— гигант ростом девять или девять с половиной футов.
   Интересно!
   Чувствуя теперь, что член комитета пристально смотрит на него из непроглядной тьмы, как будто он обладал каким-то особым зрением, Модьун обратил внимание на его слова.
   «Стал ли я жертвой мгновенного убеждения, для которого Зувг использовал огромную силу?»
   Как Модьун помнил, голос этого существа был не похож на другие, которые он слышал. И, конечно, существо говорило с поразительной прямотой. Он попал в ловушку!
   Модьун закончил самоисследование. «Еще ничего плохого не случилось… Меня пока не трогают».
   Когда Модьун так подумал, у него появилось другое чувство: досада. Встреча с членом комитета оказалась не такой, как он себе представлял: открытый диалог лицом к лицу. Освещение не изменялось, и темнота по-прежнему действовала ослепляюще (Модьун должен был это признать). При таком противостоянии они начали не с начала, а на пике интенсивности.
   Модьун сам провел небольшое исследование.
   — К несчастью, я понимаю, — сказал он, — что ваши слова и манера поведения означают, что вы не собираетесь отказаться от захвата галактики.
   Первый ответ Зувга заключался в том, что он подошел ближе и теперь стоял рядом в темноте и смотрел на человека, сидящего на стуле. Потом он сказал:
   — Мы, кажется, неправильно понимаем друг друга. У нас нет планов захвата. Откуда у вас такая мысль?
   Модьун откинулся на спинку стула, с опозданием вспомнив, что эти же слова говорил Нунули, хозяин корабля. Тогда он представил себе последствия того, что делали люди-слуги: суетливо захватывали планеты от имени Зувгов. На Земле люди исчезли. Ганию безжалостно атаковали.
   Внезапно Модьун заговорил и, констатировав неумолимые факты, сделал вывод:
   — У меня создалось впечатление, что вы применяли свои методы в различных вариантах к десяткам тысяч других планет.
   — То, что мы делаем, — не захват, — сказал Зувг. — Мы просто и решительно уничтожаем случайные эволюционные проявления неправильных форм жизни. Как только на планете устанавливается правильное направление эволюции, мы допускаем развитие на некоторое время, под руководством, но, в конечном счете, без дополнительного вмешательства. Никоим образом нельзя считать это захватом.
   Изумленный Модьун открыл рот. И снова закрыл. В потоке слов, которые он услышал, было — объяснение.
   «Господи, — подумал он, — всюду они нападают на самых приспособленных, которые пережили эволюционный отбор на своей планете».
   Удивительная идея.
   Даже когда человек изменял животных, такая идея не обсуждалась. И позже, когда человеческие существа, подстрекаемые Нунули, изменяли себя, они хотели только подчеркнуть черты, которые уже проявились в мутном потоке естественного отбора.
   — По каким и чьим нормам проведен отбор подходящих расовых черт? — спросил Модьун.
   — На каждой планете, — ответил Зувгайт, — мы выводим форму с самым большим естественным сроком жизни. Вы можете придумать лучшую норму отбора, чем долговечность?
   Голос умолк. Модьун вежливо ждал, когда существо выскажется подробнее. Когда прошло несколько секунд, то по спокойному дыханию собеседника он определил, что дополнительного объяснения не будет.
   — Послушайте… — начал он неопределенно. Он замолчал, посидел еще несколько секунд, а потом спросил: — Вы долгоживущая раса, правда?
   — Долгоживущая — это неправильное определение. Мы бессмертны. — Голос звучал гордо. — Это одно из двух наших самых важных качеств.
   Модьун предположил, что вторым важным качеством была способность Зувгайта управлять разумом других существ. Но он решил не отвлекаться на это.
   И он сказал:
   — Короче говоря, вы выбрали в качестве критерия качество, которое ваша раса, очевидно, приобрела путем естественного отбора без изменения. Я сказал «очевидно», потому что хочу снова вернуться к этому вопросу.
   Член комитета оставался спокойным.
   — Мы совершенно объективны. Мы изучали всевозможные положительные черты сотен рас…
   — И, наконец, решили, что ваши собственные — самые лучшие, — взорвался Модьун, — не спрашивая, как это случилось.
   — Я повторяю, вы можете придумать лучшее качество, чем долгая жизнь?
   — был ли в его тоне намек на раздражение?
   — Да, по человеческой системе оценок, — сказал Модьун. — Но философия человека: жить и давать жить другим. — Потом он внезапно поменял тему. — Видите ли, я думаю о чертах человека, а вы о чертах Зувга. Мы оба очень субъективны, не правда ли?
   Последовал холодный ответ:
   — Ваши слова говорят мне, что так, как вы находитесь здесь полностью под нашим контролем, дальнейшая беседа является только тратой времени.
   Итак, с этим покончено.
   Модьун очень тихо сидел на стуле, пытаясь разобраться в происходящем. И, насколько он мог определить, ничего не изменилось. И в эти минуты, которые становились итогом всего, в его нервной системе не было волнения. Значит, что бы они ни делали, он этого не чувствовал. И единое психическое пространство, и космос молчали… Все ближайшее пространство двигалось в пределах атомной и молекулярной логики, не потревоженное вмешательством умов, и это наводило на мысль, что проблема внутри Модьуна, а не снаружи.
   Когда Модьун с тревогой обдумывал такую возможность, ему пришло в голову, что настало время делать то, что он намеревался сделать. Правда, он не знал, с чего начать.
   «Я пришел, чтобы побеседовать. Это я сделал. И беседа ни к чему не привела…»
   Не зная точно, что предпринять, Модьун сказал для пробы:
   — Биология — это предмет, который в результате того, что нас усовершенствовали Нунули, мы начали понимать лучше, чем кто-нибудь еще.
   Из темноты послышался звук. Его издавало огромное существо, стоящее перед Модьуном. Никаких слов, только звук. Иронический смех?
   Зувгайт заговорил спокойным тоном.
   — В принципе, мы не должны сейчас ничего делать. Контроль над вами установлен очень давно. Вы должны знать, что никто ничего не может сделать против своего образа жизни. Индивидуум может даже понять природу битвы, которую должен вести — это своеобразный этап развития, до которого вы, кажется, дошли — но вас навсегда связывает тот факт, что ваша кожа может быть пробита, сердце может остановиться, — группа клеток вашего мозга обладает специальными свойствами — только и всего. Например, несмотря на вашу систему восприятия, продолжительность жизни, которой вы достигли, менее чем две тысячи Земных лет. Даже этим вы обязаны Нунули, которые усовершенствовали человека.
   — Правда, — признал человек. — Однако я собираюсь исследовать это для вас и…
   Зувгайт прервал его.
   — Чтобы показать вам, как уверенно мы себя чувствуем, мы предлагаем вам использовать вашу систему восприятия против нас. Вы увидите, что не сможете этого сделать.
   — Вы просите то, что невозможно, — запротестовал Модьун. — Слово «против» для моего мозга не имеет смысла. Я не против вас.
   — Точно, как запрограммировала вас раса наших слуг, — с удовлетворением сказал Зувгайт.
   — Для меня было бы безмерно трудно умышленно напасть на кого бы то ни было, — сказал человек.
   — Вот именно, — радостно сказал член комитета. — Таков ваш характер. Как я сказал, вы нерешительно боретесь с внешними обстоятельствами, но, в сущности, вы не сможете сделать ничего, кроме как идти по предложенному пути.
   — Гмммм, — сказал Модьун. — Я вижу, мы не полностью понимаем друг друга.
   Затем он повторил то, что однажды сказал Руузб к большому неудовольствию Дуулдна:
   — Есть несколько способов содрать шкуру с кота.
   — Я не понимаю этого, — сказал Зувгайт.
   Модьун не ответил.
 
   Дальше он не мог вспомнить. Он снова был в спасательной шлюпке и ничего не помнил.
   — Это все, — сказал он раздраженно.
   — Но с какого кота и каким способом ты собирался содрать шкуру? — спросил Руузб, лукаво взглянув на покрасневшего Дуулдна.
   — Прости, что я использовал это сравнение, — сказал Модьун, который сидел за столом в столовой против человека-ягуара. — Мои извинения, Дуулдн.
   — Ладно, — пробормотал большой человек-кот. — Я напуган, но не потерял голову. Так вот каков тот Зувгайт!
   Иггдооз покачал головой, сердито посмотрел на Модьуна и сказал:
   — Друзья, он не боится, но я уверен, что он просто не умеет драться.
   — Я собирался начать учиться, — запротестовал Модьун.
   — Тогда ты говоришь что-то не то. Ты сказал Зувгайту, что ничего не можешь сделать. А нам теперь говоришь, что можешь.
   Все они с осуждением смотрели на Модьуна.
   — Ну, где же правда? — спросил Неррл.
   Руузб сказал:
   — Мы всегда ценили тебя за честность. А теперь ты сказал ему пустые слова. Пойми меня правильно, — поспешно закончил человек-медведь. — Мы хотим победить этих сукиных детей.
   — Я собирался напасть на них с помощью единого психического пространства, — объяснил Модьун, — и единственным честным способом, который открыт для меня. Послушайте…
   Когда Модьун закончил объяснение, Дуулдн сказал решительно:
   — И ты думаешь, это то, что ты должен был сделать?
   — Да.
   — Но в тот момент, когда ты сделал это, закончились твои воспоминания об этих событиях.
   Модьун должен был согласиться, что, действительно, так и случилось.
   — Думаю, они должны были предпринять контратаку.
   Неррл вступил в разговор:
   — Энергия единого психического пространства могла бы убить Зувгайтов?
   Модьун был потрясен.
   — Конечно, нет. Это было бы убийство.
   Дуулдн вскинул руки.
   — Послушайте его! — зарычал он.
   С усилием он взял себя в руки и сказал:
   — Ты можешь обнаружить другую энергию, подобную энергии единого психического пространства?
   Модьун покачал головой.
   — Наверное, такие существуют. Но я знаю только об одной. Вы должны помнить, что единое психическое пространство так же велико, как космос, только в нем нет времени.
   — Ты говоришь, что использовал все, что знаешь? — настаивал человек-ягуар.
   — Так я собирался сделать, — защищаясь согласился Модьун.
   Лицо Дуулдна стало кирпично-красным, когда он отклонился на спинку стула.
   — Я лучше не буду больше ничего говорить, — пробормотал он. — Величайшая возможность в истории галактики, упущенная из-за мягкосердечия.
   Модьун казался побежденным и закончил слабым голосом:
   — Друзья, возьмите бразды правления в свои руки!
   Руузб заговорил дипломатично:
   — Хорошо, Модьун, почему ты не активизируешь свои системы восприятия? Мы могли бы также узнать, что случилось.

35

   Модьун провел испытание. Он провел его на самом деле. Понимая, что у него не будет второй возможности, он провел эксперимент до конца. Как генерал, у которого появилась новая идея о том, как выиграть битву, он проверял ее не на предварительных маневрах, а в бою.
   Очевидно, он не может атаковать тысячу могучих умов, соединенных с его мозгом линией односторонней связи, когда несколько гипнотизеров объединяются вместе, чтобы победить одного человека. Поэтому он действовал не прямо. Вместо этого Модьун использовал свою систему восприятия, чтобы узнать, нет ли в едином психическом пространстве уже существующего источника энергии, включенного в соответствии с неизменными законами.
   Так как процесс поиска был фактически мгновенным, Модьун не удивился, когда ночную тишину комнаты разорвал Зувг, заявив:
   — Если верить нашим приборам, вы активизировали систему восприятия. Но еще ничего не случилось.
   Зувг продолжал тем же раздраженным тоном:
   — Мы все ощущаем незначительные физические воздействия на уровне единого психического пространства. Но все знают, что в едином психическом пространстве ничего не может начаться без предварительного планирования. Естественно, на это не требуется время, но оно требуется на переход в наш пространственный мир. А у вас нет столько времени.
   Итак, они что-то почуяли. И Модьун смог, вдобавок, узнать, что его попытки неизбежно обнаружат.
   Модьун сказал с намеком на прежнюю вежливость:
   — То, что постепенно происходит, это, конечно, физиологический процесс. Пусть он ускорится, не нужно волноваться. Но нужно сказать, что, когда произойдет изменение направления, сдвинутся химические связи. Это создаст особое…
   Модьун замолчал, почувствовав внезапное напряжение в комнате. Из темноты зловеще зазвучал голос:
   — Вы говорите, что вы физически управляете мной — нами — каким-то способом?
   — Все, что я делаю, — вежливо признал Модьун, — это пытаюсь использовать энергию, которую вы первоначально заложили в единое психическое пространство; использовать ее в качестве носителя для активизации биологической перестройки. Это подействует на всех существ, связанных с вами. Теперь…
   — Какую первоначальную энергию?
   — Взрыв в едином психическом пространстве, посредством которого вы уничтожили людей за барьером, — сказал Модьун. — Откуда вы узнали о едином психическом пространстве?
   — От расы, которая теперь вымерла, — неохотно сказал Зувгайт.
   — Другое неправильное эволюционное развитие, я полагаю, — сказал Модьун. — Я собираюсь рассказать вам, что их знания о едином психическом пространстве были правильными. Поэтому я смог использовать реактивную энергию взрыва, которая включает в себя все комбинации жизненных энергий, и вы должны будете со мной согласиться.
   — И для чего используется эта энергия? — грубо прервало существо.
   Модьун глубоко вздохнул.
   — Теперь раса Зувга пойдет вперед по правильному эволюционному пути. В течение нескольких следующих тысячелетий продолжительность жизни каждого будет — я думаю — семьдесят-восемьдесят земных лет.
   Когда Модьун говорил, он постепенно начал чувствовать, как растет эмоциональное напряжение существа, которое возвышается над ним в темной комнате. Вдруг…
   Зувгайт сказал неестественным голосом:
   — Это изменение направления в нас, которое вы включили… Один из моих коллег только что спросил, можно ли отменить эту настройку и восстановить первоначальное направление?
   Модьун колебался. Его испугала скорость реакции. Он нанес им такое сильное поражение — и все же еще можно было мгновенно все исправить.
   Он подумал, что контратака пришла с опозданием. Модьун уже использовал преимущество, которое появилось у него только из-за их незнания. Теперь дело сделано, и больше ничего не оставалось. Осталась только его ловушка, которую они теперь осознали.
   Естественно, он должен был честно ответить на их вопрос.
   — Я, действительно, не думал об этом, но полагаю, что можно ответить «да». Но восстанавливать вас нужно по одному, и требуется много времени. Я должен сказать вам, что не намерен…
   Снова ответ пришел сразу со скоростью, бьющей по мозгу; это показывало, насколько сильным был их шок.
   — Мы — единственная бессмертная раса в космосе, — сказал Зувгайт, — а вы сделали нас смертными. Это несправедливо.
   В известном смысле, это была правда. Вероятно, не следовало покушаться на что-то столь уникальное, как бессмертие.
   «Но они покушались на многое, — доказывал себе Модьун. — Их доводы несущественны теперь».
   Зувгайт настаивал:
   — Нет ничего неприкосновенного в естественном отборе. На Земле вы, люди, вмешались в него, когда изменяли животных…
   Голос говорил что-то еще. Но пока это было все, что слышал Модьун. Он устал. Перестал видеть. Звуки превратились в бормотание в его мозгу. Дальним уголком мозга он следил за происходящим и с легким изумлением думал: «Мной управляют именно сейчас, этими словами. Возможно ли, что я собираюсь так сильно рисковать, требуя себе гарантий?»
   Когда у него возникла эта тревожная мысль, он заметил, что беспокойство, кажется, уменьшается. Не было ничего, кроме головокружения, ничего смертоносного. Ему пришло в голову, что оскорбления, и плохое обращение, и заговоры этих существ нарушили чистоту его реакции. «Я прошел долгий путь, — подумал он, — вероятно, большую его часть в неправильном направлении». Но при данных обстоятельствах он не грустил.
   К тому времени, как Модьун начал это понимать, он настолько оправился, что снова стал воспринимать голос члена комитета.
   — …Мой коллега, — говорил Зувгайт, — предлагает, чтобы мы вернули вам женщину в обмен на наше восстановление. Как он объясняет, эта женщина нужна вам для выживания вашего собственного рода. Она без сознания и в опасности. Поэтому он считает, что у вас нет выбора.
   Модьун был ошеломлен безупречностью их логики. Они допустили роковую ошибку. А потом это же сделали люди. Зувгайты уже выигрывали. Не было полной уверенности, что человек…
   «Они добрались до меня, — думал он. — Я не могу использовать свое восприятие, чтобы получить информацию, потому что они могут подменить ее. Но теперь они не осмелятся действительно сделать что-то против меня, пока я единственный, кто может им помочь…»
   Полное равновесие сил между человеком и его самым опасным противником. В этом положении была какая-то зловещая красота.
   Конечно, проблемы еще оставались.
   — Я хочу восстановить вас. Но не знаю, как это можно сделать. Видите ли, — он протянул руки, как часто делал Неррл, — когда я верну хотя бы одного члена комитета в его прежнее состояние, он будет свободен. После этого его не будет связывать никакой договор о защите Судлил. — Он замолчал. — Я признаю, что она в вашей власти. Она позволила заманить себя в ловушку. Я представляю, что она с ее философией, не признающей насилия, и пассивной женской позицией была чрезвычайно доверчивой.
   — Точно, — нетерпеливо прервал Зувг. — Мы смогли привести ее тело в бессознательное состояние, но, конечно, не хотели непосредственно воздействовать на систему восприятия. Но теперь есть причина для того, чтобы вы быстро принимали решение. Мы одобряем вашу настойчивость и решили не терять времени и согласились, что человек с вашей… гмм… безупречной философией, какой бы она ни была неправильной, сдержит данное обещание. Поэтому, если вы пообещаете восстановить наше первоначальное состояние в течение следующей недели или даже раньше, мы точно скажем, где находится Судлил.
   «Итак, мною управляют». Это казалось единственным правдоподобным объяснением.
   Ему было все равно. Он чувствовал, что может свободно принимать решение.
   «…Я могу пообещать, а потом нарушить обещание…» Такое чувство было у него внутри.
   А они действовали так, как будто он не мог не сдержать слова.
   Зувгайт сказал настойчиво:
   — Решайте. Это необходимо для безопасности женщины.
   Во всяком случае, решение больше не было проблемой. Модьун просто сказал:
   — Очень хорошо, я обещаю. Где она?
   — Она в комнате, куда можно пройти через левую дверь в приемной, — выпалил собеседник. — Мы сделали так, что, если бы вы вошли, вы бы увидели ее. В момент умственного погружения в ее состояние мы все напали бы на вас.
   Глаза Модьуна расширились.
   — Гммм, — сказал он, — интересно, сработало бы это?
   Пока он обдумывал, у него появилась другая мысль.
   — Тысяча… — проговорил он. — Как вы, Зувгайты, уменьшили свое количество до такого числа?
   — Мы одна семья, — объяснил член комитета. Казалось, он думал о другом. — Очевидно, там, где много семей, одна должна, в конце концов, уничтожить другие. Это случилось очень давно…

36

   Модьун встал в спасательной шлюпке.
   — Когда пришли животные-солдаты, Нунули и Зувг убежали по коридору, ведущему внутрь горы. А я поспешно вышел из приемной и стал караулить перед левой дверью. Несколько солдат хотели выбить дверь, но я только приказал им уходить.
   Он стал задумчивым.
   — Это была, на самом деле, очень мирная компания. Но я могу себе представить, какими дикими они казались членам комитета, которые никогда никого не пускали за свой барьер и не имели защиты против большого количества врагов. Какова бы ни была проблема, она должна была решиться, когда я дал указание людям-животным. Они были голодны, как никогда раньше не были в условиях изнеженной жизни на Земле. Они выстроились внизу, как хорошо воспитанные граждане. Как только я это увидел, я позвал вас, друзья, и вы пришли с носилками для Судлил.
   Руузб сказал торжествующе:
   — Я хочу отметить, что на этот раз ты вспомнил все до конца. Значит, они не повредили тебе своим гипнозом.
   — Я заметил, — сказал Модьун.
   Он пошел к пульту управления и, понимая, что все наблюдают за ним, нажал кнопку, которая открыла шлюз.
   — Я лучше пойду, — сказал он.
   Модьун направился к двойной двери, остановился у входа и сказал:
   — Я вернусь завтра утром. Поэтому просто подождите меня, хорошо?
   Говоря это, он шагнул наружу и стал взбираться по склону, по тропинке, которая должна была скоро привести его к саду и зданию Зувгайта в полумиле отсюда. Он прошел около двухсот футов, когда увидел, что четверо людей-животных появились из спасательной шлюпки и бегут к нему. Модьун продолжал свой путь, потому что они не окликали его, но он не был удивлен, когда они зашагали рядом, тяжело дыша.
   — Куда ты идешь? — спросил Неррл, задыхаясь.
   Модьун остановился. Он сказал о своем обещании Зувгайтам.
   — Вы же знаете, куда я собираюсь идти и что делать.
   Он собирался продолжить свой путь, когда увидел на лице Дуулдна странное выражение.
   Человек-ягуар сказал подавленным тоном:
   — Хочешь, чтоб тебя снова одурачили?
   — Что ты имеешь в виду? — удивленно спросил Модьун.
   — Ты же не собираешься выполнить такое обещание, данное самым большим сукиным детям, которые когда-либо жили?
   — Обещание есть обещание, — сказал Модьун. Затем он сказал возбужденно:
   — Эй!
   Они схватили его.
   — Ты никуда не пойдешь, — зарычал Руузб.
   Они потащили его назад к спасательной шлюпке, прежде чем Модьун ясно понял их намерение.
   — Смотрите, друзья, — предупредил он тогда, — я должен буду использовать против вас свой метод воздействия, если вы не остановитесь.
   — Хорошо, — вызывающе сказал Дуулдн. — Если ты сможешь сделать это против нас, своих единственных друзей, тогда приступай.
   — Но мое обещание, — неуверенно начал Модьун.
   Дуулдн прервал его.
   — Помнишь, ты когда-то спросил меня, что я делал до этой экспедиции? А я не хотел говорить.
   Модьун помнил. Но это казалось не относящимся к делу.
   — Ну? — спросил он.
   — Хорошо, — сказал Дуулдн. — Я был охранником в госпитале для душевнобольных.
   Больше он ничего не говорил.
   Четверо людей-животных продолжали крепко держать Модьуна. Они вели его, подталкивали его сопротивляющееся тело, не обращая внимания на его протесты, подзадоривая его, чтобы он подавил их своей системой воздействия
   — и это было единственное, что он не мог заставить себя сделать. Они подвели его прямо к стулу у пульта управления и посадили; и держали его там, пока он неохотно манипулировал приборами. И, наконец, они полетели назад к большому кораблю, который ждал их на орбите на высоте свыше 23 000 миль.
   Когда Модьун сделал это, он почувствовал возбуждение в системе восприятия… Сверхбыстрая часть его мозга определила чувство возбуждения как сравнительно безобидное.
   «У меня разыгрывается воображение… Они в отчаянии, потому что видят, как я улетаю. Может, мне включить другую систему, которая будет реагировать, если мне будут как-то угрожать? Но посмотрим, что будет дальше».
   Да.
   Сразу начались галлюцинации: он снова был в приемной здания Зувгайта. В его правой руке была ручка и он склонился над книгой для записи посетителей. Как-то он понял значение происходившего. Восприятие его мозга, которому мешали, было сигналом, что все идет правильно.
   Хорошо.
   В воображении он, действительно, поставил подпись и даже начал выпрямляться, когда…
 
   Модьун проснулся в темноте, вспомнил, что сказал Дуулдн, и понял: «Черт возьми! Мои друзья-животные обращаются со мной, как с ненормальным».
   Его волновало то, что он видел, и во сне все шло правильно.
   «Я был запрограммирован. Я результат расового усовершенствования». И до недавнего времени он никогда не использовал свой интеллект, чтобы перейти эти границы. Если это не сумасшествие, то что же?
   Модьун лежал в полной темноте; но теперь, когда его глаза привыкли, он увидел, что он в своей каюте на борту большого земного корабля. Смутно он мог разглядеть фигуры двух существ, которые сидели на стульях рядом с кроватью. Через некоторое время он смог даже узнать, что эти двое были Руузб и Дуулдн. «Они охраняют меня». У него появилось теплое грустное чувство. Грустное потому, что он подозревал, что они чувствовали бы себя плохо, если бы последний мужчина и женщина сделали то, что должны были сделать: ушли из жизни.
   Он подозревал, что эта мысль была внушена ему, когда Нунули много лет назад программировали человека. Но он понимал, что источник правдивой информации не имеет значения.
   Внутри каждого мужчины есть тайная, ускользающая, упрямая бессмысленная умственно-эмоциональная жилка, которая делает его самым отвратительным созданием в галактике.
   В давние времена, при малейшем удобном случае он полностью использовал преимущества любой случайности, чтобы подняться за счет других человеческих существ. Никакая политическая система не могла сдержать его. И не было предела его алчности.