Вайнеры Братья. Завещание Колумба

   Перехватив мой взгляд, Клавдия заметила:
   - Это хорошая картина. "Деревенский праздник" называется. Художник Кустодоев. Слыхали небось?
   - Кустодиев? - удивился я
   - Может, Кустодиев. Вроде бабка эта говорила - Кустодоев. В прошлом году у старухи тут одной купила. Из "бывших" бабка. Сохранились у ней кой-какие вещички.
   Зазвонил телефон. Салтыкова сняла трубку, недовольно ответила:
   - Слушаю... Ну, я. Я, говорю... И что?.. Нет.. Ничем тебе помочь не могу... Не могу... У меня и так проверка за проверкой... Не знаю... - Она неожиданно усмехнулась, сказала зло - весело: - А у меня и сейчас такой проверяющий сидит... Да, дома, а, что такого - у меня время безразмерное, как гэдээровские колготки... Да ладно тебе!.. Если можешь - прости, а не можешь - не надо... Пока...
   Бросила на рычаг трубку, походя ткнула кнопку выключателя телевизора, и в комнату влетел с экрана дельтаплан - лохматый стройный парень, гибкий и нежный, высоким страстным голосом пел о любви к своему дельтаплану, с которым они где-то под облаками летают.
   Салтыкова сердито хмыкнула:
   - Вот, елки - палки, времена настали - жены мужей кормят, мужики поют бабьими голосами. Странные дела... Так чего вы хотели спросить?
   - Я знаю, что у вас были с покойным Николаем Ивановичем Коростылевым неважные отношения. Вот я и хотел у вас выяснить - почему?
   Она выключила телевизор, нажала на крышку блестящей сигаретницы, стоящей посреди журнального столика рядом с большой хрустальной пепельницей, ловко ухватила выскочившую сигарету, чиркнула не спеша зажигалкой, затянулась со вкусом, щуря левый глаз от тоненькой струйки дыма, и я обратил внимание на то, какие у нее маленькие руки - короткие пухлые пальчики с длинными полированными ногтями. Странно было видеть у такой крупной женщины эти жирные когтистые лапки.
   - Я вам все охотно расскажу, но перед тем, как ответить на все ваши вопросы, хотела бы и вам задать всего один...
   - Прошу вас.
   - А вы кто такой? Вы откуда взялись?
   - Взялся я из Москвы, сюда приехал на похороны своего старого учителя, зовут меня Станислав Павлович Тихонов, работаю я в Московском уголовном розыске, по званию я майор милиции. И все это вы, Клавдия Сергеевна, прекрасно знаете...
   - Это-то я все знаю, - махнула она рукой. - Неведомо мне только - в каком вы-то значении здесь сидите и вопросы мне задаете? У вас задание есть? Или самоуправничаете?
   Молодец, Клавдия Сергеевна! Бой - баба. Большую жизнь прожила в торговле. Я засмеялся и ответил.
   - У меня есть задание. Я его сам себе дал. Самоуправно...
   - Да - а? - зловеще протянула Клавдия. - Очень интересно! Думаю, что правильно будет к вам письмо официальное на работу прислать - начальству вашему и в парторганизацию! Пусть они поинтересуются, как вы тут своими правами и красной книжечкой фигурируете, выгораживаете дружков своих. Или родственников, точно не знаю.
   Я жалобно перебил ее:
   - Окститесь, Клавдия Сергеевна! Мой дружок и родственник, которого я выгораживаю, на кладбище лежит. Поздно мне его выгораживать...
   - Его-то поздно, а меня срамить - по городу ходить с вопросами - не поздно! Я-то еще не померла! Да вам меня не очернить - меня здесь знают, слава богу, не один год! Я завтра вам такое письмо организую и от властей, и от городской общественности. Вам разобъяснят, как себе самому давать задания по личным делам на государственной службе...
   Ну, что же, пожалуй, пора дать этой зарвавшейся девушке укорот, она и так далековато забралась от сознания своей безнаказанности.
   Усмехнулся и сказал ласково:
   - Мне кажется, что у вас, Клавдия Сергеевна, это становится хобби загружать работой службы Министерства связи...
   Она побледнела, желваки на щеках зачугунели:
   - Вы, что хотите этим сказать?
   - Что вы ошибочно полагаете, будто мои расспросы - это мое частное дело. Мне кажется, что оно уже стало и вашим делом, а поскольку вы со мной говорить не желаете, то завтра я пойду к городскому прокурору, и завтра же, кстати, возвращается начальник управления внутренних дел. Вызовут вас официальной повесткой и будут допрашивать. Вы меня понимаете - допрашивать, а не разговаривать...
   - О чем же это вы хотите меня допрашивать, интересно знать? подбоченилась Салтыкова.
   - Обо всем, что вы можете знать по поводу такого из ряда вон выходящего случая. О несчастье, взволновавшем весь город! Каждый честный человек, которому хоть крупица малая известна, должен был бы не "права качать", а постараться помочь разобраться со всей этой печальной историей.
   - Так, по-вашему, выходит, что я не честный человек? - с вызовом спросила она.
   - Я ничего подобного не говорил, - твердо отрезал я. - Я пришел к вам за ответом на несколько вопросов, а вы решили меня пугануть. Вы напрягитесь, подумайте маленько - вам ли меня стращать?
   - Ну, и вы меня не напугаете, - поехала она потихоньку на попятную.
   - А я вас и не собирался пугать. Я задал вам ясный вопрос - что произошло между вами и покойным Коростылевым?
   - Да ничего не произошло! Вздорный, завистливый старик был, прости господи! Вы-то думаете - вам тут все вздыхают горько, слезы рукавами натирают, - что все в трауре глубоком, а я человек прямой и врать не стану всем он тут надоел, во все дела лез, как клещ липучий. Все ему - и не честные, и не совестливые, и не такие, и не сякие! Один он праведник, добрым словом сыт! Тьфу, надоел.
   Я сидел, опустив глаза, и испытывал боль, будто била она меня с размаху по щекам своими маленькими когтистыми лапками. Боялся взглянуть ей в лицо, закричать, ударить. Только крепче сжимал ладони, одну в другой, чтобы не так заметно тряслись руки. И спросил ее негромко:
   - Что вам лично плохого сделал Коростылев?
   - Мне? Да мне он и не мог ничего сделать - руки коротки! На ребенке хотел отыграться! Нашел, старый пень, с кем счеты сводить!
   - За, что же он с Настей мог счеты сводить?
   - А за все! что молода, да хороша, да красиво одета! И его не боится, плевала она на его глупые придирки! Он ей поперек жизни хотел стать отомстить за свою песью старость!
   - А может быть, Клавдия Сергеевна, не хотел Коростылев, чтобы выросла ваша девочка похожей на собачку "ши-пу"? Может, он ей настоящей жизни желал? Может, хотел чтобы стала Настя большая щедрая, смелая и умная? Тогда и тысячи лет не нужно, а хватит нормального человеческого века?
   - Ага! Конечно! Он хотел ей добра, а я зла? Это правильно вы все рассмотрели! Да я жизнь на нее свою положила! Одна, без отца воспитываю! Легко, думаете? Как волчок кручусь - за уроки на пианино четвертак подай, по-французски отстает - учительшу держу, одеть, обуть девку надо? Копейкой никто не поможет, а нотации читать - каждый горазд! Да ребенка баламутить разговорами.
   - Чего ж ее баламутить - она ведь не маленькая уже, думать начинает сама.
   - Как же - думает она! Вчера уселась реветь если не дашь пятнадцать рублей на духи, буду сидеть реветь! Мне ее надо бы за тройки ремнем пороть, а все сердце щемит, мне-то не у кого было на духи просить! Дала конечно, что ж мне - деньги ее слез дороже! Для нее только и стараюсь, и она уже знает к отцу-то не пойдет деньги требовать.
   - А почему к отцу не пойдет!
   - Да чего с него спрашивать! Серый дурень городской колхозан, село неумытое.
   - Простите, Настя какого мнения о своем отце?
   - Не знаю, не спрашивала я ее. Так ведь не без глаз она, видит это сокровище. Я и так скрипя сердцем соглашаюсь на их свидания.
   - А чем же вам так не нравятся их встречи?
   - А тем, что незачем это! Не хочу чтобы девчонка выросла небесной козой. Скрипя сердцем дозволяю.
   Она так и говорила - "скрипя сердцем". Она правильно говорила - я слышал пронзительный душе раздирающий скрип этого ожесточенного сердца. Оно не было смазано ни одним добрым чувством.
   - А где сейчас Настя?
   - На танцы убежала. У них это быстро с понтом под зонтом и помчались на танцульки, а зачем она вам?
   - Хотел познакомиться поговорить спросить.
   - О чем?
   - О многом. Например, жалко ей Коростылева?
   - А я вам за нее отвечу - ей жалко. Так себе и пометьте где это нужно. Очень жалко. Вообще всех жалко, а себя - особенно.
   Перегородив дорогу между домами Кольяныча и учительницы Нади Воронцовой стоял "Запорожец". На крышу маленькой трескучей машинки облокотился высокий красивый парень в спортивном костюме с яркими эмблемами "Адидас". Уперев руки в боки с ним разговаривала Надина мать. Пока я ставил на обочину автомобиль и вылезал из кабины, не было слышно из-за шума мотора их голосов, но я видел, что говорит она с парнем сердито, а потом весело смеется. Я направился к ним, но парень в это время махнул рукой, распахнул дверцу лихо нырнул в тесное гнездо за рулем, "Запорожец" пулеметно резко затрещал и помчался вниз по скату дороги.
   - Чего сердитесь Евдокия Романовна? - спросил я Дусю. Она утерла лицо кончиком платка сказала с досадой и злостью.
   - Ну и люди стали - ни стыда, ни совести! Сраму не знают. Ведь сказано было сто раз: "Не ходи ты к нам не хочет тебя Надя видеть", а все прется ничем его не проймешь! Слов людских не понимает ржет как жеребец и все тут.
   - А кто это Евдокия Романовна?
   - Да ну его! Говорить о нем неохота Петька Есаков дармоед и пустопляс! Второй год ходит за Надей. Она его на порог пускать не хочет, а он все надоедничает: "Будешь все равно моей женой".
   Я заметил осторожно:
   - Парень-то он красивый, видный.
   - А, что толку! Пустобрех, бездельник. Срамота, а не мужик - и от досады она сплюнула. - Это ведь надо молодой парень к Клавке Салтыковой на ночную смену работать ходит! Нахлебник!
   - А днем-то он, что делает?
   - Что делает! - от негодования Дуся всплеснула руками. - Физкультурник он. Здоровый мужик руками - ногами дрыгает. Да правда за работу и зарплату такую получает - сорок рублей. Это же ведь надо взрослый молодой парень сорок рублей получает!
   - А где он сорок рублей получает? - спросил я.
   - Тренирует при школе футбольную команду. Ему предлагали разные места, но он не хочет. Сейчас говорит ценность основная - свобода, а не рублишки. Ну ясно рублишки не ценность если ему Клавка дает сколько хочет. Вон купила своему обормоту автомобиль. Не бог весть какой маленький таратаистый, а все ж таки ездит.
   Я присел на лавочку у забора закурил сигарету и спросил с интересом:
   - А, что - Наде он совсем не нравится?
   Дуся от возмущения подалась вся ко мне:
   - Да, что же вы такое говорите? Как же Наде он может нравиться? Надя девушка серьезная, а этот - тунеядец, оболтус, бездельник. Я ему говорю давеча: "Как же ты можешь жить-то на сорок рублей?", а он регочет: я, говорит, бережливо живу...
   Дуся печально покачала головой.
   - Сбился с панталыку парень. Его несколько лет назад Николай Иванович, царствие ему небесное, выгнал из школы. Он ведь раньше учителем физкультуры там был.
   - А за, что выгнал?
   - Парнишку он какого-то поколотил. Ну, а для Николая Ивановича такие вещи были как нож вострый. Выгнал его из школы, сказал: "Тебя к детям на версту подпускать нельзя". Ну, и подобрала его Клавка Салтыкова. Тоже баба срамная. Дочка - невеста скоро, муж - приличный человек, здесь же, в городе, живет, а она валандается с парнем на десять лет ее моложе. Ничего не стыдится, никого не боится, для нее людская молва - тьфу...
   Дуся прервала на миг свое гневное повествование, посмотрела на меня и неожиданно спросила:
   - А вы сегодня ели чего-нибудь?
   - Сегодня? - стал вспоминать я. - Честно говоря, не помню, да и не хочу.
   - Нельзя так, - уверенно заявила Дуся. - Идемте, я вас угощу диковинкой. Вы, наверное, в Москве и забыли, что это такое.
   Я взглянул на часы - половина десятого. Солнце заходило в конце улицы, как запрещающий автодорожный знак - желтый диск с раскаленными алыми краями.
   - А Надя дома? - спросил я. - Мне надо с ней посоветоваться.
   - Дома! Она на задней терраске читает, - обрадовалась Дуся - Идемте, мы еще не ужинали.
   - Спасибо, Евдокия Романовна, мне вообще-то рассиживаться некогда. У меня еще дел много.
   - А мы и не станем рассиживаться, мы на бегу чего-нибудь перекусим...
   Я открыл калитку, по кирпичной дорожке обошел дом и увидел Надю, сидящую с книжкой в шезлонге. На столике перед ней лежала стопка тетрадей. Она приветливо замахала мне рукой и встала навстречу.
   - Устраивайтесь, вам здесь будет удобно, - показала она мне на шезлонг. - Новостей у вас нет?
   - Да кое-какие соображения появились, хочу с вами обсудить...
   Из боковой пристройки вышла Дуся и на протянутых ко мне ладонях показала два огромных овально-круглых, белоснежных, тяжелых даже на вид яйца - каждое размером с хороший кулак.
   - Вы такое давно пробовали? - спросила Дуся.
   - Я такого никогда даже не видел, что это? Она засмеялась:
   - И неудивительно! Это гусиные яйца. Сейчас гусей-то почти не стало, а уж яиц их никто и не видит в городах. У нас-то здесь редкость...
   - Я действительно не видел таких, - честно признался я.
   Дуся с сожалением покачала головой:
   - Я, наверное, последняя, кто гусей держит. Помру - забудут, как гусыня выглядела. Птица, ей - богу, замечательная, а благодарной памяти ей нет. Людям, конечно, сказка нужна. Правда, она ведь так не тешит. Гусь-то ведь любит свою гусыню и заботливей и вернее, чем лебедь, а все песни про любовь только о лебедях сложены...
   Надя засмеялась:
   - Гусю для легенды длины шеи не хватило... Справедливости ради я заметил:
   - Гусь все - таки почаще встречается, чем лебедь. А в легенду попадает то, что реже видим...
   - Ну да, - согласилась Надя. - Поэтому легенды о лебедях написаны гусиными перьями...
   Помолчала и усмехнулась грустно:
   - Боюсь, что скоро гуси тоже станут редкими, как лебеди. Когда-то Россия занимала первое место по вывозу гусей. Из наших мест гуси на экспорт пешком отправлялись. Знаете, как это делали?
   - Нет, никогда не слышал...
   Надя засмеялась.
   - Гуся осеннего, откормленного брали под крылья и опускали ногами в бочку с расплавленным варом. Окунут и пустят по песку, по пыли бегать. На вар пыль налипнет, засохнет, тут ему снова ноги окунают в бочку. И так несколько раз, пока не нарастут у него толстые черные сапоги. После этого собирают тысячное стадо и пешим ходом - в Германию. Пока дойдут до Пруссии, обколотят смоляные сапоги, их фермеры по мешкам на откорм рассадят и к рождеству на всю Европу продают неслыханного вкуса и жирности гусей. Так и хвастались ими - мол, "прусские гуси".
   - А вы это откуда знаете? - удивился я.
   - А мне Николай Иванович рассказывал. Ему ведь до всего было дело, он написал статью в "Известия" о том, что гусями надо заниматься - скоро попадут в Красную книгу. Собрал массу литературы, выступал с лекциями, местным жителям объяснял, какое это дело выгодное, всем полезное и приятное.
   Да, удивительно жил Кольяныч. Странный, непонятный человек. Ну, что может быть общего у преподавания литературы с разведением гусей в Рузаеве? Какое ему дело до гусей? Как просто и незаметно он перемешал в своей жизни обыденность и мечту, а может быть, он целую жизнь писал лебедиными перьями легенду о красоте гусей? Да нет - это и звучит как-то смешно.
   Надя задумчиво смотрела на меня, будто хотела угадать, о чем я думаю, потом спросила:
   - Вы мечтать умеете?
   Я засмеялся:
   - Да вообще-то говоря, времени для этого не остается, но иногда пытаюсь...
   - А о чем вы мечтаете? - спросила она.
   Мне не хотелось говорить об этом, и я усмехнулся.
   - У меня всегда одна мечта - ложиться спать не позднее десяти...
   - Боюсь, что сегодня вашей мечте не суждено осуществиться, - сказала Надя.
   - Я в этом просто уверен, - подтвердил я. - Я хочу с вами поделиться своими соображениями, а вы, как сторонний слушатель, будете оценивать, в чем я прав, а, что от лукавого.
   Надя охотно включилась в игру.
   - Я запросил через Москву Мамоново, откуда пришла телеграмма Коростылеву Никто из опрошенных местных отправителя телеграммы не знает Он наверняка чужак. У меня есть два предположения, или он проезжал мимо, направляясь на юг, или он где-то живет не очень далеко, а в Мамоново приехал, чтобы отправить телеграмму. Где он может жить?
   Надя растерянно развела руками:
   - Ну как это можно определить?
   - Я думаю, что отправитель телеграммы имел связь с заказчиком этой депеши в Рузаеве. И уверен, что договаривались они по междугородному телефону. Письмами такое дело не организуешь - долго, да и заказчик телеграммы наверняка не рискнул бы оставлять такое вещественное доказательство...
   - И что? что вам дает это предположение?
   - Надо попробовать вычислить, где может жить отправитель телеграммы. Откуда он говорил по телефону с рузаевским заказчиком...
   Надя растерянно посмотрела на меня:
   - Я, кажется, догадываюсь... Вы хотите сказать, что в Рузаеве, кроме московского, нет междугородного автомата?
   - Вот именно! Телефонные переговоры осуществлялись по предварительному заказу...
   - Да, но если мамоновский отправитель телеграммы звонил сюда, в Рузаево, вы не сможете это проверить, - сказала Надя.
   - Конечно! Входящие звонки на местной междугородке не регистрируются, но я уверен, что звонили из Рузаева...
   - Почему?
   - Ну, это же ясно! Отправитель телеграммы ждал сигнала, команды из Рузаева - "можно!", "телеграфируй!". Я в этом просто уверен!
   - А отчего вы так уверены в этом? - настойчиво допрашивала меня Надя.
   Я усмехнулся:
   - Потому, что иначе вся придуманная мной логическая конструкция рассыпается...
   - А вы уже придумали конструкцию?
   - Да так - набросок, эскиз, предположение... - И деловито спросил: - А вы географию не забыли еще?
   - Более менее помню. И представляю, что Мамоново находится в Воронежской области.
   - А какие области граничат с Воронежской? Надя напряглась стала по памяти перечислять:
   - Липецкая, Курская, Белгородская, Тамбовская и кажется Волгоградская, но лучше по карте посмотреть.
   - Вот этим мы сейчас займемся - пообещал я.
   - Принести карту? - готовно спросила Надя.
   - Да. Если найдется - карту Европейской части СССР. И у меня будет к вам просьба.
   Надя сказала:
   - Охотно.
   - Если хотите, давайте вместе сходим на междугородную. Попробуем разузнать кто звонил в населенные пункты одной из этих областей.
   Людей дожидающихся в Доме связи телефонных переговоров в это время было совсем мало, и телефонистка Рая Гаврилова, оказавшаяся бывшей Надиной одноклассницей охотно помогала нам разобраться с бланками заказов. Я объяснил ей, что нам нужны вызовы, сделанные из Рузаева в середине мая в пять сопредельных с Воронежем областей. И четверти часа не прошло, просматривая пачку талонов, Рая сказала:
   - Надь, глянь - вызов в Волгоградскую область, город Урюпино. Звонили четырнадцатого мая.
   От почтения ко мне она разговаривала только с Надей, адресуясь ко мне через нее.
   - А можно узнать с какого звонили телефона? - спросил я.
   - Конечно! - сказала Рая. - У нас здесь в книге обратных заказов обязательно указывается.
   Она полистала журнал снова взяла в руки отобранный талон, что-то сверила и твердо сообщила:
   - Урюпино вызывали в двадцать один час пятнадцать минут с номера 22-18.
   Надя стала быстро перебирать своими гибкими тонкими пальцами оставшуюся пачку отрывных талонов я видел, что она сильно нервничает и через минуту Надя вытащила листок.
   - Вот еще один вызов в Урюпино. От девятнадцатого мая двадцать часов десять минут.
   - А номер? - быстро спросил я.
   - Тот же абонент - 22-18.
   - Вы не можете узнать, кому принадлежит номер 22-18? - попросил я телефонистку.
   - Минуточку, - она стала набирать справочную, но Надя махнула ей рукой.
   - Не надо узнавать. Я и так знаю. Телефон 22-18 установлен у нас в школе. В канцелярии...
   Не спеша возвращались мы домой. Пахло жимолостью, ночной свежестью. Не хотелось ни о чем говорить. Да и сил не было. Все-таки круг замкнулся и телефонный вызов сделали из школы. Из школы позвонили и дали команду на смертельный выстрел в Кольяныча. Такие вот дела...
   Совсем стемнело. С неба сорвалась и, косо чертя синий купол полетела к земле звезда. И вспыхнув сиреневой серебристой искрои над лесом погасла.
   Надя сказала:
   - Загадайте желание.
   - Не верю я в приметы.
   - А я верю, - упрямо покачала она головой.
   - Я тоже верил когда-то, - сообщил я доверительно. - Пока был молодой.
   - Вы и сейчас молодой! а почему верить перестали?
   - В самом начале службы, чуть не с первого дежурства, выехал я на происшествие - самоубиица. Повесился в кладовой на ремне, а существует поверье, будто кусок веревки или ремня на котором повесился самоубийца, приносит удачу. Ну оформили протокол как полагается выполнили все процедуры труп увезли в морг, а я потихоньку отрезал кусок ремешка и спрятал. Как талисман.
   Надя спросила
   - И, что не принес он вам счастья?
   - В тот же вечер стоял в магазине за колбасой и у меня карманник вытащил всю получку.
   Надя засмеялась. Мы уже подошли к дому она взглянула на часы.
   - Сегодня исполнение вашей мечты задержалось всего на два часа. Сможете лечь в полночь.
   - Боюсь, что нет. Раз моя конструкция не развалилась, надо сейчас коечто написать - завтра наверняка понадобится.
   Ночью пал туман. Городок будто по пояс провалился в фиолетово-серое марево, подсвеченное розовы ми всполохами утреннего солнца. Размытые, нерезкие белые кубики домов, плывущие в перламутрово-дымчатых клубах тумана, вдруг вспыхивали нестерпимо алым светом, когда в стекла попадали прямые солнечные лучи.
   Около дверцы "Жигулей" уже сидел в напряженно-выжидательной позе Барс совершенно мокрый от росы встрепанный похожий на размокший валенок. Увидел меня взвизгнул забил хвостом закрутил головой, толкнул плечом уперся крутым лбом мне в колени, а потом, не в силах сдержать радости встал на дыбы, а передние лапы положил мне на плечи и в упор уставился своими близорукими собачьими глазами. И я вдруг понял, что Барс - еще одна нерешенная проблема, что делать с ним? Как дальше быть с собакой? Здесь ему не с кем оставаться, а Владилен вряд ли готов спуститься по трапу самолета в столице Уругвая с этой лохматой дворнягой.
   Тебе, Барс, не повезло. Если бы ты родился не дворнягой, а длинношерстным пучеглазым мопсом "ши-пу" с тысячелетней родословной, может быть, взял бы тебя Владилен под мышку, и объехал ты с ним мир, увидел заокеанские города и страны.
   Но тебе это не суждено, поскольку ты по рождению был бы маленький, злой и жадный, и наверняка Кольяныч не подружился бы с тобой и не взял к себе на весь остаток дней с честным уговором - неведомо, кто кого переживет.
   Открыл дверцу, запустил Барса и поехал в милицию.
   - А я вас ждал, если честно сказать... - сказал мне вместо приветствия капитан Зацаренный.
   Он встал мне навстречу в сиянии своих значков, звездочек и петлиц, голубоглазый, утренне-ясный, но у него было выражение лица человека, приготовившегося сделать важное заявление.
   - Для начала - здравствуйте, - заметил я сухо, сбив его с заготовленной позиции.
   - Здравствуйте, конечно... - растерялся он.
   - Вы меня ждали, поскольку у вас наверняка полным-полно новостей? спросил я.
   - Нет, с новостями у меня не густо, но поговорить с вами хотел бы, задумчиво - многозначительно сообщил Зацаренный, и от утробного рокотания его голос звучал угрожающе. - Я получаю сигналы, будто вы ведете некое самостийное расследование...
   - А вы возражаете? - поинтересовался я.
   - Что значит возражаю? - гулко удивился Зацаренный. - Существует порядок. Вы разве не понимаете, что закон не предусматривает никакой самодеятельности? Если компетентные органы считают нужными какие-то действия, то надлежащим лицам даются указания, и все осуществляется в надлежащем порядке. У нас ведь частного сыска, слава богу, нет.
   Я уселся против него и тихо начал объясняться:
   - Не знаю, можно ли расценивать мои действия как работу частного сыщика, но хочу вас заверить, что формально никакого следствия я не веду. Я просто разговариваю с людьми, хорошо знавшими Николая Ивановича Коростылева. Во время разговоров они отвечают или спрашивают меня не как должностное лицо, а просто как старого друга и ученика покойного.
   Зацаренный сердито вскинулся:
   - Но это неправильно! И вы знаете, что вам так вести себя не полагается. Вы не просто знакомый Коростылева, но и офицер милиции.
   Я пожал плечами:
   - Я вынужден так поступать, поскольку не нашел с вами общего языка, а разговоры мои не противоречат ни букве, ни смыслу закона.
   - А вам не приходит в голову, что это смахивает на злоупотребление служебным положением? - осведомился официальным басом Зацаренный.
   Меня пугал его раскатистый, нутряной голос, слова его удручающе впечатляли. Я откинулся на спинке стула, положил ногу на ногу и покачал головой:
   - Ну-ну-ну! Не стращайте меня, пожалуйста, такими категорическими формулировками. Вам, как юристу, не надлежит путать понятия "использование должностного положения" и "злоупотребление" оным. Это вещи весьма разные.
   - А мне кажется, что это софистические игры, - сказал Зацаренный. Смысл не меняется.
   - Еще как меняется! Если бы я был не сыщиком, а химиком и в этой ситуации проанализировал состав клея с телеграммы - было бы это злоупотребление служебным положением научного сотрудника?
   - Но вам никто ничего не поручал анализировать! - пер на меня грохочущим танком Зацаренный. - Вам никто не поручал расследовать это дело!
   Я на него не сердился. По - своему мне даже стали интересны причины его такого служебного энтузиазма, но ссориться с ним я не хотел. И по возможности мирно сказал: