Страница:
Барабаны больше не стучат – по ним прошлись копытами взбешенные кони.
Солнце стояло высоко в зените, и ему было немного жарко. Плечи слегка пощипывало. Он наклонил голову и увидел, что они у него громадные, мускулистые, широкие и покрыты смуглой бархатистой кожей. Но он не знал, нормально ли это. Он даже не вполне представлял себе, что, собственно, он такое. И еще долгое время потом думал, что именно так и рождаются люди – верхом на черном коне, посреди знойной степи, а на горизонте громоздятся невиданные черные пятна (кто же знал, что это горы? и кто же знал, что это горизонт?).
Самаэль не солгал и тогда, когда рассказывал о найденном в седельной сумке мешочке с круглыми желтяками, за которые он получил первую в этом существовании еду и вино. И о том, что случилось, когда он выхлебал с жадностью весь кувшин, тоже сказал правду.
Его бедная память взорвалась голосами, которые пытались до него докричаться, воплями и стонами, которые пытались воззвать к его милосердию, грозными окриками, которые опирались на его безотчетный страх, и неведомыми звуками, которые потом оказались музыкой, но тогда он об этом не подозревал.
Гигант очнулся с больной головой. Харчевня была разгромлена им основательно и бесповоротно. Он отдал хозяину целую пригоршню желтяков, и тот проводил его в дорогу, осыпая не подходящими к ситуации проклятиями, а бесконечными благословлениями. На эти деньги он мог отстроить несколько таких харчевен.
Из ночного бреда в памяти Самаэля накрепко засели несколько вещей: первая – пещера, которая находилась значительно выше (тут надо сразу оговориться, что чувство ориентации в пространстве у него было отменное, как у перелетной птицы). Название Онодонга тоже мелькало на краю сознания, но с самой пещерой долгое время не было связано, пока наконец он не повыспрашивал об этом у разных людей и не связал воедино разрозненные свои знания. О том, что искать в этой пещере, он уже не знал, но этот вопрос и не интересовал мятущегося исполина. Ему казалось, что вся его жизнь зависит от этих поисков.
Он побывал во многих городах. Путешествовал и на западе, добравшись до Мерроэ и Тевера, посетил Сараган, где ему предлагали целое состояние за того злобного демона, на котором он странствовал. Видел он и Хадрамаут, где ему сообщили о том, что необъятная земля, по которой он странствует, не одна в этом мире, а есть еще несколько континентов: Имана, Джемар, Алан и Гобир. Из них Имана равна по величине Варду, ну разве что немного меньше. А остальные сильно отличаются по величине. Вард гуще всех населен, а самый безлюдный – Гобир. Но это еще ни о чем не говорило страннику.
Наконец он попал в государства востока – и его потрясли богатства Бали, Эреду и Сихема. А еще он стал свидетелем тому, как у этого мира появился новый владыка – молодой фаррский завоеватель, аита Зу-Л-Карнайн. Успехи юного полководца, за короткий срок создавшего целую империю и сумевшего удержать ее от распада, не давали покоя Самаэлю. И он вспомнил, что ему самому было нужно.
С тех пор у гиганта не было ни минуты покоя: он искал способы претворить в жизнь свою мечту. Пока наконец не достиг в своих странствиях земель варваров. Это были бесконечно богатые земли, и населяли их бесконечно разобщенные племена. Искусные охотники, следопыты и рыболовы, красивые, могучие, здоровые люди прозябали в невежестве и нищете, поклоняясь стихиям и духам животных. И Самаэль решил, что именно они станут основой основ его империи. Законы, которым подчинялись дикари, были ему только на руку. Ему ничего не стоило победить их вождей и занять первое место. Ему легко удалось объединить этих людей под своей рукой.
Он и сам не понимал, отчего назвался сыном Ишбаала. Если бы его спросили, кто такой Ишбаал, гигант бы только пожал плечами. Он придумал этого бога, придумал ему и целое царство – Царство Смерти. Но Самаэль был уверен в том, что этот бог не более чем плод его воображения. Просто он успел немного разобраться в людях и понимал, что им всегда приятнее подчиняться кому-то, кто по устройству мира стоит выше их. И тогда многие неприятности сами собой устраняются. Там, в пещере, он не вспоминал про своего вымышленного отца. Однако кто-то словно вложил эти слова ему в уста, и они были произнесены им без особых раздумий. Сам урмай-гохон был слишком разгорячен боем с Мэлором и страдал от действия яда, так что и не заметил тогда, что сказал поверженному демону.
Единственная странность до сих пор не давала гиганту покоя. Если он смирился со своим беспамятством и безродностью, то никак не мог согласиться с тем, что ему не дается в руки оружие. Ни один из мечей или боевых топоров, которые он намеревался не раз и не два купить, не удовлетворяли его. А он словно был противен им. Спустя какое-то время Самаэль отказался от бесплодных попыток. Благо на него никто и никогда не нападал, справедливо полагая, что эта гора мышц способна за себя постоять.
И вот наконец он держит в руках свое оружие! И вот он исполнил задачу, которая не давала ему покоя многие ночи напролет. Он достиг пещеры, получил то, что было предназначено ему, отвоевал свое наследство в бою с армией мертвецов и теперь имеет полное право идти дальше по избранной им дороге.
Никогда еще недавние варвары не получали столько сокровищ от торговцев и менял. Даже если бы они привезли им по сто сотен шкур, то и тогда не выторговали бы такого количества еды, тканей, украшений и оружия, как за крохотные вещицы из белого и желтого металла. Некоторые, правда, и самим воинам казались приятными на вид, особенно те, что были щедро украшены цветными блестящими камешками. Но они уже твердо усвоили, что урмай-гохон прав всегда и во всем. Во время голода и холода ни камешки, ни желтые фигурки не накормят и не согреют. А вот те груды вещей, которые вываливали перед ними улыбающиеся жители города, всегда были и будут полезны.
Они купили также повозки и быков и теперь не уставали восхищаться изощрениями человеческого разума, которые так облегчили им жизнь, – впервые люди танну-ула не тащили ношу на себе и не портили грузом спины своих коней; а еще они с восторгом рассматривали могучих животных, покорных их воле, которые без видимого труда влекли их добро по направлению к селению.
Далеко по степи растянулась цепочка повозок и всадников. Скрипели колеса, мычали быки, ржали лошади и курилась желтая пыль.
Так обычно начинается отсчет новой эпохи, именно так чаще всего зарождается новая история, но летописцы не любят таких прозаических картин и предпочитают описывать великие сражения, забывая, однако, о том, что сами сражения зачастую бывают выиграны задолго до начала.
Урмай-гохон Самаэль выиграл свою первую битву с Сихемом именно в этот день, что бы там ни говорили ученые мужи...
Когда сотня дикарей вернулась из Аруза после ярмарки, не было среди народа танну-ула ни одного человека, который не прославлял бы нынешнего владыку.
Женщины получили такие ткани и украшения, о которых и мечтать не смели, дети вдоволь наелись и теперь лакомились диковинными сладостями, которых отродясь не видели. Воины примеряли удобную одежду и вертели в руках блестящие клинки.
Сам владыка и повелитель в Аруз не ездил. Вместо себя он отправил двух гохонов – Архана и Хоу-и. Сейчас они спешили в алый шатер, чтобы отчитаться о своей поездке и рассказать Самаэлю все, что он захочет услышать.
Уже при входе в шатер их ждал новый сюрприз. Вокруг жилища урмай-гохона стояли неподвижно пятьдесят отборных воинов. В руках они держали копья и топоры, добытые в битве у Онодонги. Стражи осмотрели подходящих с головы до ног, наконец один из них молвил:
– Вас велено пропустить не мешкая.
– А остальных? – заинтересовался Архан.
Страж только первый день выполнял свою почетную миссию, поэтому не привык к своему особенному положению. И считал себя обязанным подробно ответить на вопрос гохона:
– Мы обязаны испрашивать дозволения у Самаэля, пускать ли к нему тех, кто хочет говорить с ним.
– Мудро, – одобрил Хоу-и.
– Урмай-гохон повелел не беспокоить его по пустякам, дав старейшинам право решать споры женщин с женщинами и женщин с мужьями. Только в тех случаях, когда старейшины не могут договориться, дозволено беспокоить повелителя, – доложил воин, понизив голос.
– И это мудро, – сказал Хоу-и.
– И еще приказано, чтобы гохоны не занимались спорами, тяжбами и обидами, но ведали оружием, воинами, а также едой и лошадьми. Им никто не указ, кроме урмай-гохона.
– И это очень мудро, – согласился Архан.
– Тогда нам надо поторопиться, – обратился к своему спутнику Хоу-и. – Самаэль может разгневаться, что мы заставляем его ждать.
Он откинул полог шатра и вошел внутрь.
– Приветствую тебя, могучий сын Ишбаала.
– Рад видеть тебя здоровым и сильным, – сказал Архан.
Самаэль обернулся к ним. Он сидел на мягких шкурах, рассматривая какие-то свитки. Это были купленные им еще в Хадрамауте подробные карты Варда и отдельных государств. Сейчас он занимался изучением карты Сихема и Бали.
– Какие новости вы привезли? – спросил он.
Архан задумался, предоставив Хоу-и возможность говорить с владыкой. Что-то странное чудилось ему в выражении лица Самаэля, будто прибавилось в нем жестких черт, да и голос звучал резче и грубее, чем он уже привык.
– Мы сделали все, что ты велел, божественный, – склонился перед владыкой гохон. – Мы купили быков и повозки, оружие и еду, а также воины на подаренную им добычу обменяли себе и своим женам множество вещей – и теперь весь народ славит тебя.
– Вы будете славить меня еще больше, когда я подарю вам все страны этого мира. Архан, а что скажешь мне ты?
Архан получил от своего повелителя особое задание. Нельзя сказать, чтобы оно ему нравилось, но он не обсуждал приказы Самаэля, считая, что его господину виднее.
– Ворота города охраняются четырьмя стражниками. А высота стен – в три человеческих роста. Но зато сами стены сложены из грубых камней – мы поднимемся по таким с легкостью. Это не составит труда воинам Великого. Мы оставили твои заказы кузнецам и тем, кто делает упряжь для коней. Нам сказали приехать через четверть луны.
– Ты хорошо справился, – сказал Самаэль. – Я доволен тобой. Говори, чего хочешь.
– Хочу, чтобы ты и впредь был мной доволен, – склонился Архан.
Владыка небрежным жестом отпустил своих военачальников, и они вышли из его шатра, полные самых разнообразных предчувствий.
– Как ты думаешь, скоро будет война? – спросил юноша у умудренного годами Хоу-и.
– Не знаю, – ответил тот. – Иные бы вожди уже бросились на этот город, но наш владыка чего-то ждет. И не только оружия. Посмотрим...
Гигант обвел взглядом пространство, на котором разбили шатры его люди. Повсюду горели костры, и казалось, что это просто в голове что-то перепуталось, что звездное небо лежит на темной земле, вспыхивая искрами небесных светил. Народ танну-ула был многочислен, и его огромная армия могла завоевать любое государство.
Утром следующего дня начались тренировки. Самаэль учил воинов всему, что знал сам: искусству верховой езды и сражению на мечах, обращению с копьем и боевым топором. А главное – воинской дисциплине. Его солдаты непрестанно выстраивались в боевые порядки, переформировывались на ходу, соединялись и разбивались на небольшие группы.
Небольшие мишени из шкур были грубо раскрашены охрой и сажей. Лучники танну-ула без устали посылали в них одну стрелу за другой. Каждый хотел обратить на себя внимание вождя и удостоиться его похвалы.
Копейщики старались проткнуть насквозь туго набитые соломой мешки. Несколько человек возились с переносной кузней, постигая сложное искусство изготовления подков. Варвары только сейчас узнали, что жители городов подковывают своих коней. Тут же два десятка женщин варили еду в громадных котлах и раздавали ее тем воинам, которых командиры отрядов отпустили на краткий отдых.
Лагерь шумел: отовсюду неслось шипение пара, звон мечей и булав, глухие удары стрел, втыкающихся в деревянные доски, стук топоров и звон молотов по наковальне. Высокими птичьими голосами кричали дети, басовито рявкали гохоны, понукая нерадивых и щедро раздавая пинки и затрещины. Голосили женщины, которых молодые воины успевали притиснуть к стогу сена. Сено собирали в копны подростки, чтобы кормить им вьючных и тягловых животных. Быки ревели, кони ржали, несколько коров мычали, требуя, чтобы их подоили, и женщины танну-ула опасливо пытались к ним подступиться. А над всем этим жужжали шмели и сновали в знойном воздухе...
Вместе с ними вилось в воздухе и предощущение грядущих великих сражений.
Своими руками выковали они те стрелы, которые сейчас свистели у них над головами, те мечи, которые сейчас безжалостно сносили головы защитников на стенах... И так можно продолжать до бесконечности.
Правителем Аруза был некий Керемет, в прошлом – могучий воин и талантливый военачальник, опальный вельможа, едва оставшийся в живых при прошлом правительстве, но так и не удостоившийся почестей при нынешнем. Впрочем, он был уже стар, мечтал спокойно дожить на границе свой век и ни к чему особенно не стремился, довольствуясь тем, что имеет. И вот все его благополучие, все благополучие его подданных, а главное – их жизнь и безопасность всего государства поставлены на карту, и теперь все грозит лопнуть как мыльный пузырь в течение нескольких дней.
Керемет повздыхал, кликнул телохранителя и с его помощью втиснулся в доспехи, которые вот уж два десятка лет благополучно пылились на стене оружейной. Пока старый Пак – такой же старый и тучный, как его господин, – затягивал ремни, ремешки и ремешочки на панцире, правитель Аруза думал о том, что и доспехи имеют привычку усыхать от времени: ишь как уменьшились за двадцать лет. Ему пришлось сильно втянуть живот, чтобы как-то в этом панцире уместиться. Затем он водрузил на голову стальной шлем с серебряными бляхами и, кряхтя, двинулся к стенам.
Уже на довольно большом расстоянии от них он услышал шум сражения. Оно не прекращалось ни на минуту вот уже третьи сутки, а правитель Аруза все никак не мог поверить глазам и ушам – он надеялся, что проснется утром следующего дня и ему доложат, что варваров нет, что они растаяли как дым в своей пыльной и дикой степи. Но его надеждам не суждено было сбыться.
Бережно поддерживаемый Паком, он стал карабкаться по узеньким ступенькам, чтобы добраться до самого верха. Керемет отдувался, пыхтел, получил несколько увесистых оплеух и пинков от тех защитников, которые его не признали. А старик путался у них под ногами, мешал поднимать на стены камни, которые сбрасывали на головы нападающим, и даже наступил на руку раненому воину. Тот и отозвался с присущей восточным людям энергией и фантазией. Керемет уже одолел половину лестницы, а вслед ему все еще неслось полное и подробное жизнеописание его предков. Пострадавший как раз перешел к прадеду.
Правитель не обижался. Это был безобидный и беззлобный человек, который никогда и ни на ком не срывал своего зла и не вымещал своих обид. Он был бы только рад расплатиться всеми неприятностями самому, чтобы город уцелел и выстоял, но он понимал, что это невозможно.
Защитников на стенах катастрофически не хватало. Ранеными была переполнена городская больница, и теперь стонущих, окровавленных людей спускали вниз и укладывали рядами на городской площади, недалеко от главных ворот, под импровизированными навесами.
Со вчерашнего дня варвары стали пускать в город зажженные стрелы. Это было опасно, потому что большинство зданий в Арузе было крыто соломой. Нагретая, высушенная солнцем, она моментально вспыхивала от малейшей искры, и в городе то и дело занимались пожары. А воды у осажденных осталось не так уж и много. Обычно они пользовались не только колодцами в черте города, но еще и несколькими источниками, которые находились за его стенами. Лишенные этой возможности, жители Аруза уже начали страдать от жажды. Они прекрасно понимали, что еще одна-две атаки варваров – и крепость падет.
С этой стороны никто не ждал нападения, поэтому Аруз был пограничной крепостью лишь по названию. Даже стены его давно уже требовали ремонта. А что касается войск, находящихся на этом рубеже, то об их числе лучше вообще не вспоминать. Сихем был весьма и весьма беспечным государством, основным развлечением в котором были правительственные перевороты. В таких условиях дело редко доходит до серьезного укрепления обороноспособности.
То, что произошло в степи за последние несколько месяцев, просто не поддавалось объяснению. Разрозненные и малочисленные дикие племена, не знавшие колеса и плуга, в мгновение ока превратились в могучий народ, носивший имя танну-ула, а его правитель и военачальник обладал несомненными талантами полководца и организатора. Ведь это он создал в считанные недели грозную и дисциплинированную армию, которая осаждала сейчас Аруз, это он нашел где-то огромное количество золота, чтобы заплатить жителям Сихема за оружие, и все понимали, что одним только пограничьем он не удовлетворится.
Керемет опасливо выглянул из-за высокого зубца, и в него тут же полетели стрелы. Одна из них, коротко свистнув, вонзилась в горло стоявшего рядом воина в кольчуге, и тот с хрипом свалился вниз, прямо в толпу осаждавших.
– Несите смолу! – крикнул правитель.
– Нету! – ответил кто-то безнадежно.
Голос был хриплый, сорванный и смертельно уставший.
– Закончилась смола, сиятельный, – сказали слева.
И Керемет поразился тому, насколько похожи были голоса – пропыленные какие-то, измученные, бесцветные.
– Так оловом их!
– Плавить не на чем. Солома жару не дает, а все остальное уже спалили. Олова еще немного есть, но толку...
– Пак! – крикнул правитель. – Возьмите мебель из моего дома!
– Я, – откликнулся старый слуга, – по скудоумии своему, конечно, еще давеча все деревянное отдал. Только и осталось, что не горит.
Правитель пожал плечами:
– Как это я сам не заметил?
– До того ли тебе, сиятельный? – спросил голос.
– Не до того, – согласился Керемет. – Что делать будем, дети?
– Умирать, – спокойно ответил ему первый собеседник. – Вот только женщин жалко да детишек. Нам-то что – достаточно пожили в мире и спокойствии. На границе ведь так и не бывает никогда – мы своей работы дождались. Другое дело, что выполнить ее ну никак...
– Сильны варвары? – спросил Керемет, словно надеялся услышать от своих измученных солдат хоть что-нибудь обнадеживающее.
– Так какие же эт варвары? Эт уже не варвары, – ответил молодой паренек, глотая торопливо концы слов. – Страх какой-то да гнев божий, но никак не дикари прошлые. Я их, сиятельный, хорошо помню, как торговаться приезжали. Шкуры там всякие привозили. Да они лишнюю лепешку чудом считали. Храбрые были, правда, всегда, но неумелые и неуклюжие. А тут чего деется? Тут как рыцари настоящие атакуют против нас – деревенщины.
– В том-то и беда, – сказал правитель.
Он уже третий день приходил на стены, к защитникам. Третий день со все возрастающим ужасом наблюдал, как они гибнут во множестве и стены все оголяются. У них закончились стрелы, и они подбирают вражеские, вот только стрелять ими из сихемских луков неудобно – стрелы длинные и предназначены для луков невиданного в Арузе размера.
Каменных построек тоже практически не было. А те, что были, уже поразбирали, забрасывая осаждающих импровизированными снарядами.
Самым выматывающим и страшным оказалась даже не сама война, не смерть солдат и ни в чем не повинных мирных жителей, даже не предчувствие скорой гибели всех – самым страшным был непрерывный рокот барабанов. Глухие мерные удары не давали думать и дышать, нарушали ритм биения сердец, парализовывали волю и исключали даже самый краткий отдых. Смертельно уставшие защитники, валясь с ног от слабости, все равно не могли заснуть. Даже сквозь забытье, куда они проваливались на время, окончательно обессилев, врывался этот стук. Люди вставали с постелей и импровизированных лежанок вконец разбитыми.
Керемет думал о надоевших барабанах и вдруг обратил внимание на то, что ритм боя изменился. Удары следовали один за другим гораздо чаще, и, похоже, самих барабанов стало больше.
– О Шуллат! – крикнул кто-то из солдат, призывая на помощь Огненного бога, покровителя Сихема. – О Шуллат Пламенеющий! Они идут на приступ!
– Ну и что? – равнодушно откликнулся седой бородач, стоявший по правую руку от Керемета. – Можно подумать, что прежде они к тебе в гости ходили.
– Но они же совсем не так идут!
Правитель высунул голову из-за круглой башенки, венчавшей надвратную постройку. Кажется, воин прав. Шли действительно не так, как обычно, хотя он и не мог сообразить, чем именно это зрелище отличалось от ставшего привычным за последние трое суток.
И тут Пак тихо произнес за спиной своего господина:
– Вот это великан!
И Керемет понял, что изменилось.
Длинная цепь варваров в ногу шагала по направлению к городским стенам. Они шли молча, только барабаны рокотали за их спинами. Барабанщиков правитель тоже успел разглядеть. Их огромные инструменты стояли на повозках, запряженных быками. А впереди всех на исполинском черном коне ехал воин, равного которому старый вельможа не видел ни разу за всю свою долгую жизнь. Могучий, мускулистый, со смоляными длинными волосами, связанными в тугой пучок на макушке, обнаженный по пояс исполин в золотом венце с драконьими крыльями по бокам, сияние которого слепило глаза. У него был длинный широкий меч, и он вез его, положив на плечо кверху острием. Он был страшен, и Керемет понял, что это едет Смерть Аруза...
Город все еще не сдавался, но Самаэль предвидел и подобный вариант, хорошо понимая, что его армия еще ни разу не была в настоящем сражении.
Несколько часов подряд возились самые искусные старики над тем, чтобы приладить к огромному бревну колеса, снятые с многочисленных повозок, закруглить один из его концов, а затем запрячь по несколько быков с каждой стороны этого сооружения. Получился таран, подобный которому урмай-гохон видел во время своего путешествия по Мерроэ.
Пропитав жиром длинные кнуты, воины подожгли их и этими огненными бичами погнали обезумевших от страха животных прямо на ворота города.
Защитники Аруза беспомощно смотрели со стен, как неумолимо катится, набирая скорость, громадный ствол дерева. Взбешенные быки, ослепленные болью и ужасом, неслись с непривычной для них скоростью. Колеса тарана скрипели и трещали, но выдержали – ни одно не сорвалось. Как в кошмарном сне замедлились движения, и осажденные проживали каждый следующий шаг, каждый локоть, на который становился ближе неизбежный конец.
* * *
Самаэль сказал правду стражу пещеры: он действительно не помнил ничего вплоть до того момента, как открыл глаза посреди бескрайней степи.Солнце стояло высоко в зените, и ему было немного жарко. Плечи слегка пощипывало. Он наклонил голову и увидел, что они у него громадные, мускулистые, широкие и покрыты смуглой бархатистой кожей. Но он не знал, нормально ли это. Он даже не вполне представлял себе, что, собственно, он такое. И еще долгое время потом думал, что именно так и рождаются люди – верхом на черном коне, посреди знойной степи, а на горизонте громоздятся невиданные черные пятна (кто же знал, что это горы? и кто же знал, что это горизонт?).
Самаэль не солгал и тогда, когда рассказывал о найденном в седельной сумке мешочке с круглыми желтяками, за которые он получил первую в этом существовании еду и вино. И о том, что случилось, когда он выхлебал с жадностью весь кувшин, тоже сказал правду.
Его бедная память взорвалась голосами, которые пытались до него докричаться, воплями и стонами, которые пытались воззвать к его милосердию, грозными окриками, которые опирались на его безотчетный страх, и неведомыми звуками, которые потом оказались музыкой, но тогда он об этом не подозревал.
Гигант очнулся с больной головой. Харчевня была разгромлена им основательно и бесповоротно. Он отдал хозяину целую пригоршню желтяков, и тот проводил его в дорогу, осыпая не подходящими к ситуации проклятиями, а бесконечными благословлениями. На эти деньги он мог отстроить несколько таких харчевен.
Из ночного бреда в памяти Самаэля накрепко засели несколько вещей: первая – пещера, которая находилась значительно выше (тут надо сразу оговориться, что чувство ориентации в пространстве у него было отменное, как у перелетной птицы). Название Онодонга тоже мелькало на краю сознания, но с самой пещерой долгое время не было связано, пока наконец он не повыспрашивал об этом у разных людей и не связал воедино разрозненные свои знания. О том, что искать в этой пещере, он уже не знал, но этот вопрос и не интересовал мятущегося исполина. Ему казалось, что вся его жизнь зависит от этих поисков.
Он побывал во многих городах. Путешествовал и на западе, добравшись до Мерроэ и Тевера, посетил Сараган, где ему предлагали целое состояние за того злобного демона, на котором он странствовал. Видел он и Хадрамаут, где ему сообщили о том, что необъятная земля, по которой он странствует, не одна в этом мире, а есть еще несколько континентов: Имана, Джемар, Алан и Гобир. Из них Имана равна по величине Варду, ну разве что немного меньше. А остальные сильно отличаются по величине. Вард гуще всех населен, а самый безлюдный – Гобир. Но это еще ни о чем не говорило страннику.
Наконец он попал в государства востока – и его потрясли богатства Бали, Эреду и Сихема. А еще он стал свидетелем тому, как у этого мира появился новый владыка – молодой фаррский завоеватель, аита Зу-Л-Карнайн. Успехи юного полководца, за короткий срок создавшего целую империю и сумевшего удержать ее от распада, не давали покоя Самаэлю. И он вспомнил, что ему самому было нужно.
С тех пор у гиганта не было ни минуты покоя: он искал способы претворить в жизнь свою мечту. Пока наконец не достиг в своих странствиях земель варваров. Это были бесконечно богатые земли, и населяли их бесконечно разобщенные племена. Искусные охотники, следопыты и рыболовы, красивые, могучие, здоровые люди прозябали в невежестве и нищете, поклоняясь стихиям и духам животных. И Самаэль решил, что именно они станут основой основ его империи. Законы, которым подчинялись дикари, были ему только на руку. Ему ничего не стоило победить их вождей и занять первое место. Ему легко удалось объединить этих людей под своей рукой.
Он и сам не понимал, отчего назвался сыном Ишбаала. Если бы его спросили, кто такой Ишбаал, гигант бы только пожал плечами. Он придумал этого бога, придумал ему и целое царство – Царство Смерти. Но Самаэль был уверен в том, что этот бог не более чем плод его воображения. Просто он успел немного разобраться в людях и понимал, что им всегда приятнее подчиняться кому-то, кто по устройству мира стоит выше их. И тогда многие неприятности сами собой устраняются. Там, в пещере, он не вспоминал про своего вымышленного отца. Однако кто-то словно вложил эти слова ему в уста, и они были произнесены им без особых раздумий. Сам урмай-гохон был слишком разгорячен боем с Мэлором и страдал от действия яда, так что и не заметил тогда, что сказал поверженному демону.
Единственная странность до сих пор не давала гиганту покоя. Если он смирился со своим беспамятством и безродностью, то никак не мог согласиться с тем, что ему не дается в руки оружие. Ни один из мечей или боевых топоров, которые он намеревался не раз и не два купить, не удовлетворяли его. А он словно был противен им. Спустя какое-то время Самаэль отказался от бесплодных попыток. Благо на него никто и никогда не нападал, справедливо полагая, что эта гора мышц способна за себя постоять.
И вот наконец он держит в руках свое оружие! И вот он исполнил задачу, которая не давала ему покоя многие ночи напролет. Он достиг пещеры, получил то, что было предназначено ему, отвоевал свое наследство в бою с армией мертвецов и теперь имеет полное право идти дальше по избранной им дороге.
* * *
Урмай-гохон вернулся к народу танну-ула с победой. Он привел обратно всех воинов, которые уходили с ним в поход. И не беда, что некоторые были ранены, зато они привезли с собой огромную добычу. И хотя сама добыча была бесполезна для подданных урмай-гохона, на нее можно было выменять множество вещей. Повелитель щедро одарил тех, кто сопровождал его. А всю степень его щедрости они смогли оценить после того, как отправились в Аруз, на ярмарку.Никогда еще недавние варвары не получали столько сокровищ от торговцев и менял. Даже если бы они привезли им по сто сотен шкур, то и тогда не выторговали бы такого количества еды, тканей, украшений и оружия, как за крохотные вещицы из белого и желтого металла. Некоторые, правда, и самим воинам казались приятными на вид, особенно те, что были щедро украшены цветными блестящими камешками. Но они уже твердо усвоили, что урмай-гохон прав всегда и во всем. Во время голода и холода ни камешки, ни желтые фигурки не накормят и не согреют. А вот те груды вещей, которые вываливали перед ними улыбающиеся жители города, всегда были и будут полезны.
Они купили также повозки и быков и теперь не уставали восхищаться изощрениями человеческого разума, которые так облегчили им жизнь, – впервые люди танну-ула не тащили ношу на себе и не портили грузом спины своих коней; а еще они с восторгом рассматривали могучих животных, покорных их воле, которые без видимого труда влекли их добро по направлению к селению.
Далеко по степи растянулась цепочка повозок и всадников. Скрипели колеса, мычали быки, ржали лошади и курилась желтая пыль.
Так обычно начинается отсчет новой эпохи, именно так чаще всего зарождается новая история, но летописцы не любят таких прозаических картин и предпочитают описывать великие сражения, забывая, однако, о том, что сами сражения зачастую бывают выиграны задолго до начала.
Урмай-гохон Самаэль выиграл свою первую битву с Сихемом именно в этот день, что бы там ни говорили ученые мужи...
Когда сотня дикарей вернулась из Аруза после ярмарки, не было среди народа танну-ула ни одного человека, который не прославлял бы нынешнего владыку.
Женщины получили такие ткани и украшения, о которых и мечтать не смели, дети вдоволь наелись и теперь лакомились диковинными сладостями, которых отродясь не видели. Воины примеряли удобную одежду и вертели в руках блестящие клинки.
Сам владыка и повелитель в Аруз не ездил. Вместо себя он отправил двух гохонов – Архана и Хоу-и. Сейчас они спешили в алый шатер, чтобы отчитаться о своей поездке и рассказать Самаэлю все, что он захочет услышать.
Уже при входе в шатер их ждал новый сюрприз. Вокруг жилища урмай-гохона стояли неподвижно пятьдесят отборных воинов. В руках они держали копья и топоры, добытые в битве у Онодонги. Стражи осмотрели подходящих с головы до ног, наконец один из них молвил:
– Вас велено пропустить не мешкая.
– А остальных? – заинтересовался Архан.
Страж только первый день выполнял свою почетную миссию, поэтому не привык к своему особенному положению. И считал себя обязанным подробно ответить на вопрос гохона:
– Мы обязаны испрашивать дозволения у Самаэля, пускать ли к нему тех, кто хочет говорить с ним.
– Мудро, – одобрил Хоу-и.
– Урмай-гохон повелел не беспокоить его по пустякам, дав старейшинам право решать споры женщин с женщинами и женщин с мужьями. Только в тех случаях, когда старейшины не могут договориться, дозволено беспокоить повелителя, – доложил воин, понизив голос.
– И это мудро, – сказал Хоу-и.
– И еще приказано, чтобы гохоны не занимались спорами, тяжбами и обидами, но ведали оружием, воинами, а также едой и лошадьми. Им никто не указ, кроме урмай-гохона.
– И это очень мудро, – согласился Архан.
– Тогда нам надо поторопиться, – обратился к своему спутнику Хоу-и. – Самаэль может разгневаться, что мы заставляем его ждать.
Он откинул полог шатра и вошел внутрь.
– Приветствую тебя, могучий сын Ишбаала.
– Рад видеть тебя здоровым и сильным, – сказал Архан.
Самаэль обернулся к ним. Он сидел на мягких шкурах, рассматривая какие-то свитки. Это были купленные им еще в Хадрамауте подробные карты Варда и отдельных государств. Сейчас он занимался изучением карты Сихема и Бали.
– Какие новости вы привезли? – спросил он.
Архан задумался, предоставив Хоу-и возможность говорить с владыкой. Что-то странное чудилось ему в выражении лица Самаэля, будто прибавилось в нем жестких черт, да и голос звучал резче и грубее, чем он уже привык.
– Мы сделали все, что ты велел, божественный, – склонился перед владыкой гохон. – Мы купили быков и повозки, оружие и еду, а также воины на подаренную им добычу обменяли себе и своим женам множество вещей – и теперь весь народ славит тебя.
– Вы будете славить меня еще больше, когда я подарю вам все страны этого мира. Архан, а что скажешь мне ты?
Архан получил от своего повелителя особое задание. Нельзя сказать, чтобы оно ему нравилось, но он не обсуждал приказы Самаэля, считая, что его господину виднее.
– Ворота города охраняются четырьмя стражниками. А высота стен – в три человеческих роста. Но зато сами стены сложены из грубых камней – мы поднимемся по таким с легкостью. Это не составит труда воинам Великого. Мы оставили твои заказы кузнецам и тем, кто делает упряжь для коней. Нам сказали приехать через четверть луны.
– Ты хорошо справился, – сказал Самаэль. – Я доволен тобой. Говори, чего хочешь.
– Хочу, чтобы ты и впредь был мной доволен, – склонился Архан.
Владыка небрежным жестом отпустил своих военачальников, и они вышли из его шатра, полные самых разнообразных предчувствий.
– Как ты думаешь, скоро будет война? – спросил юноша у умудренного годами Хоу-и.
– Не знаю, – ответил тот. – Иные бы вожди уже бросились на этот город, но наш владыка чего-то ждет. И не только оружия. Посмотрим...
* * *
В ту ночь Самаэлю не спалось. Он вышел наружу из душного шатра, переполошив этим своих охранников-багара. Те только начинали привыкать к особенностям своей службы.Гигант обвел взглядом пространство, на котором разбили шатры его люди. Повсюду горели костры, и казалось, что это просто в голове что-то перепуталось, что звездное небо лежит на темной земле, вспыхивая искрами небесных светил. Народ танну-ула был многочислен, и его огромная армия могла завоевать любое государство.
Утром следующего дня начались тренировки. Самаэль учил воинов всему, что знал сам: искусству верховой езды и сражению на мечах, обращению с копьем и боевым топором. А главное – воинской дисциплине. Его солдаты непрестанно выстраивались в боевые порядки, переформировывались на ходу, соединялись и разбивались на небольшие группы.
Небольшие мишени из шкур были грубо раскрашены охрой и сажей. Лучники танну-ула без устали посылали в них одну стрелу за другой. Каждый хотел обратить на себя внимание вождя и удостоиться его похвалы.
Копейщики старались проткнуть насквозь туго набитые соломой мешки. Несколько человек возились с переносной кузней, постигая сложное искусство изготовления подков. Варвары только сейчас узнали, что жители городов подковывают своих коней. Тут же два десятка женщин варили еду в громадных котлах и раздавали ее тем воинам, которых командиры отрядов отпустили на краткий отдых.
Лагерь шумел: отовсюду неслось шипение пара, звон мечей и булав, глухие удары стрел, втыкающихся в деревянные доски, стук топоров и звон молотов по наковальне. Высокими птичьими голосами кричали дети, басовито рявкали гохоны, понукая нерадивых и щедро раздавая пинки и затрещины. Голосили женщины, которых молодые воины успевали притиснуть к стогу сена. Сено собирали в копны подростки, чтобы кормить им вьючных и тягловых животных. Быки ревели, кони ржали, несколько коров мычали, требуя, чтобы их подоили, и женщины танну-ула опасливо пытались к ним подступиться. А над всем этим жужжали шмели и сновали в знойном воздухе...
Вместе с ними вилось в воздухе и предощущение грядущих великих сражений.
* * *
Аруз отчаянно сопротивлялся вот уже третьи сутки, посылая гонца за гонцом в столицу с просьбами о помощи. Но жители пограничья прекрасно понимали, что если даже на их крик отчаяния и отзовутся, то, пока соберут армию, способную отразить нашествие варваров, пока снарядят ее и отправят в путь, их уже не будет на свете. Но тем не менее они слали гонцов, чтобы предупредить Сихем о надвигающейся опасности. Страшной, неотвратимой, жестокой, которую они во многом взлелеяли своими руками. Вот когда вспомнили недобрым словом жители Аруза золотой караван, купивший не только их изделия, но, очевидно, и разум.Своими руками выковали они те стрелы, которые сейчас свистели у них над головами, те мечи, которые сейчас безжалостно сносили головы защитников на стенах... И так можно продолжать до бесконечности.
Правителем Аруза был некий Керемет, в прошлом – могучий воин и талантливый военачальник, опальный вельможа, едва оставшийся в живых при прошлом правительстве, но так и не удостоившийся почестей при нынешнем. Впрочем, он был уже стар, мечтал спокойно дожить на границе свой век и ни к чему особенно не стремился, довольствуясь тем, что имеет. И вот все его благополучие, все благополучие его подданных, а главное – их жизнь и безопасность всего государства поставлены на карту, и теперь все грозит лопнуть как мыльный пузырь в течение нескольких дней.
Керемет повздыхал, кликнул телохранителя и с его помощью втиснулся в доспехи, которые вот уж два десятка лет благополучно пылились на стене оружейной. Пока старый Пак – такой же старый и тучный, как его господин, – затягивал ремни, ремешки и ремешочки на панцире, правитель Аруза думал о том, что и доспехи имеют привычку усыхать от времени: ишь как уменьшились за двадцать лет. Ему пришлось сильно втянуть живот, чтобы как-то в этом панцире уместиться. Затем он водрузил на голову стальной шлем с серебряными бляхами и, кряхтя, двинулся к стенам.
Уже на довольно большом расстоянии от них он услышал шум сражения. Оно не прекращалось ни на минуту вот уже третьи сутки, а правитель Аруза все никак не мог поверить глазам и ушам – он надеялся, что проснется утром следующего дня и ему доложат, что варваров нет, что они растаяли как дым в своей пыльной и дикой степи. Но его надеждам не суждено было сбыться.
Бережно поддерживаемый Паком, он стал карабкаться по узеньким ступенькам, чтобы добраться до самого верха. Керемет отдувался, пыхтел, получил несколько увесистых оплеух и пинков от тех защитников, которые его не признали. А старик путался у них под ногами, мешал поднимать на стены камни, которые сбрасывали на головы нападающим, и даже наступил на руку раненому воину. Тот и отозвался с присущей восточным людям энергией и фантазией. Керемет уже одолел половину лестницы, а вслед ему все еще неслось полное и подробное жизнеописание его предков. Пострадавший как раз перешел к прадеду.
Правитель не обижался. Это был безобидный и беззлобный человек, который никогда и ни на ком не срывал своего зла и не вымещал своих обид. Он был бы только рад расплатиться всеми неприятностями самому, чтобы город уцелел и выстоял, но он понимал, что это невозможно.
Защитников на стенах катастрофически не хватало. Ранеными была переполнена городская больница, и теперь стонущих, окровавленных людей спускали вниз и укладывали рядами на городской площади, недалеко от главных ворот, под импровизированными навесами.
Со вчерашнего дня варвары стали пускать в город зажженные стрелы. Это было опасно, потому что большинство зданий в Арузе было крыто соломой. Нагретая, высушенная солнцем, она моментально вспыхивала от малейшей искры, и в городе то и дело занимались пожары. А воды у осажденных осталось не так уж и много. Обычно они пользовались не только колодцами в черте города, но еще и несколькими источниками, которые находились за его стенами. Лишенные этой возможности, жители Аруза уже начали страдать от жажды. Они прекрасно понимали, что еще одна-две атаки варваров – и крепость падет.
С этой стороны никто не ждал нападения, поэтому Аруз был пограничной крепостью лишь по названию. Даже стены его давно уже требовали ремонта. А что касается войск, находящихся на этом рубеже, то об их числе лучше вообще не вспоминать. Сихем был весьма и весьма беспечным государством, основным развлечением в котором были правительственные перевороты. В таких условиях дело редко доходит до серьезного укрепления обороноспособности.
То, что произошло в степи за последние несколько месяцев, просто не поддавалось объяснению. Разрозненные и малочисленные дикие племена, не знавшие колеса и плуга, в мгновение ока превратились в могучий народ, носивший имя танну-ула, а его правитель и военачальник обладал несомненными талантами полководца и организатора. Ведь это он создал в считанные недели грозную и дисциплинированную армию, которая осаждала сейчас Аруз, это он нашел где-то огромное количество золота, чтобы заплатить жителям Сихема за оружие, и все понимали, что одним только пограничьем он не удовлетворится.
Керемет опасливо выглянул из-за высокого зубца, и в него тут же полетели стрелы. Одна из них, коротко свистнув, вонзилась в горло стоявшего рядом воина в кольчуге, и тот с хрипом свалился вниз, прямо в толпу осаждавших.
– Несите смолу! – крикнул правитель.
– Нету! – ответил кто-то безнадежно.
Голос был хриплый, сорванный и смертельно уставший.
– Закончилась смола, сиятельный, – сказали слева.
И Керемет поразился тому, насколько похожи были голоса – пропыленные какие-то, измученные, бесцветные.
– Так оловом их!
– Плавить не на чем. Солома жару не дает, а все остальное уже спалили. Олова еще немного есть, но толку...
– Пак! – крикнул правитель. – Возьмите мебель из моего дома!
– Я, – откликнулся старый слуга, – по скудоумии своему, конечно, еще давеча все деревянное отдал. Только и осталось, что не горит.
Правитель пожал плечами:
– Как это я сам не заметил?
– До того ли тебе, сиятельный? – спросил голос.
– Не до того, – согласился Керемет. – Что делать будем, дети?
– Умирать, – спокойно ответил ему первый собеседник. – Вот только женщин жалко да детишек. Нам-то что – достаточно пожили в мире и спокойствии. На границе ведь так и не бывает никогда – мы своей работы дождались. Другое дело, что выполнить ее ну никак...
– Сильны варвары? – спросил Керемет, словно надеялся услышать от своих измученных солдат хоть что-нибудь обнадеживающее.
– Так какие же эт варвары? Эт уже не варвары, – ответил молодой паренек, глотая торопливо концы слов. – Страх какой-то да гнев божий, но никак не дикари прошлые. Я их, сиятельный, хорошо помню, как торговаться приезжали. Шкуры там всякие привозили. Да они лишнюю лепешку чудом считали. Храбрые были, правда, всегда, но неумелые и неуклюжие. А тут чего деется? Тут как рыцари настоящие атакуют против нас – деревенщины.
– В том-то и беда, – сказал правитель.
Он уже третий день приходил на стены, к защитникам. Третий день со все возрастающим ужасом наблюдал, как они гибнут во множестве и стены все оголяются. У них закончились стрелы, и они подбирают вражеские, вот только стрелять ими из сихемских луков неудобно – стрелы длинные и предназначены для луков невиданного в Арузе размера.
Каменных построек тоже практически не было. А те, что были, уже поразбирали, забрасывая осаждающих импровизированными снарядами.
Самым выматывающим и страшным оказалась даже не сама война, не смерть солдат и ни в чем не повинных мирных жителей, даже не предчувствие скорой гибели всех – самым страшным был непрерывный рокот барабанов. Глухие мерные удары не давали думать и дышать, нарушали ритм биения сердец, парализовывали волю и исключали даже самый краткий отдых. Смертельно уставшие защитники, валясь с ног от слабости, все равно не могли заснуть. Даже сквозь забытье, куда они проваливались на время, окончательно обессилев, врывался этот стук. Люди вставали с постелей и импровизированных лежанок вконец разбитыми.
Керемет думал о надоевших барабанах и вдруг обратил внимание на то, что ритм боя изменился. Удары следовали один за другим гораздо чаще, и, похоже, самих барабанов стало больше.
– О Шуллат! – крикнул кто-то из солдат, призывая на помощь Огненного бога, покровителя Сихема. – О Шуллат Пламенеющий! Они идут на приступ!
– Ну и что? – равнодушно откликнулся седой бородач, стоявший по правую руку от Керемета. – Можно подумать, что прежде они к тебе в гости ходили.
– Но они же совсем не так идут!
Правитель высунул голову из-за круглой башенки, венчавшей надвратную постройку. Кажется, воин прав. Шли действительно не так, как обычно, хотя он и не мог сообразить, чем именно это зрелище отличалось от ставшего привычным за последние трое суток.
И тут Пак тихо произнес за спиной своего господина:
– Вот это великан!
И Керемет понял, что изменилось.
Длинная цепь варваров в ногу шагала по направлению к городским стенам. Они шли молча, только барабаны рокотали за их спинами. Барабанщиков правитель тоже успел разглядеть. Их огромные инструменты стояли на повозках, запряженных быками. А впереди всех на исполинском черном коне ехал воин, равного которому старый вельможа не видел ни разу за всю свою долгую жизнь. Могучий, мускулистый, со смоляными длинными волосами, связанными в тугой пучок на макушке, обнаженный по пояс исполин в золотом венце с драконьими крыльями по бокам, сияние которого слепило глаза. У него был длинный широкий меч, и он вез его, положив на плечо кверху острием. Он был страшен, и Керемет понял, что это едет Смерть Аруза...
* * *
До ближайшего леса было часов десять пути верхом, если коней не пускать шагом. Однако урмай-гохон гневался, и, кажется, даже скакуны чувствовали это. Может, именно по этой причине два десятка всадников преодолели указанное расстояние в рекордно короткий срок. В лесу они выбрали и свалили, как и приказал их повелитель, самое мощное дерево, какое только смогли отыскать. Они трудились над ним много часов подряд, сменяя друг друга, чтобы не упасть от усталости, и наконец очистили толстый ствол от веток и сучьев. Затем при помощи волосяных веревок затащили гигантское бревно на две повозки, стоявшие впритык одна к другой, и пустились в обратный путь. Он занял гораздо больше времени, ибо кони не в состоянии были быстро везти такую тяжесть. И вот трое суток спустя отряд прибыл к стенам Аруза.Город все еще не сдавался, но Самаэль предвидел и подобный вариант, хорошо понимая, что его армия еще ни разу не была в настоящем сражении.
Несколько часов подряд возились самые искусные старики над тем, чтобы приладить к огромному бревну колеса, снятые с многочисленных повозок, закруглить один из его концов, а затем запрячь по несколько быков с каждой стороны этого сооружения. Получился таран, подобный которому урмай-гохон видел во время своего путешествия по Мерроэ.
Пропитав жиром длинные кнуты, воины подожгли их и этими огненными бичами погнали обезумевших от страха животных прямо на ворота города.
Защитники Аруза беспомощно смотрели со стен, как неумолимо катится, набирая скорость, громадный ствол дерева. Взбешенные быки, ослепленные болью и ужасом, неслись с непривычной для них скоростью. Колеса тарана скрипели и трещали, но выдержали – ни одно не сорвалось. Как в кошмарном сне замедлились движения, и осажденные проживали каждый следующий шаг, каждый локоть, на который становился ближе неизбежный конец.