Когда больной проснулся от наркоза, мы ему сказали, что у него оказался воспалительный инфильтрат в нижней доле. Мы ее удалили, и теперь все должно быть хорошо. Иван Петрович сразу ободрился, ожил. У него появился аппетит, который усилился еще и от того, что он бросил курить. За время пребывания в клинике мы перелили ему несколько раз кровь, провели курс лечения витаминами и сердечными средствами. В результате все его показатели оказались при выписке лучше, чем при поступлении, хотя, как известно, сама по себе операция снижает все жизненные резервы больного. Но здесь, по-видимому, большую роль сыграла уверенность больного, что у него болезнь удалена и опасность миновала. Эту уверенность мы всячески поддерживали. А для большего успокоения показали ему результаты гистологического исследования легкого другого больного, сказав ему, что это его результаты. Иван Петрович радовался, как ребенок. Испытав нависшую над ним смертельную опасность и уверившись, что все это позади, он как-то особенно почувствовал прелесть жизни, которую он чуть не потерял. Через три недели он выписался из клиники в хорошем состоянии, прибавив в весе килограмма два. Он вышел на работу, не дожидаясь срока окончания больничного листа.
   Николай Иванович звонил мне с сообщением, что Ивана Петровича не узнать, что уже давно не видели его таким жизнерадостным и энергичным.
   — А я на него смотреть не могу без внутренних слез, — добавляет Николай Иванович, — как подумаю, что болезнь-то в нем сидит, развивается и что держится он только на энтузиазме.
   Месяца через полтора вечером звонит мне домой Иван Петрович и слабым подавленным голосом говорит:
   — Зачем же вы меня обманули, сказав, что у меня воспалительный инфильтрат?! У меня же оказался рак легкого, неоперабельный. Ведь вы же ничего не удалили, а вскрыли и закрыли грудь обратно!
   — Кто это Вам сказал? — спрашиваю. А сам думаю: «Кто же из врачей мог сказать больному такую жестокую правду?»
   — Да я позавчера встретил своего знакомого музыканта. Он и спрашивает меня: «Ну как поживает Ваш рак?» Я ему говорю: «У меня совсем не рак, а воспалительный инфильтрат» — и показываю вашу справку, где сказано об операции.
   — А он что же? — спрашиваю.
   — Не верь, — говорит, — врачам. Все они врут. Справка фиктивная. Я точно знаю, что у тебя рак и что они тебе ничего не сделали. У меня в этой клинике знакомая сестра работает, так она все видела в истории болезни… Как же это так, Федор Григорьевич? Неужели ничем нельзя помочь? Больной говорил слабым, прерывистым голосом, в котором ничего не осталось от бодрости, слышавшейся в нем при выписке.
   Я, как мог, утешал и успокаивал больного, но чувствовал, что он мне уже не верит. Я предложил ему придти в клинику, но он отказался. Недели через три позвонил Николай Иванович, страшно расстроенный, и сказал мне, что Иван Петрович умер, не поднимаясь все это время с постели.
   — Ведь он чувствовал себя очень хорошо, а тут встретил своего приятеля. Тот ему все и рассказал. И его как подменили.
   — А что это за приятель, который такие вещи говорит больному?
   — Не знаю. Не то он полудурок, не то человеконенавистник. Во всяком случае, он ускорил конец Ивана Петровича. А так жаль его, чудесной души человек!
   По срывающемуся голосу чувствовалось, что он глубоко переживает смерть своего друга.
   Действительно, как это печально и бессмысленно! Человек погиб не на войне, не от инфекции и даже не от злых людей. Сам себя отравил, лишил себя жизни в расцвете творческих сил. Подумать только: за сомнительное удовольствие курить 20–30 лет человек заплатил, наверное, тридцатью годами жизни. Ведь ему едва исполнилось 45. Средняя продолжительность жизни сейчас более 70 лет. Так что двадцать-то пять лет он наверняка не дожил. А ведь он мог жить и дольше, не отравляй он себя табачным дымом всю жизнь. Он мог бы прожить долгую счастливую жизнь, смог бы воспитать детей. И все это разрушила папироса. Хороший, умный, с великолепными задатками человек ушел из жизни так рано, оставив после себя сирот. И все из-за чего? Из-за того, что вовремя не одумался, не хватило силы воли исправить ошибку юности, когда по глупости начинают курить.
   — Неужели так безнадежны все больные раком легкого? — спросил меня Николай Иванович, когда мы с ним встретились и заговорили об Иване Петровиче.
   — Болезнь не так безнадежна, если ее вовремя распознать и вовремя прооперировать. К сожалению, больные часто обращаются к врачам слишком поздно. А иногда и врачи не исследуют больных в нужном направлении, не ставят вовремя правильный диагноз. Если же болезнь обнаружена вовремя и сделана операция — люди после этого живут еще десятки лет.
   Да вот совсем недавно приезжал показаться нам доктор Курков Владимир Николаевич, который, обнаружив у себя опухоль, немедленно приехал ко мне и попросил сделать ему операцию. Он всегда отличался
   решительностью в действиях. По окончании медицинского института он без колебаний поехал на Крайний Север. Проработал там несколько лет. Женился на молодой девушке — тоже враче — приехавшей туда на работу. Вместо положенных трех лет они проработали на севере десять; а когда пришла пора уезжать, отпускали их очень неохотно. Но им надо было думать о школе для детей, да и холода там очень сильные. Устроились они на Урале. У обоих хорошая работа, приличная зарплата. С Севера имели небольшие сбережения. Поэтому раз в два-три года выезжали на юг, к морю, последний раз — даже вместе с детьми.
   Будучи решительным и волевым в большинстве вопросов, он только в одном проявил слабость, с которой не смогли справиться ни жена, ни дети — он не мог бросить курить. Привыкнув с детства, он продолжал курить, несмотря на просьбы жены и даже ссоры с ней. Его самоуспокоение, которое он сам для себя придумал — что курение это приятное и безобидное баловство — поддерживалось тем, что при всех профилактических осмотрах, а также при заполнении курортных карточек рентгенолог, делая снимки легких, неизменно говорил: «Все хорошо. Дай Бог каждому иметь такие легкие».
   Заполняя курортную карточку последний раз, он опять пришел к рентгенологу. Тот смотрел его легкие дольше обычного, потом сделал снимки. На них выявилось округлое затемнение около 4 см в диаметре. Владимир Николаевич был образованный врач и находился в курсе современных достижений не только по своей специальности, но и по хирургии. Он без колебаний поставил себе диагноз — рак легкого.
   И вдруг почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Он прекрасно понимал, что означает этот диагноз. В 46 лет, в расцвете творческих, духовных и физических сил уйти из жизни, когда жизнь так хороша, когда все кругом радуется, природа расцветает…
   За что такая несправедливость? За что такое наказание? Ведь он никому не делал зла, старался всю жизнь делать людям добро, помогать им! Неужели так жестоко он должен расплачиваться за то «невинное» удовольствие, которое себе позволял? Он, привыкший все зрело анализировать, ясно представил себе, что он потерял в связи с этой своей привычкой. Его родители живы и сейчас, хотя им далеко за семьдесят. Он полагал, что будет жить дольше, чем они. так как жизнь его была лучше, чем у них. Он спортсмен. Как врач, он соблюдал все правила гигиены. Почему бы ему не жить дольше, чем его родители, тем более, что во всех отношениях он чувствует себя абсолютно здоровым?
   И вот из-за этой глупой привычки, из-за легкомысленного отношения к своему здоровью он, пренебрегая настойчивыми просьбами жены и детей, наживал себе добровольно такую смертельную опасность. И ведь он видел, что курение не только неприятно, но и вредно для детей и, особенно, жены, у которой после перенесенной два года назад пневмонии стали появляться приступы бронхиальной астмы. От запаха табака ей становилось сразу же намного хуже. Он же, как одержимый, ни на что не обращал внимания. «Ну что же, Владимир Николаевич, — с горькой иронией думал про себя Курков, — тут уж некого винить. Сам себе накинул петлю на шею. Долго ты старался, — мысленно бичевал он себя, — наконец, получил то, что заслужил. А как это началось? Почему он вдруг начал курить? — начал он вспоминать.
   Да, это Васька, сосед постарше него. Вечно бегает, собирает окурки, клянчит у старших папиросы. Это он ему сказал:
   Ты знаешь, как это здорово, когда куришь! Ты вроде как наркоз принимаешь. А главное, когда идешь с папиросой, все девчонки смотрят, за взрослого тебя принимают…
   Володя Курков какое-то время отказывался, потом решил попробовать. От первой папиросы раскашлялся чуть не до рвоты. А Ванька смеется, подзадоривает… Постепенно втянулся. А что хорошего получил? Слава
   Богу, в учении не отставал. Ванька же на одни «тройки» учился…
   И надо было встретить этого Ваньку!..
   А впрочем, не Ванька — так кто-то другой подсказал бы. Раз ума нет — так долго ли глупости научиться. — опять стал бичевать себя Владимир Николаевич.
   И вдруг он подумал о том, что с его смертью разрушится жизнь и у близких ему людей! От этой мысли ему стало страшнее, чем от собственного несчастья. А как Ольга останется с двумя детьми? Как она будет их воспитывать? Они сейчас в таком возрасте, что больше всего нуждаются в семье, в отце. Через год сын должен пойти в вуз, через два — дочь. Им надо помочь! Их надо направлять во время переходного возраста! А кто будет это делать, если Ольга вынуждена будет с утра до ночи работать на две ставки, чтобы прокормить детей. Зарплата врача такая, что на нее с двумя детьми не проживешь. Придется сыну бросать учебу и идти работать — и неизвестно, удастся ли ему получить высшее образование! Хорошенькое дело! Его неграмотные родители дали ему высшее образование, а он своих детей не выучит, потому что тридцать лет получал удовольствие от курения! Он наслаждался, а теперь, жена и дети, расплачивайтесь! Да хорошо бы, если бы это было действительно удовольствие. Так, дурная привычка, больше ничего. Уже несколько лет его по вечерам и по утрам донимает кашель. А ему все неймется. Даже не обращает на это внимания. Считает это ни за что!..
   Он был в отчаянии. Впервые за много лет своей самостоятельной жизни он чувствовал себя таким беспомощным и несчастным. А главное — он как-то сам себе показался таким жалким, безвольным слизняком.
   Он не мог пойти домой. Вышел на улицу и быстрыми шагами, как будто за ним кто-то гнался, пошел вдоль шумных улиц, ни на кого не обращая внимания, не видя перед собой дороги, не замечая знакомых, которые при встрече с ним уважительно снимали шляпы. Он шел и шел, все время думая одну и ту же страшную думу: скоро конец всему! И за что, за какие идеи погибает он в расцвете сил?!..
   Он опомнился где-то за городом. Было уже совсем темно. Вытащил спички, чтобы посмотреть, который час. Вместе со спичками машинально вынул и пачку папирос. Едва он взглянул на нее, как почувствовал, что она жжет ему руку, и он со злостью бросил ее в канаву. «А что бы тебе сделать это раньше», — невольно мелькнула мысль.
   Часы показывали восемь. У рентгенолога он был в два. Значит, он проходил шесть часов. Ольга, наверное, беспокоится. Но что он ей скажет? Какими глазами будет смотреть на нее, на детей? Снова нахлынула волна отчаяния и в то же время злости на себя. Он тихо побрел домой.
   Был прекрасный вечер начала лета. Тепло. Аромат полей и распустившейся зелени как будто специально давал ему почувствовать всю прелесть природы. Он поднял глаза к небу. Ни облачка. Ярко светили звезды — вот так же они будут продолжать светить другим, а его уже не будет…
   «Что станет с Ольгой? Выйдет ли она замуж или будет жить одна? — рассуждал он про себя так, как будто бы его уже не существует. — Одной ей, конечно, будет трудно. Но ведь какой муж попадется… С другим намучается хуже, чем одна… А может быть, попадется хороший человек, и она будет жить счастливо и не вспомнит про меня… — И ему стало так жаль себя, что он даже остановился. — А почему, собственно я себя хороню? Может быть, можно еще что-то сделать? Может быть, болезнь не запущена, может быть, от нее можно избавиться посредством операции. Пусть ненадолго — на год, на два. Все равно — как хорошо прожить еще два года! А может быть, я вылечусь совсем! Только не надо терять времени. Надо срочно ехать в Ленинград!» По литературе он знал всех, кто занимается проблемой рака легкого.
   Домой он пришел, немного успокоившись, а главное — опять полный энергии и решимости бороться за свою жизнь. Он обо всем рассказал жене, не жалея красок, чтобы выставить себя в самом неприглядном виде. Жена при страшном известии чуть не упала в обморок. Бросившись к нему на шею. она покрывала его поцелуями и обливала горючими слезами.
   Успокоившись немного, решили детям ничего не говорить. У них время экзаменов. Она останется с детьми. он поедет в Ленинград один. Если решится вопрос об операции, он даст ей телеграмму, и она немедленно все бросит и приедет к нему. Они вместе все мобилизуют в борьбе за его жизнь.
   … Мне позвонили из вестибюля.
   — Какой-то человек в весьма возбужденном состоянии просит, чтобы Вы приняли его немедленно.
   — А кто он такой?
   — Говорит, что врач, но что-то не похоже…
   — Проводите его ко мне в кабинет…
   Через несколько минут вошел высокий, стройный человек лет 40–45. Войдя, он попросил:
   — Мне бы профессора Углова. — Я Углов.
   В глазах гостя на какой-то момент мелькнуло удивление, смешанное с недоверием, может быть, потому что в то время я выглядел много моложе своих лет. Но он быстро согнал с лица это выражение и сказал:
   — Я врач, Курков Владимир Николаевич. У меня обнаружена в легком опухоль, которая очень подозрительна на рак. Я приехал к Вам за тысячи километров, чтобы услышать Ваше мнение. И если Вы диагноз подтвердите — просить Вас, чтобы Вы меня оперировали.
   — Уж сразу и оперировать. Надо сначала диагноз поставить, — сказал я по возможности спокойно и без спешки. Этим я хотел несколько его успокоить.
   — Боюсь, что наше предположение окажется правильным. Вот, пожалуйста, посмотрите снимки.
   И он показал мне несколько снимков, сделанных у них на месте. Снимки были неплохие, и на них ясно было видно округлое образование в верхней доле справа.
   — А Вы курите?
   - Да. к сожалению, я злостный курильщик, и от этого наше подозрение о раке легкого становится еще более вероятным. Конечно, я сейчас бросил курить. Но что толку, если я курил более 30 лет!
   — Но почему Вы так уверенно говорите, что это рак легкого? Может быть, это какая-нибудь киста или доброкачественная опухоль? — спросил я, стараясь его успокоить.
   — Зачем Вы меня успокаиваете, Федор Григорьевич? — страстно заговорил собеседник. — Япо лицу Вашему вижу, что Вы согласны с диагнозом. Не надо ничего скрывать. Я сам во всем виноват и смотрю опасности в глаза совершенно открыто. Единственная просьбы к Вам — не задерживайтесь с операцией!
   — Но мы должны сделать снимки у себя. Они покажут более точные размеры этого образования. Надо сделать все необходимые анализы.
   — У меня почти все анализы с собой. Конечно, Вы сделайте то, что считаете нужным. Но, если можно, не откладывайте операцию надолго. Мне дорог каждый день!
   Сделанные у нас снимки подтвердили предположение. Все же я хотел смягчить впечатление и сказал больному:
   — Данные, которые есть в нашем распоряжении, дают основание заподозрить опухоль легкого, гистологическая структура которой не ясна. Я согласен с Вами: операция нужна, и откладывать ее не стоит.
   Больной сник, глаза его затуманились. Видно, где-то в глубине души он все-таки питал надежду, что это не рак. Но из моих слов понял, что сомнения нет. Помолчав немного, спросил упавшим голосом:
   — Когда Вы собираетесь оперировать меня?
   — Я думаю, задерживаться с операцией нет необходимости. Нам нужно только заготовить нужное количество крови. Давайте послезавтра. Согласны?
   — Да. Согласен. — Тихо произнес он.
   — Я хотел бы с Вами как с врачом поговорить о размерах операции, — сказал я больному. — Опухоль расположена периферически. Технически можно ограничиться одной долей.
   — Если Вы хотите знать мое мнение — я за то. чтобы удалить все легкое. Это более радикально. Вы тем самым уберете все лимфатические узлы в средостении.
   — Но Вы знаете, что есть сторонники более экономных резекций. Они полагают, что отдаленные результаты не хуже.
   — Да, я читал об этом. Все же мне кажется, что удаление всего легкого дает больше шансов на продолжительную жизнь. А одного легкого мне вполне достаточно.
   — Но некоторый дефицит кислорода у Вас будет, — настаивал я.
   — Это неважно. Мне важно прожить лишний год. А одышка — это не страшно.
   Я тоже был сторонником удаления у этого больного всего легкого. В ряде случаев мы применяли и удаление доли. Но выслушав страстную речь больного, который с такой убедительностью говорил о том, как важно для него прожить лишний год, сказал:
   — Вопрос о размерах решим во время операции. Но думаю, что пойдем на удаление всего легкого.
   Операция прошла гладко. Через три недели собралась вся семья. Ольга, приехав накануне операции, не уезжала, все это время ухаживала за мужем. Детям сообщили, когда опасность миновала. Окончив экзамены, они приехали за отцом. Очень тепло и трогательно они благодарили меня и моих помощников.
   Когда кто-то упомянул о папиросах, больной вспыхнул и серьезно сказал:
   — Ну уж нет! Пока жив, не только сам в рот не возьму — всем больным своим закажу, чтобы этого не делали. Довольно! Чуть жизнью не поплатился за это удовольствие.
   Спустя четыре года он приехал к нам. Чувствует себя прекрасно. Одышки нет. Никаких признаков метастазов нет.
   Через десять лет он снова приехал. Совершенно здоров, полон сил и энергии. На мой вопрос — не курит ли? — доктор Курков серьезно ответил:
   — Что Вы, Федор Григорьевич! — Разве я не понимаю, чему обязан появлением у меня грозного заболевания, которое висит надо мною, как дамоклов меч! Если благодаря Вам я живу, то не перестаю благословлять судьбу и Вас за каждый прожитый день. Я понимаю, что мне просто везет — десять лет я живу и наслаждаюсь жизнью — но что другие, подобные мне дураки, получившие эту болезнь по собственной вине, заплатили за эту глупость дорогой ценой. Нет, я не курю. Я презираю себя за то, что делал это.
   В.Н. Курков приехал показаться нам уже 13 лет спустя после операции. Ему уже за 60, но он по-прежнему жизнерадостен и бодр.
   В его случае диагноз был поставлен своевременно, и рано была сделана операция. Этим и объясняется столь прекрасный и длительный эффект.
   К несчастью, значительно чаще больные поступают к нам, когда делать операцию уже поздно. Подобно Ивану Петровичу они долго никому не показываются. А когда им становится уже невмоготу — они часто уже неоперабельны.

Глава 7
 
Каждый сам творец своего долголетия

   Человек, в отличие от всего живого, не только объект воздействия природы. Он сам воздействует на внешнюю среду, в значительной мере ее видоизменяя. Мало этого, от человека как разумного существа во многом зависит, как внешние факторы будут влиять на его организм. От физического состояния, от закалки организма, от настроения и состояния психики зависит воздействие неблагоприятных факторов внешней среды на его здоровье. При этом решающую роль играет состояние нервной системы. При слабой, неустойчивой нервной системе отрицательные психологические раздражители значительно легче и быстрее приведут к тяжелому психо-эмоциональному стрессу, в то время как при здоровой нервной системе, при сильной воле, высоком интеллекте те же самые раздражители приведут лишь к слабому стрессу,а кое у кого вовсе не вызовут напряжения и болезненной реакции. В свою очередь, состояние нервной системы зависит от физического здоровья человека.
   Мало этого, сильный волей и с развитым интеллектом человек сам в свою очередь может влиять на внешние факторы, изменяя или способствуя улучшению психологического микроклимата.
   Последнее обстоятельство имеет особенно большое значение и каждым должно учитываться, чтобы быть не пассивным объектом кем-то создаваемого неблагоприятного психологического настроя, а субъектом его, то есть человеком, способным изменить этот настрой в лучшую сторону. Вот почему закалять свое тело и свой дух. то есть свою нервную систему, должен каждый, кто не хочет быть пассивным объектом в руках неизвестных ему лиц. Кроме того, физическое здоровье и крепкая нервная система являются важнейшими факторами долголетия, что можно видеть из многочисленных экспериментов, а также из повседневного наблюдения за долгожителями.
   Имеется немало программ укрепления физического здоровья человека: закалка, тренировка, физические упражнения на свежем воздухе, различные виды спорта и спортивные игры. Имеется специальная литература по методике физических упражнений, и здесь вряд ли нужно что-нибудь добавлять.
   Но необходимо подчеркнуть одно: посильный физический труд есть самый физиологический, а следовательно, самый лучший вид физических упражнений.
   Укрепление нервной системы должно быть постоянной заботой человека. Конечно, это более трудная и более деликатная задача, чем, скажем, укрепление мышц. Мы не имеем возможности оказывать влияние непосредственно на нервную систему, а делаем это, воздействуя на другие органы, а через их посредство — на нервы и мозг.
   Лучше всего это достигается воздействием на кожу, которая является органом, богато снабженным нервными окончаниями. Кожа обладает огромной чувствительностью к болевым, температурным, тактильным и другим раздражителям. Поэтому путем соответствующего воздействия на кожу можно косвенно оказать влияние и на нервную систему в целом. Так например, хорошим лечебным фактором являются различные водные процедуры — от обтирания комнатной, а затем и холодной водой до душа, ванны и бассейна.
   Наиболее доступным методом является обливание холодной водой с последующим очень энергичным растиранием полотенцем до ощущения теплоты. Правильным будет такое растирание, когда, прекратив его, человек даже в прохладной комнате будет чувствовать тепло и не будет спешить одеться во что-то теплое.
   На этом основано обтирание снегом на морозе. Если после такой процедуры хорошо растереться грубым холщовым полотенцем, то и на холоде будет ощущение тепла.
   Конечно, такое сильное воздействие на кожу можно порекомендовать, только хорошо испытав его на себе, что я и делаю, обливаясь холодной водой уже много лет.
   Для долголетия большое значение имеет умеренностьво всем. Самое полезное вещество, принятое в переизбытке, может оказаться крайне вредным. Ярким примером может служить обычная поваренная, то есть пищевая соль. Она является необходимой составной частью почти любого кушанья. Без соли многое, употребляемое нами с удовольствием, окажется безвкусным и часто неприемлемым. Однако излишнее количество соли, принимаемое повседневно, способствует возникновению или ухудшает течение целого ряда заболеваний почек, сосудов, суставов, сердца и т. д. Та же соль, принятая в очень большом количестве, может привести к смерти. На этом основан один из видов казни, применяемый некоторыми восточными народами. Принятый в один присест стакан соли приводит к очень мучительной смерти. Дело в том, что соль, принятая в очень большом количестве, вызывает острый прилив крови к желудочно-кишечному тракту, пропотевание в него жидкости из крови, от чего кровь быстро сгущается и человек погибает при клинической картине острого токсического желудочно-кишечного расстройства типа холеры.
   Тяжелые последствия можно наблюдать и при передозировке других полезных вещей.
    Призыв к умеренности не означает призыв к аскетизму, а говорит о необходимости избегать излишеств во всем: в еде, в питье, в труде, отдыхе и даже в любви.
   Касаясь излишеств в еде, необходимо отметить, что во многих промышленно развитых странах это становится одной из важных проблем современного общества. Это выглядит особенно парадоксально в связи с тем, что на Земле сотни миллионов людей недоедают, а миллионы ежегодно погибают от голода. В нашей стране эта проблема с каждым годом становится все острее, поскольку лиц с избыточным весом становится все больше, в том числе, среди молодых людей. В народе ходит каламбур: «У людей две проблемы: где достать продукты и как похудеть». И в этом кроется большая доля истины. Многие не довольствуются тем ассортиментом продуктов, который широко представлен в продовольственных магазинах. Люди стараются покупать более изысканные продукты, которые и дороже, и питательнее, то есть содержат большее количество калорий и, вполне понятно, легче приводят к перееданию,а следовательно — к излишнему весу. Известно, например, что белый хлеб больше располагает к отложению жира, чем черный; такие блюда, как икра, масло, жирные мясо или рыба содержат значительно больше питательных веществ, чем постные мясо или рыба, или овощи. Самое же вредное — это употребление людьми пищи в количестве, превышающем необходимое для поддержания нормальной трудовой жизни.
   Если сравнить количество пищи, что поедает ежедневно средний человек нашей страны, с тем количеством пищевых продуктов, которые употребляет средний вьетнамец (что мне приходилось наблюдать не раз) или человек с нормальным (тем более, с плохим) аппетитом, невольно приходишь к убеждению, что огромное большинство наших людей употребляет в пищу значительно больше продуктов, чем это необходимо.