Уилсон Колин Генри. Космические вампиры

   Джемисон, чуть покачнувшись, поднялся, неотрывно глядя на Карлсена, и стоял, придерживаясь за стол. Левый глаз у него заплыл, по щеке струйкой стекала кровь; в непроницаемом взоре, тем не менее, не читалось ни поражения, ни страха.
   – Черт бы побрал! Кто ты такой?
   Собираясь с мыслями, чтобы ответить, Карлсен вдруг ощутил, что это ни к чему. Вопрос задавался не ему. С губ сходили слова на чужом языке, содержание которого, кстати, было понятно.
   – Моя родина Картхис, – произнес он. Он сознавал, что это язык Ниотх-Коргхай.
   Джемисон полез в карман, вынул оттуда белоснежный носовой платок и промокнул с лица кровь.
   – Чего тебе от нас надо? – спросил он спокойным и ровным голосом.
   – Я думаю, ты об этом знаешь. – Говоря, Карлсен заметил, что владеющий девушкой вампир, потихоньку выползал из ее тела. Даже глядя в противоположную сторону, каким-то непостижимым чувством он ведал, что беглец крадется к окну.
   – Тебе не уйти, Враал, – сказал он. – Мы тысячу с лишним лет потратили, разыскивая тебя. Поэтому не надейся, что тебе это снова удастся. – Он схватил и втащил бесплотную беглянку обратно в комнату. Хезлтайн с Фалладой, вытаращив глаза, смотрели на прозрачный лазоревый силуэт, различимый теперь на фоне стены. Он переливчато подмигивал светом циркулирующей внутри, как клубы дыма энергии.
   Карлсен повернулся к Фалладе.
   – Прошу извинить, что говорю на нездешнем языке. У себя мы общаемся просто мыслью, но иногда все равно используем древний язык Ниотх-Коргхай.
   – Я не понимаю, – в замешательстве выговорил Фаллада. – Ты…?
   Олоф понял невысказанный вопрос.
   – Я – обитатель Картхис, планеты у звезды, именуемой Ригел. Я использую тело вашего друга Карлсена, который совершенно четко сознает происходящее. Можно сказать, я на время позаимствовал его тело.
   Он поглядел на Армстронга, медленно выправляющегося в сидячее положение, затем на Джемисона. – Идемте. Пора в путь.
   Фаллада с Хезлтайном, застыв от изумления, смотрели, как от Карлсена начала отделяться пурпурная дымка. Сияние у нее было более насыщенное, чем у другого пришельца, и, казалось, утыкано крохотными, похожими на искры, точками света.
   Карлсена вдруг охватила слабость, как от потери крови.
   – Подожди, пожалуйста, – попросил он. Свет багровел в середине кабинета настолько яркоо, что резало глаза. Тут перемежающиеся, размытые силуэты отделились и от Армстронга с Джемисоном. В сравнении с насыщенным, полыхающим багрянцем своего пленителя, они были едва различимы. Армстронг завалился набок, челюсть у него отвисла. Джемисон тяжело рухнул в кресло у себя за столом и посмотрел на девушку с растерянным непониманием, словно впервые видя.
   Вглядываясь в багряные переливы, колышащиеся на фоне стен, Карлсен ощутил в себе эмоции столь глубокие, каких никогда не испытывал прежде. Душу раздирал благоговейный ужас вперемежку с неимоверной жалостью. Впервые он в полной мере сознавал все одиночество и бесприютность, толкавшие этих бродяг рыскать по галактике в поисках жизненной энергии. Чувствовал их неизбывный ужас перед холодной пастью конечного небытия, готового поглотить их навсегда, вместе или порознь. Перед такой реальностью собственная жизнь внезапно показалась пустяком – с самого рождения ее полонили какие-то тусклые, невыразительные тени людей и вещей. Осознание всего этого придало храбрости, настоянной на гневе. Сделав шаг навстречу свечению, он крикнул:
   – Не убивай их! Отпусти.
   Собственный крик показался ему полным абсурдом – все равно, что доказывать что-нибудь безмолвной горе. Однако спустя секунду в ответ внятно донеслось: «Ты знаешь, чего ты просишь?». Слышно ничего не было, слова внедрялись прямо в мысль.
   «Чего такого уж дурного они, в конце концов, сделали? – запальчиво спросил он. – Им всего лишь хотелось жить. За что их наказывать?» Говоря это, он продвинулся еще на шаг, в место, озаренное свечением. И тут вновь ощутил мощный прилив энергии и способность прозревать умы окружающих. На этот раз голос у него доносился как обычно, изо рта.
   – О наказании не может быть и речи. Но чтобы восторжествовала справедливость – вам быть судьями.
   Наводнив тело Карлсена, безвестный вершитель нагнулся, поднял его руками девушку и аккуратно усадил ее на стул возле стола. Глаза у нее открылись, и она взглянула на Карлсена с удивлением и некоторой робостью. Наклонился над Армстронгом, схватив его за оба плеча – хлынувшая из пальцев целительная сила срастила перелом. Переступил к Джемисону, испуганно отшатнувшемуся от протянутой руки. Ладонь коснулась распухшей побелевшей скулы – на глазах у всех синяк и опухоль исчезли.
   Вершитель возвратился к креслу, где сидел Карлсен, и поочередно оглядел всех присутствующих.
   – Вы готовы вынести решение об участи этих существ, думавших вас уничтожить?
   Наступила тишина, и можно было прочесть, что в мыслях и на душе у каждого. У Армстронга и Джемисона пристыженность и страх переросли в ненависть, инстинктивное желание примкнуть к обвинителю. Девушка лишь пугливо наблюдала, не зная, как быть. Лишь Фаллада с Хезлтайном пытались сохранить беспристрастность.
   – Как же мы можем судить? – откровенно спросил Фаллада.
   – Тогда слушайте и решайте, – голос был терпелив и кроток. – Больше двухсот лет я нахожусь у вас на Земле, выжидая возвращения Уббо-Сатхла. Мои же собратья разыскивали их среди галактик вот уже тысячу с лишним лет. Осуществить это было сложнее, чем отыскать какую-то одну песчинку среди всех пустынь вашей планеты.
   Слова были не так значимы, как сопровождающие их образы. Вершитель проецировал свои мысли и чувства в умы людей так, что можно было усвоить подавляющую безмерность пространства и бесконечное сонмище миров.
   – И вот так-то, две с лишним тысячи лет назад, наши посланцы в системе Веги нашли остатки планеты В-76. Она распалась на осколки. Мы знали, что планету населяла раса высокоразвитых существ, йераспинов – вам бы они показались некими светящимися шарами. Существа эти были ленивы, безобидны и неагрессивны. Это и вызвало у нас недоумение: что за катастрофа могла разрушить их мир. Вначале подумалось, что это какой-нибудь природный катаклизм. И тут, изучая осколки, мы обнаружили следы ядерного взрыва. Появилось подозрение, что планета уничтожена с целью скрыть следы какого-нибудь чудовищного преступления – подобно тому, как человеческие преступники порой сжигают разграбленный дом. Дальнейший анализ убедил, что планета стала ареной массового убийства всех ее обитателей. – Глаза его холодно посмотрели на безмолвные силуэты у стены. Карлсену показалось, что те угасают. – Тогда и начался розыск. Мы одну за другой обследовали все близлежащие планетарные системы в поисках любого свидетельства, способного изобличить преступников. Такое свидетельство обнаружилось в вашей Солнечной системе, где точно так же была взорвана еще одна планета.
   – Где астероиды? – воскликнул Фаллада удивленно.
   – На нашем языке ее название – Йеллднис, голубая планета. Когда мы перед тем в последний раз навещали Солнечную систему, Йеллднис была средоточием великой древней цивилизации подобных нам существ – разумных моллюсков. А Марс населяла раса великанов-гуманоидов, тогда уже развивавших строительство городов. Теперь же Марс оказался безводной пустыней, а Йеллдиис раскололась на тысячи осколков. Вместе с тем ваша Земля, с ее недостаточно развитой средиземноморской цивилизацией, была нетронута. Почему так? Разве, может статься, преступники усматривали в ней своего рода временное пристанище? Вот тогда у нас появилось подозрение, что преступления совершают Канувшие – так мы нарекли ученых, исчезнувших на обратном пути к нашей галактике пятьдесят тысяч лет назад. Вначале в это не особенно верилось, поскольку Ниотх-Коргхай, как и люди, смертны. Но когда мы прибыли на Землю и изучили ее наследственную память, все сомнения развеялись. Преступления совершали существа, подобные нам – собратья по расе Ниотх, у которых пристрастие к покровительству более слабым расам переродилась в злокачественную тягу умерщвлять…
   От клубящихся около стены силуэтов, чувствовалось, исходит гневное презрение. Вершитель же продолжал ровным голосом: «Ваша мифология о злых духах и демонах полна атавистической памяти об Уббо-Сатхла, космических вампирах. А поскольку они пощадили вашу планету, было ясно, что они сюда когда-нибудь непременно вернутся. Мы, разумеется, продолжали поиск по галактикам в надежде пресечь дальнейшие преступления, но одна лишь ваша галактика сама по себе вмещает свыше ста миллиардов звезд. Так что наши усилия были тщетны – до сегодняшнего дня».
   Голос смолк. Карлсен снова ощутил волнами исходящие от пришельцев злобу и беспросветное отчаяние. Молчание длилось дольше обычного.
   – Ну так что? – спросил голос. – Кто-нибудь по-прежнему полагает, что их следует отпустить? – Глаза вершителя обратились к Джемисону. Тот густо зарделся и прокашлялся:
   – Конечно же, нет. Это было бы преступной глупостью.
   – Я бы хотел задать один вопрос, – подал голос Фаллада. Говорил он нервно, изучая глазами ковер на полу. – Вы сказали, милосердие у них переродилось в некий садизм. А нельзя сделать обратное перерождение?
   – Тоже мне, нашли, о чем говорить! – фыркнул Джемисон раздраженно.
   – Я хочу знать, – упрямо потребовал Фаллада, – безнадежно ли порочны эти существа. – Он укоризненно посмотрел на Джемисона из-под кустистых бровей. – У большинства людей все-таки теплится искра добра.
   – На этот вопрос могут ответить только они, – рассудил вершитель. – Что скажете? – обратился он к вампирам.
   – Они что, могут говорить? – удивился Фаллада. – Без тела им не обойтись. Но у них здесь целых шестеро.
   Карлсен внезапно ощутил тошнотворную слабость. Прошла секунда, и он понял, что вершитель вытеснился у него из тела и завис над головой. Капитан увидел, что один из клубящихся силуэтов плывет к нему, и весь напрягся, но тут в мозг влилось расслабляющее спокойствие. Карлсен расслабился, давая бесформенному сгустку слиться со своим телом. На миг накатила тошнота – словно кто-то вынудил проглотить какую-нибудь гадкую жидкость – и тут же сменилась дикарским ликованием. От грубой жизненности готовно напряглись все мышцы. Карлсен ощутил в себе вожака – того, что владел Джемисоном. Грянувший голос был сиплым от обостренного чувства.
   – Я скажу, хотя и знаю, что это ничего не изменит. Справедливость ни в ком здесь не воплощена. Но хотелось бы вспомнить один простой факт. Ниотх-Коргхай, как и люди, смертны. Мы, Уббо-Сатхла, достигли, в некотором роде, бессмертия. И по-вашему, это само по себе не заслуга – открыть секрет вечной жизни? Вы скажете: мы достигли этого тем, что губили чужие жизни. Верно. Но разве и это не закон природы? Все живые существа – убийцы. Люди не чувствуют угрызений совести, убивая себе на пищу бессловесных животных. Не гнушаются они даже плотью новорожденных ягнят. А коровы и овцы едят траву, тоже наделенную жизнью. Присутствующий здесь доктор Фаллада изучал вампиризм. Он скажет вам, что таков основной принцип природы. Если так, то в чем наша вина?
   – Вы отрицаете то, что убиваете для удовольствия? – спросил Фаллада.
   – Нет. – Пришелец говорил спокойно и рассудительно. – Но если приходится убивать для того, чтобы выжить, то почему бы нам не находить в этом удовольствие?
   Карлсена занимали не столько слова, сколько стоящая за ними сила. Она вторгалась в сознание подобно электрическому току, наводняя ищущим выхода восторгом. Люди и в самом деле порочны: эгоисты, нытики, лентяи, тупицы, плуты – раса недалеких, никчемных существ, немногим лучше кретинов. Если в природе выживает сильный, а слабый вымирает, то человек напрашивается на уничтожение. В понимании вампиров, он – естественная добыча.
   Хезлтайн кашлянул.
   – Но ведь, разумеется… жестокость происходит от слабости, а не от силы? – спросил нетвердо, без убежденности.
   – Тот, кто не испытал полного отчаяния, не вправе говорить, что есть слабость, а что – сила, – твердо заявил вампир. – Вы можете себе представить, что значит тысячу лет бороться, чтобы тебя не втянуло небытие? С той поры мы решили, что нет причины мириться со смертной участью, пока есть еще шанс выжить. И вы нас за это обрекаете на смерть?
   Обращался он к Хезлтайну и Фалладе, но ответил Джемисон.
   – Вы сами себя обрекли, – заявил он. Вы только что упомянули, что убийство – закон природы. Вы думали уничтожить нас. Так почему же нам, точно так же, не разделаться с вами?
   – Будь у вас сила, я бы именно этого от вас и ожидал, – ответил тот без малейшего сарказма. – Только Ниотх-Коргхай не верят, что убийство – закон природы. Они исповедуют более высокую этику. – Он отвел взор, избегая смотреть на лучезарный силуэт.
   – Вот почему я хочу знать, что вы думаете с нами делать.
   – Это решено будет на Картхисе, – передалось без слов.
   – Но мы не можем возвратиться на Картхис, если ты не дашь нам энергию преображения.
   – Она будет вам дана.
   – Когда?
   – Сейчас, если вы того хотите.
   Карлсен ощутил невероятный всплеск сбывающейся надежды и восторга, который утих через секунду, когда пришелец покинул тело. Карлсен попробовал было взглянуть на светящийся силуэт, но глазам сделалось нестерпимо больно. Он увидел, как болезненно исказилось лицо у Хезлтайна, и сам прикрылся руками. Все равно, свет разгорался словно изнутри, наполняя восхищением и ужасом. Чувствовалось, что энергия бьет ключом из загадочного вершителя в середине комнаты, а одновременно с тем из какого-то другого источника во Вселенной. Это само по себе снизошло как откровение. Присущие уму ограничения развеялись – внезапно открылось, что все человеческое знание поверхностно, убого, и не приближено толком к реальности. Реальность же ощущалась теперь напрямую, вызывая непомерный восторг. Страх чуть умерялся пониманием, что сам он, Карлсен, лишь зритель, а сила предназначена для пришельцев.
   Открыв глаза, Олоф поглядел на вампиров. Те поглощали энергию, жадно глотая, давясь, окатываясь ею. По мере того, как она протекала сквозь них, их формы вырисовывались все отчетливей; цвет густел, и очертания становились все четче, пока не уплотнились до осязаемости, наливаясь внутренней своей силой, словно клубящимся дымом. На глазах у людей они перестали лишь впитывать; теперь, наоборот, они излучали энергию, подобно вершителю в центре комнаты. Но это продолжалось лишь секунду; на свету проклюнулись темные пятна. Внезапно догадавшись о чем-то, Карлсен хотел предупредить, чтобы они не торопились и начали все заново. Однако, силуэты с потрясающей скоростью истаяли – словно три электрические лампочки перегорели одновременно.
   В кабинете стемнело, и нависла странная тишина.
   – Что случилось? – донесся неуверенный голос Фаллады.
   Карлсен удивился, что у того еще сохранился дар речи.
   – Стойте! Погодите, не уходите! – прокричал Джемисон.
   Карлсен поднял глаза и понял, почему создается впечатление гаснущего света. Ниотх-Коргхай зависли без движения на прежнем месте, как бы растворяясь, словно исчезая вдали. Карлсен ощутил вдруг щемящую тоску, словно навсегда утратил что-то. Это исчезала реальность, и он изо всех сил пытался мысленно ее удержать. Затем он понял, что такое невозможно: земные дела пришельцев окончены. На глазах у людей пятна съежились до размера булавочных головок, отрешенно застыли, подобно звездам на предрассветном небе, и растаяли. В комнате, казалось, тотчас стало холодно и бесприютно, как будто опустились вдруг зимние сумерки. Снова выткалась всегдашняя зыбкая завеса, именуемая обычным сознанием.
   Джемисон издал протяжный, утомленный вздох и коснулся кнопки на столе, окна автоматически открылись. Кабинет наполнил неясный гул Уайтхолла, повеяло летним теплом. Несколько минут все молчали. Хезлтайн, смежив веки, откинулся в кресле. По-совиному вытаращив немигающие глаза, сидел Фаллада, уперев подбородок в грудь. Девушка, сама не своя от усталости, раскинулась на угловом стуле с невысокой спинкой, часто дыша открытым ртом. В попытке перебороть наползающую усталость Карлсен закрыл глаза. И вдруг ощутил острое сексуальное возбуждение: перед внутренним взором мелькнул образ обнаженных бедер. Приоткрыв глаза, он перехватил взгляд Армстронга, с вожделением поглядывающего на девушку. Покосившись украдкой, Карлсен заметил, что та полулежит, разведя колени; юбчонка закаталась до бедер, приоткрыв трусики. Карлсен снова открыл глаза. Сомнения нет, он сейчас настроился в резонанс возбуждению Армстронга. Карлсен сместил внимание на девушку и понял, что она спит. Ум ухватывал тревожную сумятицу ее отрывистых видений. Переведя внимание на Джемисона, Карлсен тут же убедился, что тот не столько устал, сколько притворяется. Премьер обладал замечательной выносливостью и жестким, не поддающимся логике, упрямством человека, обожающего власть. Премьер-министр поглядывал сейчас на Карлсена и Фалладу, прикидывая, как бы их уговорить, чтобы помалкивали… Всех всполошил звонок.
   – Да?! – бросил Джемисон, едва не срываясь на истерический крик.
   Послышался голос секретаря:
   – К вам министр занятости, сэр.
   – О, Господи, сейчас? Еще не хватало! – Сделав усилие, премьер сдержался. – Мортон, извинитесь, придумайте что-нибудь. Скажите – что-нибудь неожиданно срочное…
   – Слушаю, сэр.
   Джемисон, встряхнувшись, встал и поочередно оглядел всех присутствующих. Прокашлявшись, сказал:
   – Не знаю как вам, а мне нужен глоток чего-нибудь. – Вид у него был как у человека, которого только что жестоко вытошнило. Карлсен с интересом замечал, что все это игра. Для Джемисона же это была обычная уловка, помогающая скрыть его мысли. – Мерриол, достаньте-ка из бара бренди.
   Чувствовалось разочарование Армстронга, когда та встала и оправила юбку.
   – Даже как-то по-особенному хочется, – нервно хохотнул Армстронг.
   Джемисон одобрительно кивнул.
   – Думаю, проявили вы себя замечательно, дружище.
   – Благодарю, господин премьер-министр, – благочестиво потупил голову надзиратель.
   Карлсен встретился взглядом с Фалладой. Оба понимали, что происходит. Положение такое, что никак не вмещается в рамки обычных служебных отношений – Джемисон и Армстронг, понимая, кто есть кто, приводили все в норму.
   Девушка поставила на стол штоф с бренди и поднос со стаканчиками. Джемисон разлил темную жидкость, не стесняясь легкой дрожи в руке. Поднес стаканчик к губам, осушил его и поставил, шумно переведя дух.
   Карлсен наравне со всеми поднял стаканчик с подноса, капнув на брюки. Вкус напитка показался грубым и незнакомым, похожим на бензин. До Карлсена дошло, что он, капитан Карлсен, все же не утратил до конца ощущения более глубокой реальности. Он как бы разделился на двух разных людей: один смотрел его глазами на окружающий мир, и другой тоже – только как бы из иного положения, чуть со стороны. И взаимооталкивание между этими двумя давало силы перебарывать дрему.
   Второй стаканчик Джемисон уже просто лениво потягивал.
   – Ну что ж, господа, – мужественным голосом сказал он, – мы все сейчас прошли через непостижимо тяжкое испытание. Слава Богу, наконец-то все позади.
   – Так что же случилось с вампирами? – спросил Хезлтайн.
   Карлсен зарегистрировал у Джемисона вспышку смятения.
   – Они ушли, – торопливо заверил премьер. – А до иного нам дела нет.
   – Ты знаешь, что произошло? – спросил Фаллада у Карлсена.
   – Пожалуй, да.
   – Какая разница? – воскликнул Армстронг, безоговорочно вторя премьер-министру.
   – Почему все они исчезли? – проигнорировал Фаллада.
   Карлсен пытался подыскать нужные слова. Понимать-то он понимал, только вот выразить было непросто.
   – В общем, можно назвать это самоубийством. Они забыли…
   – Забыли что? – живо встрял Джемисон. Любопытство в нем преодолело страх выпустить ситуацию из-под контроля.
   – Что мы все берем энергию из одного и того же источника. Получилось все равно, что воровать из кладовки яблоки, когда в твоем распоряжении весь сад.
   – Но что случилось с ними? – все еще не мог понять Фаллада.
   – Он полностью снабдил их энергией – энергией, необходимой, чтобы добраться к себе в звездную систему. Он говорил правду, пообещав, что они не будут наказаны. В их законе нет понятия о наказании. Но предупредил, что будет суд. Он предупреждал их о том, чего ожидать. Когда в них втекла энергия, они перестали быть вампирами. Они вновь стали богами – теми, кем и были первоначально. И теперь сами могли судить, правомерно ли это – быть вампиром. Суд над собой они свершили сами – и приговорили себя к небытию.
   – Вы хотите сказать, – уточнил Джемисон, – за ними оставлялось право жить и возвратиться к себе на планету?
   – Да. Решение всецело зависело от них самих.
   – Да они сумасшедшие какие-то… – оторопело пробормотал Джемисон.
   – Нет. Просто абсолютно честные, не способные на самообман. Став вампиром, они начали изощряться в искусстве самообмана. А затем посмотрели правде в глаза и поняли, что это за собой повлекло. Самообман – делать вид, что свобода есть необходимость.
   Карлсен сознавал, что эти слова сеют глубокое беспокойство в душе у Джемисона – сомнение в самом себе, граничащее с паникой.
   – По христианской морали, – произнес наставительно премьер, – думать так – большой грех.
   – Вы не поняли. Они могли сторговаться, что на самом деле вины их нет, или что за все потом воздается добрыми деяниями. Только на самообман у них уже не хватило дерзости. До них разом дошло, что они натворили.
   – Потому им осталось единственное – умереть? – заключил Фаллада.
   – Нет, на этом никто не настаивал. Это был их собственный выбор. Ты как-то сравнил тело убитого вампирами с напрочь изрезанной покрышкой. То же самое произошло и с ними. Вот почему они исчезли.
   – А как с остальными, – задал вопрос Хезлтайн, – с теми, что на «Страннике»?
   – Им будет предоставлен такой же выбор.
   – Но некоторые могут-таки выбрать жизнь? – вымученно, тоскующе спросил Джемисон.
   Глаза премьера, не отрываясь, смотрели на Карлсена, излучая – даже удивительно – скрытую мольбу. Неприязнь у Карлсена пропала, сменившись жалостью.
   – Откуда же я знаю, – ответил он. – Хотя, в общем-то, возможно.
   – У вас нет… способа выяснить?
   – Нет.
   Джемисон отвел глаза (чувствовалось, что с облегчением). Послышался бой часов Биг Бена. Все замолчали, считая про себя удары: полдень. Вместе с тем, как растаял последний звук, Джемисон поднялся. Судя по виду – с обновленной, бодрой решимостью государственного мужа.
   – Ну что ж, господа, если не возражаете… Я думаю, нам всем нужно отдохнуть и восстановить силы. – Увидев, что и Карлсен встает с кресла, он поспешно добавил, – но, прежде чем выйти из кабинета, я так понимаю, мы все условимся молчать? Во всяком случае, пока?
   – Н-ну, вроде как… – неуверенно произнес Фаллада.
   – Я прошу не ради себя или доктора Армстронга, или мисс Джонс. Это нечто, что касается в равной степени всех нас. – Чувствовалось, как вместе с голосом возвращается уверенность. – Если все это рассказать, – Джемисон внушительно склонил голову, опершись ладонями о стол, – кое-кто нам и поверит. Но уже заранее можно гарантировать: подавляющее большинство сочтет нас за сумасшедших. Нас запрут в ближайший же психдом. И, откровенно говоря, по нашей же вине. Ибо с какой стати людям верить в такую невероятную э-э… небылицу?
   – А с другой стороны, почему бы и не поверить? – цепко спросил Фаллада.
   – Ох, не поверят, дорогой мой доктор. И оппозиция первой начнет тыкать пальцем, что все мы спятили, или выдумали все из каких-нибудь нечистоплотных личных мотивов. И мне останется подать в отставку – не потому, что я как-то не так проявил себя в этом деле, за которое, кстати, не несу никакой ответственности, но потому лишь, что буду казниться: в щекотливом положении моя партия. Случись все это – и от комиссара тоже будут ждать отставки. Короче, мы навлечем на себя скандал, нас закидают грязью. Это не сулит всем нам ничего хорошего.
   Забавно было наблюдать за извивами мысли премьера. В начале этой тирады его заботило единственно то, чтобы все молчали о происшедшем; пара минут – и он уже проникся убеждением, что говорит совершенно беспристрастно. Криво усмехнувшись, Карлсен почувствовал, как жалость понемногу уходит. И сказал с наигранной озабоченностью:
   – А справедливо ли будет думать в первую очередь лишь о себе, держа все в секрете от человечества? Ведь люди, безусловно, имеют право обо всем знать.
   – Это все риторика, капитан. Как политик, я обязан быть прагматиком. Заявляю совершенно однозначно, что жизнь у нас превратится поистине в кошмар. Есть и моральный аспект. Я – премьер-министр этой страны и должен делать все для блага Великобритании. А это перерастет в скандал, который уронит нас в глазах всего мира. Да имеет ли кто-нибудь из нас право пойти на это! – Хезлтайн собирался что-то вставить, но Джемисон нетерпеливо вскинул руку. – Откровенно скажу: случившееся нынче утром оставило меня глубоко разочарованным. Могу сказать со всей искренностью, что до конца своих дней не перестану переживать о непоправимых последствиях, что могли бы… Как представлю сейчас опасность, благополучно отведенную, так сразу осознаю, что нахожусь у края, знаете ли, зияющей бездны. Мы вместе взглянули в лицо той опасности – и, милостью Божией, каким-то чудом вышли победителями. Я чувствую, что это сплотило нас всех. И смею добавить, что не успокоюсь, прежде чем не прослежу, чтобы каждому из вас максимально воздали за услуги. И вы, думаю, убедитесь, насколько благодарной может быть Родина. – Он вылил себе остаток бренди и улыбнулся Хезлтайну. – Могу я рассчитывать, что заручился вашим согласием, комиссар?