Угрюмова Виктория. Пылающий мост

   – Что бы ни было, – говорит капитан, волнуясь, – как бы ни сложилось... Я очень хотел вернуться сюда, правда. Я не забыл об Арнемвенде. Обещай рассказать им, что не по своей воле я так долго отсутствовал.
   – Расскажу, обещаю. И еще, спасибо за подарок, без него я бы не вернулась с Шеолы, – отвечает Каэ.
   – Все равно не понимаю, как это тебе удалось. Ну что, останусь жив – расскажешь.
   Он наклоняется и крепко целует ее в обе щеки, целует как равный, как брат. И это немало удивляет ее подданных. А капитан взбегает вверх по трапу, затем трап поднимают, и корабль медленно отходит от пристани.
   – До свидания, – шепчет Каэ. – Возвращайся с победой.
   Она поворачивается и уходит прочь, потому и не видит, как капитан Лоой, стоя на носу корабля, нетерпеливо разворачивает переданный Аннораттхой сверток. Что-то вспыхивает на солнце.
   – Вы видели, вы видели, что там? – взволнованно спрашивает Нингишзида, становясь на цыпочки, чтобы разглядеть.
   – По-моему, какое-то оружие, – отвечает Тхагаледжа. – Вроде меча на длинном древке, если я не ошибаюсь.
   – Нет, не ошибаетесь, – говорит Аннораттха, почему-то оказавшийся рядом с ними. – Единственный в своем роде предмет – знаменитый меч Йабарданая.
   И уходит вслед за Каэтаной прежде, чем его собеседники успевают спросить, а откуда это, собственно, у простого паломника обнаружилась такая вещь?
 
   Несмотря на отчаянное и героическое сопротивление саракоев, Самаэль захватил Урукур в считанные дни. Одновременно с ним и в том же направлении, только восточнее, двигалась армия под командованием Эр-Соготоха – великого полководца древности. В ее состав входили лурды – тот самый отряд, который уничтожил войска унгараттов под Маягуаной. Теперь хранители талисмана распределились таким образом: Декла, Элоах, морлок и Шуллат находились при Молчаливом неотлучно. Аджа Экапад служил кем-то вроде почтового голубя для двух полководцев, и это положение его возмущало. Однако он уже опасался высказывать свои мысли вслух. Сперва он пытался противостоять железной воле Эр-Соготоха, но был с позором побежден как в рукопашной схватке, так и в поединке с применением магии. Единственное, что Экапад вынес полезного из этого столкновения, – это то, что легендам следует верить. Если они говорят, что кто-то был непобедимым и непревзойденным, значит, так оно и было. Разъяренный и униженный, он бросился в ставку Самаэля, чтобы попытаться подчинить себе этого безмозглого, как он полагал, великана и уже с его помощью добиться повиновения от Эр-Соготоха. Каков же был ужас мага Мерроэ, когда оказалось, что использовать против Самаэля магию не только невозможно, но и смертельно опасно. Такую мощь и такую угрозу Аджа Экапад ощущал до сих пор лишь при общении с повелителем Мелькартом. Молчаливый, не носивший талисмана, не представлялся ему грозным противником, пока он не решил сразиться с ним. Клубящаяся бездна мрака распахнулась перед Экападом, и он чуть было не сгинул в ней. К его немалому ужасу, оказалось, что он не величайший в мире, как наивно полагал до недавнего времени, и даже не второй, как считал до сей минуты. Одно только утешение было теперь у Аджи Экапада – Эр-Соготох тоже не первый и не второй. И отныне маг точно знал, кто будет грядущим властелином этого мира.
   Встреча Самаэля и Эр-Соготоха вышла немного странной. Они только коротко взглянули друг на друга и тут же удалились подальше от посторонних взглядов, в алый шатер Молчаливого, охраняемый его верными и неподкупными багара. Даже прекрасная Жемина не была допущена на их совет, что вызвало ее гнев и досаду. Полководцы договорились в считанные минуты: при помощи талисманов Эр-Соготох пожелал восстановить свое некогда неодолимое войско, а урмай-гохон к тому же отдал в его распоряжение тысячный отряд лурдов. В ставке Эр-Соготоха должны были постоянно находиться Баяндай, Мадурай, а также дочь полководца. Правда, принцесса предлагала и другой вариант, но Самаэль окинул ее единственным долгим взглядом и сказал:
   – Ты мне не нравишься, ты бесполезная и глупая, как золото.
   После чего подобных разговоров у них больше не возникало. Странно, что мстительная и жестокая Жемина не возненавидела Молчаливого и не стремилась ему отомстить: очевидно, почувствовала такую силу, которую невозможно одолеть, и отступилась.
   Согласно плану полководцев, обе армии одновременно должны были наступать с севера на юг. На юге их поддержат хаанухи, вторгшиеся в Фарру, в горах Онодонги – воинство, вызванное в этот мир повелителем Мелькартом. Зу-Л-Карнайн будет зажат в страшные клещи и не сможет прийти на помощь свое обожаемой Кахатанне.
   Любой ценой двенадцать хранителей должны попасть на Шангайскую равнину. Эльваган и хранитель Дагмар присоединятся в последний момент.
   Мелькарт не был великим стратегом, но великие стратеги служили ему, и возможностей у него было гораздо больше, чем у любого божества Арнемвенда, ибо чем больше горя и боли, смертей и трагедий случалось в мире, тем больше росла его сила; все было ему на руку – страдания, гнев, ненависть, тоска, сомнения, страх...
   Передовые части тхаухудов приняли на себя удар огромного войска танну-ула на берегу Даргина, на просторах Джералана, где степь порой кажется небом, а небо – степью, по которой ветер гонит стада белых пушистых облаков. Командовал тхаухудами князь Дзайсан Толгой – весельчак, силач и один из самых близких друзей императора Зу-Л-Карнайна. Правда, вначале аита сам хотел вести войска в это сражение, но воспротивились все – начиная с Агатияра и заканчивая самим Дзайсан Толгоем.
   – Ты знаешь, кто идет на нас? – спросил князь своего императора, когда они остались наедине. – Дело не в том, кто из нас лучший воин и более талантливый полководец. Спроси меня, и я без колебаний назову лучшим тебя. Но ты подумай о том, что случится со всей империей, с Вардом, с Сонанданом, наконец! Ни для кого не секрет, что ты понадобишься в решающем сражении. А здесь, когда нас станут давить числом, когда на стороне Самаэля идет такая нечисть, что мороз по коже, – чем поможет нам еще один, пусть и прекрасный, воин? Нет уж, Зу, предоставь своим солдатам держать оборону, а сам отправляйся-ка к сангасоям. Думаю, Самаэль очень скоро попадет туда.
   Зу-Л-Карнайн, который еще месяц тому назад не замедлил бы воспользоваться любым предлогом, чтобы повидать Каэтану, сейчас сопротивлялся долго и отчаянно.
   – Ну, знаешь, – вспылил наконец Дзайсан Толгой. – Если бы ты так с Мелькартом воевал, остальные сидели бы сложа руки.
   – А как я оставлю своих воинов? – спрашивал аита. – Что я им скажу? Как посмотрю в глаза?
   – Скажешь и посмотришь, – ответил Агатияр. – Им сейчас надлежит сделать то, что сделал когда-то Зу-Самави и его акара под командованием славного Ловалонги, – задержать противника. Правда, это все равно что сдерживать океан, но они смогут. Они все достойны того, чтобы называться твоими воинами, мальчик. А мы возьмем отборные отряды акара и поскачем в Сонандан. Там, на крохотном пятачке, решится судьба мира. Если наша Каэ проиграет, то все равно, где ты будешь находиться потом. Если мы победим – все остальное тоже не имеет значения. – Старый визирь откашлялся и смущенно добавил: – Да что это со мной? Я так волнуюсь, что говорю банальности, да еще и высокопарным слогом. Зу, мальчик мой, пожалей своего наставника – мне еще много раз предстоит произносить зажигательные речи, избавь меня от этой печальной необходимости хотя бы с тобой.
   Так и случилось, что через пять дней тхаухуды Дзайсан Толгоя, остатки разбитых в последней битве отрядов саракоев и панцирная конница Сарагана преградили путь армии танну-ула.
   Вопреки мнению Деклы и Элоаха битва затянулась надолго.
   Начальник Тайной службы Сонандана несколько предвзято относился к боеспособности армий, существующих к тому времени на Варде. Странно, что, уже став противником сангасоев и слугой их злейшего врага, он все еще питал тайную слабость к этим могучим и прекрасным воинам. Декла был уверен в том, что с детьми Интагейя Сангасойи, а также с ней самой и ее бессмертными союзниками придется сражаться долго и отчаянно. Но прочих он полагал бессильными противопоставить что-либо военной мощи танну-ула и подданных Мелькарта.
   Потому его сильно удивило, что врезавшиеся в гущу сражения с ходу, не имевшие ни минуты передышки после многочасовой скачки воины Дзайсан Толгоя смяли правое крыло – телихинов, конных лучников Самаэля, которым всегда отводилась важная роль в любом бою. Они часто наносили первый удар, но никогда не принимали его на себя. И потому, оказавшись в самом центре схватки, стрелки растерялись. Их луки с тройными тетивами, рассчитанные на дальность и массовость поражения, были совершенно бесполезны в ближнем бою, а короткие кинжалы и небольшие мечи никак не могли защитить в поединке с закованными в броню и вооруженными до зубов тхаухудами Зу-Л-Карнайна.
   Небольшая группа саракоев на выносливых и мощных верблюдах – жалкие остатки могучего некогда племени, – пылая жаждой мести, накинулись на чайджинов. Эти отборные меченосцы были практически непобедимы при столкновении с пехотинцами и даже конницей, однако совершенно не знали, как драться с обезумевшими от ярости кочевниками, которые вытворяли на своих верблюдах буквально акробатические номера. Саракои не брезговали ничем: они набрасывали на чайджинов арканы и волокли беспомощную жертву за собой – тогда задние верблюды топтали ее ногами, и часто насмерть, они забросали воинов Самаэля горшками с горящей смолой, чего никогда не случалось с армией танну-ула в открытом поле. Раненные или потерявшие верблюда кочевники прыгали на своего противника и перерезали ему горло. Они умирали молча, свирепые, беспощадные – так и оставшиеся непокоренными.
   Саракои не могли простить Самаэлю и его воинам смерть своих кровных родичей, своих жен и детей. Отняв у них любимых и близких, урмай-гохон подарил им единственную цель и единственный смысл жизни: отомстить и умереть. Тем самым Молчаливый подписал смертный приговор своим подданным. Сколько смогли, столько забрали с собой в царство мертвых бешеные кочевники урукурских пустынь.
   Битва кипела, как река в наводнение, выйдя из берегов и затопив все окрестности. Войска сшиблись лоб в лоб на таком крохотном пятачке пространства, что мертвые и тяжелораненые не падали с коней – слишком тесно было. Выживали не искуснейшие и храбрейшие, но выносливые и удачливые. Кто-то вспарывал живот своему врагу, кто-то, смертельно раненный, вцеплялся зубами в глотку своего победителя, и они сваливались вниз вдвоем, сплетенные в последнем объятии, и тут же их затаптывали копытами кони.
   Наконец Самаэль понял, что ему пора лично вмешаться в сражение. Он пришпорил своего огромного, черного как ночь скакуна и направил его туда, где рубил мечом направо и налево Дзайсан Толгой – всадник в белых доспехах, забрызганных своей и чужой кровью. Именно эти доспехи ввели в заблуждение Молчаливого. Весь Вард восхищался силой и красотой Зу-Л-Карнайна, и на всех углах шептали о его невероятном сходстве с Джоу Лахаталом: даже доспехи у аиты и Змеебога были одинаковые – белоснежные. Эта деталь крепко врезалась в память Самаэля, и теперь, завидев издали сверкающую чистотой первого снега сталь, он стал прорубаться к своему сопернику. Тот так орудовал своим длинным и тяжелым мечом, что впору было им восхищаться. И урмай-гохон восхищался, что не мешало ему желать смерти этого человека.
   Они встретились лицом к лицу: смуглокожий великан в золотом венце с драконьими крыльями по бокам и высокий рыцарь в серебряном шлеме, закрывавшем лицо. Встретились и отдали друг другу салют, прежде чем вступить в поединок. Он был совсем коротким, и его результат был известен заранее – пока что не было в мире смертного, способного противостоять звериной мощи Молчаливого. Гигант двумя короткими ударами сверху оглушил князя. Тот, правда, подставил под один удар щит, а под другой – меч. Но, казалось, урмай-гохон этого и не заметил. Щит Дзайсан Толгоя раскололся на три части, а клинок вылетел из онемевшей руки. Он плохо видел, перед глазами у него плыло, и третий удар оказался сокрушительным. Самаэль пронзил его грудь клинком Джаханнама.
   Когда рыцарь в белых доспехах грянулся на землю, Молчаливый тоже спешился. Снял с головы поверженного врага шлем и всмотрелся в юное красивое лицо, искаженное болью.
   – Император? – спросил недоверчиво.
   – Император бы уже отрезал тебе голову, – пробормотал Дзайсан Толгой, кусая губы, чтобы не застонать. – А я всего лишь его воин, и не самый лучший... увы...
   А потом он широко открыл глаза, улыбнулся и умер, как и положено умирать настоящим воинам, вроде тех, кто сражался с Арескои у стен Ал-Ахкафа.
 
   Бессмертные уже не могли вмешаться в ход событий и помочь людям. Так всегда случается в дни потрясений: выясняется, что каждый человек достаточно велик, чтобы вместить в себя бога, и ни один бог не в состоянии ответить за всех людей.
   Полчища монстров, призванных в этот мир силой талисманов Джаганнатхи, появлялись из ниоткуда в самых неожиданных местах. Предугадать, куда они хлынут в следующий раз, кому станут угрожать, чьи жизни унесут, было невозможно. И поэтому бессмертные метались по обоим континентам, Варду и Имане, стараясь успеть всюду, чтобы защитить тех, кто долгие годы истово и искренне верил в них и надеялся на помощь свыше.
   Драконы защищали Демавенд.
   По простой ли случайности или по заранее продуманному плану, но крокотты и мардагайлы лились нескончаемым потоком по направлению к тем местам, где находилось племя йаш-чан и где доживали свой век прежние враги Мелькарта – Ан Дархан и Джесегей Тойоны. Древние звери, воевавшие бок о бок со старыми богами во времена Первой войны, не могли допустить, чтобы ставшие теперь практически беспомощными дряхлые, немощные боги маленького народа погибли по их попущению. И потому три дракона неотлучно находились в горах Онодонги. Изредка, когда положение становилось совсем тяжелым, прибывала помощь – Солнцеликий Аэ Кэбоалан на своей золотой колеснице и сам немного походил на дракона.
   На Имане было ничуть не спокойнее и не легче.
   Совсем немного времени прошло с тех пор, как были уничтожены морлоки, и заплатил за это собственной жизнью король эльфов Рогмо Гаронман. Новая опасность пришла с острова Лейрия – местечка настолько тихого и незаметного, что единственными, кто про него хоть изредка вспоминал, были географы да еще моряки, нуждавшиеся в запасах пресной воды. На всем острове было только два города: столица Лейрии – Теиф и еще какой-то порт, название которого меняли раз в два-три года его неугомонные жители. Сейчас он назывался Жемчужина Иманы. По сравнению с прочими городами это была сущая деревенька.
   Смута назревала на Лейрии исподволь. Тамошний правитель внезапно присвоил себе титул императора, очевидно вдохновившись подвигами Зу-Л-Карнайна или Самаэля, а может, начитавшись историй о героях древности, и объявил войну графству Цаган, заключив для этого союз с княжеством Ятта. Цаган сопротивлялся для вида – постольку, поскольку того требовали неписаные законы. А побыв в состоянии войны всего два дня, на третий вежливо сдался, и тогда король (теперь уже император) Лейрии напал на своего вчерашнего союзника. Эти три небольших государства, находящиеся на восточном побережье Иманы, никто и никогда не пытался завоевать – в голову не приходило. Ни матарии, ни унгаратты, ни хассасины не претендовали на влияние в этих странах. Однако не одно поколение граждан Ятты и Цагана выросло в непосредственной близости от этих вечно грызущихся между собой хищников, и как только Лейрия объявила о своем вторжении, князь Ятты благоразумно отступил. Он слишком хорошо знал, к чему приводят бесконечные захватнические войны. Сдавшись же и признав формальную власть островного государства, он оставался в прежнем качестве и почти ничего не терял.
   Казалось бы, новому императору и следовало на том угомониться, однако он орлиным взором высмотрел следующего противника. По наущению ли Мелькарта или по собственной жадности, но он выбрал Хартум – самое богатое королевство мира, о сказочных сокровищах которого ходили легенды. При попутном ветре корабли лейрийского правителя пересекли море Аракан и пристали к юго-восточному побережью Иманы, практически на самой границе Хартума и Тонгатапу.
   Герцог Талламор – наместник Великой Кахатанны в славном Хартуме – отреагировал незамедлительно, отправив довольно большое войско навстречу нежданному врагу. И все должно было закончиться в считанные дни, но внезапно дикари Тонгатапу тоже решили поучаствовать в дележе хартумского золота. Их племена, вечно воюющие между собой – что было данью национальной традиции, – объединились на время этого славного похода. Дикари были примитивны: их воины, вооруженные копьями и стрелами с каменными наконечниками, обсидиановыми и деревянными мечами и отравленными дротиками, не могли выдержать лобового столкновения с великолепной, грозной и прекрасно обученной армией Хартума. И они это прекрасно понимали. Однако им под силу было грабить и убивать мирных жителей, жечь посевы, громить и крушить все, что попадалось на их пути. Они походили на тучу саранчи, которая налетает и пожирает все, что попадает в ее поле зрения, а затем исчезает, оставив после себя голод и мор.
   Племена Тонгатапу вели партизанскую войну на территории противника, и солдаты герцога Талламора вынуждены были рыскать за ними по всей стране. Одетые в шкуры, украшенные огромным количеством бус и браслетов, сделанных из ракушек и клыков хищников (иногда там попадались и человеческие зубы), в звериных масках или просто оскаленных черепах, надетых на голову, – дикари были смертельно опасны и тем, что пищу себе искали привычную: кровь, печень и сердце врагов, лучше всего – славных и сильных воинов.
   Лейрийские войска наступали с юга, и положение в Хартуме стало весьма тяжелым. Тогда и появились у стен Хахатеги войска короля Грэнджера.
   Гномы поспешили на помощь, как только поняли, что без них добрый Банбери Вентоттен, герцог Талламор, не справится с этой напастью.
   – Как я рад, Раурал, как я рад, – повторял он, обнимая коренастого советника. – Хвала богам, а то я уже хотел было обращаться к нашей драгоценной Каэ за помощью, но у меня все язык не поворачивался.
   – И правильно, – согласился Раурал. – Нам туго приходится, но Вард буквально залит кровью. Она бы помогла, я не сомневаюсь, но чего бы это ей стоило? Вы знаете, что урочный час приближается?
   – Конечно нет. Могу только предполагать, – искренне огорчился наместник Хартума. – Судя по тому, что творится в мире, действительно приближается. И мне очень, очень жаль.
   – Рано сдаваться! – бодро воскликнул Раурал. – Вы лучше скажите, здесь еще подают тот знаменитый салат, о котором наш добрый Рогмо – пусть будет ему пухом земля – прожужжал мне все уши?
   – Знаете что, пойдемте-ка на кухню, и я приготовлю его сам, как готовил для Кахатанны и нашего дорогого Рогмо. В специальном серебряном тазике. У меня есть подозрение, – понизил он голос до шепота, – что мой повар пренебрегает своими обязанностями и готовит овощи не в серебряном тазике, а в каком придется. Скажу больше: я догадываюсь, что часто он варит овощи не тринадцать с четвертью минут, как это положено, а все четырнадцать. – Тут он выдержал драматическую паузу. – Может, даже четырнадцать с половиной. Представляете?!
   – Неужели? – комично изумился Раурал, приподнимая брови. – Это государственное преступление. Правда, никогда не догадывался, что приготовление простого салата – настолько сложное дело.
   Банбери Вентоттен деликатно промолчал, но весь его вид показывал, что в таком случае он невысокого мнения о знаниях гномов.
   С прибытием гномской армии и дикарям, и лейрийским войскам пришлось начать неорганизованное отступление, как его обозначали в донесениях, или попросту – паническое бегство. Маленькие, передвигавшиеся бесшумно, зачастую по тайным подземным ходам или нехоженым тропам, гномы истребляли захватчиков с ошеломительной легкостью. Они выскакивали из-под земли – в буквальном смысле слова – и утаскивали за собой вражеских воинов, осыпали их стрелами с верхушек деревьев или со скал, заманивали в пещеры или непроходимые чащобы.
   А с появлением в их рядах эльфов исход войны был окончательно решен. И лейрийцы, и особенно дикари Тонгатапу боялись эльфов больше, чем своих злобных и кровожадных божков.
 
   Легкокрылый Астерион опустился на нос флагманского судна прямо напротив капитана Лооя.
   – Что? – спросил тот негромко.
   – Плохо. Люди не вытянут. Две сотни лучших кораблей, отборные мореходы и воины тоже не самые плохие. Разве что ты захочешь нагромоздить горы трупов поперек реки. К тому же мне показалось, что вслед за кораблями кто-то движется, какие-то морские твари, поднятые из самых глубин. Но я не смог рассмотреть, брат. Море – это твоя стихия.
   – Вот где пригодился бы гневный Йа Тайбрайя, – мечтательно молвил капитан Лоой. Его огромные глаза сверкали и переливались всеми оттенками морской волны.
   – А ты не можешь попытаться его разбудить?
   – Не могу. Кровь эльфа, принесшего себя в жертву на Алтаре, действует безотказно. Еще сотню лет, это минимум, он будет спать в Улыбке Смерти. Может, это и к лучшему. Кто знает, против кого он бы оборотился, вмешайся в это дело Мелькарт?
   – Твоя правда. – Астерион воспарил к парусам и наполнил их свежим ветром. Затем вернулся обратно. – Что ты хочешь сделать?
   – А мне больше нечего делать, выбора нет. Скажи, брат, ты сможешь проводить наши корабли обратно к Салмакиде, да побыстрее? И немного придержать флот Эльвагана?
   – С нашими кораблями я справлюсь легко, что же касается второй твоей просьбы – сила Мелькарта возросла во много крат, и я чувствую его давление. Ветер плохо подчиняется мне, потому сделаю, что смогу, но многого не стану обещать.
   – И на том спасибо.
   А затем капитан Лоой созвал команду флагманского судна.
   – Дети мои! – начал он. – Возможно, не вовремя я говорю вам об этом, но ведь другого, более удобного случая может и не быть. Надеюсь, что вы все поймете меня. Сражаться с флотом Дженнина Эльвагана нам сейчас бесполезно – это приведет только к потерям и смертям, которых можно было бы избежать. Потому я приказываю нашим кораблям повернуть назад. Я же останусь и приму бой. Если со мной будут ваши надежда и вера, то этого более чем достаточно.
   – Капитан! – воскликнул один из старших помощников. – Капитан! Что же ты один можешь сделать с ними? Это под силу разве что богам. Но ведь ты же не бог?!
   – Теперь и узнаем, – пробормотал Лоой. Несмотря на отчаянные протесты своих товарищей, он добился-таки того, чтобы его спустили в шлюпке на воду и оставили посредине Охи наедине с приближающейся флотилией Эльвагана. С собой он взял только данный ему Аннораттхой сверток.
   Корабли Сонандана уходили быстро: Астерион парил рядом с последним кораблем и погонял попутный ветер.
   Когда их паруса исчезли вдали, капитан Лоой сел на деревянную лавку, аккуратно положил весла сушиться вдоль бортов, крепко зажмурился и оставался в таком положении несколько минут. Затем сам себе сказал:
   – Ну, пора! – но вышло это у него скорее вопросительно.
   А затем он встал в качающейся на волнах шлюпке во весь рост, сжал в руках длинный сверток, потянулся, словно змея, сбрасывающая шкуру, и стремительно рванулся вверх. От этого мощного движения тело его треснуло, разлетаясь на множество словно бы стеклянных осколков, и исчезло во вспышке света. Этим же ослепительным пламенем было уничтожено и утлое суденышко, только вода бурлила и кипела на том месте, где только что находился капитан Лоой.
   Несколько любопытных сильванов и маленькая наяда, притаившаяся в зарослях камыша у самого берега, подглядывали за ним с нескрываемым интересом. Похоже, наблюдаемая картина не потрясла их до глубины души, но все же они ойкнули в один голос, когда Оха вдруг вздыбилась темными громадными волнами при совершенном безветрии, вздохнула и выплеснула вверх столб воды – прозрачную огромную колонну, на самой вершине которой стоял Владыка Морей Йабарданай.
 
   Принц Зу-Кахам стоял на вершине смотровой башни и всматривался в бескрайние просторы Кораллового моря. Сильный ветер подхватил полы парчового плаща и отнес их ему за спину, словно золотые хлопающие крылья.
   Было пасмурно. Солнце, затянутое серой тканью облаков, виднелось бледно-желтым размытым пятном. От этого на душе становилось тревожно.
   – Корабли подходят, – склонился в поклоне перед повелителем один из его акара. – Ждем ваших распоряжений.
   – Приготовиться к бою, – пожал плечами Зу-Кахам. – Какие еще могут быть распоряжения?
   Он вовсе не был равнодушным, просто уже несколько дней гарнизон Гирры находился в полной боевой готовности, действия отрядов были продуманы до мелочей. С севера торопились на помощь войска Амбафайера: шесть полков тяжелой пехоты и два – конных рыцарей. Но им оставался еще один день пути, а флот хаанухов должен был подойти к стенам Гирры через несколько часов.