Страница:
— Можно с вашего телефона позвонить в другой город? — спросил Самойлов.
— Можно, если оставите наработку, по какому делу. Личные звонки не разрешены.
— А я еще не знаю, какие это звонки. Есть мыслишка, что все это — на ту самую букву «хэ».
— А вот если на «хэ», так у меня уже папочка заготовлена на фирму «Хипекс», звоните, сколько хотите.
— А по международной линии? — прищурился Самойлов.
Колпаков задумался. Улыбнулся и погрозил ему пальцем:
— Я не верю, что все так просто. Вы что-то нарыли, пока я уходил?
— Вот это — ленинградский или московский номер?… — показал Самойлов первый номер на страничке с буквой Х.
— Скорей московский, иначе обязательно приписали бы код города.
— Допустим. Вот этот код города мне неизвестен.
— Воронеж, — с ходу определил Колпаков.
— А это, я думаю, где-то далеко. Больше десяти цифр.
— Звоните вот с этого аппарата, на нем автоматически включается запись.
Самойлов набрал по очереди три номера из блокнота Попакакиса. Получил в ответ три записи с автоответчика. Первые две — одинаковые. «Вы позвонили Сесилии Суграна, я сейчас занята, оставьте свой номер телефона. С вами свяжутся в течение часа». А третья — на английском языке. Прослушав ее дважды, Колпаков весело посмотрел на Старика.
— Мне показалось или она ругается по-черному? — не поверил своему знанию чужого языка Самойлов.
— Ну уж, по-черному… Она ругается по-английски. Говорит, что вы настоящая безмозглая задница, если позвонили ей домой в дневное время, и полное ничтожество, если не по делу. А если по делу, звоните в офис, где она, в отличие от некоторых бездельников, зарабатывает деньги с восьми утра до семи вечера. Что-нибудь узнали?
— Пока анализировать нечего.
— Я бы подкинул ей свой номер на московский автоответчик, может, информации прибавится? — предложил Колпаков.
Так и сделали. Пока Самойлов перезванивал на московский телефон и диктовал номер, написанный Колпаковым, тот выбрал несколько листов из распечаток.
— Итак, коллега! «Фирма „Хипекс“ образована Генри Хигинсом в 1982 году в Австрии — открытием цеха по изготовлению медицинских муляжей. Впоследствии занималась переправкой медицинских препаратов и органов для трансплантаций. С 1989 года доктор Хи, как его называют на родине, объявил себя скульптором и впервые представил на обозрение публики свои работы, больше напоминающие анатомический материал. Публика не сразу поняла, что его скульптуры представляют собой не что иное, как обработанные и закрепленные в виде композиций мертвые тела людей». Так… дальше — гонения, обличительные статьи в прессе… Скандал в России в 1999 году. «Одна из посетительниц выставки доктора Хи узнала в представленном на обозрение экспонате тело своего умершего деда, на могилку которого она регулярно носила цветы». Тогда-то и вскрылись факты продажи новороссийским моргом так называемого патологоанатомического материала, а попросту — трупов. А вот тут — очень интересно! Существовал составленный по всем юридическим правилам договор между нашими чиновниками и фирмой «Хипекс» на поставку анатомического материала. Доктор Хи уверяет прессу, что он не мог всего предусмотреть и сам глубоко потрясен фактом неинформированности родственников. В дальнейшем обещал более внимательно подходить к факту приобретения материала для своих выставок и в обязательном порядке получать разрешения родственников.
— Я помню эту шумиху, — кивнул Самойлов.
— Любая шумиха шла на пользу доктору Хи. На каждую его выставку выстраивались огромные очереди. Почти всегда выставки продлевались — желающих посмотреть на обнаженные внутренности забальзамированных людей оказалось великое множество. Есть фотографии. Хотите взглянуть?
Самойлов закрыл глаза и покачал головой.
— Не хотите, и правильно. Я в морг спокойно на вскрытия хожу, а тут… как-то мозги холодеют. Очень эффектно. Он разворачивает тело, как обертку — отворачивает пласт кожи, потом поднимает мышечную ткань, обнажает кость. А вот есть грудное вскрытие, то есть… Я хотел сказать — изображение человека с открытой грудной клеткой. Сердце в разрезе.
— Валерия Капустина был права, — пробормотал Самойлов, — когда просила искать новую причину, — он посмотрел на удивленно поднявшего брови Колпакова и разъяснил: — Девочка, которая отдала вам письмо, она ищет похищенного брата.
— А у брата, соответственно… — подхватил с ходу Колпаков, — аномалии в строении тела?
— Точно.
— А вы ей все причины похищений перечислили? Ну, тогда должны были указать и медицинские потребности.
— Это не медицинские потребности, — кивнул Старик на бумаги, — это используется как материал для поделок. Могло мне такое прийти в голову?
— В какой-то степени, как и Кунсткамера Петра, подобный материал служит и для просветительских целей. Не забудьте, первые лекари-профессионалы появились только после изучения на трупах строения и аномалий человеческих органов.
— Эти скульптуры — поделки из трупов, и выставляются они на потребу толпы, которой приелись лицедеи, телевидение и живые звери в клетках, — возмутился Старик. — Если действительно окажется, что Антон Капустин пропал из-за подобной потребности, такая причина и рядом не стояла с медициной!
— Как же это называть? — скептично хмыкнул Колпаков.
— Поделками, — отрезал Самойлов. — А пропавших из-за этого людей — поделочным материалом! — Он встал и попросил: — Устройте мне встречу с Башлыковым.
— Сейчас? — посмотрел на часы Колпаков.
— На днях. Я позвоню, если найду связь между пропажей мальчика и этой фирмой.
— Покажете мне дело о пропаже ребенка? — встал и Колпаков, прощаясь. — Какая у него была аномалия? Хвост, жабры?
Самойлов остановился в дверях. Медленно повернулся, и Колпаков увидел на его лице странное озарение. Старик закинул руку себе за плечо, напрягся, как будто хотел почесать спину, но не доставал, и прошептал:
— У него на спине… Сложенные крылья. Да, крылья! Самые настоящие, я же видел рентгеновский снимок из медицинской карты, а все почему-то твердили: наросты, наросты…
Скотч
Веревка
Еда
Крюк
Доверие
Мотивы
— Можно, если оставите наработку, по какому делу. Личные звонки не разрешены.
— А я еще не знаю, какие это звонки. Есть мыслишка, что все это — на ту самую букву «хэ».
— А вот если на «хэ», так у меня уже папочка заготовлена на фирму «Хипекс», звоните, сколько хотите.
— А по международной линии? — прищурился Самойлов.
Колпаков задумался. Улыбнулся и погрозил ему пальцем:
— Я не верю, что все так просто. Вы что-то нарыли, пока я уходил?
— Вот это — ленинградский или московский номер?… — показал Самойлов первый номер на страничке с буквой Х.
— Скорей московский, иначе обязательно приписали бы код города.
— Допустим. Вот этот код города мне неизвестен.
— Воронеж, — с ходу определил Колпаков.
— А это, я думаю, где-то далеко. Больше десяти цифр.
— Звоните вот с этого аппарата, на нем автоматически включается запись.
Самойлов набрал по очереди три номера из блокнота Попакакиса. Получил в ответ три записи с автоответчика. Первые две — одинаковые. «Вы позвонили Сесилии Суграна, я сейчас занята, оставьте свой номер телефона. С вами свяжутся в течение часа». А третья — на английском языке. Прослушав ее дважды, Колпаков весело посмотрел на Старика.
— Мне показалось или она ругается по-черному? — не поверил своему знанию чужого языка Самойлов.
— Ну уж, по-черному… Она ругается по-английски. Говорит, что вы настоящая безмозглая задница, если позвонили ей домой в дневное время, и полное ничтожество, если не по делу. А если по делу, звоните в офис, где она, в отличие от некоторых бездельников, зарабатывает деньги с восьми утра до семи вечера. Что-нибудь узнали?
— Пока анализировать нечего.
— Я бы подкинул ей свой номер на московский автоответчик, может, информации прибавится? — предложил Колпаков.
Так и сделали. Пока Самойлов перезванивал на московский телефон и диктовал номер, написанный Колпаковым, тот выбрал несколько листов из распечаток.
— Итак, коллега! «Фирма „Хипекс“ образована Генри Хигинсом в 1982 году в Австрии — открытием цеха по изготовлению медицинских муляжей. Впоследствии занималась переправкой медицинских препаратов и органов для трансплантаций. С 1989 года доктор Хи, как его называют на родине, объявил себя скульптором и впервые представил на обозрение публики свои работы, больше напоминающие анатомический материал. Публика не сразу поняла, что его скульптуры представляют собой не что иное, как обработанные и закрепленные в виде композиций мертвые тела людей». Так… дальше — гонения, обличительные статьи в прессе… Скандал в России в 1999 году. «Одна из посетительниц выставки доктора Хи узнала в представленном на обозрение экспонате тело своего умершего деда, на могилку которого она регулярно носила цветы». Тогда-то и вскрылись факты продажи новороссийским моргом так называемого патологоанатомического материала, а попросту — трупов. А вот тут — очень интересно! Существовал составленный по всем юридическим правилам договор между нашими чиновниками и фирмой «Хипекс» на поставку анатомического материала. Доктор Хи уверяет прессу, что он не мог всего предусмотреть и сам глубоко потрясен фактом неинформированности родственников. В дальнейшем обещал более внимательно подходить к факту приобретения материала для своих выставок и в обязательном порядке получать разрешения родственников.
— Я помню эту шумиху, — кивнул Самойлов.
— Любая шумиха шла на пользу доктору Хи. На каждую его выставку выстраивались огромные очереди. Почти всегда выставки продлевались — желающих посмотреть на обнаженные внутренности забальзамированных людей оказалось великое множество. Есть фотографии. Хотите взглянуть?
Самойлов закрыл глаза и покачал головой.
— Не хотите, и правильно. Я в морг спокойно на вскрытия хожу, а тут… как-то мозги холодеют. Очень эффектно. Он разворачивает тело, как обертку — отворачивает пласт кожи, потом поднимает мышечную ткань, обнажает кость. А вот есть грудное вскрытие, то есть… Я хотел сказать — изображение человека с открытой грудной клеткой. Сердце в разрезе.
— Валерия Капустина был права, — пробормотал Самойлов, — когда просила искать новую причину, — он посмотрел на удивленно поднявшего брови Колпакова и разъяснил: — Девочка, которая отдала вам письмо, она ищет похищенного брата.
— А у брата, соответственно… — подхватил с ходу Колпаков, — аномалии в строении тела?
— Точно.
— А вы ей все причины похищений перечислили? Ну, тогда должны были указать и медицинские потребности.
— Это не медицинские потребности, — кивнул Старик на бумаги, — это используется как материал для поделок. Могло мне такое прийти в голову?
— В какой-то степени, как и Кунсткамера Петра, подобный материал служит и для просветительских целей. Не забудьте, первые лекари-профессионалы появились только после изучения на трупах строения и аномалий человеческих органов.
— Эти скульптуры — поделки из трупов, и выставляются они на потребу толпы, которой приелись лицедеи, телевидение и живые звери в клетках, — возмутился Старик. — Если действительно окажется, что Антон Капустин пропал из-за подобной потребности, такая причина и рядом не стояла с медициной!
— Как же это называть? — скептично хмыкнул Колпаков.
— Поделками, — отрезал Самойлов. — А пропавших из-за этого людей — поделочным материалом! — Он встал и попросил: — Устройте мне встречу с Башлыковым.
— Сейчас? — посмотрел на часы Колпаков.
— На днях. Я позвоню, если найду связь между пропажей мальчика и этой фирмой.
— Покажете мне дело о пропаже ребенка? — встал и Колпаков, прощаясь. — Какая у него была аномалия? Хвост, жабры?
Самойлов остановился в дверях. Медленно повернулся, и Колпаков увидел на его лице странное озарение. Старик закинул руку себе за плечо, напрягся, как будто хотел почесать спину, но не доставал, и прошептал:
— У него на спине… Сложенные крылья. Да, крылья! Самые настоящие, я же видел рентгеновский снимок из медицинской карты, а все почему-то твердили: наросты, наросты…
Скотч
Прохор Аверьянович под утро вошел в свою квартиру и обнаружил девочку Леру на диване в гостиной. Она лежала со связанными руками и ногами — ноги были замотаны скотчем почти до колен. Стараясь справиться с дрожью в руках, Самойлов встал на колени и начал развязывать полотенце, которое закрывало Лере рот. Больше всего его испугало это кухонное вафельное полотенце с подозрительными пятнами, похожими на кровь. Во рту девочки оказался еще и мужской носовой платок.
— У тебя шла кровь из носа? — тихо спросил Самойлов, вытаскивая этот платок из ее рта за уголок, как фокусник из шляпы — медленно, осторожно. А платок все никак не кончался, Лера мычала, отплевывалась и мотала головой.
— Нет, кровь у меня была совсем из другого места, — ответила девочка и повернулась к Самойлову спиной, чтобы он занялся ее руками.
Скотч не отдирался. Старик поискал ножницы в ящике комода, посмотрел в коридоре у зеркала и пошел на кухню, бегло осмотрев все комнаты и ванную.
— Это ведь платок Гоши? — словно невзначай поинтересовался он, осторожно прорезая ножницами щель в перемотках прозрачного скотча на ее запястьях.
— Наверное, его. Судя по запаху.
— И что здесь произошло?
— Игорь Максимович меня изнасиловал, — просто ответила Лера, растерев освобожденные запястья и занявшись скотчем на ногах.
— Как это?… — не поверил Самойлов, отчего и сморозил подобную глупость. Он тут же поправился, пряча глаза: — Я хотел сказать — этого не может быть, Гоша…
— Почему не может? — удивилась Лера. — Я недостаточно соблазнительно выгляжу?
Самойлов внимательно осмотрел ее лицо с красными пятнами вокруг рта и мелко дрожащим подбородком. И светлые глаза, которые за линзами слез казались мерцающими кристаллами хрусталя в чистой воде, отражающей пасмурное небо.
Она освободила ноги и постаралась оттянуть длинную футболку вниз, чтобы прикрыть наготу. От этого жеста Самойлову стало так тошно под сердцем, что он сразу понял — девочка не врет.
— Где он?! — прошипел Прохор Аверьянович.
— Вешаться пошел, — так же спокойно ответила Лера. — Я сразу предупредила, что несовершеннолетняя! — повысила она голос, видя растерянное выражение лица Самойлова. — Я говорила, что не хочу этого! А когда он… когда он все сделал, я сказала, что отомщу. Что ты так смотришь? Это было самое настоящее насилие, я так и сказала. Еще я сказала, что отсутствие свидетелей в данном случае, конечно, будет затруднительным моментом для следствия, но медицинское освидетельствование и анализ спермы…
Старик не выдержал, резким движением притянул ее голову к себе и зажал ладонью рот. Чтобы прекратить этот леденящий душу поток слов.
Лера оттащила его пальцы вниз к подбородку и вздохнула:
— Вот и он так же. Сказал, что, если я не замолчу, он заклеит мне рот. Что слышать меня больше не может. Чтобы я не сопротивлялась при затыкании рта, он обмотал мои руки скотчем.
— А ноги?… — прошептал Самойлов, убрав ладонь с ее лица.
— А ноги он потом обмотал, когда я пошла смотреть, как он будет вешаться. Я кричала… То есть мычала, бегала следом и мешала ему войти в кладовку.
— В кладовку… — кивнул Старик, будто и не ожидал ничего другого. Потом дернулся, посмотрел на девочку и вскочил: — В мою кладовку?!
— Ну да. Там удобно — крюк в потолке и лестница есть.
— Ты хочешь сказать, что Гоша… — Самойлов ослабел ногами и некоторое время не мог двинуться с места. — Что он сейчас висит в моей кладовке?…
— Не знаю. Думаю, он там… лежит, — задумчиво предположила Лера. — Раздался грохот, а потом стон и еще какие-то звуки, потом опять грохот. Если бы он просто оттолкнул стремянку и повис…
Не дослушав, Самойлов бросился в спальню. Ему казалось, что он бежит, но ноги волочились очень медленно…
— У тебя шла кровь из носа? — тихо спросил Самойлов, вытаскивая этот платок из ее рта за уголок, как фокусник из шляпы — медленно, осторожно. А платок все никак не кончался, Лера мычала, отплевывалась и мотала головой.
— Нет, кровь у меня была совсем из другого места, — ответила девочка и повернулась к Самойлову спиной, чтобы он занялся ее руками.
Скотч не отдирался. Старик поискал ножницы в ящике комода, посмотрел в коридоре у зеркала и пошел на кухню, бегло осмотрев все комнаты и ванную.
— Это ведь платок Гоши? — словно невзначай поинтересовался он, осторожно прорезая ножницами щель в перемотках прозрачного скотча на ее запястьях.
— Наверное, его. Судя по запаху.
— И что здесь произошло?
— Игорь Максимович меня изнасиловал, — просто ответила Лера, растерев освобожденные запястья и занявшись скотчем на ногах.
— Как это?… — не поверил Самойлов, отчего и сморозил подобную глупость. Он тут же поправился, пряча глаза: — Я хотел сказать — этого не может быть, Гоша…
— Почему не может? — удивилась Лера. — Я недостаточно соблазнительно выгляжу?
Самойлов внимательно осмотрел ее лицо с красными пятнами вокруг рта и мелко дрожащим подбородком. И светлые глаза, которые за линзами слез казались мерцающими кристаллами хрусталя в чистой воде, отражающей пасмурное небо.
Она освободила ноги и постаралась оттянуть длинную футболку вниз, чтобы прикрыть наготу. От этого жеста Самойлову стало так тошно под сердцем, что он сразу понял — девочка не врет.
— Где он?! — прошипел Прохор Аверьянович.
— Вешаться пошел, — так же спокойно ответила Лера. — Я сразу предупредила, что несовершеннолетняя! — повысила она голос, видя растерянное выражение лица Самойлова. — Я говорила, что не хочу этого! А когда он… когда он все сделал, я сказала, что отомщу. Что ты так смотришь? Это было самое настоящее насилие, я так и сказала. Еще я сказала, что отсутствие свидетелей в данном случае, конечно, будет затруднительным моментом для следствия, но медицинское освидетельствование и анализ спермы…
Старик не выдержал, резким движением притянул ее голову к себе и зажал ладонью рот. Чтобы прекратить этот леденящий душу поток слов.
Лера оттащила его пальцы вниз к подбородку и вздохнула:
— Вот и он так же. Сказал, что, если я не замолчу, он заклеит мне рот. Что слышать меня больше не может. Чтобы я не сопротивлялась при затыкании рта, он обмотал мои руки скотчем.
— А ноги?… — прошептал Самойлов, убрав ладонь с ее лица.
— А ноги он потом обмотал, когда я пошла смотреть, как он будет вешаться. Я кричала… То есть мычала, бегала следом и мешала ему войти в кладовку.
— В кладовку… — кивнул Старик, будто и не ожидал ничего другого. Потом дернулся, посмотрел на девочку и вскочил: — В мою кладовку?!
— Ну да. Там удобно — крюк в потолке и лестница есть.
— Ты хочешь сказать, что Гоша… — Самойлов ослабел ногами и некоторое время не мог двинуться с места. — Что он сейчас висит в моей кладовке?…
— Не знаю. Думаю, он там… лежит, — задумчиво предположила Лера. — Раздался грохот, а потом стон и еще какие-то звуки, потом опять грохот. Если бы он просто оттолкнул стремянку и повис…
Не дослушав, Самойлов бросился в спальню. Ему казалось, что он бежит, но ноги волочились очень медленно…
Веревка
Дверь в кладовку была открыта, в проеме виднелась упавшая стремянка. Задержав дыхание, Самойлов подошел и увидел лежавшего рядом со стремянкой Гошу с веревкой на шее. Он переступил через лестницу одной ногой, чтобы дотянуться до шеи напарника, нащупал слабое биение крови и посмотрел на потолок. На крюке болтался обрывок веревки. Это была старая, изношенная веревка, Старик не пользовался ею лет двадцать, но на новую квартиру забрал с собой, как и ледоруб, и альпинистские ботинки — в память о горных странствиях в Армении.
— Не трогайте его с места, — сказала Лера, щелкнув выключателем. — Помогите оттащить стремянку, я посмотрю, что с ним, — oна уже была в джинсах, с мокрой от скорого умывания челкой.
— Я иногда ходил один в горы, и не в горы совсем, а так, не больше двух тысяч метров… — бормотал Самойлов, оттаскивая стремянку и не в силах отвести взгляд от шеи Гоши. — Веревка вся истлела, вот удача, на кой черт я, старый дурак, вообще притащил ее с собой?…
Обмирая, он вспомнил, что сам недавно подумывал именно об этой веревке. Представил себе, как валялся бы сейчас с оборванным концом на шее… Еще Самойлов подумал, что предметы имеют особенность соответствовать своему предназначению или тоже, как и люди, вынуждены идти на поводу у намерений своего первого хозяина, творя беду.
— Жив, — констатировала Лера, присев над Капелюхом. — Зрачки реагируют нормально.
Гоша поднял руку и ощупал свое лицо. Не открывая глаз, он так же ощупал лицо Леры. Второй рукой потрогал веревку на шее.
— Обе руки функционируют! — отрапортовала Лера стоящему сзади Самойлову.
— Теперь ты будешь моей женой?… — четко выговорил Гоша.
— Попробуй сесть, — потребовала Лера, дождалась, пока Гоша медленно, цепляясь руками за выступы полок, сядет, и вышла из кладовки. — Я вызову «Скорую», — она направилась к телефону у кровати.
— Не надо «Скорую», — попросил Гоша. — Я в порядке. Прохор Аверьянович?… Вас уже выписали?
— Надо, — уверенно ответила Лера, слушая гудки. — Мне тоже не помешает врач. Очень даже удобно получится. Вдвоем и поедем. Ты на осмотр и на реабилитационное наблюдение после попытки суицида. Я — на экспертизу.
Самойлов помог Гоше освободиться от веревки. Поправил воротник его рубашки, стараясь прикрыть красную полосу на шее. Взяв Гошу за руку, он прошептал:
— Я же просил тебя не оставаться с нею наедине! Просил?…
Он с трудом сдерживал слезы. Давно его так не пронимало!
— Да все в порядке, пусть вызывает, — громко и радостно сказал Гоша. — Я с нею вдвоем куда угодно поеду! Но в тюрьму не сяду. Ее убью, потом себя убью, потом вас убью, если станете против меня свидетельствовать… А что? Поехали! — Он с залихватским видом начал подниматься. — Проведем экспертизу, потом я прикую тебя к себе наручниками, и до суда ты моя! А что? Я и наручники приобрел. Прохор Аверьянович тогда сказал: «Мой напарник наденет на вас наручники!» — а наручников-то никаких и не было! А теперь я приобрел… — пошатнувшись, он удержался за притолоку и шагнул в спальню. — Последний раз спрашиваю: будешь моей женой?…
Лера посмотрела на него, потом на Самойлова и положила трубку.
— Не трогайте его с места, — сказала Лера, щелкнув выключателем. — Помогите оттащить стремянку, я посмотрю, что с ним, — oна уже была в джинсах, с мокрой от скорого умывания челкой.
— Я иногда ходил один в горы, и не в горы совсем, а так, не больше двух тысяч метров… — бормотал Самойлов, оттаскивая стремянку и не в силах отвести взгляд от шеи Гоши. — Веревка вся истлела, вот удача, на кой черт я, старый дурак, вообще притащил ее с собой?…
Обмирая, он вспомнил, что сам недавно подумывал именно об этой веревке. Представил себе, как валялся бы сейчас с оборванным концом на шее… Еще Самойлов подумал, что предметы имеют особенность соответствовать своему предназначению или тоже, как и люди, вынуждены идти на поводу у намерений своего первого хозяина, творя беду.
— Жив, — констатировала Лера, присев над Капелюхом. — Зрачки реагируют нормально.
Гоша поднял руку и ощупал свое лицо. Не открывая глаз, он так же ощупал лицо Леры. Второй рукой потрогал веревку на шее.
— Обе руки функционируют! — отрапортовала Лера стоящему сзади Самойлову.
— Теперь ты будешь моей женой?… — четко выговорил Гоша.
— Попробуй сесть, — потребовала Лера, дождалась, пока Гоша медленно, цепляясь руками за выступы полок, сядет, и вышла из кладовки. — Я вызову «Скорую», — она направилась к телефону у кровати.
— Не надо «Скорую», — попросил Гоша. — Я в порядке. Прохор Аверьянович?… Вас уже выписали?
— Надо, — уверенно ответила Лера, слушая гудки. — Мне тоже не помешает врач. Очень даже удобно получится. Вдвоем и поедем. Ты на осмотр и на реабилитационное наблюдение после попытки суицида. Я — на экспертизу.
Самойлов помог Гоше освободиться от веревки. Поправил воротник его рубашки, стараясь прикрыть красную полосу на шее. Взяв Гошу за руку, он прошептал:
— Я же просил тебя не оставаться с нею наедине! Просил?…
Он с трудом сдерживал слезы. Давно его так не пронимало!
— Да все в порядке, пусть вызывает, — громко и радостно сказал Гоша. — Я с нею вдвоем куда угодно поеду! Но в тюрьму не сяду. Ее убью, потом себя убью, потом вас убью, если станете против меня свидетельствовать… А что? Поехали! — Он с залихватским видом начал подниматься. — Проведем экспертизу, потом я прикую тебя к себе наручниками, и до суда ты моя! А что? Я и наручники приобрел. Прохор Аверьянович тогда сказал: «Мой напарник наденет на вас наручники!» — а наручников-то никаких и не было! А теперь я приобрел… — пошатнувшись, он удержался за притолоку и шагнул в спальню. — Последний раз спрашиваю: будешь моей женой?…
Лера посмотрела на него, потом на Самойлова и положила трубку.
Еда
Через полчаса счастливый Самойлов суетился у плиты, а молодые люди — оба с нездоровым нервическим румянцем на щеках и отсутствующими взглядами — сидели за столом рядом, как два истукана.
— Еда издревле обладала хорошим успокоительным действием. Вот, к примеру, курица. Самая обычная, можно даже сказать, банальная курица. Порезанная на кусочки, да смазанная чесноком, да сверху облитая майонезом, а потом еще присыпанная тертым сыром!.. а под каждый кусочек мы заложим по небольшой морковке и по кусочку яблока, но перед этим, обратите внимание! — покапаем на морковки и яблоки лимонный сок. А это что у нас тут? Это же старый друг моих индийских воспоминаний — имбирь!
Старик покрутил пузатым корешком у самого носа Гоши, потом — Леры, дождался их попеременного косоглазия, после чего лихо натер имбирь на терке.
— Имбирь заливается коньяком! — рапортовал он, описывая свои действия. — Смесь доводится до кипения и разливается — куда? Правильно! — закричал он возбужденно, хотя никто не ответил ни слова. — На противень, на морковь и яблоки, под курицу! Пока курица будет запекаться сверху хрустящей сырной корочкой, соус будет кипеть снизу, проникая в нее, так сказать, ароматически! Все запомнили? Загружаем! — с лихим азартом ведущего шоу он задвинул противень в духовку и сел на свое место у окна.
Наступила гнетущая тишина.
— Нет-нет, — замотал Самойлов головой, осмотрев своих гостей. — Так не годится! Задавайте вопросы, берите интервью, потому что, когда курица приготовится, когда мы будем ее есть, макая кусочки белого хлеба в подливку из коньяка, имбиря, яблочного и куриного сока, вы уже не сможете получить ценные сведения из области кулинарии. Знаете почему? Не рассказывайте сытому человеку рецепты, когда он их просит, уже накушавшись вдоволь вашим блюдом! Он просто льстит вам, ничего не запомнит и время зря отнимет. Только голодный человек, предвкушая наслаждение, еще в состоянии из жадности запомнить кое-что из увиденного и сказанного. Спрашивайте!
Лера первая подняла глаза, посмотрела на Самойлова, изо всех сил растягивающего рот в улыбке клоуна, и спросила:
— Откуда у вас крюк в кладовке? Разве в кладовках вешают люстры?
Самойлов застыл, медленно избавляясь от улыбки.
Гоша медленно повернул голову и посмотрел на девочку, словно просыпаясь.
— А действительно… — пробормотал он, — понавешали крюков зачем-то в кладовках. Может, у вас и в туалете есть крюк для люстры?
— Еда издревле обладала хорошим успокоительным действием. Вот, к примеру, курица. Самая обычная, можно даже сказать, банальная курица. Порезанная на кусочки, да смазанная чесноком, да сверху облитая майонезом, а потом еще присыпанная тертым сыром!.. а под каждый кусочек мы заложим по небольшой морковке и по кусочку яблока, но перед этим, обратите внимание! — покапаем на морковки и яблоки лимонный сок. А это что у нас тут? Это же старый друг моих индийских воспоминаний — имбирь!
Старик покрутил пузатым корешком у самого носа Гоши, потом — Леры, дождался их попеременного косоглазия, после чего лихо натер имбирь на терке.
— Имбирь заливается коньяком! — рапортовал он, описывая свои действия. — Смесь доводится до кипения и разливается — куда? Правильно! — закричал он возбужденно, хотя никто не ответил ни слова. — На противень, на морковь и яблоки, под курицу! Пока курица будет запекаться сверху хрустящей сырной корочкой, соус будет кипеть снизу, проникая в нее, так сказать, ароматически! Все запомнили? Загружаем! — с лихим азартом ведущего шоу он задвинул противень в духовку и сел на свое место у окна.
Наступила гнетущая тишина.
— Нет-нет, — замотал Самойлов головой, осмотрев своих гостей. — Так не годится! Задавайте вопросы, берите интервью, потому что, когда курица приготовится, когда мы будем ее есть, макая кусочки белого хлеба в подливку из коньяка, имбиря, яблочного и куриного сока, вы уже не сможете получить ценные сведения из области кулинарии. Знаете почему? Не рассказывайте сытому человеку рецепты, когда он их просит, уже накушавшись вдоволь вашим блюдом! Он просто льстит вам, ничего не запомнит и время зря отнимет. Только голодный человек, предвкушая наслаждение, еще в состоянии из жадности запомнить кое-что из увиденного и сказанного. Спрашивайте!
Лера первая подняла глаза, посмотрела на Самойлова, изо всех сил растягивающего рот в улыбке клоуна, и спросила:
— Откуда у вас крюк в кладовке? Разве в кладовках вешают люстры?
Самойлов застыл, медленно избавляясь от улыбки.
Гоша медленно повернул голову и посмотрел на девочку, словно просыпаясь.
— А действительно… — пробормотал он, — понавешали крюков зачем-то в кладовках. Может, у вас и в туалете есть крюк для люстры?
Крюк
Самойлов снял фартук, заглянул в духовку сквозь стекло — для этого ему достаточно было наклониться, потом посмотрел на гостей, с удовольствием отметив, что они тоже смотрят на него с настороженным вниманием.
— Вы даже не представляете себе, какую тему затронули! Это же «мыльная опера»! Детектив! Психологический триллер и даже…
Старик чуть было не сказал «любовный роман», но вовремя удержался. Он хотел начать с напоминания Гоше о его первом проигрыше Лере и плавно перейти к истории с квартирой, переделанной в офис, но что-то подсказало ему, что после этого напоминания две пары глаз напротив могут потерять внимание и опять впасть в состояние отстраненного созерцания поверхности стола.
Он начал с того, как два года назад девочка Лера, уходя из этой квартиры, обратила его внимание на крутящийся счетчик. И сказала, что в кладовке пахнет духами. Он даже польстил ей, рассказав, как, совместив в одну версию духи и счетчик, именно с нею за бутылочкой кагора хотел поделиться размышлениями на эту тему.
— Вы же говорили, что не хотите больше со мной встречаться, — не купилась Лера и, вероятно, от обидных воспоминаний перешла на «вы». — Уже забыли? Расставаясь тогда, вы сказали, что брата моего искать не будете и меня видеть больше не хотите.
— Тем не менее мы сидим здесь, ждем курицу и обсуждаем местонахождения крюка. Мы — вместе, так помогите же мне выбраться из этой дурацкой ситуации со счетчиком и урезанной комнатой.
Самойлов начал со счетчика, очень живописно описал электромонтера, потом — чиновничью гвардию, силы противостоять которой он черпал в Кафке. Когда Старик дошел до описания мадам Тамариной, Лера и Гоша, отстранившись от своих проблем, уже стали нервно поедать хлеб и иногда даже перебивать его, задавая вопросы по ходу рассказа.
Тут и курица подоспела, заполонив маленькую кухню невыносимыми для голодного человека запахами. Самойлов предложил всем троим есть прямо с противня, а перед этим допить коньяк из бутылки.
Предусмотрительно подтащив кусок грудки с крылышком поближе к себе и «застолбив» его горкой наваленной cверху тушеной моркови, которую молодежь не приветствовала, Самойлов с удовольствием наблюдал, как два голодных и измученных взаимным насилием волчонка набросились на еду. Вилки — в сторону! Он ел медленно — подливка удалась на славу, курица тоже не подкачала. А эти двое, напротив, даже в обиде и жалости друг к другу, утоляя голод, продолжили сражение. Вцепившись почему-то в один и тот же кусок курицы, они буквально разорвали его руками, не уступая друг другу. Потом Лера цапнула остатки булки, но, подумав, царственно оторвала немного и швырнула Гоше. Он взял ложку и прямо из-под ее булки утащил последнее тушеное яблоко.
После еды оба подобрели. Гоша уступил ей очередь первой вымыть руки, а Лера протянула ему потом конец полотенца для вытирания.
Общими усилиями быстро убрали со стола. Старик по просьбе Гоши принес план квартиры с электроразводкой. Все трое склонились над ним, соприкасаясь головами.
— Как можно платить коммуналки, не обращая внимания на метраж? — с этим вопросом Гоша отстранился от стола первым. — Вы эту квартиру покупали?
— По обмену въехал, с доплатой, — ответил Самойлов. — Дом был после ремонта, вероятно, именно ремонт и сыграл свою роль в возведении дополнительной стены. Соседний подъезд — очень странный. Два нижних этажа ушли под фирму, я там был. А выше? Как обычные жильцы попадают к себе? Проход к лифту охраняет охранник, а свободного прохода к лестнице я не заметил.
— И что это значит? — заинтересовалась Лера.
— Это значит, что вся эта «Рабочая группа „Альтаир“ живет там же, где и работает, — ответил Гоша. — Внизу — офис, а на верхних этажах — квартиры руководства.
— Я не тебя спрашиваю! — Голос Леры дрогнул.
— Не думаю, что они и для увеличения площадей своих квартир оттяпали на каждом этаже по куску чужих квартир, — успокаивающе заметил Самойлов.
— Так чем же кончились ваши походы по кабинетам?
— Чем… — задумался Самойлов, вспоминая. — Разрешения на перепланировку квартиры и отделение части ее в чужое пользование мне так и не удалось увидеть. Кто это подписывал, не знаю. Денег на оплату электроэнергии я тоже больше не выпрашивал, потому что… Потому что мне вдруг предложили работу в страховой компании, да так настойчиво, что я удивился. Все завертелось, там и инфаркт подоспел… А недавно я узнал, что именно мое посещение мадам Тамариной повлияло на подобную востребованность.
Гоша не поверил, что директор страховой фирмы пригласил Самойлова только потому, что ему «настоятельно рекомендовали» занять чем-нибудь ретивого пенсионера, надоедающего какой-то неизвестной «Рабочей группе „Альтаир“.
— И тем не менее, — подвел итог Самойлов, — в этом году у «Альтаира» кончается срок аренды помещения, и только тогда, как меня уверили в префектуре, я буду иметь полное право подавать в суд на возвращение себе оттяпанных метров, если, конечно, удастся выйти на владельца помещения. И моя кладовка превратится… Моя уютная кладовка превратится в большую комнату, и запах духов мадам Тамариной будет витать в ней призраком предприимчивой бюрократии! — потирая ладони, ужасно довольный, что отвлек эту парочку от взаимных трагедий, Самойлов буднично заметил: — Пора спать. Скоро полдень. Самое время хорошенько выспаться. Гоша, ты где предпочитаешь спать — у себя дома? На кровати или на диване?
— Я сплю на кровати, которая получается из финского дивана, она… — начал объяснять Гоша, но Самойлов его перебил:
— Вот и отлично! Твоя кровать из финского дивана давно ждет тебя.
В наступившем молчании Старик глазами приказал Лере не выпускать смешок, который та еле сдерживала, кусая губу.
— Я буду спать у вас в коридоре. На полу. Под дверью, — подумав, заявил Гоша. — Я не могу уйти от нее сейчас, понимаете, она меня ненавидит, хотя…
— Размечтался! — хмыкнула Лера. — Какая ненависть? Я совершенно равнодушна.
— Вот видите! — призвал Гоша Самойлова в свидетели. — Если она равнодушна, то вам должно быть все равно, где я сплю!
— Но почему под дверью в коридоре? — начал уставать Самойлов. — Ты боишься, что Лера сбежит?
— Да, почему? — внедрилась Лера. — Почему не в кладовке, под крюком?
— Вы даже не представляете себе, какую тему затронули! Это же «мыльная опера»! Детектив! Психологический триллер и даже…
Старик чуть было не сказал «любовный роман», но вовремя удержался. Он хотел начать с напоминания Гоше о его первом проигрыше Лере и плавно перейти к истории с квартирой, переделанной в офис, но что-то подсказало ему, что после этого напоминания две пары глаз напротив могут потерять внимание и опять впасть в состояние отстраненного созерцания поверхности стола.
Он начал с того, как два года назад девочка Лера, уходя из этой квартиры, обратила его внимание на крутящийся счетчик. И сказала, что в кладовке пахнет духами. Он даже польстил ей, рассказав, как, совместив в одну версию духи и счетчик, именно с нею за бутылочкой кагора хотел поделиться размышлениями на эту тему.
— Вы же говорили, что не хотите больше со мной встречаться, — не купилась Лера и, вероятно, от обидных воспоминаний перешла на «вы». — Уже забыли? Расставаясь тогда, вы сказали, что брата моего искать не будете и меня видеть больше не хотите.
— Тем не менее мы сидим здесь, ждем курицу и обсуждаем местонахождения крюка. Мы — вместе, так помогите же мне выбраться из этой дурацкой ситуации со счетчиком и урезанной комнатой.
Самойлов начал со счетчика, очень живописно описал электромонтера, потом — чиновничью гвардию, силы противостоять которой он черпал в Кафке. Когда Старик дошел до описания мадам Тамариной, Лера и Гоша, отстранившись от своих проблем, уже стали нервно поедать хлеб и иногда даже перебивать его, задавая вопросы по ходу рассказа.
Тут и курица подоспела, заполонив маленькую кухню невыносимыми для голодного человека запахами. Самойлов предложил всем троим есть прямо с противня, а перед этим допить коньяк из бутылки.
Предусмотрительно подтащив кусок грудки с крылышком поближе к себе и «застолбив» его горкой наваленной cверху тушеной моркови, которую молодежь не приветствовала, Самойлов с удовольствием наблюдал, как два голодных и измученных взаимным насилием волчонка набросились на еду. Вилки — в сторону! Он ел медленно — подливка удалась на славу, курица тоже не подкачала. А эти двое, напротив, даже в обиде и жалости друг к другу, утоляя голод, продолжили сражение. Вцепившись почему-то в один и тот же кусок курицы, они буквально разорвали его руками, не уступая друг другу. Потом Лера цапнула остатки булки, но, подумав, царственно оторвала немного и швырнула Гоше. Он взял ложку и прямо из-под ее булки утащил последнее тушеное яблоко.
После еды оба подобрели. Гоша уступил ей очередь первой вымыть руки, а Лера протянула ему потом конец полотенца для вытирания.
Общими усилиями быстро убрали со стола. Старик по просьбе Гоши принес план квартиры с электроразводкой. Все трое склонились над ним, соприкасаясь головами.
— Как можно платить коммуналки, не обращая внимания на метраж? — с этим вопросом Гоша отстранился от стола первым. — Вы эту квартиру покупали?
— По обмену въехал, с доплатой, — ответил Самойлов. — Дом был после ремонта, вероятно, именно ремонт и сыграл свою роль в возведении дополнительной стены. Соседний подъезд — очень странный. Два нижних этажа ушли под фирму, я там был. А выше? Как обычные жильцы попадают к себе? Проход к лифту охраняет охранник, а свободного прохода к лестнице я не заметил.
— И что это значит? — заинтересовалась Лера.
— Это значит, что вся эта «Рабочая группа „Альтаир“ живет там же, где и работает, — ответил Гоша. — Внизу — офис, а на верхних этажах — квартиры руководства.
— Я не тебя спрашиваю! — Голос Леры дрогнул.
— Не думаю, что они и для увеличения площадей своих квартир оттяпали на каждом этаже по куску чужих квартир, — успокаивающе заметил Самойлов.
— Так чем же кончились ваши походы по кабинетам?
— Чем… — задумался Самойлов, вспоминая. — Разрешения на перепланировку квартиры и отделение части ее в чужое пользование мне так и не удалось увидеть. Кто это подписывал, не знаю. Денег на оплату электроэнергии я тоже больше не выпрашивал, потому что… Потому что мне вдруг предложили работу в страховой компании, да так настойчиво, что я удивился. Все завертелось, там и инфаркт подоспел… А недавно я узнал, что именно мое посещение мадам Тамариной повлияло на подобную востребованность.
Гоша не поверил, что директор страховой фирмы пригласил Самойлова только потому, что ему «настоятельно рекомендовали» занять чем-нибудь ретивого пенсионера, надоедающего какой-то неизвестной «Рабочей группе „Альтаир“.
— И тем не менее, — подвел итог Самойлов, — в этом году у «Альтаира» кончается срок аренды помещения, и только тогда, как меня уверили в префектуре, я буду иметь полное право подавать в суд на возвращение себе оттяпанных метров, если, конечно, удастся выйти на владельца помещения. И моя кладовка превратится… Моя уютная кладовка превратится в большую комнату, и запах духов мадам Тамариной будет витать в ней призраком предприимчивой бюрократии! — потирая ладони, ужасно довольный, что отвлек эту парочку от взаимных трагедий, Самойлов буднично заметил: — Пора спать. Скоро полдень. Самое время хорошенько выспаться. Гоша, ты где предпочитаешь спать — у себя дома? На кровати или на диване?
— Я сплю на кровати, которая получается из финского дивана, она… — начал объяснять Гоша, но Самойлов его перебил:
— Вот и отлично! Твоя кровать из финского дивана давно ждет тебя.
В наступившем молчании Старик глазами приказал Лере не выпускать смешок, который та еле сдерживала, кусая губу.
— Я буду спать у вас в коридоре. На полу. Под дверью, — подумав, заявил Гоша. — Я не могу уйти от нее сейчас, понимаете, она меня ненавидит, хотя…
— Размечтался! — хмыкнула Лера. — Какая ненависть? Я совершенно равнодушна.
— Вот видите! — призвал Гоша Самойлова в свидетели. — Если она равнодушна, то вам должно быть все равно, где я сплю!
— Но почему под дверью в коридоре? — начал уставать Самойлов. — Ты боишься, что Лера сбежит?
— Да, почему? — внедрилась Лера. — Почему не в кладовке, под крюком?
Доверие
Завалившись одетым на свою кровать, Самойлов моментально отключился — вероятно, сказывалось успокоительное, вколотое еще в больнице. Проснулся он от странного звука. Кое-как разлепив глаза, первым делом посмотрел на часы. Половина второго… За окном — пасмурный день.
— Не спится? — спросил он, приподняв голову и определив источник странного звука — Лера сидела в кресле и звонко грызла сухарики из пакета.
— Не-а… — покачала она головой.
— А Гоша где?
— Валяется в коридоре под дверью. Прохор Аверьянович, у тебя были девственницы? — спросила она очень серьезно.
— Ну… — задумался Самойлов, укладываясь на подушку. — Допустим, были. Другие времена, другое отношение к близости между мужчиной и женщиной. Сегодняшняя раскрепощенность и информированность молодежи…
— Я не о том, — перебила Лера.
— А я как раз о том! Ты употребила «девственниц» во множественном числе. А по моему разумению, у мужчины должна быть единственная девушка, отдавшая ему свою девственность, — жена.
— То есть это как бы… ценность для мужчины? — уточнила Лера.
— Конечно, — как мог убедительнее ответил Самойлов, — это большая ценность! Послушай, — он опять приподнял голову, чтобы видеть выражение ее лица, — я понимаю, как ты обижена и вообще… Но помочь тебе советом вряд ли смогу. Нужно поговорить с женщиной, которой ты доверяешь. Вот увидишь, тебе сразу станет легче. И еще. Поверь опыту старого мужчины, весьма капризному в выборе женщин — Гоша тебя любит.
Лере эта тема была неприятна, она скривилась, как от кислого.
— Если ты сбежал из больницы, значит, были причины. Рассказывай, что ты выяснил?
— Почему ты не хочешь присмотреться к Гоше? — не хотел менять тему Старик.
— Я ему теперь совсем не доверяю, — не задумываясь, ответила Лера.
— А ты уверена, что это именно недоверие, а не попытка таким словом объяснить гнев и жажду мести?
— Нет, не уверена, — пожала она плечами, — но какая разница, если я ему не доверяю. Ты что-нибудь узнал новое?
Самойлов сел. Лера высыпала остатки сухариков из пакета в рот. Она запрокинула для этого голову, и Самойлов несколько секунд разглядывал ее тонкую шею. Странно, но девочка не вызывала у него чувства жалости или желания немедленно пойти в коридор, растолкать ногами валяющегося там Гошу Капелюха и сломать ему пару ребер. Он не воспринимал поступок Гоши, как зло. В странном мужском наитии он чувствовал, что Гоша попался в хорошо замаскированный капкан, так хищно подсунутый ему судьбой, что даже пострадавшая девочка Лера еще не осознала своего предназначения, как ловушки.
— Старшая из сестер Ялиных подписала договор с фирмой «Хипекс» о продаже своего тела после смерти, — медленно проговорил он. — Как и сестра, она весьма миниатюрна и имеет некоторые аномалии, например, по шесть пальцев на руках.
— И что, были какие-то убедительные мотивы, чтобы из-за этого договора она желала смерти своей сестре? — задумалась Лера.
— Не спится? — спросил он, приподняв голову и определив источник странного звука — Лера сидела в кресле и звонко грызла сухарики из пакета.
— Не-а… — покачала она головой.
— А Гоша где?
— Валяется в коридоре под дверью. Прохор Аверьянович, у тебя были девственницы? — спросила она очень серьезно.
— Ну… — задумался Самойлов, укладываясь на подушку. — Допустим, были. Другие времена, другое отношение к близости между мужчиной и женщиной. Сегодняшняя раскрепощенность и информированность молодежи…
— Я не о том, — перебила Лера.
— А я как раз о том! Ты употребила «девственниц» во множественном числе. А по моему разумению, у мужчины должна быть единственная девушка, отдавшая ему свою девственность, — жена.
— То есть это как бы… ценность для мужчины? — уточнила Лера.
— Конечно, — как мог убедительнее ответил Самойлов, — это большая ценность! Послушай, — он опять приподнял голову, чтобы видеть выражение ее лица, — я понимаю, как ты обижена и вообще… Но помочь тебе советом вряд ли смогу. Нужно поговорить с женщиной, которой ты доверяешь. Вот увидишь, тебе сразу станет легче. И еще. Поверь опыту старого мужчины, весьма капризному в выборе женщин — Гоша тебя любит.
Лере эта тема была неприятна, она скривилась, как от кислого.
— Если ты сбежал из больницы, значит, были причины. Рассказывай, что ты выяснил?
— Почему ты не хочешь присмотреться к Гоше? — не хотел менять тему Старик.
— Я ему теперь совсем не доверяю, — не задумываясь, ответила Лера.
— А ты уверена, что это именно недоверие, а не попытка таким словом объяснить гнев и жажду мести?
— Нет, не уверена, — пожала она плечами, — но какая разница, если я ему не доверяю. Ты что-нибудь узнал новое?
Самойлов сел. Лера высыпала остатки сухариков из пакета в рот. Она запрокинула для этого голову, и Самойлов несколько секунд разглядывал ее тонкую шею. Странно, но девочка не вызывала у него чувства жалости или желания немедленно пойти в коридор, растолкать ногами валяющегося там Гошу Капелюха и сломать ему пару ребер. Он не воспринимал поступок Гоши, как зло. В странном мужском наитии он чувствовал, что Гоша попался в хорошо замаскированный капкан, так хищно подсунутый ему судьбой, что даже пострадавшая девочка Лера еще не осознала своего предназначения, как ловушки.
— Старшая из сестер Ялиных подписала договор с фирмой «Хипекс» о продаже своего тела после смерти, — медленно проговорил он. — Как и сестра, она весьма миниатюрна и имеет некоторые аномалии, например, по шесть пальцев на руках.
— И что, были какие-то убедительные мотивы, чтобы из-за этого договора она желала смерти своей сестре? — задумалась Лера.
Мотивы
Самойлов рассказал о денежных выплатах и о скульптурных композициях доктора Хигинса.
— Допустим, старшая сестра Зоя захотела, кроме полученных при подписании договора десяти тысяч, получить еще пять, что было обещано фирмой как выплата родственникам после получения тела… Получается весьма грустная картина. Сестры похожи. Можно предположить, что после сильной ссоры из-за дома старшая Ялина решила избавиться от сестры и заодно получить остаточную выплату по договору, превратившись в Инну и предъявив ее тело вместо своего.
— Допустим, старшая сестра Зоя захотела, кроме полученных при подписании договора десяти тысяч, получить еще пять, что было обещано фирмой как выплата родственникам после получения тела… Получается весьма грустная картина. Сестры похожи. Можно предположить, что после сильной ссоры из-за дома старшая Ялина решила избавиться от сестры и заодно получить остаточную выплату по договору, превратившись в Инну и предъявив ее тело вместо своего.