Страница:
Это была медленная ходьба. Время от времени таинственно изменялся ветер — кружась, опускались туманы и заставляли его останавливаться, пока он снова не видел дорогу. Медленно, но верно продвигаясь по периметру чудовищного помещения, он твердо сосредоточивал взгляд на тропинке. Иногда вдруг ловил углом глаза какое-то движение, но, вглядевшись, видел лишь прыгучие брызги. Один раз ему померещилось, будто видит две крохотные фигурки, спешившие по одной из тропок, исчертивших дальнюю стену, но едва покосился в полумрак, снова поднялся туман. Когда он рассеялся, все, казалось, было как прежде.
После целой вечности петляний по тропе он достиг дальней стены. Поднявшись по крутой тропке, добрался до отверстий, удаленных от рева и грохота кипящей реки. Первый туннель, до которого он дошел, сам дымился испарениями, и Фритти поспешил миновать его, но из следующего отверстия приветливо дохнуло чуть более прохладным воздухом. Едва он очутился внутри, жара стала быстро спадать. Довольный этим добрым знаком, Фритти принялся увеличивать расстояние меж собою и громадной пещерой.
Когда позади осталось уже несколько поворотов туннеля, шум реки упал до первоначального глухого биения. Фритти шлепнулся на пол прохода, на миг восславив относительную тишину и прохладу. Отдышавшись, коснулся языком сырой свалявшейся шубки.
— Эй, ты! — прорезал полумрак туннеля чей-то голос.
Фритти вскочил на ноги; сердце колотилось в ушах громче яростной воды.
— Подожжди! — прошипел голос. — Подожжди и перекинься словечком сс Клыкостражжем Гнусняком!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Пристыв к месту, Хвосттрубой стоял, покуда медленные шаги поскрипывали к нему по туннелю. Расслышал свистящее дыхание приближающегося существа. Чуть ли не ошеломляющее желание бежать боролось в нем с тупым смирением; он мягко покачивался на месте.
— Мой спутник и я хотим поговорить сс тобой, незнакомец. — Шипящие слова приближались с каждым звуком.
«Спутник, — подумал Фритти. — Так их двое!» Ноги у него задрожали; он поджал хвост и ждал. Из темноты выступила слепая голова Клыкостража. Бесшерстная фигура неуклюже ковыляла к нему. Фритти вгляделся. Там, где на безглазой морде Клыкостража некогда трепетали громадные ноздри, были только зарубцевавшиеся лохмотья плоти.
Гнусняк, качнувшись, остановился в прыжке или полупрыжке от Фритти, и его поврежденная морда вопросительно заерзала туда-сюда.
— Ты здессь? — спросил Клыкостраж.
У Фритти подпрыгнуло сердце; он невольно пискнул от облегчения. Чудовище было ранено! Оно не могло учуять его, во всяком случае чуяло неважно.
— Ахх, — задышал Гнусняк. — Ты здессь. Теперь я тебя слышшу. Подойди, не бросай насс. Мы со спутником заблудилиссь. — Слепое создание придвинулось ближе, выставив в сторону Фритти одно ухо. — Как тебя ззовут?
Хвосттрубой опять взвесил, нельзя ли вырваться. Решил этого не делать. Возможно, тут были обстоятельства, которые можно бы использовать. Конечно, это будет опасно, но ведь под землей все может быть.
— Мрр… Мрр… Проходчик! — выпалил он после мгновенного колебания.
— Блестящще. Твое имя звуччит так, ссловно ты предназначен помоччь нам. Ты не изз Когтестражей? У тебя оччень тоненький голосе.
— Я еще мальчишка, — быстро ответил Хвосттрубой.
— Ахх, — удовлетворенно вздохнул Гнусняк. — Конеччно. При окончательной подготовке на служжбу берут дажже молодых… Пойдем, ты должжен насс вывести. Как видишшь, я сстрадаю временной немощью. — Бормоча что-то себе по нос, изувеченный Клыкостраж повернулся и зашаркал по коридору. Фритти пошел чуть позади него.
«Окончательная подготовка? — удивлялся он. — Что происходит?» — Ты, должжно быть, прошшел мимо Обжигающщего Потока, — бросил через плечо Гнусняк. — Я никогда не подходил к нему так близко. Боюсь, грохот воды сбил меня сс толку. Это совершенно потрясает, раззве нет?
— Да-да, конечно же, — поддакнул Хвосттрубой. — А как вы оказались в этой пустынной части Холма?
Помолчав, Гнусняк ответил:
— Видишшь ли, боюсь, что я потерпел некоторую неудаччу. Юнцы вроде тебя могут этого и не знать, но тут совершшена довольно большшая несправедливоссть — несправедливоссть к таким старым служжакам, как я. Не подумай, что я собираюссь осужждать, о нет, но меня несправедливо наказзали, потому что сбежжал один заключенный. Но меня там дажже и не было — о нет, я просто вовремя не оссведомил своего начальника, лорда Кровососса. Когда приключчился этот побег, он был наказан лордом-Всевласстителем. В освою очередь досталоссь и мне. Несправедливоссть, такая несправедливоссть… — Клыкостраж прервал речь булькающим всхлипом. Фритти с дрожью страха — и гордости. — понял: Гнусняк имел в виду его бегство.
Спустя мгновение Клык перестал ныть и сказал:
— Мой спутник чуть-чуть обогнал меня. Надеюссь, не ушшел. Он тожже пострадал от несправедливоссти. Ах, да вот он, теперь я точно его слышшу!
Хвосттрубой позабыл было о спутнике, но теперь и он заслышал громкое тяжелое дыхание. Завернув за угол, они приблизились к большой темной фигуре, которая распласталась в проходе. Гнусняк осторожно двинулся вперед, шаря перед собой большой морщинистой лапой. Толкнул громадное темное тело.
— Вставай, вставай! — выкрикнул он. — Я нашшел юного Проходчика, который поможжет нам отыскать дорогу назад! Вставай! — Пока лежавшее существо неохотно оборачивалось, Гнусняк сказал Фритти: — Можжет, оба вы и ззнаете друг друга. Мой приятель был значительным лицом ссреди…
Когда фигура перевернулась, злобно взглянув на Фритти, обнаружилась страшно знакомая, безобразная и бугристая морда.
— Хвосттрубой! — взвыл Растерзяк, приподнявшись на передних лапах. Не успел окаменевший Фритти и двинуться, как Гнусняк наклонился и быстро смазал Растерзяка по морде. Когтестраж от удара потерял равновесие. Стеная, снова повалился на землю.
— Молчи, дурень! — прорычал Клыкостраж и качнул безглазой головой в сторону Фритти, который стоял, потрясенный до оцепенения. — Не обращай на него внимания, — заверил он Фритти. — Боюсь, он повредился в уме. Лорд-Всевластитель довольно реззко обошшелся сс ним по поводу того самого заключенного. Теперь ему в кажждой тени мерещится этот малый. Оччень печально, оччень печально.
Растерзяк и в самом деле не обращал внимания на настоящего Фритти, стоявшего, рядом, — возил подбородком по грязи, вновь и вновь мыча имя Хвосттрубоя. Наконец остановился и взглянул на Клыкостража.
— Ну зачем ты так надо-олго ушел? — спросил Растерзяк Гнусняка. Плаксивый тон казался страшно неестественным для столь могучего тела. Фритти перевел дыхание. Подземный мир, стиснутый каменно-холодной, тяжкой своей шкурой, еще раз расступился перед ним. Невероятно! Везенье продолжало ему сопутствовать. Он был так близко от Растерзяка, и тот его не узнавал!
— Вставай, дубина! — клацнул зубами Гнусняк. Испуганное мяуканье Когтестража отдалось в просветлевшей голове Фритти как что-то комическое. — Я нашшел кой-кого, кто поможжет нам отыскать обратный путь к главным туннелям. Там мы и еду себе найдем! Поднимайся!
Растерзяк выпрямился во весь свой огромный рост.
— Он помешшался, как я и сказзал, — извинялся Гнусняк, пока тройка вступала в коридор. — Не будь меня, он умер бы, несмотря на всю свою силу.
— Странная гордость прозвучала в голосе Клыкостража.
Хвосттрубой оказался в незавидном положении проводника и спутника двух созданий, желавших ему и его роду погибели, — ведя их по совершенно незнакомым ему туннелям к тайному центру лабиринта.
Растерзяк, хотя поднялся и смог двигаться, все еще ничем не показывал, что узнает Фритти. Его поведение колебалось между простодушием и неожиданной безумной злобой. Один раз он внезапно повернулся к Фритти, завыв: «Черные ветры, черные ветры!» — и попытался разодрать его могучими когтями. Но после резкого окрика Гнусняка снова съежился и заплакал.
— Не в ссебе, не в ссебе, — лепетал Гнусняк. — А когда-то, знаешшь ли, был таким важжным начальником…
Когда прошли чуть подальше — Хвосттрубой полагался на мгновенные изменения в температуре и давлении воздуха, чтобы вести в нужном, как ему казалось, направлении, — он набрался мужества, чтобы кое-что выжать из столь мало приятного Гнусняка.
— Ну так как идет «окончательная подготовка», а? Вообще-то я боюсь вмешиваться в такие… мрр… скажем, чересчур важные дела, что творятся наверху… на поверхности.
— Многого-то никто не скажжет бедному старому Гнуссняку, — пожаловался Клыкостраж, — но зато я многое сслышшу. Величайшшие передвижжения, величайшшая тревога… Я недавно слышшал, как двое наших шшептались, что скоро поверхноссть рухнет.
Поверхность… рухнет? Фритти это очень не понравилось. Вот-вот случится что-то ужасное, непостижимое, а по всей видимости, только он да горсточка заикающихся Рикчикчиков — единственные, кто мог бы хоть что-то против этого предпринять.
«Нет, — подумал Хвосттрубой, поправляя сам себя, — я ничего не могу сделать, разве что найти своих друзей и, вероятно, умереть с ними вместе».
Теперь, когда весь Закот начеку, бежать — маловероятно и для одного, не говоря уж о троих или четверых. Прощай, отдаленная надежда, и сама по себе незначительная, а в придачу — возложенная на спинки скачущих белок и на пресыщенный, равнодушный Двор.
— Звездномордыш! Ползучий, скрытный звездномордыш! Сердце из него вырву! — Завывая, Растерзяк остановился, из стороны в сторону мотая черной мордой.
Фритти, вздрогнув, понял, что хотя Растерзяк и безумен, а Гнусняк слеп, у него все же есть на лбу белая звездочка; внизу его легко опознают более проницательные обитатели Холма. Пока Гнусняк унимал разъяренного Растерзяка, он опустил голову и выпачкал лоб в пыли. Поморгав, чтобы стряхнуть с морды грязь, выпрямился.
«Надеюсь, это ее прикроет, — подумал он, — или по крайней мере достаточно замажет, чтобы не бросалась в глаза. Я ни за что не сойду за Когтестража, а вот за безымянного раба — пожалуй».
Бесшерстный снова подтолкнул Растерзяка вперед, и хотя Коготь издал странное поскуливание, некоторое время он больше не мешал идти.
Хвосттрубоево чувство направления, казалось, срабатывало. Он уже замечал признаки возрастающего оживления в проходах, по которым они шли, — более сильные и свежие запахи доносились из боковых ходов. Фритти стал подумывать, как бы найти своих пленных друзей. Он знал, что может быстро и безопасно передвигаться только по этим внешним, в большинстве своем заброшенным, неглавным ходам; как только он попадет в оживленный центр Холма, вся игра его станет бесполезной.
Внезапно из-за поворота тропы донеслись звуки резких голосов. Растерзяк — словно нарочно — избрал именно этот миг, чтобы улечься, вытянув поперек туннеля свое огромное тело с пятнистым брюхом. Хвосттрубой в испуге огляделся — и далеко не сразу приметил крохотное углубление в стене, мимо которой они шли. Эхо скрипучего, прерывистого смеха рокотало в проходе, когда он отпрыгнул и забился в небольшое пространство, в расщелину — и очень тесную. Услышал, как смех прекратился и приблизились тяжелые шаги. Раздались слова — безошибочно опознаваемый рычащий говор Когтестражей:
— Это еще что? Что эта кучища незарытой мррязи делает на дороге?
Послышался взрыв грубого хохота, и другой, столь же неприятный голос сказал:
— Тут явно кто-то, с кого бы надо содрать шкуру, клянусь Великим! Кто там, а ну отвечай!
Гнусняк удрученно заговорил:
— Пожжалуйста, госспода! Не обижжайте! Как видите, я — в обществе двух вессьма уважжаемых членов вашшего братства! Сскажжи им, Проходччик!
— Двоих?! — рассмеялся первый Коготь. — Я вижу только одного, и на вид это большая вспухшая развалина! А ты что видишь, Вонзяк?
— В точности то же. Никуда не годный чурбан и маленькая, извивающаяся слепая моль. Если я не разучился считать, Гнилозуб, так тут только двое. Эта Писклюшка врет нам!
Гнусняк захныкал от страха, и Фритти услышал — двое Когтестражей придвинулись ближе.
— Врать стражам при исполнении обязанностей, на высочайшей службе! По мне, так разорвем его за это, как по-твоему?
— Проходччик! Сспаси меня! Сспаси насс! — истерически завизжал Клыкостраж, и Фритти, скрючившись в своей неглубокой нише, затаил дыхание.
Раздался приглушенный стон, а потом басовитый голос Растерзяка:
— Хвосттрубой! Это сделал звездномордыш! Нет лорд Жи… Лорд Живо… Живоглот, не выжигайте! Моя к а… нет! А-а-а-ахх!
Его голос перерос в пронзительный вой. Два Когтестража вскрикнули от удивления.
— Клянусь Кровавым Отсветом! — прорычал Гнилозуб. — Это и впрямь Коготь!
— Это Растерзяк! — нервно выдохнул Вонзяк. — Он вне закона! Лорд-Всевластитель наказал его! Нам нельзя к нему прикасаться!
— Пфффу! Ты прав. Тут нечисто!… Стыдно тут и быть! И этот писклявый слепой червяк… пошли, давай-ка уберемся! — Гнев в голосе Гнилозуба не смог замаскировать страха, который как бы поскуливал под ним.
Быстрые тяжелые шаги пронеслись мимо Хвосттрубоевой расщелины и удалились по коридору.
Фритти переждал очень долгое, как казалось ему, время и осторожно шагнул в туннель. Бесшерстный силуэт Гнусняка съежился над обмякшей темной фигурой Растерзяка… и странно — на миг Фритти пожалел их. Но Клыкостраж повернул к нему обезображенную морду, и это чувство потонуло в волне отвращения.
— Кто здессь? — окликнул Гнусняк. Хвосттрубой издал нерешительный горловой звук и сказал:
— Кто-кто, Проходчик, конечно. Я уходил осматривать ветки туннеля. Только что видел парочку наших ребят. Вы их встретили?
— Они угрожжали нам! — пропыхтел Гнусняк. — Собирались насс убить! Зачем ты ушшел?
— Я же вам сказал! — притворно сердясь, отозвался Фритти. — Вставайте-ка и поднимайте его! У меня есть дела и поважнее, и я помогаю вам только потому, что вы такие жалкие и ни на что не способные. Ну так потопали мы или нет?!
— О да, сейчасс, сейчасс, Проходчик! Пошшли, Растерзяк, всставай!
С Хвосттрубоем во главе, с неохотно ползущим Растерзяком в хвосте несовместимая тройка двинулась в центр собирающихся сил.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
В мире над лабиринтом творилось небывалое. Из-за отдаленных криков и отблесков ночные Часы становились таинственными и настораживающими. Фелы производили каких-то необычных, нежизнеспособных котят, и принц Воспарилл из Перводомья делал устрашающие заявления. Многие в Племени были напуганы. Земля повсюду казалась нетвердой — изменчивой, вероломной.
Око открывалось полностью, совершив оборот раньше времени, и, красное, вспухшее, висело в небесах. Ночи Сборищ были полны неразрешимыми вопросами и безымянными страхами. Наступала Слепая Ночь, ночь величайшей темноты. Некоторые шептались, что на этот раз тьма принесет брряд.
Брряд был на языке у многих, а у скольких на уме — и не счесть.
Под землей же, на трупном своем троне, Великий сплетал паутину необычных деяний. Силы били и пульсировали сквозь его престол так напористо, что порою и самый воздух в Пещере-Пропасти становился плотен и непокорен, как вода. Прибывали и убывали странные образы, трепеща на грани зримого, подобно зарнице на веках у спящего.
Даже Хвосттрубой на окраине главных путей Закота почуял: нечто приближается. Растерзяк совершенно перестал говорить — равно как бормотать и завывать, — тяжко ступая с тупым, безжизненным мерцанием в глубоко запавших глазах. Непрерывно останавливался, чтобы почесаться, чуть не до крови раздирая красными когтями черную шкуру. Фритти понимал его. Шкура зудела и у него.
Все трое остановились подле одного из главных проходов, глядя вниз, в темный покатый туннель, ведущий к широкой мощеной дороге. Там целеустремленным строем проходили отряды Когтестражей; порой Когти гнали ослабевших, спотыкающихся заключенных. Гнусняк выставил рядом с Фритти ухо навстречу звукам бесконечно шаркающих мимо шагов.
— Ааахх. — Клыкостраж улыбнулся, его изуродованная морда свилась в клубок морщин. — Ты это слышишшь? Послушшай. Готовятся большшие события… большшие события. — Голое рыло приняло удрученный вид. — В этом и есть несправедливоссть. Когда верный сслуга, как я… — Он всхлипнул. Фритти, с тревогой следивший за легионами Когтестражей, рассеянно кивнул, на мгновение забыв, что Гнусняк не мог этого видеть.
— Я создан, чтобы служжить лорду-Всевластителю, — сокрушался Гнусняк. — Как я мог оказатьсся в столь низком положжении?
Укоризны Клыкостража наконец смолкли. В голове у Хвосттрубоя стал складываться некий замысел.
— Гнусняк, у меня есть к вам кое-что важное, — понизив голос, сказал он. — Давайте отойдем в глубь коридора.
Когда отошли и встали возле оцепеневшего Растерзяка, Фритти начал:
— Так вы говорите, что преданы… лорду-Всевластителю?
— О да! — горячо подтвердил Гнусняк. — Это мое единственное предназначчение!
— Тогда я могу открыть вам свой секрет. Обещаете хранить его?
— О, несомненно. Проходчик, безуссловно! — Гнусняк принялся приседать — ужасная пародия верности слову. — Клянуссь Пенным Камнем Клыкостражей!
— Хорошо. — Хвосттрубой на миг задумался. — Лорд ОН — Хозяин — серьезно нуждается в сообщениях от одного верного ему заключенного. Он ведь не доверяет даже своим приближенным. Некоторые из них, вроде… ну если уж я должен назвать, вроде Кровососа, показали себя ненадежными — если вы меня понимаете.
Клыкостраж затрясся от волнения:
— Конеччно! Я понимаю! Вроде Кровососса! Точчно!
— Что ж, — важно продолжал Фритти, теперь уже поощренный к обману. — Он избрал меня, чтобы я отыскал этого заключенного и понаблюдал за ним. Но никому ни-ни! Вы же понимаете, что может получиться… ну, неблагоразумно, особенно сейчас! — Он и сам немножко запутался в логике всего этого, но Гнусняк, казалось, был восхищен идеей. — Так или иначе, — добавил он, — лорд-Всевластитель выбрал меня, а я выбираю вас. Вы отыщете мне этого заключенного, но никто не должен знать зачем, даже заподозрить не должен. Вы можете это сделать?
— Ты умницца. Проходчик. Кто заподозрит сстарого искалеченного Гнуссняка? Да, я это ссделаю!
— Очень хорошо. Заключенный, которого вы должны мне найти, — фела, что сопровождала этого беглого… как его… Хвост… Хвост… — Для убедительности он запнулся, замямлил. — Хвостлюбой. Ну еще Растерзяк о нем бредит. Фела, которая была с ним, осталась в живых, нет?
— Не знаю, Проходчик, но разуззнаю, — рассудительно ответило слепое чудище.
— Отлично, — сказал Фритти. — Я буду ждать вас здесь, когда пройдут три рабочие смены. Сумеете снова найти это место?
— О, конечно. Теперь, когда Обжжигающий Поток большше не бурлит у меня в ушшах, я могу отысскать дорогу куда угодно.
— Тогда вперед, и возьмите с собой Растерзяка — только оберегайте его от выходок, которые могут привлечь внимание. — Фритти особенно не хотелось остаться наедине с могучим обезумевшим зверем, который станет еще опаснее, коль скоро к нему вернется память. — И помните, — добавил он, — если вы предадите меня, то предадите своего Хозяина. Ступайте!
Преисполненный новообретенной целью, Гнусняк торопливо поднял Растерзяка, и оба заковыляли прочь.
Следя за их отбытием, Хвосттрубой подавил взрыв удовлетворенного смеха. Самое трудное было еще впереди.
Покончив с этим делом, Хвосттрубой ощутил, что его лихорадочно-быстрые мысли потекли медленнее. Страшно хотелось есть. Не знал, как с этим и быть. Прислонившись к туннельной стене и наблюдая за еще одной подневольной бригадой, которую гнали на рытье, он обдумывал, что выбрать. Наверное, он мог бы попробовать незаметно оставаться где-то в сторонке — воруя тут или там пищу, стараясь проворством и осторожностью уклоняться от охранников. Раньше или позже, впрочем, его поймают. По Холму не бродил никто из Свободного Племени, — во всяком случае, он таких не встречал. Это значило накликать беду, а у него и так уже было полным-полно забот.
Внизу по проходу шло следующее стадо заключенных под присмотром пары угрюмых Когтей. Когда бригада поравнялась с укрытием Фритти, один из рабов, шедших впереди, свалился. Остальные старались перепрыгнуть через упавшего, сталкиваясь с товарищами; поднялись великий вой и рычание. Двое Когтей, выпустив свои красные лезвия, пробирались сквозь свалку.
Фритти, почуяв в этом некую возможность, выпрыгнул из туннеля и быстро двинулся к тылу шеренги.
«Легче сбежать из такой вот бригады, чем долго жить как призрак, — решил он. — К тому же кто станет искать беглого заключенного в тюремной камере?» — Ты, солнечный крысенок! — проскрежетал голос. Хвосттрубой взглянул в охранничью морду с тяжелыми челюстями. — Я видел! — прорычал Коготь. — Отбеги-ка мне еще разок, и я тебе всю котовость оторву!
Колонна, опомнившись после давки, построилась и двинулась, унося Фритти, как волна.
Жизнь в подневольной бригаде была не столь трудна, как прежде. Фритти окреп после отдыха в Крысолистье; хоть и редко там охотился, но все же питался лучше, чем бедные коты, с которыми делил заключение. Ему грустно было видеть вокруг несчастных и страдающих, но на этот раз все было иначе: он сам выбрал бремя неволи, втайне он действовал! Хотя сердце и предостерегало его от безрассудства, он не мог справиться с чувством тихой гордости. У него была цель, очень далекая, но он тем не менее уже к ней шел. Удача по-прежнему не покидала его.
Заключенные тоже почувствовали перемену в атмосфере Холма. Смятенное, тревожное ощущение надвигающихся событий угнетало их. Никто из заключенных не рассказывал историй, не пел. Даже споры стали унылыми и тусклыми. Узники как бы сжимались всем стадом, ожидая удара, чтобы свалиться.
Один из заключенных коротко пересказал Хвосттрубою слухи, ходившие среди тюремщиков: об отблесках и шумах в Пещере-Пропасти, о том, как Когти и Клыки сбивались в раздраженные, нетерпеливые стаи, которые потом отсылали в дальние туннели. Стараясь казаться равнодушным, Фритти пытался выкачать из заключенного — одноглазого полосатого кота по имени Щуполап — еще кое-какие сведения, но ослабевший кот больше ничего не знал.
Фритти провел с туннельными рабами две рабочие смены, и в нем закипело нетерпение: он знал — время не ждет. Только и думал, что об опасности, в которой были его друзья. Перводомье и участь Племени улетучились у него из памяти, как что-то далекое, отвлеченное. Расставшись со Щуполапом, Хвосттрубой, сгорбившись, сидел в углу пещеры, пока не пришли охранники, чтобы выгнать их на работу.
Время грязного, гнущего спину рытья тянулось медленно, как густой сок. Хотя лапы у Фритти растрескались и кровоточили, он рыл, точно уничтожая время, стараясь хотя бы так, в основном силой, избыть Часы рытья.
Когда ухмыляющийся Коготь прорычал из отверстия туннеля, что пора кончать рытье, Хвосттрубой и другие вконец измученные заключенные стали подниматься наверх. Предусмотрительно отстав от колонны, когда последний перед ним кот одолел край туннеля, Фритти остановился, потом быстро пробежал вспять по короткому проходу и бросился на землю в конце ямы, которую они рыли. Как можно дальше заполз под кучи отработанной почвы и притаился.
Разрозненные голоса заключенных доплывали до него сверху. На миг пылающий золотистый глаз заглянул вниз, в туннель, но грязь и темнота скрывали Фритти от всего, кроме разве что самого тщательного досмотра, и вскоре он услышал, как подневольная бригада прошаркала прочь. Он бесшумно лежал в конце ямы, покуда сердце не пробило множество раз, и наконец осторожно пополз вверх.
Небольшая пещера, из которой выходила сеть рабочих туннелей, была пуста. В тусклом свете земли не было видно никакого движения, кроме его собственного. Небрежно, но быстро он смыл основную пыль с морды, ног и хвоста и беззвучно вышел в большой проход, по которому уже прошли его товарищи-заключенные и охранники.
В пещере, где лежал Шустрик грезя о белом коте, засыпала наконец и сама Мимолетка. Ее изнуряло напряженное ожидание — она ждала, что мстительный Когтестраж вот-вот вернется за нею — и вынужденная беспомощность ее положения: она перестала копить силу и настороженность, чтобы сопротивляться. Уткнувшись подбородком в лапы, она долгое время пролежала, созерцая смирные, беспомощные фигуры Шусти и Грозы Тараканов, и безнадежность витала над нею, точно теплый туман. Когда охранник втиснул злобную морду в пещеру, то застал всех троих как бы в мертвенном покое. С желтозубой одобрительной ухмылкой он скрылся.
У Грозы Тараканов замигали, открываясь, глаза. Хотя тело его все еще вяло и неподвижно лежало, они на миг наполнились сильным, холодным пламенем.
После целой вечности петляний по тропе он достиг дальней стены. Поднявшись по крутой тропке, добрался до отверстий, удаленных от рева и грохота кипящей реки. Первый туннель, до которого он дошел, сам дымился испарениями, и Фритти поспешил миновать его, но из следующего отверстия приветливо дохнуло чуть более прохладным воздухом. Едва он очутился внутри, жара стала быстро спадать. Довольный этим добрым знаком, Фритти принялся увеличивать расстояние меж собою и громадной пещерой.
Когда позади осталось уже несколько поворотов туннеля, шум реки упал до первоначального глухого биения. Фритти шлепнулся на пол прохода, на миг восславив относительную тишину и прохладу. Отдышавшись, коснулся языком сырой свалявшейся шубки.
— Эй, ты! — прорезал полумрак туннеля чей-то голос.
Фритти вскочил на ноги; сердце колотилось в ушах громче яростной воды.
— Подожжди! — прошипел голос. — Подожжди и перекинься словечком сс Клыкостражжем Гнусняком!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
О, только там как Бог я буду чист,
Где плоть мою омоет росный лист,
Где волны трав дробятся в пену лилий,
Где ветерок над морем серебрист.
Алджернон Суинберн
Пристыв к месту, Хвосттрубой стоял, покуда медленные шаги поскрипывали к нему по туннелю. Расслышал свистящее дыхание приближающегося существа. Чуть ли не ошеломляющее желание бежать боролось в нем с тупым смирением; он мягко покачивался на месте.
— Мой спутник и я хотим поговорить сс тобой, незнакомец. — Шипящие слова приближались с каждым звуком.
«Спутник, — подумал Фритти. — Так их двое!» Ноги у него задрожали; он поджал хвост и ждал. Из темноты выступила слепая голова Клыкостража. Бесшерстная фигура неуклюже ковыляла к нему. Фритти вгляделся. Там, где на безглазой морде Клыкостража некогда трепетали громадные ноздри, были только зарубцевавшиеся лохмотья плоти.
Гнусняк, качнувшись, остановился в прыжке или полупрыжке от Фритти, и его поврежденная морда вопросительно заерзала туда-сюда.
— Ты здессь? — спросил Клыкостраж.
У Фритти подпрыгнуло сердце; он невольно пискнул от облегчения. Чудовище было ранено! Оно не могло учуять его, во всяком случае чуяло неважно.
— Ахх, — задышал Гнусняк. — Ты здессь. Теперь я тебя слышшу. Подойди, не бросай насс. Мы со спутником заблудилиссь. — Слепое создание придвинулось ближе, выставив в сторону Фритти одно ухо. — Как тебя ззовут?
Хвосттрубой опять взвесил, нельзя ли вырваться. Решил этого не делать. Возможно, тут были обстоятельства, которые можно бы использовать. Конечно, это будет опасно, но ведь под землей все может быть.
— Мрр… Мрр… Проходчик! — выпалил он после мгновенного колебания.
— Блестящще. Твое имя звуччит так, ссловно ты предназначен помоччь нам. Ты не изз Когтестражей? У тебя оччень тоненький голосе.
— Я еще мальчишка, — быстро ответил Хвосттрубой.
— Ахх, — удовлетворенно вздохнул Гнусняк. — Конеччно. При окончательной подготовке на служжбу берут дажже молодых… Пойдем, ты должжен насс вывести. Как видишшь, я сстрадаю временной немощью. — Бормоча что-то себе по нос, изувеченный Клыкостраж повернулся и зашаркал по коридору. Фритти пошел чуть позади него.
«Окончательная подготовка? — удивлялся он. — Что происходит?» — Ты, должжно быть, прошшел мимо Обжигающщего Потока, — бросил через плечо Гнусняк. — Я никогда не подходил к нему так близко. Боюсь, грохот воды сбил меня сс толку. Это совершенно потрясает, раззве нет?
— Да-да, конечно же, — поддакнул Хвосттрубой. — А как вы оказались в этой пустынной части Холма?
Помолчав, Гнусняк ответил:
— Видишшь ли, боюсь, что я потерпел некоторую неудаччу. Юнцы вроде тебя могут этого и не знать, но тут совершшена довольно большшая несправедливоссть — несправедливоссть к таким старым служжакам, как я. Не подумай, что я собираюссь осужждать, о нет, но меня несправедливо наказзали, потому что сбежжал один заключенный. Но меня там дажже и не было — о нет, я просто вовремя не оссведомил своего начальника, лорда Кровососса. Когда приключчился этот побег, он был наказан лордом-Всевласстителем. В освою очередь досталоссь и мне. Несправедливоссть, такая несправедливоссть… — Клыкостраж прервал речь булькающим всхлипом. Фритти с дрожью страха — и гордости. — понял: Гнусняк имел в виду его бегство.
Спустя мгновение Клык перестал ныть и сказал:
— Мой спутник чуть-чуть обогнал меня. Надеюссь, не ушшел. Он тожже пострадал от несправедливоссти. Ах, да вот он, теперь я точно его слышшу!
Хвосттрубой позабыл было о спутнике, но теперь и он заслышал громкое тяжелое дыхание. Завернув за угол, они приблизились к большой темной фигуре, которая распласталась в проходе. Гнусняк осторожно двинулся вперед, шаря перед собой большой морщинистой лапой. Толкнул громадное темное тело.
— Вставай, вставай! — выкрикнул он. — Я нашшел юного Проходчика, который поможжет нам отыскать дорогу назад! Вставай! — Пока лежавшее существо неохотно оборачивалось, Гнусняк сказал Фритти: — Можжет, оба вы и ззнаете друг друга. Мой приятель был значительным лицом ссреди…
Когда фигура перевернулась, злобно взглянув на Фритти, обнаружилась страшно знакомая, безобразная и бугристая морда.
— Хвосттрубой! — взвыл Растерзяк, приподнявшись на передних лапах. Не успел окаменевший Фритти и двинуться, как Гнусняк наклонился и быстро смазал Растерзяка по морде. Когтестраж от удара потерял равновесие. Стеная, снова повалился на землю.
— Молчи, дурень! — прорычал Клыкостраж и качнул безглазой головой в сторону Фритти, который стоял, потрясенный до оцепенения. — Не обращай на него внимания, — заверил он Фритти. — Боюсь, он повредился в уме. Лорд-Всевластитель довольно реззко обошшелся сс ним по поводу того самого заключенного. Теперь ему в кажждой тени мерещится этот малый. Оччень печально, оччень печально.
Растерзяк и в самом деле не обращал внимания на настоящего Фритти, стоявшего, рядом, — возил подбородком по грязи, вновь и вновь мыча имя Хвосттрубоя. Наконец остановился и взглянул на Клыкостража.
— Ну зачем ты так надо-олго ушел? — спросил Растерзяк Гнусняка. Плаксивый тон казался страшно неестественным для столь могучего тела. Фритти перевел дыхание. Подземный мир, стиснутый каменно-холодной, тяжкой своей шкурой, еще раз расступился перед ним. Невероятно! Везенье продолжало ему сопутствовать. Он был так близко от Растерзяка, и тот его не узнавал!
— Вставай, дубина! — клацнул зубами Гнусняк. Испуганное мяуканье Когтестража отдалось в просветлевшей голове Фритти как что-то комическое. — Я нашшел кой-кого, кто поможжет нам отыскать обратный путь к главным туннелям. Там мы и еду себе найдем! Поднимайся!
Растерзяк выпрямился во весь свой огромный рост.
— Он помешшался, как я и сказзал, — извинялся Гнусняк, пока тройка вступала в коридор. — Не будь меня, он умер бы, несмотря на всю свою силу.
— Странная гордость прозвучала в голосе Клыкостража.
Хвосттрубой оказался в незавидном положении проводника и спутника двух созданий, желавших ему и его роду погибели, — ведя их по совершенно незнакомым ему туннелям к тайному центру лабиринта.
Растерзяк, хотя поднялся и смог двигаться, все еще ничем не показывал, что узнает Фритти. Его поведение колебалось между простодушием и неожиданной безумной злобой. Один раз он внезапно повернулся к Фритти, завыв: «Черные ветры, черные ветры!» — и попытался разодрать его могучими когтями. Но после резкого окрика Гнусняка снова съежился и заплакал.
— Не в ссебе, не в ссебе, — лепетал Гнусняк. — А когда-то, знаешшь ли, был таким важжным начальником…
Когда прошли чуть подальше — Хвосттрубой полагался на мгновенные изменения в температуре и давлении воздуха, чтобы вести в нужном, как ему казалось, направлении, — он набрался мужества, чтобы кое-что выжать из столь мало приятного Гнусняка.
— Ну так как идет «окончательная подготовка», а? Вообще-то я боюсь вмешиваться в такие… мрр… скажем, чересчур важные дела, что творятся наверху… на поверхности.
— Многого-то никто не скажжет бедному старому Гнуссняку, — пожаловался Клыкостраж, — но зато я многое сслышшу. Величайшшие передвижжения, величайшшая тревога… Я недавно слышшал, как двое наших шшептались, что скоро поверхноссть рухнет.
Поверхность… рухнет? Фритти это очень не понравилось. Вот-вот случится что-то ужасное, непостижимое, а по всей видимости, только он да горсточка заикающихся Рикчикчиков — единственные, кто мог бы хоть что-то против этого предпринять.
«Нет, — подумал Хвосттрубой, поправляя сам себя, — я ничего не могу сделать, разве что найти своих друзей и, вероятно, умереть с ними вместе».
Теперь, когда весь Закот начеку, бежать — маловероятно и для одного, не говоря уж о троих или четверых. Прощай, отдаленная надежда, и сама по себе незначительная, а в придачу — возложенная на спинки скачущих белок и на пресыщенный, равнодушный Двор.
— Звездномордыш! Ползучий, скрытный звездномордыш! Сердце из него вырву! — Завывая, Растерзяк остановился, из стороны в сторону мотая черной мордой.
Фритти, вздрогнув, понял, что хотя Растерзяк и безумен, а Гнусняк слеп, у него все же есть на лбу белая звездочка; внизу его легко опознают более проницательные обитатели Холма. Пока Гнусняк унимал разъяренного Растерзяка, он опустил голову и выпачкал лоб в пыли. Поморгав, чтобы стряхнуть с морды грязь, выпрямился.
«Надеюсь, это ее прикроет, — подумал он, — или по крайней мере достаточно замажет, чтобы не бросалась в глаза. Я ни за что не сойду за Когтестража, а вот за безымянного раба — пожалуй».
Бесшерстный снова подтолкнул Растерзяка вперед, и хотя Коготь издал странное поскуливание, некоторое время он больше не мешал идти.
Хвосттрубоево чувство направления, казалось, срабатывало. Он уже замечал признаки возрастающего оживления в проходах, по которым они шли, — более сильные и свежие запахи доносились из боковых ходов. Фритти стал подумывать, как бы найти своих пленных друзей. Он знал, что может быстро и безопасно передвигаться только по этим внешним, в большинстве своем заброшенным, неглавным ходам; как только он попадет в оживленный центр Холма, вся игра его станет бесполезной.
Внезапно из-за поворота тропы донеслись звуки резких голосов. Растерзяк — словно нарочно — избрал именно этот миг, чтобы улечься, вытянув поперек туннеля свое огромное тело с пятнистым брюхом. Хвосттрубой в испуге огляделся — и далеко не сразу приметил крохотное углубление в стене, мимо которой они шли. Эхо скрипучего, прерывистого смеха рокотало в проходе, когда он отпрыгнул и забился в небольшое пространство, в расщелину — и очень тесную. Услышал, как смех прекратился и приблизились тяжелые шаги. Раздались слова — безошибочно опознаваемый рычащий говор Когтестражей:
— Это еще что? Что эта кучища незарытой мррязи делает на дороге?
Послышался взрыв грубого хохота, и другой, столь же неприятный голос сказал:
— Тут явно кто-то, с кого бы надо содрать шкуру, клянусь Великим! Кто там, а ну отвечай!
Гнусняк удрученно заговорил:
— Пожжалуйста, госспода! Не обижжайте! Как видите, я — в обществе двух вессьма уважжаемых членов вашшего братства! Сскажжи им, Проходччик!
— Двоих?! — рассмеялся первый Коготь. — Я вижу только одного, и на вид это большая вспухшая развалина! А ты что видишь, Вонзяк?
— В точности то же. Никуда не годный чурбан и маленькая, извивающаяся слепая моль. Если я не разучился считать, Гнилозуб, так тут только двое. Эта Писклюшка врет нам!
Гнусняк захныкал от страха, и Фритти услышал — двое Когтестражей придвинулись ближе.
— Врать стражам при исполнении обязанностей, на высочайшей службе! По мне, так разорвем его за это, как по-твоему?
— Проходччик! Сспаси меня! Сспаси насс! — истерически завизжал Клыкостраж, и Фритти, скрючившись в своей неглубокой нише, затаил дыхание.
Раздался приглушенный стон, а потом басовитый голос Растерзяка:
— Хвосттрубой! Это сделал звездномордыш! Нет лорд Жи… Лорд Живо… Живоглот, не выжигайте! Моя к а… нет! А-а-а-ахх!
Его голос перерос в пронзительный вой. Два Когтестража вскрикнули от удивления.
— Клянусь Кровавым Отсветом! — прорычал Гнилозуб. — Это и впрямь Коготь!
— Это Растерзяк! — нервно выдохнул Вонзяк. — Он вне закона! Лорд-Всевластитель наказал его! Нам нельзя к нему прикасаться!
— Пфффу! Ты прав. Тут нечисто!… Стыдно тут и быть! И этот писклявый слепой червяк… пошли, давай-ка уберемся! — Гнев в голосе Гнилозуба не смог замаскировать страха, который как бы поскуливал под ним.
Быстрые тяжелые шаги пронеслись мимо Хвосттрубоевой расщелины и удалились по коридору.
Фритти переждал очень долгое, как казалось ему, время и осторожно шагнул в туннель. Бесшерстный силуэт Гнусняка съежился над обмякшей темной фигурой Растерзяка… и странно — на миг Фритти пожалел их. Но Клыкостраж повернул к нему обезображенную морду, и это чувство потонуло в волне отвращения.
— Кто здессь? — окликнул Гнусняк. Хвосттрубой издал нерешительный горловой звук и сказал:
— Кто-кто, Проходчик, конечно. Я уходил осматривать ветки туннеля. Только что видел парочку наших ребят. Вы их встретили?
— Они угрожжали нам! — пропыхтел Гнусняк. — Собирались насс убить! Зачем ты ушшел?
— Я же вам сказал! — притворно сердясь, отозвался Фритти. — Вставайте-ка и поднимайте его! У меня есть дела и поважнее, и я помогаю вам только потому, что вы такие жалкие и ни на что не способные. Ну так потопали мы или нет?!
— О да, сейчасс, сейчасс, Проходчик! Пошшли, Растерзяк, всставай!
С Хвосттрубоем во главе, с неохотно ползущим Растерзяком в хвосте несовместимая тройка двинулась в центр собирающихся сил.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Совсем не камнем
Сердце разбивают
И не жезлом,
А плетью, что незрима — так мала.
Но я смогла
Увидеть, как Волшебное Созданье
Под нею пало.
Эмили Дикинсон
В мире над лабиринтом творилось небывалое. Из-за отдаленных криков и отблесков ночные Часы становились таинственными и настораживающими. Фелы производили каких-то необычных, нежизнеспособных котят, и принц Воспарилл из Перводомья делал устрашающие заявления. Многие в Племени были напуганы. Земля повсюду казалась нетвердой — изменчивой, вероломной.
Око открывалось полностью, совершив оборот раньше времени, и, красное, вспухшее, висело в небесах. Ночи Сборищ были полны неразрешимыми вопросами и безымянными страхами. Наступала Слепая Ночь, ночь величайшей темноты. Некоторые шептались, что на этот раз тьма принесет брряд.
Брряд был на языке у многих, а у скольких на уме — и не счесть.
Под землей же, на трупном своем троне, Великий сплетал паутину необычных деяний. Силы били и пульсировали сквозь его престол так напористо, что порою и самый воздух в Пещере-Пропасти становился плотен и непокорен, как вода. Прибывали и убывали странные образы, трепеща на грани зримого, подобно зарнице на веках у спящего.
Даже Хвосттрубой на окраине главных путей Закота почуял: нечто приближается. Растерзяк совершенно перестал говорить — равно как бормотать и завывать, — тяжко ступая с тупым, безжизненным мерцанием в глубоко запавших глазах. Непрерывно останавливался, чтобы почесаться, чуть не до крови раздирая красными когтями черную шкуру. Фритти понимал его. Шкура зудела и у него.
Все трое остановились подле одного из главных проходов, глядя вниз, в темный покатый туннель, ведущий к широкой мощеной дороге. Там целеустремленным строем проходили отряды Когтестражей; порой Когти гнали ослабевших, спотыкающихся заключенных. Гнусняк выставил рядом с Фритти ухо навстречу звукам бесконечно шаркающих мимо шагов.
— Ааахх. — Клыкостраж улыбнулся, его изуродованная морда свилась в клубок морщин. — Ты это слышишшь? Послушшай. Готовятся большшие события… большшие события. — Голое рыло приняло удрученный вид. — В этом и есть несправедливоссть. Когда верный сслуга, как я… — Он всхлипнул. Фритти, с тревогой следивший за легионами Когтестражей, рассеянно кивнул, на мгновение забыв, что Гнусняк не мог этого видеть.
— Я создан, чтобы служжить лорду-Всевластителю, — сокрушался Гнусняк. — Как я мог оказатьсся в столь низком положжении?
Укоризны Клыкостража наконец смолкли. В голове у Хвосттрубоя стал складываться некий замысел.
— Гнусняк, у меня есть к вам кое-что важное, — понизив голос, сказал он. — Давайте отойдем в глубь коридора.
Когда отошли и встали возле оцепеневшего Растерзяка, Фритти начал:
— Так вы говорите, что преданы… лорду-Всевластителю?
— О да! — горячо подтвердил Гнусняк. — Это мое единственное предназначчение!
— Тогда я могу открыть вам свой секрет. Обещаете хранить его?
— О, несомненно. Проходчик, безуссловно! — Гнусняк принялся приседать — ужасная пародия верности слову. — Клянуссь Пенным Камнем Клыкостражей!
— Хорошо. — Хвосттрубой на миг задумался. — Лорд ОН — Хозяин — серьезно нуждается в сообщениях от одного верного ему заключенного. Он ведь не доверяет даже своим приближенным. Некоторые из них, вроде… ну если уж я должен назвать, вроде Кровососа, показали себя ненадежными — если вы меня понимаете.
Клыкостраж затрясся от волнения:
— Конеччно! Я понимаю! Вроде Кровососса! Точчно!
— Что ж, — важно продолжал Фритти, теперь уже поощренный к обману. — Он избрал меня, чтобы я отыскал этого заключенного и понаблюдал за ним. Но никому ни-ни! Вы же понимаете, что может получиться… ну, неблагоразумно, особенно сейчас! — Он и сам немножко запутался в логике всего этого, но Гнусняк, казалось, был восхищен идеей. — Так или иначе, — добавил он, — лорд-Всевластитель выбрал меня, а я выбираю вас. Вы отыщете мне этого заключенного, но никто не должен знать зачем, даже заподозрить не должен. Вы можете это сделать?
— Ты умницца. Проходчик. Кто заподозрит сстарого искалеченного Гнуссняка? Да, я это ссделаю!
— Очень хорошо. Заключенный, которого вы должны мне найти, — фела, что сопровождала этого беглого… как его… Хвост… Хвост… — Для убедительности он запнулся, замямлил. — Хвостлюбой. Ну еще Растерзяк о нем бредит. Фела, которая была с ним, осталась в живых, нет?
— Не знаю, Проходчик, но разуззнаю, — рассудительно ответило слепое чудище.
— Отлично, — сказал Фритти. — Я буду ждать вас здесь, когда пройдут три рабочие смены. Сумеете снова найти это место?
— О, конечно. Теперь, когда Обжжигающий Поток большше не бурлит у меня в ушшах, я могу отысскать дорогу куда угодно.
— Тогда вперед, и возьмите с собой Растерзяка — только оберегайте его от выходок, которые могут привлечь внимание. — Фритти особенно не хотелось остаться наедине с могучим обезумевшим зверем, который станет еще опаснее, коль скоро к нему вернется память. — И помните, — добавил он, — если вы предадите меня, то предадите своего Хозяина. Ступайте!
Преисполненный новообретенной целью, Гнусняк торопливо поднял Растерзяка, и оба заковыляли прочь.
Следя за их отбытием, Хвосттрубой подавил взрыв удовлетворенного смеха. Самое трудное было еще впереди.
Покончив с этим делом, Хвосттрубой ощутил, что его лихорадочно-быстрые мысли потекли медленнее. Страшно хотелось есть. Не знал, как с этим и быть. Прислонившись к туннельной стене и наблюдая за еще одной подневольной бригадой, которую гнали на рытье, он обдумывал, что выбрать. Наверное, он мог бы попробовать незаметно оставаться где-то в сторонке — воруя тут или там пищу, стараясь проворством и осторожностью уклоняться от охранников. Раньше или позже, впрочем, его поймают. По Холму не бродил никто из Свободного Племени, — во всяком случае, он таких не встречал. Это значило накликать беду, а у него и так уже было полным-полно забот.
Внизу по проходу шло следующее стадо заключенных под присмотром пары угрюмых Когтей. Когда бригада поравнялась с укрытием Фритти, один из рабов, шедших впереди, свалился. Остальные старались перепрыгнуть через упавшего, сталкиваясь с товарищами; поднялись великий вой и рычание. Двое Когтей, выпустив свои красные лезвия, пробирались сквозь свалку.
Фритти, почуяв в этом некую возможность, выпрыгнул из туннеля и быстро двинулся к тылу шеренги.
«Легче сбежать из такой вот бригады, чем долго жить как призрак, — решил он. — К тому же кто станет искать беглого заключенного в тюремной камере?» — Ты, солнечный крысенок! — проскрежетал голос. Хвосттрубой взглянул в охранничью морду с тяжелыми челюстями. — Я видел! — прорычал Коготь. — Отбеги-ка мне еще разок, и я тебе всю котовость оторву!
Колонна, опомнившись после давки, построилась и двинулась, унося Фритти, как волна.
Жизнь в подневольной бригаде была не столь трудна, как прежде. Фритти окреп после отдыха в Крысолистье; хоть и редко там охотился, но все же питался лучше, чем бедные коты, с которыми делил заключение. Ему грустно было видеть вокруг несчастных и страдающих, но на этот раз все было иначе: он сам выбрал бремя неволи, втайне он действовал! Хотя сердце и предостерегало его от безрассудства, он не мог справиться с чувством тихой гордости. У него была цель, очень далекая, но он тем не менее уже к ней шел. Удача по-прежнему не покидала его.
Заключенные тоже почувствовали перемену в атмосфере Холма. Смятенное, тревожное ощущение надвигающихся событий угнетало их. Никто из заключенных не рассказывал историй, не пел. Даже споры стали унылыми и тусклыми. Узники как бы сжимались всем стадом, ожидая удара, чтобы свалиться.
Один из заключенных коротко пересказал Хвосттрубою слухи, ходившие среди тюремщиков: об отблесках и шумах в Пещере-Пропасти, о том, как Когти и Клыки сбивались в раздраженные, нетерпеливые стаи, которые потом отсылали в дальние туннели. Стараясь казаться равнодушным, Фритти пытался выкачать из заключенного — одноглазого полосатого кота по имени Щуполап — еще кое-какие сведения, но ослабевший кот больше ничего не знал.
Фритти провел с туннельными рабами две рабочие смены, и в нем закипело нетерпение: он знал — время не ждет. Только и думал, что об опасности, в которой были его друзья. Перводомье и участь Племени улетучились у него из памяти, как что-то далекое, отвлеченное. Расставшись со Щуполапом, Хвосттрубой, сгорбившись, сидел в углу пещеры, пока не пришли охранники, чтобы выгнать их на работу.
Время грязного, гнущего спину рытья тянулось медленно, как густой сок. Хотя лапы у Фритти растрескались и кровоточили, он рыл, точно уничтожая время, стараясь хотя бы так, в основном силой, избыть Часы рытья.
Когда ухмыляющийся Коготь прорычал из отверстия туннеля, что пора кончать рытье, Хвосттрубой и другие вконец измученные заключенные стали подниматься наверх. Предусмотрительно отстав от колонны, когда последний перед ним кот одолел край туннеля, Фритти остановился, потом быстро пробежал вспять по короткому проходу и бросился на землю в конце ямы, которую они рыли. Как можно дальше заполз под кучи отработанной почвы и притаился.
Разрозненные голоса заключенных доплывали до него сверху. На миг пылающий золотистый глаз заглянул вниз, в туннель, но грязь и темнота скрывали Фритти от всего, кроме разве что самого тщательного досмотра, и вскоре он услышал, как подневольная бригада прошаркала прочь. Он бесшумно лежал в конце ямы, покуда сердце не пробило множество раз, и наконец осторожно пополз вверх.
Небольшая пещера, из которой выходила сеть рабочих туннелей, была пуста. В тусклом свете земли не было видно никакого движения, кроме его собственного. Небрежно, но быстро он смыл основную пыль с морды, ног и хвоста и беззвучно вышел в большой проход, по которому уже прошли его товарищи-заключенные и охранники.
В пещере, где лежал Шустрик грезя о белом коте, засыпала наконец и сама Мимолетка. Ее изнуряло напряженное ожидание — она ждала, что мстительный Когтестраж вот-вот вернется за нею — и вынужденная беспомощность ее положения: она перестала копить силу и настороженность, чтобы сопротивляться. Уткнувшись подбородком в лапы, она долгое время пролежала, созерцая смирные, беспомощные фигуры Шусти и Грозы Тараканов, и безнадежность витала над нею, точно теплый туман. Когда охранник втиснул злобную морду в пещеру, то застал всех троих как бы в мертвенном покое. С желтозубой одобрительной ухмылкой он скрылся.
У Грозы Тараканов замигали, открываясь, глаза. Хотя тело его все еще вяло и неподвижно лежало, они на миг наполнились сильным, холодным пламенем.