Страница:
Бурцев почувствовал, что слова продавца почему-то не прибавляют ему настроения.
– А что это у нас пингвинов такое изобилие? К похолоданию готовимся?
– А кто его знает! Сам удивляюсь… Может, кто-то завез слишком большую партию… А может, пароход пришел из Антарктиды и полярники рынок затоварили.
– Короче, другой цены не будет?
– Нет.
– Ладно, я позже перезвоню, – буркнул он. Но перед тем как повесить трубку, спросил: – Слушайте, а чем вы их кормите?
– Кого? Пингвинов? «Вискас. Рыбное меню».
– И что – едят?
– Только треск стоит.
– Ясно. И на этом спасибо. Да-да! Еще вопрос.
– Ну?
– А кто их покупает?
– Новые русские… В частные зоопарки. Но чаще – другу в подарок. В виде шутки.
– Понятно.
– А друг через два дня его обратно к нам сдает.
– Об этом я уже слышал.
Бурцев повесил трубку, остановился у кухонного окна и посмотрел на улицу.
Редкие прохожие скакали по тротуару как зайцы, – растаявший снег образовывал не лужи, а целые моря. «И что только дворники делают! – подумал Бурцев. – А кто их теперь видит, дворников? Это раньше они сновали тут и там со своими березовыми метлами, сгоняя воду в люки. А теперь…»
На ближайшем перекрестке случилась авария – «Жигули» столкнулись с джипом. Печальная история. В поддержку джипу съехались еще три его внедорожных соплеменника – они стояли, красноречиво перегородив дорогу. Высыпавшие из джипов мужчины все как один разговаривали по мобильным телефонам.
«Вот так значит! – подумал Бурцев. – Затоварили полярники рынок – дальше некуда. Ошибся, значит, Патрикеич…»
Он прошелся по квартире. Остановился у балконной двери. Посмотрел на пингвина. Тот сидел в уголке, вжав голову в плечи. Маленький такой. Нахохлившийся… Упрямый.
«А вот интересно, – раздраженно подумал Бурцев, – почему люди с возрастом так сильно глупеют? Казалось бы, должно быть наоборот. Они становятся старше, больше узнают, опыт накапливают… Должны бы быть умнее, а они нет! То есть сначала, примерно до тридцати, дело еще кое-как идет в гору. Например, один раз наступишь на грабли, или, скажем, попадешь в руки валютного кидалы, в другой раз этого уже делать не будешь. Но потом… Просто беда. Человек начинает считать себя абсолютно умным, просто непогрешимым, умнее других. Появляется в нем какое-то непонятное упрямство. Вот, скажем, говорят ему друзья: „Не ходи туда!“ Или: „Не делай этого!“ Или: „Не покупай эту ерунду, она тебе совершенно не нужна!“ А он как будто специально! Как будто кому-то назло!»
«Ладно, ладно! – остановил он себя. – Не надо киснуть. Ничего страшного пока не произошло».
Бурцев подумал немного, вернулся к телефону и набрал мобильный номер жены.
– Алло, – почти сразу ответил хорошо знакомый голос. Слышно было так, как будто Турция находилась в соседнем подъезде.
Бурцев вдруг растрогался от звука родного голоса.
– Ну как вы там? – грубовато спросил он. – Как долетели?
На том конце линии повисла пауза.
– Ты что, Бурцев?
– А что?
– Ты уже звонил вчера. Спрашивал. Двадцать минут проговорил. Не помнишь, что ли?
Бурцев не стал развивать эту тему.
– Ребенка мне позови, – сказал он.
В трубке что-то стукнуло, а потом прозвучал голос, как две капли воды похожий на голос матери.
– Ну что тебе, Бурцев?
– Слушай, ты ведь собаку на день рождения просила. Так?
– Так.
– Я вот что подумал… Может, нам вместо собаки птицу завести?
Трубка некоторое время молчала. Потом обиженно ответила:
– Ты что, Бурцев, заболел? Ты сам-то прикинь: птица и собака. Разве можно сравнить?
– А почему нет?
– Ну ты даешь! Птица только и знает, что в клетке сидеть и чирикать. А собака…
– Это смотря какая птица… Бывают такие… Ого-го-го! Не соскучишься, – Бурцев покосился на балконную дверь.
Дочка молчала.
– А мы какую-нибудь необычную птицу заведем! – продолжал Бурцев. – Экзотическую! Каких ни у кого нет.
Дочка упрямо молчала.
– Бурцев! – через некоторое время сказала она. – Я не хочу никакую птицу! Я хочу французского бульдога. Потому что он клёвый. И вообще! Мне собака нужна, понимаешь? Чтобы был друг. Чтобы он меня понимал, когда мне плохо. И чтобы защитить мог, если кто-нибудь пристает. Разве птица может защитить?
«Нет, – понял Бурцев. – Птица защитить не может. Тут и говорить не о чем! И вообще! Какой из птицы друг?»
– А почему ты спрашиваешь про птицу, Бурцев? – вдруг подозрительно спросила дочь.
– Так просто.
– Ты что, уже с кем-то договорился?
– С чего ты взяла! – возмутился Бурцев. – Как я мог, не поговорив с вами?
– Ну смотри! – сказала дочь. – И вообще, Бурцев, заканчивай разговор! Мама трубку просит.
В разговор вступила жена.
– Бурцев? Ты чего звонишь-то? Ты что, нашкодил там чего-нибудь?
– Что за выражения! Нашкодил! Я тебе что – школьник?
– А что тогда? Может, еда кончилась?
– Да нет! Еды навалом. И вообще все нормально.
– Если ты так часто будешь звонить, у нас все деньги на телефоне кончатся.
– Кончатся – я еще положу!
– А звонишь-то зачем?
– Просто так, – огрызнулся Бурцев. – Соскучился!
Он повесил трубку, прошелся по квартире и опять остановился у балконной двери. День, так и не успев начаться, переходил в сумерки. В сером небе не было ни намека на солнце. Опять моросило… Помойка, распухшая от дождя, расползлась на полдвора.
Прямо под окнами Бурцева два бодрых пенсионера из соседнего подъезда вкапывали в газон моток колючей проволоки.
Дело в том, что за последние годы количество автолюбителей во дворе естественным образом увеличилось, и мест, где бы машины можно было парковать, осталось ровно столько же, сколько было – два с половиной. Водители стали ставить машины, заезжая колесами на газон. В связи с чем не имеющие машин жители развязали с ними настоящую войну. Дело шло по нарастающей: от угрожающих записок на капоте – к вызовам милиции, от рассыпанных гвоздей – к врытым в землю покрышкам и вздыбленным поребрикам. Но поскольку машины куда-то все равно нужно было ставить, то записки рвали в мелкие клочки, милицию подкупали, а поребрики и покрышки выкорчевывали и выбрасывали…
И вот теперь два пенсионера партизанского вида мстительно вкапывали в раскисший газон колючую проволоку. Один из них подкапывал землю, другой укладывал смертоносный для автомобильных шин сюрприз и присыпал его сверху чахлым снежком. Дьявольская суть замысла заключалась в том, что проволоку нельзя было увидеть. Ее можно только почувствовать, проколов колесо.
«Ну что за придурки! – вдруг прорвало Бурцева. – Что за дикое удовольствие делать друг другу гадости!
Ведь мы все же земляки, соседи. У меня машина. А у тебя собачка. А у него мальчишка подросток… Так почему нужно портить друг другу жизнь? Почему мы друг с другом, как фашисты? Вы с ним вкапываете проволоку, чтобы я проколол колесо. А потом я буду поливать двор дустом, чтобы твоя собачка сдохла, подняв лапу на дворовую акацию. Или копать посреди двора ямы, чтобы его мальчишка не мог играть в футбол?
Давайте соберемся вместе и перенесем этот чертов поребрик на полметра. И газон будет цел, и машины встанут. А потом о собачках подумаем. А потом о футболе для пацанов. Так нет! Это неинтересно! Мы будем рассыпать гвозди и вкапывать проволоку, а потом депутату кляузы строчить, чтобы только не мириться. Нам на газон, может быть, и наплевать. Нам важно, чтобы соседу жизнь медом не казалась.
Ну что это за жизнь такая! А?»
Бурцев стукнул кулаком по оконной раме и прислонился лбом к холодному стеклу.
Опять зазвонил телефон. – Это живой уголок? – спросил нетвердый голос Айвазовского. – Скажите, пионерка Петрова сегодня всем дает?
Бурцева отчего-то покоробил веселый тон друга.
– Ты чего звонишь? – спросил он.
– Анекдот хотел рассказать. Патрикеич тут газету купил…
– Ну?
– Два новых русских сидят на соседних горшках в туалете. Один другого спрашивает: «А вот ты как думаешь, тужиться – это умственная работа или физическая?» А другой отвечает: «Конечно умственная! Была бы физическая, я бы человека нанял!» – с подачей закончил Айвазовский и сам рассмеялся.
– Я это уже слышал.
– Слышал? Тогда другой. Мужик стоит посреди Аничкова моста на Невском проспекте и писает в Фонтанку. Подходит милиционер: «Вы что? Сдурели?» – «А что, немцу можно, а русскому нельзя?» – «Что вы несете? Какому немцу?» – «А вон на памятнике с лошадью внизу написано: „Отлил барон фон Клодт“.
– Это я тоже слышал.
– Тогда еще. Случилась у Красной Шапочки первая менструация…
– Слушай, ты чего звонишь? – перебил его Бурцев.
– Просто так. Проверка связи, – заявил пьяный Айвазовский. – Ну как там это… твой пингвин?
Бурцев не ответил.
– Вам, я слышу, уже весело… – заметил он.
– А нам всегда весело. И вообще, чего грустить? Пообедали, выпили… Сейчас в баню пойдем. А потом в пейнтбол играть. Или наоборот.
– Молодцы! – язвительно сказал Бурцев.
– А что такое? – удивился Айвазовский.
– Да ничего. Как дети малые. Здесь поиграть. Там поиграть.
– А что еще делать? Ведь выходной же! Делать-то нечего!
– Хоть бы с ребенком своим позанимался. Научил бы его чему-нибудь.
– А зачем? Он и так растет, как курс доллара. И вообще, чему я могу его научить? В бане париться? Так еще рано…
– А люди, между прочим, на лыжах с детьми ездят… В театры с ними ходят. Книжки читают. Или концерты благотворительные дают!… Для детей-сирот. Это, чтоб ты знал, такие дети, у которых родителей нет.
Айвазовский молчал почти целую минуту.
– Ты чего это, Бурцев? – тихо спросил он нетвердым голосом. – Заболел?
– Нет. Не заболел.
– А что?
– Да ничего!
Айвазовский опять некоторое время молчал. Потом возмутился:
– А ты на себя-то посмотри! Тоже мне, воспитатель Макаренко! И вообще! Что ты на меня орешь? Я, что ли, виноват, что ты купил этого дурацкого пингвина?
– Да при чем здесь пингвин?! – прокричал Бурцев. – Пингвин здесь абсолютно ни при чем!
Он хотел еще много что сказать. Но не сказал. Какой смысл разговаривать на серьезные темы с пьяным человеком?
– Мы, если помнишь, тебя отговаривали! – заметил напоследок друг.
– Помню, – коротко ответил Бурцев. И повесил трубку.
Он прошелся по квартире. Поворошил волосы. «На самом деле! Ну что это за жизнь! Что за жизнь!
Чем мы занимаемся целыми днями! Все деньги, деньги, деньги. Втираем друг другу всякую дрянь. Чтобы заработать побольше, а потом потратить эти деньги на всякую ерунду.
А что у нас есть кроме работы? Все интересы – пожрать, напиться – и в баню. Или играть, как маленькие. То бильярд, то автоматы. Или на машинах гонять. У кого круче.
Вот, в детстве как было… Ты открывал утром глаза, и сердце замирало от предчувствия удивительных вещей, которые ждут тебя на каждом шагу! А как блестела вода! Как хрустел снег под ногами! Солнце било в глаза даже сквозь сомкнутые веки. А какие запахи были после дождя! Как удивительны были самые простые вещи, какие-нибудь травинки и козявки!
А как виделась жизнь впереди! Сплошным непрекращающимся праздником, полным радости и счастья! И казалось, что в этой жизни будет место всему – и любви, и приключениям, и верным друзьям, и подвигам… И ты будешь стоять на штормовой палубе, широко расставив ноги и держась за обледенелые корабельные снасти, и высматривать в студеных водах северных широт терпящих бедствие. Или мотаться по пустыне, страдая от песчаных бурь и ядовитых гадов, и бороться с последствиями гуманитарной катастрофы, разразившейся из-за несознательности диких племен, взявшихся истреблять друг друга! Или не спать день и ночь, изобретая вакцину против смертельной болезни, обрушившейся на человечество! Или что-нибудь еще… А потом получать за все это какую-нибудь премию, скромно и с достоинством глядя утомленными глазами с освещенной софитами сцены в зал, где стоя аплодируют тебе люди во фраках и вечерних платьях, а после этого в симфоническом зале слушать божественное пение теноров, пришедших специально ради тебя, и смахивать тайком слезы восторга и очищения!
А что получилось? Только и знаешь: работа, работа, работа. И хоть бы заниматься чем-нибудь нужным… А ведь тратишь жизнь на всякую ерунду! Исправляешь ошибки разных раздолбаев. Потому что у нас в отечестве – то понос, то золотуха! То трубы прорвало, то электричество отключили. То милиция склад опечатала, то чиновники с проверкой нагрянули, потому что и тем и другим денег надо. И так год за годом!
А дома? Жена висит целыми днями на телефоне. И на работу не ходит, и в квартире вечно бардак. Пусть бы хоть за собой следила! Так нет, ходит целый день в халате, нечесаная. Дочка – туда же! Учиться не хочет. Книг не читает. Ничем не интересуется. Или играет в компьютер, или вертится перед зеркалом.
И куда, спрашивается, делись светлые мечты детства? И что от них осталось? Из всех приключений – популять друг в друга краской или съездить с семьей к морю, в Египет или Турцию. И разве это то счастье, о котором ты мечтал?
Ешь, пьешь, спишь… А зачем?
И что же выходит? Ты родился только для того, чтобы сожрать свои центнеры всякой еды, выпить бочки водки, родить парочку таких же проглотов и помереть?
Помните, картинка такая была в школьном учебнике, показывала, сколько всякой всячины человек съедает за свою жизнь. Там в разинутую пасть жизнерадостного крепыша въезжал целый железнодорожный состав с вагонами пшеницы, цистернами молока, платформами, на которых толпятся животные и нагружена ящиками и просто кучами разная прочая жратва. Жуткая, между прочим, картинка. Если представить, что все это без всякого смысла…
И стоило ли для этого вообще рождаться на свет?»
Размышления Бурцева прервал телефонный звонок. Да что они все, как с цепи сорвались! – Бурцев, с кем это ты без остановки болтаешь? – прокричал в телефоне женский голос.
Бурцев узнал соседку Зину.
– А ты что хотела?
– Я по поводу пингвина. Ты мне вот что скажи, Бурцев: где пингвину самца берут?
– Самца? В каком смысле?
– В том самом! Для яиц. Пингвин, Бурцев, один яйца нести не может. У них самоопыление не предусмотрено. Курица, чтоб ты знал, цыплят без петуха не выводит!
Бурцев долго не мог понять, о чем говорит Зина. Потом понял и сразу подобрался.
– У тебя ведь самка, Бурцев?
Бурцев сквозь стекло посмотрел на пингвина. И не нашел ответа на этот вопрос.
– Конечно! – сказал Бурцев.
– Впрочем, это не важно. Их, наверняка, только специалисты различают. Ты мне, главное, скажи, где ему пару брать?
– Пару?
Бурцев понял, что в эту минуту нельзя дать осечки.
– Так это… – сказал он. – Пару берут на прокат в зоопарке. Я имею в виду самца. Тариф – бутылка. Ставишь сторожу бутылку – и самец на целую ночь твой.
Зинка почему-то хмыкнула. Но возражать не стала.
– Ладно, – сказала она. – Сам, наверное, придумал, но… сойдет… А чем его кормить? На свежей рыбе одной, наверное, разоришься?
– А вот и нет! Пингвин – крайне экономная птица. «Вискас» трескает – только хруст стоит. «Вискас – рыбное меню».
– Точно?
– Точно.
– Не отходи далеко от телефона. Я скоро перезвоню.
И Зина повесила трубку.
Бурцев посмотрел на нахохлившегося пингвина. Птица стояла у самой решетки и, склонив голову набок, разглядывала проезжающие по улице машины.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: Зина звонила неспроста. Но Бурцев решил раньше времени об этом не думать.
«Пока суд да дело, нужно в магазин идти. А то засранец с голодухи помрет раньше времени».
Образованная продавщица в отделе кормов для животных встретила Бурцева как старого знакомого и не отпускала его до тех пор, пока не нагрузила самыми сбалансированными, питательными и здоровыми сублимированными калориями.
Когда Бурцев с пакетом, полным «Вискаса», возвращался из магазина, уже начало смеркаться. «Вот так, – думал он. – Не успело рассвести, а уже опять темнеет! Живем, как кроты…»
Он ждал лифта, когда дверь распахнулась и в подъезд вошла девушка, та самая, из восьмой квартиры.
Она вошла раскрасневшаяся и оживленная, с какими-то нарядными пакетами и коробками в руках. Лестничная площадка заполнилась приятным запахом чистоты и свежести. Бурцев вспомнил слова Зины о том, что девушка целыми днями оплакивает расставание с любимым человеком, но никаких следов грусти в ее глазах в эту минуту не нашел.
При виде Бурцева девушка улыбнулась. Улыбнулась так, будто они были давно знакомы.
– Здравствуйте, – сказала она.
Бурцев насторожился. «И эта тоже… И что это они все мне так радуются?» – подумал он.
Подошел лифт, Бурцев пропустил девушку вперед и вошел сам.
– Ну? – спросила девушка. – Как ваш пингвин?
«И она знает! – мысленно охнул Бурцев. – Да что же это такое?»
– Осваивается понемногу, – лаконично ответил он. Девушка внимательно посмотрела на недовольного
Бурцева и пояснила:
– Мы вчера вечером вместе ехали в лифте. И, кажется, успели с ним подружиться.
Бурцев склонил голову в ответ на ее слова.
– Как я вам завидую! – сказала девушка. Бурцев посмотрел вопросительно. – Я так люблю пингвинов. Они такие потешные… Эти их фраки. И клювы… Для меня пингвин – существо особенное!
– Почему?
– С детства. Я одна росла, с мамой… И жили мы бедно. Мама все время работала – и днем, и вечерами. А я ее ждала, сидя на подоконнике. Смотрела в черное окно… Там фонарь качался… Ветер завывал, метель… Было страшно. Я сидела, закутавшись в платок, и представляла себя маленьким пингвиненком, который посреди полярной ночи ждет свою маму…
Бурцев вежливо улыбнулся.
– Да-да! И не смейтесь! – сказала девушка.
Лифт остановился на ее этаже. Девушка собралась выходить, но помедлила.
– А ваш пингвин очень симпатичный, – подумав, сказала она. И добавила: – Передавайте ему привет.
Бурцев не нашелся, что ответить, и лишь поклонился в ответ.
Дома Бурцев насыпал пингвину целую миску «Вискаса», выставил ее на балкон и некоторое время стоял, любуясь, как пингвин поглощает корм. Пингвин, наклоняясь, подхватывал из миски очередной кусок сухого корма, тряхнув головой, проглатывал его и тут же нагибался за другим.
«Смотри, не обожрись с голодухи», – мысленно предупредил пингвина Бурцев. Как все оказывается просто, когда знаешь, что делать.
В это время на столе опять затрезвонил телефон.
– Бурцев! Где ты ходишь! Я уже полчаса звоню без перерыва.
– А что такое? – спросил Бурцев.
– Пляши, Бурцев! Тебе повезло!
– В чем повезло?
– Я тут навела кое-какие справки. Выходит, не трепал ты по поводу пингвина. Они в самом деле почти по тонне баксов идут.
На этот раз Бурцев почти не удивился.
– Я, Зин, никогда не треплю, когда дело касается бабок, – торжественно заметил он. – Бабки – это святое. А в чем вопрос?
– Я тут с одной подружкой поговорила… Короче, Бурцев, там, где ты своего пингвина брал, еще одного такого не было?
«Ну, с Богом, – сказал сам себе Бурцев. – Теперь главное – не суетиться!»
– Еще одного?…
– Моя подруга… ты про нее слышал… У ее мужика четыре ларька у метро… Ну та, что у экстрасенса лечится от женской болезни токами высокой частоты.
– Ну-ну. Припоминаю.
– Она с этим мужиком поссорилась. Купила новую шубу, а он ей – скандалешник на всю округу. Совсем обнаглел, куском хлеба попрекает. И главное, был бы мужик мужиком. А то противный, как скунс… «Все, – говорит моя подруга, – буду свой бизнес начинать. Чтобы этот гад подавился от злости». Хотела йоркширского терьера взять, чтобы щенков разводить, но мы посчитали, что пингвин покруче будет.
– Конечно, круче, – согласился Бурцев. – Я, Зин, фуфлом не занимаюсь.
Зина почему-то хмыкнула.
– Да уж молчал бы! – насмешливо сказала она. И спросила: – Ну, так как?
– Что?
– Где бы мне взять пингвина подешевле?
Бурцев выдержал паузу.
– Не знаю, Зин. Боюсь, что с этим проблема. Я ведь прямо у полярника брал. Как говорится, из первых рук. Последнего унес. Следующая партия будет после того, как он опять в Антарктиду съездит.
Зинка издала какой-то звук, значение которого Бурцев не очень понял. Поэтому он продолжал:
– А в Антарктиду, сама понимаешь. Путь неблизкий. Уйдет как минимум месяц. Если, конечно, на самолете. Потому как, пока туда… Обратно… А там еще пингвинов нужно наловить… Да и самолеты не каждую неделю летают…
Зина некоторое время молчала. Потом спросила язвительным голосом.
– Ты, Бурцев, у нас что – доктор?
– Почему доктор?
– А что ты меня лечишь? Что ты все пытаешься меня на туфту развести?
– Что за выражения, Зина! – укоризненно сказал Бурцев.
– Ежу понятно, что ты своего пингвина сдуру купил, по пьяни. И теперь рад его поскорее сплавить. Ты ведь даже не знаешь, самца тебе подсунули или самку. Ведь так?
– Почему это не знаю?! Знаю. Если бы был самец – то лапу бы приподнимал, когда писает. А этот – приседает. Значит, самка!
– Не смеши народ, Бурцев! Пингвин лапу не задирает. Короче, я даю за твоего пингвина четыреста баксов. Согласен?
«Вот зараза! – подумал он. – Откуда она взяла цифру четыреста?»
– Подружке-то, небось, за восемьсот отдашь… – заметил он.
– А это уже не твоего ума дело. Понятно, что я не за просто так с ним париться собираюсь.
Бурцев почувствовал, что прижат к стенке.
– Да уж не знаю, Зина, – сдаваясь, сказал он. – Я к нему как-то привыкать стал. Уж и воспитывать его начал. И он, подлец, чувствую, ко мне привязался.
– Не ной, Бурцев. Лови момент, пока я добрая.
Бурцев задумался.
– А что ты будешь делать, если это окажется самец? – прямо спросил он.
– Какая разница! Думаешь, у нее дело до яиц дойдет? Я на каждый день рождения ей рыбок в аквариум дарю, они еще ни разу больше двух недель не прожили.
Бурцев помолчал. Зина знает, что делает.
– Короче, я звоню ей и говорю, что ты согласился уступить нам своего и дожидаться следующей партии, – подвела итог Зина. – А ты будь наготове. И чтоб пингвин блестел, как стеклышко.
Бурцев вздохнул. Не дождавшись его возражений, Зина собралась вешать трубку.
– Зин, Зин, постой! – остановил ее Бурцев. – А как же чай? Не надумала еще заглянуть?
Зинка фыркнула и дала отбой.
Бурцев прошелся по квартире, остановился у балконной двери и снисходительно посмотрел на пингвина.
«Ну что, морда? Вел бы себя прилично, мог бы наслаждаться покоем и любовью нашей семьи. Дочка водила бы тебя гулять на поводке. Жена баловала бы рыбными котлетками. А так… Будут тебя лечить от бесплодия токами высокой частоты. Сам виноват!»
Он отошел от балкона и закурил.
«Но-но! Не расслабляться, – одернул он себя. – С этим клиентом еще работать и работать! Да и вообще… Ежу понятно: одного покупателя, да еще такого ненадежного – крайне недостаточно».
Он сменил домашние шлепанцы на туфли, накинул пиджак и уже через минуту звонил в дверь квартиры номер восемь, той самой, где жила девушка-ангел. После разговора с Зиной Бурцев чувствовал коммерческий кураж и особенную легкость в общении с женщинами.
К дверям долго никто не подходил. На площадке стояла тишина. Откуда-то сверху доносились звуки скрипки – это знакомая Бурцеву девочка проделывала свою ежедневную работа, потому что музыкант, как известно, должен упражняться каждый день. Да из-за дверей напротив доносились бойкие голоса гостей популярного телевизионного шоу.
Постепенно Бурцев понял, что монотонные звонки телефона, к которому никто не подходит, доносятся именно из восьмой квартиры. Телефон умолк. Помолчал несколько мгновений и зазвонил опять, как будто звонивший никак не хотел поверить в то, что в квартире никого нет.
Бурцев собрался было развернуться, как вдруг камера видеонаблюдения над дверью зажужжала, отыскала его объективом, замерла, защелкали замки – и дверь отворилась.
На пороге стояла молодая хозяйка в домашних джинсах и свитере. Ее лицо было отчего-то встревоженным.
– Это вы! – с облегчением сказала она. – Как я рада! Заходите!
– Простите, что я вторгаюсь без звонка… – церемонно начал Бурцев.
– Ничего, ничего! Это хорошо, что без звонка!
– Я зашел, чтобы познакомиться. А то живет рядом очаровательная девушка, а я даже не знаю, как ее зовут! Это неправильно!
Хозяйка невнимательно улыбнулась на комплимент и отступила назад, освобождая Бурцеву проход в квартиру.
Бурцев ступил в прихожую и огляделся. Интерьер квартиры был таким, как Бурцев и предполагал, – хорошие материалы, подобранная профессионалом цветовая гамма, строгость и стиль. Прихожая без дверей переходила в гостиную. Пахло свежестью и дорогим деревом.
– Как хорошо, что вы зашли! – возбужденно сказала девушка, жестом приглашая его проходить дальше, вглубь квартиры. – Вы правы, нам уже давно пора познакомиться! А то я живу в вашем доме уже больше полугода, а из жильцов знаю только одну соседку, Валентину. Да и с той познакомилась лишь на прошлой неделе. – Девушка улыбнулась, что-то вспоминая. – Очень любознательная женщина и… приятная…
– А что это у нас пингвинов такое изобилие? К похолоданию готовимся?
– А кто его знает! Сам удивляюсь… Может, кто-то завез слишком большую партию… А может, пароход пришел из Антарктиды и полярники рынок затоварили.
– Короче, другой цены не будет?
– Нет.
– Ладно, я позже перезвоню, – буркнул он. Но перед тем как повесить трубку, спросил: – Слушайте, а чем вы их кормите?
– Кого? Пингвинов? «Вискас. Рыбное меню».
– И что – едят?
– Только треск стоит.
– Ясно. И на этом спасибо. Да-да! Еще вопрос.
– Ну?
– А кто их покупает?
– Новые русские… В частные зоопарки. Но чаще – другу в подарок. В виде шутки.
– Понятно.
– А друг через два дня его обратно к нам сдает.
– Об этом я уже слышал.
Бурцев повесил трубку, остановился у кухонного окна и посмотрел на улицу.
Редкие прохожие скакали по тротуару как зайцы, – растаявший снег образовывал не лужи, а целые моря. «И что только дворники делают! – подумал Бурцев. – А кто их теперь видит, дворников? Это раньше они сновали тут и там со своими березовыми метлами, сгоняя воду в люки. А теперь…»
На ближайшем перекрестке случилась авария – «Жигули» столкнулись с джипом. Печальная история. В поддержку джипу съехались еще три его внедорожных соплеменника – они стояли, красноречиво перегородив дорогу. Высыпавшие из джипов мужчины все как один разговаривали по мобильным телефонам.
«Вот так значит! – подумал Бурцев. – Затоварили полярники рынок – дальше некуда. Ошибся, значит, Патрикеич…»
Он прошелся по квартире. Остановился у балконной двери. Посмотрел на пингвина. Тот сидел в уголке, вжав голову в плечи. Маленький такой. Нахохлившийся… Упрямый.
«А вот интересно, – раздраженно подумал Бурцев, – почему люди с возрастом так сильно глупеют? Казалось бы, должно быть наоборот. Они становятся старше, больше узнают, опыт накапливают… Должны бы быть умнее, а они нет! То есть сначала, примерно до тридцати, дело еще кое-как идет в гору. Например, один раз наступишь на грабли, или, скажем, попадешь в руки валютного кидалы, в другой раз этого уже делать не будешь. Но потом… Просто беда. Человек начинает считать себя абсолютно умным, просто непогрешимым, умнее других. Появляется в нем какое-то непонятное упрямство. Вот, скажем, говорят ему друзья: „Не ходи туда!“ Или: „Не делай этого!“ Или: „Не покупай эту ерунду, она тебе совершенно не нужна!“ А он как будто специально! Как будто кому-то назло!»
«Ладно, ладно! – остановил он себя. – Не надо киснуть. Ничего страшного пока не произошло».
Бурцев подумал немного, вернулся к телефону и набрал мобильный номер жены.
– Алло, – почти сразу ответил хорошо знакомый голос. Слышно было так, как будто Турция находилась в соседнем подъезде.
Бурцев вдруг растрогался от звука родного голоса.
– Ну как вы там? – грубовато спросил он. – Как долетели?
На том конце линии повисла пауза.
– Ты что, Бурцев?
– А что?
– Ты уже звонил вчера. Спрашивал. Двадцать минут проговорил. Не помнишь, что ли?
Бурцев не стал развивать эту тему.
– Ребенка мне позови, – сказал он.
В трубке что-то стукнуло, а потом прозвучал голос, как две капли воды похожий на голос матери.
– Ну что тебе, Бурцев?
– Слушай, ты ведь собаку на день рождения просила. Так?
– Так.
– Я вот что подумал… Может, нам вместо собаки птицу завести?
Трубка некоторое время молчала. Потом обиженно ответила:
– Ты что, Бурцев, заболел? Ты сам-то прикинь: птица и собака. Разве можно сравнить?
– А почему нет?
– Ну ты даешь! Птица только и знает, что в клетке сидеть и чирикать. А собака…
– Это смотря какая птица… Бывают такие… Ого-го-го! Не соскучишься, – Бурцев покосился на балконную дверь.
Дочка молчала.
– А мы какую-нибудь необычную птицу заведем! – продолжал Бурцев. – Экзотическую! Каких ни у кого нет.
Дочка упрямо молчала.
– Бурцев! – через некоторое время сказала она. – Я не хочу никакую птицу! Я хочу французского бульдога. Потому что он клёвый. И вообще! Мне собака нужна, понимаешь? Чтобы был друг. Чтобы он меня понимал, когда мне плохо. И чтобы защитить мог, если кто-нибудь пристает. Разве птица может защитить?
«Нет, – понял Бурцев. – Птица защитить не может. Тут и говорить не о чем! И вообще! Какой из птицы друг?»
– А почему ты спрашиваешь про птицу, Бурцев? – вдруг подозрительно спросила дочь.
– Так просто.
– Ты что, уже с кем-то договорился?
– С чего ты взяла! – возмутился Бурцев. – Как я мог, не поговорив с вами?
– Ну смотри! – сказала дочь. – И вообще, Бурцев, заканчивай разговор! Мама трубку просит.
В разговор вступила жена.
– Бурцев? Ты чего звонишь-то? Ты что, нашкодил там чего-нибудь?
– Что за выражения! Нашкодил! Я тебе что – школьник?
– А что тогда? Может, еда кончилась?
– Да нет! Еды навалом. И вообще все нормально.
– Если ты так часто будешь звонить, у нас все деньги на телефоне кончатся.
– Кончатся – я еще положу!
– А звонишь-то зачем?
– Просто так, – огрызнулся Бурцев. – Соскучился!
Он повесил трубку, прошелся по квартире и опять остановился у балконной двери. День, так и не успев начаться, переходил в сумерки. В сером небе не было ни намека на солнце. Опять моросило… Помойка, распухшая от дождя, расползлась на полдвора.
Прямо под окнами Бурцева два бодрых пенсионера из соседнего подъезда вкапывали в газон моток колючей проволоки.
Дело в том, что за последние годы количество автолюбителей во дворе естественным образом увеличилось, и мест, где бы машины можно было парковать, осталось ровно столько же, сколько было – два с половиной. Водители стали ставить машины, заезжая колесами на газон. В связи с чем не имеющие машин жители развязали с ними настоящую войну. Дело шло по нарастающей: от угрожающих записок на капоте – к вызовам милиции, от рассыпанных гвоздей – к врытым в землю покрышкам и вздыбленным поребрикам. Но поскольку машины куда-то все равно нужно было ставить, то записки рвали в мелкие клочки, милицию подкупали, а поребрики и покрышки выкорчевывали и выбрасывали…
И вот теперь два пенсионера партизанского вида мстительно вкапывали в раскисший газон колючую проволоку. Один из них подкапывал землю, другой укладывал смертоносный для автомобильных шин сюрприз и присыпал его сверху чахлым снежком. Дьявольская суть замысла заключалась в том, что проволоку нельзя было увидеть. Ее можно только почувствовать, проколов колесо.
«Ну что за придурки! – вдруг прорвало Бурцева. – Что за дикое удовольствие делать друг другу гадости!
Ведь мы все же земляки, соседи. У меня машина. А у тебя собачка. А у него мальчишка подросток… Так почему нужно портить друг другу жизнь? Почему мы друг с другом, как фашисты? Вы с ним вкапываете проволоку, чтобы я проколол колесо. А потом я буду поливать двор дустом, чтобы твоя собачка сдохла, подняв лапу на дворовую акацию. Или копать посреди двора ямы, чтобы его мальчишка не мог играть в футбол?
Давайте соберемся вместе и перенесем этот чертов поребрик на полметра. И газон будет цел, и машины встанут. А потом о собачках подумаем. А потом о футболе для пацанов. Так нет! Это неинтересно! Мы будем рассыпать гвозди и вкапывать проволоку, а потом депутату кляузы строчить, чтобы только не мириться. Нам на газон, может быть, и наплевать. Нам важно, чтобы соседу жизнь медом не казалась.
Ну что это за жизнь такая! А?»
Бурцев стукнул кулаком по оконной раме и прислонился лбом к холодному стеклу.
Опять зазвонил телефон. – Это живой уголок? – спросил нетвердый голос Айвазовского. – Скажите, пионерка Петрова сегодня всем дает?
Бурцева отчего-то покоробил веселый тон друга.
– Ты чего звонишь? – спросил он.
– Анекдот хотел рассказать. Патрикеич тут газету купил…
– Ну?
– Два новых русских сидят на соседних горшках в туалете. Один другого спрашивает: «А вот ты как думаешь, тужиться – это умственная работа или физическая?» А другой отвечает: «Конечно умственная! Была бы физическая, я бы человека нанял!» – с подачей закончил Айвазовский и сам рассмеялся.
– Я это уже слышал.
– Слышал? Тогда другой. Мужик стоит посреди Аничкова моста на Невском проспекте и писает в Фонтанку. Подходит милиционер: «Вы что? Сдурели?» – «А что, немцу можно, а русскому нельзя?» – «Что вы несете? Какому немцу?» – «А вон на памятнике с лошадью внизу написано: „Отлил барон фон Клодт“.
– Это я тоже слышал.
– Тогда еще. Случилась у Красной Шапочки первая менструация…
– Слушай, ты чего звонишь? – перебил его Бурцев.
– Просто так. Проверка связи, – заявил пьяный Айвазовский. – Ну как там это… твой пингвин?
Бурцев не ответил.
– Вам, я слышу, уже весело… – заметил он.
– А нам всегда весело. И вообще, чего грустить? Пообедали, выпили… Сейчас в баню пойдем. А потом в пейнтбол играть. Или наоборот.
– Молодцы! – язвительно сказал Бурцев.
– А что такое? – удивился Айвазовский.
– Да ничего. Как дети малые. Здесь поиграть. Там поиграть.
– А что еще делать? Ведь выходной же! Делать-то нечего!
– Хоть бы с ребенком своим позанимался. Научил бы его чему-нибудь.
– А зачем? Он и так растет, как курс доллара. И вообще, чему я могу его научить? В бане париться? Так еще рано…
– А люди, между прочим, на лыжах с детьми ездят… В театры с ними ходят. Книжки читают. Или концерты благотворительные дают!… Для детей-сирот. Это, чтоб ты знал, такие дети, у которых родителей нет.
Айвазовский молчал почти целую минуту.
– Ты чего это, Бурцев? – тихо спросил он нетвердым голосом. – Заболел?
– Нет. Не заболел.
– А что?
– Да ничего!
Айвазовский опять некоторое время молчал. Потом возмутился:
– А ты на себя-то посмотри! Тоже мне, воспитатель Макаренко! И вообще! Что ты на меня орешь? Я, что ли, виноват, что ты купил этого дурацкого пингвина?
– Да при чем здесь пингвин?! – прокричал Бурцев. – Пингвин здесь абсолютно ни при чем!
Он хотел еще много что сказать. Но не сказал. Какой смысл разговаривать на серьезные темы с пьяным человеком?
– Мы, если помнишь, тебя отговаривали! – заметил напоследок друг.
– Помню, – коротко ответил Бурцев. И повесил трубку.
Он прошелся по квартире. Поворошил волосы. «На самом деле! Ну что это за жизнь! Что за жизнь!
Чем мы занимаемся целыми днями! Все деньги, деньги, деньги. Втираем друг другу всякую дрянь. Чтобы заработать побольше, а потом потратить эти деньги на всякую ерунду.
А что у нас есть кроме работы? Все интересы – пожрать, напиться – и в баню. Или играть, как маленькие. То бильярд, то автоматы. Или на машинах гонять. У кого круче.
Вот, в детстве как было… Ты открывал утром глаза, и сердце замирало от предчувствия удивительных вещей, которые ждут тебя на каждом шагу! А как блестела вода! Как хрустел снег под ногами! Солнце било в глаза даже сквозь сомкнутые веки. А какие запахи были после дождя! Как удивительны были самые простые вещи, какие-нибудь травинки и козявки!
А как виделась жизнь впереди! Сплошным непрекращающимся праздником, полным радости и счастья! И казалось, что в этой жизни будет место всему – и любви, и приключениям, и верным друзьям, и подвигам… И ты будешь стоять на штормовой палубе, широко расставив ноги и держась за обледенелые корабельные снасти, и высматривать в студеных водах северных широт терпящих бедствие. Или мотаться по пустыне, страдая от песчаных бурь и ядовитых гадов, и бороться с последствиями гуманитарной катастрофы, разразившейся из-за несознательности диких племен, взявшихся истреблять друг друга! Или не спать день и ночь, изобретая вакцину против смертельной болезни, обрушившейся на человечество! Или что-нибудь еще… А потом получать за все это какую-нибудь премию, скромно и с достоинством глядя утомленными глазами с освещенной софитами сцены в зал, где стоя аплодируют тебе люди во фраках и вечерних платьях, а после этого в симфоническом зале слушать божественное пение теноров, пришедших специально ради тебя, и смахивать тайком слезы восторга и очищения!
А что получилось? Только и знаешь: работа, работа, работа. И хоть бы заниматься чем-нибудь нужным… А ведь тратишь жизнь на всякую ерунду! Исправляешь ошибки разных раздолбаев. Потому что у нас в отечестве – то понос, то золотуха! То трубы прорвало, то электричество отключили. То милиция склад опечатала, то чиновники с проверкой нагрянули, потому что и тем и другим денег надо. И так год за годом!
А дома? Жена висит целыми днями на телефоне. И на работу не ходит, и в квартире вечно бардак. Пусть бы хоть за собой следила! Так нет, ходит целый день в халате, нечесаная. Дочка – туда же! Учиться не хочет. Книг не читает. Ничем не интересуется. Или играет в компьютер, или вертится перед зеркалом.
И куда, спрашивается, делись светлые мечты детства? И что от них осталось? Из всех приключений – популять друг в друга краской или съездить с семьей к морю, в Египет или Турцию. И разве это то счастье, о котором ты мечтал?
Ешь, пьешь, спишь… А зачем?
И что же выходит? Ты родился только для того, чтобы сожрать свои центнеры всякой еды, выпить бочки водки, родить парочку таких же проглотов и помереть?
Помните, картинка такая была в школьном учебнике, показывала, сколько всякой всячины человек съедает за свою жизнь. Там в разинутую пасть жизнерадостного крепыша въезжал целый железнодорожный состав с вагонами пшеницы, цистернами молока, платформами, на которых толпятся животные и нагружена ящиками и просто кучами разная прочая жратва. Жуткая, между прочим, картинка. Если представить, что все это без всякого смысла…
И стоило ли для этого вообще рождаться на свет?»
Размышления Бурцева прервал телефонный звонок. Да что они все, как с цепи сорвались! – Бурцев, с кем это ты без остановки болтаешь? – прокричал в телефоне женский голос.
Бурцев узнал соседку Зину.
– А ты что хотела?
– Я по поводу пингвина. Ты мне вот что скажи, Бурцев: где пингвину самца берут?
– Самца? В каком смысле?
– В том самом! Для яиц. Пингвин, Бурцев, один яйца нести не может. У них самоопыление не предусмотрено. Курица, чтоб ты знал, цыплят без петуха не выводит!
Бурцев долго не мог понять, о чем говорит Зина. Потом понял и сразу подобрался.
– У тебя ведь самка, Бурцев?
Бурцев сквозь стекло посмотрел на пингвина. И не нашел ответа на этот вопрос.
– Конечно! – сказал Бурцев.
– Впрочем, это не важно. Их, наверняка, только специалисты различают. Ты мне, главное, скажи, где ему пару брать?
– Пару?
Бурцев понял, что в эту минуту нельзя дать осечки.
– Так это… – сказал он. – Пару берут на прокат в зоопарке. Я имею в виду самца. Тариф – бутылка. Ставишь сторожу бутылку – и самец на целую ночь твой.
Зинка почему-то хмыкнула. Но возражать не стала.
– Ладно, – сказала она. – Сам, наверное, придумал, но… сойдет… А чем его кормить? На свежей рыбе одной, наверное, разоришься?
– А вот и нет! Пингвин – крайне экономная птица. «Вискас» трескает – только хруст стоит. «Вискас – рыбное меню».
– Точно?
– Точно.
– Не отходи далеко от телефона. Я скоро перезвоню.
И Зина повесила трубку.
Бурцев посмотрел на нахохлившегося пингвина. Птица стояла у самой решетки и, склонив голову набок, разглядывала проезжающие по улице машины.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: Зина звонила неспроста. Но Бурцев решил раньше времени об этом не думать.
«Пока суд да дело, нужно в магазин идти. А то засранец с голодухи помрет раньше времени».
* * *
Образованная продавщица в отделе кормов для животных встретила Бурцева как старого знакомого и не отпускала его до тех пор, пока не нагрузила самыми сбалансированными, питательными и здоровыми сублимированными калориями.
Когда Бурцев с пакетом, полным «Вискаса», возвращался из магазина, уже начало смеркаться. «Вот так, – думал он. – Не успело рассвести, а уже опять темнеет! Живем, как кроты…»
Он ждал лифта, когда дверь распахнулась и в подъезд вошла девушка, та самая, из восьмой квартиры.
Она вошла раскрасневшаяся и оживленная, с какими-то нарядными пакетами и коробками в руках. Лестничная площадка заполнилась приятным запахом чистоты и свежести. Бурцев вспомнил слова Зины о том, что девушка целыми днями оплакивает расставание с любимым человеком, но никаких следов грусти в ее глазах в эту минуту не нашел.
При виде Бурцева девушка улыбнулась. Улыбнулась так, будто они были давно знакомы.
– Здравствуйте, – сказала она.
Бурцев насторожился. «И эта тоже… И что это они все мне так радуются?» – подумал он.
Подошел лифт, Бурцев пропустил девушку вперед и вошел сам.
– Ну? – спросила девушка. – Как ваш пингвин?
«И она знает! – мысленно охнул Бурцев. – Да что же это такое?»
– Осваивается понемногу, – лаконично ответил он. Девушка внимательно посмотрела на недовольного
Бурцева и пояснила:
– Мы вчера вечером вместе ехали в лифте. И, кажется, успели с ним подружиться.
Бурцев склонил голову в ответ на ее слова.
– Как я вам завидую! – сказала девушка. Бурцев посмотрел вопросительно. – Я так люблю пингвинов. Они такие потешные… Эти их фраки. И клювы… Для меня пингвин – существо особенное!
– Почему?
– С детства. Я одна росла, с мамой… И жили мы бедно. Мама все время работала – и днем, и вечерами. А я ее ждала, сидя на подоконнике. Смотрела в черное окно… Там фонарь качался… Ветер завывал, метель… Было страшно. Я сидела, закутавшись в платок, и представляла себя маленьким пингвиненком, который посреди полярной ночи ждет свою маму…
Бурцев вежливо улыбнулся.
– Да-да! И не смейтесь! – сказала девушка.
Лифт остановился на ее этаже. Девушка собралась выходить, но помедлила.
– А ваш пингвин очень симпатичный, – подумав, сказала она. И добавила: – Передавайте ему привет.
Бурцев не нашелся, что ответить, и лишь поклонился в ответ.
* * *
Дома Бурцев насыпал пингвину целую миску «Вискаса», выставил ее на балкон и некоторое время стоял, любуясь, как пингвин поглощает корм. Пингвин, наклоняясь, подхватывал из миски очередной кусок сухого корма, тряхнув головой, проглатывал его и тут же нагибался за другим.
«Смотри, не обожрись с голодухи», – мысленно предупредил пингвина Бурцев. Как все оказывается просто, когда знаешь, что делать.
В это время на столе опять затрезвонил телефон.
– Бурцев! Где ты ходишь! Я уже полчаса звоню без перерыва.
– А что такое? – спросил Бурцев.
– Пляши, Бурцев! Тебе повезло!
– В чем повезло?
– Я тут навела кое-какие справки. Выходит, не трепал ты по поводу пингвина. Они в самом деле почти по тонне баксов идут.
На этот раз Бурцев почти не удивился.
– Я, Зин, никогда не треплю, когда дело касается бабок, – торжественно заметил он. – Бабки – это святое. А в чем вопрос?
– Я тут с одной подружкой поговорила… Короче, Бурцев, там, где ты своего пингвина брал, еще одного такого не было?
«Ну, с Богом, – сказал сам себе Бурцев. – Теперь главное – не суетиться!»
– Еще одного?…
– Моя подруга… ты про нее слышал… У ее мужика четыре ларька у метро… Ну та, что у экстрасенса лечится от женской болезни токами высокой частоты.
– Ну-ну. Припоминаю.
– Она с этим мужиком поссорилась. Купила новую шубу, а он ей – скандалешник на всю округу. Совсем обнаглел, куском хлеба попрекает. И главное, был бы мужик мужиком. А то противный, как скунс… «Все, – говорит моя подруга, – буду свой бизнес начинать. Чтобы этот гад подавился от злости». Хотела йоркширского терьера взять, чтобы щенков разводить, но мы посчитали, что пингвин покруче будет.
– Конечно, круче, – согласился Бурцев. – Я, Зин, фуфлом не занимаюсь.
Зина почему-то хмыкнула.
– Да уж молчал бы! – насмешливо сказала она. И спросила: – Ну, так как?
– Что?
– Где бы мне взять пингвина подешевле?
Бурцев выдержал паузу.
– Не знаю, Зин. Боюсь, что с этим проблема. Я ведь прямо у полярника брал. Как говорится, из первых рук. Последнего унес. Следующая партия будет после того, как он опять в Антарктиду съездит.
Зинка издала какой-то звук, значение которого Бурцев не очень понял. Поэтому он продолжал:
– А в Антарктиду, сама понимаешь. Путь неблизкий. Уйдет как минимум месяц. Если, конечно, на самолете. Потому как, пока туда… Обратно… А там еще пингвинов нужно наловить… Да и самолеты не каждую неделю летают…
Зина некоторое время молчала. Потом спросила язвительным голосом.
– Ты, Бурцев, у нас что – доктор?
– Почему доктор?
– А что ты меня лечишь? Что ты все пытаешься меня на туфту развести?
– Что за выражения, Зина! – укоризненно сказал Бурцев.
– Ежу понятно, что ты своего пингвина сдуру купил, по пьяни. И теперь рад его поскорее сплавить. Ты ведь даже не знаешь, самца тебе подсунули или самку. Ведь так?
– Почему это не знаю?! Знаю. Если бы был самец – то лапу бы приподнимал, когда писает. А этот – приседает. Значит, самка!
– Не смеши народ, Бурцев! Пингвин лапу не задирает. Короче, я даю за твоего пингвина четыреста баксов. Согласен?
«Вот зараза! – подумал он. – Откуда она взяла цифру четыреста?»
– Подружке-то, небось, за восемьсот отдашь… – заметил он.
– А это уже не твоего ума дело. Понятно, что я не за просто так с ним париться собираюсь.
Бурцев почувствовал, что прижат к стенке.
– Да уж не знаю, Зина, – сдаваясь, сказал он. – Я к нему как-то привыкать стал. Уж и воспитывать его начал. И он, подлец, чувствую, ко мне привязался.
– Не ной, Бурцев. Лови момент, пока я добрая.
Бурцев задумался.
– А что ты будешь делать, если это окажется самец? – прямо спросил он.
– Какая разница! Думаешь, у нее дело до яиц дойдет? Я на каждый день рождения ей рыбок в аквариум дарю, они еще ни разу больше двух недель не прожили.
Бурцев помолчал. Зина знает, что делает.
– Короче, я звоню ей и говорю, что ты согласился уступить нам своего и дожидаться следующей партии, – подвела итог Зина. – А ты будь наготове. И чтоб пингвин блестел, как стеклышко.
Бурцев вздохнул. Не дождавшись его возражений, Зина собралась вешать трубку.
– Зин, Зин, постой! – остановил ее Бурцев. – А как же чай? Не надумала еще заглянуть?
Зинка фыркнула и дала отбой.
* * *
Бурцев прошелся по квартире, остановился у балконной двери и снисходительно посмотрел на пингвина.
«Ну что, морда? Вел бы себя прилично, мог бы наслаждаться покоем и любовью нашей семьи. Дочка водила бы тебя гулять на поводке. Жена баловала бы рыбными котлетками. А так… Будут тебя лечить от бесплодия токами высокой частоты. Сам виноват!»
Он отошел от балкона и закурил.
«Но-но! Не расслабляться, – одернул он себя. – С этим клиентом еще работать и работать! Да и вообще… Ежу понятно: одного покупателя, да еще такого ненадежного – крайне недостаточно».
Он сменил домашние шлепанцы на туфли, накинул пиджак и уже через минуту звонил в дверь квартиры номер восемь, той самой, где жила девушка-ангел. После разговора с Зиной Бурцев чувствовал коммерческий кураж и особенную легкость в общении с женщинами.
К дверям долго никто не подходил. На площадке стояла тишина. Откуда-то сверху доносились звуки скрипки – это знакомая Бурцеву девочка проделывала свою ежедневную работа, потому что музыкант, как известно, должен упражняться каждый день. Да из-за дверей напротив доносились бойкие голоса гостей популярного телевизионного шоу.
Постепенно Бурцев понял, что монотонные звонки телефона, к которому никто не подходит, доносятся именно из восьмой квартиры. Телефон умолк. Помолчал несколько мгновений и зазвонил опять, как будто звонивший никак не хотел поверить в то, что в квартире никого нет.
Бурцев собрался было развернуться, как вдруг камера видеонаблюдения над дверью зажужжала, отыскала его объективом, замерла, защелкали замки – и дверь отворилась.
На пороге стояла молодая хозяйка в домашних джинсах и свитере. Ее лицо было отчего-то встревоженным.
– Это вы! – с облегчением сказала она. – Как я рада! Заходите!
– Простите, что я вторгаюсь без звонка… – церемонно начал Бурцев.
– Ничего, ничего! Это хорошо, что без звонка!
– Я зашел, чтобы познакомиться. А то живет рядом очаровательная девушка, а я даже не знаю, как ее зовут! Это неправильно!
Хозяйка невнимательно улыбнулась на комплимент и отступила назад, освобождая Бурцеву проход в квартиру.
Бурцев ступил в прихожую и огляделся. Интерьер квартиры был таким, как Бурцев и предполагал, – хорошие материалы, подобранная профессионалом цветовая гамма, строгость и стиль. Прихожая без дверей переходила в гостиную. Пахло свежестью и дорогим деревом.
– Как хорошо, что вы зашли! – возбужденно сказала девушка, жестом приглашая его проходить дальше, вглубь квартиры. – Вы правы, нам уже давно пора познакомиться! А то я живу в вашем доме уже больше полугода, а из жильцов знаю только одну соседку, Валентину. Да и с той познакомилась лишь на прошлой неделе. – Девушка улыбнулась, что-то вспоминая. – Очень любознательная женщина и… приятная…