Валентинов Альберт. Дуэль нервного века

Валентинов Альберт
Дуэль нервного века

   Валентинов Альберт Абрамович
   ДУЭЛЬ НЕРВНОГО ВЕКА
   Фантастическая повесть
   Нет на свете таких обстоятель
   ств, которые нельзя было бы изме
   нить в результате целеустремленных
   действий.
   Герберт Уэллс
   - Вы исчерпали мои возможности, - сказал Координатор. - И я уже перестаю понимать, с какой целью вы стремитесь в прошлое. Вам предложили самых интересных лидеров той эпохи. И в то время, как ваши коллеги...
   - Мои коллеги заблудились в ваших кандидатурах, как в трех соснах. Кстати, это поговорка из той эпохи, - усмехнулся Историк. - Они пали жертвой элементарного смешения понятий. Объективно оценивая роль личности в истории, они почему-то уверились, что только через личность можно и понять историю, познать суть эпохи, ее общественное самосознание. А что из этого получилось? Становясь попеременно тенью одного и того же лидера в расцвете его преобразовательской деятельности, они повторили все его шаги, зафиксированные документально. И разошлись в действиях, документами не отмеченных. Действиях локальных, не отразившихся на эволюции общества. И теперь ожесточенно спорят об этих мелочах: кто действовал адекватнее. Тратят время на чепуху. Так ли постигают эпоху?
   - Несомненно, вы избрали лучший метод. - В голосе Координатора скользнула ирония.
   - Да, я избрал лучший метод, - спокойно сказал Историк, игнорируя выпад собеседника. - Эпоха постигается через обывателей, не подозревающих о тайных политических пружинах и потому воспринимающих зигзаги общественного развития как нечто предопределенное. Стать средним, ничем не примечательным человеком, раствориться в его образе мышления, пережить его повседневные заботы - только так можно постигнуть эпоху. Через повседневность, адаптируясь к ее реалиям. А лидер к эпохе не приноравливается - он ее творит.
   - Я предлагал то, что имел, - пожал плечами Координатор. - Большой Мозг проводит титаническую работу, воссоздавая человека по сохранившимся документам, воспоминаниям, видеокадрам. Знаете, сколько уходит энергии на синтез одной личности? Для корабля типа "Центурион" ее хватило бы, чтобы пересечь галактику. Но дело не в этом. Просто материальная память о ничем не примечательных людях на большом отрезке времени, как правило, не сохраняется. Вот почему в нашей мнемотеке одни исторические личности. Они тоже весьма обостренно воспринимают свою эпоху. Хотите артиста?
   - Нет, артиста я не хочу, - отказался Историк, разочарованно поднимаясь. - Значит, больше вы ничего не можете предложить?
   - Сядьте, - усмехнулся Координатор. - Вам повезло: есть один вариант. Средний чиновник, судьбу которого круто переломил поворот истории. Я бы сказал так; герой эпохи и ее жертва. Поэтому им и заинтересовался Большой Мозг. К сожалению, добытых нами сведений не хватило до адекватной нормы, степень вероятности крайне низка - девяносто восемь процентов. Но других вариантов нет. Возьмете?
   - Пожалуй, - нерешительно протянул Историк. - Хотя чиновник, приученный к исполнительности и шаблонному мышлению, это не совсем то, чего бы хотелось. Но поскольку других вариантов нет...
   - Решено, - сказал Координатор. - Мы создадим для вас ситуацию. Только не забывайте: девяносто восемь процентов. Возможно, они не повлияют на адекватность, но скорее всего созданная вокруг вас действительность будет несколько отличаться... Какие-то события пойдут по иному руслу.
   - Я всегда был слаб в физике, - рассмеялся Историк. - И до сих пор не могу понять, как можно исказить запрограммированную заранее ситуацию. Со школьной скамьи я знаю, что время, подобно свету, отбрасывает тень - не только предметов, но и явлений, - которые оказываются в его поле. Но ведь тень не может быть самостоятельной. Она полностью копирует оригинал.
   - Не совсем так. Тень отбрасывается временем в па* раллельное пространство. Да, это копия оригинала, но отстоящая от него на кванты времени. И в определенных условиях получающая некую степень свободы. В данном случае это недостающие два процента, которых невозможно запрограммировать и которые могут ощутимо повернуть ход истории. В свою очередь, копия тоже отбрасывает тень в соседнее пространство, а та свою тень и так далее до бесконечности. Вот почему можно попадать в прошлое. Время идет только в одну сторону, и двигаться против его хода невозможно - это поняли еще в древности. Но нет ничего более легкого, чем передвигаться в пространстве. Ходить, плавать, летать и, свертывая пространство, протыкать его силовым полем. Овладев переходом из одного параллельного мира в другой, мы стали передвигаться и во времени, попадая в любую нужную эпоху. Разумеется, только в прошлое. Путешествия в будущее, вы знаете, запрещены из моральных соображений.
   - Не только моральных. Путешествия в будущее опасны для человечества.
   - Я думаю, Большой Мозг сумел бы нейтрализовать любую опасность. Но это беспредметный разговор. Вернемся к делу. Имейте в виду: если переход в прошлое с выключенным сознанием проходит безболезненно, то возвращение, когда к теневому сознанию подключается ваше истинное "я", крайне тяжело. И если ваша генная наследственность не в порядке...
   - В порядке, - сказал Историк. - Медики обследовали мои гены до седьмого колена, как положено, и дали "добро". Так что выдержу.
   - Я обязан предупредить. Что ж, тогда готовьтесь. И не забудьте: в ваших интересах как можно скорее представить после возвращения отчет для Большого Мозга. Тогда мы полностью уберем теневое сознание, и вы войдете в норму. Две недели - оптимальный срок.
   - А разве не вы будете читать отчет?
   - Я читаю все отчеты, - вздохнул Координатор.
   Что-то сдвинулось в сознании. Будто с треском лопнула черная завеса, и хлынувший свет стремительно швырнул мне в глаза незнакомое тесное помещение, заставленное неудобной, с острыми углами мебелью. И я невольно зажмурился и отступил на шаг, не в силах принять эту действительность, которая ждала, чтобы я вошел в нее, растворился в ней без остатка. Будто навязывала мне правила жестокой игры, в которую - никуда не денешься - придется играть.
   Так продолжалось мгновение. А потом откуда-то извне начала приходить память, поднимаясь, словно из глубокого колодца, и высвечивая деталь за деталью. Так, наверное, приходит в себя после тяжелой операции больной, медленно выплывая из наркоза и постепенно, явление за явлением, осознавая реальность. И шевельнулось спасительное удивление: как же это я не узнал... Ну конечно, моя квартира - с осени не мытые окна, проходя через которые свет, казалось, обретал тягучую плотность; дурацкая люстра с пыльными, торчащими вверх плафонами, в которых валялись дохлые мухи; лежащий на ковре мужчина... Труп!
   Труп был ужасен. Не только лицо - в сине-багровых пятнах с закатившимися под веки зрачками, так что в глазницах тускнели белки, как несвежие облупленные яйца. Ужасна была и фигура - неестественно вывернутая, с выпирающими из-под задранной рубашки ребрами и вдавленным животом. Ноги были скручены, будто их кости размолотили в порошок. Руки, перевитые жилами, вцепились в горло, разорвав воротник. Каждая часть тела словно умирала сама по себе, постепенно теряя привычную форму. Казалось, на полу лежала грубо раскрашенная глиняная статуя, растоптанная взыскательным скульптором.
   Мне и раньше приходилось видеть мертвецов. Правда, сейчас я не мог вспомнить ни одного, но твердо знал, как должны они выглядеть в гробу, после наведения приличествующего макияжа - с умиротворенным лицом и благопристойно сложенными руками. Такие мертвецы вызывают минорное почтение и не блещущие новизной мысли о бренности всего земного. Здесь же смерть выступила в своей обнаженной сути - не как логическое завершение бытия, а как торжествующая разрушительница, орудие безжалостного времени, покрывающего мглой забвения судьбы людей и народов.
   Я философствовал от страха, потому что этот труп в моей квартире кричал об опасности. Опасности холодной и неотвратимой, как болотный туман. И, привалившись к телефонному столику, сжимая в руке трубку, которую так и не положил на рычаг с тех пор, как вызвал милицию, я упорно старался преодолеть отвратительную дрожь, от которой тошнит, слабеют ноги и чувствуешь себя голым и беспомощным. Словно птенец, вывалившийся из гнезда в неведомый мир, где каждая секунда может оказаться последней. И ты пропускаешь их через себя, эти секунды, - одну за другой...
   Я и был в неведомом мире. И одновременно в странно знакомом. Память продолжала выплескивать все новые и новые подробности. И я уже знал, почему так запущена моя квартира, хотя мне все еще казалось, что я впервые распахнул ее двери: из-за событий последних месяцев, полностью выбивших меня из колеи. А направлял события человек, лежащий на ковре. Я еще не мог вспомнить, кто он, этот мертвец, но уже твердо знал, что вся моя жизнь связана с ним.
   Считается, что знакомая обстановка помогает обрести душевное равновесие. Но непривычное горизонтальное положение человеческого тела исказило геометрию комнаты. Я блуждал взглядом по стенам, будто и в самом деле впервые попал сюда. Квартира стала чужой, враждебной. Выпятилось неудачное расположение телевизора в углу, старенькой радиолы на табуретке от кухонного гарнитура (до сих пор не удосужился купить тумбочку), книжного шкафа рядом. Эта часть комнаты была перегружена вещами, поэтому противоположная, где был только диван и лежал труп, казалась до неприличия голой. "Надо бы переставить книжный шкаф", - мелькнула неуместная мысль.
   Я старался не смотреть на мертвеца - естественная реакция здоровой психики после первого приступа любопытства. Но, даже глядя в сторону, отчетливо видел его. А потом увидел и портрет... Как же я его раньше-то не заметил - карандашный набросок, сделанный бывшей приятельницей, студенткой художественного училища. Она рисовала, лежа на диване, на листе обычной писчей бумаги. Мы как раз окончательно рассорились, и я не мог скрыть облегчения. Это ее взбесило, и, на мой взгляд, без всякой логики, поскольку она пришла с твердым намерением объявить о нашем разрыве и усиленно демонстрировала, как рада от меня избавиться. Очевидно, ей хотелось, чтобы я сыграл сожаление, раскаяние или чего там еще, может быть, уговаривал ее остаться, словом, выдержал джентльменский стиль. Бросая на меня мстительные взгляды, она несколькими штрихами изобразила мое лицо. Строго говоря, это был не шарж - его всегда можно оспорить. Здесь же был вполне реалистический портрет. Но слишком безвольные губы-шлепанцы, слишком круглые наивные щеки, слишком самоуглубленное выражение глаз... Только женщина может так без промаха отомстить. Потом она приколола листок к стене, оделась и ушла, чтобы больше не возвращаться. Кажется, через месяц или полтора я нашел за диваном какую-то часть женского туалета. Случайно или нет, но многие мои приятельницы после ссоры забывали у меня свои вещи, только никогда за ними не возвращались.
   Рисунок мне не нравился. Но откалывать его я сначала поленился, а дальше привык и перестал замечать. И вдруг мне показалось, что они смотрят друг на друга - портрет и покойник. Затаенный взгляд одного в смятении погрузился в безумные, выскочившие из орбит глаза другого. Будто, прощаясь, подводят итог давнему спору... О чем они говорили, какое соглашение заключили между собой? Да и было ли соглашение?
   Только они двое имели право находиться в этой комнате. Я был здесь лишним.
   И словно мало было мне унизительного страха, так еще накинулось щемящее чувство бездомности. Никогда больше квартира не станет той уютной раковиной, в которую прячешься по вечерам, чтобы снова стать самим собой. Я вдруг почувствовал, как она дорога мне с этой неудобной мебелью и дурацкой люстрой, которую пришлось купить, потому что ничего приличного в магазинах не было. А тут еще эти люди - следователь, врач, фотограф и еще два-три человека, роль которых я не мог определить. То, что они делали, было знакомо по детективам, только действовали они как-то не по-книжному: медленно, будто нехотя, без четко видимого плана, без смелых гипотез и мгновенных решений. Так, исполняли рутинную каждодневную работу. Фотограф лениво пощелкал затвором из разных точек, а врач, совсем молодой парень в модных "варенках" и с модной бородкой, мельком оглядел труп, встав на колено, обнюхал губы мертвеца и отрешенно застыл на кухне. С лица его не сходила гримаса, обиженная и брезгливая одновременно. И он уныло барабанил пальцами по стеклу, трамта-ра-раму трам-та-ра-рам, как зубилом по нервам.
   На меня они вообще не обращали внимания. Спросили, я ли их вызвал и являюсь ли хозяином квартиры, и тут же забыли обо мне. Впрочем, это к лучшему. Я начал постепенно успокаиваться. Исчезла наконец противная дрожь, и я представил, как глупо выгляжу с телефонной трубкой в руке, будто привязанный к столику. Это был уже признак самообладания, и я обрадовался ему, как хорошей примете. Чтобы еще больше самоутвердиться, не спрашивая разрешения, прошел на кухню, сел на табуретку и с наслаждением закурил. Здесь было легче - все знакомо и не видно мертвеца. Лишь бы унылый доктор перестал барабанить.
   Следователь тотчас подошел ко мне, словно только и ждал, когда я расстанусь с телефоном. Был он невысок, худощав, лет под пятьдесят и больше всего походил бы на школьного трудягу-учителя, вечно озабоченного, как бы ребятишки лучше усвоили материал, если бы пиджак не сидел на нем как китель.
   - Очухались? - доброжелательно спросил он, прикуривая от моей сигареты. Я кивнул, незаметно ущипнув себя за ногу, в которой опять появилась дрожь. - Ну и отлично. Такое зрелище хоть кого... - Он не закончил фразу и, затянувшись, показал глазами на стенку, за которой лежал труп. - Родственник?
   - Избави бог, в первый раз вижу. Пришел вот с работы, а он лежит...
   - Вот как! - Он был неподдельно заинтересован. Выдвинул из-под стола еще одну табуретку, плотно уселся на нее и сказал: - Прежде всего давайте познакомимся. Майор милиции Семен Николаевич Козлов.
   - Корнев Юрий Дмитриевич, работник министерства...
   - Так, так. - Он помолчал, неглубоко затягиваясь. На лицо его набежала тень, но уже через секунду оно не выражало ничего, кроме участливого любопытства. Облокотившись локтем на стол, он глядел мимо меня, но я чувствовал, что ни одно мое движение не остается незамеченным. И ощущение опасности не проходило, пронизывая мозг и сердце. - Так как же могло случиться, Юрий Дмитриевич, что незнакомый человек проникает в вашу квартиру, без взлома замков, заметьте, и гибнет от отравления?
   Я пожал плечами.
   - Надеюсь, вы мне это и объясните. На то вы и милиция.
   Это было здорово сказано, и я обрадовался, что с ходу нашел такой великолепный ответ. Значит, со мной все в порядке.
   - Так, так, логично. - Он улыбнулся, ничуть не обидевшись. - Тогда прошу проверить личные вещи. Возможно, просто кража со случайным отравлением...
   Вот это он зря. Мне даже стало неловко: совсем дурачком меня считает? Но правила игры здесь устанавливаю не я. И я ответил в тон, по-моему, очень натурально:
   - Какие у меня ценные вещи! Часы - на руке, фотоаппарат, пара костюмов - кому они нужны? А потом, мне кажется, грабитель не стал бы оставлять на память свой труп.
   Майор засмеялся. Видно было, что он понимал и ценил юмор. Я с пиететом отношусь к таким людям, принимающим шутку в любой ситуации, даже если она направлена против них. И мне стало легко и свободно. Обычно с работниками органов невольно чувствуешь себя скованным, даже если ни в чем не виноват. Так уж воспитаны у нас честные люди, особенно если они прошли страшную школу культа личности. Впрочем, за кем не водится мелких грешков, хотя бы в мыслях! Да и работники правоохранения у нас, как правило, суровы и непреклонны, находясь "при исполнении"... А тут - широкое добродушное лицо, сеть ранних морщинок, маленькие голубые глазки под белесыми бровями, быстрый московский говорок... Ни дать, ни взять душа-мужичок, какой имеется в каждом доме, главный активист на жэковских субботниках, с которым все жильцы запанибрата. Наверное, если бы не этот его распроетецкий вид, я не решился бы так лихо ввернуть про труп на память.
   - Преступник свой труп и не оставлял. Он оставил труп своего товарища.
   - ?!
   - Их было двое.
   У меня, очевидно, сделался здорово обалделый вид, потому что майор невольно улыбнулся. Но тут же нахмурился: почему-то мое удивление ему не понравилось. Будто я его в чем-то обманул. Все это длилось несколько мгновений, а потом лицо его снова стало профессионально доброжелательным. Только взгляд изменился - начали в нем проскакивать колючие звездочки.
   - Пойдемте, Юрий Дмитриевич, я вам объясню. Пойдемте, пойдемте, на тело можете не смотреть.
   Он мягко потянул меня в комнату. Пришлось подчиниться.
   - Видите? На столе бутылка коньяка, ваза с яблоками и одна рюмка. Одна, заметьте. Все обставлено так, будто ваш гость, - я вздрогнул, и майор ободряюще похлопал меня по плечу, - ...будто ваш гость выпил в одиночку и почил в бозе. Только этого никак не могло быть, и вот почему: если коньяк отравлен, а я уверен, что это так, то больше одной рюмки он выпить не мог - яд быстродействующий. А судя по бутылке, здесь выпито больше, как раз на одну рюмку больше. Значит, надо искать вторую рюмку.
   - Вы уверены, что это единственный вариант?
   - Абсолютно. Не будь вы так расстроены, что вполне естественно, вам не надо было бы объяснять, что в случае отравления, если оно не нечаянное, может быть только два варианта - убийство или самоубийство. В данном случае нечаянное отравление исключается, отраву в коньяк подмешивают только с намерением. Самоубийство тоже отпадает: кончать счеты с жизнью не приходят в чужую квартиру. Разве что хотят довести до инфаркта заклятого врага, чтобы вместе направиться на тот свет, но этоуже из области фантастики. Поэтому...
   - Поэтому ищите вторую рюмку, - согласился я.
   Конечно, это был абсурд. С таким же успехом можно искать единственное антоновское яблоко в вагоне. Но не спорить же с милицией.
   Майор пытливо взглянул на меня и сказал очень просто:
   - Уже нашли. Она в буфете на кухне.
   Он повел меня на кухню, держа за руку, будто я не ориентировался в собственной квартире. Ладонь у него была теплая и неожиданно мягкая. Я вдруг вспомнил, как в детстве, испуганный и трепещущий, плелся в угол за воспитательницей детского сада. Не помню, что я натворил, но в память врезался этот бесконечный мучительный путь. А на самом деле всего-то было несколько шагов.
   В дверях мы столкнулись с доктором. Тот направлялся к мертвому, держа впереди себя потертый чемоданчик из тех, которые так и называют докторскими. По крайней мере, я так предполагаю; поскольку никогда таких чемоданчиков не видел, но в детективах они обязательно упоминаются. Еще двое сотрудников сосредоточенно рассматривали мебель - один в комнате, другой в кухне. Остальные куда-то исчезли. Не составляло особого труда сообразить, что они пошли по соседним квартирам.
   - Вот где у вас хранятся рюмки, - майор потянул дверцу буфета. - Шесть штук в проволочной подставке. Одной нет, она на столе. А вот эта... - он достал рюмку. - Видите?
   Да, разумеется, яблоко отыскать труднее. Не нужно быть Эркюлем Пуаро, чтобы понять, в чем дело. Рюмка была недавно вымыта. Даже капля воды на донышке не успела высохнуть.
   - Поскольку вы, придя с работы и наткнувшись на труп, наверняка не поддали для бодрости, то рюмку вымыл убийца. Одно только непонятно: убийца наполнил обе рюмки отравленным коньяком, но как сумел не притронуться к своей? Ладно, придет время - узнаем.
   Черт побери, сколько же я проторчал в столбняке у телефона, раз они успели обшарить всю квартиру и даже построить версию драмы, разыгравшейся здесь!
   - Сядьте, - майор пододвинул мне табурет, сам сел на второй. - Постарайтесь вспомнить, когда вы потеряли ключи от квартиры?
   Я замотал головой.
   - Исключено. Деньги терял, ключи никогда.
   - Так, может, давали кому-нибудь?
   Вот оно! Что ж, рано или поздно, он бы об этом спросил.
   - Давал. Сегодня. Своему сослуживцу Борису Сергеевичу Гудимову, - и, предупреждая вопрос, который так и висел на языке майора, торопливо добавил: - Но это не он. Не он. И лицо, и рост... Он гораздо ниже.
   Майор не сводил с меня взгляда. Это был спокойный, внимательный взгляд, уже ничем не напоминавший учительский. Я бы сказал, что это был гипнотизирующий взгляд, если бы наша официальная философия не относила гипноз к явлениям сомнительным, ближе к метафизическим, а потому скорее всего ложным. И вообще майор уже не походил на простачка. Так в сказке Иванушка вдруг оказывается умнее всех. Глаза его вынырнули из морщин - уже открыто острые, проницательные, и мне стало неуютно, как человеку в переполненном троллейбусе, забывшему взять билет и нарвавшемуся на контролера.
   - Рост кажется больше, когда тело лежит на полу, - медленно проговорил он. - А лицо...
   В кухню вошел доктор, все так же неся чемоданчик перед собой.
   - Разумеется, отравление, - с гримасой сказал он. - Какая-то бытовая гадость. Работал дилетант, таким количеством яда можно уничтожить роту десантников. Как только его не вырвало...
   - Когда наступила смерть? - спросил майор, не отводя от меня взгляда.
   - Пять-семь часов назад.
   Майор выпрямился, все так же держа меня под прицелом.
   - Ну что ж, Юрий Дмитриевич, пойдемте посмотрим, что за птица залетела в ваше гнездо.
   И пропустил меня вперед.
   Вблизи мертвец был еще страшнее. Правая нога так неестественно вывернулась, что казалась тряпичной, приделанной от огромной куклы. Я как уставился на эту ногу, так и не мог оторваться. Майор ловко распахнул пиджак убитого, полез в карманы.
   - Служебное удостоверение, - сказал он, глядя на меня снизу вверх.
   И стремительно, будто пружина, распрямившись, на одном дыхании прочитал:
   - Гудимов Борис Сергеевич.
   Он глядел на меня, а я молчал. Перехватило горло. Я смог только через силу покачать головой. Потом, напрягшись так, что шею свело судорогой, вернул себе голос.
   - Не может быть! Это не он.
   Майор сел на дивен, у которого лежал мертвец, усадил меня рядом. Я поджал ноги, чтобы не коснуться трупа.
   - Возьмите себя в руки, Юрий Дмитриевич, это, конечно, ваш друг. Не сослуживец, как вы сказали, а именно друг. Просто сослуживцу вы бы не дали ключи от квартиры. Но зачем понадобилось вашему другу находиться здесь, в этой квартире, да еще в рабочее время?
   То, что он говорил, все было правда и все - ложь. Но не объяснять же ему...
   - Видите ли, - я как можно шире развел руками. - Не знаю даже, как сказать, чтобы вы поверили...
   - Да уж как-нибудь скажите, - добродушно отозвался он. Глаза его опять нырнули в морщины, но теперь я был настороже.
   - К счастью, у меня есть свидетели... Гудимов попросил ключи, чтобы спокойно поработать. Так он сказал по крайней мере при сотрудниках.
   - А что он сказал не при сотрудниках?
   - Я проводил его немного по коридору. Он был чем-то расстроен. На мой вопрос только раздраженно махнул рукой и пробурчал: "Ох уж это бабье, свяжись только!" Дело в том, что у него была женщина на стороне. Очевидно, им нужно было увидеться в спокойной обстановке и выяснить отношения.
   - Кто же эта женщина? - Похоже, майор ничуть не поверил мне. Да и я сам чувствовал, как глупо, по-детски, звучат мои объяснения.
   - Понятия не имею. Я слышал о ней, но видеть не привелось. Не настолько мы были близки с Гудимовым, чтобы он представлял мне своих любовниц.
   Зря я это сказал, хотя все было правдой. Но такой правдой, которая ничего не объясняет.
   - Так, так... - майор с хрустом потер ладони. - Женщина, говорите? Пришла в чужую квартиру и отравила любовника, вы ведь это хотите мне внушить. Что же, она со своим коньякам приходила? Хотя, конечно, современная женщина может... Она и курит, современная женщина. В пепельнице свежие остатки пепла, разных сортов, заметьте. Окурков, правда, нет. Очевидно, их выбросили в унитаз. Значит, курили оба, но... разные сигареты. А женщина не будет курить свои, если рядом близкий человек. Не ради экономии, просто ей так приятнее.
   Он рассуждал неторопливо, будто сам с собой, но все это прямо относилось ко мне.
   - Ну а мокрую рюмку тоже женщина поставила в буфет? Ведь полотенце-то кухонное рядом висит. А женщина, если она все продумала, такую мелочь не упустит. Это уже рефлекс. Нет, Юрий Дмитриевич, не было тут женщины. Придется вам...
   - Семен Николаевич, - позвали из прихожей.
   - Извините, - майор поднялся и вышел.
   Вернулся он почти тут же, неся в руке носовой платок маленький, розовый, с кружевами. И, словно чтобы не оставалось сомнений, посредине платка шла жирная полоса помады. Честное слово, майор был расстроен. Он явно заподозрил меня. Да и как не заподозрить - одна рюмка чего стоит. И вдруг платок...
   - Значит, женщина все-таки была, - сердито сказал майор. - Придется вам, Юрий Дмитриевич, посидеть на кухне, пока мы займемся убиенным. Подглядывать не рекомендую: зрелище не из вдохновляющих.
   Они возились около часу. Снова обыскали всю комнату, несколько раз перевернули труп (было слышно, как со страшным стуком ударялись о пол конечности), сняли отпечатки пальцев с буфета, стола, дверных ручек. Потом молодой человек ловко и необидно взял мои отпечатки и любезно проводил меня в ванную, где я долго отмывал пальцы.
   Наконец Гудимова унесли на носилках санитары, вызванные майором по телефону. Потом ушли и работники розыска. На прощанье майор спросил:
   - Кстати, Юрий Дмитриевич, вы сегодня с работы не отлучались? По служебным делам, разумеется.
   - Абсолютно нет. Можете спросить сослуживцев: весь день был у них на глазах.