Остается один лишь выход, и утром 4 декабря лейтенант, боцман и капитан Кертис, посовещавшись, принимают решение оставить судно. Так как вельбот, единственное, что у нас осталось, не может вместить и пассажиров и экипаж,
   — придется сделать плот. Матросы будут выкачивать воду до тех пор, пока не получат приказа покинуть судно.
   Вызывают плотника Дауласа. Решено, что плот начнут строить немедленно из запасных рей и рангоута, предварительно распиленных на бревна нужной длины. Море относительно спокойно, и это облегчит работу, трудную даже при самых благоприятных обстоятельствах.
   И вот Роберт Кертис, инженер Фолстен, плотник и десять матросов, вооруженных пилами и топорами, достают и распиливают реи, прежде чем бросить их в море. После этого останется лишь крепко связать их и сделать прочное основание футов сорока в длину и двадцати — двадцати пяти в ширину.
   Остальная команда и мы, пассажиры, занимаемся откачкой воды. Возле меня работает Андре Летурнер, на которого отец смотрит с глубокой скорбью. Что будет с его сыном, под силу ли ему сражаться с волнами в такой обстановке, когда даже здоровому человеку трудно спастись? Как бы то ни было, нас двое, и мы не покинем юношу в беде.
   От миссис Кир, надолго впавшей в какое-то дремотное, почти бессознательное состояние, скрыли грозящую нам опасность.
   Мисс Херби несколько раз ненадолго выходила на палубу. От усталости она побледнела, но держится стойко. Я советую ей быть готовой ко всему.
   — Я всегда готова к худшему, сударь, — отвечает храбрая девушка и тотчас же возвращается к миссис Кир.
   Андре Летурнер провожает ее печальным взглядом.
   К восьми часам вечера основание плота уже почти готово. Спускают пустые, герметически закрытые бочки и прикрепляют их к плоту, чтобы он лучше держался на воде.
   Через два часа в рубке раздаются отчаянные вопли. Выбегает мистер Кир.
   — Мы тонем! Тонем! — кричит он.
   И тотчас же мисс Херби и Фолстен выносят бесчувственную миссис Кир.
   Роберт Кертис бросается в свою каюту и возвращается с картой, секстаном, компасом.
   Крики ужаса… На судне все и вся беспорядочно перемешалось. Матросы устремляются к плоту, но не могут им воспользоваться: готово лишь основание, настил еще отсутствует…
   Невозможно пересказать все мысли, промелькнувшие у меня в эту минуту, или нарисовать быстро пронесшиеся видения — развернутый свиток моей жизни! Мне кажется, что все мое существование сосредоточилось в этой последней, завершающей его минуте! Я чувствую, что палуба уходит у меня из-под ног. Я вижу, как вокруг судна поднимается вода, точно океан разверзся, чтобы нас поглотить!
   Несколько матросов, испуская вопли ужаса, ищут убежища на вантах. Я собираюсь последовать за ними…
   Кто-то останавливает меня. Летурнер указывает мне на сына, из его глаз текут крупные слезы.
   — Да, — говорю я, судорожно сжимая его плечо. — Вдвоем мы спасем его!
   Но Роберт Кертис опережает меня, он подходит к Андре, чтобы отнести его на ванты грот-мачты. «Ченслер», который шел с большой скоростью, гонимый ветром, внезапно останавливается. Мы ощущаем сильный толчок.
   Судно идет ко дну! Вода уже лижет мне ноги, я инстинктивно хватаюсь за канат… Но вдруг мы перестали погружаться. И хотя палуба ушла на два фута под воду, «Ченслер» продолжает держаться на поверхности океана.


25. НОЧЬ С ЧЕТВЕРТОГО НА ПЯТОЕ ДЕКАБРЯ


   Роберт Кертис берет на руки молодого Летурнера и, перебежав с ним через залитую водой палубу, ставит его на ванты правого борта. Отец Летурнер и я взбираемся на те же ванты.
   Я оглядываюсь. Ночь достаточно светла, и я могу рассмотреть все, что делается вокруг. Роберт Кертис опять занял свой пост в рубке. Сзади, возле незатопленного еще гакаборта, я различаю смутные силуэты мистера Кира, его жены, мисс Херби и Фолстена; на самом краю бака вижу лейтенанта и боцмана; на марсах и вантах — всех остальных.
   Андре Летурнер поднялся на грот-марс с помощью отца, который переставлял его ноги с перекладины на перекладину, и, несмотря на качку, благополучно добрался до места. Но миссис Кир не поддалась никаким уговорам и не покинула рубки, где ее может смыть волной, если усилится ветер. Поэтому и мисс Херби самоотверженно осталась подле нее.
   Как только судно перестало погружаться, Роберт Кертис приказал немедленно спустить все паруса, а затем убрать реи и брам-стеньги, чтобы оно не потеряло остойчивости. Он надеется, что благодаря этим мерам «Ченслер» не будет опрокинут волнами. Но ведь судно может с минуты на минуту затонуть? Я подхожу к Роберту Кертису и задаю ему этот вопрос.
   — Не знаю, — отвечает он спокойно. — Это прежде всего зависит от моря. Ясно, что теперь «Ченслер» находится в состоянии равновесия… но это каждое мгновение может измениться.
   — Может ли плавать «Ченслер», раз его палуба уже на два фута погрузилась в воду?
   — Нет, господин Казаллон, но течение и ветер могут нести его и, если он продержится несколько дней, прибить его к какой-нибудь точке побережья. Наконец, у нас есть плот — наше последнее прибежище; он будет окончен через несколько часов, и с наступлением дня мы на него переберемся.
   — Значит, надежда еще не потеряна? — спросил я, удивленный спокойствием Роберта Кертиса.
   — Надежды никогда нельзя терять, господин Казаллон, даже в самом отчаянном положении. Если из ста шансов девяносто девять против нас, то на сотый все-таки можно рассчитывать, это все, что я могу сказать вам. Если память мне не изменяет, наполовину затонувший «Ченслер» находится точно в таком же положении, в каком было трехмачтовое судно «Юнона» в тысяча семьсот девяносто пятом году. Более двадцати дней оно находилось на волосок от гибели. Пассажиры и матросы спаслись на марсах, и, когда, наконец, показалась земля, все, кто вынес голод и усталость, были спасены. Это известный факт из летописи флота, и я не могу не вспомнить о нем в такую минуту! Нет никаких оснований полагать, что на «Ченслере» оставшимся в живых повезет меньше, чем на «Юноне».
   Многое, пожалуй, можно возразить Роберту Кертису, но из этого разговора ясно одно: наш капитан не потерял надежды.
   Но раз равновесие может быть в любое мгновение нарушено, необходимо покинуть «Ченслер», и чем раньше, тем-лучше. Поэтому решено, что завтра, как только плот будет готов, все переберутся на него.
   Легко представить себе, какое отчаяние овладело экипажем, когда Даулас заметил около полуночи, что остов плота исчез! Канаты, как они ни были крепки, перетерлись от боковой качки, и плот уже, вероятно, с час как унесен течением.
   Когда матросы узнали об этом новом несчастье, послышались возгласы отчаяния.
   — В море! Мачты в море! — кричат потерявшие голову люди.
   Они хотят перерезать такелаж, чтобы сбросить а море стеньги и сейчас же построить новый плот…
   Но тут раздается голос Роберта Кертиса.
   — По местам, ребята! — кричит он. — Чтобы ни одна нитка не была перерезана без моего приказания! «Ченслер» держится! «Ченслер» еще не тонет!
   К экипажу, как только он услышал решительный голос капитана, вернулось хладнокровие, и, несмотря на явное неудовольствие некоторых матросов, все разошлись по местам.
   С наступлением дня Роберт Кертис поднимается на салинг, он внимательно осматривает даль вокруг судна. Нет! Плота нигде не видно! Что же делать? Снарядить вельбот и пуститься на поиски, быть может продолжительные и опасные? При сильном волнении это невозможно, такому утлому суденышку не совладать с ним. Значит, надо взяться за постройку нового плота — и немедленно.
   Волнение еще усилилось, и миссис Кир, наконец, решилась оставить свое место в конце юта; она тоже взобралась на грот-марс и упала там почти в полном бесчувствии. Мистер Кир поместился вместе с Сайласом Хантли на фор-марсе. Возле миссис Кир и мисс Херби устроились оба Летурнера, тесно прижавшись друг к другу, ведь длина этой площадки составляет всего-навсего двенадцать футов. Но между вантами протянуты канаты, которые помогают держаться при сильной качке. Кроме того, Роберт Кертис велел натянуть над марсом парус, который немного защищает обеих женщин от палящего солнца.
   Несколько бочонков и ящиков, плававших между мачтами, были вовремя подобраны, подняты на марс и крепко привязаны к штагам. Эти ящики с консервами и сухарями да бочонки с пресной водой — весь наш скудный запас провизии.


26. ПЯТОЕ ДЕКАБРЯ


   Жаркий день. Декабрь на шестнадцатой параллели это уже не осенний, а настоящий летний месяц. Надо ждать жестокой жары, если ветер не умерит палящего зноя солнечных лучей.
   Однако на море волнение продолжается. Волны бьются, точно об утес, о корпус судна, на три четверти погруженного в воду. Пенистые гребни достигают марсов и обдают нас брызгами, похожими на мелкий дождь.
   Вот все, что осталось от «Ченслера», что находится еще на поверхности бурного моря: три мачты, над ними — стеньги, бушприт, к которому подвешен вельбот, чтобы его не разбили волны, затем рубка и бак, соединенные лишь узким фальшбортом. Что касается палубы, она совершенно погружена в воду.
   Сообщение между марсами очень затруднено. Только матросы, передвигаясь по штагам, могут пробираться от одного марса до другого. Внизу между мачтами, на пространстве от гакаборта до бака, волны перекатываются, пенясь, точно над подводной скалой, и мало-помалу отрывают от судна куски обшивки; матросы подбирают доски. Воистину ужасающее зрелище для пассажиров, взгромоздившихся на узкие площадки, — видеть у себя под ногами ревущий океан. Мачты, торчащие из воды, вздрагивают при каждом ударе волны, и кажется, что их вот-вот смоет.
   Лучше всего не смотреть, не думать, ведь эта бездна притягивает, хочется броситься в нее!
   Между тем матросы без устали трудятся над сооружением второго плота. В дело идут стеньги, брам-стеньги, реи; под руководством Роберта Кертиса работа ведется самым тщательным образом. По-видимому, «Ченслер» затонет не скоро: по словам капитана, он еще продержится некоторое время, наполовину погруженный в воду. И Роберт Кертис следит, чтобы плот был сколочен возможно крепче. Путь предстоит долгий, так как ближайший берег, гвианский, отстоит от нас на несколько сот миль. Поэтому лучше провести лишний день на марсах и за это время соорудить плот понадежнее. На этот счет мы все одного и того же мнения.
   Матросы несколько приободрились, работа идет дружно.
   И только один моряк, шестидесятилетний старик, поседевший в плаваниях, находит, что нет смысла покидать «Ченслер». Это ирландец О'Реди.
   Как-то мы с ним одновременно оказались в рубке.
   — Сударь, — сказал он, жуя табак с видом величайшего равнодушия, — товарищи думают, что нам надо оставить судно. Я — нет. Я девять раз терпел кораблекрушение — четыре раза в открытом море и пять раз у берега. Это стало моей профессией. О, я знаю толк в кораблекрушениях. Так вот, провались я на этом месте, ежели вру, но те хитрецы, что искали спасения на плотах или в шлюпках, всегда находили гибель! Пока судно держится, надо оставаться на нем. Уж поверьте мне.
   Произнеся весьма решительным тоном эту тираду, старый ирландец, заговоривший, очевидно, для очистки совести, снова ушел в себя и не сказал больше ни слова.
   Сегодня днем, часа в три, я заметил, что мистер Кир и бывший капитан Сайлас Хантли оживленно разговаривают на фор-марсе. Торговец нефтью, по-видимому, в чем-то горячо убеждает своего собеседника, а тот возражает. Сайлас Хантли несколько раз и подолгу озирает море и небо, покачивая головой. Наконец, после целого часа препирательств Хантли спускается по штагу на бак, подходит к группе матросов, и я теряю его из виду.
   Впрочем, я не придаю особого значения этому разговору. Возвращаюсь на грот-марс и несколько часов провожу в беседе с обоими Летурнерами, мисс Херби и Фолстеном. Солнце палит немилосердно, и если бы не парус, заменяющий тент, положение наше было бы невыносимо.
   В пять часов мы обедаем. Каждый получает по сухарю, немного сушеного мяса и полстакана воды. Миссис Кир, изнуренная лихорадкой, не ест. Мисс Херби ухаживает за больной, время от времени смачивая водой ее запекшиеся губы. Несчастная женщина сильно страдает. Сомневаюсь, чтобы она могла долго выдержать выпавшие на нашу долю испытания.
   Муж ни разу не осведомился о ней. Впрочем, была минута, когда мне показалось, что сердце этого эгоиста забилось, наконец, от искреннего душевного порыва. Часов около шести мистер Кир позвал несколько матросов с бака и попросил их помочь ему спуститься с фор-марса. Не почувствовал ли он желание побыть возле жены, лежащей на грот-марсе?
   Матросы не сразу ответили на зов мистера Кира. Тот окликнул их еще громче, обещая хорошо заплатить тем, кто окажет ему эту услугу.
   Два матроса, Берке и Сандон, тотчас же бросились к фальшборту и по вантам поднялись на марс.
   Добравшись до мистера Кира, они долго торгуются. Ясно, что матросы заломили большую цену, а мистер Кир не хочет ее дать. Матросы собираются даже спуститься обратно, оставив пассажира на марсе. Но, наконец, обе стороны приходят к соглашению, мистер Кир достает пачку долларов и вручает ее одному из матросов. Тот внимательно пересчитывает деньги — на мой взгляд, не меньше ста долларов.
   Матросам предстоит доставить мистера Кира на бак. Берке и Сандон обвязывают вокруг его тела веревку, которую затем наматывают на штаг. Они спускают пассажира словно тюк, встряхивая его под шутки и прибаутки матросов.
   Но я ошибся. Мистер Кир не имел ни малейшего желания отправиться на грот-марс и побыть возле жены. Он остается на баке вместе с Сайласом Хантли, который поджидал его там. Вскоре становится темно, и я теряю их из вида.
   Наступила ночь, ветер стих, но море все еще неспокойно. Луна, взошедшая еще в четыре часа дня, лишь изредка проглядывает в узкие просветы между туч. Длинные слоистые облака, обложившие горизонт, отливают красным, что предвещает на завтра крепкий ветер. Дай-то бог, чтобы он опять подул с северо-востока и понес нас к берегу! Если же направление ветра изменится, нас ждет неминуемая гибель. Ведь мы переберемся на плот, который может идти лишь по ветру.
   Роберт Кертис поднялся на грот-марс в восемь часов вечера. Он, кажется, не особенно доволен видами на погоду и старается угадать, что сулит нам завтрашний день. С четверть часа капитан наблюдает небо; прежде чем спуститься, он, не говоря ни слова, пожимает мне руку и отправляется на свое обычное место, в рубку.
   Я пытаюсь заснуть на марсе, в тесноте, но сон не приходит. Осаждают мрачные предчувствия, тревожит почти полное безветрие, которое кажется мне зловещим. Лишь изредка легкое дуновение проносится по оснастке судна, чуть-чуть дрожат металлические тросы. Впрочем, море не совсем спокойно. Волнение довольно сильное — очевидно, где-то далеко свирепствует буря.
   Часам к одиннадцати вечера ярко засияла луна, показавшаяся между тучами, и волны заблестели, точно сами излучали этот свет.
   Я встаю, всматриваюсь вдаль. Странно, мне мерещится какая-то черная точка, которая то поднимается, то опускается на сверкающей поверхности моря. Это не скала, нет, так как она перемещается вместе с волнами. Что же это такое?
   Луна снова заволакивается облаками, тьма становится непроглядной, я я ложусь возле вант левого борта.


27. ШЕСТОЕ ДЕКАБРЯ


   Мне удалось на несколько часов заснуть. В четыре часа утра меня вдруг разбудил свист ветра. Сквозь рев бури, сотрясающей мачты, слышится голос Роберта Кертиса.
   Я поднимаюсь. Крепко уцепившись за канат, пытаюсь рассмотреть, что происходит вокруг.
   Во мраке слышен рев моря. Между мачтами, содрогающимися от боковой качки, проносятся пенистые волны, скорее мертвенно-синего, чем белого цвета. На беловатом фоне моря, со стороны кормы, видны две черные тени. Это капитан Кертис и боцман. Их голоса, едва различимые среди грохота моря и свиста ветра, доносятся до меня, словно стоны.
   В эту минуту мимо проходит один из матросов, поднявшийся на марс, чтобы закрепить какую-то снасть.
   — Что случилось? — спрашиваю я.
   — Ветер переменился…
   Матрос говорит еще что-то, но я не разбираю его слов.
   Мне слышится нечто вроде «подул в обратную сторону»!
   — В обратную сторону! Но значит, это уже не северо-восточный ветер, а юго-западный, и теперь нас несет от берега в открытое море! Итак, предчувствие не обмануло меня!
   Медленно занимается день. Оказывается, ветер — северо-западный и дует он хотя не прямо от берега, но это тоже для нас плохо. Он удаляет нас от земли. Но этого мало. Вода на палубе поднялась до пяти футов, так что фальшборт уже не виден. За ночь судно еще глубже погрузилось в воду; бак и рубка едва виднеются над волнами, которые непрестанно на них набегают. Ветер крепчает. Роберт Кертис и его матросы кончают постройку плота, но работа идет медленно из-за сильного волнения; надо принять самые серьезные меры, чтобы плот не разбило волнами еще раньше, чем он будет готов.
   Отец и сын Летурнеры как раз стоят возле меня. Качка очень усилилась, и старик поддерживает Андре.
   — Марс ломается! — восклицает старик Летурнер, слыша, как трещит небольшая площадка, на которой мы примостились.
   При этих словах мисс Херби поднимается и говорит, указывая на миссис Кир, распростертую у ее ног:
   — Что же нам делать?
   — Оставаться здесь, — отвечаю я.
   — Мисс Херби, — прибавляет Андре, — марс пока еще самое надежное убежище. Не бойтесь ничего…
   — Не за себя я боюсь, — спокойно отвечает молодая девушка, — а за тех, кто дорожит своей жизнью.
   В четверть девятого боцман кричит матросам:
   — Эй, вы там — на баке!
   — В чем дело, боцман? — отвечает один из матросов, кажется О'Реди.
   — Вельбот не у вас?
   — Нет, боцман.
   — Ну, значит, гуляет по морю!
   В самом деле, вельбота на бушприте уже нет, и тотчас же все замечают, что вместе с ним исчезли мистер Кир, Сайлас Хантли и три человека из экипажа — один шотландец и два англичанина. Теперь я понял, о чем накануне совещались мистер Кир и Сайлас Хантли. Опасаясь, что «Ченслер» пойдет ко дну до окончания постройки плота, они уговорились бежать и, подкупив трех матросов, завладели вельботом. Так вот что это была за черная точка, которую я видел ночью. Негодяй бросил свою жену на произвол судьбы! Подлец капитан покинул судно! Они украли у нас вельбот, единственное оставшееся у нас суденышко!
   — Пять человек спаслись! — говорит боцман.
   — Пять человек погибли! — возражает старик ирландец.
   И в самом деле, вид бушующего моря как бы подтверждает слова О'Реди.
   Теперь нас на борту только двадцать два человека. Насколько еще уменьшится это число?
   Узнав о подлом дезертирстве капитана и о краже вельбота, экипаж осыпает беглецов проклятиями. Если бы случай привел их обратно на «Ченслер», они дорого заплатили бы за свое предательство!
   Я советую скрыть от миссис Кир бегство мужа. Несчастную женщину снедает лихорадка, с которой мы бессильны бороться, ведь катастрофа произошла так быстро, что мы не успели спасти аптечку. Но, будь у нас лекарства, разве они помогли бы в той обстановке, в какой находится миссис Кир?


28. ШЕСТОЕ ДЕКАБРЯ. ПРОДОЛЖЕНИЕ


   «Ченслер» с трудом сохраняет равновесие среди осаждающих его волн. Весьма вероятно, что корпус судна не выдержит и распадется; к тому же оно все глубже погружается в море.
   К счастью, плот будет закончен вечером. Мы сможем перебраться на него, если только Роберт Кертис не предпочтет сделать это завтра на рассвете. Основание плота сделано прочно. Бревна связаны крепкими веревками, а так как они кладутся крест-накрест, то все сооружение возвышается примерно на два фута над поверхностью воды. Настил же состоит из досок фальшборта, оторванных волнами и своевременно подобранных.
   К вечеру на плот начинают грузить все уцелевшие припасы, паруса, приборы, инструменты. Надо торопиться, так как грот-марс уже находится всего на высоте десяти футов над водой, а от бушприта виден только сильно накренившийся кончик.
   Я буду очень удивлен, если завтра «Ченслеру» на придет конец.
   Ну, а наше душевное состояние? Я стараюсь разобраться в том, что происходит во мне.
   Я испытываю скорее какое-то глубокое безразличие, чем чувство покорности судьбе. Господин Летурнер живет только своим сыном, который в свою очередь думает лишь об отце. Андре выказывает мужественную христианскую покорность, очень напоминающую настроение мисс Херби. Фолстен всегда остается Фолстеном, и помилуй меня бог — он еще заносит какие-то цифры в свою записную книжку. Миссис Кир умирает, несмотря на заботливый уход молодой девушки и все мои старания.
   Что касается матросов, двое-трое спокойны, но остальные почти потеряли голову. Иные находятся во власти грубейших инстинктов, которые могут толкнуть их на любую крайность. Этих людей, подпавших под влияние Оуэна и Джинкстропа, трудно будет сдерживать, когда мы очутимся с ними на тесном плоту!
   Лейтенант Уолтер очень ослабел; несмотря на все свое мужество, он не в состоянии выполнять свои обязанности. Роберт Кертис и боцман — люди энергичные, непоколебимые, люди «крепкого закала» — пользуясь выражением, употребляемым в металлургии.
   Около пяти часов вечера перестал страдать один из наших товарищей по несчастью: миссис Кир умерла после мучительной агонии, вероятно не сознавая опасности своего положения. Послышался вздох, другой — и все было кончено. Мисс Херби до последней минуты окружала ее заботами, которые всех нас глубоко тронули!
   Ночь прошла без всяких происшествий. Утром, едва забрезжил свет, я дотронулся до руки умершей, она уже окоченела. Тело нельзя оставлять на марсе. Мисс Херби и я завернули миссис Кир в ее одежду. Затем мы прочли несколько молитв за упокой души несчастной женщины, и первая жертва постигших нас бедствий исчезла в морской пучине.
   Тут один из матросов, находящихся на вантах, произнес ужасные слова:
   — Мы скоро пожалеем, что бросили в море труп!
   Я оборачиваюсь. Это Оуэн. Мне приходит в голову, что ведь и в самом деле может наступить день, когда мы окажемся без продовольствия.


29. СЕДЬМОЕ ДЕКАБРЯ


   Судно все больше погружается в воду, которая доходит почти до фор-марса. Ют и бак покрыты водой, нок бушприта исчез. Из волн торчат только три мачты.
   Но плот готов, и на него погружено все, что можно спасти. В передней части плота устроено гнездо для мачты, которую будут поддерживать ванты, прикрепленные к краям площадки. Грот-бом-брамсель привяжут к рее, он поможет нам добраться до берега.
   Кто знает, не спасемся ли мы на этом хрупком дощатом плоту, ведь «Ченслер» все равно обречен на гибель? Надежда так глубоко гнездится в человеческом сердце, что я все еще не потерял ее!
   Уже семь часов утра. Мы собираемся перебраться на плот. Вдруг «Ченслер» начинает быстро погружаться в воду; плотники и матросы, работающие на плоту, вынуждены обрубить швартовы, чтобы не попасть в водоворот вместе с кораблем.
   Мы испытываем мучительную тревогу: как раз в то мгновение, когда бездна готовится поглотить судно, плот, наше единственное спасение, может ускользнуть от нас!
   Два матроса и юнга потеряв голову бросаются в море вслед за плотом, но бороться с волнами они на в силах. Вскоре всем нам становится ясно, что они не смогут ни добраться до плота, ни вернуться на судно: волны и ветер слишком сильны. Роберт Кертис привязывает себе к поясу веревку и бросается к ним на помощь. Напрасное самопожертвование! Еще прежде, чем он успевает доплыть до них, трое несчастных, несмотря на свои отчаянные усилия, исчезают в пучине, тщетно протягивая к нам руки!
   Матросы вытаскивают из воды Роберта Кертиса, который весь избит валами,
   — валы уже доходят до верхушек мачт.
   Между тем Даулас и матросы пытаются снова приблизиться к судну с помощью шестов, которыми они гребут как веслами. После часа напряженной работы, часа, показавшегося нам веком, так как море за это время поднялось до уровня марсов, плот, отнесенный только на два кабельтовых note 8, приблизился к «Ченслеру». Боцман бросает Дауласу швартов, и плот снова привязывают к такелажу грот-мачты.
   Нельзя терять ни минуты: возле тонущего судна образуется сильный водоворот, и поверхность воды покрывается огромными пузырями.
   — На плот! На плот! — кричит Роберт Кертис.
   Мы бросаемся к плоту. Андре Летурнер, уверившись, что мисс Херби спустилась, сам благополучно перебирается на площадку плота, а вслед за ним — и его отец. В течение нескольких минут мы садимся все, кроме капитана Кертиса и старика матроса О'Реди.
   Роберт Кертис стоит на грот-марсе. Он покинет свое судно только перед тем, как оно канет в бездну. Это его долг и его право. Какое волнение, по-видимому, охватывает капитана в эти минуты прощания с «Ченслером» — судном, которое он любит, которым он еще командует!
   Ирландец остался на фор-марсе.
   — Садись на плот, старина! — кричит ему капитан.
   — Судно тонет? — с величайшим хладнокровием спрашивает упрямый старик.
   — Да. Тонет.
   — Значит, надо уходить, — отвечает О'Реди, стоя по пояс в воде.