Она пошла на Ронина, и он резко и неожиданно ударил ее кулаком под подбородок. Удар был молниеносным. Ему было противно бить женщину, но так она хотя бы останется в живых. Он подхватил ее на руки и уложил среди пурпурных цветов. Они закачались и зашелестели над неподвижным обмякшим телом.
   — Ты не сможешь убить его, — печально произнес Ронин. — А для меня ты кое-что значишь.
   Длинный меч мертвым грузом висел у него на боку, тянул его вниз, на дно бушующего океана. Оглянувшись на угрожающую фигуру надвигавшегося на него Маккона, он расстегнул пояс с мечом и уронил его рядом с Кири.
   Тварь узнала его и завыла. За спиной у Ронина тревожно заржали лумы. Он пошел навстречу чудовищу, словно опускаясь с отмели в глубины неспокойного моря. Маки льнули к его ногам, их насыщенный сладкий аромат смешивался с мерзким зловонием, исходившим от Маккона.
   Приблизившись к чудовищу, Ронин нырнул под замах его лап, держа перед собой, словно щит, руку в перчатке. В самое последнее мгновение он подпрыгнул и со всей силой ударил по хищному клюву. Ронину показалось, что от воя Маккона у него лопнули барабанные перепонки. Из ушей потекла кровь, но сейчас Ронин думал только о том, как найти точку опоры и ударить чудовище в горло через раскрытый клюв.
   Вой стал еще громче. Ужасные щели нависли над Ронином, словно два полумесяца во враждебном небе.
   Надо действовать быстро.
   Он пытался зацепиться за чешуйчатую шкуру, но теперь все тело его охватила острая боль, словно в него впились осколки битого стекла. Из глаз брызнули слезы. Его обожгло пронизывающим холодом. Ноги у него онемели, когда он пытался забраться повыше по туловищу Маккона. Его буквально трясло от боли. Решимости явно убавилось. Чудовище терзало клювом его кулак в перчатке. Если ему не удастся удержать руку, если она вдруг выскользнет... можно считать себя покойником. Ронин представил себе, как Маккон медленно, демонстративно разодрал горло Мацу, как в лицо ему полетели горячие сгустки крови. Он представил себе, во что превратилось прекрасное некогда тело, которое он целовал и ласкал. Он почувствовал вкус ее крови, солоноватой и липкой, точно морская пена. А что есть человек? Соль, фосфор, вода — как океан. И жгучая ярость заклокотала в его душе. Он подогревал ее воспоминаниями о самых мельчайших подробностях. Вспомнил и об обдавших его лицо брызгах крови. Ее крови. Ронин издал безмолвный вопль, собрал все силы и принялся пропихивать кулак в перчатке еще глубже в ненавистную глотку. Он давил и давил, превозмогая боль и не обращая внимания на слезы, застилавшие глаза.
   Лапы Маккона сдавили его с боков, когти врезались в тело — тварь пыталась оторвать его от себя. В легких у Ронина уже почти не осталось воздуха. Впечатление было такое, что он существует лишь в промежутках между ударами сердца; он ощущал себя мягкой замазкой, сминаемой чудовищными клешнями, придающими ему форму, не похожую на человеческий облик. Сердце бешено колотилось в груди, живот скрутило спазмами тошноты, спина горела от боли, ноги бесполезно свисали, словно парализованные, но Ронин продолжал давить. Мозг уже отказывал ему, глаза застилало багровой пеленой, уже давно был сделан последний вдох, из легких вышел весь воздух, сердце стучало как молот, но он давил все сильнее... Последним усилием он вдавил кулак до упора, а в голове билась одна только мысль.
   От бедра, по массивным плечам, по несгибаемой, как закаленный клинок, руке, ведомой одним лишь инстинктом, отодвинувшим разум на задний план, сквозь неистовство схватки, сквозь святое безумство битвы, что умалило его человеческое естество до сгустка материи, что подняло его до сгустка материи, — сквозь туман, застилавший сознание, пробилась мысль. «Выжить!» — огненной бурей ревело в мозгу, лупило по ослепшим глазам; и теплый дождь омывал его тело, живительная влага, исходившая из сокровенных глубин его существа, о чем сам он, к счастью, не имел ни малейшего представления. Голубая молния сверкнула над головой, вспорола разверстое небо, и что-то влило в него новые силы, и он, уже перестав что-либо осознавать, провел наконец трясущийся кулак, заключенный в неприкосновенную оболочку перчатки, мимо судорожно дергающегося языка, проломил мягкое нёбо и с нечеловеческой силой воткнул его снизу в глазницу.
   Тварь содрогнулась, и Ронин как будто распался на десять тысяч кусков. Его горячую алую плоть подхватил холодный ветер, забиравший вверх цепкой спиралью, вверх — сквозь разрыв в зеленоватых тучах, все дальше и дальше...
* * *
   Сначала — свежесть, потом — темнота.
   Наступила ночь.
   Попытавшись подняться, он понял, что не способен даже пошевелиться. Вокруг него — сплошной шорох цветов. Над ним — колышущиеся чашечки маков.
   Он отдыхал, сосредоточившись на дыхании, мысленно с любопытством перебирая свои чувства. Зрение, слух, вкус, обоняние и осязание: жизнь.
   И вот он сумел шевельнуть пальцами, потом — кистью и, наконец, всей рукой. Он попытался сесть. У него ничего не вышло. Прислушавшись к своему телу, Ронин обнаружил, что не чувствует ног. Значит, повреждена спина, сдавленная Макконом.
   Он позвал Кири, но его голос был почти не слышен среди неумолчного шелеста маков. В горле у него пересохло. Потом он услышал какой-то звук — что-то вроде бы зашевелилось поблизости — и крикнул снова. Послышалось фырканье, робкое, вопросительное. Шорох раздающихся в стороны маков. Он хотел повернуться туда, посмотреть, но не смог.
   Над ним нависла продолговатая голова с влажными губами. Его лума смотрел на него умным голубым глазом. И Ронин тихо зашептал ему что-то без слов, что-то успокаивающее. Он старался воспроизвести те звуки, которыми слуги в саду у Кири увещевали лум. Лума приблизился, протянул к нему морду. Ронин услышал совсем-совсем близко мягкий стук его копыт и почувствовал, что передние ноги лумы почти касаются его головы. Скакун открыл широкий рот и лизнул его в лицо, потом опустил голову еще ниже, так что Ронин смог глотнуть его слюны. Лума прислонился к нему, а Ронин поглаживал ему за ушами, не переставая что-то говорить.
   Потом Ронин заснул. Лума стерег его всю ночь; широкие ноздри животного раздувались при малейшем запахе, а треугольные уши подергивались при любом звуке. Несколько раз лума окликал тихим ржанием кобылу, что стояла на страже над спящей Кири.
   Лумы всю ночь охраняли своих седоков. Но все было спокойно.
   И только где-то в недрах души, сквозь тревожные сны, Ронин слышал смутный зов отдающихся эхом голосов, в которых звучало отчаяние: «Ты нашел его? Ты обязан его найти... Да, я знаю. Я найду его... А если вдруг у него не окажется этого?.. Тогда мы пропали. Но даже если я его найду, Кай-фен все равно неизбежен. Остается совсем мало времени, даже для нас...»
   Внезапно какой-то залетный ветер унес голоса прочь.
* * *
   Его разбудил голубой утренний свет. Над ним стоял рыжий лума, шкура которого отливала красным в косых лучах восходящего солнца. Лума тряс головой и топтал копытами маки. Клубы пара вырывались из его ноздрей в морозный воздух.
   Ронин потянулся, уцепился за раскачивающуюся узду и поднялся, перебирая руками. Он встал, пробуя ноги и спину. Онемение прошло, но его еще шатало, и ему пришлось опереться на луму. С помощью своего скакуна Ронин прошел по бело-голубому полю к тому месту, где лежала Кири под охраной своей золотистой лумы.
   Она все еще спала среди шелестящего моря цветов. У нее на лбу, слева, багровел след от ушиба.
   Она проснулась, как только Ронин склонился над ней, и он быстро отпрянул, опасаясь, что она обнажит свой клинок и набросится на него. Она все-таки императрица Шаангсея, а он ударил ее. Но Кири была абсолютно спокойна.
   Она поднялась, достала припасы из седельных сумок, сначала накормила луму и только потом принялась за еду сама, не забыв предложить и Ронину.
   — Несмотря на твои настойчивые увещевания, я все же сразилась с Макконом, — сообщила она покаянно. — Ты ударил меня не достаточно сильно. Я быстро очухалась. Смотрю, а он уже держит тебя. Пришлось ударить его мечом.
   Тут Кири слегка улыбнулась.
   — Наверное, я тебе не поверила. Я думала... ты воин, а... риккагины очень неодобрительно относятся к женщинам-воительницам. По-моему, они нас боятся.
   — Теперь ты знаешь, что я сказал правду.
   — О да! — Она осторожно потрогала ушиб. — Он ударил меня, просто отмахнулся лапой. Я никогда не чувствовала такой мощи. Я отлетела достаточно далеко. Больше ничего не помню.
   Ронин сосредоточенно прожевал свой кусок.
   — Я ранил его, — сказал он.
   — Но как?
   Он поднял перчатку, и странного вида чешуйки блеснули в лучах зари.
   — Вот этим! Куском его собственной шкуры. — Ронин рассмеялся. — Спасибо тебе, Боннедюк Последний, где бы ты ни был. Ты не мог сделать лучшего подарка.
   Он пошел подобрать свой меч. Когда он застегивал пояс, она спросила:
   — Что дальше? Куда он направился?
   — Трудно сказать. Мы потеряли слишком много времени — теперь нам за ним не угнаться. Ты знаешь, где Камадо?
   — Конечно.
   — Найдешь дорогу?
   — Это на севере, вдоль реки. Найдем, я думаю, без проблем.
   Они поехали на север, следуя за изгибами реки, что змеилась по левую руку.
   Вскоре им встретились воины. Они шагали на север длинными колоннами. Гремело оружие. Сверкали начищенные боевые машины.
   Ронин с Кири присоединились к ним и оставшуюся часть пути проделали вместе с колонной.
   Знамена реяли на ветру. Вооружение воинов в кожаных куртках и металлических касках составляли длинные кривые мечи и острые копья. Были здесь и стрелки с огромными луками за спиной, и кавалерия в авангарде, и разведчики, прикрывавшие фланги колонны. Повсюду слышался лязг металла, а деревянные повозки с провизией и оружием натужно поскрипывали под тяжелым грузом.
   Ронин с Кири проехали вдоль колонны, пока не добрались до всадников из свиты риккагина, которые тут же направили их к своему начальнику, остролицему человеку с длинной косой и многочисленными шрамами на щеках с выступающими высокими скулами.
   — Направляетесь в Камадо? — спросил Ронин.
   — Нынче все направляются в Камадо, — мрачно ответил риккагин. — Или же, наоборот, бегут оттуда без оглядки.
   — Вы знаете риккагина Тиена?
   — Только по имени. Риккагинов много.
   — Я слышал, он в Камадо.
   Риккагин кивнул.
   — Я тоже слышал об этом. Если желаете, можете ехать с моими людьми.
   — Благодарю вас.
   Какое-то время они ехали молча, слушая ветер, скрип кожи, цокот копыт, лязг металла.
   — А вы раньше бывали в Камадо? — спросила Кири.
   Риккагин обратил на нее сумрачный взгляд.
   — Да. И частенько, госпожа. У нас было еще две недели, но враг набирает силу, и нам пришлось в срочном порядке туда возвращаться, в Камадо. Я не знаю, откуда они берутся, враги. И никто, наверное, не знает, хотя мы делаем все возможное для того, чтобы это выяснить.
   — И так ничего и не выяснили? — уточнила Кири.
   — Ничего, — отозвался риккагин. — Потому что никто из разведчиков не вернулся.
* * *
   И вот впереди показался Камадо с его серовато-коричневыми зубчатыми стенами, массивными и высокими, — древний город-крепость, возвышающийся на холме. Слева от крепости шумела река, а еще дальше к северу различалось зеленое пятно леса.
   Сильно похолодало. Тучи все плотнее застилали небо. Все утро накрапывал мелкий дождик, а после полудня он превратился в ледяную крупу, барабанившую по каскам воинов и покрывавшую мерзлой коркой шкуры верховых животных. И это в самом разгаре лета!
   Перевалив через гребень очередного холма и миновав последнюю приветливую долину, они увидели желтые призрачные очертания огромной крепости, вырисовывающейся на фоне унылого ландшафта.
   Высокие стены, широкие у основания и сужающиеся кверху, казались как бы продолжением пыльного холма. Сама крепость представляла собой неправильную окружность и мало чем отличалась от сооружений аналогичного назначения, разве что более поздние прямоугольные пристройки с востока и запада придавали ей некоторое своеобразие.
   Они оказались перед массивными, окованными железом воротами, которые охраняли воины, несущие стражу вдоль выступов на крепостной стене. С западной стороны холм заканчивался крутым спуском, доходившим до самой реки. В этом месте через реку был перекинут деревянный мост с двумя каменными опорами. На противоположном берегу располагался временный военный лагерь — множество палаток и легких построек, между которыми расхаживали солдаты. Кое-где уже развели костры для приготовления пищи.
   Остановив колонну, риккагин послал в крепость гонца сообщить о прибытии. Воин пришпорил коня и, несмотря на усиливающийся дождь со снегом, лихо поднялся по склону и окликнул стражников на стенах.
   Вскоре он обернулся в седле и подал риккагину знак. Тот тронул с места коня и отдал приказ продолжать движение.
   Под оглушительный грохот оружия и топот сапог воины шли на войну. Колонна устало втянулась в огромные бронзовые ворота — в темные, мрачные недра Камадо, каменной твердыни.
   Это был необычный город. Его строили как укрепленную крепость специально для тягот войны — не для отражения мелких набегов, но для того, чтобы выдержать массированную осаду вражеских полчищ. Снаружи это не бросалось в глаза: видны были лишь каменные укрепления, достигавшие в толщину четырех с половиной метров, так что по стенам могли ходить воины, укрываясь за каменными зубцами. Все это было задумано очень хитро, поскольку внешний вид крепости не давал представления о том, что находилось за стенами.
   Для города-крепости Камадо был великоват и настолько замысловато застроен, что Ронин, сидевший на луме у южных ворот, не мог разглядеть его северные пределы.
   Вся южная часть Камадо была застроена длинными двухэтажными домами. Выходившие на улицу стены без окон были выложены из камня, так что не загорелись бы в случае применения противником жидких горючих веществ. Дома, одинаковые и безликие, различались разве что трещинами и пятнами, оставленными временем.
   Однако стоило лишь пройти между ними во двор, и внешний вид города резко менялся. Внутренние деревянные фасады были украшены резными изображениями древних богинь войны, свирепых женщин в высоких шлемах, сопровождаемых карликами с курчавыми бородами и кольцами в носу. У них воины прошлого испрашивали совета и помощи для победы в битве.
   Судя даже по этим признакам, Камадо был построен раньше Шаангсея, возникшего, как говорили, в основном благодаря пришлым риккагинам. Тогда кто же воздвиг этот грандиозный мемориал в честь войны? Явно не жители Шаангсея.
   Они осторожно пробирались по грязным улицам. Повсюду шли приготовления к грядущим боям. Рассыпая снопы холодных голубых искр, крутились точильные камни, на которых правили топоры и кривые мечи; лучники натягивали тетиву на луки; стрельники прилаживали перья к деревянным древкам, которые в их умелых руках на глазах превращались в стрелы; воины кормили и мыли своих лошадей, протирали их взмыленные бока. Мимо прошла группа воинов — на смену отряду, охранявшему укрепления. По узким каменным лестницам они забрались на самый верх крепостных стен.
   Вокруг было и много раненых — целый мир боли, крови, повязок, безглазых, изрубленных, одноруких и одноногих калек. Они лежали, привалившись спиной к деревянным колоннам или свернувшись в пыли перед своими потерянными богами, взиравшими сверху безжалостно и надменно. Может быть, их риккагины подходили к этим божествам без должного смирения. Может быть, жертвы им были не так обильны. Но скорее всего время могущества древних богов миновало. И теперь, одинокие и забытые, безмолвно созерцали они этот мир, который им больше не принадлежал.
   Ронин остановился перед кучкой раненых и спросил, где можно найти риккагина Тиена.
   Они поехали дальше — через внутренние ворота и округлые дворы, вдоль прямых улиц и вокруг каменных зданий, — пока не добрались до казарм с деревянным фасадом. Здесь Ронин с Кири спешились и оглянулись, заслышав голоса и тяжелый топот.
   Ронин сразу заметил Туолина, выделявшегося из толпы своим ростом и светлыми волосами.
   — Хорошо, ведите его сюда, — распорядился Туолин.
   Из казарм вышли воины с обнаженными мечами. Ронин присмотрелся. Интересно, кого ведут? Он медленно приблизился к воинам, зашел сбоку, чтобы лучше видеть, и вдруг встал как вкопанный.
   Вели риккагина Тиена со связанными сзади руками. Его обритая голова блестела. Он смотрел прямо перед собой.
   По команде Туолина Тиен и его конвоиры остановились.
   — Ты Чин Пан и ты этого не отрицаешь?
   — Нет, — сказал Тиен, глядя перед собой.
   — Ты шпион.
   — Я Чин Пан, и ничего больше.
   — Ничего? — саркастически переспросил Туолин. — Чин Пан хотят уничтожить нас.
   — Мы хотим лишь свободы для народа Шаангсея.
   — А что будет делать народ со своей свободой? — презрительно осведомился Туолин. — Вернется в грязь, в бамбуковые лачуги своих праотцев?
   — Наши предки были когда-то великим народом. Твой народ даже и не мечтал о таком величии.
   Туолин резко отвернулся. Солдаты, окружавшие Тиена, как по команде взмахнули мечами. В мгновение ока Тиен превратился в груду изрубленного мяса.
   — Не понимаю, — сказал Ронин Кири. — Риккагин Тиен — зеленый?
   — О чем ты? — Она взглянула на него как-то странно. — Риккагин Тиен направляется к нам.
   — Это Туолин.
   — Да, — кивнула Кири. — Он же риккагин Тиен.
   Она заметила озадаченное выражение у него на лице.
   — В конце обучения риккагины принимают второе имя.
   — Кого же тогда только что казнил Туолин?
   — Это был Лейин, главный советник риккагина. — Казалось, все это ее забавляет. — И он оказался Чин Пан. Туолин, наверное, рвал и метал.
   Ронин собрался было рассказать ей о том, как Тиен его обманул, но потом передумал, решив поразмыслить самостоятельно. Он вспомнил события, происходившие на борту корабля риккагина. Его подняли на борт. Оружия отбирать не стали. Его просто оставили в покое. А когда к нему присмотрелись, его — под личиной риккагина — допросил Лейин. Его, стало быть, проверяли. И только потом, после этой проверки, ему позволили выйти на палубу и встретиться с Туолином. Да, теперь все ясно. Война порождает своеобразные формы мании преследования. Теперь все разрозненные эпизоды вписались в общую картину: и покушение на корабле, и ночная прогулка с Туолином...
   Туолин заметил их. Впечатление было такое, что он не может решить, хмуриться ему или улыбаться. В конце концов он сподобился изобразить этакую нейтральную мину.
   — Ты встретил поддержку со стороны Совета? — спросил он у Ронина.
   — Я... мне не удалось с ними встретиться, — ответил Ронин, вспомнив предостережение Кири о том, что Туолин ничего не знает.
   — Жаль, — без особенного сочувствия заметил Туолин и обратился к Кири: — Я с трудом тебя узнал.
   Он покосился на кривой меч, висевший на ее левом бедре.
   — Ты и вправду умеешь с ним обращаться или это просто маскарад?
   — А ты как думаешь?
   — Думаю, что предпочел бы, чтобы ты оставалась в Тенчо, — спокойно проговорил Туолин. — Не доверяю я женщинам на поле боя.
   — Это еще почему? — Кири изо всех сил старалась сдержать закипающий гнев.
   — Потому что, судя по всему, они понятия не имеют, в какую сторону надо двигаться.
   — Я тебя не понимаю.
   Он пожал плечами.
   — Нечего тут понимать. Пусть сражаются те, кто умеет сражаться. И закончим этот спор.
   Он снова переключил внимание на Ронина, перестав замечать ее.
   — Зачем ты здесь?
   Он зашагал к казармам, и Ронин с Кири последовали за ним.
   — Это зависит от некоторых обстоятельств.
   — И каких же?
   — Прежде всего, доверяешь ты мне или нет.
   Туолин расхохотался, запрокинув голову.
   — Да, понятно. — Он вытер глаза. — Теперь, я думаю, мы можем с полной уверенностью заявить, что твое испытание успешно закончилось.
   Они поднялись по деревянным ступенькам и вошли внутрь. Здесь было сумрачно и прохладно. Низкие потолки с балками покрыты копотью. Обстановка — простая и скудная. В главном зале первого этажа в большом каменном очаге пылает огонь.
   Туолин провел их через этот зал, заполненный воинами, в маленькую комнатушку без окон, с ободранным деревянным столом, несколькими жесткими стульями и низким шкафчиком у задней стены. Усевшись за стол, риккагин протянул руку к шкафчику, достал графин и бокалы и угостил их холодным вином.
   Поначалу Ронин удивился тому, как быстро изменилось отношение риккагина к Кири, но потом выбросил эти мысли из головы.
   — Сначала Са, а потом и Мацу были убиты чудовищем, с которым мне довелось сразиться еще у себя в стране. Из Шаангсея оно пошло на север. Оно поджидало меня в маковых полях, что в полудне езды к югу отсюда. — Он помолчал. — Ты, кажется, не удивлен.
   — Друг мой, много странного произошло со времени нашего с тобой знакомства. Я с тех пор многое повидал. Мы воевали с такими тварями, каких не увидишь и в самом кошмарном сне.
   Он обвел рукой стены.
   — Мы сражаемся с нелюдями.
   Он вздохнул.
   — Теперь мало кто помнит, какие создания появились на свет во время чародейских войн.
   — Вряд ли нынешние твари имеют отношение к тем временам.
   Осушив свой бокал, Туолин подлил себе вина, но гостям не предложил.
   — Это неважно. Наших воинов трусами не назовешь.
   Для большинства из них война — единственное ремесло. Но они привыкли к противнику, из ран которого льется кровь; они готовы сражаться с врагом, которого могут увидеть и убить. Но это...
   Риккагин взмахнул рукой. Вино выплеснулось из бокала и разлилось по столу. Он не обратил на это внимания.
   — Мы пока что проигрываем эту битву.
   Ронин подался вперед.
   — Туолин, эта тварь, Маккон, — посланец Дольмена. Помнишь? Я тебе рассказывал...
   Риккагин махнул в его сторону полупустым бокалом.
   — Всего Макконов четверо. Очень важно, чтобы я убил хотя бы одного, прежде чем они соберутся вместе.
   — Почему?
   — Потому что, когда они соберутся, они призовут Дольмена, а тогда, боюсь, будет уже слишком поздно что-либо предпринимать.
   — Ты говоришь, ты сражался уже с одним из этих... Макконов?
   — Да, и неоднократно. На этот раз мне удалось его ранить. Вот этим...
   Он поднял руку в перчатке.
   — Его нельзя ранить обычным оружием. Но эта перчатка сделана из его собственной шкуры. Я ранил его, но он чуть не убил меня.
   Риккагин провел рукой по глазам; Ронин заметил новые морщины у него на лице.
   — Тогда Маккон скорее всего где-то здесь.
   — Я должен найти его, — сказал Ронин.
   — Хорошо. — Туолин подергал палочку из слоновой кости, продетую в мочку уха. — Нам надо перебраться в полевой лагерь. Там мы скорее узнаем что-нибудь новенькое об этом самом Макконе.
   — Я рад, что ты мне поверил.
   Туолин вздохнул.
   — Слишком много я видел мертвых и умирающих. Теперь я поверю чему угодно, — сказал он устало.
   Пыльные улицы Камадо были наполнены хриплыми криками, лязгом железа, фырканьем и грохотом лошадиных копыт, стонами раненых, топотом сапог.
   Они вышли из крепости через южные ворота. Воины проводили их до моста.
   Темные тучи клубились на юго-западе и стремительно уносились на юг. Ветер стих. Воздух был липким, густым и холодным. От сырой земли поднимался белый пар.
   Они прошли по деревянному настилу моста, хватаясь руками за веревочные поручни. Ронин то и дело поглядывал вниз, на бурную реку, замечая то блестящие черные камни, то выскочившую на поверхность рыбу.
   Земля к югу от крепости была коричневой и бесплодной, как будто выжженной сильным жаром. Справа, в северном направлении, раскинулся лагерь, заставленный рядами палаток и ярких шатров, со множеством лошадей на привязи и яркими мерцающими кострами, вокруг которых мелькали тени воинов.
   Лагерь расположился на краю луга с высокой зеленой травой, за которым, метрах в трехстах, начинались кустарники и деревья того самого леса, который Ронин заметил еще на подъезде к городу. Теперь он разглядел, что лес этот невероятно густой, а ветви на высоких стволах настолько плотно покрыты листвой, что деревья казались сплошной зеленой стеной.
   На той стороне моста их встретили воины. Туолин приказал проводить их в шатер риккагина Во. Они шагали по высокой траве. В сумеречном свете пролетали светлячки. Трава шелестела на ветру, стрекотали цикады. Все вокруг было окрашено синей дымкой, кроме леса за лугом, окутанного непроницаемой черной тенью.
   Полотняные стены шатра в желто-голубую полоску даже не колыхались — ветра здесь не было. По всему лагерю зажглись светильники. Преобладали запахи дыма костров и жареного мяса.
   В шатре было тепло и светло. Повсюду горели лампы.
   По легким стенам пробегали тени, это воины риккагина сновали туда-сюда, готовясь к битве. Гонцы шли сплошным потоком, доставляли и забирали зашифрованные послания на клочках рисовой бумаги.
   Туолин провел их сквозь эту строго организованную сумятицу к высокому человеку схемными длинными волосами и тонким узким ртом. Подбородок у него выдавался вперед. Он обернулся при их приближении и взглянул на Туолина.
   — А-а, Тиен. Хай с войсками уже подошел?
   — Да, еще до заката.
   — Хорошо. У нас теперь каждый человек на счету.
   Риккагин Во взял у гонца бумагу и отошел от них на несколько шагов — поближе к свету. Прочитав сообщение, он вернулся к столу, набросал пером несколько слов и отдал бумажку гонцу, который тут же удалился.