходкой расшалившейся детворы, покончили с собой, прихватив на тот свет сотни тысяч живых душ.
«И все же было бы очень любопытно попасть внутрь», – размышлял Джошуа, обходя штаб и направляясь к забору. В конце концов знать, что там происходит, – это его работа. Не то чтобы он хотел рискнуть жизнью, кого-нибудь спасти или остановить террористов, ничего подобного. Ему попросту было любопытно.
Неподалеку от штаба в лес убегала тропинка, и Джошуа пошел по ней. Вдоль забора, примыкая к нему вплотную, проходила мощеная дорога, оставшаяся со времен строительно-монтажных работ на станции. Впрочем, сейчас дорога малость заросла, и ее поверхность через каждые двадцать – тридцать футов была вздыблена корнями деревьев.
Джошуа неторопливо шагал по дороге, отводя от лица зеленые ветви. Всякий раз, когда он оглядывался, в его поле зрения попадали по меньшей мере двое охранников в оливковой форме, с винтовками за плечами. Они не обращали на Джошуа особого внимания, лишь отмечали его появление. Пока Джошуа не делал глупостей и не лез через забор, охранники вполне удовлетворялись созерцанием большой ламинированной карточки удостоверения личности, приколотой к его пиджаку.
Слева от дорожки на земле лежал камень; забор проходил справа. Джошуа поднял камень, и тот удобно улегся в ладони. Пальцы сомкнулись на его холодной гладкой округлой поверхности; камень пришелся впору и приятно оттягивал руку, когда Джошуа помахивал ею во время ходьбы. «Очень удобная вещь; теперь это будет мой ручной камень», – подумал Джошуа.
Он шагал уже около двадцати минут и обошел примерно треть участка, когда ему на глаза попался одинокий охранник, сидевший на небольшом открытом возвышении на стволе упавшего дерева. Это был молодой парень лет двадцати двух, с бледной прыщавой физиономией и жалкими белесыми усиками, торчавшими из-под шлема. Джошуа отвернулся от забора и направился к юнцу, который продолжал сидеть, наблюдая за приближением незнакомца. Джошуа заметил, что охранник не отрывает взгляда от его блестящей карточки.
Подойдя поближе, Джошуа улыбнулся и сказал:
– Привет. Как дела?
– В порядке, – ответил охранник.
– А мне казалось, что вы, ребята, ходите по двое. Где твой напарник? – спросил Джошуа.
Охранник указал пальцем через плечо.
– Ушел к речке справлять большую нужду, – ответил он. – Одна из этих ваших надутых горилл.
– Отлично, – заметил Джошуа и ударил юнца камнем по лицу.
Охранник упал навзничь и сполз со ствола. Джошуа занес камень и ударил еще дважды, только тогда молодой человек замер в неподвижности. Джошуа перевернул тело, снял с него куртку и забрал винтовку.
Бросив камень на землю, Джошуа быстро, но без излишней суеты вернулся к забору. Перебросив через него винтовку, он полез по сетке, ловко и уверенно переставляя ноги и цепляясь руками. Забор был увенчан тремя рядами колючей проволоки. Джошуа накинул на них куртку охранника и подтянулся. Острые шипы проткнули толстую шерстяную ткань и впились в предплечья и колени, но Джошуа ничего не замечал. Он взвился в воздух и, перемахнув через забор, приземлился на четвереньки, немного ошалевший, но невредимый.
Ограда была оборудована электронными датчиками, и сотрудники охраны, как, впрочем, и любой другой человек, посмотревший в нужный момент на соответствующий прибор, уже знали о нарушении границ участка, но Джошуа было наплевать. Он сумел преодолеть забор и попасть внутрь.
Заныли ушибленные при падении руки и ноги, заболели колени и локти, исцарапанные колючками, но Джошуа не обращал на боль ни малейшего внимания. Он легко поднялся с земли, подхватил винтовку, повесил ее на шею, положил на нее руки и пустился в путь.
Территория электростанции была хорошо ухожена и похожа на девственную лесную лужайку. Чтобы как можно быстрее удалиться от забора, Джошуа быстро побежал по парку, поднимаясь в гору.
Где-то в глубине души Джошуа незаметно для него зрел самый настоящий ужас. Что я делаю? Что я натворил? Что со мной случилось? Однако судорожные всплески страха тут же утихли, словно заглушенные могучим передатчиком сигналы радиолюбителя, подавленные обуявшим Джошуа торжественным чувством гордости и наслаждения своими умелыми, ловкими действиями, молниеносным развитием событий и быстротой уверенного продвижения вперед. И все же: что я делаю? Зачем? Впрочем, не важно; главное – быстрота и натиск.
Его красные глаза любовались пейзажем. Какая красивая планета. Где еще во Вселенной найдешь такую пышную зелень? Джошуа взбегал по склону, ощущая в теле юношескую силу и наслаждаясь ею, но, прежде чем он достиг верхушки холма, откуда были видны строения станции, из-за пышных зарослей айвы выступил мужчина.
– Ни шагу дальше! – скомандовал он.
– Вот как? – Джошуа молниеносно вскинул винтовку и без малейших колебаний спустил курок, словно всю жизнь держал в руках оружие. Но вместо выстрела послышался сухой щелчок.
Проклятие! Патрули ходят с незаряженными винтовками! Какая глупость! Бойскауты – и те подготовлены лучше!
Кто этот человек? Отчего я так его ненавижу? Отчего я так испуган и вместе с тем храбр? Как совладать со своими руками, ногами, головой? О Господи! Помоги мне остановиться!
Перед ним стоял крепкий, высокий, широкоплечий и узкобедрый мужчина. На нем были тяжелые башмаки, плотные вельветовые брюки и темная байковая рубашка. Оружия у него, судя по всему, не было.
Как он пробрался на станцию? Как преодолел ограду? Может быть, это один из террористов? Что здесь происходит? Почему я так его ненавижу? Господи, дай мне силы упасть на колени и просить пощады! Спаси меня, Господи, и исцели!
Джошуа быстро шагнул вперед, развернул винтовку, схватил ее обеими руками за ствол, поднял и нанес яростный удар прикладом, метя в голову противника. Тот легко уклонился, вскинул левую руку, и его пальцы сомкнулись на прикладе винтовки подобно медвежьему капкану. Он нырнул вниз, опустился на колено и развернулся по крутой дуге, словно фигурист, заканчивающий выступление на ледовой арене.
Винтовка выскользнула из рук Джошуа, срывая кожу с его ладоней, а мужчина, завладев оружием, вскочил на ноги, выпятил челюсть и устремил на противника свинцовый взгляд. Не колеблясь ни секунды, Джошуа повернул направо и побежал, перепрыгивая через корни и камни, словно олень, уклоняясь от веток и лавируя среди кустов с легкостью, которой позавидовал бы лучший в мире регбист.
Бежит ли за ним мужчина? Джошуа не оглядывался, сберегая время. Он продолжал бежать, забирая влево и поднимаясь вверх, к станции.
Деревья расступились, обнажая участок с нестриженой травой. Впереди виднелась вершина холма. Джошуа ринулся к ней, и в тот же миг ощутил тяжелый удар, словно ему в поясницу угодило мощное стенобитное ядро. Удар подбросил Джошуа и швырнул его на землю. Оглушенный, он повалился на траву и замер на мгновение. У него перехватило дух.
Боль расползалась по телу, мешая сосредоточиться, но Джошуа не мог терять времени. Не обращая внимания на хрипы в легких, на горящие огнем порезы и ссадины, на мучительную, словно после перелома, боль в пояснице, на слезы, лившиеся рекой из воспаленных глаз, он перекатился на спину, пытаясь встать, и в этот миг увидел своего противника, который поднимался по склону.
«Чем это он меня огрел? Что он делает? Что я делаю? О, избавьте же меня от этого!»
– Тебе меня не остановить! – проскрежетал Джошуа, с трудом проталкивая звуки сквозь стиснутое судорогой горло. – Ты можешь уничтожить это тело, но меня ты не остановишь!
– Я готов останавливать тебя снова и снова, – сказал мужчина, с ненавистью и торжеством глядя на Джошуа сверху вниз. – И всякий раз ты будешь получать очередной урок.
Тело Джошуа охватила боль, какой он не испытывал ни разу в жизни: она сжигала его внутренности, выгибала дугой его хребет и превращала пальцы в подобие скрюченных когтей. Он попытался крикнуть, но едва не захлебнулся чем-то скользким, медленно ползшим по его пищеводу, дрожащему языку и судорожно искривленным губам. Это что-то полезло из его ушей, трепещущих ноздрей, выпученных глаз.
Джошуа снова упал на землю, словно тряпичная кукла, брошенная в разгар игры. Очнувшись от кошмара, он тут же угодил в еще худший кошмар; его голо ва бессильно свесилась на правое плечо, а затуманенные глаза увидели кролика, который мчался потраве и вдруг, высоко подпрыгнув, вспыхнул и упал на землю бесформенным обгорелым комом, дымящейся головешкой.
Джошуа напряг мышцы шеи, повернул голову и посмотрел вверх. Мужчина по-прежнему стоял рядом – огромный, чернеющий на фоне утреннего неба силуэт. Он пытливо озирался по сторонам, что-то выискивая.
– Помогите, – прохрипел Джошуа; издаваемые им звуки едва ли можно было назвать человеческим голосом. – Помогите мне.
Мужчина посмотрел вниз, словно удивляясь тому, что Джошуа еще здесь.
– Да, конечно, – мягко проговорил он и опустился на колено. Подавшись вперед, он протянул руку, с невыразимым состраданием глядя на лежащего перед ним человека. Его огромная теплая ладонь умиротворяюще коснулась лица Джошуа, ласково скользнула вниз, и Джошуа Хардвик испустил дух.
39
40
– Да, пожалуйста, – отозвался охранник.
Внезапно Джошуа почувствовал, как напрягся его позвоночный столб, а тело налилось силой. Он выпрямился, убрал руку с крыши машины и сказал:
– Впрочем, не надо. Со мной все в порядке.
– Вы уверены?
– На все сто.
Джошуа уселся за руль и посмотрел в зеркальце. И правда: его глаза сияли красным огнем, словно он всю ночь провел в безумном разгуле. Надо будет попросить у секретарши визин, марин или какие-нибудь другие глазные капли. Не появляться же перед камерами с красными зенками; в таком виде Джошуа не рискнул бы встретиться даже с газетчиками.
«Стоит ли ехать домой?» – спрашивал он себя, в то время как его тело независимо от сознания завело мотор, включило передачу и помахало рукой полицейскому, который крикнул вслед:
– Вам бы лучше поберечься!
Оставшиеся до ворот полмили пути Джошуа пролетел, словно на крыльях. Вдоль дороги не было ни домов, ни ферм, и лишь остатки каменных стен среди деревьев рукотворного леса напоминали о старых поселениях. Время от времени мелькали заросшие сорняками поля, еще не захваченные лесом. Дорога была достаточно гладкая и прямая, и одинокая «хонда» мчалась по ней, словно ковер-самолет по просторам безмятежного сказочного мира. Эх, кабы всегда так ездить!
Местная пресса, освещавшая события на Грин-Медоу, яростно обрушивалась на власти, запретившие движение по прилегавшей к станции дороге. Страницы газет заполнили плоды безудержной редакционной фантазии, пестрящие леденящими душу историями о школьных автобусах, вынужденных передвигаться по заполоненным нахальными грузовиками автострадам, о мучениях престарелых людей, вынужденных тратить лишние полчаса, чтобы добраться до своих спасительных пилюль, и тому подобными вещами. Уже были наготове репортажи о молоке, скисавшем в бидонах фермеров, вынужденных подолгу колесить в поисках объездных путей к рынку, и только страх перед разгневанными крестьянами, которые вполне могли сровнять здание редакции с землей, сдерживал буйное воображение газетчиков, впрочем, лишь отчасти.
К счастью, взаимодействие с местной прессой шло у Джошуа без особых осложнений. При встречах с пухлощекой девчушкой из местного еженедельника Джошуа напускал на лицо отстраненно-любезную мину и скармливал журналистке ту же бурду, которой потчевал остальных.
Сейчас он с наслаждением катил по закрытой дороге – в конце концов езда была одним из немногих удовольствий, которые он мог позволить себе в эти дни. Когда Джошуа добрался до штаба, представлявшего собой горстку трейлеров, разбросанных тут и там по дороге, словно в канадском шахтерском городке, его недомогания и след простыл, если не считать покрасневших глаз. Джошуа поставил «хонду» на отведенное для нее место и отправился в фургон пресс-секретариата. Стенографистка оставила на время долгие хлопоты у копировального аппарата и, порывшись в своей объемистой суме, отыскала нужное лекарство. Джошуа взял пузырек, вышел в туалет и закапал оба глаза, но безрезультатно. Глаза продолжали полыхать огнем, словно таившийся за ними мозг был раскален докрасна.
Войдя в фургон и вернув стенографистке капли, Джошуа собрался просмотреть толстую пачку сообщений, образовавшую на его столе опасно накренившуюся башню, когда в помещение вошла новая пресс-секретарь Англо-голландской компании, худощавая женщина лет тридцати с пепельно-серыми волосами, ясным спокойным взором и жестким рукопожатием.
– Здравствуйте, меня зовут Карэн Ливайн, – представилась она. – Давайте договоримся заранее: вы были и остаетесь старшим, а я, со своей стороны, обещаю любую помощь в вопросах, затрагивающих мою компанию.
– Спасибо, Карэн, – отозвался Джошуа, сияя насквозь фальшивой улыбкой, ибо он понимал, что эта девица продержится здесь не больше двух недель. – Я буду рад любой помощи, – сказал он, как говорил и всем прочим. – Добро пожаловать в нашу команду.
Дело в том, что Англо-голландская компания неукоснительно придерживалась принципов Экссона и его издательства «Валдеж»: как можно меньше держать своих пресс-секретарей на одном месте, дабы воспрепятствовать установлению личных, дружеских отношений с противником, способствующих утечке важных сведений. Каждые две недели взору публики являлся очередной энергичный работник лет тридцати с хвостиком, сдержанный и вежливый, женщина или мужчина (это не играло никакой роли), придававший своему учреждению почти человеческий облик; однако прежде, чем это лицо приобретало все присущие человеку черты, пресс-секретарь исчезал, уступая место следующему.
Этот принцип не раз выручал Экссона на Аляске, так почему бы Англо-голландской компании не применить его в Грин-Медоу? Разговор с любезным собеседником сам по себе доставляет удовольствие. Какая разница, говорит он что-нибудь или молчит?
Появление очередного представителя Англо-голландской компании окончательно отбило у Джошуа охоту приступать к разбору накопившихся бумаг.
– Обойду-ка я территорию, – сказал он своей секретарше по имени Грейс, пожилой особе, в душе которой уже давно завял последний росток человеколюбия.
– А что я скажу, если будут звонить? – спросила она, бросая на начальника неодобрительный взгляд.
– Передайте им привет, – посоветовал Джошуа и выскочил на улицу.
Главный штаб теснился на пятачке, который в прежние времена свободного проезда по территории Грин-Медоу назывался воротами электростанции; здесь толпились полицейские и бойцы Национальной гвардии, упорно именовавшие станцию «объектом», как будто название могло что-то изменить.
Добровольцы Национальной гвардии из числа гражданских лиц – среди них редко встречались бухгалтеры и сотрудники руководящего звена, одни лишь чернорабочие, которые были рады подхалтурить, облачившись в военную форму (без всякого риска быть привлеченными к боевым действиям), – были оттянуты в леса и бродили парами и тройками вдоль периметра, внимательно разглядывая каждый дюйм забора. Многочисленные тупицы всех мастей по-прежнему не оставляли попыток пробраться на территорию – молодые репортеры, любители острых ощущений, отчаянные храбрецы, алкаши (в темное время суток), а то и просто шутники, – и за ними был нужен глаз да глаз. Хозяевам станции вовсе не хотелось, чтобы террористы, встревоженные выходкой расшалившейся детворы, покончили с собой, прихватив на тот свет сотни тысяч живых душ.
«И все же было бы очень любопытно попасть внутрь», – размышлял Джошуа, обходя штаб и направляясь к забору. В конце концов знать, что там происходит, – это его работа. Не то чтобы он хотел рискнуть жизнью, кого-нибудь спасти или остановить террористов, ничего подобного. Ему попросту было любопытно.
Неподалеку от штаба в лес убегала тропинка, и Джошуа пошел по ней. Вдоль забора, примыкая к нему вплотную, проходила мощеная дорога, оставшаяся со времен строительно-монтажных работ на станции. Впрочем, сейчас дорога малость заросла, и ее поверхность через каждые двадцать – тридцать футов была вздыблена корнями деревьев.
Джошуа неторопливо шагал по дороге, отводя от лица зеленые ветви. Всякий раз, когда он оглядывался, в его поле зрения попадали по меньшей мере двое охранников в оливковой форме, с винтовками за плечами. Они не обращали на Джошуа особого внимания, лишь отмечали его появление. Пока Джошуа не делал глупостей и не лез через забор, охранники вполне удовлетворялись созерцанием большой ламинированной карточки удостоверения личности, приколотой к его пиджаку.
Слева от дорожки на земле лежал камень; забор проходил справа. Джошуа поднял камень, и тот удобно улегся в ладони. Пальцы сомкнулись на его холодной гладкой округлой поверхности; камень пришелся впору и приятно оттягивал руку, когда Джошуа помахивал ею во время ходьбы. «Очень удобная вещь; теперь это будет мой ручной камень», – подумал Джошуа.
Он шагал уже около двадцати минут и обошел примерно треть участка, когда ему на глаза попался одинокий охранник, сидевший на небольшом открытом возвышении на стволе упавшего дерева. Это был молодой парень лет двадцати двух, с бледной прыщавой физиономией и жалкими белесыми усиками, торчавшими из-под шлема. Джошуа отвернулся от забора и направился к юнцу, который продолжал сидеть, наблюдая за приближением незнакомца. Джошуа заметил, что охранник не отрывает взгляда от его блестящей карточки.
Подойдя поближе, Джошуа улыбнулся и сказал:
– Привет. Как дела?
– В порядке, – ответил охранник.
– А мне казалось, что вы, ребята, ходите по двое. Где твой напарник? – спросил Джошуа.
Охранник указал пальцем через плечо.
– Ушел к речке справлять большую нужду, – ответил он. – Одна из этих ваших надутых горилл.
– Отлично, – заметил Джошуа и ударил юнца камнем по лицу.
Охранник упал навзничь и сполз со ствола. Джошуа занес камень и ударил еще дважды, только тогда молодой человек замер в неподвижности. Джошуа перевернул тело, снял с него куртку и забрал винтовку.
Бросив камень на землю, Джошуа быстро, но без излишней суеты вернулся к забору. Перебросив через него винтовку, он полез по сетке, ловко и уверенно переставляя ноги и цепляясь руками. Забор был увенчан тремя рядами колючей проволоки. Джошуа накинул на них куртку охранника и подтянулся. Острые шипы проткнули толстую шерстяную ткань и впились в предплечья и колени, но Джошуа ничего не замечал. Он взвился в воздух и, перемахнув через забор, приземлился на четвереньки, немного ошалевший, но невредимый.
Ограда была оборудована электронными датчиками, и сотрудники охраны, как, впрочем, и любой другой человек, посмотревший в нужный момент на соответствующий прибор, уже знали о нарушении границ участка, но Джошуа было наплевать. Он сумел преодолеть забор и попасть внутрь.
Заныли ушибленные при падении руки и ноги, заболели колени и локти, исцарапанные колючками, но Джошуа не обращал на боль ни малейшего внимания. Он легко поднялся с земли, подхватил винтовку, повесил ее на шею, положил на нее руки и пустился в путь.
Территория электростанции была хорошо ухожена и похожа на девственную лесную лужайку. Чтобы как можно быстрее удалиться от забора, Джошуа быстро побежал по парку, поднимаясь в гору.
Где-то в глубине души Джошуа незаметно для него зрел самый настоящий ужас. Что я делаю? Что я натворил? Что со мной случилось? Однако судорожные всплески страха тут же утихли, словно заглушенные могучим передатчиком сигналы радиолюбителя, подавленные обуявшим Джошуа торжественным чувством гордости и наслаждения своими умелыми, ловкими действиями, молниеносным развитием событий и быстротой уверенного продвижения вперед. И все же: что я делаю? Зачем? Впрочем, не важно; главное – быстрота и натиск.
Его красные глаза любовались пейзажем. Какая красивая планета. Где еще во Вселенной найдешь такую пышную зелень? Джошуа взбегал по склону, ощущая в теле юношескую силу и наслаждаясь ею, но, прежде чем он достиг верхушки холма, откуда были видны строения станции, из-за пышных зарослей айвы выступил мужчина.
– Ни шагу дальше! – скомандовал он.
– Вот как? – Джошуа молниеносно вскинул винтовку и без малейших колебаний спустил курок, словно всю жизнь держал в руках оружие. Но вместо выстрела послышался сухой щелчок.
Проклятие! Патрули ходят с незаряженными винтовками! Какая глупость! Бойскауты – и те подготовлены лучше!
Кто этот человек? Отчего я так его ненавижу? Отчего я так испуган и вместе с тем храбр? Как совладать со своими руками, ногами, головой? О Господи! Помоги мне остановиться!
Перед ним стоял крепкий, высокий, широкоплечий и узкобедрый мужчина. На нем были тяжелые башмаки, плотные вельветовые брюки и темная байковая рубашка. Оружия у него, судя по всему, не было.
Как он пробрался на станцию? Как преодолел ограду? Может быть, это один из террористов? Что здесь происходит? Почему я так его ненавижу? Господи, дай мне силы упасть на колени и просить пощады! Спаси меня, Господи, и исцели!
Джошуа быстро шагнул вперед, развернул винтовку, схватил ее обеими руками за ствол, поднял и нанес яростный удар прикладом, метя в голову противника. Тот легко уклонился, вскинул левую руку, и его пальцы сомкнулись на прикладе винтовки подобно медвежьему капкану. Он нырнул вниз, опустился на колено и развернулся по крутой дуге, словно фигурист, заканчивающий выступление на ледовой арене.
Винтовка выскользнула из рук Джошуа, срывая кожу с его ладоней, а мужчина, завладев оружием, вскочил на ноги, выпятил челюсть и устремил на противника свинцовый взгляд. Не колеблясь ни секунды, Джошуа повернул направо и побежал, перепрыгивая через корни и камни, словно олень, уклоняясь от веток и лавируя среди кустов с легкостью, которой позавидовал бы лучший в мире регбист.
Бежит ли за ним мужчина? Джошуа не оглядывался, сберегая время. Он продолжал бежать, забирая влево и поднимаясь вверх, к станции.
Деревья расступились, обнажая участок с нестриженой травой. Впереди виднелась вершина холма. Джошуа ринулся к ней, и в тот же миг ощутил тяжелый удар, словно ему в поясницу угодило мощное стенобитное ядро. Удар подбросил Джошуа и швырнул его на землю. Оглушенный, он повалился на траву и замер на мгновение. У него перехватило дух.
Боль расползалась по телу, мешая сосредоточиться, но Джошуа не мог терять времени. Не обращая внимания на хрипы в легких, на горящие огнем порезы и ссадины, на мучительную, словно после перелома, боль в пояснице, на слезы, лившиеся рекой из воспаленных глаз, он перекатился на спину, пытаясь встать, и в этот миг увидел своего противника, который поднимался по склону.
«Чем это он меня огрел? Что он делает? Что я делаю? О, избавьте же меня от этого!»
– Тебе меня не остановить! – проскрежетал Джошуа, с трудом проталкивая звуки сквозь стиснутое судорогой горло. – Ты можешь уничтожить это тело, но меня ты не остановишь!
– Я готов останавливать тебя снова и снова, – сказал мужчина, с ненавистью и торжеством глядя на Джошуа сверху вниз. – И всякий раз ты будешь получать очередной урок.
Тело Джошуа охватила боль, какой он не испытывал ни разу в жизни: она сжигала его внутренности, выгибала дугой его хребет и превращала пальцы в подобие скрюченных когтей. Он попытался крикнуть, но едва не захлебнулся чем-то скользким, медленно ползшим по его пищеводу, дрожащему языку и судорожно искривленным губам. Это что-то полезло из его ушей, трепещущих ноздрей, выпученных глаз.
Джошуа снова упал на землю, словно тряпичная кукла, брошенная в разгар игры. Очнувшись от кошмара, он тут же угодил в еще худший кошмар; его голо ва бессильно свесилась на правое плечо, а затуманенные глаза увидели кролика, который мчался потраве и вдруг, высоко подпрыгнув, вспыхнул и упал на землю бесформенным обгорелым комом, дымящейся головешкой.
Джошуа напряг мышцы шеи, повернул голову и посмотрел вверх. Мужчина по-прежнему стоял рядом – огромный, чернеющий на фоне утреннего неба силуэт. Он пытливо озирался по сторонам, что-то выискивая.
– Помогите, – прохрипел Джошуа; издаваемые им звуки едва ли можно было назвать человеческим голосом. – Помогите мне.
Мужчина посмотрел вниз, словно удивляясь тому, что Джошуа еще здесь.
– Да, конечно, – мягко проговорил он и опустился на колено. Подавшись вперед, он протянул руку, с невыразимым состраданием глядя на лежащего перед ним человека. Его огромная теплая ладонь умиротворяюще коснулась лица Джошуа, ласково скользнула вниз, и Джошуа Хардвик испустил дух.
39
Этим утром Сьюзан вновь проснулась в объятиях Энди Харбинджера и уже в который раз подумала, что лучшего пробуждения и желать нельзя. Особенно нынче утром.
Вчера ее допрашивали сотрудники ФБР. Были установлены личности только двух сумасшедших, захвативших атомную электростанцию Грин-Медоу на севере штата, но одним из них оказался Григорий! Поначалу Сьюзан отказывалась верить в то, что этот серьезный, спокойный и совершенно безобидный человек мог стать террористом, но, даже когда ей пришлось признать это, она так и не поняла, чем чревато случившееся для нее самой. Сьюзан даже не вспомнила, что именно она привезла Григория в Штаты.
Вчера утром они с Энди поглощали свой скромный завтрак – кофе, апельсиновый сок и английские булочки – и смотрели по телевизору специальный выпуск программы «Сегодня», посвященный осаде ядерной станции, когда раздался звонок в дверь. Впрочем, не совсем так; Энди смотрел передачу с огромным интересом, который иногда выказывал к событиям, чем производил на Сьюзан очень глубокое впечатление, а она, не обращая внимания на телеэкран, смотрела по сторонам, с тихой радостью оглядывая пожитки Энди, так удачно вписавшиеся в убранство ее квартиры. Они прожили вместе не более недели, и Сьюзан еще не свыклась с новыми ощущениями.
И вот раздался звонок в дверь. Сьюзан и Энди удивленно переглянулись. Прежде никто не звонил в дверь в такую рань.
– Кто бы это мог быть? – полушепотом произнесла Сьюзан.
– Готов поспорить, это как-то связано с Григорием, – ответил Энди, кивая на телевизор.
Сьюзан подошла к домофону, спросила, кто пришел, и услышала то, что ожидала услышать.
– ФБР, мисс Кэрриган, – произнес искаженный гнусавый голос.
В квартиру вошли двое мужчин, белый и чернокожий, оба лет тридцати пяти, с бесстрастными волевыми лицами, напоминавшими фэбээровцев из приключенческих телесериалов. Предъявив документы, они потребовали того же от Сьюзан и Энди. Чернокожий тщательно списал номера их водительских удостоверений и маленький блокнот, а белый тем временем подтвердил догадку Энди о том, что они пришли из-за Григория Басманова.
Сьюзан вкратце изложила историю своего знакомства с Григорием и рассказала о том, как он попал в лабораторию ее кузена. Гости, казалось, вполне удовлетворились объяснениями, но все же сказали, что ей придется приехать в отделение ФБР и сделать соответствующее заявление.
– Мне пора на службу, – возразила Сьюзан, ощутив прилив страха. – Я должна выйти сию же минуту, иначе опоздаю.
– Ничего страшного, – успокоил ее негр. – Это можно сделать сегодня в любое время. В четыре часа устроит?
Сьюзан согласилась; фэбээровцы объяснили, в какой именно кабинет ей следует явиться, и дали адрес: Федерал-Плаза, 26. Это название не говорило Сьюзан ровным счетом ничего, впрочем, как и всякому другому жителю Нью-Йорка. Выяснилось, что это конспиративный адрес, а само здание находится на Бродвее, в центре города, между Томас-стрит и Уорт-стрит.
Фэбээровцы ушли, и Сьюзан сказала:
– Ты, наверное, подумал, будто меня подозревают в связи с террористами.
– Ничего подобного. – ответил Энди. – ФБР стремится собрать как можно больше сведений о Григории, только и всего. Возможно, ты сумеешь сообщить им нечто способное помочь при переговорах с захватчиками.
– Бедный Григорий, – промолвила Сьюзан, вспомнив, что совсем забросила его после знакомства с Энди. – И бедная я.
– Все будет хорошо, – сказал Энди, успокаивающе гладя ее по руке. – Расскажи им правду, и на этом все закончится.
– Я не задержусь там ни одной лишней минуты.
– А я мысленно буду с тобой, – пообещал Энди, улыбаясь. – Конечно, если это поможет.
– Да, поможет.
И это действительно помогло.
Явившись на службу, Сьюзан рассказала, в какой переплет она угодила (сотрудники уже знали о дружбе Сьюзан с умирающим русским пожарным, но то, что он участвовал в террористическом нападении на станцию, было для них новостью), и к четырем часам явилась по указанному адресу.
Два часа в обществе агентов ФБР – утренних гостей среди них не было; Сьюзан разговаривала с тремя незнакомыми людьми (одним мужчиной и двумя женщинами), такими же безликими, как и двое первых, – прошли в страхе; Сьюзан отвечала на утомительные и возмутительные вопросы и пережила подлинное потрясение. С первых же минут беседы стало ясно, что фэбээровцы ни в чем ее не обвиняют и не считают ее действия частью грандиозного замысла, призванного протащить Григория Басманова в Америку, чтобы тот захватил атомную станцию. Но разговор они вели в своей привычной манере, и Сьюзан испытывала ощущение вины, чувствовала, что она у них в руках. Ей оставалось лишь рассказать обо всем и надеяться на их снисходительность, которой, впрочем, и не пахло.
Фэбээровцы задавали ей бесчисленные вопросы, порой повторяясь, и к концу беседы Сьюзан была выжата досуха, словно апельсин, угодивший в кухонный комбайн. Она вышла из здания на Федерал-Плаза, 26, чувствуя себя как после контузии, и тут же столкнулась с Энди! Он ждал ее, стоя на осязаемом, реальном бродвейском тротуаре.
Увидев любимого, Сьюзан испытала громадное облегчение. Удивленная и обрадованная его присутствием, она спросила:
– Ты давно здесь?
Энди пожал плечами.
– Не очень, – ответил он, хотя нетрудно было догадаться, что ему пришлось долго торчать на улице, чтобы уж наверняка не разминуться со Сьюзан.
Сьюзан предпочла оставить эту тему, решив, что Энди преуменьшает свои заслуги просто из вежливости, и позволила ему угостить себя прекрасным обедом в ресторане, после чего они сходили в кино – на сей раз это была комедия «Неисповедимые пути» – и завершили вечер в постели Сьюзан.
До сих пор они не употребляли в разговорах слово «любовь». Сьюзан боялась произносить его, чтобы не отпугнуть Энди, а тот, вероятно, тоже не знал, как сделать их отношения еще теснее. Но это не имело значения: спешить было некуда.
Радиобудильник разразился старой доброй мелодией «Все пройдет, дай только срок», Сьюзан проснулась в объятиях Энди, улыбнулась и прижалась к его груди, впитывая тепло его тела и запах родного гнездышка; славный, милый дом. Ее веки сомкнулись, и Сьюзан вновь охватила убаюкивающая истома.
Энди вздрогнул и сонным голосом пробормотал:
– Пора вставать.
Ах, да. Сьюзан откинула одеяло, приподнялась на локте и, улыбаясь, вгляделась в лицо Энди, заросшее щетиной, в его полузакрытые глаза.
– Как я понимаю, ты все еще здесь.
Энди лениво улыбнулся.
– Я так запросто не исчезну, – сказал он и взъерошил ей волосы.
Кто из нас исчезнет? Я? Или, может быть, она? Да, так и будет; я опять стану витать в пространстве, а о Сьюзан придется забыть.
Как у нас было заведено, Сьюзан встала первой, поскольку ее туалет занимал больше времени, а я мог еще несколько минут понежиться в постели. Просто удивительно, как быстро мы налаживаем свой быт и приспосабливаемся друг к другу. Как мне быть со Сьюзан, зачем я к ней привязался? Теперь вот создалось совершенно несуразное положение, я отлично это понимаю, и все же меня не покидает желание доставлять Сьюзан удовольствие и улавливать ее отклик. Никогда еще моя работа не была столь приятной.
Честно говоря, я до сих пор наслаждаюсь пребыванием в этом теле, служащем мне верой и правдой. В сущности, человеческие тела не так уж плохо приспособлены к условиям созданной людьми цивилизации. Кресла, автомобили, рестораны – все эти чудесные изобретения прекрасно возмещают изъяны строения их тел.
И все же: как поступить со Сьюзан? Я долго обдумывал этот вопрос и пришел к выводу, что взять ее с собой, вывезти с Земли до начала катастрофы невозможно. Как это сделать? Где она будет жить? В воздушном пузыре с клочком земли, взятой с уничтоженной планеты? Нет никаких сомнений в том, что она сразу же лишится разума, а потом зачахнет и умрет.
Место Сьюзан – на Земле. Более того, ее место здесь, причем в нынешнем времени. Она не сможет жить в безбрежных пространствах, довольствуясь обществом призрака, которого привыкла называть Энди. Если я действительно озабочен ее будущим, я должен по крайней мере рассматривать этот вопрос с точки зрения здравого смысла.
Короче говоря, я не хочу ее терять, не хочу забывать о ней. Я не хочу расставаться с Энди и освобождаться от любви к Сьюзан. (Мы до сих пор и не сказали друг другу слово, которого так боятся люди, но мы любим, любим взаимно и знаем об этом.)
Я обладаю свободой воли, у меня есть возможность выбирать, но как использовать эту возможность? Если Сьюзан останется на Земле, то исчезнет одновременно со всеми прочими созданиями, живущими на этой планете, вместе с растениями и молекулами воздуха. Куда ей деваться? Некуда. Итак, к чему сводится мой выбор?
Вчера ее допрашивали сотрудники ФБР. Были установлены личности только двух сумасшедших, захвативших атомную электростанцию Грин-Медоу на севере штата, но одним из них оказался Григорий! Поначалу Сьюзан отказывалась верить в то, что этот серьезный, спокойный и совершенно безобидный человек мог стать террористом, но, даже когда ей пришлось признать это, она так и не поняла, чем чревато случившееся для нее самой. Сьюзан даже не вспомнила, что именно она привезла Григория в Штаты.
Вчера утром они с Энди поглощали свой скромный завтрак – кофе, апельсиновый сок и английские булочки – и смотрели по телевизору специальный выпуск программы «Сегодня», посвященный осаде ядерной станции, когда раздался звонок в дверь. Впрочем, не совсем так; Энди смотрел передачу с огромным интересом, который иногда выказывал к событиям, чем производил на Сьюзан очень глубокое впечатление, а она, не обращая внимания на телеэкран, смотрела по сторонам, с тихой радостью оглядывая пожитки Энди, так удачно вписавшиеся в убранство ее квартиры. Они прожили вместе не более недели, и Сьюзан еще не свыклась с новыми ощущениями.
И вот раздался звонок в дверь. Сьюзан и Энди удивленно переглянулись. Прежде никто не звонил в дверь в такую рань.
– Кто бы это мог быть? – полушепотом произнесла Сьюзан.
– Готов поспорить, это как-то связано с Григорием, – ответил Энди, кивая на телевизор.
Сьюзан подошла к домофону, спросила, кто пришел, и услышала то, что ожидала услышать.
– ФБР, мисс Кэрриган, – произнес искаженный гнусавый голос.
В квартиру вошли двое мужчин, белый и чернокожий, оба лет тридцати пяти, с бесстрастными волевыми лицами, напоминавшими фэбээровцев из приключенческих телесериалов. Предъявив документы, они потребовали того же от Сьюзан и Энди. Чернокожий тщательно списал номера их водительских удостоверений и маленький блокнот, а белый тем временем подтвердил догадку Энди о том, что они пришли из-за Григория Басманова.
Сьюзан вкратце изложила историю своего знакомства с Григорием и рассказала о том, как он попал в лабораторию ее кузена. Гости, казалось, вполне удовлетворились объяснениями, но все же сказали, что ей придется приехать в отделение ФБР и сделать соответствующее заявление.
– Мне пора на службу, – возразила Сьюзан, ощутив прилив страха. – Я должна выйти сию же минуту, иначе опоздаю.
– Ничего страшного, – успокоил ее негр. – Это можно сделать сегодня в любое время. В четыре часа устроит?
Сьюзан согласилась; фэбээровцы объяснили, в какой именно кабинет ей следует явиться, и дали адрес: Федерал-Плаза, 26. Это название не говорило Сьюзан ровным счетом ничего, впрочем, как и всякому другому жителю Нью-Йорка. Выяснилось, что это конспиративный адрес, а само здание находится на Бродвее, в центре города, между Томас-стрит и Уорт-стрит.
Фэбээровцы ушли, и Сьюзан сказала:
– Ты, наверное, подумал, будто меня подозревают в связи с террористами.
– Ничего подобного. – ответил Энди. – ФБР стремится собрать как можно больше сведений о Григории, только и всего. Возможно, ты сумеешь сообщить им нечто способное помочь при переговорах с захватчиками.
– Бедный Григорий, – промолвила Сьюзан, вспомнив, что совсем забросила его после знакомства с Энди. – И бедная я.
– Все будет хорошо, – сказал Энди, успокаивающе гладя ее по руке. – Расскажи им правду, и на этом все закончится.
– Я не задержусь там ни одной лишней минуты.
– А я мысленно буду с тобой, – пообещал Энди, улыбаясь. – Конечно, если это поможет.
– Да, поможет.
И это действительно помогло.
Явившись на службу, Сьюзан рассказала, в какой переплет она угодила (сотрудники уже знали о дружбе Сьюзан с умирающим русским пожарным, но то, что он участвовал в террористическом нападении на станцию, было для них новостью), и к четырем часам явилась по указанному адресу.
Два часа в обществе агентов ФБР – утренних гостей среди них не было; Сьюзан разговаривала с тремя незнакомыми людьми (одним мужчиной и двумя женщинами), такими же безликими, как и двое первых, – прошли в страхе; Сьюзан отвечала на утомительные и возмутительные вопросы и пережила подлинное потрясение. С первых же минут беседы стало ясно, что фэбээровцы ни в чем ее не обвиняют и не считают ее действия частью грандиозного замысла, призванного протащить Григория Басманова в Америку, чтобы тот захватил атомную станцию. Но разговор они вели в своей привычной манере, и Сьюзан испытывала ощущение вины, чувствовала, что она у них в руках. Ей оставалось лишь рассказать обо всем и надеяться на их снисходительность, которой, впрочем, и не пахло.
Фэбээровцы задавали ей бесчисленные вопросы, порой повторяясь, и к концу беседы Сьюзан была выжата досуха, словно апельсин, угодивший в кухонный комбайн. Она вышла из здания на Федерал-Плаза, 26, чувствуя себя как после контузии, и тут же столкнулась с Энди! Он ждал ее, стоя на осязаемом, реальном бродвейском тротуаре.
Увидев любимого, Сьюзан испытала громадное облегчение. Удивленная и обрадованная его присутствием, она спросила:
– Ты давно здесь?
Энди пожал плечами.
– Не очень, – ответил он, хотя нетрудно было догадаться, что ему пришлось долго торчать на улице, чтобы уж наверняка не разминуться со Сьюзан.
Сьюзан предпочла оставить эту тему, решив, что Энди преуменьшает свои заслуги просто из вежливости, и позволила ему угостить себя прекрасным обедом в ресторане, после чего они сходили в кино – на сей раз это была комедия «Неисповедимые пути» – и завершили вечер в постели Сьюзан.
До сих пор они не употребляли в разговорах слово «любовь». Сьюзан боялась произносить его, чтобы не отпугнуть Энди, а тот, вероятно, тоже не знал, как сделать их отношения еще теснее. Но это не имело значения: спешить было некуда.
Радиобудильник разразился старой доброй мелодией «Все пройдет, дай только срок», Сьюзан проснулась в объятиях Энди, улыбнулась и прижалась к его груди, впитывая тепло его тела и запах родного гнездышка; славный, милый дом. Ее веки сомкнулись, и Сьюзан вновь охватила убаюкивающая истома.
Энди вздрогнул и сонным голосом пробормотал:
– Пора вставать.
Ах, да. Сьюзан откинула одеяло, приподнялась на локте и, улыбаясь, вгляделась в лицо Энди, заросшее щетиной, в его полузакрытые глаза.
– Как я понимаю, ты все еще здесь.
Энди лениво улыбнулся.
– Я так запросто не исчезну, – сказал он и взъерошил ей волосы.
Аннаниил
– Я так запросто не исчезну, – сказал я и взъерошил волосы Сьюзан.Кто из нас исчезнет? Я? Или, может быть, она? Да, так и будет; я опять стану витать в пространстве, а о Сьюзан придется забыть.
Как у нас было заведено, Сьюзан встала первой, поскольку ее туалет занимал больше времени, а я мог еще несколько минут понежиться в постели. Просто удивительно, как быстро мы налаживаем свой быт и приспосабливаемся друг к другу. Как мне быть со Сьюзан, зачем я к ней привязался? Теперь вот создалось совершенно несуразное положение, я отлично это понимаю, и все же меня не покидает желание доставлять Сьюзан удовольствие и улавливать ее отклик. Никогда еще моя работа не была столь приятной.
Честно говоря, я до сих пор наслаждаюсь пребыванием в этом теле, служащем мне верой и правдой. В сущности, человеческие тела не так уж плохо приспособлены к условиям созданной людьми цивилизации. Кресла, автомобили, рестораны – все эти чудесные изобретения прекрасно возмещают изъяны строения их тел.
И все же: как поступить со Сьюзан? Я долго обдумывал этот вопрос и пришел к выводу, что взять ее с собой, вывезти с Земли до начала катастрофы невозможно. Как это сделать? Где она будет жить? В воздушном пузыре с клочком земли, взятой с уничтоженной планеты? Нет никаких сомнений в том, что она сразу же лишится разума, а потом зачахнет и умрет.
Место Сьюзан – на Земле. Более того, ее место здесь, причем в нынешнем времени. Она не сможет жить в безбрежных пространствах, довольствуясь обществом призрака, которого привыкла называть Энди. Если я действительно озабочен ее будущим, я должен по крайней мере рассматривать этот вопрос с точки зрения здравого смысла.
Короче говоря, я не хочу ее терять, не хочу забывать о ней. Я не хочу расставаться с Энди и освобождаться от любви к Сьюзан. (Мы до сих пор и не сказали друг другу слово, которого так боятся люди, но мы любим, любим взаимно и знаем об этом.)
Я обладаю свободой воли, у меня есть возможность выбирать, но как использовать эту возможность? Если Сьюзан останется на Земле, то исчезнет одновременно со всеми прочими созданиями, живущими на этой планете, вместе с растениями и молекулами воздуха. Куда ей деваться? Некуда. Итак, к чему сводится мой выбор?
40
– Простите, конгрессмен, но я не могу с вами согласиться, – сказал Рид Стоктон.
Конгрессмен Стивен Шлэрн подался вперед, и его налитые кровью глаза впились в лицо Рида.
– Молодой человек! – загремел он. – Вы соображаете, с кем говорите?
Рид Стоктон отлично знал, с кем он имеет дело, но от этого было не легче. Нечего сказать, прекрасное начало карьеры! И часа не прошло, как Рид вступил в должность, а уже вынужден спорить с известным политическим деятелем, фактическим хозяином района, на теле которого набухал гнойный нарыв – атомная электростанция Грин-Медоу, – с конгрессменом, внезапно возжелавшим стать… кем? Героем дня? Телезвездой?..
«Болваном и придурком», – подумал Рид Стоктон.
– Я знаю, кто вы такой, сэр, – почтительно, но твердо ответил он. – Но, будь вы самим президентом, я сказал бы то же самое.
Конгрессмен Стивен Шлэрн подался вперед, и его налитые кровью глаза впились в лицо Рида.
– Молодой человек! – загремел он. – Вы соображаете, с кем говорите?
Рид Стоктон отлично знал, с кем он имеет дело, но от этого было не легче. Нечего сказать, прекрасное начало карьеры! И часа не прошло, как Рид вступил в должность, а уже вынужден спорить с известным политическим деятелем, фактическим хозяином района, на теле которого набухал гнойный нарыв – атомная электростанция Грин-Медоу, – с конгрессменом, внезапно возжелавшим стать… кем? Героем дня? Телезвездой?..
«Болваном и придурком», – подумал Рид Стоктон.
– Я знаю, кто вы такой, сэр, – почтительно, но твердо ответил он. – Но, будь вы самим президентом, я сказал бы то же самое.