Страница:
Туда направил он свои шаги, и Квини пошла с ним.
— У вас же все есть! — воскликнул Халкетт, когда остановился у загона.
Джо перелез через ограду. Ему не хотелось показывать, что трудно согнуться в пояснице.
— С такими лошадьми ты можешь делать деньги, — заметил отец. — Если вы займетесь их разведением.
— Кобыла Квини жеребая.
Отец захотел уже идти назад к автомобилю и кивнул обоим молодым людям, чтобы они подошли вместе с ним.
— Что будет теперь с твоей школой, Квини? — спросил он. — Они со мной говорили об этом.
— Я иду в двенадцатый класс здесь, у миссис Холленд.
— Наконец-то ты стала разумной! Художественная школа ни к чему для наших детей. И жена принадлежит своему мужу. — Он повернулся к Стоунхорну: — Джо, как же быть? Нужна вам еще наша бабушка? У меня жена тяжело заболела от жары и плохой воды. Мне надо ее отвезти в больницу. Тиф, говорят они..
— Возьми бабушку. Мы теперь здесь вдвоем.
— Хорошо. Я тут захватил вам с собой кроликов. Белые, длинношерстные. Они должны набрать вес до восьми фунтов. И я нашел тут одного в Нью-Сити, который хорошо платит за шкурки.
— Наш шеф по экономике Хаверман, ну и обрадуется же он, когда вернется, — сказал Стоунхорн. — Он все хотел, чтобы я разводил кроликов.
Халкетт не понял иронии.
— Для тебя это не занятие, Джо. Ты настоящий лошадиный человек, это я вижу. Но для Квини подойдут белые кролики. А ты, собственно, их потом забьешь, и поедите жаркое.
— С удовольствием. Они дорого стоят?
— Я ничего за них не платил. Я же вам, вашему дому еще ничего не давал.
Халкетт с помощью Джо вынул деревянную решетчатую клетку с четырьмя кроликами из автомашины. Их ангорский мех был действительно великолепен.
— Джо, — сказала Квини, мысли ее смешались, — может быть, мне для миссис Холи нарисовать собачку прерий? Она ждет картинку.
— Слушай, наконец, с твоими художествами! — Отец стал сердиться. — Я должен тебе как следует объяснить, как содержать этих кроликов, чтобы они хорошо росли. Джо должен тебе построить для них хлевушку с проволочным полом, это для чистоты… Пятьдесят — шестьдесят кроликов сможешь ты держать.
Квини с удовольствием заткнула бы себе уши, ведь мысли о кроликах ей и в голову не приходили, но из уважения к отцу она ничего не сказала.
Отец открыл багажник и достал еще что-то внушительных размеров.
— Нам пришлось забить, была сильная засуха. Я прихватил вам с собой два телячьих костреца.
Джо и Квини приняли нелишний запас мяса. Они отнесли его бабушке в дом, которая только теперь узнала, что ей предстоит возвращение домой. Ее пребывание у Кингов, рассчитанное всего на несколько дней, продлилось довольно долго. Она быстро собрала свой небольшой узелок, слегка похлопала Квини по плечу:
— Я молюсь за тебя и за ребенка.
Квини было очень тяжело расставаться.
Бабушка сидела в машине, у отца был уже в руках ключ зажигания, когда он еще раз высунул голову в окно:
— Джо!
Стоунхорн подошел.
— Не давай себя дурачить, Джо, вот что я тебе скажу, если один… один из тех придет. Гарольд сообщил, что ты не раз угрожал семейству Бут оружием, и он предложил обыскать твой дом и запретить тебе держать оружие. У него безотчетный страх с тех пор, как ты возвратился живым. Был он таким койотом и как свидетель?
Стоунхорн слегка закусил нижнюю губу; глаза его стали узкими, словно он во что-то целился.
— Послушай же, Джо, — продолжал Халкетт, — Эд Крези Игл спрашивал Мэри, и Мэри сказала, что это все ложь. Ты стрелял по ястребу и дал три выстрела из-за огня. Предложение Бута отклонили. Значит, никто не имеет права хозяйничать в твоем доме. Но Гарольд напился как свинья и избил Мэри, правда, и она не осталась в долгу, по крайней мере Гарольд заработал хорошую круглую синюю шишку и один глаз у него закрылся. Но Мэри лежит в больнице.
— Жаль, что меня при этом не было. Тогда лежал бы и он, но где-нибудь в другом месте. Я займусь этим парнем, хотя еще и не могу согнуться.
— Что с тобой такое?
— Пегий ночью во время пожара сказал мне своим копытом, что хочет прочь. Так, пустяк, просто я стал плохим ковбоем.
Халкетт слегка усмехнулся и махнул рукой, как бы подтверждая, что это, и верно, пустяк.
— Удивительно, что вы всех лошадей сохранили в засуху. Молодцы. Мне пришлось забить.
Очевидно, отцу было тяжело от них уезжать.
Но вот двигатель завелся. Бабушка еще раз простилась с Квини и Джо взглядом.
Когда автомобиль исчез, оба пошли к дому. Счастье, подумала Квини, что отец не нашел времени зайти внутрь. Хотя бабушка и сложила, конечно, в сторону осколки, щепки и печные трубы, однако порядочным помещение все-таки не выглядело.
— Да, значит, надо мне теперь делать новый стол. Лампа нам летом не нужна, — заключил Джо; печные рукава он тут же снова соединил.
— Я здесь кое о чем подумала, Джо, и хотела бы с тобой посоветоваться.
— Опять какие-то новости? Что ж, давай.
Она вышла из дома, вышел и он с ней. Моросил мелкий дождик, но они не обращали на это внимания.
— Я должна тебе кое-что объяснить, Стоунхорн, тогда мне это и самой станет ясно.
Оба стояли позади дома, где их не могли видеть с ранчо Бутов.
— Ты слышал, что мой отец против рисования картин. Ему, конечно, нравится, как бабушка вышивает по старым образцам, но больше этого он не хочет ничего видеть. Администрации пришлось много лет упорно бороться, пока ему, хочешь не хочешь, пришлось дать согласие, чтобы я училась в художественной школе. Он бы с удовольствием меня спрятал, но это теперь совсем не так просто, как когда-то. И вот я научилась рисовать, это моя страсть, но это не такая работа, как другие. Я не могу целые дни рисовать, так как мне надо теперь каждый день кормить этих белых кроликов. Я не могу просто целыми днями мечтать. Я уже нарисовала три хорошие картины, которые продала: «Щит», «Руки»и «Черный бык». Теперь миссис Холи хочет иметь картину об укрощенном Браме33, но черный бык опускает рога против нее, ты понимаешь? Я же не могу это нарисовать. Я не продаю самое себя. Этого я не делаю.
Квини смотрела прямо перед собой, однако она чувствовала, как ее муж сбоку на нее смотрит.
— Ну, продолжай, продолжай.
— Тогда я, значит, не смогу мечтать и уж совсем не смогу по заказу. Я должна раскрыться сама собой, и в меня должно войти что-то, на что я смогу опереться… что-то закономерное, со своим внутренним законом, не с таким, что создают люди, и им можно вертеть как хочешь — с законом прерии. Я не могу его найти нигде, кроме как у наших отцов. Мне надо еще раз начать с начала. С самого начала. Я буду изучать наши старые типи и наши звезды, которые с четырьмя, с пятью и с восемью концами. Я знаю их старые тайны, четыре ветра, с четырех сторон света, утро и свет и восемь ветров. Я должна также постичь новые тайны наших звезд, их форму и место; белые люди говорят о геометрии, но это, как я понимаю, только внешнее. Я хочу свести это вместе. В этом я раскроюсь, ведь в этом есть тайна независимо от меня и также закон. Я попытаюсь это сделать. Горшечная работа тоже поможет мне в этом продвинуться. Одну из своих попыток я дам потом миссис Холи для ее стены или для гардины. Я нарисую, конечно, не кроликов и не собачек прерий. Это была просто шутка. Что ты скажешь об этом?
— Ты, видно, думаешь, что я при моем «совершенно неудовлетворительном школьном образовании» что-нибудь понимаю в искусстве?
— Ты должен ответить мне не как ученик средней школы, Инеа-хе-юкан, ведь все, что ты можешь сказать мне в этом случае, я знаю сама. Отвечай мне как индеец.
— Ты хорошо сказала, Тачина.
— Ну давай же, тогда я сегодня же примусь за рисунок, а завтра нам надо в поселок, в драгстори34 и купить краски и бумагу. У меня уже мало. Я думаю, если миссис Холи образец захочет перенести на материю, она ее мне сама даст. Технику я изучила.
— Что это ты заговорила о миссис Холи?
— Я была у нее на ленче, когда ждала суперинтендента, чтобы справиться о тебе.
Стоунхорн, казалось, что-то стряхнул с себя.
— Может быть, я даже через миссис Холленд смогу получить заказ для школьной столовой, для спортивного или для актового зала. Я как-нибудь спрошу. Я хочу не только учиться в школе, я хочу еще и работать, и нам нужны деньги на Пегого.
— И для собственного колодца.
— Стоунхорн, вот еще что выдумал! Мы и свой собственный колодец! — Квини улыбнулась, слезы выступили у нее на глазах, она готова была расплакаться от радости за вновь пробудившуюся в муже волю к жизни.
Оба пошли обратно в дом, и, так как Квини без стола не могла работать, Стоунхорн начал с того, что прежде всего снова изготовил его. Закончив эту работу, он совершенно выдохся и бросился на кровать. Он моментально заснул.
Через несколько часов он проснулся. С печки распространяла аппетитный запах телячья нога. Джо и Квини с удовольствием поели. Пока Квини убирала со стола, Джо подошел к двери и прислушался. Квини тоже услышала в тишине ночной прерии гудение хорошего мотора на шоссе со стороны агентуры. Стоунхорн надел на себя поверх куртки пистолет. Квини не отважилась ничего сказать, она не отважилась даже вздохнуть. Она только думала: Вакантанка или бог, или как там еще тебя назвать… вели им там, внизу, проехать мимо… я отблагодарю тебя, как ты того потребуешь.
Однако автомобиль свернул на боковую дорогу и, закачавшись на ставших скользкими колеях, полез наверх. Тучи закрывали звезды, и беспрестанно моросило. Фары доставали сквозь пелену дождя, через луг до дома.
Стоунхорн приотворил дверь и остался стоять за ней.
Автомобиль неподалеку остановился, кто-то повозился около него, раздался голос:
— Хэлло!
— Это же опять Эйви, — сказал Стоунхорн жене, — но на другом автомобиле.
Квини дернулась, словно бы порываясь выбежать наружу, Джо призвал ее взглядом остановиться и вышел сам.
Он встретил врача, который стоял в дождевике у машины. Мотор не был выключен. В загоне топтались лошади.
— Один из вас должен мне помочь, Гарольд или вы. Мы не знаем, что произошло во время пожара с Элизой Бигхорн и ее тремя детьми. Вертолет пытался безрезультатно…
— Вы можете заставить полицию заняться этим. Тогда они хоть раз сделают что-то полезное.
— Джо! Я сегодня утром просил патронажную сестру об этом позаботиться. Но она ездит на автомобиле, а куда автомобиль проехать не может, там нет и медицинской службы. Даже если это Марго. Завтра до обеда у меня три операции. А я еще, черт побери, ночью тут путаюсь; это не дает мне покоя. Старший мальчик — эпилептик, вы знаете об этом.
— Вам нужна лошадь? Кобылу я могу дать.
— Вдвоем было бы лучше. Я сомневаюсь, что ночью найду этот дом.
— Я поеду с вами. Надо ведь аптеку и тому подобное в сумы взять?
Эйви достал сумку и ящик из автомобиля и дал их Стоунхорну, который собирался седлать лошадей. Эйви выключил двигатель.
Он, конечно, заметил, что в доме теперь загорелась свеча, но, так как Джо его не приглашал, он не пошел внутрь.
Кинг быстро взвалил на лошадей седла и вывел из загона Пегого и кобылу. Мокрые шкуры их пахли. Он со своей негнущейся поясницей взлетел в седло не так легко, как раньше, но все же легче, чем Эйви. Он крикнул Квини, что возвратится не ранее утра, и понукнул Пегого. Кобыла побежала за ним. Путь шел вниз, кусок по шоссе в долине, а потом по правую руку без дороги через поле. Эйви вспотел, и дождевая сырость проникала сквозь его одежду. Стоунхорн как ведущий задал убийственный темп. Где позволяла местность, он шел в ночной темноте галопом. Он заставил карабкаться вверх по крутому склону: при переходе через горную седловину, когда двигались то вверх, то вниз и лошади перепрыгивали поваленные деревья, Эйви вывалился из седла. Стоунхорн ждал на своем Пегом, пока врач снова не вскарабкается на кобылу. Путь вниз проходил мимо сосен, среди их ветвей, по корням. Эйви крепко держался за луку седла. Поводом он почти не пользовался: кобыла сама выбирала дорогу, следуя за жеребцом. Мокрые ветки сосен хлестали всадников, кололи лицо.
По другую сторону высоты местность пострадала от огня. Покрытая пеплом земля была мокрая и не пылила. Но ландшафт почти не изменился, потому что ночь и тучи все равно стерли все краски, и только немногие группы деревьев давали понять, как бушевал огонь. Стоунхорн, кажется, ни на миг не сомневался в направлении.
После трехчасовой скачки Эйви слабым голосом крикнул:
— Хэлло!
— Что такое?
— Еще далеко?
— Совсем рядом.
Стоунхорн предоставил Пегому свободу, так что он мог бежать как хотел, и это было быстро. Жеребец фыркал.
Но Джо не обманул Эйви. Через десять минут он остановился.
— Здесь… было…
Не слишком много смог увидеть тут Эйви. Он достал сильный карманный фонарь и посветил. На земле лежали обугленные остатки хижины и два обугленных ствола дерева, один из которых, несмотря на сырость, еще дымился.
Эйви спешился. Стоунхорн оставался верхом и держал кобылу за повод. Он наблюдал за поисками Эйви.
Врач вернулся.
— Ничего. И никаких обугленных тел. Возможно, они своевременно убрались в надежное место.
Он обтер лоб. Почти телесно чувствовал он иронию своего спутника, который молча сидел на Пегом.
— Что теперь делать, Джо?
— Это определяет медицинская служба. Я только скаут. Всего один доллар двадцать пять центов в час.
— Минимальная ставка для неквалифицированного персонала. Это в данном случае не слишком мало? — Эйви был обескуражен: что за тон у этого парня, которому он всегда помогал!
— Для человека с совершенно неудовлетворительным школьным образованием достаточно, док. Но к этому еще следует добавить по пятьдесят пять центов в час за лошадь.
— Можем мы еще что-то предпринять, кроме возвращения назад? — Эйви был очень раздражен.
Джо спешился, привязал своего Пегого к обгорелому колышку, оставив кобылу на свободе, и исчез в темноте.
Эйви остался у лошадей, почесал лысину и принялся расхаживать взад-вперед. Он устал, как собака. Позади был рабочий день, к тому же еще полночи с непривычной нагрузкой. А завтра предстояли тяжелые операции. Надо надеяться, неподдающийся учету непредсказуемый Джо все-таки вернется назад. Лошади были, во всяком случае, залогом этого.
Эйви не пришлось ждать так долго, как он боялся. Показался Стоунхорн. Женщина с двумя детьми следовала за ним той слишком торопливой, спотыкающейся походкой, которой коротконогие люди стараются не отставать от длинноногих. Джо нес на руках мальчика осторожно, как врач или отец. Эйви мог отчетливо видеть эту группу в свете своего фонаря.
Он почувствовал некоторое облегчение.
Группа достигла врача и лошадей. Женщина потеряла силы, как только увидела, что она у цели. Мальчик был не в себе. Стоунхорн осторожно положил его на землю, снял с себя куртку и сунул ему под голову и плечи. Два других ребенка присели на корточки. Эйви занялся женщиной.
— Истощение, — сказал он наконец. — Где же она находилась?
— У Желтой земли, в песчаной норе. Там они спасались от огня; это можно было предположить. Они не ушли потом оттуда, потому что у маленького мальчика были сильные припадки, и в конце концов они ослабли от голода.
— Надо воды.
— Да они наполовину промокли. — Джо достал из седельной сумки фляжку и, как только Эйви удалось привести женщину в сознание, дал ей и обоим детям попить.
Эйви беспокоился за младшего.
— Плохо дело. Надо взять его с собой в больницу. А как мы поступим с женщиной и обоими мальчуганами?
— Оплатит медицинская служба телячью ногу?
— Даже ногу, если она у вас с собой.
Джо развернул пакет.
— Вы обо всем подумали.
— Все по-простому, док.
— Кого или что вы, Джо, собственно, высмеиваете? Меня?
— Клан, мистер Эйви.
Элиза Бигхорн взяла телячью ногу под мышку и сказала Стоунхорну на языке их племени, что она с детьми останется здесь и будет ждать нового дома и общественной помощи, на которую она, как индеанка резервации, имеет право.
— Тебе лучше надо найти какую-нибудь работу, — ответил Джо. — Что толку тут сидеть с детьми! Младшего мы возьмем с собой.
Женщина зло посмотрела на Стоунхорна, но ничего не сказала.
Стоунхорн завернул мальчика в куртку, взял его к себе на Пегого, подождал, пока Эйви устроится на кобыле, и пустился галопом, который вытрясал из Эйви все нутро. С тревогой смотрел врач на приближающуюся цепь гор, которую надо было преодолеть и на обратном пути. Как только лошади снова стали карабкаться по бездорожному склону, он вцепился, как и по дороге сюда, в луку седла. Но перевал он преодолел и на этот раз уже без падения.
Наконец они достигли шоссе в долине.
— Сойдите с лошади и подождите, — распорядился Стоунхорн. — Я пригоню вам автомобиль.
Эйви с радостью слез на землю и, совершенно разбитый, уселся на камень. Он взял к себе ребенка. Насквозь мокрому Джо он хотел отдать куртку, но тот отказался и оставил ее все еще не приходящему в сознание мальчику.
— Ключ зажигания, док!
— Ах да.
Джо взял кобылу за повод, понукнул Пегого и в безоглядной скачке достиг своего маленького дома на склоне, у которого стоял автомобиль Эйви. Немного спустя этот автомобиль, тихо урча, подъехал по шоссе к врачу. Джо развернулся и поставил автомобиль Эйви в нужном направлении.
Врач поднес мальчика и уложил его на заднее сиденье: в автомобиле было достаточно одеял.
— Садитесь, Джо, я отвезу вас обратно до развилки.
Врач сел за руль, взял в зубы сигарету.
Стоунхорн вытянул немного вперед нижнюю губу и сел рядом с ним.
Когда Эйви предложил ему закурить, он поблагодарил.
— Я бы тоже хотел иметь вашу медвежью натуру, — сказал врач. — Вам в самом деле не нужно никакой больницы.
— Все еще слишком мало защитных веществ, док. Но я их теперь вырабатываю.
— О чем это вы, собственно?
— Метод был новый, но неудачный. Видите ли, с помощью прожектора. Недостаток сна, немного невралгии и подлости — в конце-концов такой человек, как я, сходит на нет. Это не вышло. Но своей отравой они меня чуть-чуть не загнали…
— Какой отравой?
— Только ради здоровья пациента. Я трижды переболел, так ведь? Вы должны были знать об этом. Я уже готов был сдаться, но решил иначе. Так лисица отгрызает себе ногу, если хочет быть на свободе. Я отказался ото всех их шприцев и переходных состояний. Я теперь испытал, как это происходит, и это Квини чуть не стоило жизни, но теперь я знаю течение. Я обладаю способностью сознательно управлять своей нервной системой. Потому что я дикарь. Гангстерское тайное судилище сделало бы из меня просто котлету, если бы только они меня могли схватить. Полиция и кто там у них на подхвате — эти работали цивилизованнее. Мне надо научиться бороться в этой среде еще лучше.
— Кого же вы, например, относите к этой среде?
— Ну вот Холи меня перехитрил, когда отвез в Карнивилл… я еще молодцом ехал сквозь песчаную бурю. Возможно, его самого перехитрили, даже очень возможно. Потом Лесли Джонсон, его обязанность выводить на чистую воду гангстерские дела, выслушать перебежчика и сделать из него шпиона; в довершение всего он еще попал впросак с Гарольдом Бутом. Я на Лесли не в обиде; Гарольд тоже меня иногда поражал.
— Что же Бут, собственно, мог показать?
— Он случайно услышал что-то за гангстерским столом на концерте битсов после родео, несколько блатных словечек, несколько замечаний, которые на самом деле не меня касались, а одного гораздо более закоренелого; потом он нахально компилировал и лгал. Ошибусь немного, если скажу, что он хотел меня вывести из себя и устроить новый процесс. И Джонсон не может в этом отношении обижаться. Джонсон сделал для своей цели все что мог, грубый, как босс, таков уж он есть, и совсем не дурак. Две операции против гангстеров в последнее время ему удались, но он уже слишком стар, да и нервы.
— Значит, вы стали ученым, Джо, и пользуетесь этим, чтобы анализировать других?
— Это единственное хобби, которое остается мне в моем положении, и лучшее, что я могу делать для того, чтобы не сойти с ума. Еще расчетливее, чем Лесли Джонсон, работает малый, который был в роли водителя, когда они везли меня сюда назад, Джеффри Николсон его имя. Этот субъект куда черствее.
— Субъект! Нравится мне ваш реалистический юмор, Джо.
— Вы заблуждаетесь, док, это чисто внешне. Я дикарь. Я ненавижу лжецов. Я также не выношу, если кто-то, не спросясь, подбирается ко мне со своими новейшими методами. Я не переношу, когда индейца называют грязным. Живым они меня больше не получат — вот что говорим мы этим господам. И вы сами, Эйви, тоже будьте тверже. Не пишите больше таких легкомысленных справок, иначе вас переведут.
— Восемь часов, Кинг, лошади и телячья нога… Двадцать долларов? Я заплачу это пока…
— О'кей! В следующий раз вы поручите такое дело мне одному, тогда это обойдется дешевле. — Стоунхорн взял деньги. — Бай! Почему вы, собственно, приехали на другой машине?
— Потому, что моя должна стоять перед домом. — Эйви стартовал несколько резко. — И больше я не братаюсь. Во всяком случае, никто больше меня не заставит.
Врач еще довольно рано приехал в госпиталь, сделал сам себе инъекцию и вполне успешно провел три операции.
Стоунхорн положил деньги Квини на стол и завалился с пистолетом на топчан. Спина у него снова стала сгибаться: лошадиное лечение подействовало. В мокрой рубашке, насквозь пропотевшей, он проспал без перерыва двадцать четыре часа. Когда он проснулся следующей ночью, Квини уже съездила на автомобиле в поселок агентуры и сделала покупки. Она приобрела не только бумагу и краски, но также и ванну, чтобы собирать дождевую воду. Состоялась ночная трапеза — поели немного мяса.
— Новости? — спросил Стоунхорн.
— Да. — По выражению лица Квини и ее голосу можно было понять, что то, что она собиралась сообщить, ее очень волновало.
— Лесли Джонсон погиб на обратном пути. Судя по всему, произошла ожесточенная схватка между ним и его водителем. Наверное, Лесли был замаскировавшийся гангстер.
Джо усмехнулся:
— Я думаю, скорее водитель. Этот субъект постоянно чистил ботинки.
— Джо, как это понимать? Он боялся, что на ботинках кровь?
— Стал бы этот негодяй заботиться о чистоте. Он не хотел оставлять отпечатков пальцев. Поймали они его?
— Нет. Там был только автомобиль с убитым Джонсоном. Тела водителя не было.
— Что значит «тела»? Кто это выдумал? Он, конечно же, убрался целым и невредимым. У него заранее была договоренность.
— Почему ты наваливаешь на водителя столько плохого? Мне Джонсона не жаль.
— А мне Джеффри Николсона — еще меньше. Это одно из вымышленных имен этого «водителя», единственное, которое я знал. Он по поручению Лесли проводил иногда мои допросы. Судя по тому, что он у меня спрашивал, он был подозрительно информированным экспертом и придирался ко мне, наверняка, совсем не за тем, чтобы узнать то, что ему было лучше известно, чем мне. Он хотел сломать меня, чтобы сделать своей креатурой. Но покончить с Лесли, когда я был с ними в машине, он все-таки не осмелился.
У Квини кусок застрял в горле.
Стоунхорн ел с усиленным аппетитом.
ШКОЛА
— У вас же все есть! — воскликнул Халкетт, когда остановился у загона.
Джо перелез через ограду. Ему не хотелось показывать, что трудно согнуться в пояснице.
— С такими лошадьми ты можешь делать деньги, — заметил отец. — Если вы займетесь их разведением.
— Кобыла Квини жеребая.
Отец захотел уже идти назад к автомобилю и кивнул обоим молодым людям, чтобы они подошли вместе с ним.
— Что будет теперь с твоей школой, Квини? — спросил он. — Они со мной говорили об этом.
— Я иду в двенадцатый класс здесь, у миссис Холленд.
— Наконец-то ты стала разумной! Художественная школа ни к чему для наших детей. И жена принадлежит своему мужу. — Он повернулся к Стоунхорну: — Джо, как же быть? Нужна вам еще наша бабушка? У меня жена тяжело заболела от жары и плохой воды. Мне надо ее отвезти в больницу. Тиф, говорят они..
— Возьми бабушку. Мы теперь здесь вдвоем.
— Хорошо. Я тут захватил вам с собой кроликов. Белые, длинношерстные. Они должны набрать вес до восьми фунтов. И я нашел тут одного в Нью-Сити, который хорошо платит за шкурки.
— Наш шеф по экономике Хаверман, ну и обрадуется же он, когда вернется, — сказал Стоунхорн. — Он все хотел, чтобы я разводил кроликов.
Халкетт не понял иронии.
— Для тебя это не занятие, Джо. Ты настоящий лошадиный человек, это я вижу. Но для Квини подойдут белые кролики. А ты, собственно, их потом забьешь, и поедите жаркое.
— С удовольствием. Они дорого стоят?
— Я ничего за них не платил. Я же вам, вашему дому еще ничего не давал.
Халкетт с помощью Джо вынул деревянную решетчатую клетку с четырьмя кроликами из автомашины. Их ангорский мех был действительно великолепен.
— Джо, — сказала Квини, мысли ее смешались, — может быть, мне для миссис Холи нарисовать собачку прерий? Она ждет картинку.
— Слушай, наконец, с твоими художествами! — Отец стал сердиться. — Я должен тебе как следует объяснить, как содержать этих кроликов, чтобы они хорошо росли. Джо должен тебе построить для них хлевушку с проволочным полом, это для чистоты… Пятьдесят — шестьдесят кроликов сможешь ты держать.
Квини с удовольствием заткнула бы себе уши, ведь мысли о кроликах ей и в голову не приходили, но из уважения к отцу она ничего не сказала.
Отец открыл багажник и достал еще что-то внушительных размеров.
— Нам пришлось забить, была сильная засуха. Я прихватил вам с собой два телячьих костреца.
Джо и Квини приняли нелишний запас мяса. Они отнесли его бабушке в дом, которая только теперь узнала, что ей предстоит возвращение домой. Ее пребывание у Кингов, рассчитанное всего на несколько дней, продлилось довольно долго. Она быстро собрала свой небольшой узелок, слегка похлопала Квини по плечу:
— Я молюсь за тебя и за ребенка.
Квини было очень тяжело расставаться.
Бабушка сидела в машине, у отца был уже в руках ключ зажигания, когда он еще раз высунул голову в окно:
— Джо!
Стоунхорн подошел.
— Не давай себя дурачить, Джо, вот что я тебе скажу, если один… один из тех придет. Гарольд сообщил, что ты не раз угрожал семейству Бут оружием, и он предложил обыскать твой дом и запретить тебе держать оружие. У него безотчетный страх с тех пор, как ты возвратился живым. Был он таким койотом и как свидетель?
Стоунхорн слегка закусил нижнюю губу; глаза его стали узкими, словно он во что-то целился.
— Послушай же, Джо, — продолжал Халкетт, — Эд Крези Игл спрашивал Мэри, и Мэри сказала, что это все ложь. Ты стрелял по ястребу и дал три выстрела из-за огня. Предложение Бута отклонили. Значит, никто не имеет права хозяйничать в твоем доме. Но Гарольд напился как свинья и избил Мэри, правда, и она не осталась в долгу, по крайней мере Гарольд заработал хорошую круглую синюю шишку и один глаз у него закрылся. Но Мэри лежит в больнице.
— Жаль, что меня при этом не было. Тогда лежал бы и он, но где-нибудь в другом месте. Я займусь этим парнем, хотя еще и не могу согнуться.
— Что с тобой такое?
— Пегий ночью во время пожара сказал мне своим копытом, что хочет прочь. Так, пустяк, просто я стал плохим ковбоем.
Халкетт слегка усмехнулся и махнул рукой, как бы подтверждая, что это, и верно, пустяк.
— Удивительно, что вы всех лошадей сохранили в засуху. Молодцы. Мне пришлось забить.
Очевидно, отцу было тяжело от них уезжать.
Но вот двигатель завелся. Бабушка еще раз простилась с Квини и Джо взглядом.
Когда автомобиль исчез, оба пошли к дому. Счастье, подумала Квини, что отец не нашел времени зайти внутрь. Хотя бабушка и сложила, конечно, в сторону осколки, щепки и печные трубы, однако порядочным помещение все-таки не выглядело.
— Да, значит, надо мне теперь делать новый стол. Лампа нам летом не нужна, — заключил Джо; печные рукава он тут же снова соединил.
— Я здесь кое о чем подумала, Джо, и хотела бы с тобой посоветоваться.
— Опять какие-то новости? Что ж, давай.
Она вышла из дома, вышел и он с ней. Моросил мелкий дождик, но они не обращали на это внимания.
— Я должна тебе кое-что объяснить, Стоунхорн, тогда мне это и самой станет ясно.
Оба стояли позади дома, где их не могли видеть с ранчо Бутов.
— Ты слышал, что мой отец против рисования картин. Ему, конечно, нравится, как бабушка вышивает по старым образцам, но больше этого он не хочет ничего видеть. Администрации пришлось много лет упорно бороться, пока ему, хочешь не хочешь, пришлось дать согласие, чтобы я училась в художественной школе. Он бы с удовольствием меня спрятал, но это теперь совсем не так просто, как когда-то. И вот я научилась рисовать, это моя страсть, но это не такая работа, как другие. Я не могу целые дни рисовать, так как мне надо теперь каждый день кормить этих белых кроликов. Я не могу просто целыми днями мечтать. Я уже нарисовала три хорошие картины, которые продала: «Щит», «Руки»и «Черный бык». Теперь миссис Холи хочет иметь картину об укрощенном Браме33, но черный бык опускает рога против нее, ты понимаешь? Я же не могу это нарисовать. Я не продаю самое себя. Этого я не делаю.
Квини смотрела прямо перед собой, однако она чувствовала, как ее муж сбоку на нее смотрит.
— Ну, продолжай, продолжай.
— Тогда я, значит, не смогу мечтать и уж совсем не смогу по заказу. Я должна раскрыться сама собой, и в меня должно войти что-то, на что я смогу опереться… что-то закономерное, со своим внутренним законом, не с таким, что создают люди, и им можно вертеть как хочешь — с законом прерии. Я не могу его найти нигде, кроме как у наших отцов. Мне надо еще раз начать с начала. С самого начала. Я буду изучать наши старые типи и наши звезды, которые с четырьмя, с пятью и с восемью концами. Я знаю их старые тайны, четыре ветра, с четырех сторон света, утро и свет и восемь ветров. Я должна также постичь новые тайны наших звезд, их форму и место; белые люди говорят о геометрии, но это, как я понимаю, только внешнее. Я хочу свести это вместе. В этом я раскроюсь, ведь в этом есть тайна независимо от меня и также закон. Я попытаюсь это сделать. Горшечная работа тоже поможет мне в этом продвинуться. Одну из своих попыток я дам потом миссис Холи для ее стены или для гардины. Я нарисую, конечно, не кроликов и не собачек прерий. Это была просто шутка. Что ты скажешь об этом?
— Ты, видно, думаешь, что я при моем «совершенно неудовлетворительном школьном образовании» что-нибудь понимаю в искусстве?
— Ты должен ответить мне не как ученик средней школы, Инеа-хе-юкан, ведь все, что ты можешь сказать мне в этом случае, я знаю сама. Отвечай мне как индеец.
— Ты хорошо сказала, Тачина.
— Ну давай же, тогда я сегодня же примусь за рисунок, а завтра нам надо в поселок, в драгстори34 и купить краски и бумагу. У меня уже мало. Я думаю, если миссис Холи образец захочет перенести на материю, она ее мне сама даст. Технику я изучила.
— Что это ты заговорила о миссис Холи?
— Я была у нее на ленче, когда ждала суперинтендента, чтобы справиться о тебе.
Стоунхорн, казалось, что-то стряхнул с себя.
— Может быть, я даже через миссис Холленд смогу получить заказ для школьной столовой, для спортивного или для актового зала. Я как-нибудь спрошу. Я хочу не только учиться в школе, я хочу еще и работать, и нам нужны деньги на Пегого.
— И для собственного колодца.
— Стоунхорн, вот еще что выдумал! Мы и свой собственный колодец! — Квини улыбнулась, слезы выступили у нее на глазах, она готова была расплакаться от радости за вновь пробудившуюся в муже волю к жизни.
Оба пошли обратно в дом, и, так как Квини без стола не могла работать, Стоунхорн начал с того, что прежде всего снова изготовил его. Закончив эту работу, он совершенно выдохся и бросился на кровать. Он моментально заснул.
Через несколько часов он проснулся. С печки распространяла аппетитный запах телячья нога. Джо и Квини с удовольствием поели. Пока Квини убирала со стола, Джо подошел к двери и прислушался. Квини тоже услышала в тишине ночной прерии гудение хорошего мотора на шоссе со стороны агентуры. Стоунхорн надел на себя поверх куртки пистолет. Квини не отважилась ничего сказать, она не отважилась даже вздохнуть. Она только думала: Вакантанка или бог, или как там еще тебя назвать… вели им там, внизу, проехать мимо… я отблагодарю тебя, как ты того потребуешь.
Однако автомобиль свернул на боковую дорогу и, закачавшись на ставших скользкими колеях, полез наверх. Тучи закрывали звезды, и беспрестанно моросило. Фары доставали сквозь пелену дождя, через луг до дома.
Стоунхорн приотворил дверь и остался стоять за ней.
Автомобиль неподалеку остановился, кто-то повозился около него, раздался голос:
— Хэлло!
— Это же опять Эйви, — сказал Стоунхорн жене, — но на другом автомобиле.
Квини дернулась, словно бы порываясь выбежать наружу, Джо призвал ее взглядом остановиться и вышел сам.
Он встретил врача, который стоял в дождевике у машины. Мотор не был выключен. В загоне топтались лошади.
— Один из вас должен мне помочь, Гарольд или вы. Мы не знаем, что произошло во время пожара с Элизой Бигхорн и ее тремя детьми. Вертолет пытался безрезультатно…
— Вы можете заставить полицию заняться этим. Тогда они хоть раз сделают что-то полезное.
— Джо! Я сегодня утром просил патронажную сестру об этом позаботиться. Но она ездит на автомобиле, а куда автомобиль проехать не может, там нет и медицинской службы. Даже если это Марго. Завтра до обеда у меня три операции. А я еще, черт побери, ночью тут путаюсь; это не дает мне покоя. Старший мальчик — эпилептик, вы знаете об этом.
— Вам нужна лошадь? Кобылу я могу дать.
— Вдвоем было бы лучше. Я сомневаюсь, что ночью найду этот дом.
— Я поеду с вами. Надо ведь аптеку и тому подобное в сумы взять?
Эйви достал сумку и ящик из автомобиля и дал их Стоунхорну, который собирался седлать лошадей. Эйви выключил двигатель.
Он, конечно, заметил, что в доме теперь загорелась свеча, но, так как Джо его не приглашал, он не пошел внутрь.
Кинг быстро взвалил на лошадей седла и вывел из загона Пегого и кобылу. Мокрые шкуры их пахли. Он со своей негнущейся поясницей взлетел в седло не так легко, как раньше, но все же легче, чем Эйви. Он крикнул Квини, что возвратится не ранее утра, и понукнул Пегого. Кобыла побежала за ним. Путь шел вниз, кусок по шоссе в долине, а потом по правую руку без дороги через поле. Эйви вспотел, и дождевая сырость проникала сквозь его одежду. Стоунхорн как ведущий задал убийственный темп. Где позволяла местность, он шел в ночной темноте галопом. Он заставил карабкаться вверх по крутому склону: при переходе через горную седловину, когда двигались то вверх, то вниз и лошади перепрыгивали поваленные деревья, Эйви вывалился из седла. Стоунхорн ждал на своем Пегом, пока врач снова не вскарабкается на кобылу. Путь вниз проходил мимо сосен, среди их ветвей, по корням. Эйви крепко держался за луку седла. Поводом он почти не пользовался: кобыла сама выбирала дорогу, следуя за жеребцом. Мокрые ветки сосен хлестали всадников, кололи лицо.
По другую сторону высоты местность пострадала от огня. Покрытая пеплом земля была мокрая и не пылила. Но ландшафт почти не изменился, потому что ночь и тучи все равно стерли все краски, и только немногие группы деревьев давали понять, как бушевал огонь. Стоунхорн, кажется, ни на миг не сомневался в направлении.
После трехчасовой скачки Эйви слабым голосом крикнул:
— Хэлло!
— Что такое?
— Еще далеко?
— Совсем рядом.
Стоунхорн предоставил Пегому свободу, так что он мог бежать как хотел, и это было быстро. Жеребец фыркал.
Но Джо не обманул Эйви. Через десять минут он остановился.
— Здесь… было…
Не слишком много смог увидеть тут Эйви. Он достал сильный карманный фонарь и посветил. На земле лежали обугленные остатки хижины и два обугленных ствола дерева, один из которых, несмотря на сырость, еще дымился.
Эйви спешился. Стоунхорн оставался верхом и держал кобылу за повод. Он наблюдал за поисками Эйви.
Врач вернулся.
— Ничего. И никаких обугленных тел. Возможно, они своевременно убрались в надежное место.
Он обтер лоб. Почти телесно чувствовал он иронию своего спутника, который молча сидел на Пегом.
— Что теперь делать, Джо?
— Это определяет медицинская служба. Я только скаут. Всего один доллар двадцать пять центов в час.
— Минимальная ставка для неквалифицированного персонала. Это в данном случае не слишком мало? — Эйви был обескуражен: что за тон у этого парня, которому он всегда помогал!
— Для человека с совершенно неудовлетворительным школьным образованием достаточно, док. Но к этому еще следует добавить по пятьдесят пять центов в час за лошадь.
— Можем мы еще что-то предпринять, кроме возвращения назад? — Эйви был очень раздражен.
Джо спешился, привязал своего Пегого к обгорелому колышку, оставив кобылу на свободе, и исчез в темноте.
Эйви остался у лошадей, почесал лысину и принялся расхаживать взад-вперед. Он устал, как собака. Позади был рабочий день, к тому же еще полночи с непривычной нагрузкой. А завтра предстояли тяжелые операции. Надо надеяться, неподдающийся учету непредсказуемый Джо все-таки вернется назад. Лошади были, во всяком случае, залогом этого.
Эйви не пришлось ждать так долго, как он боялся. Показался Стоунхорн. Женщина с двумя детьми следовала за ним той слишком торопливой, спотыкающейся походкой, которой коротконогие люди стараются не отставать от длинноногих. Джо нес на руках мальчика осторожно, как врач или отец. Эйви мог отчетливо видеть эту группу в свете своего фонаря.
Он почувствовал некоторое облегчение.
Группа достигла врача и лошадей. Женщина потеряла силы, как только увидела, что она у цели. Мальчик был не в себе. Стоунхорн осторожно положил его на землю, снял с себя куртку и сунул ему под голову и плечи. Два других ребенка присели на корточки. Эйви занялся женщиной.
— Истощение, — сказал он наконец. — Где же она находилась?
— У Желтой земли, в песчаной норе. Там они спасались от огня; это можно было предположить. Они не ушли потом оттуда, потому что у маленького мальчика были сильные припадки, и в конце концов они ослабли от голода.
— Надо воды.
— Да они наполовину промокли. — Джо достал из седельной сумки фляжку и, как только Эйви удалось привести женщину в сознание, дал ей и обоим детям попить.
Эйви беспокоился за младшего.
— Плохо дело. Надо взять его с собой в больницу. А как мы поступим с женщиной и обоими мальчуганами?
— Оплатит медицинская служба телячью ногу?
— Даже ногу, если она у вас с собой.
Джо развернул пакет.
— Вы обо всем подумали.
— Все по-простому, док.
— Кого или что вы, Джо, собственно, высмеиваете? Меня?
— Клан, мистер Эйви.
Элиза Бигхорн взяла телячью ногу под мышку и сказала Стоунхорну на языке их племени, что она с детьми останется здесь и будет ждать нового дома и общественной помощи, на которую она, как индеанка резервации, имеет право.
— Тебе лучше надо найти какую-нибудь работу, — ответил Джо. — Что толку тут сидеть с детьми! Младшего мы возьмем с собой.
Женщина зло посмотрела на Стоунхорна, но ничего не сказала.
Стоунхорн завернул мальчика в куртку, взял его к себе на Пегого, подождал, пока Эйви устроится на кобыле, и пустился галопом, который вытрясал из Эйви все нутро. С тревогой смотрел врач на приближающуюся цепь гор, которую надо было преодолеть и на обратном пути. Как только лошади снова стали карабкаться по бездорожному склону, он вцепился, как и по дороге сюда, в луку седла. Но перевал он преодолел и на этот раз уже без падения.
Наконец они достигли шоссе в долине.
— Сойдите с лошади и подождите, — распорядился Стоунхорн. — Я пригоню вам автомобиль.
Эйви с радостью слез на землю и, совершенно разбитый, уселся на камень. Он взял к себе ребенка. Насквозь мокрому Джо он хотел отдать куртку, но тот отказался и оставил ее все еще не приходящему в сознание мальчику.
— Ключ зажигания, док!
— Ах да.
Джо взял кобылу за повод, понукнул Пегого и в безоглядной скачке достиг своего маленького дома на склоне, у которого стоял автомобиль Эйви. Немного спустя этот автомобиль, тихо урча, подъехал по шоссе к врачу. Джо развернулся и поставил автомобиль Эйви в нужном направлении.
Врач поднес мальчика и уложил его на заднее сиденье: в автомобиле было достаточно одеял.
— Садитесь, Джо, я отвезу вас обратно до развилки.
Врач сел за руль, взял в зубы сигарету.
Стоунхорн вытянул немного вперед нижнюю губу и сел рядом с ним.
Когда Эйви предложил ему закурить, он поблагодарил.
— Я бы тоже хотел иметь вашу медвежью натуру, — сказал врач. — Вам в самом деле не нужно никакой больницы.
— Все еще слишком мало защитных веществ, док. Но я их теперь вырабатываю.
— О чем это вы, собственно?
— Метод был новый, но неудачный. Видите ли, с помощью прожектора. Недостаток сна, немного невралгии и подлости — в конце-концов такой человек, как я, сходит на нет. Это не вышло. Но своей отравой они меня чуть-чуть не загнали…
— Какой отравой?
— Только ради здоровья пациента. Я трижды переболел, так ведь? Вы должны были знать об этом. Я уже готов был сдаться, но решил иначе. Так лисица отгрызает себе ногу, если хочет быть на свободе. Я отказался ото всех их шприцев и переходных состояний. Я теперь испытал, как это происходит, и это Квини чуть не стоило жизни, но теперь я знаю течение. Я обладаю способностью сознательно управлять своей нервной системой. Потому что я дикарь. Гангстерское тайное судилище сделало бы из меня просто котлету, если бы только они меня могли схватить. Полиция и кто там у них на подхвате — эти работали цивилизованнее. Мне надо научиться бороться в этой среде еще лучше.
— Кого же вы, например, относите к этой среде?
— Ну вот Холи меня перехитрил, когда отвез в Карнивилл… я еще молодцом ехал сквозь песчаную бурю. Возможно, его самого перехитрили, даже очень возможно. Потом Лесли Джонсон, его обязанность выводить на чистую воду гангстерские дела, выслушать перебежчика и сделать из него шпиона; в довершение всего он еще попал впросак с Гарольдом Бутом. Я на Лесли не в обиде; Гарольд тоже меня иногда поражал.
— Что же Бут, собственно, мог показать?
— Он случайно услышал что-то за гангстерским столом на концерте битсов после родео, несколько блатных словечек, несколько замечаний, которые на самом деле не меня касались, а одного гораздо более закоренелого; потом он нахально компилировал и лгал. Ошибусь немного, если скажу, что он хотел меня вывести из себя и устроить новый процесс. И Джонсон не может в этом отношении обижаться. Джонсон сделал для своей цели все что мог, грубый, как босс, таков уж он есть, и совсем не дурак. Две операции против гангстеров в последнее время ему удались, но он уже слишком стар, да и нервы.
— Значит, вы стали ученым, Джо, и пользуетесь этим, чтобы анализировать других?
— Это единственное хобби, которое остается мне в моем положении, и лучшее, что я могу делать для того, чтобы не сойти с ума. Еще расчетливее, чем Лесли Джонсон, работает малый, который был в роли водителя, когда они везли меня сюда назад, Джеффри Николсон его имя. Этот субъект куда черствее.
— Субъект! Нравится мне ваш реалистический юмор, Джо.
— Вы заблуждаетесь, док, это чисто внешне. Я дикарь. Я ненавижу лжецов. Я также не выношу, если кто-то, не спросясь, подбирается ко мне со своими новейшими методами. Я не переношу, когда индейца называют грязным. Живым они меня больше не получат — вот что говорим мы этим господам. И вы сами, Эйви, тоже будьте тверже. Не пишите больше таких легкомысленных справок, иначе вас переведут.
— Восемь часов, Кинг, лошади и телячья нога… Двадцать долларов? Я заплачу это пока…
— О'кей! В следующий раз вы поручите такое дело мне одному, тогда это обойдется дешевле. — Стоунхорн взял деньги. — Бай! Почему вы, собственно, приехали на другой машине?
— Потому, что моя должна стоять перед домом. — Эйви стартовал несколько резко. — И больше я не братаюсь. Во всяком случае, никто больше меня не заставит.
Врач еще довольно рано приехал в госпиталь, сделал сам себе инъекцию и вполне успешно провел три операции.
Стоунхорн положил деньги Квини на стол и завалился с пистолетом на топчан. Спина у него снова стала сгибаться: лошадиное лечение подействовало. В мокрой рубашке, насквозь пропотевшей, он проспал без перерыва двадцать четыре часа. Когда он проснулся следующей ночью, Квини уже съездила на автомобиле в поселок агентуры и сделала покупки. Она приобрела не только бумагу и краски, но также и ванну, чтобы собирать дождевую воду. Состоялась ночная трапеза — поели немного мяса.
— Новости? — спросил Стоунхорн.
— Да. — По выражению лица Квини и ее голосу можно было понять, что то, что она собиралась сообщить, ее очень волновало.
— Лесли Джонсон погиб на обратном пути. Судя по всему, произошла ожесточенная схватка между ним и его водителем. Наверное, Лесли был замаскировавшийся гангстер.
Джо усмехнулся:
— Я думаю, скорее водитель. Этот субъект постоянно чистил ботинки.
— Джо, как это понимать? Он боялся, что на ботинках кровь?
— Стал бы этот негодяй заботиться о чистоте. Он не хотел оставлять отпечатков пальцев. Поймали они его?
— Нет. Там был только автомобиль с убитым Джонсоном. Тела водителя не было.
— Что значит «тела»? Кто это выдумал? Он, конечно же, убрался целым и невредимым. У него заранее была договоренность.
— Почему ты наваливаешь на водителя столько плохого? Мне Джонсона не жаль.
— А мне Джеффри Николсона — еще меньше. Это одно из вымышленных имен этого «водителя», единственное, которое я знал. Он по поручению Лесли проводил иногда мои допросы. Судя по тому, что он у меня спрашивал, он был подозрительно информированным экспертом и придирался ко мне, наверняка, совсем не за тем, чтобы узнать то, что ему было лучше известно, чем мне. Он хотел сломать меня, чтобы сделать своей креатурой. Но покончить с Лесли, когда я был с ними в машине, он все-таки не осмелился.
У Квини кусок застрял в горле.
Стоунхорн ел с усиленным аппетитом.
ШКОЛА
В первый день занятий в школе Квини встала особенно рано. Школа была далеко от их дома, в противоположной от поселка агентуры стороне. Новый школьный автобус курсировал только далеко вверху долины. Так как бензин берегли, а лошади требовали выездки, Кинги решили ежедневно вместе подъезжать верхом к автобусному маршруту. Джо мог забирать обеих лошадей обратно, а после обеда снова приезжать с ними встретить Квини.
— Как ты раньше совершал этот путь? — спросила Квини мужа. — Когда мы еще вместе ходили в эту школу, я об этом никогда не думала. Ты был большой мальчик, а я была маленькой девочкой.
— Я проделывал весь путь пешком. Зимой пробиться часто бывало трудно, особенно когда я был еще маленький. Ни дедушка, ни отец не давали мне лошади для поездки в школу. Иные годы у нас просто не было лошади.
— Да, мне было легче. Я жила в интернате. Только в конце недели отец меня всегда брал домой. Уже тогда отвозил на автомобиле. Но теперь, когда ты ждешь меня с лошадьми, лучше.
Квини очень волновалась, они выехали с большим запасом, и им пришлось долго дожидаться автобуса.
— Наверное, существует еще мистер Тикок — Козий бок, — принялся Джо за школьные воспоминания. — Он преподавал тогда до двенадцатого класса. С седьмого до двенадцатого. В седьмом классе я с ним встретился, и он сразу же позаботился о том, чтобы я остался на второй год. Так я, шестнадцатилетний, оказался в седьмом классе. Отец только с восьми лет пустил меня в школу, он все уверял, что не знает моего дня рождения. Когда я еще раз прошел седьмой класс у мистера Тикока, тогда и произошла эта штука с мнимой кражей. Гарольду Буту было тогда восемнадцать, и он был в двенадцатом.
— Как ты раньше совершал этот путь? — спросила Квини мужа. — Когда мы еще вместе ходили в эту школу, я об этом никогда не думала. Ты был большой мальчик, а я была маленькой девочкой.
— Я проделывал весь путь пешком. Зимой пробиться часто бывало трудно, особенно когда я был еще маленький. Ни дедушка, ни отец не давали мне лошади для поездки в школу. Иные годы у нас просто не было лошади.
— Да, мне было легче. Я жила в интернате. Только в конце недели отец меня всегда брал домой. Уже тогда отвозил на автомобиле. Но теперь, когда ты ждешь меня с лошадьми, лучше.
Квини очень волновалась, они выехали с большим запасом, и им пришлось долго дожидаться автобуса.
— Наверное, существует еще мистер Тикок — Козий бок, — принялся Джо за школьные воспоминания. — Он преподавал тогда до двенадцатого класса. С седьмого до двенадцатого. В седьмом классе я с ним встретился, и он сразу же позаботился о том, чтобы я остался на второй год. Так я, шестнадцатилетний, оказался в седьмом классе. Отец только с восьми лет пустил меня в школу, он все уверял, что не знает моего дня рождения. Когда я еще раз прошел седьмой класс у мистера Тикока, тогда и произошла эта штука с мнимой кражей. Гарольду Буту было тогда восемнадцать, и он был в двенадцатом.