— Вы сказали, что они здесь больше не живут — Да. Они умерли. Мэгги не должна была уезжать и вот так их бросить.
Розаменд снова послала Лестеру выразительный взгляд. Ну конечно, он законченный идиот, нельзя позволять Дженни пересказывать деревенские трагедии.
Пусть себе читает запоем всяких Глорий Гилмор с их несуществующей жизнью! Только если ее хотят потчевать сказками, то ему лично куда милее «Красавица и чудовище», «Золушка» и «Двенадцать танцующих принцесс» — там здоровая фольклорная основа и прелесть волшебства.
Он почти дерзко посмотрел на Розаменд и спокойно продолжил:
— Ну вот, вы рассказали именно так, как я просил.
Только не надо, чтобы рассказ всегда был трагедией. Видите ли, в деревне, как и везде, случается много необычного, но среди этого необычного можно найти и что-то веселое. — Он даже решился добавить:
— Печальные рассказы выдают, что автор еще совсем молод.
Дженни вспыхнула. Он почувствовал себя злодеем.
Но зато в глазах Розаменд сияла благодарность. Вскоре она оставила их вдвоем с Дженни, а чуть погодя принесла поднос с чаем и печеньем, которое таяло во рту. Беседа между тем шла вовсю, Дженни щебетала без умолку, а потом съела огромное количество печенья и выпила почти целую кружку молока.
— Если бы кто-нибудь из нас собрался худеть, у нас ничего бы не получилось, правда? И очень даже хорошо, что нам не нужно худеть, потому что миссис Болдер печет дивное печенье. Видимо, нам с Розаменд еще долго не нужно будет думать о худении: она целыми днями сбивается с ног от забот, а я пока еще сбиваюсь с ног, потому что не очень хорошо па них стою. Наверно, ужасно думать обо всем, что ешь, с оглядкой, зная, что тебе этого нельзя.
Мисс Каннингэм все время так делает. Она не ест то одно, то другое, а потом на нее нападает жуткий аппетит. Тогда она не выдерживает — и снова начинает толстеть. И что в этом хорошего? Она уже совсем старая, и я не знаю, зачем ей это нужно. Николас ее поддразнивает, а она вся заливается краской и вздыхает: «Ох, мальчик ты мой!»
Когда он распрощался с Дженни, Розаменд повела его к выходу тем же коридором, и Лестер испугался, что его снова призывает мисс Крю. Но они молча миновали дверь ее комнаты и уже подходили к холлу, когда Розаменд робко спросила:
— Не хотите осмотреть дом?
— Нет. — Он даже не пытался смягчить резкость тона.
— А многие приходят специально, на экскурсию, — она слегка улыбнулась. — У нас есть ценные картины.
— Нет, благодарю покорно.
— Две картины Лели[1], один Ван Дейк и гордость нашей коллекции — портрет мисс Луизы Крю трех лет, в белом муслиновом платье с голубой лентой и с собачкой — кисти Гейнсборо.
— Тогда, во имя всего святого, почему ваша тетя не продаст их, чтобы позволить вам жить по-человечески?
Улыбка исчезла с ее лица, как пламя задутой свечи.
— Тетя Лидия никогда ничего не продаст, — ответила она. — А вам… вам нельзя так говорить.
— Тогда лучше не просите меня склоняться перед идолом, разрушающим вашу жизнь. По всей видимости, этот дом был когда-то замечательным и был построен для живых людей из плоти и крови. Но их жизненный уклад отошел в прошлое — вместе с ними. Такие дома больше никому не нужны. Их надо перестроить для других целей, а еще лучше — снести. Вы не хуже меня понимаете, что этот дом — склеп, высасывающий из вас жизненные силы. Если вы спросите, что сделал бы я на вашем месте, я вам отвечу.
— Но я ведь не спрашиваю.
— А я вам все равно отвечу. Поскольку считаю себя обязанным не допустить самоубийства — вашего самоубийства. — Он усмехнулся. — Не ожидали подобных заявлений, а? Все очевидно: вы ведь готовы броситься с моста Ватерлоо, но я вас удержу!
— Бред сумасшедшего!
— Нет-нет, это только метафора. Не волнуйтесь: чем скорее выскажусь, тем скорее стану нормальным. И еще я вам должен сказать одну вещь: из-за вас я потерял покой. Из-за вас я сержусь, из-за вас прихожу в отчаяние. Меня бесит не столько мисс Крю, поработившая вас, сколько то, что вы позволили ей это сделать. «Жертва ради сестры», вот что вы такое, живая иллюстрация к одной из книг этой Глории Гилмор, которыми упивается Дженни. Л знаете, за последние шесть лет я был так зол, дай боже, раз шесть! Нет, сейчас я зол куда сильнее, и не думал, что докачусь до такого, но вот, пожалуйста! И, надеюсь, вы не хуже меня знаете, что это означает! Ну, а теперь, пожалуй, давайте сменим тему.
Она смотрела на него как бы со стороны. Не как святая дева смотрит сквозь золотые небесные лучи, но, возможно, как Прекрасная Дама смотрит па кровавое сражение в ее честь. Считается, что мужчинам вечно будут нужны такие жестокие игры, и ничего с этим не поделаешь. Она ответила спокойно и просто:
— Давайте. — И добавила:
— Я бы хотела поговорить о Дженни.
Розаменд снова привела его в небольшую блеклую комнату, где они беседовали прошлым вечером. Расположившись в тех же креслах, они стали обсуждать, что Дженни следует читать, и какие ее сочинения стоит поощрять.
И тут Розаменд вспомнила о Мэгги Белл.
— Не знаю, почему Дженни вдруг рассказала вам эту страшную историю.
— Насколько я понял, она ей такой не кажется. Видимо, она уже успела с пей свыкнуться.
— Я надеялась, что ей почти ничего об этом неизвестно.
— Это в деревне-то? Пустая надежда! К тому же дети очень проницательны.
— Никто так и не знает, что случилось с Мэгги. Но это и правда ужасная трагедия. Она была такой заботливой дочерью. Она никогда бы не бросила отца с матерью просто так, если бы ее не вынудили обстоятельства.
Розаменд повторила сказанное Дженни, и он понял, что скорее так говорили все вокруг, и Дженни, словно эхо, передала эту историю. И слова эти так часто говорили, что едва зашла речь о Мэгги Белл, девочка тут же их вспомнила.
— Думаю, ничего особенного здесь нет: появился у нее какой-нибудь друг, а пересудов сносить она не могла, — предположил Лестер.
— Не было у нее никакого друга. Ей уже около сорока и никогда у нее никого не было.
— Ну разумеется, — сказал он. — У всех исчезнувших или покончивших с собой женщин никогда, видите ли, не было знакомых мужчин, в чем клянется и божится вся их родня. Знакомая песня, старая как мир. Обратим наши сердца и думы к Дженни.
Глава 5
Старший инспектор Лэм откинулся на спинку стула и долго буравил хмурым взглядом инспектора Фрэнка Эбботта. Многообещающий молодой офицер стал уже прикидывать, какое же «преступление» из разряда наиболее тяжких, соответственно кодексу его начальника, он совершил на сей раз. Ибо был уверен, что «проработка» неминуема в любом случае. Зная весь перечень «проступков» назубок, от «Почитания собственной особы больше старшего по званию», «Вредной привычки некстати высказывать свое мнение» и далее до последнего, но отнюдь не самого безобидного «Неуместного использования иностранных слов там, где можно обойтись английским», молодой Эбботт уже приготовился достойным образом встретить бурю и удивлялся лишь, почему она никак не разразится.
Лэм продолжал сверлить его мрачным взглядом. Лицо у шефа было круглое и багрово-красное. Густая копна черных волос, непокорно вьющихся на висках, на макушке едва заметно редела. Выпуклые карие глаза скрупулезно изучали чересчур уж щеголеватого инспектора.
Покрой одежды, идеально подобранные по тону носки, галстук и носовой платок, безупречно начищенные ботинки — все это, вместе или по отдельности, могло стать поводом для «проработки». Старший инспектор нарушил зловещую тишину лишь тогда, когда Фрэнк Эбботт вежливо произнес: «Слушаю вас, сэр». И тогда вдруг ворчливо пробасил:
— Вы, помнится, прислали мне открытку с видом городка Мэлбери.
Фрэнк рассудил, что сейчас вряд ли шеф станет выговаривать ему за нарушение субординации, ведь открытка была прислана давно. В сущности, даже не открытка, а обыкновенная фотография нового района Мэлбери. Он ответил:
— Это было примерно год назад. Я ездил туда на выходные к родственникам.
Лэм кивнул, но хмуриться не перестал.
— И все же я так и не понял, почему вы мне послали эту фотографию.
— Ну, вы говорили, что вроде бы друзья одной из ваших дочерей надумали перебраться в Мэлбери… вот я и подумал, что, может, им будет интересно взглянуть на этот район.
Лэм тяжело вздохнул. В прошлом году их упрямица Вайолет изрядно попортила им с женой нервы. И почему она не найдет себе приличного парня? Глядишь, вышла бы замуж и кончились бы все эти переживания. Тогда у нее был один из этих длинноволосых, которые хотят отделаться от службы в армии, равно как и во флоте, в авиации, в полиции, им главное — ни о чем не думать. Парень чем-то промышлял в Мэлбери, и Вайолет так увлеклась им, что собралась за него замуж. Но, слава богу, пронесло… теперь она гуляет с сыном одного из их прихожан, достойный молодой человек с хорошей перспективой — у отца торговая фирма, всякая там бакалея. Не желая углубляться в эти подробности, он прокашлялся и строго сказал:
— Да, именно так. Мэлбери. Совершенно верно. Почти год назад.
— Я весь внимание, сэр.
Лэм потянулся за карандашом, написал слово «Мэлбери» на листочке бумаги, а потом задумчиво уточнил:
— Значит, вы навещали своих родственников… А не навестить ли вам их еще разок?
— Да я вообще-то не очень хорошо их знаю, — Фрэнк приподнял одну из светлых бровей. — Они тогда пригласили меня, ну я и поехал. — В его глазах заиграли веселые искорки. — У меня вообще-то очень много родственников.
Лэм сказал одобрительно:
— Сохранение семейных уз — это похвально. В наши дни это большая редкость. А жаль. Многие уже не знают, кем был их собственный прадедушка.
Инспектор Фрэнк Эбботт провел рукой по белокурым волосам, которые и так лежали безупречно.
— У моего прадедушки было двадцать семь детей, — небрежно заметил он. — Двое его братьев и племянников тоже отличились на этом поприще, поэтому практически в любом графстве у меня найдется родственник. Иногда это весьма удобно.
Лэм начал рвать на мелкие кусочки листок со словом «Мэлбери».
— Действительно неплохо, а я вот все думаю, не навестить ли вам и вправду этих ваших родственников в Мэлбери. — Он смахнул кусочки в большую корзину для мусора.
До молодого человека с порой даже чрезмерным чувством юмора наконец дошло, что его уважаемый шеф пытается проявить тактичность, что само по себе было чудом. Фрэнку вспомнился ответ доктора Джонсона на приеме у Босуэлла[2]. Когда того спросили, что он думает о женщинах-проповедницах, он сказал: «Сэр, они напоминают собак, которые ходят на задних лапах. Ходят собаки плохо, но удивительно, что они вообще ухитряются ходить».
Вслух же Фрэнк очень почтительно произнес:
— Вы очень добры ко мне, сэр, но, боюсь…
Старший инспектор смущенно крякнул и продолжил уже без обиняков:
— Честно говоря, было бы очень кстати, если бы кто-нибудь пожил в окрестностях Мэлбери и присмотрелся бы к этому месту, не привлекая особого внимания. Может, мы попадем пальцем в небо, а может, и поймаем журавля. Вернее, поймают-то другие, но не это важно. Вообще-то надо бы мне начать с начала.
Фрэнк Эбботт почтительно согласился, что это было бы неплохо, и продолжал сидеть, облокотясь на край камина. Лэм вытащил из ящика какие-то записи, бросил их на стол и вопросительно посмотрел на Фрэнка:
— Эти ваши родственники, они живут именно в Мэлбери?
— Не совсем так, сэр. А это так важно? Они живут возле Хэзл-грин, эта деревня примерно в двух милях от Мэлбери.
Лэм кивнул.
— Вы представляете себе Хэзл-грин?
— Я просто проезжал по улицам. Я же был там только два дня.
— Так вот, почти сразу же после вашего визита к родственникам из этой деревни исчезла некая Мэгги Белл.
Вышла однажды вечером подышать свежим воздухом и поминай как звали. Где-то через неделю пришли две открытки с лондонским почтовым штемпелем Ага, сейчас я гляну… из Паддингтона. В одной открытке — к той леди, у которой она работала поденщицей, — было написано:
«Временно уехала. М. Б.». В другой, к родителям, было написано: «Вернусь, как только смогу. К вам зайдет Флорри. Не волнуйтесь. Мэгги». Работала Мэгги у мисс Каннингэм. У мисс Каннигэм есть пожилой хворый брат, Генри Каннингэм, и еще с ними живет молоденький парнишка Николас Каннингэм, их племянник. А в полумиле от Хэзл-грин, вдали от основного шоссе, находится Доллинггрейндж. Там во время войны базировалось Министерство военно-воздушных сил, а теперь там проводятся всякие экспериментальные полеты. Николас Каннингэм как раз там, при авиации, и работает. Все эти испытания жутко засекречены, и парни из службы госбезопасности постоянно начеку. Узнав об исчезновении Мэгги Белл, они сделали стойку. Действительно, история загадочная — это уже чрезвычайное происшествие. Мэгги Белл было сорок лет.
Совсем не красотка, никто ни разу не видел ее в обществе какого-нибудь кавалера. Так вечно твердят знакомые и родные, но в данном случае вроде бы так оно и есть. После тех двух открыток ни слуху ни духу, и никаких следов.
— А открытки случайно не фальшивые?
— Не знаю. У родителей сомнений не возникло, и у мисс Каннингэм тоже. Мэгги раньше из дому не уезжала, и единственный образец ее почерка — кроме открыток, — который мы имеем, это подпись в ее удостоверении личности. Да и за этот образец вряд ли кто поручится: открытки она нацарапала как курица лапой, а в ручке, которой она подписывала удостоверение, видимо, почти кончились чернила.
— И что же мы имеем?
— По сути говоря, ничего. Если хотите знать мое мнение, вся эта суета из-за двух открыток с паддингтонскими штемпелями совершенно напрасна. Наверняка с мисс Мэгги произошел несчастный случай. У нее были старые родители, она была примерной дочерью и зарабатывала всем на жизнь. Она бы не уехала просто так, бросив отца с матерью на произвол судьбы. Вопрос в том, что привело ее в Лондон и заставило задержаться там на неделю? Если открытки не подделка, то вопрос остается открытым. Если же подделка, тогда не мешало бы знать, кто их написал и зачем.
— Не поздновато ли это выяснять, сэр? — спросил Фрэнк Эбботт. — И я все-таки не пойму, почему именно сейчас вдруг назрела необходимость ехать в Мэлбери?
Лэм насупил брови.
— Дело в том, что в Доллинг-грейндж зафиксирована утечка информации. Нас просят разобраться. Официальное расследование в данных обстоятельствах исключено, поэтому мы решили, что неплохо бы вам взять небольшой отпуск и наведаться с визитом в те края — с частным, разумеется. Было бы неплохо прислушаться к местным сплетням, — он прокашлялся и добавил, — я хотел сказать, к светским беседам.
Фрэнк Эбботт выпрямился. Почтительность и внимание сменились еле сдерживаемой улыбочкой, он шутливо проговорил:
— Кто вам действительно нужен, так это мисс Силвер.
Старший инспектор помрачнел и сдвинул брови. Но бури не последовало. Он покорно согласился, что она очень их выручила, но тон его был несколько ворчлив.
— Как раз тот случай, где ее помощь не помешала бы.
Люди, конечно поговорить любят, но, увы, не с полицией. Вот здесь-то мисс Силвер нас бы и подстраховала. Она умеет расположить к себе людей, сидит себе со своим вязаньем, эдакая трогательная милая старушка. Она приветлива с людьми, интересуется их жизнью, и, заметьте, это лучшая тактика: они готовы выложить ей всю подноготную.
А попробуйте-ка вы или кто-то из местных полисменов явится к ним с блокнотом и карандашом, они сразу молчок, прикусят язычок. В деревнях много чего случается, о чем не принято говорить — с чужаками, разумеется. Местные-то обо всем знают, шу-шу-шу друг другу, но до полиции, само собой, ничего не доходит, а если те придут с вопросами — никто ничего не видал, не слыхал. Я сам вырос в деревне, так что знаю. Жизнь там сильно изменилась, конечно, с тех пор: автобусы, кино, радио, молодежь все больше уезжает в город, — но по сути они остались прежними. Поговорите с мисс Силвер, а? Может, у нее найдется в Мэлбери закадычная приятельница, и она согласится наведаться к ней в гости. Запомните: нужно, чтобы все вышло как бы невзначай, иначе не стоит и связываться. Чем быстрее мы все провернем, тем лучше. Если там что-то нечисто, надо поскорее узнать, в чем там дело. Или удостовериться, что на авиабазе все в норме — пока не пронюхало правительство.
Глава 6
Мисс Силвер разлила кофе в нарядные чашечки из сервиза, подаренного ей к Рождеству благодарным клиентом.
У чашечек был голубой с позолотой край и орнамент из пестрых букетиков, у блюдец — такой же край и редкие цветы по белому фону. Должным образом оценив симпатичный сервиз, Фрэнк Эбботт с наслаждением потягивал кофе и ждал подходящего момента для начала деловой беседы. Ни у кого из своих многочисленных родственников ему не было так уютно, как у мисс Мод Силвер. В ее квартире с синими переливчатыми портьерами, ковром того же тона с цветочным рисунком, изящным письменным столом и викторианскими креслами из светлого резного дерева, обивка которых была в тон портьерам, он чувствовал себя как дома. Все картинки на стенах ему давно знакомы: репродукции из старых журналов. Сама мисс Силвер как будто сошла со страницы семейного альбома довоенных лет: волосы, аккуратно забранные под сеточку-паутинку, туфли, вышитые бисером, большой золотой медальон с выгравированными инициалами родителей и прядками их волос внутри. Она была типичной представительницей конца девятнадцатого века, порождением не тронутого войнами островка Викторианской и Эдвардианской эпох. Это обаяние старины отражалось и на внешности, и на поведении, и на суждениях. Даже платье, пусть и без стелющихся по полу складок тех времен, создавало особое впечатление старомодности. Строгая манишка с воротничком под горлышко вызывала в памяти девяностые годы, когда благородной даме не приличествовало носить готовое платье. Поскольку все ее платья шил один мастер, причем из материалов, которыми располагало его ателье, стиль нарядов был примерно одинаков, такие часто можно было раньше встретить в деревнях и на скромных улочках.
В этом милом жилище Фрэнку Эбботту было удивительно спокойно. Он с сожалением поставил на стол кофейную чашечку и, помятуя о служебном долге, заговорил о насущных проблемах.
— Вам ни о чем не говорит название Мэлбери? Может быть, у вас там есть знакомые?
Прежде чем ответить, мисс Силвер поставила свою чашечку на поднос. Время от времени ей нравилось вникать в суть вопроса, таящего что-то неизведанное; так порой птица изучает незнакомую ей разновидность червячка. Сейчас был как разэтакой случай. Мисс Силвер повторила название чуть вопросительно:
— Мэлбери?
Он кивнул.
— Вы случайно никого там не знаете?
— Не то чтобы в самом Мэлбери… А почему ты спрашиваешь?
— Шеф был бы рад, если бы вы знали.
— Что ты говоришь, милый Фрэнк!
— Он хочет, чтобы кто-нибудь хорошенько послушал, что в тех краях говорят. Не в самом Мэлбери, а в соседней деревне Хэзл-грин.
— Боже мой! — Это было самое яркое выражение ее изумления или заинтересованности, и потому он не удивился, когда она добавила:
— Поистине тесен мир!
— Значит, у вас есть там знакомые?
— В Хэзл-грин живет моя школьная подруга.
— Вот это удача, моя дорогая мэм!
Она достала с нижней полки столика, на котором стоял поднос, цветастую сумочку и вынула из нее спицы с узкой связанной в рубчик полоской очень приятного цвета. Скоро Джозефине, младшей дочке ее племянницы Этель Бэркетт, исполнится шесть лет. Вязаные жакетик и джемпер прелестного вишневого цвета будут замечательным подарком. Раньше белокурых детей одевали почти всегда в голубое, но мисс Силвер с удовольствием поддерживала новые веянья в детской моде. Вынув вишневый клубок и взявшись за спицы, она ответила более обстоятельно:
— Мэриан я не видела давно. Не всегда получается поддерживать связь со школьными подругами, ну а когда я всерьез занималась преподаванием, у меня было столько дел… Но совсем неожиданно мы снова с ней встретилась у другой моей школьной подруги, Сесилии Войзи. Это было в прошлом году. Тогда Мэриан и пригласила нас к себе в Доллинг, расположенный неподалеку от Мэлбери. Я с таким удовольствием с ней пообщалась, хотя годы никого из нас не щадят… Она вышла замуж за очень милого человека из старинного графского рода. У них было чудесное поместье, но посыпалось одно несчастье за другим, состояние их резко уменьшилось, а поместье во время войны перешло к государству.
Приподняв бровь, Фрэнк Эбботт спросил:
— Это случайно не Доллинг-грейндж?
— Да, по-моему так оно называется. Семейство Мерридью прожило там не один век, мне бесконечно жаль, что все так печально закончилось. Мэриан овдовела, детей у нее нет, и, наверное, ей теперь даже удобнее жить в небольшом домике, ведь поместье требует больших забот.
— Вы не смогли бы поехать к ней погостить?
— Она меня как раз опять недавно пригласила.
— Тогда слушайте.
И он поведал ей историю Мэгги Белл, в которой спецслужбы усматривают связь с неладами на аэродроме в Доллинг-грейндж, об озабоченности Министерства ВВС явной утечкой секретной информации. Мисс Силвер молча вязала. Выслушав его, она задумчиво сказала:
— Боюсь, сведений маловато. Не за что ухватиться.
— Вот именно. Вроде бы они подозревают, что кто-то работает па два фронта, но наверняка не знают. Не секрет, что идеи витают в воздухе — в разных странах иногда почти одновременно делается одно и то же открытие. Но предположим, да, секретная информация действительно просочилась. Но при чем тут эта Мэгги Белл? Я вообще не понимаю, как быть. Мэгги пропала год назад. Об утечке нам известно постольку-поскольку, но, как я понял, засекли это совсем недавно. Ясно лишь, что канал передачи информации работает, и было бы весьма кстати, если бы вы навестили свою подругу миссис Мерридью.
Некоторое время мисс Силвер молча накидывала петли, потом начала расспрашивать:
— Мэгги работала у мисс Каннингэм?
— По четыре часа ежедневно, от восьми утра до двенадцати.
— А племянник мисс Каннингэм, Николас Каннингэм, работает в Доллинг-грейндж, то есть имеет отношение к секретным исследованиям?
— Совершенно верно.
— А еще один член семьи, мистер Каннингэм, чем он занимается?
— Пишет книгу о мотыльках и бабочках.
— Его книги издаются?
— Мне об этом ничего не известно. По-моему, просто бездельник, нашел подходящее хобби, чтобы спокойно бить баклуши.
— И долго он живет у своей сестры?
— Последние три года. Соответствующие службы проштудировали его досье, там вас вполне безобидно. Был немного, так сказать, перекати-полем, странствовал, нигде особо долго не задерживаясь. В войну угодил в плен к японцам, родные уже отчаялись увидеть его живым. И вот в один прекрасный день он появился и с тех пор живет в Хэзл-грин. Естественно, его заподозрили в первую очередь, но никаких зацепок. По виду — обычный пожилой обыватель, не слишком крепкого здоровья, рад безмерно, что вернулся к домашнему очагу. Вот и все. Что же мне сказать шефу? Меня самого заставляют ехать в гости к двоюродному брату. Он у меня архитектор, его наняли проектировать новый жилой район в Мэлбери. Не соблаговолите ли меня поддержать?
Мисс Силвер довязала рядок до конца и сказала:
— Сегодня же напишу Мэриан Мерридью.
Глава 7
Пожив день в «Рождественской сказке», Крейг Лестер решил, что никуда пока отсюда не поедет. Вообще-то поводом для путешествия в эти края был обязательный визит к долгожителю дяде Радду — его двоюродному деду.
Но к дяде можно с таким же успехом ежедневно приезжать из Хэзл-грин, как и из отеля в Мэлбери. Дело в том, что Лестер уже много лет предпочитал не останавливаться в доме дяди, где все было отлажено как часы, а пожилые экономка и сиделка неукоснительно поддерживали идеальный порядок. О Радде Лестере заботились превосходно, и визиты племянника были скорее данью семейному долгу, но он регулярно навещал дядю и не собирался отступать от этого правила. Иногда эти визита были Крейгу в тягость, но сейчас они давали чудесный повод не уезжать из Хэзл-грин.
На третий день своего пребывания в «Рождественской сказке» Лестер познакомился с Генри Каннингэмом — у стойки бара. Это был высокий сутуловатый чудак с бородой и растрепанными седеющими волосами. Вспомнив рассказ Дженни о великой любви тети Лидии и мистера Каннингэма, Лестер подумал, что на Ромео этот бородач совсем не похож. Однако юному шекспировскому герою, познавшему страшные горести, не привелось пережить горечь увядания. Если присмотреться, вполне можно было допустить, что Генри обладал когда-то немалыми достоинствами, прежде чем сгорбился, отрастил бороду и стал экономить на парикмахере. И борода, и шевелюра были явно подстрижены маникюрными ножницами. Крейг сам подошел к нему и изрек несколько дежурных фраз о погоде. Бывший Ромео ответил невпопад, но очень дружелюбно, так и познакомились.
Розаменд снова послала Лестеру выразительный взгляд. Ну конечно, он законченный идиот, нельзя позволять Дженни пересказывать деревенские трагедии.
Пусть себе читает запоем всяких Глорий Гилмор с их несуществующей жизнью! Только если ее хотят потчевать сказками, то ему лично куда милее «Красавица и чудовище», «Золушка» и «Двенадцать танцующих принцесс» — там здоровая фольклорная основа и прелесть волшебства.
Он почти дерзко посмотрел на Розаменд и спокойно продолжил:
— Ну вот, вы рассказали именно так, как я просил.
Только не надо, чтобы рассказ всегда был трагедией. Видите ли, в деревне, как и везде, случается много необычного, но среди этого необычного можно найти и что-то веселое. — Он даже решился добавить:
— Печальные рассказы выдают, что автор еще совсем молод.
Дженни вспыхнула. Он почувствовал себя злодеем.
Но зато в глазах Розаменд сияла благодарность. Вскоре она оставила их вдвоем с Дженни, а чуть погодя принесла поднос с чаем и печеньем, которое таяло во рту. Беседа между тем шла вовсю, Дженни щебетала без умолку, а потом съела огромное количество печенья и выпила почти целую кружку молока.
— Если бы кто-нибудь из нас собрался худеть, у нас ничего бы не получилось, правда? И очень даже хорошо, что нам не нужно худеть, потому что миссис Болдер печет дивное печенье. Видимо, нам с Розаменд еще долго не нужно будет думать о худении: она целыми днями сбивается с ног от забот, а я пока еще сбиваюсь с ног, потому что не очень хорошо па них стою. Наверно, ужасно думать обо всем, что ешь, с оглядкой, зная, что тебе этого нельзя.
Мисс Каннингэм все время так делает. Она не ест то одно, то другое, а потом на нее нападает жуткий аппетит. Тогда она не выдерживает — и снова начинает толстеть. И что в этом хорошего? Она уже совсем старая, и я не знаю, зачем ей это нужно. Николас ее поддразнивает, а она вся заливается краской и вздыхает: «Ох, мальчик ты мой!»
Когда он распрощался с Дженни, Розаменд повела его к выходу тем же коридором, и Лестер испугался, что его снова призывает мисс Крю. Но они молча миновали дверь ее комнаты и уже подходили к холлу, когда Розаменд робко спросила:
— Не хотите осмотреть дом?
— Нет. — Он даже не пытался смягчить резкость тона.
— А многие приходят специально, на экскурсию, — она слегка улыбнулась. — У нас есть ценные картины.
— Нет, благодарю покорно.
— Две картины Лели[1], один Ван Дейк и гордость нашей коллекции — портрет мисс Луизы Крю трех лет, в белом муслиновом платье с голубой лентой и с собачкой — кисти Гейнсборо.
— Тогда, во имя всего святого, почему ваша тетя не продаст их, чтобы позволить вам жить по-человечески?
Улыбка исчезла с ее лица, как пламя задутой свечи.
— Тетя Лидия никогда ничего не продаст, — ответила она. — А вам… вам нельзя так говорить.
— Тогда лучше не просите меня склоняться перед идолом, разрушающим вашу жизнь. По всей видимости, этот дом был когда-то замечательным и был построен для живых людей из плоти и крови. Но их жизненный уклад отошел в прошлое — вместе с ними. Такие дома больше никому не нужны. Их надо перестроить для других целей, а еще лучше — снести. Вы не хуже меня понимаете, что этот дом — склеп, высасывающий из вас жизненные силы. Если вы спросите, что сделал бы я на вашем месте, я вам отвечу.
— Но я ведь не спрашиваю.
— А я вам все равно отвечу. Поскольку считаю себя обязанным не допустить самоубийства — вашего самоубийства. — Он усмехнулся. — Не ожидали подобных заявлений, а? Все очевидно: вы ведь готовы броситься с моста Ватерлоо, но я вас удержу!
— Бред сумасшедшего!
— Нет-нет, это только метафора. Не волнуйтесь: чем скорее выскажусь, тем скорее стану нормальным. И еще я вам должен сказать одну вещь: из-за вас я потерял покой. Из-за вас я сержусь, из-за вас прихожу в отчаяние. Меня бесит не столько мисс Крю, поработившая вас, сколько то, что вы позволили ей это сделать. «Жертва ради сестры», вот что вы такое, живая иллюстрация к одной из книг этой Глории Гилмор, которыми упивается Дженни. Л знаете, за последние шесть лет я был так зол, дай боже, раз шесть! Нет, сейчас я зол куда сильнее, и не думал, что докачусь до такого, но вот, пожалуйста! И, надеюсь, вы не хуже меня знаете, что это означает! Ну, а теперь, пожалуй, давайте сменим тему.
Она смотрела на него как бы со стороны. Не как святая дева смотрит сквозь золотые небесные лучи, но, возможно, как Прекрасная Дама смотрит па кровавое сражение в ее честь. Считается, что мужчинам вечно будут нужны такие жестокие игры, и ничего с этим не поделаешь. Она ответила спокойно и просто:
— Давайте. — И добавила:
— Я бы хотела поговорить о Дженни.
Розаменд снова привела его в небольшую блеклую комнату, где они беседовали прошлым вечером. Расположившись в тех же креслах, они стали обсуждать, что Дженни следует читать, и какие ее сочинения стоит поощрять.
И тут Розаменд вспомнила о Мэгги Белл.
— Не знаю, почему Дженни вдруг рассказала вам эту страшную историю.
— Насколько я понял, она ей такой не кажется. Видимо, она уже успела с пей свыкнуться.
— Я надеялась, что ей почти ничего об этом неизвестно.
— Это в деревне-то? Пустая надежда! К тому же дети очень проницательны.
— Никто так и не знает, что случилось с Мэгги. Но это и правда ужасная трагедия. Она была такой заботливой дочерью. Она никогда бы не бросила отца с матерью просто так, если бы ее не вынудили обстоятельства.
Розаменд повторила сказанное Дженни, и он понял, что скорее так говорили все вокруг, и Дженни, словно эхо, передала эту историю. И слова эти так часто говорили, что едва зашла речь о Мэгги Белл, девочка тут же их вспомнила.
— Думаю, ничего особенного здесь нет: появился у нее какой-нибудь друг, а пересудов сносить она не могла, — предположил Лестер.
— Не было у нее никакого друга. Ей уже около сорока и никогда у нее никого не было.
— Ну разумеется, — сказал он. — У всех исчезнувших или покончивших с собой женщин никогда, видите ли, не было знакомых мужчин, в чем клянется и божится вся их родня. Знакомая песня, старая как мир. Обратим наши сердца и думы к Дженни.
Глава 5
Старший инспектор Лэм откинулся на спинку стула и долго буравил хмурым взглядом инспектора Фрэнка Эбботта. Многообещающий молодой офицер стал уже прикидывать, какое же «преступление» из разряда наиболее тяжких, соответственно кодексу его начальника, он совершил на сей раз. Ибо был уверен, что «проработка» неминуема в любом случае. Зная весь перечень «проступков» назубок, от «Почитания собственной особы больше старшего по званию», «Вредной привычки некстати высказывать свое мнение» и далее до последнего, но отнюдь не самого безобидного «Неуместного использования иностранных слов там, где можно обойтись английским», молодой Эбботт уже приготовился достойным образом встретить бурю и удивлялся лишь, почему она никак не разразится.
Лэм продолжал сверлить его мрачным взглядом. Лицо у шефа было круглое и багрово-красное. Густая копна черных волос, непокорно вьющихся на висках, на макушке едва заметно редела. Выпуклые карие глаза скрупулезно изучали чересчур уж щеголеватого инспектора.
Покрой одежды, идеально подобранные по тону носки, галстук и носовой платок, безупречно начищенные ботинки — все это, вместе или по отдельности, могло стать поводом для «проработки». Старший инспектор нарушил зловещую тишину лишь тогда, когда Фрэнк Эбботт вежливо произнес: «Слушаю вас, сэр». И тогда вдруг ворчливо пробасил:
— Вы, помнится, прислали мне открытку с видом городка Мэлбери.
Фрэнк рассудил, что сейчас вряд ли шеф станет выговаривать ему за нарушение субординации, ведь открытка была прислана давно. В сущности, даже не открытка, а обыкновенная фотография нового района Мэлбери. Он ответил:
— Это было примерно год назад. Я ездил туда на выходные к родственникам.
Лэм кивнул, но хмуриться не перестал.
— И все же я так и не понял, почему вы мне послали эту фотографию.
— Ну, вы говорили, что вроде бы друзья одной из ваших дочерей надумали перебраться в Мэлбери… вот я и подумал, что, может, им будет интересно взглянуть на этот район.
Лэм тяжело вздохнул. В прошлом году их упрямица Вайолет изрядно попортила им с женой нервы. И почему она не найдет себе приличного парня? Глядишь, вышла бы замуж и кончились бы все эти переживания. Тогда у нее был один из этих длинноволосых, которые хотят отделаться от службы в армии, равно как и во флоте, в авиации, в полиции, им главное — ни о чем не думать. Парень чем-то промышлял в Мэлбери, и Вайолет так увлеклась им, что собралась за него замуж. Но, слава богу, пронесло… теперь она гуляет с сыном одного из их прихожан, достойный молодой человек с хорошей перспективой — у отца торговая фирма, всякая там бакалея. Не желая углубляться в эти подробности, он прокашлялся и строго сказал:
— Да, именно так. Мэлбери. Совершенно верно. Почти год назад.
— Я весь внимание, сэр.
Лэм потянулся за карандашом, написал слово «Мэлбери» на листочке бумаги, а потом задумчиво уточнил:
— Значит, вы навещали своих родственников… А не навестить ли вам их еще разок?
— Да я вообще-то не очень хорошо их знаю, — Фрэнк приподнял одну из светлых бровей. — Они тогда пригласили меня, ну я и поехал. — В его глазах заиграли веселые искорки. — У меня вообще-то очень много родственников.
Лэм сказал одобрительно:
— Сохранение семейных уз — это похвально. В наши дни это большая редкость. А жаль. Многие уже не знают, кем был их собственный прадедушка.
Инспектор Фрэнк Эбботт провел рукой по белокурым волосам, которые и так лежали безупречно.
— У моего прадедушки было двадцать семь детей, — небрежно заметил он. — Двое его братьев и племянников тоже отличились на этом поприще, поэтому практически в любом графстве у меня найдется родственник. Иногда это весьма удобно.
Лэм начал рвать на мелкие кусочки листок со словом «Мэлбери».
— Действительно неплохо, а я вот все думаю, не навестить ли вам и вправду этих ваших родственников в Мэлбери. — Он смахнул кусочки в большую корзину для мусора.
До молодого человека с порой даже чрезмерным чувством юмора наконец дошло, что его уважаемый шеф пытается проявить тактичность, что само по себе было чудом. Фрэнку вспомнился ответ доктора Джонсона на приеме у Босуэлла[2]. Когда того спросили, что он думает о женщинах-проповедницах, он сказал: «Сэр, они напоминают собак, которые ходят на задних лапах. Ходят собаки плохо, но удивительно, что они вообще ухитряются ходить».
Вслух же Фрэнк очень почтительно произнес:
— Вы очень добры ко мне, сэр, но, боюсь…
Старший инспектор смущенно крякнул и продолжил уже без обиняков:
— Честно говоря, было бы очень кстати, если бы кто-нибудь пожил в окрестностях Мэлбери и присмотрелся бы к этому месту, не привлекая особого внимания. Может, мы попадем пальцем в небо, а может, и поймаем журавля. Вернее, поймают-то другие, но не это важно. Вообще-то надо бы мне начать с начала.
Фрэнк Эбботт почтительно согласился, что это было бы неплохо, и продолжал сидеть, облокотясь на край камина. Лэм вытащил из ящика какие-то записи, бросил их на стол и вопросительно посмотрел на Фрэнка:
— Эти ваши родственники, они живут именно в Мэлбери?
— Не совсем так, сэр. А это так важно? Они живут возле Хэзл-грин, эта деревня примерно в двух милях от Мэлбери.
Лэм кивнул.
— Вы представляете себе Хэзл-грин?
— Я просто проезжал по улицам. Я же был там только два дня.
— Так вот, почти сразу же после вашего визита к родственникам из этой деревни исчезла некая Мэгги Белл.
Вышла однажды вечером подышать свежим воздухом и поминай как звали. Где-то через неделю пришли две открытки с лондонским почтовым штемпелем Ага, сейчас я гляну… из Паддингтона. В одной открытке — к той леди, у которой она работала поденщицей, — было написано:
«Временно уехала. М. Б.». В другой, к родителям, было написано: «Вернусь, как только смогу. К вам зайдет Флорри. Не волнуйтесь. Мэгги». Работала Мэгги у мисс Каннингэм. У мисс Каннигэм есть пожилой хворый брат, Генри Каннингэм, и еще с ними живет молоденький парнишка Николас Каннингэм, их племянник. А в полумиле от Хэзл-грин, вдали от основного шоссе, находится Доллинггрейндж. Там во время войны базировалось Министерство военно-воздушных сил, а теперь там проводятся всякие экспериментальные полеты. Николас Каннингэм как раз там, при авиации, и работает. Все эти испытания жутко засекречены, и парни из службы госбезопасности постоянно начеку. Узнав об исчезновении Мэгги Белл, они сделали стойку. Действительно, история загадочная — это уже чрезвычайное происшествие. Мэгги Белл было сорок лет.
Совсем не красотка, никто ни разу не видел ее в обществе какого-нибудь кавалера. Так вечно твердят знакомые и родные, но в данном случае вроде бы так оно и есть. После тех двух открыток ни слуху ни духу, и никаких следов.
— А открытки случайно не фальшивые?
— Не знаю. У родителей сомнений не возникло, и у мисс Каннингэм тоже. Мэгги раньше из дому не уезжала, и единственный образец ее почерка — кроме открыток, — который мы имеем, это подпись в ее удостоверении личности. Да и за этот образец вряд ли кто поручится: открытки она нацарапала как курица лапой, а в ручке, которой она подписывала удостоверение, видимо, почти кончились чернила.
— И что же мы имеем?
— По сути говоря, ничего. Если хотите знать мое мнение, вся эта суета из-за двух открыток с паддингтонскими штемпелями совершенно напрасна. Наверняка с мисс Мэгги произошел несчастный случай. У нее были старые родители, она была примерной дочерью и зарабатывала всем на жизнь. Она бы не уехала просто так, бросив отца с матерью на произвол судьбы. Вопрос в том, что привело ее в Лондон и заставило задержаться там на неделю? Если открытки не подделка, то вопрос остается открытым. Если же подделка, тогда не мешало бы знать, кто их написал и зачем.
— Не поздновато ли это выяснять, сэр? — спросил Фрэнк Эбботт. — И я все-таки не пойму, почему именно сейчас вдруг назрела необходимость ехать в Мэлбери?
Лэм насупил брови.
— Дело в том, что в Доллинг-грейндж зафиксирована утечка информации. Нас просят разобраться. Официальное расследование в данных обстоятельствах исключено, поэтому мы решили, что неплохо бы вам взять небольшой отпуск и наведаться с визитом в те края — с частным, разумеется. Было бы неплохо прислушаться к местным сплетням, — он прокашлялся и добавил, — я хотел сказать, к светским беседам.
Фрэнк Эбботт выпрямился. Почтительность и внимание сменились еле сдерживаемой улыбочкой, он шутливо проговорил:
— Кто вам действительно нужен, так это мисс Силвер.
Старший инспектор помрачнел и сдвинул брови. Но бури не последовало. Он покорно согласился, что она очень их выручила, но тон его был несколько ворчлив.
— Как раз тот случай, где ее помощь не помешала бы.
Люди, конечно поговорить любят, но, увы, не с полицией. Вот здесь-то мисс Силвер нас бы и подстраховала. Она умеет расположить к себе людей, сидит себе со своим вязаньем, эдакая трогательная милая старушка. Она приветлива с людьми, интересуется их жизнью, и, заметьте, это лучшая тактика: они готовы выложить ей всю подноготную.
А попробуйте-ка вы или кто-то из местных полисменов явится к ним с блокнотом и карандашом, они сразу молчок, прикусят язычок. В деревнях много чего случается, о чем не принято говорить — с чужаками, разумеется. Местные-то обо всем знают, шу-шу-шу друг другу, но до полиции, само собой, ничего не доходит, а если те придут с вопросами — никто ничего не видал, не слыхал. Я сам вырос в деревне, так что знаю. Жизнь там сильно изменилась, конечно, с тех пор: автобусы, кино, радио, молодежь все больше уезжает в город, — но по сути они остались прежними. Поговорите с мисс Силвер, а? Может, у нее найдется в Мэлбери закадычная приятельница, и она согласится наведаться к ней в гости. Запомните: нужно, чтобы все вышло как бы невзначай, иначе не стоит и связываться. Чем быстрее мы все провернем, тем лучше. Если там что-то нечисто, надо поскорее узнать, в чем там дело. Или удостовериться, что на авиабазе все в норме — пока не пронюхало правительство.
Глава 6
Мисс Силвер разлила кофе в нарядные чашечки из сервиза, подаренного ей к Рождеству благодарным клиентом.
У чашечек был голубой с позолотой край и орнамент из пестрых букетиков, у блюдец — такой же край и редкие цветы по белому фону. Должным образом оценив симпатичный сервиз, Фрэнк Эбботт с наслаждением потягивал кофе и ждал подходящего момента для начала деловой беседы. Ни у кого из своих многочисленных родственников ему не было так уютно, как у мисс Мод Силвер. В ее квартире с синими переливчатыми портьерами, ковром того же тона с цветочным рисунком, изящным письменным столом и викторианскими креслами из светлого резного дерева, обивка которых была в тон портьерам, он чувствовал себя как дома. Все картинки на стенах ему давно знакомы: репродукции из старых журналов. Сама мисс Силвер как будто сошла со страницы семейного альбома довоенных лет: волосы, аккуратно забранные под сеточку-паутинку, туфли, вышитые бисером, большой золотой медальон с выгравированными инициалами родителей и прядками их волос внутри. Она была типичной представительницей конца девятнадцатого века, порождением не тронутого войнами островка Викторианской и Эдвардианской эпох. Это обаяние старины отражалось и на внешности, и на поведении, и на суждениях. Даже платье, пусть и без стелющихся по полу складок тех времен, создавало особое впечатление старомодности. Строгая манишка с воротничком под горлышко вызывала в памяти девяностые годы, когда благородной даме не приличествовало носить готовое платье. Поскольку все ее платья шил один мастер, причем из материалов, которыми располагало его ателье, стиль нарядов был примерно одинаков, такие часто можно было раньше встретить в деревнях и на скромных улочках.
В этом милом жилище Фрэнку Эбботту было удивительно спокойно. Он с сожалением поставил на стол кофейную чашечку и, помятуя о служебном долге, заговорил о насущных проблемах.
— Вам ни о чем не говорит название Мэлбери? Может быть, у вас там есть знакомые?
Прежде чем ответить, мисс Силвер поставила свою чашечку на поднос. Время от времени ей нравилось вникать в суть вопроса, таящего что-то неизведанное; так порой птица изучает незнакомую ей разновидность червячка. Сейчас был как разэтакой случай. Мисс Силвер повторила название чуть вопросительно:
— Мэлбери?
Он кивнул.
— Вы случайно никого там не знаете?
— Не то чтобы в самом Мэлбери… А почему ты спрашиваешь?
— Шеф был бы рад, если бы вы знали.
— Что ты говоришь, милый Фрэнк!
— Он хочет, чтобы кто-нибудь хорошенько послушал, что в тех краях говорят. Не в самом Мэлбери, а в соседней деревне Хэзл-грин.
— Боже мой! — Это было самое яркое выражение ее изумления или заинтересованности, и потому он не удивился, когда она добавила:
— Поистине тесен мир!
— Значит, у вас есть там знакомые?
— В Хэзл-грин живет моя школьная подруга.
— Вот это удача, моя дорогая мэм!
Она достала с нижней полки столика, на котором стоял поднос, цветастую сумочку и вынула из нее спицы с узкой связанной в рубчик полоской очень приятного цвета. Скоро Джозефине, младшей дочке ее племянницы Этель Бэркетт, исполнится шесть лет. Вязаные жакетик и джемпер прелестного вишневого цвета будут замечательным подарком. Раньше белокурых детей одевали почти всегда в голубое, но мисс Силвер с удовольствием поддерживала новые веянья в детской моде. Вынув вишневый клубок и взявшись за спицы, она ответила более обстоятельно:
— Мэриан я не видела давно. Не всегда получается поддерживать связь со школьными подругами, ну а когда я всерьез занималась преподаванием, у меня было столько дел… Но совсем неожиданно мы снова с ней встретилась у другой моей школьной подруги, Сесилии Войзи. Это было в прошлом году. Тогда Мэриан и пригласила нас к себе в Доллинг, расположенный неподалеку от Мэлбери. Я с таким удовольствием с ней пообщалась, хотя годы никого из нас не щадят… Она вышла замуж за очень милого человека из старинного графского рода. У них было чудесное поместье, но посыпалось одно несчастье за другим, состояние их резко уменьшилось, а поместье во время войны перешло к государству.
Приподняв бровь, Фрэнк Эбботт спросил:
— Это случайно не Доллинг-грейндж?
— Да, по-моему так оно называется. Семейство Мерридью прожило там не один век, мне бесконечно жаль, что все так печально закончилось. Мэриан овдовела, детей у нее нет, и, наверное, ей теперь даже удобнее жить в небольшом домике, ведь поместье требует больших забот.
— Вы не смогли бы поехать к ней погостить?
— Она меня как раз опять недавно пригласила.
— Тогда слушайте.
И он поведал ей историю Мэгги Белл, в которой спецслужбы усматривают связь с неладами на аэродроме в Доллинг-грейндж, об озабоченности Министерства ВВС явной утечкой секретной информации. Мисс Силвер молча вязала. Выслушав его, она задумчиво сказала:
— Боюсь, сведений маловато. Не за что ухватиться.
— Вот именно. Вроде бы они подозревают, что кто-то работает па два фронта, но наверняка не знают. Не секрет, что идеи витают в воздухе — в разных странах иногда почти одновременно делается одно и то же открытие. Но предположим, да, секретная информация действительно просочилась. Но при чем тут эта Мэгги Белл? Я вообще не понимаю, как быть. Мэгги пропала год назад. Об утечке нам известно постольку-поскольку, но, как я понял, засекли это совсем недавно. Ясно лишь, что канал передачи информации работает, и было бы весьма кстати, если бы вы навестили свою подругу миссис Мерридью.
Некоторое время мисс Силвер молча накидывала петли, потом начала расспрашивать:
— Мэгги работала у мисс Каннингэм?
— По четыре часа ежедневно, от восьми утра до двенадцати.
— А племянник мисс Каннингэм, Николас Каннингэм, работает в Доллинг-грейндж, то есть имеет отношение к секретным исследованиям?
— Совершенно верно.
— А еще один член семьи, мистер Каннингэм, чем он занимается?
— Пишет книгу о мотыльках и бабочках.
— Его книги издаются?
— Мне об этом ничего не известно. По-моему, просто бездельник, нашел подходящее хобби, чтобы спокойно бить баклуши.
— И долго он живет у своей сестры?
— Последние три года. Соответствующие службы проштудировали его досье, там вас вполне безобидно. Был немного, так сказать, перекати-полем, странствовал, нигде особо долго не задерживаясь. В войну угодил в плен к японцам, родные уже отчаялись увидеть его живым. И вот в один прекрасный день он появился и с тех пор живет в Хэзл-грин. Естественно, его заподозрили в первую очередь, но никаких зацепок. По виду — обычный пожилой обыватель, не слишком крепкого здоровья, рад безмерно, что вернулся к домашнему очагу. Вот и все. Что же мне сказать шефу? Меня самого заставляют ехать в гости к двоюродному брату. Он у меня архитектор, его наняли проектировать новый жилой район в Мэлбери. Не соблаговолите ли меня поддержать?
Мисс Силвер довязала рядок до конца и сказала:
— Сегодня же напишу Мэриан Мерридью.
Глава 7
Пожив день в «Рождественской сказке», Крейг Лестер решил, что никуда пока отсюда не поедет. Вообще-то поводом для путешествия в эти края был обязательный визит к долгожителю дяде Радду — его двоюродному деду.
Но к дяде можно с таким же успехом ежедневно приезжать из Хэзл-грин, как и из отеля в Мэлбери. Дело в том, что Лестер уже много лет предпочитал не останавливаться в доме дяди, где все было отлажено как часы, а пожилые экономка и сиделка неукоснительно поддерживали идеальный порядок. О Радде Лестере заботились превосходно, и визиты племянника были скорее данью семейному долгу, но он регулярно навещал дядю и не собирался отступать от этого правила. Иногда эти визита были Крейгу в тягость, но сейчас они давали чудесный повод не уезжать из Хэзл-грин.
На третий день своего пребывания в «Рождественской сказке» Лестер познакомился с Генри Каннингэмом — у стойки бара. Это был высокий сутуловатый чудак с бородой и растрепанными седеющими волосами. Вспомнив рассказ Дженни о великой любви тети Лидии и мистера Каннингэма, Лестер подумал, что на Ромео этот бородач совсем не похож. Однако юному шекспировскому герою, познавшему страшные горести, не привелось пережить горечь увядания. Если присмотреться, вполне можно было допустить, что Генри обладал когда-то немалыми достоинствами, прежде чем сгорбился, отрастил бороду и стал экономить на парикмахере. И борода, и шевелюра были явно подстрижены маникюрными ножницами. Крейг сам подошел к нему и изрек несколько дежурных фраз о погоде. Бывший Ромео ответил невпопад, но очень дружелюбно, так и познакомились.