— Ну, и что случилось дальше?
   — Габриэль был новичком в этом деле, и ветеринар тоже первый раз в жизни делал подобную операцию. Они сильно перенервничали и забыли простерилизовать пакетики с наркотиком. У овчарки началось острое воспаление брюшной полости. На таможне заметили больное животное и отправили собаку к местному ветеринару. Тот сделал рентгеновский снимок и обнаружил пакетики с кокаином. Бах-трах! Габриэля прижали к ногтю. — Бенни помолчал, собираясь с силами, потом продолжил: — Рейф не знал ни о чем — по крайней мере говорил, что ему ничего не известно — он позвонил мне по телефону и попросил вмешаться в это дело. Точнее, он просил задним числом расторгнуть партнерские отношения с этим Габриэлем, потому что сам факт их сотрудничества сразу же положил бы конец его политической карьере. Однако дело Габриэля было слишком серьезным, чтобы я мог вмешаться. Колумбийские наркобароны отказались даже выслушать меня, что весьма странно, если учесть мои обширные связи. Мне даже угрожали! Мне пришлось отступить. Рейф страшно разозлился, перестал со мной разговаривать, но через пару дней появился со следующим деловым предложением: я вытаскиваю его из дерьма, а он достанет для меня кости моего деда.
   Кроукер взглянул на Бенни.
   — Звучит весьма сомнительно.
   — Да, но соблазн для меня был слишком велик... В общем, я постарался на славу, сделал все, что было в моих силах, и даже больше, чтобы отмазать его от дерьма. Мне удалось сделать так, чтобы никому и в голову не пришло заподозрить Рейфа в каких бы то ни было связях с этим новоиспеченным наркодельцом.
   — И чем же все это кончилось?
   Бенни закусил губу, помолчал, потом продолжил:
   — Я пришел к Рейфу за обещанным вознаграждением, а он вдруг заявил, что у него ничего не вышло с костями моего деда. Нет, как это тебе нравится? Я посмотрел ему в глаза и увидел в них правду — он просто передумал! Он получил кости моего деда, но решил не отдавать их мне! Вместо них он предложил мне щедрую денежную компенсацию за мои труды. А зачем мне его паршивые деньги? Ну, я объяснил ему, что он может засунуть свои вонючие деньги себе в задницу! Ему это не очень понравилось, я думаю... — Он хитро улыбнулся.
   — Послушай, Бенни, но откуда ты узнал, что Рейф солгал тебе насчет костей твоего деда?
   — Он сказал мне, что, возможно, все же сумеет достать их, но мне придется за это заплатить! Нет, ты только послушай! Я честно выполнил условия сделки, а теперь он еще и деньги потребовал от меня!
   Бенни снова замолчал.
   — Сегодня ночью мы должны были встретиться, но тут разыгрался этот проклятый шторм. Лодка, на которой я вышел в море, оказалась не приспособленной к плаванию в штормовую погоду, и мне пришлось вернуться на берег.
   — О чем еще Рейф просил тебя?
   — О посреднических услугах, о чем же еще! Он просил меня выступить посредником между ним и Хуаном Гарсией Барбасеной. Рубиннет отлично знает историю моих отношений с этим ублюдком, но все равно заставляет общаться с ним, хотя для меня это все равно что нож в сердце.
   — И ты согласился?
   — Согласился. Что еще мне оставалось делать? Барбасене, кажется, удалось подняться на недосягаемую высоту. Неограниченная власть помутила его рассудок, сделала его опасным и непредсказуемым. Те, кто задействовал его в своих махинациях, хотят восстановить контроль над ним. У меня сложилось такое впечатление, Льюис, что в случае неудачи они были готовы уничтожить его.
   — Значит, Барбасена и ухом не повел в ответ на их предложение?
   — Ну, можно сказать и так, — слабо улыбнулся Бенни. — Он послал их ко всем чертям, тем самым подписав собственный смертный приговор.
   — И когда это случилось?
   — В самом начале этого года.
   Теперь Кроукеру многое стало ясно. Ганну было необходимо время, чтобы найти способ убрать Барбасену, не впутав в это дело АКСК.
   — Люди, в махинациях которых, как ты говоришь, был задействован Барбасена, были из департамента юстиции? Человек по имени Сполдинг Ганн там тоже был?
   Должно быть, Ганну очень хотелось привлечь к переговорам такого человека, как Бенни. Он имел безупречную репутацию чрезвычайно осторожного и ловкого посредника в подобных делах.
   — Так вот, значит, в чем заключалось твое участие в деятельности АКСК, Бенни. Надо думать, тебя заставили поклясться в том, что ты будешь хранить тайну. Теперь я понимаю, почему ты не мог сказать мне правду.
   — Да, дружище, это были люди из департамента юстиции, я видел их служебные значки. Однако имя руководителя было не Сполдинг Ганн. Во всяком случае, в его удостоверении стояло другое имя. Его звали Росс Дарлинг.
   Кроукер чуть не подпрыгнул от неожиданности.
   — Бенни, это очень важно для меня, ты можешь описать, как выглядел этот человек?
   — Ну конечно. — Бенни перевел дух. — Он среднего роста и телосложения. У него тяжелая и в то же время осторожная походка, какая бывает у боксеров и борцов. Он еще не стар, но волосы у него совсем седые. Щеки красные, как у заядлого выпивохи или любителя лазить по горам. Впрочем, у него абсолютно трезвый и холодный рассудок. И еще! Глаза у него светло-голубые, словно горный лед. Могу поклясться чем угодно, Льюис, этот человек способен убить любого, кто осмелится перейти ему дорогу. Уверен, он еще в детстве потерял всякую совесть, если она, конечно, вообще у него была.
   У Кроукера кровь застыла в жилах. Бенни действительно описал Росса Дарлинга. Значит, все, что рассказал ему этот человек о тайной внутренней войне между АКСК и ДИКТРИБ, было правдой, только вывернутой наизнанку. Барбасеной и мексиканской операцией руководил не АКСК, а ДИКТРИБ! И АКСК пытался помешать этому!
   Значит, агенты, которых уволили из АКСК, вошли в тайный сговор с некоторыми сенаторами и бизнесменами и, прикрываясь названием маленького и тихого отдела ДИКТРИБ, реорганизовали его в соответствии со своими потребностями. Он должен был стать мозговым центром для крупномасштабной мексиканской операции, целью которой был захват контроля над мексиканским правительством!
   Конечно, это Дарлинг сделал так, чтобы Кроукер не мог обратиться ни к кому из своих бывших коллег в АКСК, иначе Кроукер очень быстро узнал бы всю правду о том, что такое ДИКТРИБ. Поскольку АКСК потерял всякую связь с Кроукером и ему была неизвестна подоплека его действий, то руководство пришло к выводу, что Кроукер переметнулся на сторону ДИКТРИБ. Теперь Кроукеру стало ясно, почему тогда, на недостроенном мосту была предпринята попытка ликвидировать его.
   Забавно, что именно Антонио Бонита однажды сказал Кроукеру, что все вокруг лгут ему. Все, кроме самого Антонио.

4

   Каменное Дерево сидел на корточках под платаном среди кромешной тьмы и дождевых потоков. Кроукер присел на землю рядом с ним. Джой остался в хижине стеречь Бенни.
   — Шторма можно не бояться. Ветер скоро утихнет, и дождь прекратится. — Каменное Дерево задумчиво покрутил в пальцах веточку с раздвоенным концом. — А вот тот, кто преследовал тебя и твоего друга, сейчас где-то совсем близко, в мангровых зарослях.
   Кроукер понимающе кивнул.
   — Я должен найти его, — решительно сказал он.
   Каменное Дерево внимательно поглядел на Кроукера.
   — Не забудь, чему я тебя учил.
   — Хорошо, а ты позаботься о Бенни, пока я не вернусь.
   — С твоим другом все будет в порядке.
   Кроукер уже собирался встать на ноги, когда Каменное Дерево коснулся здоровой рукой его плеча и сказал:
   — Ненависть к врагу истощает попусту твои силы. Попробуй понять его.
   — Один человек, «сукья», попробовал понять его и был за это убит.
   Каменное Дерево поднял один кулак.
   — Насилие, — сказал он и поднял вверх второй кулак, — только порождает еще большее насилие. Слушай всех и вся, но сам решай, где правда, а где ложь.
   — С тех пор как я столкнулся с братьями Бонита, все вокруг только и делают, что лгут мне.
   — Ты удивлен, Шагающий Ибис? Весь этот мир — ложь. Правда не в нем, а за его пределами. Существование не ограничено этим миром, который мы видим глазами. — Каменное Дерево внезапно замолчал и насторожился.
   Кроукер тоже прислушался, но ничего, кроме воя ветра и шелеста листвы платана, не услышал.
   — Теперь иди, — сказал Каменное Дерево и, когда Кроукер поднялся на ноги, добавил: — Ты знаешь, что он смертельно опасен. Но для тебя, Шагающий Ибис, он несет не только гибель.
   Кроукер бесшумно исчез в зарослях. Через тридцать ярдов хижина Каменного Дерева скрылась из виду. Кроукер в нерешительности остановился под манзаниллой, не зная, куда идти дальше. В кромешной тьме он чувствовал себя как рыба в воде. В Нью-Йорке ему очень часто приходилось работать тогда, когда все остальные спали. И именно потому, что он не спал и работал, они могли спать еще крепче и спокойнее. Однако в привычке работать по ночам была своя отрицательная сторона — нарушались естественные биоритмы, в соответствии с которыми люди вставали по утрам, завтракали в восемь часов и к девяти уже были на работе. И чем дальше, тем сильнее становились эти отличия от жизненных ритмов других людей, и это приучило Кроукера полагаться только на себя, на свои силы. По ночам, когда дневная бесконечная суета на время замирала, он мог без помех слушать земные, а порой и внеземные пульсирующие ритмы. Кроукер не находил этому объяснения, но по ночам чувства его обострялись, и тогда он испытывал странное ощущение, как будто существовал одновременно в нескольких мирах. Сейчас, во влажной, напоенной дождем темноте он кожей ощущал близкое присутствие Хейтора, прирожденного охотника. Хищник и жертва, один на один в дикой глуши.
   Порыв ветра принес приятный запах озона. Кроукер осторожно сорвал биомеханической рукой маленькое зеленое яблочко с ветки манзаниллы. Потом он бесшумно нырнул в тропические заросли.
   Прогремел раскат грома, и в небе сверкнула голубая молния. Шторм сделал невозможным выслеживание. Он уничтожил все следы, смыл все запахи.
   Чем дальше он шел, тем больше убеждался в том, что за ним кто-то следит. Осторожно раздвинув ветви кустарника, он заметил в высокой траве пару янтарных глаз. Кроукер поцокал языком, и янтарные глаза тут же исчезли. Кроукер бросился следом, стараясь не упускать из виду едва заметные следы на влажной траве. Он знал, что в трехстах ярдах от этого места протока делала поворот, превращая островок в узенький перешеек.
   Кроукер пустился наперерез убегавшей от него тени, но, настигнув ее, в ужасе отпрыгнул в сторону — это была рыжая рысь! Зверь присел на задние лапы, зашипел, брызгая слюной, и замахнулся передней лапой с устрашающими когтями...
   Кроукер усилием воли заставил себя замереть на месте. Он не спускал глаз с огромной кошки, которая рычала и била воздух передней лапой. Потом, не сводя со зверя глаз, Кроукер стал потихонечку пятиться назад.
   Вот тут-то и напал на него Хейтор, неожиданно выпрыгнувший из темных мангровых зарослей. Вспрыгнув на спину Кроукера, он сильно ударил его кулаком в бок, и оба повалились на землю, устланную жестким ковром из переплетенных мангровых корней.
   Молниеносным движением Хейтор пригвоздил к земле биомеханическую руку Кроукера металлическим, раздвоенным наподобие рогатины, прутом. Кроукер хотел было воспользоваться тем, что Бенни еще в лодке ранил Хейтора в плечо, но желтоглазый враг оказался по-прежнему силен, словно и не было никакой раны.
   Перехватив руку Кроукера, Хейтор нанес ему сокрушительный удар в лицо:
   — Это тебе за то, что ты сломал мне нос, — его мощный кулак снова ударил Кроукера в лицо. — А это за то, что ты сломал его дважды! А это за шрам на моем лице!
   Кроукер почувствовал во рту вкус крови. Удары сыпались на него градом, и сознание временами отключалось.
   Внезапно удары прекратились. Кроукер открыл глаза, залепленные грязью и кровью. Держа в одной руке камень духов Хумаиты, Хейтор другой рукой доставал скальпель.
   — Антонио просил меня подождать его. Он сказал, чтобы я не трогал тебя без него. — Хейтор усмехнулся. — Глупый, он слишком осторожен! Сейчас это ни к чему. Смотри, как камень Хумаиты залечил мою рану! Сегодняшняя ночь принадлежит охотнику, а не его жертве! — Он наклонился к Кроукеру. — Посмотри мне в глаза, я хочу, чтобы ты увидел в них свою смерть!
   И действительно, Кроукер увидел в его янтарных глазах что-то такое, что заставило его внутренне содрогнуться. Он знал, что в таком положении не сумеет оказать сопротивления Хейтору. Но должен же быть какой-то выход!
   — Хейтор, — неожиданно спокойно сказал он. — Скажи мне, неужели Антонио до сих пор любит Розу?
   — Что еще за ерунду ты несешь? — Скальпель остановился в сантиметре от лица Кроукера. — Думаешь отвлечь меня своим враньем?
   Во что бы то ни стало Кроукеру было необходимо сейчас выиграть время.
   — Разве ты ничего не знаешь? Когда Антонио увидел меня в доме Сони, он почувствовал некое сходство между нами. Нас с ним сблизила гибель любимых женщин — Сони и Розы.
   — Я не знал, что он ходил в дом Сони. — В голосе Хейтора прозвучала едва уловимая нотка нерешительности. — Он ничего не говорил мне об этом.
   — Ну конечно, не говорил. — Кроукер старался незаметно высвободить свою биомеханическую руку. — Ты бы стал спрашивать, зачем он это сделал, а он не посмел бы сказать тебе правду. Ведь он пришел туда, чтобы вновь пережить гибель Розы... и во всем исповедаться мне.
   Глаза Хейтора затуманились.
   — Зачем ему это было нужно?
   — Ты оказался прав — Роза действительно изменила его душу. И когда ты убил ее, он впервые задумался над тем злом, которое вы оба принесли в этот мир.
   Хейтор вздохнул с некоторым облегчением.
   — Вот теперь я точно знаю, что ты врешь! Если то, что ты сказал, правда, почему же Антонио продолжал убивать?
   — Все очень просто, он уже не мог остановиться без посторонней помощи. — Кроукер нашел в грязи удобную точку опоры для рывка. — Вы оба зашли в тупик, вы больше не властны над своими поступками, так ведь, Хейтор?
   Хейтор молчал, мрачно кивая головой.
   — Только вот беда — Антонио не может так больше жить. Собственно говоря, он никогда не мог так жить. Еще Хумаита разглядел в нем эту искру человечности и пытался настроить его против тебя. Я прав, Хейтор?
   — Хумаита, — прошипел Хейтор сквозь сжатые зубы. — С самого начала он настаивал на том, что каждый из нас — отдельный человек со своей собственной индивидуальностью. Он не признавал существования особой связи между нами. О, как страшно он ошибался! Он пытался разделить нас. Но зачем? Разве он не понимал, что мы не можем жить друг без друга?
   Кроукер постепенно начинал понимать скрытый смысл слов Хейтора.
   — Ты хочешь сказать, что ты не можешь жить без Антонио?
   — Нас всегда должно быть двое! — яростно воскликнул Хейтор. — Всегда и во всем!
   — Нет, не во всем. — Сейчас жизнь Кроукера зависела от того, насколько правильным окажется его предположение. — Ведь в убийстве Хумаиты принимал участие только один из вас.
   Воцарилось долгое молчание.
   — Нет, двое, — неожиданно по-детски упрямо произнес Хейтор.
   — Нет, — твердо сказал Кроукер, уже не сомневаясь в своей правоте. — Его убил ты! Ты всегда был кровожадным, ненасытным охотником! И это ты убил Хумаиту!
   Хейтор молчал, целиком уйдя в воспоминания о той ночи на реке Парагвай...
   — В ту ночь, когда я убил его, шел сильный дождь, — едва слышно произнес он. — Я утопил его. Помню, как у него изо рта шли пузырьки воздуха, это было так красиво! Он был удивительно спокоен, словно заранее знал, что с ним произойдет. От этого мне было как-то не по себе. — Хейтор облизал пересохшие губы. — Антонио сказал потом, что я сорвался с цепи. Он намеренно сказал именно эти слова, чтобы показать, каким страшным зверем я был. Он всегда старался вдолбить в мою голову, что Хумаита очень много сделал для нас, за что мы должны быть ему благодарны. Но я-то знал правду! Я видел, как старик всячески пытался разделить нас, разорвать нашу связь. Я ничего не стал говорить Антонио, все равно он бы не понял меня. Он бы сделал все возможное, чтобы остановить меня, не дать мне убить Хумаиту. Он держал в своих руках поводок от моего ошейника, дергая за него всякий раз, когда ему это казалось необходимым.
   — Однако в ту ночь Антонио не удалось удержать тебя на привязи, — сказал Кроукер. — Роза оказалась права. Он проклят, потому что он превратился в твоего сообщника, и эта мысль гложет его, не давая ни минуты покоя.
   Открыв рот в беззвучном крике, Хейтор бросился на Кроукера, стараясь вонзить скальпель ему в горло. И в ту же секунду Кроукер вырвал из грязи свою биомеханическую руку и изо всех сил ударил Хейтора. Скальпель отскочил от кисти протеза, сделанной из поликарбоната, и вскользь прошелся по правому плечу Кроукера.
   Увидев брызнувшую кровь, Хейтор страшно закричал и снова всадил скальпель в ту же рану. От невыносимой боли Кроукер чуть было не потерял сознание, удивляясь, как легко он может сдаться и погибнуть, и одновременно страшно злясь на себя за это.
   Его взгляд случайно упал на биомеханический протез, и его мозг озарила молнией рискованная идея, от которой он сам содрогнулся. Выброс адреналина в кровь дал ему несколько драгоценных мгновений ясного сознания.
   Он сжал механические пальцы, и зеленое яблочко, зажатое в его ладони, превратилось в кашу. Раскрыв пальцы, он неожиданно запихнул расплющенное яблочко прямо в открытый рот Хейтора и одновременно ударил правой рукой по адамову яблоку на его шее. Тот рефлекторно проглотил зеленоватую кашицу, в которую превратился едкий плод манзаниллы, и тут же глаза его наполнились слезами.
   Душераздирающий крик Хейтора испугал даже рысь, которая до той поры внимательно наблюдала за двуногими тварями. Одним прыжком зверь исчез в мангровых зарослях.
   Изгибаясь во все стороны и принимая немыслимые позы, Хейтор царапал ногтями горло, грудь и живот, словно пытался разодрать кожу. Его глаза закатились так, что были видны только белки. Рот судорожно раскрывался и закрывался.
   Вдруг он сверхъестественным усилием воли заставил себя остановиться. Дрожащей рукой он вынул из кармана камень духов Хумаиты и прижал его к середине груди.
   В первые мгновения, казалось, ничего особенного не произошло. Стояла удивительная тишина. Дождь прекратился, не было слышно порывов ветра. Казалось, вся природа затаила дыхание в ожидании исхода смертельной схватки людей.
   — Ну вот, видишь? — Хейтор спокойно сел на землю. Он уже не бился в судорогах, побледневшее было лицо вновь обрело прежний цвет. — Хета-и защищает меня от любого яда. Ты ничего не сможешь со мной сделать. Пожалуйста, можешь попробовать еще...
   Внезапно его голос пресекся, глаза расширились, а живот вдруг стал на глазах раздуваться. Ужас исказил его лицо. На лбу выступил пот, струйки которого потекли по щекам и за ушами. Черты лица неузнаваемо исказились от боли и страха.
   — Я... Я... — Его глаза опять закатились, нижняя челюсть отвисла и изнутри послышалось странное долгое шипение. Вздувшийся живот стал на глазах опадать.
   Кроукер осторожно приблизился к нему, чувствуя странный запах, исходивший не только из открытого рта, но, казалось, из каждой поры на его теле. Еще не пощупав пульс, Кроукер уже был уверен, что Хейтор мертв. Протянув руку, он взял с его ладони камень духов Хумаиты.
   Резкая боль в правом плече заставила его бросить Хейтора и отправиться на поиски ямайского кизила. Чтобы остановить кровотечение и успокоить страшную боль, надо было содрать кору с кизилового дерева и приложить ее влажной стороной к ране. Много лет назад местные индейцы сушили эту кору, а потом растирали в порошок и сыпали его в воду. Рыба, проглотившая этот порошок, впадала в наркотическое состояние и всплывала на поверхность, где рыбаки спокойно собирали ее сетями.
   Кроукер направился в сторону зарослей широколиственной тропической зелени, надеясь там найти кизиловое дерево. Но не успел он сделать и двух шагов, как совсем рядом мелькнуло лицо Антонио. Кроукер среагировал слишком поздно. Удар дубинки обрушился на его голову, и он без сознания повалился на землю.

5

   Когда Кроукер служил в полиции, на стене комнаты инструктажа висел плакат: «Твое оружие — это твоя правая рука и правая нога. Не становись калекой!»
   В первый же день Кроукеру было сказано: «Мы все тут живем и умираем по приказу. Для властей потеря личного оружия — нарушение финансовой дисциплины. Для меня же, твоего непосредственного начальника, это дело чести. Если тебя ранят из твоего же личного оружия, позор ляжет не только на тебя, но и на меня».
   Придя в сознание, Кроукер сразу вспомнил эти слова. Поглядев на себя, он понял, что снова стал калекой.
   Не веря своим глазам, он тупо уставился на обрубок левой руки. Каким-то образом Антонио удалось снять с его руки протез. У него было такое ощущение, словно его раздели догола.
   Кроукер сел и тут же схватился рукой за голову. Перед глазами расплывались разноцветные круги, виски раскалывались от тупой, ноющей боли. Сделав несколько глубоких вздохов, он огляделся. Он был в той самой лодке, на которой они с Бенни добрались до хижины Каменного Дерева. Кроукер сунул в карман правую руку и похолодел — камень Хумаиты бесследно исчез. Теперь все преимущества были на стороне Антонио.
   Усилием воли он заставил себя подняться на ноги. Повернувшись к корме, он пошатнулся, но тут же выпрямился. Он так привык к весу своего биомеханического протеза, что без него чувствовал себя, словно судно без руля. Из воды на него бесстрастно глядел неподвижный аллигатор.
   Кроукер двинулся вперед, шаря глазами по палубе. Кажется, револьвер Бенни остался тогда на палубе. Теперь его нигде не было видно.
   — Револьвера нет, сеньор, — сказал за его спиной Антонио. Он выступил из тени на носу лодки, целясь в него из автоматического пистолета «Мак-10». Этот компактный автоматический пистолет обладал невероятной скорострельностью.
   — Не слишком ли для одного человека?
   — Зато какого человека! — вполне серьезно восхитился Антонио. — У Хейтора был камень Хумаиты, и ты все же сумел убить его! — Лицо Антонио казалось маской, скрывающей подлинные страсти, бушующие в глубине его души. — Интересно, каким секретным оружием ты воспользовался?
   — Каким еще оружием? — Кроукер беспомощно поднял обрубок левой руки. — Ты умудрился снять мой протез, хотя это не так просто сделать.
   Казалось, Антонио не слышал его. Янтарные глаза покраснели и чуть припухли. Неужели от слез?
   — Да, я плакал по брату, Хейтору. Я поклялся всегда и везде быть ему защитой, и свою клятву исполнял по мере моих сил. Но в конце концов Хейтор все-таки поступил по-своему.
   — Хейтор всегда поступал по-своему, — возразил Кроукер.
   — Все-то ты знаешь, детектив. — Антонио безуспешно пытался придать себе презрительный вид. — Тебе интересно узнать, почему я оставил тебя в живых? Ты нужен мне для того, чтобы управлять лодкой в этот жуткий шторм.
   — И куда же мы отправимся?
   Антонио жестом велел Кроукеру перейти на корму.
   — А ты сам разве не догадываешься? — издевательски спросил он.
   Ну конечно, этого и следовало ожидать.
   — Нет, не догадываешься? А, детектив? — смеялся Антонио. — Мы отправляемся вместо Бенни на свидание, чтобы я мог наконец завладеть костями Хумаиты.
   — Представляю, как тебе хочется их заполучить, — сказал Кроукер, медленно и нехотя шагая на корму. — Насколько я понимаю, по сравнению с ними камень духов просто детская игрушка.
   — Игрушка? Нет, — пожал плечами Антонио. — Но если мне удастся завладеть и камнем, и костями одновременно, то это будет все равно что полное возрождение самого Хумаиты. — Сжав руку в кулак, он прижал ее к груди. — И тогда все его знания, все его искусство станут моими и будут помещаться вот здесь, во мне.
   Такая перспектива по-настоящему испугала Кроукера. Он понял, что необходимо любой ценой помешать Антонио завладеть костями Хумаиты.
   — Никак не могу взять в толк, почему ты позволил Хейтору убить Хумаиту, — сказал Кроукер, берясь за руль. — Ведь он научил вас всему, он верил в тебя. Будь он жив, твоя жизнь была бы другой. И все же ты решил сжечь все это на погребальном костре. Ты помог Хейтору, а потом и простил его. Вдвоем вы скрыли правду, и все продолжалось своим чередом.
   — У меня не было выбора.
   — Ерунда! — воскликнул Кроукер, заводя двигатель. — Выбор есть всегда. Именно это и делает человека человеком.
   — Хорошо жить на этом свете, зная ответы на все вопросы, — усмехнулся Антонио.
   Кроукеру показалось, что в голосе Антонио прозвучала горечь. Глядя в мелкую воду канала, он думал о судьбе. В Юго-Восточной Азии, где он провел немало лет, судьбе придавалось огромное значение. Именно она руководила всей жизнью человека от рождения до самой смерти. Китайцы, например, считали, что нельзя бороться с собственной судьбой. Вместо этого всячески приветствовалось безропотное принятие всех невзгод и несчастий, и вообще всего, что выпадало на долю человека. Кроукер никогда не мог до конца принять такую идеологию. Он не мог согласиться с тем, что человек не должен ничего делать, чтобы воспрепятствовать очевидному злу.