Страница:
– Я буду верен! – заявил Тейсман.
Он тоже говорил искренне. Но только наполовину – имея в вину не «правительство», но только Республику.
– Надеюсь, гражданин адмирал, – сурово произнес Сен-Жюст. – Во-первых, потому что ты мне нужен. А во-вторых, потому что подозрение в измене будет стоить тебе жизни.
Тейсман встретился с ним взглядом и поежился.
– Можешь расценивать мои слова как угрозу, гражданин адмирал, но в этом нет ничего личного. Просто заговор МакКвин возник в военной среде, а я не могу позволить себе рисковать. Думаю, для тебя очевидно, что мне придется усилить слежку за офицерским корпусом.
– Совершенно очевидно, – согласился Тейсман и заметил в глазах Сен-Жюста искорку одобрения. – Не могу сказать, что эти меры меня радуют, к тому же они неизбежно скажутся на эффективности боевых действий, но ваши мотивы, гражданин Председатель, ясны и, несомненно, оправданны.
– Рад, что ты понимаешь это, гражданин адмирал: такое понимание дает надежду на успех совместной работы. Надеюсь также, ты поймешь и то, что я не намерен предоставлять никому из ведущих офицеров военных полномочий, хотя бы отдаленно сопоставимых с имевшимися у МакКвин. Поэтому мною принято решение оставить за собой наряду с Бюро госбезопасности и должность Военного Секретаря, и пост Председателя Комитета. Бог свидетель, я никогда не домогался этого высокого поста, хотя бы потому, что видел, чем за это приходится платить, но раз уж теперь он мой, я во что бы то ни стало доведу начатое Робом до победного конца.
На мгновение повисла пауза.
– Теперь перейдем к конкретным вопросам. Тебе следует знать, гражданин адмирал, что Октагона больше не существует, равно как и двух третей штабных офицеров. Большинство были убиты мятежниками, остальные погибли вместе с ними. К счастью, манти сейчас отступают, а операция «Багратион» добавит им скорости в нужном направлении. Наши командные структуры рассыпались, а я не собираюсь восстанавливать регулярную структуру командования, пока не буду уверен в лояльности большинства офицеров. Я говорю это не потому, что так уж уверен в твоей лояльности, но чтобы ты лучше понимал смысл происходящего.
Сен-Жюст сделал паузу и, дождавшись кивка Тейсмана, продолжил:
– Как уже было сказано, сохраняя за собой должность Военного Секретаря, я займусь формированием нового генерального штаба, костяк которого составят офицеры Госбезопасности. Я отдаю себе отчет в ограниченности их военного опыта, но это единственные люди на лояльность которых можно положиться, и именно данный фактор будет иметь решающее значение. Но я не настолько глуп, чтобы ставить Сотрудников БГБ во главе строевых подразделений. Начало войны показало, что происходит, если персонал обучают «по ходу дела». Нравится мне это или нет, но во главе подразделений останутся офицеры регулярной армии, такие, как ты. Другое дело, что полномочия народных комиссаров, существовавшие «до МакКвин», будут не только восстановлены, но и расширены. Как ты уже намекал, это не лучшим образом скажется на сугубо военной стороне дела, однако у меня нет выбора.
На этот раз дожидаться кивка он не стал.
– Из всех соединений Народного флота в настоящий момент набольшее значение для нас имеют столичные соединения, что заставляет меня вернуться мыслями к тебе и комиссару Ле Пику. Сейчас на кораблях разброд и шатание. С этим должно быть покончено в кратчайшие сроки. Не исключено, что МакКвин успела призвать на помощь своих приверженцев из внешних систем: необходимо быть готовыми встретить их во всеоружии. Короче говоря, ты должен будешь превратить флот метрополии в силу, способную спасти Республику. Задача ясна, гражданин адмирал?
– Так точно! – твердо ответил Тейсман, в кои-то веки полностью согласный с Сен-Жюстом.
– А тебе она по силам? – не успокаивался Председатель.
– Так точно! – спокойно повторил Тейсман. – Думаю… нет, уверен, что смогу превратить столичный флот в оплот Республики… разумеется, при вашей поддержке.
«Говорил же я Робу, что мне даром не нужна эта работенка. Так нет, она мне и досталась, и кончится тем, что я чокнусь от этой писанины».
Шутка была не слишком веселой, но это была первая его шутливая мысль с того момента, как чудовищный гриб встал на месте Октагона.
Воспоминания душили его, но, как он и говорил Тейсману и Ле Пику, выполнил свой долг и будет выполнять его впредь. Не колеблясь, ибо у него нет выбора, нет друзей, нет советников, нет ни одного человека, которому он мог бы доверить свою спину. Более того, в легитимности его власти тоже могли усомниться. Да, как единственный уцелевший член Комитета общественного спасения он мог претендовать на любые полномочия, но то, что его товарищи по высшему органу управления были уничтожены его же руками, наверняка многих навело на мысль, что Сен-Жюст уничтожил Октагон не только ради подавления мятежа МакКвин, но и расчищая себе путь к высшей, неограниченной власти. Поэтому кто-то может решить, что устранение «узурпатора» Сен-Жюста не представляет собой моральной проблемы. И главная угроза исходит от этого, будь он неладен, Народного флота. Флот организован, вооружен, многие офицеры именно себя мнят подлинными защитниками Республики. Разоблачения Амоса Парнелла, связанные с убийством Гарриса, и популярность МакКвин, вернувшей славу Республике операциями «Икар» и «Сцилла», а также разработавшей операцию «Багратион», сделали ситуацию взрывоопасной. Флот представляет собой даже худшую угрозу, чем морская пехота.
Мысли вернулись к Тейсману и Ле Пику. Он сам выбрал гражданина адмирала для этой должности, но до того, как безумный порыв толкнул МакКвин на попытку государственного переворота. Тейсман мог оказаться вполне надежным солдатом… а мог и не оказаться: в данном случае все зависело от наблюдательности и проницательности Ле Пика. Комиссар имел прекрасные характеристики и безупречный послужной список, но Сен-Жюсту остро недоставало знаний, опыта и зоркого глаза Эразма Фонтейна, погибшего во время мятежа.
Гражданин Председатель даже подумывал, не отозвать в столицу, для присмотра за Тейсманом, Элоизу Причарт, но в конечном счете решил не рисковать: в настоящее время Двенадцатый флот был едва ли не так же важен, как и столичные силы. Сен-Жюст не сомневался, что рано или поздно ему и Госбезопасности удастся покончить с исходящей от флота угрозой. Но для этого требовалась одна мелочишка: закончить войну.
Как только надобность в них отпадет, со всеми этими Турвилями, Жискарами и прочими приспешниками МакКвин можно будет рассчитаться окончательно и бесповоротно, но делать это до завершения операции «Багратион» было бы непростительной глупостью. А значит, Причарт до поры следует оставаться там, где она находится. Во всяком случае, главная опасность исходит не от флота метрополии: он под рукой, на виду, и в случае чего Ле Пик обрушит на непокорных всю мощь БГБ. Да и Тейсмана удалось усмирить…
«Нет! – тут же поправил себя Сен-Жюст, – этот человек слишком силен духом, чтобы считать его „усмиренным“. Просто он хорошо знает, где проведена запретная черта, и знает, что будет расстрелян при первой попытке преступить ее хотя бы на волос. И его слова о верности Республике заслуживают доверия, как и соображения Ле Пика об отсутствии у него политических амбиций. В конце концов, он лучший из всех, на кого я мог бы опереться при нынешних условиях».
Скривив губы в усмешке, Оскар обхватил руками колени и принялся раскачиваться в кресле.
«Почти все возможное сделано, – заключил он наконец. – Может и не идеально, но близко к тому. Тейсман под рукой, Жискар под надежным контролем Причарт, а офицеры БГБ формируют новую штабную структуру. Которая будет мне верна».
В столичной системе уже введено чрезвычайное положение, скоро этот стальной порядок распространится и на другие узловые системы. А тем временем разработанная изменницей МакКвин операция «Багратион» позволит ему завершить эту осточертевшую войну и заняться расплодившимися на флоте врагами народа.
Сен-Жюст снова ощерился. В его рукаве имелся не только этот козырь. Сразу после уничтожения Октагона он не только разослал курьеры по всем ключевым системам, подняв по тревоге расквартированные там силы БГБ, но и отдал приказ о начале операции «Хассан». Пусть вероятность успеха невелика, в случае удачи ситуация могла в корне измениться. Если ему удастся ввергнуть противника хотя бы в подобие разброда и шатания, охвативших Республику, на ходе войны это скажется весьма существенно.
Ну а в случае провала операции он все равно не потеряет никого и ничего по-настоящему важного.
Глава 37
Он тоже говорил искренне. Но только наполовину – имея в вину не «правительство», но только Республику.
– Надеюсь, гражданин адмирал, – сурово произнес Сен-Жюст. – Во-первых, потому что ты мне нужен. А во-вторых, потому что подозрение в измене будет стоить тебе жизни.
Тейсман встретился с ним взглядом и поежился.
– Можешь расценивать мои слова как угрозу, гражданин адмирал, но в этом нет ничего личного. Просто заговор МакКвин возник в военной среде, а я не могу позволить себе рисковать. Думаю, для тебя очевидно, что мне придется усилить слежку за офицерским корпусом.
– Совершенно очевидно, – согласился Тейсман и заметил в глазах Сен-Жюста искорку одобрения. – Не могу сказать, что эти меры меня радуют, к тому же они неизбежно скажутся на эффективности боевых действий, но ваши мотивы, гражданин Председатель, ясны и, несомненно, оправданны.
– Рад, что ты понимаешь это, гражданин адмирал: такое понимание дает надежду на успех совместной работы. Надеюсь также, ты поймешь и то, что я не намерен предоставлять никому из ведущих офицеров военных полномочий, хотя бы отдаленно сопоставимых с имевшимися у МакКвин. Поэтому мною принято решение оставить за собой наряду с Бюро госбезопасности и должность Военного Секретаря, и пост Председателя Комитета. Бог свидетель, я никогда не домогался этого высокого поста, хотя бы потому, что видел, чем за это приходится платить, но раз уж теперь он мой, я во что бы то ни стало доведу начатое Робом до победного конца.
На мгновение повисла пауза.
– Теперь перейдем к конкретным вопросам. Тебе следует знать, гражданин адмирал, что Октагона больше не существует, равно как и двух третей штабных офицеров. Большинство были убиты мятежниками, остальные погибли вместе с ними. К счастью, манти сейчас отступают, а операция «Багратион» добавит им скорости в нужном направлении. Наши командные структуры рассыпались, а я не собираюсь восстанавливать регулярную структуру командования, пока не буду уверен в лояльности большинства офицеров. Я говорю это не потому, что так уж уверен в твоей лояльности, но чтобы ты лучше понимал смысл происходящего.
Сен-Жюст сделал паузу и, дождавшись кивка Тейсмана, продолжил:
– Как уже было сказано, сохраняя за собой должность Военного Секретаря, я займусь формированием нового генерального штаба, костяк которого составят офицеры Госбезопасности. Я отдаю себе отчет в ограниченности их военного опыта, но это единственные люди на лояльность которых можно положиться, и именно данный фактор будет иметь решающее значение. Но я не настолько глуп, чтобы ставить Сотрудников БГБ во главе строевых подразделений. Начало войны показало, что происходит, если персонал обучают «по ходу дела». Нравится мне это или нет, но во главе подразделений останутся офицеры регулярной армии, такие, как ты. Другое дело, что полномочия народных комиссаров, существовавшие «до МакКвин», будут не только восстановлены, но и расширены. Как ты уже намекал, это не лучшим образом скажется на сугубо военной стороне дела, однако у меня нет выбора.
На этот раз дожидаться кивка он не стал.
– Из всех соединений Народного флота в настоящий момент набольшее значение для нас имеют столичные соединения, что заставляет меня вернуться мыслями к тебе и комиссару Ле Пику. Сейчас на кораблях разброд и шатание. С этим должно быть покончено в кратчайшие сроки. Не исключено, что МакКвин успела призвать на помощь своих приверженцев из внешних систем: необходимо быть готовыми встретить их во всеоружии. Короче говоря, ты должен будешь превратить флот метрополии в силу, способную спасти Республику. Задача ясна, гражданин адмирал?
– Так точно! – твердо ответил Тейсман, в кои-то веки полностью согласный с Сен-Жюстом.
– А тебе она по силам? – не успокаивался Председатель.
– Так точно! – спокойно повторил Тейсман. – Думаю… нет, уверен, что смогу превратить столичный флот в оплот Республики… разумеется, при вашей поддержке.
* * *
Когда Оскар Сен-Жюст подписал наконец последний из груды заваливших его стол документов, четверть которых составляли смертные приговоры – после неудавшегося мятежа МакКвин их подавали ему на утверждение в невероятных количествах, – солнце уже давно село. Откинувшись в кресле, он положил голову на подголовник и устало потер переносицу.«Говорил же я Робу, что мне даром не нужна эта работенка. Так нет, она мне и досталась, и кончится тем, что я чокнусь от этой писанины».
Шутка была не слишком веселой, но это была первая его шутливая мысль с того момента, как чудовищный гриб встал на месте Октагона.
Воспоминания душили его, но, как он и говорил Тейсману и Ле Пику, выполнил свой долг и будет выполнять его впредь. Не колеблясь, ибо у него нет выбора, нет друзей, нет советников, нет ни одного человека, которому он мог бы доверить свою спину. Более того, в легитимности его власти тоже могли усомниться. Да, как единственный уцелевший член Комитета общественного спасения он мог претендовать на любые полномочия, но то, что его товарищи по высшему органу управления были уничтожены его же руками, наверняка многих навело на мысль, что Сен-Жюст уничтожил Октагон не только ради подавления мятежа МакКвин, но и расчищая себе путь к высшей, неограниченной власти. Поэтому кто-то может решить, что устранение «узурпатора» Сен-Жюста не представляет собой моральной проблемы. И главная угроза исходит от этого, будь он неладен, Народного флота. Флот организован, вооружен, многие офицеры именно себя мнят подлинными защитниками Республики. Разоблачения Амоса Парнелла, связанные с убийством Гарриса, и популярность МакКвин, вернувшей славу Республике операциями «Икар» и «Сцилла», а также разработавшей операцию «Багратион», сделали ситуацию взрывоопасной. Флот представляет собой даже худшую угрозу, чем морская пехота.
Мысли вернулись к Тейсману и Ле Пику. Он сам выбрал гражданина адмирала для этой должности, но до того, как безумный порыв толкнул МакКвин на попытку государственного переворота. Тейсман мог оказаться вполне надежным солдатом… а мог и не оказаться: в данном случае все зависело от наблюдательности и проницательности Ле Пика. Комиссар имел прекрасные характеристики и безупречный послужной список, но Сен-Жюсту остро недоставало знаний, опыта и зоркого глаза Эразма Фонтейна, погибшего во время мятежа.
Гражданин Председатель даже подумывал, не отозвать в столицу, для присмотра за Тейсманом, Элоизу Причарт, но в конечном счете решил не рисковать: в настоящее время Двенадцатый флот был едва ли не так же важен, как и столичные силы. Сен-Жюст не сомневался, что рано или поздно ему и Госбезопасности удастся покончить с исходящей от флота угрозой. Но для этого требовалась одна мелочишка: закончить войну.
Как только надобность в них отпадет, со всеми этими Турвилями, Жискарами и прочими приспешниками МакКвин можно будет рассчитаться окончательно и бесповоротно, но делать это до завершения операции «Багратион» было бы непростительной глупостью. А значит, Причарт до поры следует оставаться там, где она находится. Во всяком случае, главная опасность исходит не от флота метрополии: он под рукой, на виду, и в случае чего Ле Пик обрушит на непокорных всю мощь БГБ. Да и Тейсмана удалось усмирить…
«Нет! – тут же поправил себя Сен-Жюст, – этот человек слишком силен духом, чтобы считать его „усмиренным“. Просто он хорошо знает, где проведена запретная черта, и знает, что будет расстрелян при первой попытке преступить ее хотя бы на волос. И его слова о верности Республике заслуживают доверия, как и соображения Ле Пика об отсутствии у него политических амбиций. В конце концов, он лучший из всех, на кого я мог бы опереться при нынешних условиях».
Скривив губы в усмешке, Оскар обхватил руками колени и принялся раскачиваться в кресле.
«Почти все возможное сделано, – заключил он наконец. – Может и не идеально, но близко к тому. Тейсман под рукой, Жискар под надежным контролем Причарт, а офицеры БГБ формируют новую штабную структуру. Которая будет мне верна».
В столичной системе уже введено чрезвычайное положение, скоро этот стальной порядок распространится и на другие узловые системы. А тем временем разработанная изменницей МакКвин операция «Багратион» позволит ему завершить эту осточертевшую войну и заняться расплодившимися на флоте врагами народа.
Сен-Жюст снова ощерился. В его рукаве имелся не только этот козырь. Сразу после уничтожения Октагона он не только разослал курьеры по всем ключевым системам, подняв по тревоге расквартированные там силы БГБ, но и отдал приказ о начале операции «Хассан». Пусть вероятность успеха невелика, в случае удачи ситуация могла в корне измениться. Если ему удастся ввергнуть противника хотя бы в подобие разброда и шатания, охвативших Республику, на ходе войны это скажется весьма существенно.
Ну а в случае провала операции он все равно не потеряет никого и ничего по-настоящему важного.
Глава 37
С лужайки донесся очередной всплеск радостного смеха, и Хонор, обернувшись, увидела, как Рэйчел Мэйхью, подпрыгнув чуть ли не выше собственного росточка, сумела-таки обеими руками крепко ухватить летающую тарелочку. Нимиц с Хиппером вертелись вокруг нее, пританцовывая на самых задних лапах и растопырив руки, но даже отчаянное чириканье не помогло. Рэйчел мотнула головой, показала язык (наверное, Хипперу, подумала Хонор, хотя полной уверенности у нее не было) и с изящным поворотом назад бросила тарелочку Саманте. Подруга Нимица перехватила игрушку в воздухе сразу четырьмя лапами – передними и средними. Приземлившись, она быстро оглянулась. К ней уже устремились Артемида и Фаррагут, по пятам за взрослыми неслись Язон и Ахиллес. Котята радостно верещали – для них эта игра, безусловно, была контактным видом спорта. Саманта увернулась от Артемиды, перепрыгнула через Фаррагута и метнула диск Джанет, сестре Рэйчел, за полсекунды до того, как Язон и Ахиллес устроили маме кучу-малу.
Тарелочка неслась прямо к Джанет. Пальцы девочки уже почти коснулись диска, но тут прямо перед ней взвилось в воздух кремово-серое пятно, и Того, перехвативший тарелочку в самый последний миг, с победным кличем пустился наутек, преследуемый шестью детьми (двумя девочками и четырьмя древесными котятами) и тремя взрослыми котами. Восторженный человеческий визг и веселое кошачье чириканье. Веселый смех, и человеческий и кошачий, звенел над лужайкой. Хонор расслышала за спиной басовитый смешок одного из своих гостей.
Обернувшись, она увидела, что Бенджамин Мэйхью укоризненно качает головой.
– Это все из-за вас, знаете ли, – сказал он, кивком указав на клубок маленьких дьяволят, перекатывающийся по лужайкам Харрингтон-хауса, опустошая цветочные клумбы.
– В чем моя вина? В том, что я привезла котов?
– И в этом тоже. Но хуже всего – эти ваши летающие тарелочки, – прорычал Мэйхью. – Особенно в сочетании с девочками. Они заполонили всю планету. Теперь жизнь доброго грейсонца не будет стоить и цента, если ему вздумается прогуляться по Центральному парку Остин-сити, когда дети не заперты в школе.
– Все претензии к Нимицу. Он просто шалеет от этой игры.
– Ой ли? А кого же это я видел такого шумного, кто учил запускать эту вертушку и Рэйчел, и Джанет, и Терезу, и Хонор? По-моему, это было как раз перед тем, как вы вернулись на Мантикору. Припоминаю, это была какая-то женщина… рослая и с одной рукой. А в этом году она вернулась – ровно под Рождество – и подарила каждой из девочек собственную летающую тарелочку.
– Ума не приложу, кого вы имеете в виду, – с достоинством отозвалась Хонор. – Здесь какая-то ошибка: насколько мне помнится, на Грейсоне вообще нет высоких женщин.
– Никакой ошибки! Одну я знаю точно, и знаю, что она первейшая смутьянка и безобразница, которой не было со дня прибытия. От одного этого зрелища…
Протектор снова махнул в сторону лужайки. Две его старшие дочери с большим трудом загнали Того в угол – и все их старания привели лишь к тому, что под самым их носом Того аккуратно перепасовал тарелочку Фаррагуту.
– … многих наших консерваторов хватил бы апоплексический удар. Почему здесь нет лорда Мюллера! Став свидетелем столь наглого надругательства над святыми устоями, он бы наверняка удалился отсюда ногами вперед. Из гостей да прямиком в свежую могилу.
Гости рассмеялись.
– Бесстыжие вы люди, вам бы только хихикать, – фыркнул Бенджамин. – А вот мне как Протектору и сеньору ленного владения Мюллеров пришлось бы оплакивать его безвременную кончину. И возиться с завещанием. Вот жалость-то.
Последние слова уже мало походили на шутку, и кое-кто из гостей непроизвольно скривился. «В чем-то они правы», – подумала Хонор, посматривая через лужайку. На той стороне, в тени за легким столиком сидели жены Протектора, Элейн и Кэтрин. Старшая жена возилась с первым сыном Бенджамина, Бернардом Раулем, ставшим теперь наследником Меча вместо Майкла, брата Протектора (как говорили, к великому облегчению Майкла). Элейн читала вслух Хонор и Александре Мэйхью. Александра, будучи двадцати одного месяца отроду, спокойно лежала в колыбельке, слушая журчание маминого голоса, а вот семилетняя крестница Хонор Харрингтон явно предпочла бы не выслушивать всякие разности, а носиться по поляне вместе с бандой летающей тарелочки. Увы, излишняя прыть лишила ее этого удовольствия: на сломанную руку был наложен тугой лубок. Достижения медицины и юношеская способность к быстрому заживлению сделали переломы совсем не опасными, однако все консерваторы планеты пришли в ужас, узнав, что младшая дочь Меча сломала руку, пытаясь залезть на самое высокое дерево, какое нашлось в саду Дворца Протектора.
«Вот еще одно происшествие, которое запросто можно приписать моему дурному влиянию», – сухо подумала леди Харрингтон, вспоминая, как Мюллер, ни разу не высказавшись напрямик, исподволь пытался навести общество именно на эту мысль. Слегка нахмурившись, Хонор обернулась к Бенджамину: ее не покидало ощущение, будто с именем Мюллера в сознании Протектора связано нечто куда более мрачное и серьезное, чем обычное упрямство замшелого ретрограда. Но обсуждать эту тему, во всяком случае с ней, Бенджамин не желал. Почему – оставалось лишь гадать.
– Может, мы все тут и бесстыжие язычники, сэр, – сказала контр-адмирал Грейсонского космического флота Харриет Бенсон-Десуи, – но узнали планету достаточно хорошо, чтобы понимать: Мюллер не вправе говорить за весь народ.
Собравшиеся на террасе дружно закивали.
– Ни за весь, ни даже за большинство, – согласился Бенджамин. – Но, судя по результатам опросов, сторонников у него немало.
– Если ваша светлость позволит высказаться «неверному», я не стал бы придавать этим опросам столь уж большое значение, – вступил вице-адмирал Альфредо Ю, бывший хевенит, затем первый флаг-капитан Хонор Харрингтон, а ныне первый заместитель командующего гвардейским флотом Протектора. А фактически командующим, ибо формально эту должность занимала все та же леди Харрингтон, обремененная различными обязанностями сразу в двух мирах. Кроме того, должность эта оказалась важнее, чем предполагалось поначалу, ибо, кроме кораблей Елисейского флота Бенджамин и Уэсли Мэтьюс вознамерились передать Ю еще и эскадру супердредноутов: три уже проходили ходовые испытания, а два вот-вот должны были сойти со стапелей. Кроме того, верфи Звездного Королевства уже заканчивали подготовку на заказ для пополнения гвардии двух носителей ЛАК.
– Не знаю, Альфредо, – вздохнула коммодор Синтия Гонсальвес. – По всему выходит, что оппозиция серьезно настроена увеличить свое представительство в нижней палате. В новостях прошлой недели говорилось о двенадцати местах.
– Теперь толкуют уже о четырнадцати, – поправил капитан Уорнер Кэслет. – Но мне эти данные кажутся преувеличенными. Вся информация идет через недельные опросы Кантора, а его контора, как бы они там ни отбрехивались, куплена Мюллером с потрохами. Даже если они используют достоверные данные, их прогнозы по поводу успеха оппозиции как-то чересчур оптимистичны.
– И совершенно не сходятся с реальными цифрами, – фыркнула Сьюзен Филипс. – По-моему, кто-то хорошо платит за то, чтобы их циферки все время держались на нужном уровне. Но избирателей обрабатывают по полной программе. Не могу только сообразить, чего именно они добиваются: то ли воодушевить своих сторонников, то ли добиться разочарования противников – убедить наших вовсе не ходить на участки, чтобы отнять голоса у правительства.
– Кажется, вы, ребята, – задумчиво заметил Бенджамин, – чересчур пристально интересуетесь здешней внутренней политикой.
– Ваша светлость, – пожал плечами Ю, – многие из нас своими глазами видели, как в наших родных мирах правительства рушились или, наоборот, возносились к вершинам власти лишь потому, что лидеры долистов и Законодатели располагали прекрасно управляемой «избирательной машиной», поставлявшей им «честно отданные» голоса. Наш живой интерес к политическому процессу вполне понятен. Те, кто однажды уже потерял родину, решительно не хотят повторения этого опыта. Ну а уроженцы Народной Республики, испытавшие все прелести диктата власти на своей шкуре, готовы защищать подлинную свободу слова и свободные выборы, как никто другой.
– Мне жаль, что вы до сих пор не получили права голоса, – с искренней улыбкой сказал Бенджамин, – ибо именно на таком мировоззрении и зиждется свобода. А потому я с нетерпением жду того часа, когда все вы, а не только адмирал Ю, сможете участвовать в голосовании.
– Хэй! – напомнила Хонор, – у меня-то право голоса есть!
– Есть-то есть, – вздохнул Мэйхью, – но поскольку решительно всем известно, что «это моя ручная иномирянка» (а более предвзятые граждане утверждают, что это я ваш ручной Протектор), каждый заранее знает, что вы никогда не выступаете против моих реформ. Наши сторонники обычно соглашаются с тем, что вы говорите, но они и так наши сторонники. А приятели Мюллера или просто не станут слушать, или примутся выдергивать из контекста цитаты, которые льют воду на их фанатическую мельницу.
Он говорил легко и непринужденно, но в эмоциях ощущалось горькое послевкусие. Хонор нахмурила брови. Горечь была острой и усугубленной тем, что он не хотел обсуждать с ней ее причину.
– Вы и правда опасаетесь потерять голоса в Нижней палате? – тихо спросила она, и Протектор пожал плечами.
– Цифры не назову, но какие-то потери, несомненно, будут. А может, и посущественней, чем «какие-то» – если нынешние тенденции сохранятся.
– А вот я, сэр, в эти потери не верю, – заявил Ю и улыбнулся в ответ на вопросительный взгляд Протектора. – Публикуемые сейчас результаты опросов, ваша светлость, свидетельствуют не о радикальном сдвиге в общественном мнении, а о проведении оппозицией активной агитационной кампании. Хорошо оплаченной, потому что деньгами они швыряются просто без счета.
Неожиданно Хонор ощутила полыхнувшую от Мэйхью вспышку ярости. Направлена она была вовсе не на адмирала, к тому же Протектор погасил ее почти мгновенно, однако Хонор поняла, что сказанное Ю каким-то образом резонирует с темой, от обсуждения которой Бенджамин уклоняется. И еще: она припомнила очень похожее эхо эмоций своей матери, возникавшее, когда заводили речь о Мюллере.
Почувствовав за спиной присутствие Эндрю Лафолле, Хонор мысленно сделала пометку: если существует причина, по которой и ее мать, и Протектор стараются держать ее в отдалении от одной и той же темы, следует нажать на Эндрю: не может быть, чтоб он был не в курсе. Тем более что в чувствах Протектора угадывался мотив «ради ее же блага», словно он опасался, будто какая-то информация способна ей повредить.
– Надеюсь, вы правы, адмирал, – с невеселым видом ответил Бенджамин на замечание Ю. – Хочется верить, что даже карманы оппозиции не бездонны.
– Думаю, сэр, адмирал скорее всего прав. А уж Хари права несомненно, – подал голос бригадный генерал Анри Бенсон-Десуи, сидевший, как всегда, рядом с женой, обнимая ее за плечи. – Консерватизм обычно присущ людям, которым в случае изменения государственной системы грозят наиболее существенные материальные потери. Поскольку люди, которым есть что терять, наверняка располагают средствами, понятно, что они могут солидно финансировать политическое движение традиционалистов. Но всему есть предел. Я не верю, что Мюллер обладает неисчерпаемыми ресурсами, но даже если так, фальшивые результаты общественных опросов только вводят его сторонников в заблуждение. Чем ближе выборы, тем больше его сторонников неожиданно для себя выяснит, что они совсем не так сильны, как им казалось.
Хонор кивнула, скрывая улыбку: дефект речи, которым Анри и Харриет страдали на Аиде, бесследно исчез, стараниями сначала Фрица Монтойи, а потом Харрингтонской нейрологической клиники. Вернув четкость речи, оба пришли в восторг, но у Анри лечение, видимо, проходило труднее, и он в качестве компенсации сделался редкостным краснобаем. В Аду этот малый больше отмалчивался, а здесь, на Грейсоне, готов был разглагольствовать часами, и Хонор еще не успела привыкнуть к этой перемене.
Что ничуть не умаляло его правоты.
– Полагаю, Бенджамин, – сказала она, – Анри попал в точку. Может быть, сейчас Мюллер и радуется успехам своих агитаторов, но очень скоро начнет сказываться эффект операции «Лютик». Трудно паразитировать на их любимом тезисе, что «нелепо держать наш несравненный флот на поводке у некомпетентных иностранных Адмиралтейств», после того как Восьмой флот разнес Барнетт в пыль.
– Это как сказать, – невесело ухмыльнулся Бенджамин. – Не стыдно же этому человеку постоянно прославлять «наш несравненный флот», начисто игнорируя тот факт, что мы не могли бы создать и поддерживать его в боеспособном состоянии без технического и кадрового содействия Альянса. Или, – он обвел взглядом собравшихся, – кто-то из вас считает, что наш флот – детище одного лишь Грейсона?
Поскольку среди собравшихся на террасе офицеров уроженцами Грейсона были лишь Лафолле и Рас, замечательные солдаты, но не служащие флота, Хонор возражать не стала.
– Но, – заметила контр-адмирал Мерседес Брайэм, – метод игнорирования фактов срабатывает, лишь когда имеешь дело с зашоренными единомышленниками, а не с колеблющимися, которых необходимо убедить в своей правоте.
– Вот именно, – подтвердил Кэслет. – Истинные приверженцы Мюллера никуда не денутся, но ему нужны голоса колеблющихся, а заморочить головы им несравненно труднее.
– Право же, капитан Кэслет! – со смешком воскликнул Бенджамин. – Термин «истинные» мы приберегаем для масадских идиотов. А собственных нетерпимых, упрямых, невосприимчивых, зарывшихся носом в землю, цепляющихся за традиции доктринеров и ретроградов у нас принято именовать «консервативно мыслящими людьми».
– Прошу прощения, ваша светлость. Нам, иностранцам, трудно разобраться в некоторых нюансах чужой культуры.
– Не извиняйтесь, капитан. От помянутых нюансов у нас были бы рады избавиться очень многие, кроме разве что самых консервативных из «консервативно мыслящих людей».
– Если говорить серьезно, сэр, то ситуация создает возможность продвинуться в этом направлении, – заметил Анри. – Операция «Лютик» оказалась поразительно эффективной. Хевы были захвачены врасплох, да и мы сами, признаться, не надеялись на такой результат. Правда, нас тоже заранее не информировали.
– Вам, морпехам, вовсе незачем знать, что такое «Призрачный всадник». Что толку объяснять, все равно не поймете. Ваше дело – мордобой, а для этого ничего сложнее обыкновенной дубины не требуется. А вот нас, флотских офицеров, тщательно проинструктировали по поводу «Призрачного всадника», и мы прекрасно осведомлены о характеристиках новых ЛАКов.
– Ничего сложней дубины, говоришь? – проворчал Генри, задирая голову, чтобы посмотреть в глаза своей высокой жене. – Вот погоди, вернемся домой, и мы с нашей примитивной дубиной объясним, что мы думаем о непочтительном отношении к супругу.
– Вот как? – нежно улыбнулась Харриет. – В таком случае будь умницей, прежде чем мы уйдем, договорись с Протектором насчет приличного местечка, где тебя можно похоронить.
– Оставляя в стороне животрепещущую тему домашнего насилия, хочу заметить, что Анри прав, – вмешался Ю. – Не сочтите меня беззаветным оптимистом, излишняя самоуверенность к добру не ведет, однако новые ЛАКи и ракеты, скорее всего, позволят нам окончательно выиграть эту войну. Пожалуй, даже скорее, чем сейчас кажется. А после того, как это произойдет, Мюллер будет полным идиотом, если не перестанет твердить, будто, вступив в Альянс, Грейсон совершил серьезную ошибку.
– Может быть, – согласился Мэйхью. – Но часть моей работы заключается как раз в том, чтобы анализировать то, что произойдет после предполагаемой победы. Совершенно очевидно, что многие грейсонцы согласились с планами реформ не из любви к реформам как таковым, а признавая необходимость сплотиться против общего врага, которого в одиночку не одолеть. Что-то могло им не нравиться, но людям достало ума не раскачивать лодку во время бури. Вопрос в том, что станет с их поддержкой, когда буря закончится?
Тарелочка неслась прямо к Джанет. Пальцы девочки уже почти коснулись диска, но тут прямо перед ней взвилось в воздух кремово-серое пятно, и Того, перехвативший тарелочку в самый последний миг, с победным кличем пустился наутек, преследуемый шестью детьми (двумя девочками и четырьмя древесными котятами) и тремя взрослыми котами. Восторженный человеческий визг и веселое кошачье чириканье. Веселый смех, и человеческий и кошачий, звенел над лужайкой. Хонор расслышала за спиной басовитый смешок одного из своих гостей.
Обернувшись, она увидела, что Бенджамин Мэйхью укоризненно качает головой.
– Это все из-за вас, знаете ли, – сказал он, кивком указав на клубок маленьких дьяволят, перекатывающийся по лужайкам Харрингтон-хауса, опустошая цветочные клумбы.
– В чем моя вина? В том, что я привезла котов?
– И в этом тоже. Но хуже всего – эти ваши летающие тарелочки, – прорычал Мэйхью. – Особенно в сочетании с девочками. Они заполонили всю планету. Теперь жизнь доброго грейсонца не будет стоить и цента, если ему вздумается прогуляться по Центральному парку Остин-сити, когда дети не заперты в школе.
– Все претензии к Нимицу. Он просто шалеет от этой игры.
– Ой ли? А кого же это я видел такого шумного, кто учил запускать эту вертушку и Рэйчел, и Джанет, и Терезу, и Хонор? По-моему, это было как раз перед тем, как вы вернулись на Мантикору. Припоминаю, это была какая-то женщина… рослая и с одной рукой. А в этом году она вернулась – ровно под Рождество – и подарила каждой из девочек собственную летающую тарелочку.
– Ума не приложу, кого вы имеете в виду, – с достоинством отозвалась Хонор. – Здесь какая-то ошибка: насколько мне помнится, на Грейсоне вообще нет высоких женщин.
– Никакой ошибки! Одну я знаю точно, и знаю, что она первейшая смутьянка и безобразница, которой не было со дня прибытия. От одного этого зрелища…
Протектор снова махнул в сторону лужайки. Две его старшие дочери с большим трудом загнали Того в угол – и все их старания привели лишь к тому, что под самым их носом Того аккуратно перепасовал тарелочку Фаррагуту.
– … многих наших консерваторов хватил бы апоплексический удар. Почему здесь нет лорда Мюллера! Став свидетелем столь наглого надругательства над святыми устоями, он бы наверняка удалился отсюда ногами вперед. Из гостей да прямиком в свежую могилу.
Гости рассмеялись.
– Бесстыжие вы люди, вам бы только хихикать, – фыркнул Бенджамин. – А вот мне как Протектору и сеньору ленного владения Мюллеров пришлось бы оплакивать его безвременную кончину. И возиться с завещанием. Вот жалость-то.
Последние слова уже мало походили на шутку, и кое-кто из гостей непроизвольно скривился. «В чем-то они правы», – подумала Хонор, посматривая через лужайку. На той стороне, в тени за легким столиком сидели жены Протектора, Элейн и Кэтрин. Старшая жена возилась с первым сыном Бенджамина, Бернардом Раулем, ставшим теперь наследником Меча вместо Майкла, брата Протектора (как говорили, к великому облегчению Майкла). Элейн читала вслух Хонор и Александре Мэйхью. Александра, будучи двадцати одного месяца отроду, спокойно лежала в колыбельке, слушая журчание маминого голоса, а вот семилетняя крестница Хонор Харрингтон явно предпочла бы не выслушивать всякие разности, а носиться по поляне вместе с бандой летающей тарелочки. Увы, излишняя прыть лишила ее этого удовольствия: на сломанную руку был наложен тугой лубок. Достижения медицины и юношеская способность к быстрому заживлению сделали переломы совсем не опасными, однако все консерваторы планеты пришли в ужас, узнав, что младшая дочь Меча сломала руку, пытаясь залезть на самое высокое дерево, какое нашлось в саду Дворца Протектора.
«Вот еще одно происшествие, которое запросто можно приписать моему дурному влиянию», – сухо подумала леди Харрингтон, вспоминая, как Мюллер, ни разу не высказавшись напрямик, исподволь пытался навести общество именно на эту мысль. Слегка нахмурившись, Хонор обернулась к Бенджамину: ее не покидало ощущение, будто с именем Мюллера в сознании Протектора связано нечто куда более мрачное и серьезное, чем обычное упрямство замшелого ретрограда. Но обсуждать эту тему, во всяком случае с ней, Бенджамин не желал. Почему – оставалось лишь гадать.
– Может, мы все тут и бесстыжие язычники, сэр, – сказала контр-адмирал Грейсонского космического флота Харриет Бенсон-Десуи, – но узнали планету достаточно хорошо, чтобы понимать: Мюллер не вправе говорить за весь народ.
Собравшиеся на террасе дружно закивали.
– Ни за весь, ни даже за большинство, – согласился Бенджамин. – Но, судя по результатам опросов, сторонников у него немало.
– Если ваша светлость позволит высказаться «неверному», я не стал бы придавать этим опросам столь уж большое значение, – вступил вице-адмирал Альфредо Ю, бывший хевенит, затем первый флаг-капитан Хонор Харрингтон, а ныне первый заместитель командующего гвардейским флотом Протектора. А фактически командующим, ибо формально эту должность занимала все та же леди Харрингтон, обремененная различными обязанностями сразу в двух мирах. Кроме того, должность эта оказалась важнее, чем предполагалось поначалу, ибо, кроме кораблей Елисейского флота Бенджамин и Уэсли Мэтьюс вознамерились передать Ю еще и эскадру супердредноутов: три уже проходили ходовые испытания, а два вот-вот должны были сойти со стапелей. Кроме того, верфи Звездного Королевства уже заканчивали подготовку на заказ для пополнения гвардии двух носителей ЛАК.
– Не знаю, Альфредо, – вздохнула коммодор Синтия Гонсальвес. – По всему выходит, что оппозиция серьезно настроена увеличить свое представительство в нижней палате. В новостях прошлой недели говорилось о двенадцати местах.
– Теперь толкуют уже о четырнадцати, – поправил капитан Уорнер Кэслет. – Но мне эти данные кажутся преувеличенными. Вся информация идет через недельные опросы Кантора, а его контора, как бы они там ни отбрехивались, куплена Мюллером с потрохами. Даже если они используют достоверные данные, их прогнозы по поводу успеха оппозиции как-то чересчур оптимистичны.
– И совершенно не сходятся с реальными цифрами, – фыркнула Сьюзен Филипс. – По-моему, кто-то хорошо платит за то, чтобы их циферки все время держались на нужном уровне. Но избирателей обрабатывают по полной программе. Не могу только сообразить, чего именно они добиваются: то ли воодушевить своих сторонников, то ли добиться разочарования противников – убедить наших вовсе не ходить на участки, чтобы отнять голоса у правительства.
– Кажется, вы, ребята, – задумчиво заметил Бенджамин, – чересчур пристально интересуетесь здешней внутренней политикой.
– Ваша светлость, – пожал плечами Ю, – многие из нас своими глазами видели, как в наших родных мирах правительства рушились или, наоборот, возносились к вершинам власти лишь потому, что лидеры долистов и Законодатели располагали прекрасно управляемой «избирательной машиной», поставлявшей им «честно отданные» голоса. Наш живой интерес к политическому процессу вполне понятен. Те, кто однажды уже потерял родину, решительно не хотят повторения этого опыта. Ну а уроженцы Народной Республики, испытавшие все прелести диктата власти на своей шкуре, готовы защищать подлинную свободу слова и свободные выборы, как никто другой.
– Мне жаль, что вы до сих пор не получили права голоса, – с искренней улыбкой сказал Бенджамин, – ибо именно на таком мировоззрении и зиждется свобода. А потому я с нетерпением жду того часа, когда все вы, а не только адмирал Ю, сможете участвовать в голосовании.
– Хэй! – напомнила Хонор, – у меня-то право голоса есть!
– Есть-то есть, – вздохнул Мэйхью, – но поскольку решительно всем известно, что «это моя ручная иномирянка» (а более предвзятые граждане утверждают, что это я ваш ручной Протектор), каждый заранее знает, что вы никогда не выступаете против моих реформ. Наши сторонники обычно соглашаются с тем, что вы говорите, но они и так наши сторонники. А приятели Мюллера или просто не станут слушать, или примутся выдергивать из контекста цитаты, которые льют воду на их фанатическую мельницу.
Он говорил легко и непринужденно, но в эмоциях ощущалось горькое послевкусие. Хонор нахмурила брови. Горечь была острой и усугубленной тем, что он не хотел обсуждать с ней ее причину.
– Вы и правда опасаетесь потерять голоса в Нижней палате? – тихо спросила она, и Протектор пожал плечами.
– Цифры не назову, но какие-то потери, несомненно, будут. А может, и посущественней, чем «какие-то» – если нынешние тенденции сохранятся.
– А вот я, сэр, в эти потери не верю, – заявил Ю и улыбнулся в ответ на вопросительный взгляд Протектора. – Публикуемые сейчас результаты опросов, ваша светлость, свидетельствуют не о радикальном сдвиге в общественном мнении, а о проведении оппозицией активной агитационной кампании. Хорошо оплаченной, потому что деньгами они швыряются просто без счета.
Неожиданно Хонор ощутила полыхнувшую от Мэйхью вспышку ярости. Направлена она была вовсе не на адмирала, к тому же Протектор погасил ее почти мгновенно, однако Хонор поняла, что сказанное Ю каким-то образом резонирует с темой, от обсуждения которой Бенджамин уклоняется. И еще: она припомнила очень похожее эхо эмоций своей матери, возникавшее, когда заводили речь о Мюллере.
Почувствовав за спиной присутствие Эндрю Лафолле, Хонор мысленно сделала пометку: если существует причина, по которой и ее мать, и Протектор стараются держать ее в отдалении от одной и той же темы, следует нажать на Эндрю: не может быть, чтоб он был не в курсе. Тем более что в чувствах Протектора угадывался мотив «ради ее же блага», словно он опасался, будто какая-то информация способна ей повредить.
– Надеюсь, вы правы, адмирал, – с невеселым видом ответил Бенджамин на замечание Ю. – Хочется верить, что даже карманы оппозиции не бездонны.
– Думаю, сэр, адмирал скорее всего прав. А уж Хари права несомненно, – подал голос бригадный генерал Анри Бенсон-Десуи, сидевший, как всегда, рядом с женой, обнимая ее за плечи. – Консерватизм обычно присущ людям, которым в случае изменения государственной системы грозят наиболее существенные материальные потери. Поскольку люди, которым есть что терять, наверняка располагают средствами, понятно, что они могут солидно финансировать политическое движение традиционалистов. Но всему есть предел. Я не верю, что Мюллер обладает неисчерпаемыми ресурсами, но даже если так, фальшивые результаты общественных опросов только вводят его сторонников в заблуждение. Чем ближе выборы, тем больше его сторонников неожиданно для себя выяснит, что они совсем не так сильны, как им казалось.
Хонор кивнула, скрывая улыбку: дефект речи, которым Анри и Харриет страдали на Аиде, бесследно исчез, стараниями сначала Фрица Монтойи, а потом Харрингтонской нейрологической клиники. Вернув четкость речи, оба пришли в восторг, но у Анри лечение, видимо, проходило труднее, и он в качестве компенсации сделался редкостным краснобаем. В Аду этот малый больше отмалчивался, а здесь, на Грейсоне, готов был разглагольствовать часами, и Хонор еще не успела привыкнуть к этой перемене.
Что ничуть не умаляло его правоты.
– Полагаю, Бенджамин, – сказала она, – Анри попал в точку. Может быть, сейчас Мюллер и радуется успехам своих агитаторов, но очень скоро начнет сказываться эффект операции «Лютик». Трудно паразитировать на их любимом тезисе, что «нелепо держать наш несравненный флот на поводке у некомпетентных иностранных Адмиралтейств», после того как Восьмой флот разнес Барнетт в пыль.
– Это как сказать, – невесело ухмыльнулся Бенджамин. – Не стыдно же этому человеку постоянно прославлять «наш несравненный флот», начисто игнорируя тот факт, что мы не могли бы создать и поддерживать его в боеспособном состоянии без технического и кадрового содействия Альянса. Или, – он обвел взглядом собравшихся, – кто-то из вас считает, что наш флот – детище одного лишь Грейсона?
Поскольку среди собравшихся на террасе офицеров уроженцами Грейсона были лишь Лафолле и Рас, замечательные солдаты, но не служащие флота, Хонор возражать не стала.
– Но, – заметила контр-адмирал Мерседес Брайэм, – метод игнорирования фактов срабатывает, лишь когда имеешь дело с зашоренными единомышленниками, а не с колеблющимися, которых необходимо убедить в своей правоте.
– Вот именно, – подтвердил Кэслет. – Истинные приверженцы Мюллера никуда не денутся, но ему нужны голоса колеблющихся, а заморочить головы им несравненно труднее.
– Право же, капитан Кэслет! – со смешком воскликнул Бенджамин. – Термин «истинные» мы приберегаем для масадских идиотов. А собственных нетерпимых, упрямых, невосприимчивых, зарывшихся носом в землю, цепляющихся за традиции доктринеров и ретроградов у нас принято именовать «консервативно мыслящими людьми».
– Прошу прощения, ваша светлость. Нам, иностранцам, трудно разобраться в некоторых нюансах чужой культуры.
– Не извиняйтесь, капитан. От помянутых нюансов у нас были бы рады избавиться очень многие, кроме разве что самых консервативных из «консервативно мыслящих людей».
– Если говорить серьезно, сэр, то ситуация создает возможность продвинуться в этом направлении, – заметил Анри. – Операция «Лютик» оказалась поразительно эффективной. Хевы были захвачены врасплох, да и мы сами, признаться, не надеялись на такой результат. Правда, нас тоже заранее не информировали.
– Вам, морпехам, вовсе незачем знать, что такое «Призрачный всадник». Что толку объяснять, все равно не поймете. Ваше дело – мордобой, а для этого ничего сложнее обыкновенной дубины не требуется. А вот нас, флотских офицеров, тщательно проинструктировали по поводу «Призрачного всадника», и мы прекрасно осведомлены о характеристиках новых ЛАКов.
– Ничего сложней дубины, говоришь? – проворчал Генри, задирая голову, чтобы посмотреть в глаза своей высокой жене. – Вот погоди, вернемся домой, и мы с нашей примитивной дубиной объясним, что мы думаем о непочтительном отношении к супругу.
– Вот как? – нежно улыбнулась Харриет. – В таком случае будь умницей, прежде чем мы уйдем, договорись с Протектором насчет приличного местечка, где тебя можно похоронить.
– Оставляя в стороне животрепещущую тему домашнего насилия, хочу заметить, что Анри прав, – вмешался Ю. – Не сочтите меня беззаветным оптимистом, излишняя самоуверенность к добру не ведет, однако новые ЛАКи и ракеты, скорее всего, позволят нам окончательно выиграть эту войну. Пожалуй, даже скорее, чем сейчас кажется. А после того, как это произойдет, Мюллер будет полным идиотом, если не перестанет твердить, будто, вступив в Альянс, Грейсон совершил серьезную ошибку.
– Может быть, – согласился Мэйхью. – Но часть моей работы заключается как раз в том, чтобы анализировать то, что произойдет после предполагаемой победы. Совершенно очевидно, что многие грейсонцы согласились с планами реформ не из любви к реформам как таковым, а признавая необходимость сплотиться против общего врага, которого в одиночку не одолеть. Что-то могло им не нравиться, но людям достало ума не раскачивать лодку во время бури. Вопрос в том, что станет с их поддержкой, когда буря закончится?