– Тут явно пылесосили. И вытирали пыль с телевизора, – прищуривалась она, изображая из себя Холмса.
– Нет, Ватсон, телевизор Лешка сам мог протереть. Может, ему было просто плохо видно, – возразила Кариночка.
– Почему это я – Ватсон? Это ты Ватсон! – обиделась Машка.
– Неважно, кто Ватсон, девчонки, – примирительно пробурчала я. – Важно, что у него в холодильнике есть и еда, и продукты. Вон в сковородке что-то такое… как бы плов, что ли? Только почему-то жира много и все слиплось. Кто так готовит, это же месиво! И морковь там горелая, это вредно. У меня бы Лешка такого и ложки не съел.
– А мог он это сам сварганить?
– Ни за что. Он не знает, с какой стороны холодильник открывается. И где вилки лежат. Ему все надо подать и накрыть. А потом убрать.
– И все же плов, тем более такой вот жирный, он мог купить готовым, – предположила Каринка.
– Да, но такого никогда не было! – возразила я.
– Ну и что? – пожала плечами Машка. – Это ерунда. А вот то, что вся посуда, включая кастрюли, чистая, – это плохо. Стал бы он отмывать кастрюли? Никогда и ни за что. Максимум бы сполоснул. А тут ни жирных разводов, ни остатков еды, засохших по краям. Безобразие!
– Да уж, и все-таки это все – улики, конечно. Но улики косвенные, – огорчилась Машка.
– Мам, а чего это вы тут делаете? – удивленно спросила Дашка, обозрев перевернутую вверх дном кухню. Они с Лилькой были предусмотрительно отправлены мной на детскую площадку.
– Вы вернулись? – фальшивенько улыбнулась я.
– Ага. Мы голодные.
– Голодные? – растерянно повторила я. За всем этим расследованием еды-то я как раз и не сделала. И чего, кормить теперь их пельменями или жареными яйцами, в которых холестерин?
– Может, им плова дать? – тихонько предложила Машка.
– Ты что, с ума сошла? – вытаращилась Каринка. – А вдруг эта сучка через него колдует? Порчу насылает?
– Нет, ну ты ненормальная просто, – возмутились мы с Машкой.
– Знаешь, мам, мы попозже придем, ладно? – с опаской огляделась Дашка и исчезла.
Вот и правильно, вот и хорошо. Умные дочки.
– Так, девки, надо убираться. А то еще Лешка вернется, увидит весь этот бардак, и что? Как я ему все это объясню? – скомандовала я, и мы еще пару часов складывали все обратно на свои места.
Я выкинула плов (гадость какая заколдованная), еще раз полила цветы (пусть пьют из моих рук), закупила в супермаркете моих привычных продуктов, а заодно захватила бутылочку (две) красного винца. Все-таки мы с девчонками не виделись почти месяц, так что нам было о чем поболтать. Мы четырежды обсудили моего мужа, но потом выдохлись и просто сидели, трендели, обсуждали грандиозные способности Машкиного миостимулятора (она его уже забрала и сунула к себе в сумку, но все равно ей спасибо). Я рассказывала о турецких мужчинах, в том ракурсе, что русская женщина с ее лишним жирком на талии и попе – там настоящая королева красоты.
– Слушайте, как бы нашим мужикам объяснить, что женщина и должна быть мягкой и округлой. А то, чтобы им понравиться, надо превратиться в скелет. При этом им надо подавать пончики и борщ с пампушками.
– Н-да, несправедливо, – согласились мы.
В общем, день плавно перетек в вечер, я приготовила говядину в вине, и хотя все возмущались, что это перевод продукта, но лопали с огромным удовольствием. И Любка позвонила нам, сказала, что уже вернулась из цирка (как будто ей дома клоунов не хватало!), и обещала присоединиться к нам, как только накормит всех своих троглодитов и нагладит мужу на брюках стрелки. У него завтра, видите ли, важные переговоры, а судя по нашим голосам, мы пьем, а это значит, что вряд ли она, Любка, сможет отгладить их после визита ко мне.
– Да, мы пьем. Красное вино. И, между прочим, оно для здоровья полезно, так что ноги в руки и дуй к нам, – потребовала Машка.
Вечер становился все приятнее, и когда, часам к семи, Любка все-таки дотопала до нас, мы были уже тепленькие-претепленькие. Нет, не то чтобы пьяные. Чего там опьянеешь с бутылки-другой вина? Просто на душе было хорошо, а на мужа стало вдруг наплевать. Может, действительно, он сошел с ума и принялся готовить, убирать и поливать цветы? А что, у всех по-своему протекает кризис среднего возраста! Так что, когда я открывала дверь Любке, мир уже не казался совсем уж отвратительным.
– О, Любовь, проходи! Тебя-то нам и не хватало. Ты вина не принесла? – балагурила Машка, а Каринка (ох уж эта вечно тихая и заботливая Каринка!) уже убирала со стола и ставила для Любки чистую тарелку.
– Маш, подожди, – отмахнулась от нее Любка, сосредоточенно обкусывая губы. – Юлька, ты сядь.
– Чего? Это ты сядь, – улыбнулась я, забирая у нее из рук пакет.
– Надо поговорить. Сядь, говорю!
– Да мы и так тут целый день только и делаем, что говорим, – ухмыльнулась Машка. – И сидим.
– Да утихомирься ты! Я тут кое-что видела. То есть слышала. Юль, ты только не волнуйся. Там… там в коридоре, ну, там… на лестничной клетке..
– Что? – Я моментально протрезвела и побледнела. – Что случилось?
– Ты сядь.
– Да говори ты! – потребовали все.
– В общем, там твой муж. Я просто не стала лифт ждать и пошла по лестнице. Лифты у вас черте-те как ходят, пока дождешься, лопнуть можно. Да и полезно это, по лестнице ходить, – тянула она. Вид у нее был растерянный.
– Я ее сейчас убью, – разозлилась Машка. – Будешь ты говорить?
– Буду, – кивнула она. – В общем, я услышала его голос.
– Чей? – не поняла я. Хотя Любка изъяснялась предельно ясно.
– Мужа твоего. Все-таки у него голос такой, что не перепутаешь. И потом, сколько я его по телефону слышала. И так, вживую. В общем, я как-то сразу поняла, что это он. И короче, он там стоял, прямо за дверью, и разговаривал. С ней.
– Откуда ты знаешь? – побледнела я. – Откуда ты так уверена, что с ней?
– Он называл ее «солнышко» и говорил, что он обязательно что-нибудь придумает. И что тоже ее хочет. И что ты ни о чем не догадалась, – выпалила Любка.
– Что? Что он сказал?! С этого места поподробнее! – потребовали все. – Дословно!
– Да не орите вы, он же в любой момент придет! – рявкнула Любка. – Ну, в общем, так. Он сказал: «Солнышко, я обязательно что-нибудь придумаю, – потом помолчал и сказал: – Нет, она не догадалась, все нормально. – Потом, кстати, довольно зло так сказал: – И не надо форсировать события, я сам все буду решать. Сейчас, – говорит, – не время. Она, – говорит, – сейчас не в лучшей форме, я не могу с ней так поступить. – А дальше так примирительно: ну… как-то там он ее назвал. – Я тоже тебя люблю. Но я просто не могу, ты же знаешь. Она все-таки моя жена…»
– Как назвал? Ты не расслышала, что ли? – разозлилась Машка.
– Я все расслышала. Я же стояла от него в метре. Знаешь, как я дергалась, что он меня обнаружит?
– Фу, как ты выражаешься, – скривилась воспитанная Каринка.
А мне было плевать, хоть что, лишь бы услышать конец этого весьма познавательного рассказа.
– Ну, извиняйте. А я именно это и делала. Он стоял и мог услышать, наверное, как я старалась не дышать. Но он был так занят разговором, что вообще ничего не замечал.
– Так как назвал? – переспросила я.
– Кажется, рыбкой. Нет, не рыбкой. Как-то по-дурацки…А, рыбенком. Да.
– Повтори! – еле сдержалась, чтобы не заорать, я.
– Рыбенком, через Ы. А что такое? – Она растерянно смотрела на мое побелевшее лицо.
– Вот подлец, е-мое! – прорычала Машка.
Я же молчала. Можно было, конечно, опять убедить себя, что все не так и не то. Договориться с собой. Только вот… рыбенок. Именно так Лешка когда-то звал меня. И дочек он тоже именно так звал, когда бывал особенно нежен. Рыбенок ты мой, рыбенок. Это его слово, именно его и больше ничье. Вот и все понятно. Все ясно, так что утритесь и знайте, что ваш муж любит другую женщину. Которая даже плов не умеет готовить. А со мной он просто «не может так поступить». Причем не вообще, а именно сейчас. Потому что я не в лучшей форме. Ха-ха! Три «ха-ха»! Что-то вчера в постели он совсем не жаловался на мою ужасную форму.
– Ты уверена, что он именно так сказал? – жалостливо обняла меня за плечи Каринка.
– Уверена, – трагически кивнула Любка. – Я уверена, что она хочет вас развести.
– Кошмар! – закрыла рот рукой Каринка.
– Постой, а сейчас он где? – спохватилась Каринка.
– А, он что-то в машине забыл. Он еще после разговора чего-то стоял там, у лифтов, кажется, курил. Я уже думала, мне к вам вообще не попасть, придется отползать. А тут он взял и ушел. Перезвонил еще раз ЭТОЙ и ушел, кажется, в машину.
– Это так на него похоже, – кивнула я, удивляясь странному спокойствию, снизошедшему на меня.
Машка с подозрением меня осмотрела.
– Да, я ж вам не сказала самое главное, – спохватилась Любка. – Он же снова ей перезвонил. И сказал, чтобы она ждала его завтра. В ресторане, он сказал: «Жди меня на Таганке в ресторане, в обед».
– Юль, у твоего мужа нет любимого ресторана на Таганке?
– Есть, – еще спокойнее ответила я. – Это рядом с его работой. Там рядом «Шеш-Беш», он в него часто ходит.
– Ну, значит, завтра в обед. Он во сколько обычно обедает? – продолжила было Любка, но тут мы все услышали, как хлопнула входная дверь.
Я вздрогнула и отвернулась, пытаясь за оставшуюся секунду справиться с собой. Девчонки, как по команде, замолчали и принялись ковыряться в тарелках.
Алешка скинул сандалии и прошлепал в носках на кухню.
– Привет честной компании. А я и не знал, что у нас тут так весело.
– Да уж, мы времени зря не теряем, – выпалила Любка, злобно сверля его взглядом. Но мужчины не чувствует такого, иначе от моего взгляда в спину его бы разорвало на куски.
– Вот и молодцы. Юль, а у нас есть что пожрать?
– Пожрать? – Я задумалась, можно ли мое мясо по-французски в красном вине пожрать. – Нет, пожрать нет. Но ужин есть.
– Отлично, – кивнул Лешка и плюхнулся на табурет.
Я подошла к плите и стала наваливать ему еду, считая про себя до ста, чтобы не сказать ни слова. Ни слова. Месть – это блюдо, которое подают холодным, хотя мне очень хотелось облить дорогого супруга обжигающе-горячим соусом, чтобы стереть самоуверенное выражение с его постаревшего лица. Но… надо досчитать до ста. Надо дождаться завтра, надо швырнуть ему все обвинения в лицо и так, чтобы он не смог отпереться, сказать, что у меня нервы и что я сама не понимаю, что несу.
– Вкусно? – спросила я, просто из интереса. Может, он уже полностью перешел на жирную невкусную пищу своей любовницы, пока меня не было?
– О, сказка! Вот именно по этому самому я соскучился страшно.
– Кушай-кушай, – улыбнулась я и посмотрела на девчонок.
Кажется, я выглядела в этот момент так страшно, что испугала даже их. Но Лешечка кушал.
– Ну, а у тебя как прошел день? – из чистой вежливости спросил он.
– Прекрасно, просто восхитительно! – широко улыбнулась я.
– Да? Вот и отлично.
– Да. Я-то думала, что буду целый день убираться, но оказалось, что мои многолетние призывы наконец-то как-то разом до тебя дошли, так что… выяснилось, что все у нас в доме почти идеально, так что я просто весь день развлекалась.
– Вот и молодец, – напрягся и побледнел муж.
– Да, отдельное спасибо за цветы. Воды в них, правда, немного даже перелили. В другой раз так не упорствуй. Поливай не чаще двух раз в неделю. Ах да. Извини уж, но плов ты готовишь плохо, так что мы с девчонками его выкинули, – продолжала я как ни в чем не бывало.
– Плов? – совершенно бездарно растерялся Лешка.
– Ну да, тот, что ты в сковородке оставил.
– Ах да. Это я… просто попробовал. Надо же хоть раз в жизни что-то состряпать. Но видишь, я без тебя не могу справиться, – неуверенно сочинял на ходу муж.
– Нет-нет, ты прекрасно справляешься, – ухмыльнулась я.
Вдруг я со всей отчетливостью поняла, что если еще хоть на минуту останусь в одном контуре с ним, то непременно взорвусь. Это все было как-то слишком для меня. Любить его теперь – невыносимая тяжесть. Словно на меня обрушилась бетонная плита. Я больше совсем не могла его любить, я не могла смотреть, как он ест, слушать, как он врет, ждать, когда он меня предаст.
– Юль, мы пойдем, пожалуй, – аккуратно кивнула Машка, поймав паузу, и направилась к выходу.
– Нет! – вскрикнула я. Я очень боялась остаться с ним наедине. – Я с вами.
– С нами? – удивилась она.
Я посмотрела на Лешку. Он застыл с ложкой в руке, не зная, как на все это реагировать. В обычные дни он немедленно напомнил бы мне, что подруги подругами, а семья в первую очередь, и что и так мы уже весь день проболтали, и что ему тоже нужно мое внимание и забота. И что, конечно же, он слишком устал, чтобы оставаться с нашими шумными дочками один на один…
– А что? Пойдите погуляйте. Погода прекрасная, а ты и так три недели была одна с детьми.
– А дочки? – поинтересовалась я.
– Мы справимся. В конце концов, они уже не такие маленькие. Да, мы вполне справимся без тебя, иди повеселись, – ласково улыбнулся он.
И от этих его слов меня окончательно перемкнуло. Я схватила первый же попавшийся платок, повязала его на шею и, стараясь не встретиться с Лешкой взглядом, молниеносно обулась, схватила сумку, сунула в нее кошелек и вылетела из собственного дома, как из пыточной камеры.
Относительно свежий воздух ночной Москвы растрепал мои темные длинные волосы, а в глазах застыли слезы. Я почти ничего не видела перед собой. Мы отлично справимся без тебя! Нет, так дальше продолжаться не может.
Глава 5:
– Нет, Ватсон, телевизор Лешка сам мог протереть. Может, ему было просто плохо видно, – возразила Кариночка.
– Почему это я – Ватсон? Это ты Ватсон! – обиделась Машка.
– Неважно, кто Ватсон, девчонки, – примирительно пробурчала я. – Важно, что у него в холодильнике есть и еда, и продукты. Вон в сковородке что-то такое… как бы плов, что ли? Только почему-то жира много и все слиплось. Кто так готовит, это же месиво! И морковь там горелая, это вредно. У меня бы Лешка такого и ложки не съел.
– А мог он это сам сварганить?
– Ни за что. Он не знает, с какой стороны холодильник открывается. И где вилки лежат. Ему все надо подать и накрыть. А потом убрать.
– И все же плов, тем более такой вот жирный, он мог купить готовым, – предположила Каринка.
– Да, но такого никогда не было! – возразила я.
– Ну и что? – пожала плечами Машка. – Это ерунда. А вот то, что вся посуда, включая кастрюли, чистая, – это плохо. Стал бы он отмывать кастрюли? Никогда и ни за что. Максимум бы сполоснул. А тут ни жирных разводов, ни остатков еды, засохших по краям. Безобразие!
– Да уж, и все-таки это все – улики, конечно. Но улики косвенные, – огорчилась Машка.
– Мам, а чего это вы тут делаете? – удивленно спросила Дашка, обозрев перевернутую вверх дном кухню. Они с Лилькой были предусмотрительно отправлены мной на детскую площадку.
– Вы вернулись? – фальшивенько улыбнулась я.
– Ага. Мы голодные.
– Голодные? – растерянно повторила я. За всем этим расследованием еды-то я как раз и не сделала. И чего, кормить теперь их пельменями или жареными яйцами, в которых холестерин?
– Может, им плова дать? – тихонько предложила Машка.
– Ты что, с ума сошла? – вытаращилась Каринка. – А вдруг эта сучка через него колдует? Порчу насылает?
– Нет, ну ты ненормальная просто, – возмутились мы с Машкой.
– Знаешь, мам, мы попозже придем, ладно? – с опаской огляделась Дашка и исчезла.
Вот и правильно, вот и хорошо. Умные дочки.
– Так, девки, надо убираться. А то еще Лешка вернется, увидит весь этот бардак, и что? Как я ему все это объясню? – скомандовала я, и мы еще пару часов складывали все обратно на свои места.
Я выкинула плов (гадость какая заколдованная), еще раз полила цветы (пусть пьют из моих рук), закупила в супермаркете моих привычных продуктов, а заодно захватила бутылочку (две) красного винца. Все-таки мы с девчонками не виделись почти месяц, так что нам было о чем поболтать. Мы четырежды обсудили моего мужа, но потом выдохлись и просто сидели, трендели, обсуждали грандиозные способности Машкиного миостимулятора (она его уже забрала и сунула к себе в сумку, но все равно ей спасибо). Я рассказывала о турецких мужчинах, в том ракурсе, что русская женщина с ее лишним жирком на талии и попе – там настоящая королева красоты.
– Слушайте, как бы нашим мужикам объяснить, что женщина и должна быть мягкой и округлой. А то, чтобы им понравиться, надо превратиться в скелет. При этом им надо подавать пончики и борщ с пампушками.
– Н-да, несправедливо, – согласились мы.
В общем, день плавно перетек в вечер, я приготовила говядину в вине, и хотя все возмущались, что это перевод продукта, но лопали с огромным удовольствием. И Любка позвонила нам, сказала, что уже вернулась из цирка (как будто ей дома клоунов не хватало!), и обещала присоединиться к нам, как только накормит всех своих троглодитов и нагладит мужу на брюках стрелки. У него завтра, видите ли, важные переговоры, а судя по нашим голосам, мы пьем, а это значит, что вряд ли она, Любка, сможет отгладить их после визита ко мне.
– Да, мы пьем. Красное вино. И, между прочим, оно для здоровья полезно, так что ноги в руки и дуй к нам, – потребовала Машка.
Вечер становился все приятнее, и когда, часам к семи, Любка все-таки дотопала до нас, мы были уже тепленькие-претепленькие. Нет, не то чтобы пьяные. Чего там опьянеешь с бутылки-другой вина? Просто на душе было хорошо, а на мужа стало вдруг наплевать. Может, действительно, он сошел с ума и принялся готовить, убирать и поливать цветы? А что, у всех по-своему протекает кризис среднего возраста! Так что, когда я открывала дверь Любке, мир уже не казался совсем уж отвратительным.
– О, Любовь, проходи! Тебя-то нам и не хватало. Ты вина не принесла? – балагурила Машка, а Каринка (ох уж эта вечно тихая и заботливая Каринка!) уже убирала со стола и ставила для Любки чистую тарелку.
– Маш, подожди, – отмахнулась от нее Любка, сосредоточенно обкусывая губы. – Юлька, ты сядь.
– Чего? Это ты сядь, – улыбнулась я, забирая у нее из рук пакет.
– Надо поговорить. Сядь, говорю!
– Да мы и так тут целый день только и делаем, что говорим, – ухмыльнулась Машка. – И сидим.
– Да утихомирься ты! Я тут кое-что видела. То есть слышала. Юль, ты только не волнуйся. Там… там в коридоре, ну, там… на лестничной клетке..
– Что? – Я моментально протрезвела и побледнела. – Что случилось?
– Ты сядь.
– Да говори ты! – потребовали все.
– В общем, там твой муж. Я просто не стала лифт ждать и пошла по лестнице. Лифты у вас черте-те как ходят, пока дождешься, лопнуть можно. Да и полезно это, по лестнице ходить, – тянула она. Вид у нее был растерянный.
– Я ее сейчас убью, – разозлилась Машка. – Будешь ты говорить?
– Буду, – кивнула она. – В общем, я услышала его голос.
– Чей? – не поняла я. Хотя Любка изъяснялась предельно ясно.
– Мужа твоего. Все-таки у него голос такой, что не перепутаешь. И потом, сколько я его по телефону слышала. И так, вживую. В общем, я как-то сразу поняла, что это он. И короче, он там стоял, прямо за дверью, и разговаривал. С ней.
– Откуда ты знаешь? – побледнела я. – Откуда ты так уверена, что с ней?
– Он называл ее «солнышко» и говорил, что он обязательно что-нибудь придумает. И что тоже ее хочет. И что ты ни о чем не догадалась, – выпалила Любка.
– Что? Что он сказал?! С этого места поподробнее! – потребовали все. – Дословно!
– Да не орите вы, он же в любой момент придет! – рявкнула Любка. – Ну, в общем, так. Он сказал: «Солнышко, я обязательно что-нибудь придумаю, – потом помолчал и сказал: – Нет, она не догадалась, все нормально. – Потом, кстати, довольно зло так сказал: – И не надо форсировать события, я сам все буду решать. Сейчас, – говорит, – не время. Она, – говорит, – сейчас не в лучшей форме, я не могу с ней так поступить. – А дальше так примирительно: ну… как-то там он ее назвал. – Я тоже тебя люблю. Но я просто не могу, ты же знаешь. Она все-таки моя жена…»
– Как назвал? Ты не расслышала, что ли? – разозлилась Машка.
– Я все расслышала. Я же стояла от него в метре. Знаешь, как я дергалась, что он меня обнаружит?
– Фу, как ты выражаешься, – скривилась воспитанная Каринка.
А мне было плевать, хоть что, лишь бы услышать конец этого весьма познавательного рассказа.
– Ну, извиняйте. А я именно это и делала. Он стоял и мог услышать, наверное, как я старалась не дышать. Но он был так занят разговором, что вообще ничего не замечал.
– Так как назвал? – переспросила я.
– Кажется, рыбкой. Нет, не рыбкой. Как-то по-дурацки…А, рыбенком. Да.
– Повтори! – еле сдержалась, чтобы не заорать, я.
– Рыбенком, через Ы. А что такое? – Она растерянно смотрела на мое побелевшее лицо.
– Вот подлец, е-мое! – прорычала Машка.
Я же молчала. Можно было, конечно, опять убедить себя, что все не так и не то. Договориться с собой. Только вот… рыбенок. Именно так Лешка когда-то звал меня. И дочек он тоже именно так звал, когда бывал особенно нежен. Рыбенок ты мой, рыбенок. Это его слово, именно его и больше ничье. Вот и все понятно. Все ясно, так что утритесь и знайте, что ваш муж любит другую женщину. Которая даже плов не умеет готовить. А со мной он просто «не может так поступить». Причем не вообще, а именно сейчас. Потому что я не в лучшей форме. Ха-ха! Три «ха-ха»! Что-то вчера в постели он совсем не жаловался на мою ужасную форму.
– Ты уверена, что он именно так сказал? – жалостливо обняла меня за плечи Каринка.
– Уверена, – трагически кивнула Любка. – Я уверена, что она хочет вас развести.
– Кошмар! – закрыла рот рукой Каринка.
– Постой, а сейчас он где? – спохватилась Каринка.
– А, он что-то в машине забыл. Он еще после разговора чего-то стоял там, у лифтов, кажется, курил. Я уже думала, мне к вам вообще не попасть, придется отползать. А тут он взял и ушел. Перезвонил еще раз ЭТОЙ и ушел, кажется, в машину.
– Это так на него похоже, – кивнула я, удивляясь странному спокойствию, снизошедшему на меня.
Машка с подозрением меня осмотрела.
– Да, я ж вам не сказала самое главное, – спохватилась Любка. – Он же снова ей перезвонил. И сказал, чтобы она ждала его завтра. В ресторане, он сказал: «Жди меня на Таганке в ресторане, в обед».
– Юль, у твоего мужа нет любимого ресторана на Таганке?
– Есть, – еще спокойнее ответила я. – Это рядом с его работой. Там рядом «Шеш-Беш», он в него часто ходит.
– Ну, значит, завтра в обед. Он во сколько обычно обедает? – продолжила было Любка, но тут мы все услышали, как хлопнула входная дверь.
Я вздрогнула и отвернулась, пытаясь за оставшуюся секунду справиться с собой. Девчонки, как по команде, замолчали и принялись ковыряться в тарелках.
Алешка скинул сандалии и прошлепал в носках на кухню.
– Привет честной компании. А я и не знал, что у нас тут так весело.
– Да уж, мы времени зря не теряем, – выпалила Любка, злобно сверля его взглядом. Но мужчины не чувствует такого, иначе от моего взгляда в спину его бы разорвало на куски.
– Вот и молодцы. Юль, а у нас есть что пожрать?
– Пожрать? – Я задумалась, можно ли мое мясо по-французски в красном вине пожрать. – Нет, пожрать нет. Но ужин есть.
– Отлично, – кивнул Лешка и плюхнулся на табурет.
Я подошла к плите и стала наваливать ему еду, считая про себя до ста, чтобы не сказать ни слова. Ни слова. Месть – это блюдо, которое подают холодным, хотя мне очень хотелось облить дорогого супруга обжигающе-горячим соусом, чтобы стереть самоуверенное выражение с его постаревшего лица. Но… надо досчитать до ста. Надо дождаться завтра, надо швырнуть ему все обвинения в лицо и так, чтобы он не смог отпереться, сказать, что у меня нервы и что я сама не понимаю, что несу.
– Вкусно? – спросила я, просто из интереса. Может, он уже полностью перешел на жирную невкусную пищу своей любовницы, пока меня не было?
– О, сказка! Вот именно по этому самому я соскучился страшно.
– Кушай-кушай, – улыбнулась я и посмотрела на девчонок.
Кажется, я выглядела в этот момент так страшно, что испугала даже их. Но Лешечка кушал.
– Ну, а у тебя как прошел день? – из чистой вежливости спросил он.
– Прекрасно, просто восхитительно! – широко улыбнулась я.
– Да? Вот и отлично.
– Да. Я-то думала, что буду целый день убираться, но оказалось, что мои многолетние призывы наконец-то как-то разом до тебя дошли, так что… выяснилось, что все у нас в доме почти идеально, так что я просто весь день развлекалась.
– Вот и молодец, – напрягся и побледнел муж.
– Да, отдельное спасибо за цветы. Воды в них, правда, немного даже перелили. В другой раз так не упорствуй. Поливай не чаще двух раз в неделю. Ах да. Извини уж, но плов ты готовишь плохо, так что мы с девчонками его выкинули, – продолжала я как ни в чем не бывало.
– Плов? – совершенно бездарно растерялся Лешка.
– Ну да, тот, что ты в сковородке оставил.
– Ах да. Это я… просто попробовал. Надо же хоть раз в жизни что-то состряпать. Но видишь, я без тебя не могу справиться, – неуверенно сочинял на ходу муж.
– Нет-нет, ты прекрасно справляешься, – ухмыльнулась я.
Вдруг я со всей отчетливостью поняла, что если еще хоть на минуту останусь в одном контуре с ним, то непременно взорвусь. Это все было как-то слишком для меня. Любить его теперь – невыносимая тяжесть. Словно на меня обрушилась бетонная плита. Я больше совсем не могла его любить, я не могла смотреть, как он ест, слушать, как он врет, ждать, когда он меня предаст.
– Юль, мы пойдем, пожалуй, – аккуратно кивнула Машка, поймав паузу, и направилась к выходу.
– Нет! – вскрикнула я. Я очень боялась остаться с ним наедине. – Я с вами.
– С нами? – удивилась она.
Я посмотрела на Лешку. Он застыл с ложкой в руке, не зная, как на все это реагировать. В обычные дни он немедленно напомнил бы мне, что подруги подругами, а семья в первую очередь, и что и так мы уже весь день проболтали, и что ему тоже нужно мое внимание и забота. И что, конечно же, он слишком устал, чтобы оставаться с нашими шумными дочками один на один…
– А что? Пойдите погуляйте. Погода прекрасная, а ты и так три недели была одна с детьми.
– А дочки? – поинтересовалась я.
– Мы справимся. В конце концов, они уже не такие маленькие. Да, мы вполне справимся без тебя, иди повеселись, – ласково улыбнулся он.
И от этих его слов меня окончательно перемкнуло. Я схватила первый же попавшийся платок, повязала его на шею и, стараясь не встретиться с Лешкой взглядом, молниеносно обулась, схватила сумку, сунула в нее кошелек и вылетела из собственного дома, как из пыточной камеры.
Относительно свежий воздух ночной Москвы растрепал мои темные длинные волосы, а в глазах застыли слезы. Я почти ничего не видела перед собой. Мы отлично справимся без тебя! Нет, так дальше продолжаться не может.
Глава 5:
ирония судьбы, или с легким угаром!
28 июня,
все еще четверг
Ненавижу!
Детскую площадку только по ошибке можно считать местом исключительно детского выгула. И существует довольно-таки стабильный график ее эксплуатации. Рано утром, часов до семи, на площадке производится выгул собак, что негативно сказывается на ее экологии, но сделать с этим ничего нельзя. Собаки вместе с хозяевами делают свое черное или мокрое (по потребностям) дело и отчаливают на работу. Далее, в промежуток с семи до девяти утра на детской площадке проходит опохмел перебравшего с вечера населения. В это время она преимущественно принадлежит мужчинам и с детьми туда лучше не соваться, если, конечно, вы не хотите, чтобы вас обкурили и стрельнули у вас полтинничек на пиво. Мимо опохмеляющихся бодро пробегают утренние бегуны, пьянчужки провожают их презрительными взглядами, как салаг, ничего еще не понимающих в настоящей взрослой жизни, полной бед и треволнений. Бегуны же, как правило, так погружены в себя, что ничего этого не замечают.
Далее начинают подтягиваться мамаши. Причем сначала очень хорошие мамаши, живущие по режиму, а потом все более ленивые и нерадивые. К двенадцати площадка ломится от кричащих и скачущих по горкам и качелям деток, а мамаши сидят на лавочках и покуривают, обсуждая новости. Затем процесс принимает обратный характер, и мамаши уходят в строго противоположном порядке. Самые ленивые уходят первыми. Около двух на площадке начинается тихий час, и только старушки, совершающие дневной моцион, могут посидеть на лавочке, щурясь на солнце. И до самой темноты площадка открыта для всех желающих, но после заката власть меняется и на столы, становясь ногами на лавочки, взбирается шпана. Молодые и горластые подростки с пивом и запасом сигарет окончательно замусоривают периметр, гнут недогнутые в прошлый раз качели, чем производят неизгладимое впечатление на раскрашенных под «вамп» подруг. В темноте площадка становится тусовкой, и подходить туда простым смертным опасно.
Когда мы с девчонками выпорхнули дружной толпой из моего семейного склепа, в котором по ошибке мы жили, как живые люди, уже темнело. Настроение было странное: то ли водки выпить, то ли зарезать кого. Возможно, что и то, и другое в тот момент было бы для меня в самый раз. Мы подошли к столику и, как заправские хулиганы, сели на него, поставив ноги на лавочку. Видимо, все дело в том, что в темноте не видно, грязная лавка или нет, так что рисковать не хотелось. Сначала мы просто молчали. Потом Каринка вздохнула и приобняла меня за плечи. Все оживились.
– Не, ну как он врал, как он врал! – закатила глаза Машка, кивнув в сторону подъезда.
– Надо же что-то состряпать! – фыркнула Любка. – Да у него на лбу написано, что он и пельменей не отварит себе сам.
– Не, девчонки, скажите на милость, почему он ничего не убрал? – возмутилась Карина. – Неужели же трудно было догадаться, что плов надо выкинуть.
– А цветы подсушить. И пыли нанести, – хмыкнула Любка. – Ты в своем уме? Мужики вообще о таких вещах не задумываются. Это все она – бабища его, – это она хотела о себе знак подать. Говорю тебе, у нее все это не просто так. Развести она его хочет, сучка такая. Ну ничего. Ничего, мы ей устроим. Она у нас попляшет. Шиш ей с маслом, а не нашего Лешку, верно?
– Конечно! – кивнула Машка. – Завтра мы ее отловим и отмудохаем.
– Я не умею мудохать, – возразила Кариночка.
– Ничего. Зато у Любки удар левой прекрасный. Помнишь, как она своему мужу синяк поставила? – усмехнулась Машка.
Любка покраснела.
– Я же просила, девки, не надо напоминать. Я ж была не в себе.
– Так и сейчас надо уже выходить. Из себя-то, – пожала плечами Маша. – Верно, Юль?
– Знаете, спасибо вам большое за все, но я, пожалуй, пойду, – ответила я, глядя, как подростки, нахмурившись, проходили мимо детской площадки.
Мы заняли их место, и теперь они не знали, куда деваться, так что маячили перед нами, всеми силами давая понять, что время благовоспитанных мамаш уже закончилась. Гейм, как говорится, овер.
– Проходите, детки, проходите. Не толпитесь. – Машка махала рукой так, словно перед нами были не подростки, а стайка жадных голубей на площади. – Ты о чем, Юль?
– Пойду я, – повторила я.
– Пойдешь? Куда? – не поняла Маша.
– К метро, – пространно пояснила я, испытав странное желание закурить. Вообще-то я курить не умею, а тут вдруг, глядя на этих детей, захотелось почему-то попробовать. Нет, не то чтобы я никогда не пробовала. Когда-то давным-давно – когда деревья были большие.
– Юль, ты чего? – окрикнула меня Любка.
Я с трудом вынырнула из мыслей и посмотрела на нее.
– Я в порядке, – успокоила я ее.
Но она почему-то замолчала и напряглась. Возникла неловкая пауза, девчонки переглянулись, обеспокоенно оглядели меня с ног до головы.
– Уверена? Куда ты собралась?
– Мне… мне надо побыть одной. Вы только не волнуйтесь, ладно? Завтра увидимся.
Я старательно сдерживалась, чтобы не встать и не уйти просто так, без всяких объяснений. Мне хотелось, чтобы все они убрались, исчезли. Просто в одну секунду испарились, забрав с собой и весь этот дурацкий мир в придачу.
все еще четверг
Ненавижу!
Детскую площадку только по ошибке можно считать местом исключительно детского выгула. И существует довольно-таки стабильный график ее эксплуатации. Рано утром, часов до семи, на площадке производится выгул собак, что негативно сказывается на ее экологии, но сделать с этим ничего нельзя. Собаки вместе с хозяевами делают свое черное или мокрое (по потребностям) дело и отчаливают на работу. Далее, в промежуток с семи до девяти утра на детской площадке проходит опохмел перебравшего с вечера населения. В это время она преимущественно принадлежит мужчинам и с детьми туда лучше не соваться, если, конечно, вы не хотите, чтобы вас обкурили и стрельнули у вас полтинничек на пиво. Мимо опохмеляющихся бодро пробегают утренние бегуны, пьянчужки провожают их презрительными взглядами, как салаг, ничего еще не понимающих в настоящей взрослой жизни, полной бед и треволнений. Бегуны же, как правило, так погружены в себя, что ничего этого не замечают.
Далее начинают подтягиваться мамаши. Причем сначала очень хорошие мамаши, живущие по режиму, а потом все более ленивые и нерадивые. К двенадцати площадка ломится от кричащих и скачущих по горкам и качелям деток, а мамаши сидят на лавочках и покуривают, обсуждая новости. Затем процесс принимает обратный характер, и мамаши уходят в строго противоположном порядке. Самые ленивые уходят первыми. Около двух на площадке начинается тихий час, и только старушки, совершающие дневной моцион, могут посидеть на лавочке, щурясь на солнце. И до самой темноты площадка открыта для всех желающих, но после заката власть меняется и на столы, становясь ногами на лавочки, взбирается шпана. Молодые и горластые подростки с пивом и запасом сигарет окончательно замусоривают периметр, гнут недогнутые в прошлый раз качели, чем производят неизгладимое впечатление на раскрашенных под «вамп» подруг. В темноте площадка становится тусовкой, и подходить туда простым смертным опасно.
Когда мы с девчонками выпорхнули дружной толпой из моего семейного склепа, в котором по ошибке мы жили, как живые люди, уже темнело. Настроение было странное: то ли водки выпить, то ли зарезать кого. Возможно, что и то, и другое в тот момент было бы для меня в самый раз. Мы подошли к столику и, как заправские хулиганы, сели на него, поставив ноги на лавочку. Видимо, все дело в том, что в темноте не видно, грязная лавка или нет, так что рисковать не хотелось. Сначала мы просто молчали. Потом Каринка вздохнула и приобняла меня за плечи. Все оживились.
– Не, ну как он врал, как он врал! – закатила глаза Машка, кивнув в сторону подъезда.
– Надо же что-то состряпать! – фыркнула Любка. – Да у него на лбу написано, что он и пельменей не отварит себе сам.
– Не, девчонки, скажите на милость, почему он ничего не убрал? – возмутилась Карина. – Неужели же трудно было догадаться, что плов надо выкинуть.
– А цветы подсушить. И пыли нанести, – хмыкнула Любка. – Ты в своем уме? Мужики вообще о таких вещах не задумываются. Это все она – бабища его, – это она хотела о себе знак подать. Говорю тебе, у нее все это не просто так. Развести она его хочет, сучка такая. Ну ничего. Ничего, мы ей устроим. Она у нас попляшет. Шиш ей с маслом, а не нашего Лешку, верно?
– Конечно! – кивнула Машка. – Завтра мы ее отловим и отмудохаем.
– Я не умею мудохать, – возразила Кариночка.
– Ничего. Зато у Любки удар левой прекрасный. Помнишь, как она своему мужу синяк поставила? – усмехнулась Машка.
Любка покраснела.
– Я же просила, девки, не надо напоминать. Я ж была не в себе.
– Так и сейчас надо уже выходить. Из себя-то, – пожала плечами Маша. – Верно, Юль?
– Знаете, спасибо вам большое за все, но я, пожалуй, пойду, – ответила я, глядя, как подростки, нахмурившись, проходили мимо детской площадки.
Мы заняли их место, и теперь они не знали, куда деваться, так что маячили перед нами, всеми силами давая понять, что время благовоспитанных мамаш уже закончилась. Гейм, как говорится, овер.
– Проходите, детки, проходите. Не толпитесь. – Машка махала рукой так, словно перед нами были не подростки, а стайка жадных голубей на площади. – Ты о чем, Юль?
– Пойду я, – повторила я.
– Пойдешь? Куда? – не поняла Маша.
– К метро, – пространно пояснила я, испытав странное желание закурить. Вообще-то я курить не умею, а тут вдруг, глядя на этих детей, захотелось почему-то попробовать. Нет, не то чтобы я никогда не пробовала. Когда-то давным-давно – когда деревья были большие.
– Юль, ты чего? – окрикнула меня Любка.
Я с трудом вынырнула из мыслей и посмотрела на нее.
– Я в порядке, – успокоила я ее.
Но она почему-то замолчала и напряглась. Возникла неловкая пауза, девчонки переглянулись, обеспокоенно оглядели меня с ног до головы.
– Уверена? Куда ты собралась?
– Мне… мне надо побыть одной. Вы только не волнуйтесь, ладно? Завтра увидимся.
Я старательно сдерживалась, чтобы не встать и не уйти просто так, без всяких объяснений. Мне хотелось, чтобы все они убрались, исчезли. Просто в одну секунду испарились, забрав с собой и весь этот дурацкий мир в придачу.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента