Страница:
– А что ты хотела? Ты во всем виновата сама. И теперь ты совершенно одна, – ответило мне отражение, и эта мысль не понравилась мне. Мной овладела ярость, неуправляемая и бессмысленная, направленная в никуда, ярость оттого, что я впервые в жизни просто не знала, что мне делать.
Нет, не впервые. Пожалуй, был у меня один случай, когда я вот так же бежала, не разбирая дороги, только лицо мое тогда было не каменным, а красным и мокрым. От слез. Но о том, первом, разе я уже давно забыла и не вспоминала о нем сто лет. Муки первой любви, вы что, смеетесь? У кого в жизни не бывало первой любви? У кого она не заканчивалась трагически? И только для того, чтобы освободить место для второй любви. А потом третьей, четвертой и даже пятой, если муж не очень ревнив. Мой муж ревнивым не был. У него имелось немало недостатков, из которых самым мучительным и непреодолимым был его алкоголизм. Но что-что, а ревнивым он никогда не был.
Мы были женаты почти десять лет, знакомы больше. Выпивал же он, только на моей памяти, лет пятнадцать, не меньше. Когда я выходила за него замуж, он уже имел с этим массу проблем. И многие наши общие знакомые хмурились и давились вопросом:
– Марго, зачем тебе это надо? Он, конечно, хороший парень, но ведь сопьется же!
– Без меня он пропадет совсем, – упрямо отвечала я. Хороший парень смотрел на меня глазами, полными безусловной, всепоглощающей, вечной, преданной и восторженной любви. Мне тогда еще не исполнилось и двадцати пяти, я была склонна романтизировать все. Даже пьянство. И потом, мне тогда казалось (и я это отчетливо помню), что я обязательно смогу его исцелить, спасти. Ради любви ко мне он сможет все! Просто человеку одиноко и, наверное, пережил он что-то такое… Мне нравилось, что меня так любят, с такой силой. И мне хотелось замуж. Замуж мне хотелось сильно, причем по нескольким причинам.
Во-первых, просто хотелось замуж. Все-таки возраст, то-се. У нас же принято выскакивать замуж раньше, чем ты вообще поняла, зачем тебе это нужно. Просто замуж, не именно за Кешку. Я бы с гораздо большим удовольствием вышла замуж за Диму, например. С Димой у меня (ха-ха!) была Большая Любовь, не та, первая, из-за которой я в слезах и т. п., но все же Большая и Сильная, и имей он ко мне честные намерения, я бы в Кешкину сторону даже и не посмотрела. Но потом, когда Дима неожиданно (молодость-молодость) перекинулся на мою соседку по общежитию Альбину, я – из чистого противоречия – пару раз подала надежду его лучшему другу и просто хорошему, в общем-то, парню Кеше.
Кто бы мог подумать, что все так интересно закрутится! Но официально заявляю, когда мы с Кешкой женились, Дима злился и исходил ядом ревности. Разве одно это не стоило замужества?
Во-вторых, мне совсем не хотелось после института возвращаться в свой родной Бердянск, где меня поджидали любимые родители, свежий воздух, теплое море и невыносимо тоскливая жизнь. Но оставаться в Москве с профессией «социолог», что в переводе на нормальный язык (особенно в те годы) означало «на фиг не нужный», было не с руки. А у Кешки была квартира, в которой можно было стать хозяйкой. Стало быть, в-третьих, как уже понятно, мне надо было закрепиться в столице.
И, в-четвертых, как это ни смешно, но в двадцать три года спасти кого-то от чего-то кажется ужасно заманчивым. И заслуживающим уважения. Это только потом ты понимаешь, что жить придется не с планами и мечтами, а с реальным живым человеком. Конкретно с Кешкой. Который в день свадьбы уснул в туалете. Просто расчувствовался, не рассчитал (с ним это вообще часто случалось), и вот результат: уснул прямо так, в смокинге и черной бабочке поверх изрядно заляпанной в процессе празднования белой рубашки.
Самым ужасным, как сейчас помню, было то, что именно Дима и вытаскивал Кешку из его сторожевой будки, где он предусмотрительно заперся от всех остальных гостей. Гости страдали и мучились от вполне определенных земных желаний. Туалет у нас был один. Чай, не баре. И на все вежливые стуки и просьбы Кешка мутно бормотал: «Сейчас, сейчас», а потом вообще скис и что-то тихо блеял.
– Так, народ, подвиньтесь! – скомандовал Дима, после чего он выломал замок, попробовал уговорить, но не уговорил своего лучшего друга оттуда выйти на своих ногах и вынес его, бесчувственного, на руках и торжественно водрузил на брачное ложе.
– Ну, как говорится, горько! – ехидно заметил он и оставил меня наедине с молодоженом. Именно тогда я поняла, что спасение утопающего будет не так уж романтично. И злая как черт, оставила утопающего утопать в своих вертолетах, а сама пожала плечами и отбыла праздновать и любоваться кольцом. Танец новобрачных я танцевала с Димой (как бы в благодарность за совершенный подвиг). Мы, кстати, потом еще некоторое время встречались. Мое замужество сильно распалило его почти увядшие чувства.
Интересный факт, но со временем я поняла, что замужество, на самом деле, совсем не мешает личной жизни. Наоборот, скорее даже помогает. Мужчины с такой готовностью идут на сближение с окольцованной женщиной, что поневоле начинаешь чувствовать себя королевой. Еще бы: кругом полно молодых да свободных, а ты, хоть и не старая, и вообще очень даже ничего, и одета со вкусом, но ведь другому отдана и будешь век ему… Ну, не будем о грустном. Классик писал о другом времени, а современный мир имеет совсем другие нравы.
– Эх, если бы ты не была замужем, я бы… ух! – часто говорили мне мужчины, которым удавалось добиться моей благосклонности. Это было непросто, но, положа руку на сердце, не так чтобы уж очень сложно. Рядом с Кешкой всегда было так тихо и холодно, что я бы просто окоченела, если бы не отогревалась время от времени в чьих-то теплых нежных руках. Думаю, что Кешка и сам это понимал и старательно ничего не замечал. Иногда то, как он умеет ничего не видеть и не понимать, возмущало даже меня.
– Неужели тебе не интересно, почему я пришла так поздно?
– Но ведь ты же предупредила, что задержишься.
– Но ведь я даже не сказала где! Где именно я задержусь и почему! А ты и не спрашивал.
– Что я, какой-то ревнивый дурак из Средневековья, что ли? Мы же современные люди, я понимаю, что всем нужна некоторая свобода.
– Да уж, свобода, – фыркала я, глядя, как он сидит около телевизора и молча потягивает пиво. Бесконечный поток пивных бутылок всех сортов и мастей. Удивляюсь только, как его многочисленные клиенты не жаловались на его состояние. Впрочем, нет, на работе он всегда держался. Имеется в виду не больше пары бутылок, да и те после обеда. А до обеда ни-ни.
Я уверена, что если бы Кешка все же нашел в себе силы бросить свой алкогольный марафон на длинные дистанции, мы бы вполне могли быть счастливы. Периодически (но не реже раза в год) меня охватывало такое жгучее отчаяние и понимание всей бессмысленности нашего брака, что я начинала метаться и страдать, как птица в клетке. И кричать, и бить посуду, и взывать к Кешкиному разуму. Я просила его бросить пить, привести в порядок нашу жизнь, в конце концов, завести детей. Завести детей не получалось. Непонятно, почему. Врачи клялись и божились, что все у нас хорошо. Просили подождать, не думать о плохом, а Кешка говорил, что для него это вообще не важно. Что он хотел только меня в полумраке и тишине нашей спальни. Он был неутомим, он мог неистово заниматься со мной сексом, но никакие силы не заставили бы его со мной поговорить. И уж, конечно, никакие силы не могли заставить его бросить свою любимую… бутылку. Зато он вполне смог бросить меня.
– Ничего-ничего, – сказала я себе. – Пусть теперь она помучается. Пусть теперь она его потаскает до кровати, пусть постаскивает с него носки.
Не помня себя и никак не контролируя своего маршрута, я все же оказалась перед дверью своей квартиры, дрожащей рукой нащупала в сумке ключи и отперла эту дверь. Темнота рассеялась не сразу, и хотя так было всегда, я вдруг испугалась, сама не знаю чего. Я подумала, что теперь мне всегда вот так придется входить в свой дом, точно зная, что меня там никто не ждет. И не то чтобы я была так уж рада, когда Кешка оказывался дома и сидел, пялился там в свой ящик. И все же сейчас мне почему-то стало страшно оттого, что этого теперь не случится больше НИКОГДА. Я бросила сумку в прихожей и сразу, не снимая туфель, протопала в кухню и набрала мобильный номер Милы Градовой, Кешкиной помощницы и заместительницы по разного рода вопросам. У меня к ней как раз есть вопросы.
– Мила, это правда? – с места в карьер начала я.
– Что правда? – ледяным голосом переспросила она. Мила никогда не любила меня, считала зазнайкой, высокомерной стервой. Отчасти она была права. Нет, она была полностью права. И плевать на нее, я тоже никогда ее не любила. Кстати, очень может быть, что она даже немного влюблена в Кешку, так она ему предана. Как бы там ни было, мы часто виделись на всяких там вечеринках, она любила делать вид, что дружна со мной. Это лишний раз подчеркивало ее якобы близость, почти родственность к нашей прекрасной семье. Мы даже курили вместе на лестнице, сплетничали. Теперь она не отвертится, все мне выложит.
– Что у Кешки роман с кем-то?
– Если у Иннокентия Александровича с кем-то роман, как ты выражаешься, я этого в любом случае не буду обсуждать, – патетично ответила она. Но я отметила, что голос у нее дрожит. И что ей есть что мне сказать. И сказать это ей очень хочется. Люди всегда любят поговорить именно о том, о чем говорить нельзя.
– А что, может быть, у него роман с тобой? – предположила я, а про себя язвительно подумала: «Нет, это вряд ли. Ты не в его вкусе». Он всегда проходил мимо коротеньких женственных особ с тяжелыми бедрами. Ему подавай что-то такое спортивное, порывистое, с длинными ногами, чуть мальчишеское, задорное. Иными словами, ему всегда хотелось только меня. Это была еще одна причина, почему я была почти уверена, что его новое увлечение – блажь и безумие. И что у него это обязательно пройдет.
– Как ты могла такое подумать! – возмутилась она, но от самого предположения о том, что это возможно (Кешкина страсть к ней, Милой Миле), воспарила и расцвела. Голос потеплел. – Да я, если хочешь знать, никогда в мыслях. Слушай, ты что, плачешь? Тебе плохо? Может, ты выпила?
– В общем-то, еще нет, но собираюсь. Скажи мне, с кем он, – настойчиво повторила я. – Ты ее знаешь?
– Я не понимаю, почему ты звонишь мне? – тихо прошипела в трубку она. – Если у тебя какие-то проблемы с мужем, ему и звони. Но если ты хочешь знать мое мнение, то это было неизбежно. Нельзя так обращаться с таким мужчиной!
– Много ты понимаешь, как надо обращаться с мужчинами. Много ты знаешь о Кешке! И мне плевать на твое мнение! – хотелось сказать мне, но я удержалась и заставила себя сказать:
– Просто так вышло. Я не думала, что все так получится. Я тоже переживаю, ведь я все-таки его жена и его люблю (вранье, вранье!).
– Он тоже тебя всегда так любил! И так страдал. Пожалуйста, не мучай ты его. Он так счастлив!
– С кем у него роман? – сжала зубы я. Терпения почти не оставалось. – Скажи мне, и я не буду тебе больше звонить. Пожалуйста, – я выдавила это с огромным трудом. Мне хотелось на нее наорать, еще лучше, схватить за волосы и бить о столешницу, пока она не перестанет пищать своим противным голоском. Но я сказала «пожалуйста» самым теплым и жалостливым тоном, на который только была способна. И старая сплетница Мила сломалась. Тем более у нее уже язык зачесался до дыр.
– Ее зовут Лера. Она… ну… просто менеджер. Их фирма закупала у нас экскаваторы для своей стройки.
– Давно? – тихо спросила я.
– Наверное, с полгода. Не понимаю, как ты могла допустить, чтобы он ушел. Он сказал, что ты его прогнала.
– Сколько ей лет? – перебила ее я. Совершенно случайно отметила, что намотала провод от домашнего телефона на палец так, что он посинел. Квартира у нас была съемная, и многие вещи в ней стояли с допотопных времен. И этот телефон, доисторический уродец с круглым циферблатом, который потрескивал, когда набирали цифры.
– Ну… я точно не знаю, – заколебалась Мила.
– Мила, сколько ей лет на вид? Она красива? У них это серьезно? – я старалась не упустить контакт. Второго разговора уже не будет, потому что уже через пять минут Мила пожалеет о том, что была столь откровенна со мной. Но пока ей хочется говорить…
– Она нашего возраста, – доверительно сообщила мне Мила, хотя мне был всего тридцатник с небольшим, а ей уже глубоко за сорок. Интересно у нее с математикой дело обстоит! И что я должна понять? Моей конкурентке сколько? Мне что, искать среднее арифметическое?
– А как она, ну вообще?
– В принципе, ничего особенного. Хотя… наряжается все время. Каждый день разные наряды. Вчера пришла в рубашке с каким-то галстуком. Может, это и стильно, но выглядит так, будто она просто надела мужскую рубашку с мужским галстуком.
– Значит, ничего особенного? – еще раз уточнила я. Хорошо бы, чтобы она была вообще замухрышкой. Стерва!
– Ну не то чтобы уж совсем. И еще, знаешь… я даже не знаю, как сказать, – заюлила Мила перед тем, как сказать что-то самое вкусное. Тот самый десерт, который она оставила на потом, чтобы не спеша развернуть бумажку, прошуршать фантиком, вдохнуть восхитительный запах сладкого шоколада и только потом запихнуть все это себе в рот.
– Ну что ты тянешь кота за одно место! Они что, уже вместе живут?
– Да, – просто и легко сказала она.
– Даже так, – ахнула я и почувствовала, что мне становится трудно дышать.
– Но дело не в этом.
– Не в этом?
– Ты понимаешь, – затараторила она, – когда он впервые пришел к нам с этой своей Лерой, я, честно говоря, даже растерялась. Она, конечно, не такая симпатичная, как ты, но вообще-то она просто вылитая твоя копия. Не с лица, конечно. Хотя тип лица у нее такой же. И она тоже блондинка, только крашеная, потому что брови-то не спрячешь. И красить не будешь раз в месяц, если, конечно, не хочешь остаться совсем без бровей. В общем, она стояла спиной, и я подумала, что просто у тебя новый деловой костюм. Отличный костюм, кстати.
– И что? – тихо прошептала я.
– Ну, я ей и говорю, мол, Ритуля, как тебе этот костюм идет. Так фигуру подчеркивает! А она повернулась, взяла Кешу под руку… то есть Иннокентия Александровича, и мне говорит: меня зовут Валерия. И таким, знаешь, холодом на меня полыхнуло – я чуть не кончилась прям там. Думала, все.
– Что все-то? – на каком-то автопилоте ухмыльнулась я.
– Ну, что с работы меня Кеша теперь уволит. С тех пор я с ней стараюсь лишний раз и не пересечься – боюсь, съест. Говорю тебе – он ее выбрал, потому что она на тебя похожа. Но ты же не скажешь Иннокентию Александровичу, что я тебе все рассказала? – заволновалась она. Я кое-как заверила ее в своей способности хранить тайну. В результате Мила выгрузила на меня дополнительно, в качестве бонуса, что Лера имеет сына десяти лет, еще по меньшей мере один брак за плечами и квартиру на Павелецкой, где и проживает сейчас мой разлюбезный Кешка. А также вышеупомянутая Лера, оказывается, имеет желание перейти из своей строительной конторы на работу к Кешке, чтобы (цитирую Милу) «он уж точно никуда не рыпнулся, а был на глазах цельный день». Но пока ей это сделать не удалось.
– Ну и отлично, – жизнерадостно подвела итог я, повесив трубку. – Пусть она теперь с ним помается. Еще будет просить, чтобы обратно забрали, но не дождется. Она еще не знает, что за подарок у меня увела. Гадюка!
И я подставила к кухонному шкафчику табурет, чтобы достать сверху свою заначку – маленькую бутылочку ирландского ликера. Сладкого и липкого, но ужасно вкусного. Я потягивала ликер, смотрела телевизор, не особо понимая, что я, собственно, смотрю, храбрилась и распаляла себя, уверяя, что прекрасно проживу и без Кешки, что все будет просто изумительно. И что я выйду замуж, да еще за какого-нибудь принца на белом коне, которых вокруг меня всегда было полно. Правда, они в основном были людьми женатыми, но это же счастью не помеха!
И только глубоко за полночь, выливая себе остатки белого вина, которое стояло в холодильнике исключительно для соусов, я подумала, что, в сущности, совершенно не представляю себе, каково это – жить без Кешки. Может, оно и здорово, но только я не помню – как? За почти десять-то лет, видать, подзабыла. И последние три с лишним месяца не в счет – это было что-то вроде каникул, а ведь все понимают, что каникулы тем и хороши, что кончаются когда-то.
3
Нет, не впервые. Пожалуй, был у меня один случай, когда я вот так же бежала, не разбирая дороги, только лицо мое тогда было не каменным, а красным и мокрым. От слез. Но о том, первом, разе я уже давно забыла и не вспоминала о нем сто лет. Муки первой любви, вы что, смеетесь? У кого в жизни не бывало первой любви? У кого она не заканчивалась трагически? И только для того, чтобы освободить место для второй любви. А потом третьей, четвертой и даже пятой, если муж не очень ревнив. Мой муж ревнивым не был. У него имелось немало недостатков, из которых самым мучительным и непреодолимым был его алкоголизм. Но что-что, а ревнивым он никогда не был.
Мы были женаты почти десять лет, знакомы больше. Выпивал же он, только на моей памяти, лет пятнадцать, не меньше. Когда я выходила за него замуж, он уже имел с этим массу проблем. И многие наши общие знакомые хмурились и давились вопросом:
– Марго, зачем тебе это надо? Он, конечно, хороший парень, но ведь сопьется же!
– Без меня он пропадет совсем, – упрямо отвечала я. Хороший парень смотрел на меня глазами, полными безусловной, всепоглощающей, вечной, преданной и восторженной любви. Мне тогда еще не исполнилось и двадцати пяти, я была склонна романтизировать все. Даже пьянство. И потом, мне тогда казалось (и я это отчетливо помню), что я обязательно смогу его исцелить, спасти. Ради любви ко мне он сможет все! Просто человеку одиноко и, наверное, пережил он что-то такое… Мне нравилось, что меня так любят, с такой силой. И мне хотелось замуж. Замуж мне хотелось сильно, причем по нескольким причинам.
Во-первых, просто хотелось замуж. Все-таки возраст, то-се. У нас же принято выскакивать замуж раньше, чем ты вообще поняла, зачем тебе это нужно. Просто замуж, не именно за Кешку. Я бы с гораздо большим удовольствием вышла замуж за Диму, например. С Димой у меня (ха-ха!) была Большая Любовь, не та, первая, из-за которой я в слезах и т. п., но все же Большая и Сильная, и имей он ко мне честные намерения, я бы в Кешкину сторону даже и не посмотрела. Но потом, когда Дима неожиданно (молодость-молодость) перекинулся на мою соседку по общежитию Альбину, я – из чистого противоречия – пару раз подала надежду его лучшему другу и просто хорошему, в общем-то, парню Кеше.
Кто бы мог подумать, что все так интересно закрутится! Но официально заявляю, когда мы с Кешкой женились, Дима злился и исходил ядом ревности. Разве одно это не стоило замужества?
Во-вторых, мне совсем не хотелось после института возвращаться в свой родной Бердянск, где меня поджидали любимые родители, свежий воздух, теплое море и невыносимо тоскливая жизнь. Но оставаться в Москве с профессией «социолог», что в переводе на нормальный язык (особенно в те годы) означало «на фиг не нужный», было не с руки. А у Кешки была квартира, в которой можно было стать хозяйкой. Стало быть, в-третьих, как уже понятно, мне надо было закрепиться в столице.
И, в-четвертых, как это ни смешно, но в двадцать три года спасти кого-то от чего-то кажется ужасно заманчивым. И заслуживающим уважения. Это только потом ты понимаешь, что жить придется не с планами и мечтами, а с реальным живым человеком. Конкретно с Кешкой. Который в день свадьбы уснул в туалете. Просто расчувствовался, не рассчитал (с ним это вообще часто случалось), и вот результат: уснул прямо так, в смокинге и черной бабочке поверх изрядно заляпанной в процессе празднования белой рубашки.
Самым ужасным, как сейчас помню, было то, что именно Дима и вытаскивал Кешку из его сторожевой будки, где он предусмотрительно заперся от всех остальных гостей. Гости страдали и мучились от вполне определенных земных желаний. Туалет у нас был один. Чай, не баре. И на все вежливые стуки и просьбы Кешка мутно бормотал: «Сейчас, сейчас», а потом вообще скис и что-то тихо блеял.
– Так, народ, подвиньтесь! – скомандовал Дима, после чего он выломал замок, попробовал уговорить, но не уговорил своего лучшего друга оттуда выйти на своих ногах и вынес его, бесчувственного, на руках и торжественно водрузил на брачное ложе.
– Ну, как говорится, горько! – ехидно заметил он и оставил меня наедине с молодоженом. Именно тогда я поняла, что спасение утопающего будет не так уж романтично. И злая как черт, оставила утопающего утопать в своих вертолетах, а сама пожала плечами и отбыла праздновать и любоваться кольцом. Танец новобрачных я танцевала с Димой (как бы в благодарность за совершенный подвиг). Мы, кстати, потом еще некоторое время встречались. Мое замужество сильно распалило его почти увядшие чувства.
Интересный факт, но со временем я поняла, что замужество, на самом деле, совсем не мешает личной жизни. Наоборот, скорее даже помогает. Мужчины с такой готовностью идут на сближение с окольцованной женщиной, что поневоле начинаешь чувствовать себя королевой. Еще бы: кругом полно молодых да свободных, а ты, хоть и не старая, и вообще очень даже ничего, и одета со вкусом, но ведь другому отдана и будешь век ему… Ну, не будем о грустном. Классик писал о другом времени, а современный мир имеет совсем другие нравы.
– Эх, если бы ты не была замужем, я бы… ух! – часто говорили мне мужчины, которым удавалось добиться моей благосклонности. Это было непросто, но, положа руку на сердце, не так чтобы уж очень сложно. Рядом с Кешкой всегда было так тихо и холодно, что я бы просто окоченела, если бы не отогревалась время от времени в чьих-то теплых нежных руках. Думаю, что Кешка и сам это понимал и старательно ничего не замечал. Иногда то, как он умеет ничего не видеть и не понимать, возмущало даже меня.
– Неужели тебе не интересно, почему я пришла так поздно?
– Но ведь ты же предупредила, что задержишься.
– Но ведь я даже не сказала где! Где именно я задержусь и почему! А ты и не спрашивал.
– Что я, какой-то ревнивый дурак из Средневековья, что ли? Мы же современные люди, я понимаю, что всем нужна некоторая свобода.
– Да уж, свобода, – фыркала я, глядя, как он сидит около телевизора и молча потягивает пиво. Бесконечный поток пивных бутылок всех сортов и мастей. Удивляюсь только, как его многочисленные клиенты не жаловались на его состояние. Впрочем, нет, на работе он всегда держался. Имеется в виду не больше пары бутылок, да и те после обеда. А до обеда ни-ни.
Я уверена, что если бы Кешка все же нашел в себе силы бросить свой алкогольный марафон на длинные дистанции, мы бы вполне могли быть счастливы. Периодически (но не реже раза в год) меня охватывало такое жгучее отчаяние и понимание всей бессмысленности нашего брака, что я начинала метаться и страдать, как птица в клетке. И кричать, и бить посуду, и взывать к Кешкиному разуму. Я просила его бросить пить, привести в порядок нашу жизнь, в конце концов, завести детей. Завести детей не получалось. Непонятно, почему. Врачи клялись и божились, что все у нас хорошо. Просили подождать, не думать о плохом, а Кешка говорил, что для него это вообще не важно. Что он хотел только меня в полумраке и тишине нашей спальни. Он был неутомим, он мог неистово заниматься со мной сексом, но никакие силы не заставили бы его со мной поговорить. И уж, конечно, никакие силы не могли заставить его бросить свою любимую… бутылку. Зато он вполне смог бросить меня.
– Ничего-ничего, – сказала я себе. – Пусть теперь она помучается. Пусть теперь она его потаскает до кровати, пусть постаскивает с него носки.
Не помня себя и никак не контролируя своего маршрута, я все же оказалась перед дверью своей квартиры, дрожащей рукой нащупала в сумке ключи и отперла эту дверь. Темнота рассеялась не сразу, и хотя так было всегда, я вдруг испугалась, сама не знаю чего. Я подумала, что теперь мне всегда вот так придется входить в свой дом, точно зная, что меня там никто не ждет. И не то чтобы я была так уж рада, когда Кешка оказывался дома и сидел, пялился там в свой ящик. И все же сейчас мне почему-то стало страшно оттого, что этого теперь не случится больше НИКОГДА. Я бросила сумку в прихожей и сразу, не снимая туфель, протопала в кухню и набрала мобильный номер Милы Градовой, Кешкиной помощницы и заместительницы по разного рода вопросам. У меня к ней как раз есть вопросы.
– Мила, это правда? – с места в карьер начала я.
– Что правда? – ледяным голосом переспросила она. Мила никогда не любила меня, считала зазнайкой, высокомерной стервой. Отчасти она была права. Нет, она была полностью права. И плевать на нее, я тоже никогда ее не любила. Кстати, очень может быть, что она даже немного влюблена в Кешку, так она ему предана. Как бы там ни было, мы часто виделись на всяких там вечеринках, она любила делать вид, что дружна со мной. Это лишний раз подчеркивало ее якобы близость, почти родственность к нашей прекрасной семье. Мы даже курили вместе на лестнице, сплетничали. Теперь она не отвертится, все мне выложит.
– Что у Кешки роман с кем-то?
– Если у Иннокентия Александровича с кем-то роман, как ты выражаешься, я этого в любом случае не буду обсуждать, – патетично ответила она. Но я отметила, что голос у нее дрожит. И что ей есть что мне сказать. И сказать это ей очень хочется. Люди всегда любят поговорить именно о том, о чем говорить нельзя.
– А что, может быть, у него роман с тобой? – предположила я, а про себя язвительно подумала: «Нет, это вряд ли. Ты не в его вкусе». Он всегда проходил мимо коротеньких женственных особ с тяжелыми бедрами. Ему подавай что-то такое спортивное, порывистое, с длинными ногами, чуть мальчишеское, задорное. Иными словами, ему всегда хотелось только меня. Это была еще одна причина, почему я была почти уверена, что его новое увлечение – блажь и безумие. И что у него это обязательно пройдет.
– Как ты могла такое подумать! – возмутилась она, но от самого предположения о том, что это возможно (Кешкина страсть к ней, Милой Миле), воспарила и расцвела. Голос потеплел. – Да я, если хочешь знать, никогда в мыслях. Слушай, ты что, плачешь? Тебе плохо? Может, ты выпила?
– В общем-то, еще нет, но собираюсь. Скажи мне, с кем он, – настойчиво повторила я. – Ты ее знаешь?
– Я не понимаю, почему ты звонишь мне? – тихо прошипела в трубку она. – Если у тебя какие-то проблемы с мужем, ему и звони. Но если ты хочешь знать мое мнение, то это было неизбежно. Нельзя так обращаться с таким мужчиной!
– Много ты понимаешь, как надо обращаться с мужчинами. Много ты знаешь о Кешке! И мне плевать на твое мнение! – хотелось сказать мне, но я удержалась и заставила себя сказать:
– Просто так вышло. Я не думала, что все так получится. Я тоже переживаю, ведь я все-таки его жена и его люблю (вранье, вранье!).
– Он тоже тебя всегда так любил! И так страдал. Пожалуйста, не мучай ты его. Он так счастлив!
– С кем у него роман? – сжала зубы я. Терпения почти не оставалось. – Скажи мне, и я не буду тебе больше звонить. Пожалуйста, – я выдавила это с огромным трудом. Мне хотелось на нее наорать, еще лучше, схватить за волосы и бить о столешницу, пока она не перестанет пищать своим противным голоском. Но я сказала «пожалуйста» самым теплым и жалостливым тоном, на который только была способна. И старая сплетница Мила сломалась. Тем более у нее уже язык зачесался до дыр.
– Ее зовут Лера. Она… ну… просто менеджер. Их фирма закупала у нас экскаваторы для своей стройки.
– Давно? – тихо спросила я.
– Наверное, с полгода. Не понимаю, как ты могла допустить, чтобы он ушел. Он сказал, что ты его прогнала.
– Сколько ей лет? – перебила ее я. Совершенно случайно отметила, что намотала провод от домашнего телефона на палец так, что он посинел. Квартира у нас была съемная, и многие вещи в ней стояли с допотопных времен. И этот телефон, доисторический уродец с круглым циферблатом, который потрескивал, когда набирали цифры.
– Ну… я точно не знаю, – заколебалась Мила.
– Мила, сколько ей лет на вид? Она красива? У них это серьезно? – я старалась не упустить контакт. Второго разговора уже не будет, потому что уже через пять минут Мила пожалеет о том, что была столь откровенна со мной. Но пока ей хочется говорить…
– Она нашего возраста, – доверительно сообщила мне Мила, хотя мне был всего тридцатник с небольшим, а ей уже глубоко за сорок. Интересно у нее с математикой дело обстоит! И что я должна понять? Моей конкурентке сколько? Мне что, искать среднее арифметическое?
– А как она, ну вообще?
– В принципе, ничего особенного. Хотя… наряжается все время. Каждый день разные наряды. Вчера пришла в рубашке с каким-то галстуком. Может, это и стильно, но выглядит так, будто она просто надела мужскую рубашку с мужским галстуком.
– Значит, ничего особенного? – еще раз уточнила я. Хорошо бы, чтобы она была вообще замухрышкой. Стерва!
– Ну не то чтобы уж совсем. И еще, знаешь… я даже не знаю, как сказать, – заюлила Мила перед тем, как сказать что-то самое вкусное. Тот самый десерт, который она оставила на потом, чтобы не спеша развернуть бумажку, прошуршать фантиком, вдохнуть восхитительный запах сладкого шоколада и только потом запихнуть все это себе в рот.
– Ну что ты тянешь кота за одно место! Они что, уже вместе живут?
– Да, – просто и легко сказала она.
– Даже так, – ахнула я и почувствовала, что мне становится трудно дышать.
– Но дело не в этом.
– Не в этом?
– Ты понимаешь, – затараторила она, – когда он впервые пришел к нам с этой своей Лерой, я, честно говоря, даже растерялась. Она, конечно, не такая симпатичная, как ты, но вообще-то она просто вылитая твоя копия. Не с лица, конечно. Хотя тип лица у нее такой же. И она тоже блондинка, только крашеная, потому что брови-то не спрячешь. И красить не будешь раз в месяц, если, конечно, не хочешь остаться совсем без бровей. В общем, она стояла спиной, и я подумала, что просто у тебя новый деловой костюм. Отличный костюм, кстати.
– И что? – тихо прошептала я.
– Ну, я ей и говорю, мол, Ритуля, как тебе этот костюм идет. Так фигуру подчеркивает! А она повернулась, взяла Кешу под руку… то есть Иннокентия Александровича, и мне говорит: меня зовут Валерия. И таким, знаешь, холодом на меня полыхнуло – я чуть не кончилась прям там. Думала, все.
– Что все-то? – на каком-то автопилоте ухмыльнулась я.
– Ну, что с работы меня Кеша теперь уволит. С тех пор я с ней стараюсь лишний раз и не пересечься – боюсь, съест. Говорю тебе – он ее выбрал, потому что она на тебя похожа. Но ты же не скажешь Иннокентию Александровичу, что я тебе все рассказала? – заволновалась она. Я кое-как заверила ее в своей способности хранить тайну. В результате Мила выгрузила на меня дополнительно, в качестве бонуса, что Лера имеет сына десяти лет, еще по меньшей мере один брак за плечами и квартиру на Павелецкой, где и проживает сейчас мой разлюбезный Кешка. А также вышеупомянутая Лера, оказывается, имеет желание перейти из своей строительной конторы на работу к Кешке, чтобы (цитирую Милу) «он уж точно никуда не рыпнулся, а был на глазах цельный день». Но пока ей это сделать не удалось.
– Ну и отлично, – жизнерадостно подвела итог я, повесив трубку. – Пусть она теперь с ним помается. Еще будет просить, чтобы обратно забрали, но не дождется. Она еще не знает, что за подарок у меня увела. Гадюка!
И я подставила к кухонному шкафчику табурет, чтобы достать сверху свою заначку – маленькую бутылочку ирландского ликера. Сладкого и липкого, но ужасно вкусного. Я потягивала ликер, смотрела телевизор, не особо понимая, что я, собственно, смотрю, храбрилась и распаляла себя, уверяя, что прекрасно проживу и без Кешки, что все будет просто изумительно. И что я выйду замуж, да еще за какого-нибудь принца на белом коне, которых вокруг меня всегда было полно. Правда, они в основном были людьми женатыми, но это же счастью не помеха!
И только глубоко за полночь, выливая себе остатки белого вина, которое стояло в холодильнике исключительно для соусов, я подумала, что, в сущности, совершенно не представляю себе, каково это – жить без Кешки. Может, оно и здорово, но только я не помню – как? За почти десять-то лет, видать, подзабыла. И последние три с лишним месяца не в счет – это было что-то вроде каникул, а ведь все понимают, что каникулы тем и хороши, что кончаются когда-то.
3
«Если голова болит – значит, она есть»
В жизни всегда есть место пофигизму. И если ты умеешь идти по жизни смеясь, то ничто и никто не сможет сбить тебя с этой удобной колеи. Говорят, когда разбивается сердце, самое тяжелое – это пережить первые недели. Время лечит, и надо сделать так, чтобы оно обязательно прошло.
Мне было совершенно легко. Я бы даже сказала, что мне вообще все было по фигу. По большому-большому барабану, в который стучал мерзкий ребенок-подросток моих соседей сверху. Он думал, что так проложит себе будущее в счастливом мире рок-звезд, полном женщин, наркотиков и беспредела. Но пока он только пробивал дыру в головах жителей нашего подъезда. В девятиэтажках звукоизоляция далека от совершенства. Так вот, я отвлеклась.
Не знаю почему, но я встала на следующее утро, выкинула в мусорный бак пустые бутылки и сказала себе: тебе, моя милая, абсолютно наплевать. Ты была с ним несчастлива, ты достойна большего. Тебе вообще повезло, что ты выбралась из этой трясины, куда тебя засасывало в течение десяти лет. Живи спокойной жизнью, и все будет хорошо. Сказала я себе и так и сделала. Я жила своей спокойной и безмятежной жизнью, старательно подчеркивая на каждом углу, что мне АБСОЛЮТНО НАПЛЕВАТЬ.
В бухгалтерии, где я неторопливо трудилась, методично перекладывая стопки бумаг с места на место, все просто поражались моему стоическому спокойствию и готовности двигаться вперед.
– А как же деньги? – сразу же спросили меня девчонки из нашего маленького, но дружного коллектива. Вопрос был задан неслучайно, ибо фирма, для которой мы трудились, не покладая калькуляторов, платила нам зарплату из категории «на шпильки». Подразумевалось, что они набирают в отдел замужних дам, чтобы поменьше платить, а замужние дамы работают в строгом соответствии с получаемыми доходами. Наш главбух Раиса Львовна (доброго ей здоровьичка) любила приговаривать, что при той зарплате, что нам тут платят, мы не только можем совершенно не работать, но даже и немножечко вредить. Так вот, про деньги. Вопрос не застал меня врасплох.
– Во-первых, я взрослая, самостоятельная женщина, – гордо заметила я, – и сама могу отвечать за себя.
– Да что ты! – с уважением кивнул коллектив, скрестив на всякий случай за спиной пальцы, чтобы и с ними не произошла эта напасть – отвечать за себя.
– Во-вторых, – обвела я их взглядом, – мир не без добрых мужчин.
– Это-то понятно, – выдохнули они, а я быстро добавила:
– И потом, у него же это не может быть серьезно. Перебесится.
– Детей вам надо было завести. Он бы точно никуда не спрыгнул, – посочувствовала мне Раиса Львовна, взгромоздив свое объемное тело на мой хлипкий стол. В общем, меня все жалели и проявляли женскую солидарность. Все словно по команде перестали вспоминать, что это не он меня, а я его оставила прошлым маем, полная тоски и нетерпения. Это мне стало в очередной раз невыносимо жить под одним небом с ним, пусть даже он и десять раз клад. Это я лежала в объятиях другого, надеясь, что на этот раз я все-таки вырвалась из капкана моего счастливого со всех сторон брака, в котором наша нелюбовь и его пьянство были не больше чем мелкая рябь на воде во время штиля. И получается, что я все-таки добилась своего. Передо мной лежат все дороги и открываются все двери. Я свободная женщина – разве это не чудо?! Конечно, чудо! Так, значит, надо постараться полностью забыть и тот разговор в кафе, где все-таки именно Он бросает меня, и то, что я вообще в то кафе пошла, полная безысходной готовности снова с ним сойтись. И я забыла все, я предпочла думать, что, слава богу, наконец-то я смогу жить счастливо. Без Кешки, без него.
С первой серьезной проблемой я столкнулась примерно месяца через два, примерно в конце октября. Тепло корчилось в мучительной агонии, разметаемое всеми ветрами, становилось понятно, что дальше будет ноябрь, а вместе с ним бесснежные холода и дожди, и снова московский мир станет окончательно серым. Я сидела у себя на работе, делала платежки и болтала по телефону со своей стародавней подружкой Анькой Виноградовой. До дня рождения ее мужа оставалось буквально пара недель, и я уже совсем было приготовилась услышать что-то вроде: «На день рожденья-то приедешь?» или как вариант: «Слушай, Виноградову подарок не покупай, мы ему собираем на магнитолу». Как вдруг услышала нечто неожиданное.
– Маргориточка, я прямо-таки в страшном затруднении. Муж тоже очень переживает, но ты пойми правильно. Мы потом соберемся и отметим. Посидим втроем, можно вообще в ресторан выбраться. Как ты считаешь?
– Ты о чем? – растерялась я. – Вы решили отмечать в ресторане? Круто по временам кризиса, не считаешь?
– Мы отмечаем на даче, – замороженным голосом возразила она. – Но ты же понимаешь, что Виноградов просто не мог не пригласить Кешку. Он же с Кешкой каждую неделю в бане и все такое. И потом, это же не мой день рождения, а его…
– Ты хочешь сказать, что там будет Кешка? – нахмурилась я. – И я должна буду с ним любезничать? В конце концов, он завел себе какую-то фифу, нет, это невозможно. А вдруг он придет с ней? Нет, я не готова.
– Вот и мы так решили, – с облегчением выдохнула Анька. – Зачем тебя травмировать? Лучше потом отдельно встретимся, посидим…
– Так ты звонишь, чтобы сказать, что я не приглашена? – вдруг дошло до меня. – То есть он с этой… дрянью приглашен, а я – нет?
– Понимаешь, мне очень неудобно это говорить, но… Виноградов считает, что ты… что вы с Кешкой только портили друг другу жизнь. Он уверен, что Лера – это хороший шанс для Кеши, – аккуратно добавила она. Но я уже ее не слушала. Я была потрясена тем, что через пару недель на вечеринке наших старинных друзей, с которыми мы дружили много лет, за столом снова будет тихо напиваться хороший, в общем-то, парень Кешка, но вытаскивать его буду уже не я, а некая Лера. И что мои друзья в целом этот процесс смены пажеского караула одобряют и всецело поддерживают.
– А ничего, что ты – моя старинная подруга?
– Но это же его день, – жалобно повторила Аня. Я сжала зубы и поинтересовалась:
– То есть, когда будет день рождения у тебя, ты не пригласишь Кешку, а пригласишь меня?
– Ну… Марго, как это все сложно, – всхлипнула она. – Зачем ты вообще его отпустила? Он же тебя так любил!
Через некоторое время процесс разделения друзей на твоих, моих и наших пошел еще интенсивнее. Наших, то есть тех, кто оказался бы готовым поддерживать отношения с обеими сторонами баррикады, не оказалось совсем. Каждому пришлось делать выбор, и этот выбор, как правило, оказывался не в мою пользу. Я просто поражалась, как многого я не знала о людях, с которыми дружила много лет. Которые улыбались мне, которые говорили о том, как Кешке со мной повезло и какая у него шикарная жена. Друзья, многие из которых восхищались мной настолько, что не постеснялись переспать со мной, несмотря на их чудесную дружбу с Кешкой. Мне так и хотелось спросить Виноградова:
– Если ты так жалел Кешку, так сочувствовал ему по-мужски из-за того, что у него такая неверная жена, что ж сам-то в свое время жарко обнимал меня, срывая с меня одежду, и вытворял такое, от чего бы твоя Аня, которая сидела дома с первым ребенком, упала бы в обморок?
– Извини, Марго, но Виноградов считает, что ты сама во всем виновата. Не надо было Кеше изменять, – однажды набралась решимости и выпалила мне в трубку Аня, а я промолчала. Я просто уже отказывалась что-либо понимать. Все они спокойно закрывали глаза на все то, что делалось тихо, тайком. Даже если я занималась тем самым с ними же. И все они теперь не без удовольствия клеймили меня позором в своих кругах, видимо, за то, что я имела наглость произнести что-то вслух. Теперь все и каждый припоминали мне мою Большую Любовь. Я ведь ушла от Кешки, потому что думала, что влюбилась. Вот любви-то у нас как раз и не прощают.
Как будто Мамай прошелся по нашему кругу, и оказалось, что моих-то друзей, собственно, кот наплакал. Причем разделение произошло презабавнейшее: ему, Кешке, достались самые старинные, самые семейные наши друзья, с которыми мы постоянно праздновали разнообразные даты, угощали друг друга шашлыками, даже организовывали совместные туры в Турцию и Европу. Мне же остался в основном новодел: подружки с работы, подружки с форумов и еще подружки из моего родного Бердянска, с которыми я иногда поддерживала связь. Причем парадокс – все, кто достался мне, были практически поголовно не замужем. Все, с кем теперь дружил Кешка, были женаты.
Иными словами, вся мужская половина наших общих друзей приняла сторону Кешки, осудив мои реальные и мнимые грехи и захлопнув передо мной двери. Стоило ли говорить, что Анькиного приглашения на ее день рождения я так и не дождалась, эта тема была тактично обойдена молчанием, а со временем наши созвоны становились все более редкими и короткими. Анька старательно делала вид, что рада меня слышать, но сама, поневоле или сознательно, все больше склонялась к мнению своего мужа, что я мерзавка и всю жизнь Кешке испортила, слава богу, что он меня все-таки бросил. Ай, молодца!
Мне было совершенно легко. Я бы даже сказала, что мне вообще все было по фигу. По большому-большому барабану, в который стучал мерзкий ребенок-подросток моих соседей сверху. Он думал, что так проложит себе будущее в счастливом мире рок-звезд, полном женщин, наркотиков и беспредела. Но пока он только пробивал дыру в головах жителей нашего подъезда. В девятиэтажках звукоизоляция далека от совершенства. Так вот, я отвлеклась.
Не знаю почему, но я встала на следующее утро, выкинула в мусорный бак пустые бутылки и сказала себе: тебе, моя милая, абсолютно наплевать. Ты была с ним несчастлива, ты достойна большего. Тебе вообще повезло, что ты выбралась из этой трясины, куда тебя засасывало в течение десяти лет. Живи спокойной жизнью, и все будет хорошо. Сказала я себе и так и сделала. Я жила своей спокойной и безмятежной жизнью, старательно подчеркивая на каждом углу, что мне АБСОЛЮТНО НАПЛЕВАТЬ.
В бухгалтерии, где я неторопливо трудилась, методично перекладывая стопки бумаг с места на место, все просто поражались моему стоическому спокойствию и готовности двигаться вперед.
– А как же деньги? – сразу же спросили меня девчонки из нашего маленького, но дружного коллектива. Вопрос был задан неслучайно, ибо фирма, для которой мы трудились, не покладая калькуляторов, платила нам зарплату из категории «на шпильки». Подразумевалось, что они набирают в отдел замужних дам, чтобы поменьше платить, а замужние дамы работают в строгом соответствии с получаемыми доходами. Наш главбух Раиса Львовна (доброго ей здоровьичка) любила приговаривать, что при той зарплате, что нам тут платят, мы не только можем совершенно не работать, но даже и немножечко вредить. Так вот, про деньги. Вопрос не застал меня врасплох.
– Во-первых, я взрослая, самостоятельная женщина, – гордо заметила я, – и сама могу отвечать за себя.
– Да что ты! – с уважением кивнул коллектив, скрестив на всякий случай за спиной пальцы, чтобы и с ними не произошла эта напасть – отвечать за себя.
– Во-вторых, – обвела я их взглядом, – мир не без добрых мужчин.
– Это-то понятно, – выдохнули они, а я быстро добавила:
– И потом, у него же это не может быть серьезно. Перебесится.
– Детей вам надо было завести. Он бы точно никуда не спрыгнул, – посочувствовала мне Раиса Львовна, взгромоздив свое объемное тело на мой хлипкий стол. В общем, меня все жалели и проявляли женскую солидарность. Все словно по команде перестали вспоминать, что это не он меня, а я его оставила прошлым маем, полная тоски и нетерпения. Это мне стало в очередной раз невыносимо жить под одним небом с ним, пусть даже он и десять раз клад. Это я лежала в объятиях другого, надеясь, что на этот раз я все-таки вырвалась из капкана моего счастливого со всех сторон брака, в котором наша нелюбовь и его пьянство были не больше чем мелкая рябь на воде во время штиля. И получается, что я все-таки добилась своего. Передо мной лежат все дороги и открываются все двери. Я свободная женщина – разве это не чудо?! Конечно, чудо! Так, значит, надо постараться полностью забыть и тот разговор в кафе, где все-таки именно Он бросает меня, и то, что я вообще в то кафе пошла, полная безысходной готовности снова с ним сойтись. И я забыла все, я предпочла думать, что, слава богу, наконец-то я смогу жить счастливо. Без Кешки, без него.
С первой серьезной проблемой я столкнулась примерно месяца через два, примерно в конце октября. Тепло корчилось в мучительной агонии, разметаемое всеми ветрами, становилось понятно, что дальше будет ноябрь, а вместе с ним бесснежные холода и дожди, и снова московский мир станет окончательно серым. Я сидела у себя на работе, делала платежки и болтала по телефону со своей стародавней подружкой Анькой Виноградовой. До дня рождения ее мужа оставалось буквально пара недель, и я уже совсем было приготовилась услышать что-то вроде: «На день рожденья-то приедешь?» или как вариант: «Слушай, Виноградову подарок не покупай, мы ему собираем на магнитолу». Как вдруг услышала нечто неожиданное.
– Маргориточка, я прямо-таки в страшном затруднении. Муж тоже очень переживает, но ты пойми правильно. Мы потом соберемся и отметим. Посидим втроем, можно вообще в ресторан выбраться. Как ты считаешь?
– Ты о чем? – растерялась я. – Вы решили отмечать в ресторане? Круто по временам кризиса, не считаешь?
– Мы отмечаем на даче, – замороженным голосом возразила она. – Но ты же понимаешь, что Виноградов просто не мог не пригласить Кешку. Он же с Кешкой каждую неделю в бане и все такое. И потом, это же не мой день рождения, а его…
– Ты хочешь сказать, что там будет Кешка? – нахмурилась я. – И я должна буду с ним любезничать? В конце концов, он завел себе какую-то фифу, нет, это невозможно. А вдруг он придет с ней? Нет, я не готова.
– Вот и мы так решили, – с облегчением выдохнула Анька. – Зачем тебя травмировать? Лучше потом отдельно встретимся, посидим…
– Так ты звонишь, чтобы сказать, что я не приглашена? – вдруг дошло до меня. – То есть он с этой… дрянью приглашен, а я – нет?
– Понимаешь, мне очень неудобно это говорить, но… Виноградов считает, что ты… что вы с Кешкой только портили друг другу жизнь. Он уверен, что Лера – это хороший шанс для Кеши, – аккуратно добавила она. Но я уже ее не слушала. Я была потрясена тем, что через пару недель на вечеринке наших старинных друзей, с которыми мы дружили много лет, за столом снова будет тихо напиваться хороший, в общем-то, парень Кешка, но вытаскивать его буду уже не я, а некая Лера. И что мои друзья в целом этот процесс смены пажеского караула одобряют и всецело поддерживают.
– А ничего, что ты – моя старинная подруга?
– Но это же его день, – жалобно повторила Аня. Я сжала зубы и поинтересовалась:
– То есть, когда будет день рождения у тебя, ты не пригласишь Кешку, а пригласишь меня?
– Ну… Марго, как это все сложно, – всхлипнула она. – Зачем ты вообще его отпустила? Он же тебя так любил!
Через некоторое время процесс разделения друзей на твоих, моих и наших пошел еще интенсивнее. Наших, то есть тех, кто оказался бы готовым поддерживать отношения с обеими сторонами баррикады, не оказалось совсем. Каждому пришлось делать выбор, и этот выбор, как правило, оказывался не в мою пользу. Я просто поражалась, как многого я не знала о людях, с которыми дружила много лет. Которые улыбались мне, которые говорили о том, как Кешке со мной повезло и какая у него шикарная жена. Друзья, многие из которых восхищались мной настолько, что не постеснялись переспать со мной, несмотря на их чудесную дружбу с Кешкой. Мне так и хотелось спросить Виноградова:
– Если ты так жалел Кешку, так сочувствовал ему по-мужски из-за того, что у него такая неверная жена, что ж сам-то в свое время жарко обнимал меня, срывая с меня одежду, и вытворял такое, от чего бы твоя Аня, которая сидела дома с первым ребенком, упала бы в обморок?
– Извини, Марго, но Виноградов считает, что ты сама во всем виновата. Не надо было Кеше изменять, – однажды набралась решимости и выпалила мне в трубку Аня, а я промолчала. Я просто уже отказывалась что-либо понимать. Все они спокойно закрывали глаза на все то, что делалось тихо, тайком. Даже если я занималась тем самым с ними же. И все они теперь не без удовольствия клеймили меня позором в своих кругах, видимо, за то, что я имела наглость произнести что-то вслух. Теперь все и каждый припоминали мне мою Большую Любовь. Я ведь ушла от Кешки, потому что думала, что влюбилась. Вот любви-то у нас как раз и не прощают.
Как будто Мамай прошелся по нашему кругу, и оказалось, что моих-то друзей, собственно, кот наплакал. Причем разделение произошло презабавнейшее: ему, Кешке, достались самые старинные, самые семейные наши друзья, с которыми мы постоянно праздновали разнообразные даты, угощали друг друга шашлыками, даже организовывали совместные туры в Турцию и Европу. Мне же остался в основном новодел: подружки с работы, подружки с форумов и еще подружки из моего родного Бердянска, с которыми я иногда поддерживала связь. Причем парадокс – все, кто достался мне, были практически поголовно не замужем. Все, с кем теперь дружил Кешка, были женаты.
Иными словами, вся мужская половина наших общих друзей приняла сторону Кешки, осудив мои реальные и мнимые грехи и захлопнув передо мной двери. Стоило ли говорить, что Анькиного приглашения на ее день рождения я так и не дождалась, эта тема была тактично обойдена молчанием, а со временем наши созвоны становились все более редкими и короткими. Анька старательно делала вид, что рада меня слышать, но сама, поневоле или сознательно, все больше склонялась к мнению своего мужа, что я мерзавка и всю жизнь Кешке испортила, слава богу, что он меня все-таки бросил. Ай, молодца!