Вересов Дмитрий. Тихий Дон Кихот

   — Зачем стрельба?
   — А ты как думала? Они оборотни, а значит вооружены. Не рогатками же они Перейкину пугать собрались…
   Аня ехала по шоссе и думала, как делал это Штирлиц в любимом фильме. Первым делом Свету с Ванечкой и родителей надо отвести к Риткиным родителям на другой конец поселка. А тут и ОМОН подъедет. Те сунутся и их возьмут. А Мише она сейчас позвонит, чтобы не ездил. Чтобы не впутывался в это дело по уши. Чтобы можно было вытащить.
   — Ей пришлось остановиться, чтобы позвонить по телефону. На курсах вождения им несколько раз говорили, что на большой скорости по мобильному лучше не говорить. Отвлечешься на секунду и — в кювет. И это еще хороший вариант.
   Она встала у обочины и набрала корниловский номер.
   Он ответил сразу. Резко. Таким голосом, каким говорил со своими шакалами в «Шаолине». Интересно почему? Не успел посмотреть, что это звонит она? Значит, занят? Или за рулем?
   — Миша! — ей никак было не сделать над собой усилие и не назвать его ласковым прозвищем. — Миша! Ты где?
   — Что за вопрос, Аня? — сдержанно ответил он. — На работе. Или тебе репортаж из прямого эфира сделать?
   — Миша, мне очень нужна твоя помощь. Мы могли бы встретиться через полчаса в центре?
   — А что случилось? — обеспокоенно спросил Корнилов.
   — Зуб болит. А одна я идти к врачу боюсь, — соврала Аня на самой жалостливой ноте, на которую только была способна в этот момент.
   — Поезжай сама, Аннушка. Ты же взрослая. Я сейчас никак не могу. У нас очень плотный график. И анальгин прими. На машине не езди!
   — Ты точно не сможешь? — она вложила в голос всю мольбу, на которую была способна.
   — Я вечером приеду. Раньше не смогу.
   Ей опять показалось, что всю эту ситуацию она придумала. И даже на сердце стало легче. Почему она так быстро решила, что он предатель? Ведь может же он отправить их по ложному следу, а вовсе не в ее родительский дом.
   Она немного успокоилась и подумала, что, может, напрасно всех переполошила. Но потом опять вспомнила, как страшно менялся ее муж, когда к нему приезжали тренироваться. За такого Корнилова она бы и замуж никогда не вышла. Он как будто бы породу свою менял — из дружелюбного лабрадора превращался в кавказскую овчарку. А может быть, так оно всегда и происходит, когда женщины не видят. Всегда и со всеми. Просто раньше она никогда не подслушивала и не подсматривала. Когда королевы не было рядом, король приказывал отрубать головы. И у тиранов были любимые женщины, рядом с которыми они казались нежными. Как все относительно… И она опять вспомнила слова, сказанные ей отцом Маркелом: «Муж через жену спасается». Еще утром у них с Мишей все было хорошо… Так хорошо… А если все, о чем с Колей они говорили, правда, сможет ли она его любить, как прежде? Она вздохнула. Она еще сама этого не знала.
   Так долго вести машину она не привыкла. Заныла напряженная шея. Даже руки устали находиться в одном положении. Но когда Аня уже осторожно проезжала по колдобинам родного поселка, усталость разом прошла — она увидела, что вдалеке рядом с тупичком возле родного дома криво стоят несколько машин.
   Опоздала!
   Она взяла телефон и опять позвонила Санчуку.
   — Они уже здесь, Коля.
   — Уезжай оттуда! Аня! Ты меня слышишь?
   — Нет, Коля. Никуда я не уеду. Жду тебя.
   — Мы едем.
   Она подъехала поближе к дому и позвонила Корнилову.
   — Твои псы уже здесь. А тебя я что-то не вижу.
   — Зато я тебя, Аня, вижу. Можешь зайти.
   — Спасибо. Ты разрешаешь зайти мне в мой дом? А вот кто тебе разрешил туда войти! — она вышла из машины и бегом побежала в дом.
   У дверей топтался один из самых здоровенных корниловских кабанов, который бесцеремонно остановил Аню и прокричал куда-то вглубь дома:
   — Михаил! Корнилов! А жена твоя что, с нами?
   — Пропусти, — коротко распорядился тот.
   Аня с опаской заглянула в комнату. Корнилов спускался со второго этажа и в руках у него был громадный пакет с чипсами.
   — Зуб уже не болит? Хочешь, — он протянул ей пакет, не глядя в глаза. — Угощайся.
   — Спасибо, — бесцветно ответила она. — Сыта по горло.
   — Ну скажи мне, кто тебе эта Перейкина? Никто, — он говорил очень тихо. — Зажравшаяся, избалованная дамочка. Одной крошкой с ее стола мы могли бы питаться всю жизнь. Богатые тоже плачут. Не станем же мы ссориться из-за какой-то Перейкиной?
   — Я не ссориться с тобой приехала. Это уже бессмысленно, Миша. Только объясни мне, пожалуйста, одну вещь — где мама?
   — С мамой все в порядке. Мама на вокзале.
   — Зачем она туда пошла?
   — Я сказал ей, что там она встретится с отцом ее ребенка, — просто сказал Корнилов.
   — Что?! Да как ты смел трогать своими грязными руками наши семейные тайны! Ты обманул ее? — Аня вдруг подумала, что, может быть, это правда.
   — Да. Но побежала она очень резво. Значит, угадал.
   — Да ты — чудовище! — Аня задохнулась от нахлынувшего возмущения.
   Корнилов не счел нужным выслушивать ее обвинения и зашел в комнату, сделав знак Сереге Аню туда не пускать. Дверь приоткрылась, и Аня услышала чужие голоса.
   — Давайте увезем ее и пацана отсюда. Там и разберемся, — предложил бодрый голос. — Чего тут при свидетелях лясы точить?
   — Правильно, правильно, начать и здесь можно, а мальчишке скажите, чтобы сидел смирно и не чирикал. Серега, займись. Только проверь, нет ли у него мобильника, так, на всякий случай, — сказал кто-то. — Ну что, гражданка Перейкина, начнем?
   Мрачный Серега встал у двери, как истукан.
   И тут Аня услышала голос Светы. На этот раз о спокойствии речи не было.
   — Что вам всем, в конце концов, нужно от меня? — выпалила она. — Вы от меня ничего не получите. Хитрые вы наши, нашли дурочку. Я знаю законы. Я могу вам выписать миллионы, но это не имеет никакой юридической силы. Я сама не в правах наследования. Умные вы какие…
   — Да что ты гонишь… Перед тобой не подростки-наркоманы, коим ты можешь лапшу на уши вешать сколько влезет. Перед тобой представители закона. Уж, наверное, мы в курсе того, что можем, а чего нет.
   — Закона! — Перейкина засмеялась. — Вы уверены? Только зря стараетесь. Я перед отъездом такую бумагу у нотариуса сделала, что все мои следующие действительными не считаются.
   — Ну, это ты загнула! — очень уверенно сказал другой голос. — Ой, загнула…
   — Хочешь проверить? — гостеприимно предложила Перейкина. — Давай бумагу. Сколько ты хочешь? Ну говори, не стесняйся! Можете оформлять.
   Аня не выдержала и решительно направилась к двери. Но неподвижно стоящий Серега неожиданно переместился в пространстве и преградил ей путь.
   — В чем дело? — неприязненно спросила Аня. — Это мой дом!
   — Не велено пускать, — пыхтя, отрезал тот.
   — Кем это не велено?
   — Вашим мужем.
   — Я сама у него спрошу. Ладно? — пошла она мирным путем. Тот в ответ лишь пожал плечами. Аня попыталась достать мобильный и вызвонить Корнилова, непонятно куда пропавшего прямо в доме. Но Серега властным жестом блюстителя порядка телефон у нее изъял.
   — Да мне мужу позвонить! — попыталась возмутиться Аня.
   — Откуда я знаю, кому. Муж ваш в доме.
   — Тогда позови его, придурок! — топнула ногой Аня.
   По дороге в специализированном автобусе Санчук ставил перед подразделением ОМОНа боевую задачу. Он описал всех возможных участников инцидента, выделив из них возможных заложников.
   — Заложников, если состоится захват, будет четыре, а скорее всего пять человек: пожилая семейная пара, они хозяева дома, Светлана Перейкина с сыном Иваном и Аня. Анна Корнилова. У меня есть только одна фотография, это Перейкина.
   Санчо пустил по рукам омоновцев фотографию Светланы Перейкиной, взятую из дела об убийстве Владислава Перейкина, ее бывшего мужа.
   — Бандитов, — продолжал Санчук, — от пяти до семи человек. Среди них, возможно, окажется Михаил Корнилов. Он нужен всем нам живым и здоровым. Вообще, приказываю применять оружие только, — он сделал паузу, — в самом крайнем случае. Вопросы есть?
   Омоновцы сидели расслабившись, места в автобусе хватало, кто ноги вытянул, кто наоборот, свернулся калачиком и прикорнул. Но это не было полным расслаблением, те, кто дремал, дремали вполглаза, те, кто прикинулся глухим, все равно прислушивались вполуха. Отдыхали перед операцией, потому что там, на месте, им всем надо было полностью выложиться. Ведь есть приказ не применять оружие, а это значит, что придется применить все остальные навыки и выполнить операцию.
   Санчук не сказал, кто такие эти предполагаемые бандиты, но слушок по управлению пробежал уже, а он может оказаться верным, что брать придется своих. Скурвившихся своих. Неприятно, но факт.
   Форма на бойцах была по сезону летняя: выдержанный в серых и темно-серых холодных тонах камуфляж. Только шевроны с триколором выделялись яркими пятнами на рукавах. Бронежилеты и оружие лежали пока в своих штатных контейнерах и ждали своего часа.
   Лица спокойные, даже равнодушные. Оно и правильно, наверное, у опытного бойца чувства должны быть выключены, а вот мышечную память, зрение и слух следует включить на полную, что называется, катушку.
   — Коля, а там вода поблизости есть? — произнес командир отряда, отдавая Санчуку нарисованный Аней план участка.
   — Речка, близко от дома, вот тут примерно, — он показал офицеру место.
   Командир чуть приподнял руку, и все бойцы разом зашевелились, обращая свое внимание на его призыв. Тот несколькими знаками, не произнося при этом ни слова, расставил всех по местам будущей операции. После чего отряд снова принял вольные позы…
 
   — Корнилов, это вообще ты? — спросила она тихо. Оба они стояли у окна в ее детской комнате и смотрели вдаль.
   — Аня… Ну перестань, — поморщился он.
   — А где папа? Я его не видела, — тревожно спросила она.
   — О каком из своих многочисленных пап ты говоришь?
   — Перестань, — теперь сморщилась и отвернулась от окна она. — Алексей Иванович, естественно.
   — Говорят, в музее сидит, размышляет о своей жизни…
   — Ты мне можешь объяснить, — Аня взглянула на него в упор, — как ты до этого додумался?
   — Ты вряд ли мне поверишь, — равнодушно ответил Корнилов.
   — Ведь ты же совсем не так хотел жить!
   — Вот это ты верно подметила. Жить я хотел совсем не так! — на лице его появилось желчное выражение застарелой обиды. — Я устал, Аня. Устал тянуть лямку и ничего не иметь взамен. Я извелся оттого, что количество моей работы никогда не переходило в качество. Понимаешь? Хоть двадцать четыре часа в сутки работай — получи зарплату. Профессия наша использует самые мужские наши качества, а зарплату платят, как девочке-уборщице. Я не чувствую себя мужчиной, пока я езжу на машине, подаренной моей женщине кем-то другим. Пока я живу в ее доме, который подарил ей не я. А я пыжусь, пыжусь — и пшик, даже есть скоро нечего было бы, если на бензин да на дом тратиться. Ты пошла работать! В какое-то мерзкое издательство. А почему? Потому что муж не может тебя обеспечить.
   — А меня ты спросил — мне это надо? — возмущенно прокричала Аня. — Обеспечить. Прямо завхоз нашелся.
   — Ты не можешь меня понять. Ты — женщина. В тебе нет этих комплексов кормильца. И потом есть еще причины. Я сильный, здоровый, в расцвете лет. И я — никто. Служу государству, которое должен любить, хоть никогда его в глаза не видел. Нету мотивации. А требуют — не поднять. Кончился романтизм бедного рыцарства. Молодой был — служил. А сейчас служить никому не хочу. Я чувствую, что могу за собой вести. Если б ты знала, как нужно мне было это увидеть. Подтвердить. Если бы другие времена были — ушел бы атаманом в степь. Пиратом на корабле. Сам себе хозяином был бы и всем, кто бы мне доверился. Я сам могу! Понимаешь? Я понял, что могу!
   — А ты сам-то понял, что ты смог? — спросила Аня устало. — Ты любовь мою к тебе убить смог! Вот и от комплексов избавился заодно.
   — Не говори так, Аня! Я любил тебя до ужаса, — прошептал он, проводя ладонью по своему лицу.
   — Любил! Значит, уже не любишь? Да? Денежки больше любишь. Ну, конечно, меня не любишь — если бы любил, не приехал бы сюда со своими шакалами, не посмел бы сунуться в мой дом!
   — Ты могла бы прожить весело, красиво, интересно, если бы рядом с тобой был другой. Я все время боялся, что этот другой найдется. И не станет проходить мимо. А твоя любовь ко мне превратится в жалость. И исправить тогда уже ничего будет нельзя.
   — А разве сейчас еще можно? Ведь ты предал меня, — прошептала мертвенно бледными губами Аня. — И ты думаешь, что можно?.. Чему ты улыбаешься?
   — Как ты легко поверила моим словам. Я не про любовь, не вздрагивай, а всю эту мотивацию. Ведь все совсем не так, Аня. Разве это все можно сейчас наспех обговорить? Это очень долгая история, которая началась… с расколотого полена. «Подними камень и там найдешь Меня, рассеки дерево и там…» Ничего нигде нет. Ни под камнем, ни в дереве…
   — А моя любовь? — опять спросила Аня, приподнимаясь на носочки, словно хотела показаться ему выше ростом.
   — Вот-вот, — улыбнулся знакомой улыбкой Корнилов. — Теперь ты меня поняла. Я чувствую, что поняла. Только это и есть на самом деле. Странствия души, скитания… Помнишь мученика Христофора? На самом деле, он так стоял у переправы, смотрел своей страшной мордой, как мимо проходит жизнь. Ничего он не нашел, только все потерял…
 
   Миновав заросший бурьяном железнодорожный переезд, автобус затормозил метрах в трехстах от дома. Санчо и командир отряда вышли наружу и быстро оглядели местность.
   — Как тихо, Коля, да? — промолвил омоновец. — А ведь большой поселок раньше был. Железобетонный завод работал… Ну, как мы дальше?..
   — Только бы соседи не стали высовываться. Пошли одного ко второму входу в дом.
   — Есть.
   Было решено подъехать вплотную. Местность позволяла. Они переехали через речку по маленькому деревянному мостику и остановились. Отсюда до дома было метров пятьдесят-шестьдесят.
   Как только автобус встал, весь отряд в масках, касках и бронежилетах устремился к дому. Короткоствольные автоматы не были взяты на изготовку. Только газовый гранатомет был приведен в рабочее положение.
   Бойцы, передвигаясь короткими перебежками между прибрежными и придорожными деревьями, быстро заняли оговоренные позиции. Последним из автобуса вышел Санчук с мегафоном на ремешке через плечо и направился вниз по тропинке к броду. На ходу он включил устройство, дунул в микрофон для проверки и объявил на всю округу:
   — Граждане бандиты! Вы окружены отрядом милиции особого назначения. Сопротивление считаю бесполезным. Так что выходите с поднятыми руками. Оружие на землю, — голос у Санчука был уверенный, зычный. Пропал куда-то его чудесный говорок, видимо, остался в другом Санчо. Говорил он внятно, так что понять его было легко: — Давайте обойдемся без кровопролития. У вас двадцать секунд! Повторяю, на добровольную сдачу у вас есть двадцать секунд!
   Санчо стоял напротив притихшего, как перед боем, дома возле узкого брода через речушку, что так живописно огибала невысокий холм, на котором располагался дом Аниных родителей. Судя по количеству машин, всего приехавших должно было быть человек пять, может, семь. Вот Анин «Фольксваген-гольф» и корниловский джип. И еще две машины.
   — Это же напарник твой, Корнилов! — закричал кто-то с первого этажа так, что Аня вздрогнула. — Кто ж его сюда привел? Ты нас всех подставил! Гад! Ты ж нас сдать хотел! Серега!
   — Что «Серега»! ОМОН ведь. Сейчас положат нас тут всех. Но ни хрена, живым я им не дамся! Идем до конца! — прорычал Серега, вытащил из-под мышки пистолет и передернул затвор. — Не-е, это не сэнсэй. Это сучка его нас заложила… Сейчас мы с ней разберемся.
   — Сиди здесь! — бросил Корнилов и быстро побежал вниз. Аня схватилась за голову. Что же теперь будет с ними со всеми?
   — Без паники! — рявкнул уже внизу Корнилов. За спиной его шумно дышал Серега. — Убери ствол, Серега.
   И тут снова раздался голос Санчука, усиленный и искаженный мегафоном, но все же узнаваемый.
   — Михась, давай, выводи своих «учеников» по-хорошему, — сейчас имя, которым называл Корнилова Санчук, прозвучало как бандитская кличка. — Не надо битвы. Не за что вам бороться.
   — Так! А мы их ща… — рыкнул кто-то внизу. Кажется Орешкин, подумала Аня. — Они нас не возьмут. Мы щас прикроемся!
   — Назад! — скомандовал Корнилов. — Куда?!
   — А туда, — продолжая рычать, Орешкин ринулся наверх. Туда, где была Аня. Но Корнилов преградил ему путь, и они свалились на пол.
   Серега в этот момент успел отскочить в сторону. Он все еще держал пистолет наизготовку, не решаясь, в кого пальнуть. А выстрелить ему очень хотелось. Корнилову удалось отключить взбесившегося «пса». Он ткнул ему ладонью куда-то под нижнюю челюсть. Тот закатил глаза. Серега, не очень понимая, что происходит и почему «наших бьют», направил ствол сначала на Корнилова, потом на Орешкина, а потом снова на Корнилова.
   И только спустя минуту, до Сергея дошло, что Орешкин хотел прикрыться заложниками. Все, как учили. Кем прикрыться? Выбор богатый — крашеная блондинка, мальчишка или…
   И Серега поднял ногу, чтоб переступить через лежащего огромной рыбьей тушей Орешкина и шагнуть в комнату к Свете и Ване, рефлекторно направив пистолет в сторону Корнилова.
   А вот это он сделал зря, потому что в ту же секунду Серегин пистолет полетел на пол, а сам он изумленно уставился на сломанную кисть правой руки.
   Михаил ворвался в комнату. Света сидела в углу на корточках, прижимая к себе Ваню. Трое корниловских шакалов мгновенно поняли, в чем их спасение. Один из них, бритоголовый, с неприятными складками жира на затылке, приблизился к ней и схватил за волосы.
   Эту сцену застала и Аня, которой теперь никто не мешал спуститься вниз.
   — Эй, ты! Отродье песье! — выкрикнула Аня, прыгнула жирному на спину и вонзила острые ногти прямо ему в шею.
   Никто не понял, что именно произошло дальше, потому что у дверей кто-то начал стрелять. И было это так оглушительно громко, что Аня завизжала. А ее несостоявшаяся жертва скинула ее так яростно, как будто это был не человек, а необъезженный арабский жеребец. Те двое уже кинулись к двери. Падая, Аня услышала звон разбивающегося стекла и истошный крик Светланы.
   — Не отдам!
   А потом, ударившись головой обо что-то твердое, на пару минут лишилась сознания.
   Очнулась она от выстрелов. Попыталась присесть. Стреляли уже не в доме. Светланы рядом не было. Она осторожно выглянула в окно. И увидела вдруг, как с ребенком на руках вдалеке идет Корнилов. Вот он зашел в воду и широкими шагами, какими ходят во время сенокоса, стал заходить все глубже. Как завороженная Аня смотрела в его удаляющуюся спину. И почувствовала, что смотрит ему в спину не одна она.
   Возле дома опять треснул выстрел. Корнилов споткнулся. Аня вскрикнула и закрыла лицо ладонями. Но Михаил продолжал свой путь. А на рубашке начала расцветать маленькая кровавая гвоздика. С каждым шагом она становилась все богаче и шикарнее. Но с Аниным зрением разглядеть ее было невозможно.
   На той стороне реки промелькнули какие-то фигуры. Михаил прижимал мальчишку к себе. Вода доходила ему до плеч. Ему очень хотелось разжать руки, перестать сопротивляться и упасть в воду. Река помогала ему, как могла, забрав на себя половину Ваниного веса. Но чем ближе к берегу он оказывался, тем ниже отступала вода, и тяжелее становилась ноша, которая лежала теперь только на его руках. Да еще и свое мощное тело нужно было заставить идти и передвигать ноги. Он увидел, как к нему бегут омоновцы. Теряя последние силы, упал на колени. А потом и лицом в воду, но уже когда Ваню у него забрали.

Глава 23

   Смотри на виновного, который предстанет перед твоим судом, как на человека, достойного жалости, подверженного слабостям испорченной нашей природы…, ибо хотя все свойства божества равны, однако же в наших глазах свойство всеблагости прекраснее и великолепнее, нежели свойство всеправедности.

   Днепр был чуден, наверное, но бежал где-то в стороне, за кустами, деревьями, за фигурами сновавших людей. Но Ане было достаточно чувства, что рядом протекает большая река, наверное, плещет себе, сверкает на солнце. Пусть себе бежит мимо.
   Окружали Аню со всех сторон невысокие стога, повозки, лошади и люди. Стога были такие светлые, что Ане пришло на ум сравнение с выгоревшими на солнце волосами. А через это сравнение она догадалась, что это не стога сена, а соломенные копны. Сытые, длинноногие лошади бродили по лужайке и прятали морды в пахучие травы. Люди окружали ее тоже яркие, в широких одеждах, длинных кушаках и высоких шапках.
   Прямо перед Аней над углями висел черный походный котелок. В нем равномерно бурлила вода. В широченных шароварах, таких, что не видно было на чем примостился их хозяин, сидел Тарас Бульба. Еще тот Бульба, с первых страниц повести, с живыми еще детьми. Он только что закончил говорить и теперь набивал свою люльку, которую не захочет в конце книги отдать проклятым ляхам…
   — Да ты спишь совсем! — удивился Коля Санчук. — Ты бы, Аннушка, пошла прилегла.
   А я наше горе пока… покараулю.
   Они сидели за кухонным столом, как водится в таких случаях, напротив друг друга, чтобы не смотреть в неопределенное, недоброе пространство. Видимо, от добрых слов близкого человека, от его мягкого хохляцкого акцента Аня убаюкалась и задремала.
   Закипал электрический чайник, в прихожей беспокойно бродил Сажик и все не мог улечься на свой коврик. Коля Санчук, видимо, толкнул задремавшую Аню не сразу, а сначала вытер глаза, собрался опять с мыслями.
   — Я не сплю, — сказала Аня. — Сейчас выпьем крепкого чаю.
   — Как там Михась говорил… говорит? — Санчо поправился и беспокойно посмотрел на Аню. — Жизнь бывает горячей и холодной, как чай, горькой и сладкой, как чай… Вот только так просто, как чашку чая, ее не расхлебаешь.
   — Скажи мне честно, Коля, — попросила Аня, — как для себя думаешь. Корнилов выживет?
   — Ранение серьезное, тяжелое, так доктор сказал. Но Михась так просто не сдастся. Он бы тебе сказал эти японские слова, а мне в голову только украинские лезут.
   — Мэцкей сутеми?
   — Во-во, они самые, — закивал Санчо, обрадовавшись, словно услышал самого Корнилова, а не его слова: «Идти до самого конца».
   — Еще не конец?
   — Что ты! Еще столько всего будет, еще замучаешься терпеть, устанешь радоваться и печалиться… Все будет нормально. Михась поправится. Ведь он не в тюремном лазарете лежит, а в нормальной, хорошей больнице, среди людей. По крайней мере, пока состояние тяжелое, он будет там…
   Откуда-то из ночной жизни влетел на кухню легкий, как из папиросной бумаги, мотылек. Он стал третьим, самым буйным из присутствующих. Он принялся метаться и биться о круглый плафон, не причиняя себе вреда и беспокойства окружающим. Видимо, убиться он мог тоже обо что-то легкое и невесомое.
   — Я знаю, я уверена, что Корнилов не будет играть в ваши юридические игры, не будет слушаться адвоката, — сказала Аня. — Как только он сможет говорить, он даст показания на самого себя.
   — Да, это Михась, — согласился Санчо. — Он такой и есть. А оборотень из него не получился.
   — Мученик Христофор несчастный! — вдруг вскрикнула Аня, плечи ее затряслись, а потом и слезы брызнули вдогонку. — Все искал, искал и вот напросился… На свою песью голову… И все были… И черт этот… Дождался?.. Нашел?…
   Санчо погладил Аню по голове, но получалось, что он приглаживает ей только челочку. Тогда он сел с ней рядом, обнял ее, спрятал на груди ее растрепанную голову.
   — Я тебя, Аннушка, по большому секрету скажу, как жене только, — заговорил он, подмигивая чайнику. — Я уже с начальством обо всем переговорил. Мы Мишку вытащим, как Дед Мазай зайца. К готовому костру щепку подгребать легко! Знаешь как? Ты, Аннушка, спроси меня, а я скажу тебе всю ментовскую тайну.
   — Как? — сквозь слезы выдавила из себя Аня.
   — Задним числом все оформим. Ты послушай только. Будто бы капитан Корнилов был внедрен в организованную преступную группировку по заданию, как наш хороший оборотень, как агент. Благодаря этому оперативному мероприятию разоблачена группа настоящих оборотней в погонах. Капитан Корнилов, конечно, много дров наломал, превысил полномочия…
   — Коля, хватит врать, — сказала Аня, выпрямляясь, но уже и не плача. — Ты складно врешь. Корнилов человека убил.
   — Он же не просто так его убил, а на дуэли. Перейкин тоже мог его убить, шпагой заколоть насмерть. Хотя, конечно…
   — Не надо мне рассказывать про меры необходимой обороны, — твердо сказала Аня. — Ты мне лучше расскажи все, что успел выяснить. Ведь что-то Корнилов тебе успел сказать, пока «скорую помощь» ждали. Ты только честно и по порядку. Мне же рассказываешь, не кому-нибудь.
   — Аня, а у тебя водка есть? — спросил Санчук, как-то виновато глядя на жену друга. — Эта слишком хорошая для такого случая… Ну, раз другой нету. Я тебе налью немного. Это наше народное душевное лекарство. Никто человеческую душу глубже бразильского сериала и русского человека не постиг. Так кто же ее лучше умеет лечить? Американские психи-аналитики или русские алкаши? Ответ стоит перед нами на столе. Давай выпьем за Мишкино крепкое здоровье, за его честный характер и светлую душу. За него!..
   Проглотив дорогую, но отвратительную жидкость, Аня бросилась к холодильнику за закуской, морщась и торопясь. Но тепло уже забирало Аню изнутри в свои объятия.
   — Ты, Аннушка, не суетись, — остановил ее Санчук, принял из ее рук какие-то тарелки и, не глядя, выставил их на стол. — Сядь лучше. Не привык я говорить про Мишку в третьем лице… Удивляет меня, где он набрал столько разбойников? Хотя что тут удивляться! Поедешь на Север, поедешь на Юг, везде тебя встретит товарищ и друг…