– Вот это досадно! – вскричал Илиа Бруш. – Ни капли водки в нашей кухне!
– Неважно, господин Бруш, – говорил Карл Драгош слабым голосом. – Мне стало гораздо лучше, уверяю вас.
Однако Карла Драгоша трясло, несмотря на его уверения, и прием подкрепительного был бы ему весьма полезен.
– Вы ошибаетесь, – отвечал Илиа Бруш, который не питал иллюзий насчет состояния пассажира, – это так просто не пройдет, господин Йегер. Предоставьте мне действовать. Это не займет много времени.
Мгновенно рыболов переменил мокрую одежду на сухую, потом несколькими ударами весла пригнал баржу к левому берегу, где крепко привязал ее.
– Немножко терпения, господин Йегер, – сказал Илиа Бруш, соскочив на берег. – Я знаю эту местность, так как вижу приток Ипель. Менее чем в полутора километрах есть деревня, где я найду все нужное. Я вернусь через полчаса.
Сказав это, Илиа Бруш удалился, не ожидая ответа.
Оставшись один. Карл Драгош опустился на постель. Он был разбит больше, чем хотел признаться, и, утомленный, закрыл глаза.
Но жизнь быстро брала свое; кровь билась в его жилах. Скоро он открыл глаза и посмотрел вокруг себя.
Прежде всего его еще смутный взор привлек один из сундуков, который Илиа Бруш в спешке перед уходом забыл закрыть. Внутренность этого сундука, развороченная в бесполезных поисках, представляла сборище разных вещей. Грубое белье, одежда, сапоги с толстыми подошвами громоздились там в беспорядке.
Почему глаза Карла Драгоша внезапно заблестели? Неужели это зрелище, способное, однако, вызвать мало восторга, заинтересовало его до такой степени, что он после нескольких секунд внимательного рассматривания поднялся на локте, чтобы лучше видеть внутренность ящика?
Конечно, ни одежда, ни белье не могли возбудить такое любопытство нескромного пассажира, но среди этих предметов испытующий взгляд сыщика увидел нечто более достойное его внимания.
Это был наполовину раскрытый портфель, из которого вываливались многочисленные бумаги. Портфель! Бумаги! Здесь, без сомнения, был ответ на те вопросы, которые Карл Драгош задавал себе уже несколько дней.
Сыщик не мог сдержаться. После короткого колебания он нарушил закон благодарности за гостеприимство, рука его потянулась в сундук и вытащила соблазнительный портфель с его содержимым, которое он тотчас начал рассматривать.
Прежде всего письма, которые Карл Драгош немедленно начал читать; они были адресованы Илиа Брушу в Сальку. Затем документы, среди которых квитанции в оплате квартиры на то же имя. Во всем этом не было ничего интересного.
Карл Драгош уже хотел все это бросить, но последний документ заставил его задрожать. Не было, однако, ничего более невинного, и следовало быть полицейским, чтобы испытать перед таким «документом» иное чувство, кроме глубокой симпатии.
Это был портрет, портрет молодой женщины, совершенная красота которой вдохновила бы живописца. Но полицейский не был художником, и не от восторга перед этим восхитительным лицом забилось сердце Карла Драгоша. Он даже едва рассмотрел его черты. По правде говоря, он ничего не заметил в этом портрете, кроме простой надписи, сделанной по-болгарски внизу фотографии. «Моему дорогому мужу от Натчи Ладко» – таковы были слова, которые прочитал ошеломленный Карл Драгош.
Итак, его подозрения оправдались, и заключения, основанные на замеченных им странностях, оказались логичными. Ладко! Это все-таки с Ладко он спускался по Дунаю столько дней. Это все-таки был опасный преступник, напрасно разыскиваемый до сих пор и скрывшийся под безобидной внешностью лауреата «Дунайской лиги».
Как же должен вести себя Карл Драгош после такого открытия? Он еще не успел принять решения, как шум шагов на берегу заставил его быстро бросить портфель в глубину сундука, крышку которого он закрыл. Но вновь пришедший не мог быть Илиа Брушем, который ушел всего десять минут назад.
– Господин Драгош! – позвал голос снаружи.
– Фридрих Ульман! – пробормотал Карл Драгош, который с трудом поднялся и шатаясь вышел из каюты.
– Извините, что я вас позвал, – сказал Фридрих Ульман, увидев начальника. – Но я заметил, что ваш компаньон ушел, и знал, что вы один.
– Что у тебя? – спросил Карл Драгош.
– Новости, сударь. В эту ночь совершено преступление.
– В эту ночь! – вскричал Карл Драгош, тут же подумав об отсутствии Илна Бруша в предшествующую ночь.
– Поблизости отсюда разгромлена вилла. Пострадал сторож.
– Убит?
– Нет, тяжело ранен.
– Хорошо, – сказал Карл Драгош, сделав подчиненному знак молчать.
Он погрузился в глубокое раздумье. Что делать? Конечно, действовать, и для этого у него хватало сил. Новость, которую он только что получил, оказалась наилучшим лекарством. Не осталось даже следов от случая, жертвой которого он только что чуть не сделался. Ему даже не пришлось опираться на крышу каюты. От нервного возбуждения кровь волнами приливала к его лицу.
Да, надо действовать, но как? Дождаться ли возвращения Илиа Бруша, или, вернее, Ладко, потому что таково было настоящее имя его компаньона по путешествию, и неожиданно положить ему руку на плечо именем закона? Это было бы наиболее благоразумным, потому что отныне не было никакого сомнения в виновности так называемого рыболова. Старание скрыть свою настоящую личность, тайна, его окружавшая, имя, которое оказалось его собственным и которое народная молва приписывала атаману бандитов, его отсутствие в прошлую ночь, совпавшее с совершением нового преступления, – все говорило Карлу Драгошу, что Илиа Бруш и есть разыскиваемый бандит.
Но этот бандит спас ему жизнь!.. Вот что осложнило положение!
Как могло получиться, что грабитель, более того – убийца бросился в воду, чтобы вытащить его? И если эта невероятная вещь произошла, возможно ли было только что вырванному от смерти так ответить на преданность своего спасителя? Какой риск, в самом деле, отсрочить арест? Теперь, когда фальшивый Илиа Бруш разоблачен, когда его личность установлена, ему невозможно ускользнуть от полицейских агентов, разбросанных по реке, и если расследование приведет в самом деле к так называемому рыболову, у Карла Драгоша под руками окажется более многочисленный персонал, и арест легче будет произвести.
В продолжение пяти минут Карл Драгош на всякие лады обдумывал решение, которое ему предстояло принять.
Отправиться, не повидав Илиа Бруша? Или остаться, спрятать Фридриха Ульмана в засаду в каюте и, когда рыболов появится, неожиданно броситься на него, отложив объяснения на дальнейшее?.. Нет, решительно нет. Ответить таким предательством на самоотверженный поступок – это разрывало ему сердце. Лучше было, рискуя дать виновному возможность спастись, начать розыски и на время забыть то, что он знал. Если следствие все-таки приведет его, в конце концов, к Илиа Брушу, если долг заставит его рассматривать своего спасителя как врага, тогда по крайней мере они станут биться лицом к лицу и после того, как Драгош даст ему время приготовиться к защите.
Одобрив жестом все последствия, вытекавшие из его решения, Карл Драгош скрылся в каюте. Поспешно набросанной запиской он предупредил Илиа Бруша о необходимости отлучиться, и просил хозяина подождать его по меньшей мере сутки. Потом он собрался уходить.
– Сколько у нас людей? – спросил он, выйдя из кабины.
– На месте двое, но уже объявлен сбор. В этот вечер у нас будет двенадцать.
– Хорошо, – одобрил Карл Драгош. – Ты, кажется, сказал, что место преступления недалеко?
– Всего в двух километрах, – ответил Ульман.
– Веди меня, – сказал Карл Драгош и выпрыгнул на берег.
– Неважно, господин Бруш, – говорил Карл Драгош слабым голосом. – Мне стало гораздо лучше, уверяю вас.
Однако Карла Драгоша трясло, несмотря на его уверения, и прием подкрепительного был бы ему весьма полезен.
– Вы ошибаетесь, – отвечал Илиа Бруш, который не питал иллюзий насчет состояния пассажира, – это так просто не пройдет, господин Йегер. Предоставьте мне действовать. Это не займет много времени.
Мгновенно рыболов переменил мокрую одежду на сухую, потом несколькими ударами весла пригнал баржу к левому берегу, где крепко привязал ее.
– Немножко терпения, господин Йегер, – сказал Илиа Бруш, соскочив на берег. – Я знаю эту местность, так как вижу приток Ипель. Менее чем в полутора километрах есть деревня, где я найду все нужное. Я вернусь через полчаса.
Сказав это, Илиа Бруш удалился, не ожидая ответа.
Оставшись один. Карл Драгош опустился на постель. Он был разбит больше, чем хотел признаться, и, утомленный, закрыл глаза.
Но жизнь быстро брала свое; кровь билась в его жилах. Скоро он открыл глаза и посмотрел вокруг себя.
Прежде всего его еще смутный взор привлек один из сундуков, который Илиа Бруш в спешке перед уходом забыл закрыть. Внутренность этого сундука, развороченная в бесполезных поисках, представляла сборище разных вещей. Грубое белье, одежда, сапоги с толстыми подошвами громоздились там в беспорядке.
Почему глаза Карла Драгоша внезапно заблестели? Неужели это зрелище, способное, однако, вызвать мало восторга, заинтересовало его до такой степени, что он после нескольких секунд внимательного рассматривания поднялся на локте, чтобы лучше видеть внутренность ящика?
Конечно, ни одежда, ни белье не могли возбудить такое любопытство нескромного пассажира, но среди этих предметов испытующий взгляд сыщика увидел нечто более достойное его внимания.
Это был наполовину раскрытый портфель, из которого вываливались многочисленные бумаги. Портфель! Бумаги! Здесь, без сомнения, был ответ на те вопросы, которые Карл Драгош задавал себе уже несколько дней.
Сыщик не мог сдержаться. После короткого колебания он нарушил закон благодарности за гостеприимство, рука его потянулась в сундук и вытащила соблазнительный портфель с его содержимым, которое он тотчас начал рассматривать.
Прежде всего письма, которые Карл Драгош немедленно начал читать; они были адресованы Илиа Брушу в Сальку. Затем документы, среди которых квитанции в оплате квартиры на то же имя. Во всем этом не было ничего интересного.
Карл Драгош уже хотел все это бросить, но последний документ заставил его задрожать. Не было, однако, ничего более невинного, и следовало быть полицейским, чтобы испытать перед таким «документом» иное чувство, кроме глубокой симпатии.
Это был портрет, портрет молодой женщины, совершенная красота которой вдохновила бы живописца. Но полицейский не был художником, и не от восторга перед этим восхитительным лицом забилось сердце Карла Драгоша. Он даже едва рассмотрел его черты. По правде говоря, он ничего не заметил в этом портрете, кроме простой надписи, сделанной по-болгарски внизу фотографии. «Моему дорогому мужу от Натчи Ладко» – таковы были слова, которые прочитал ошеломленный Карл Драгош.
Итак, его подозрения оправдались, и заключения, основанные на замеченных им странностях, оказались логичными. Ладко! Это все-таки с Ладко он спускался по Дунаю столько дней. Это все-таки был опасный преступник, напрасно разыскиваемый до сих пор и скрывшийся под безобидной внешностью лауреата «Дунайской лиги».
Как же должен вести себя Карл Драгош после такого открытия? Он еще не успел принять решения, как шум шагов на берегу заставил его быстро бросить портфель в глубину сундука, крышку которого он закрыл. Но вновь пришедший не мог быть Илиа Брушем, который ушел всего десять минут назад.
– Господин Драгош! – позвал голос снаружи.
– Фридрих Ульман! – пробормотал Карл Драгош, который с трудом поднялся и шатаясь вышел из каюты.
– Извините, что я вас позвал, – сказал Фридрих Ульман, увидев начальника. – Но я заметил, что ваш компаньон ушел, и знал, что вы один.
– Что у тебя? – спросил Карл Драгош.
– Новости, сударь. В эту ночь совершено преступление.
– В эту ночь! – вскричал Карл Драгош, тут же подумав об отсутствии Илна Бруша в предшествующую ночь.
– Поблизости отсюда разгромлена вилла. Пострадал сторож.
– Убит?
– Нет, тяжело ранен.
– Хорошо, – сказал Карл Драгош, сделав подчиненному знак молчать.
Он погрузился в глубокое раздумье. Что делать? Конечно, действовать, и для этого у него хватало сил. Новость, которую он только что получил, оказалась наилучшим лекарством. Не осталось даже следов от случая, жертвой которого он только что чуть не сделался. Ему даже не пришлось опираться на крышу каюты. От нервного возбуждения кровь волнами приливала к его лицу.
Да, надо действовать, но как? Дождаться ли возвращения Илиа Бруша, или, вернее, Ладко, потому что таково было настоящее имя его компаньона по путешествию, и неожиданно положить ему руку на плечо именем закона? Это было бы наиболее благоразумным, потому что отныне не было никакого сомнения в виновности так называемого рыболова. Старание скрыть свою настоящую личность, тайна, его окружавшая, имя, которое оказалось его собственным и которое народная молва приписывала атаману бандитов, его отсутствие в прошлую ночь, совпавшее с совершением нового преступления, – все говорило Карлу Драгошу, что Илиа Бруш и есть разыскиваемый бандит.
Но этот бандит спас ему жизнь!.. Вот что осложнило положение!
Как могло получиться, что грабитель, более того – убийца бросился в воду, чтобы вытащить его? И если эта невероятная вещь произошла, возможно ли было только что вырванному от смерти так ответить на преданность своего спасителя? Какой риск, в самом деле, отсрочить арест? Теперь, когда фальшивый Илиа Бруш разоблачен, когда его личность установлена, ему невозможно ускользнуть от полицейских агентов, разбросанных по реке, и если расследование приведет в самом деле к так называемому рыболову, у Карла Драгоша под руками окажется более многочисленный персонал, и арест легче будет произвести.
В продолжение пяти минут Карл Драгош на всякие лады обдумывал решение, которое ему предстояло принять.
Отправиться, не повидав Илиа Бруша? Или остаться, спрятать Фридриха Ульмана в засаду в каюте и, когда рыболов появится, неожиданно броситься на него, отложив объяснения на дальнейшее?.. Нет, решительно нет. Ответить таким предательством на самоотверженный поступок – это разрывало ему сердце. Лучше было, рискуя дать виновному возможность спастись, начать розыски и на время забыть то, что он знал. Если следствие все-таки приведет его, в конце концов, к Илиа Брушу, если долг заставит его рассматривать своего спасителя как врага, тогда по крайней мере они станут биться лицом к лицу и после того, как Драгош даст ему время приготовиться к защите.
Одобрив жестом все последствия, вытекавшие из его решения, Карл Драгош скрылся в каюте. Поспешно набросанной запиской он предупредил Илиа Бруша о необходимости отлучиться, и просил хозяина подождать его по меньшей мере сутки. Потом он собрался уходить.
– Сколько у нас людей? – спросил он, выйдя из кабины.
– На месте двое, но уже объявлен сбор. В этот вечер у нас будет двенадцать.
– Хорошо, – одобрил Карл Драгош. – Ты, кажется, сказал, что место преступления недалеко?
– Всего в двух километрах, – ответил Ульман.
– Веди меня, – сказал Карл Драгош и выпрыгнул на берег.
ДВА ПОРАЖЕНИЯ КАРЛА ДРАГОША
В северной части Венгрии Карпаты описывают огромную дугу, западная оконечность которой разделяется на две второстепенные ветви. Одна из них кончается у Дуная на высоте Пресбурга; другая достигает реки в окрестностях Грона, где она оканчивается на правом берегу горой Пилиш в семьсот шестьдесят шесть метров высоты.
Преступление совершилось у подножия этой невысокой горы, куда отправился Карл Драгош, чтобы попытаться отыскать виновников ужасных преступлений, которые ему поручили расследовать.
Украдкой покинув баржу, он сделал над собой усилие и, несмотря на слабость, принял приглашение Фридриха Ульмана. А за несколько часов до того тяжело нагруженная телега остановилась перед плохонькой гостиницей, построенной у подножия одного из холмов, которыми гора Пилиш спускается в долину Дуная.
Положение этого постоялого двора было очень удачно выбрано с коммерческой точки зрения. Он стоял на скрещении трех путей, которые направлялись – один к северу, другой – к юго-востоку и третий – к северо-западу. Эти три пути примыкали к Дунаю: северный – к дуге, которую он описывает перед горой Пилиш, юго-восточный – у города Сентендре, а северо-западный – у города Грон; гостиница была расположена как бы между ножками огромного циркуля, образованного рекой, и ее не могли миновать ломовики, подвозившие товар для перегрузки на суда.
Дунай, который после Грона течет с запада на восток, уклоняется к югу на некотором расстоянии от притока Ипель, потом направляется к северу, описав полуокружность небольшого радиуса. Но почти тотчас он снова извивается, чтобы принять направление с севера на юг, по которому затем следует достаточно долго.
В момент, когда повозка остановилась, солнце едва поднялось. Все еще спали в доме, толстые ставни которого были крепко закрыты.
– Эй там, в трактире! – закричал один из двоих людей, сопровождавших повозку, колотя в дверь рукояткой бича.
– Сейчас! – отвечал изнутри внезапно разбуженный трактирщик.
Через мгновение всклокоченная голова показалась в окне первого этажа.
– Чего вам? – бесцеремонно спросил трактирщик.
– Сначала есть, потом спать, – ответил возчик.
– Сейчас, – сказал хозяин, исчезая внутри. Повозка въехала во двор через широко открытые ворота. Возчики поспешили отпрячь лошадей и отвести в конюшню, где им был засыпан обильный корм. Все это время хозяин не переставал вертеться около ранних посетителей. Очевидно, ему хотелось завязать разговор, но ломовики, напротив, не желали отвечать.
– Вы очень рано приехали, друзья, – не унимался трактирщик. – Наверно, были в дороге ночью?
– Наверно, – ответил один из возчиков.
– И далеко направляетесь?
– Далеко или близко – это наше дело, – был ответ.
Трактирщик воздержался от замечаний.
– Зачем ты мучишь этого добряка, Фогель? – вмешался другой возчик, до того не открывавший рта. – У нас нет причин скрывать, что мы направляемся в Сентендре.
– Возможно, что мы и не скрываем, – грубо возразил Фогель, – но, я думаю, это не касается никого.
– Конечно, – согласился трактирщик, угодливый, как истый коммерсант. – Я расспрашивал просто по привычке… Господа желают кушать?
– Да, – ответил тот из двух ломовиков, который казался менее грубым. – Хлеба, сала, окорок, сосиски – все, что у тебя есть.
Повозка, очевидно, прошла длинный путь, так как голодные возчики усердно налегли на еду. Они устали и потому не засиделись за столом. Съев последний кусок, они отправились спать, один на соломе в конюшне, близ лошадей, другой под покрышкой повозки.
Был полдень, когда они появились снова. Они опять потребовали еды, и им подали обед, как и в первый раз, в большой зале трактира. Теперь они отдыхали и не торопились. За десертом последовали стаканы с водкой, которая исчезала в их грубых глотках, как вода.
После полудня несколько телег останавливалось возле трактира, и многочисленные пешеходы заходили выпить глоточек. Это были по большей части крестьяне, которые с котомкой за спиной и с посохом в руке возвращались в Грон. Почти все они были завсегдатаи, и трактирщику приходилось только радоваться, что у него столь необходимая в его профессии крепкая голова, так как он выпивал почти со всеми клиентами. Это называлось делать коммерцию. Разговаривая, выпивали, а за разговором пересыхали глотки, и это требовало новых возлияний.
Как раз в этот день для разговоров хватало пищи. Совершенное ночью преступление занимало все умы, Новость была принесена первыми прохожими, и каждый добавлял какую-нибудь неизвестную еще подробность или выражал личное мнение.
Так трактирщик постепенно узнал, что великолепная вилла графа Хагенау, расположенная в пятистах метрах от Дуная, была ограблена и что сторожа Христиана серьезно ранили; что преступление, без сомнения, дело неуловимой банды преступников, которым приписывались все нераскрытые злодейства, и что бандитов ищет бригада, недавно созданная для надзора за рекой.
Два возчика не вмешивались в крикливые разговоры и рассуждения о событии. Они молчаливо оставались в сторонке, но, по-видимому, немало были заинтересованы тем, что волновало всех.
Однако шум понемногу утих, и к половине седьмого вечера они снова остались одни в большой зале, откуда только что удалился последний посетитель. Один из них позвал трактирщика, который старательно полоскал стаканы за стойкой. Тот немедленно подбежал.
– Что угодно господам? – спросил он.
– Ужинать, – отвечал возчик.
– А потом, конечно, спать? – спросил трактирщик.
– Нет, хозяин, – ответил тот из ломовиков, который казался более общительным. – Мы рассчитываем отправиться к ночи.
– К ночи?.. – удивился трактирщик.
– Конечно, чтобы к рассвету быть на месте назначения.
– В Сентендре?
– Или в Гроне. Это будет зависеть от обстоятельств. Мы ожидаем приятеля, который принесет нам нужные сведения. Он скажет, где выгоднее сбыть товар.
Трактирщик вышел из комнаты, чтобы приготовить кушанья.
– Ты слышал, Кайзерлик? – тихо сказал младший возчик, наклоняясь к компаньону.
– Да.
– Дело открыто.
– Но ты же не рассчитывал, я полагаю, что оно останется в тайне?
– И полиция повела кампанию.
– Пусть себе ведет.
– Под начальством Драгоша, как утверждают.
– Это другое дело, Фогель. По-моему, те, которые боятся только Драгоша, могут спать спокойно.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что я сказал, Фогель.
– Значит, Драгош будет…
– Что?
– Устранен?
– Завтра увидишь. А пока молчок! – кончил возчик, увидев входящего трактирщика.
Тот, кого ждали ломовики, появился только с наступлением ночи. Между тремя сообщниками состоялся быстрый разговор.
– Уверяют, что полиция на следу, – тихо сказал Кайзерлик.
– Она ищет, но не найдет.
– А Драгош?
– Захвачен.
– Кто сделал дело?
– Титча.
– Тогда все хорошо… А нам что делать?
– Немедленно запрягать.
– Чтобы отправиться…
– В Сентендре. Но за полкилометра отсюда повернете назад. Трактир уже закроется, вы проедете незаметно и направитесь на север. Когда вас будут считать в той стороне, вы окажетесь в противоположной.
– Где шаланда?
– В бухте у Пилиша.
– Встреча там?
– Нет, поближе, на поляне, слева от дороги. Ты ее знаешь?
– Да.
– Полтора десятка наших будут там. Вы их встретите.
– А ты?
– Я вернусь за остальными, которых оставил сторожить. Приведу их с собой.
– Тогда в путь, – согласились возчики. Пять минут спустя телега двинулась. Хозяин, полуоткрыв створку ворот, вежливо поклонился клиентам.
– Итак, решено, вы в Грон? – спросил он.
– Нет, – ответили возчики, – в Сентендре, приятель.
– Счастливого пути, ребята!
– Спасибо, друг!
Повозка покатилась направо, к западу, по дороге в Сентендре. Когда она скрылась в темноте, субъект, которого ждали весь день Кайзерлик и Фогель, в свою очередь удалился в противоположном направлении по дороге в Грон.
Трактирщик ничего не заметил. Не занимаясь проезжими, которых, вероятно, никогда больше не увидит, он спешил закрыть дом и улечься на покой.
Телега, которую не спеша везли лошади, через полкилометра повернула, следуя приказу, и направилась назад по только что пройденному пути.
Когда она снова оказалась против гостиницы, все было уже, в самом деле, закрыто, и телега могла миновать это место без всяких происшествий, но собака, уснувшая посреди дороги, сорвалась с места с таким громким лаем, что испуганная пристяжная рванулась к обочине дороги. Возчики быстро направили лошадь куда следует, и телега исчезла в темноте.
Было около половины одиннадцатого, когда, оставив наезженную дорогу, телега проникла в лесок, темная масса которого поднималась налево. Она вскоре остановилась.
– Кто идет? – спросил голос из потемок.
– Кайзерлик и Фогель, – отозвались возчики.
– Проезжайте, – ответил голос.
Миновав первые ряды деревьев, телега въехала на поляну, где спали десятка полтора людей, растянувшись на мху.
– Атаман здесь? – спросил Кайзерлик.
– Нет еще.
– Он нам приказал тут ждать.
Ожидание было недолгим. Через какие-нибудь полчаса атаман, тот самый субъект, которого так долго ждали в трактире, появился в свою очередь с дюжиной сообщников, так что численность членов шайки превысила два с половиной десятка.
– Все здесь? – спросил он.
– Да, – ответил Кайзерлик, который, казалось, пользовался в банде некоторой властью.
– А Титча?
– Я здесь, – послышался звучный голос.
– Ну? – с беспокойством спросил атаман.
– Полный успех. Птичка в клетке, на борту шаланды.
– В таком случае отправляемся да побыстрее, – приказал атаман. – Шесть человек на разведку, остальные позади, повозка в середине. До Дуная не более пятисот метров, и перегрузку сделаем одним махом. Тогда Фогель уведет телегу, и все местные спокойно возвратятся к себе. Прочие сядут на шаланду.
Едва лишь начали выполнять приказ, как один из людей, оставленных настороже близ дороги, прибежал во всю прыть.
– Тревога! – тихо сказал он.
– Что там такое? – спросил главарь банды.
– Слушайте!..
Все навострили уши. С дороги послышался шум идущих людей. К этому шуму примешался звук голосов. Расстояние не превышало сотни туазов.[18]
– Оставаться на поляне, – приказал атаман. – Эти люди пройдут, не заметив нас.
Конечно, их не увидят в полной тьме, но дело могло стать более серьезным: если, на их несчастье, по дороге шел взвод полиции, то он направится к реке. Может быть, судно даже найдут, однако все предосторожности были приняты. Пусть агенты полиции переворошат его сверху донизу, они не обнаружат ничего подозрительного. Но если полиция не подозревает о присутствии шаланды, она, возможно, останется в засаде в окрестностях, а в этом случае было бы неблагоразумно отправить повозку.
В конце концов, придется действовать по обстоятельствам. Прождав следующий день на поляне, если потребуется, некоторые из людей спустятся ночью к Дунаю и удостоверятся в отсутствии полицейских. В данный момент самое важное не быть обнаруженными и ничем не выдать себя приближавшейся группе. Эта последняя не замедлила достигнуть места, где дорога шла вдоль поляны. Несмотря на темноту ночи, можно было рассмотреть, что она состоит из дюжины людей, и многозначительное позванивание стали показывало, что они были вооружены. Группа уже почти ми-повала поляну, когда неожиданный случай совершенно изменил положение вещей. Одна из лошадей, испуганная появлением людей на дороге, испустила звонкое ржание, которое повторила ее товарка. Маршировавшая группа остановилась. Это действительно был наряд полиции, который спускался к реке под начальством Карла Драгоша, совершенно исцелившегося от последствий утреннего происшествия.
Быть может, если бы люди на поляне знали эту подробность, их беспокойство возросло бы. Но, как уже сказано, их атаман считал, что страшный полицейский вышел из строя. Как он допустил такую ошибку, почему он думал, что ему не придется считаться с противником, который как раз стоял лицом к лицу с ним, это читатель скоро узнает из продолжения нашего рассказа. Когда утром этого дня Карл Драгош выпрыгнул на берег, подчиненный повел его вверх по реке. Метров через двести-триста они нашли спрятанную у берега лодку, в которую и сели. Тотчас же весла, которыми сильно греб Фридрих Ульман, понесли легкое суденышко на другой берег реки.
– Значит, преступление совершено на правом берегу? – спросил Карл Драгош.
– Да, – ответил Фридрих Ульман.
– Где?
– Вверху. В окрестностях Грона.
– Как? В окрестностях Грона? – вскричал Драгош. – Ведь ты мне только что говорил, что это недалеко.
– Это недалеко, – сказал Ульман. – Тут не больше трех километров.
На самом деле там было четыре, и этот длинный переход не без труда совершил человек, только что ускользнувший от смерти. Несколько раз Карл Драгош должен был останавливаться, чтобы перевести дыхание. Было около трех часов пополудни, когда он достиг, наконец, виллы графа Хагенау, где его ждали служебные обязанности.
Как только ему стало лучше благодаря принятому лекарству, Карл Драгош приказал вести себя к постели сторожа Христиана Хоэля. Перевязанный несколько часов назад хирургом из окрестностей, сторож лежал с бледным лицом, с закрытыми глазами, тяжело дыша. Хотя рана была очень серьезной и затронула легкое, можно было надеяться, что Хоэль поправится, если его не будут беспокоить.
Все же Карлу Драгошу необходимо было получить некоторые сведения, и сторож дал их задыхающимся, прерывистым голосом. Путем терпеливых расспросов сыщик узнал, что шайка преступников в составе пяти-шести человек, самое меньшее, ворвалась в виллу, взломав дверь. Сторож Христиан Хоэль, разбуженный шумом, едва успел подняться, как получил удар кинжалом между лопаток. Поэтому он не знал, что было дальше, и не мог дать никаких указаний насчет нападавших.
Впрочем, он услыхал, что их атаманом был некий Ладко, имя которого сообщники назвали несколько раз с непонятным бахвальством. Лицо Ладко закрывала маска, это был высокий здоровяк с голубыми глазами и большой белокурой бородой.
Эта последняя подробность, способная укрепить подозрения, которые он питал против Илиа Бруша, однако, смутила Карла Драгоша. Илиа Бруш тоже был блондин, это несомненно, но этот блондин перекрасился в брюнета, а краску нельзя снять вечером, чтобы восстановить ее завтра, как можно сделать с париком. В этом было серьезное затруднение, которое Карл Драгош решил выяснить на досуге.
Сторож Христиан не мог, впрочем, дать ему более подробных сведений. Он ничего не мог сказать о других нападавших; они, как и их вожак, из осторожности замаскировались.
Заполучив эти данные, сыщик предложил несколько вопросов о вилле графа Хагенау. Как он узнал, это было очень богатое жилище, обставленное с княжеской роскошью. Драгоценностями, серебром и ценными предметами изобиловали шкафы, на каминах и столах были произведения искусства, на стенах старинные ковры и картины мастеров живописи. Ценные бумаги оставались на хранении в несгораемом шкафу, в первом этаже. Нет сомнений, что похитители получили прекрасную добычу.
Это Карл Драгош мог, в самом деле, легко установить, пройдясь по комнатам виллы. Грабеж был полный, совершенный с замечательной методичностью. Громилы, как люди со вкусом, не обременяли себя малоценными вещами. Дорогие предметы исчезли; большие голые квадраты на стенах остались на месте содранных ковров; лишенные лучших полотен, искусно вырезанных, печально висели пустые рамы. Грабители присвоили картины из числа самых дорогих и ковры, самые роскошные. Несгораемый шкаф был взломан, и его содержимое исчезло.
«Это все не унести людям на спине, – сказал сам себе Карл Драгош, осмотрев опустошения. – Здесь было чем нагрузить целую повозку. Нужно ее искать».
Допрос и первоначальный осмотр по необходимости отняли много времени. Приближалась ночь. Важно было до полного ее наступления обнаружить следы телеги, которой, по мнению полицейского, обязательно должны были воспользоваться грабители. Сыщик поспешил выйти из виллы. Ему не пришлось далеко идти. В обширном дворе виллы он нашел на земле следы колес, отпечатавшиеся перед разбитой дверью, и почва была там изрыта копытами долго ожидавших лошадей.
Заметив все это с одного взгляда, Карл Драгош приблизился к месту, где стояли лошади, и внимательно осмотрел почву. Потом, оставив двор, он снова тщательно осмотрел на протяжении сотни метров дорогу, ведущую от решетки виллы к шоссе, и самое шоссе. Вернувшись обратно, он позвал:
– Ульман!
– Сударь? – ответил агент, приблизившись к начальнику.
– Сколько у нас людей?
– Одиннадцать.
– Мало, – заметил Драгош.
– Однако, – заметил Ульман, – сторож Христиан считает, что нападавших было не более пяти-шести.
– У сторожа Христиана свое мнение, а у меня свое, – возразил Драгош. – Что ж, придется довольствоваться тем, что есть. Ты оставишь одного человека здесь, десять возьмешь с собой. С нами двумя будет дюжина. Это уже кое-что.
– У вас есть какие-нибудь указания? – спросил Фридрих Ульман.
– Я знаю, где наши грабители… По крайней мере, в какой стороне.
– Осмелюсь ли спросить?.. – начал Ульман.
– Откуда я взял такую уверенность? – закончил Карл Драгош. – Ну, это детская забава. Прежде всего, я увидел, что вещей взято слишком много, – значит, нужна была повозка. Я искал эту повозку и нашел ее след. Это телега на четырех колесах, в которую запряжены две лошади; у пристяжной недостает гвоздя на правой передней подкове.
Преступление совершилось у подножия этой невысокой горы, куда отправился Карл Драгош, чтобы попытаться отыскать виновников ужасных преступлений, которые ему поручили расследовать.
Украдкой покинув баржу, он сделал над собой усилие и, несмотря на слабость, принял приглашение Фридриха Ульмана. А за несколько часов до того тяжело нагруженная телега остановилась перед плохонькой гостиницей, построенной у подножия одного из холмов, которыми гора Пилиш спускается в долину Дуная.
Положение этого постоялого двора было очень удачно выбрано с коммерческой точки зрения. Он стоял на скрещении трех путей, которые направлялись – один к северу, другой – к юго-востоку и третий – к северо-западу. Эти три пути примыкали к Дунаю: северный – к дуге, которую он описывает перед горой Пилиш, юго-восточный – у города Сентендре, а северо-западный – у города Грон; гостиница была расположена как бы между ножками огромного циркуля, образованного рекой, и ее не могли миновать ломовики, подвозившие товар для перегрузки на суда.
Дунай, который после Грона течет с запада на восток, уклоняется к югу на некотором расстоянии от притока Ипель, потом направляется к северу, описав полуокружность небольшого радиуса. Но почти тотчас он снова извивается, чтобы принять направление с севера на юг, по которому затем следует достаточно долго.
В момент, когда повозка остановилась, солнце едва поднялось. Все еще спали в доме, толстые ставни которого были крепко закрыты.
– Эй там, в трактире! – закричал один из двоих людей, сопровождавших повозку, колотя в дверь рукояткой бича.
– Сейчас! – отвечал изнутри внезапно разбуженный трактирщик.
Через мгновение всклокоченная голова показалась в окне первого этажа.
– Чего вам? – бесцеремонно спросил трактирщик.
– Сначала есть, потом спать, – ответил возчик.
– Сейчас, – сказал хозяин, исчезая внутри. Повозка въехала во двор через широко открытые ворота. Возчики поспешили отпрячь лошадей и отвести в конюшню, где им был засыпан обильный корм. Все это время хозяин не переставал вертеться около ранних посетителей. Очевидно, ему хотелось завязать разговор, но ломовики, напротив, не желали отвечать.
– Вы очень рано приехали, друзья, – не унимался трактирщик. – Наверно, были в дороге ночью?
– Наверно, – ответил один из возчиков.
– И далеко направляетесь?
– Далеко или близко – это наше дело, – был ответ.
Трактирщик воздержался от замечаний.
– Зачем ты мучишь этого добряка, Фогель? – вмешался другой возчик, до того не открывавший рта. – У нас нет причин скрывать, что мы направляемся в Сентендре.
– Возможно, что мы и не скрываем, – грубо возразил Фогель, – но, я думаю, это не касается никого.
– Конечно, – согласился трактирщик, угодливый, как истый коммерсант. – Я расспрашивал просто по привычке… Господа желают кушать?
– Да, – ответил тот из двух ломовиков, который казался менее грубым. – Хлеба, сала, окорок, сосиски – все, что у тебя есть.
Повозка, очевидно, прошла длинный путь, так как голодные возчики усердно налегли на еду. Они устали и потому не засиделись за столом. Съев последний кусок, они отправились спать, один на соломе в конюшне, близ лошадей, другой под покрышкой повозки.
Был полдень, когда они появились снова. Они опять потребовали еды, и им подали обед, как и в первый раз, в большой зале трактира. Теперь они отдыхали и не торопились. За десертом последовали стаканы с водкой, которая исчезала в их грубых глотках, как вода.
После полудня несколько телег останавливалось возле трактира, и многочисленные пешеходы заходили выпить глоточек. Это были по большей части крестьяне, которые с котомкой за спиной и с посохом в руке возвращались в Грон. Почти все они были завсегдатаи, и трактирщику приходилось только радоваться, что у него столь необходимая в его профессии крепкая голова, так как он выпивал почти со всеми клиентами. Это называлось делать коммерцию. Разговаривая, выпивали, а за разговором пересыхали глотки, и это требовало новых возлияний.
Как раз в этот день для разговоров хватало пищи. Совершенное ночью преступление занимало все умы, Новость была принесена первыми прохожими, и каждый добавлял какую-нибудь неизвестную еще подробность или выражал личное мнение.
Так трактирщик постепенно узнал, что великолепная вилла графа Хагенау, расположенная в пятистах метрах от Дуная, была ограблена и что сторожа Христиана серьезно ранили; что преступление, без сомнения, дело неуловимой банды преступников, которым приписывались все нераскрытые злодейства, и что бандитов ищет бригада, недавно созданная для надзора за рекой.
Два возчика не вмешивались в крикливые разговоры и рассуждения о событии. Они молчаливо оставались в сторонке, но, по-видимому, немало были заинтересованы тем, что волновало всех.
Однако шум понемногу утих, и к половине седьмого вечера они снова остались одни в большой зале, откуда только что удалился последний посетитель. Один из них позвал трактирщика, который старательно полоскал стаканы за стойкой. Тот немедленно подбежал.
– Что угодно господам? – спросил он.
– Ужинать, – отвечал возчик.
– А потом, конечно, спать? – спросил трактирщик.
– Нет, хозяин, – ответил тот из ломовиков, который казался более общительным. – Мы рассчитываем отправиться к ночи.
– К ночи?.. – удивился трактирщик.
– Конечно, чтобы к рассвету быть на месте назначения.
– В Сентендре?
– Или в Гроне. Это будет зависеть от обстоятельств. Мы ожидаем приятеля, который принесет нам нужные сведения. Он скажет, где выгоднее сбыть товар.
Трактирщик вышел из комнаты, чтобы приготовить кушанья.
– Ты слышал, Кайзерлик? – тихо сказал младший возчик, наклоняясь к компаньону.
– Да.
– Дело открыто.
– Но ты же не рассчитывал, я полагаю, что оно останется в тайне?
– И полиция повела кампанию.
– Пусть себе ведет.
– Под начальством Драгоша, как утверждают.
– Это другое дело, Фогель. По-моему, те, которые боятся только Драгоша, могут спать спокойно.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что я сказал, Фогель.
– Значит, Драгош будет…
– Что?
– Устранен?
– Завтра увидишь. А пока молчок! – кончил возчик, увидев входящего трактирщика.
Тот, кого ждали ломовики, появился только с наступлением ночи. Между тремя сообщниками состоялся быстрый разговор.
– Уверяют, что полиция на следу, – тихо сказал Кайзерлик.
– Она ищет, но не найдет.
– А Драгош?
– Захвачен.
– Кто сделал дело?
– Титча.
– Тогда все хорошо… А нам что делать?
– Немедленно запрягать.
– Чтобы отправиться…
– В Сентендре. Но за полкилометра отсюда повернете назад. Трактир уже закроется, вы проедете незаметно и направитесь на север. Когда вас будут считать в той стороне, вы окажетесь в противоположной.
– Где шаланда?
– В бухте у Пилиша.
– Встреча там?
– Нет, поближе, на поляне, слева от дороги. Ты ее знаешь?
– Да.
– Полтора десятка наших будут там. Вы их встретите.
– А ты?
– Я вернусь за остальными, которых оставил сторожить. Приведу их с собой.
– Тогда в путь, – согласились возчики. Пять минут спустя телега двинулась. Хозяин, полуоткрыв створку ворот, вежливо поклонился клиентам.
– Итак, решено, вы в Грон? – спросил он.
– Нет, – ответили возчики, – в Сентендре, приятель.
– Счастливого пути, ребята!
– Спасибо, друг!
Повозка покатилась направо, к западу, по дороге в Сентендре. Когда она скрылась в темноте, субъект, которого ждали весь день Кайзерлик и Фогель, в свою очередь удалился в противоположном направлении по дороге в Грон.
Трактирщик ничего не заметил. Не занимаясь проезжими, которых, вероятно, никогда больше не увидит, он спешил закрыть дом и улечься на покой.
Телега, которую не спеша везли лошади, через полкилометра повернула, следуя приказу, и направилась назад по только что пройденному пути.
Когда она снова оказалась против гостиницы, все было уже, в самом деле, закрыто, и телега могла миновать это место без всяких происшествий, но собака, уснувшая посреди дороги, сорвалась с места с таким громким лаем, что испуганная пристяжная рванулась к обочине дороги. Возчики быстро направили лошадь куда следует, и телега исчезла в темноте.
Было около половины одиннадцатого, когда, оставив наезженную дорогу, телега проникла в лесок, темная масса которого поднималась налево. Она вскоре остановилась.
– Кто идет? – спросил голос из потемок.
– Кайзерлик и Фогель, – отозвались возчики.
– Проезжайте, – ответил голос.
Миновав первые ряды деревьев, телега въехала на поляну, где спали десятка полтора людей, растянувшись на мху.
– Атаман здесь? – спросил Кайзерлик.
– Нет еще.
– Он нам приказал тут ждать.
Ожидание было недолгим. Через какие-нибудь полчаса атаман, тот самый субъект, которого так долго ждали в трактире, появился в свою очередь с дюжиной сообщников, так что численность членов шайки превысила два с половиной десятка.
– Все здесь? – спросил он.
– Да, – ответил Кайзерлик, который, казалось, пользовался в банде некоторой властью.
– А Титча?
– Я здесь, – послышался звучный голос.
– Ну? – с беспокойством спросил атаман.
– Полный успех. Птичка в клетке, на борту шаланды.
– В таком случае отправляемся да побыстрее, – приказал атаман. – Шесть человек на разведку, остальные позади, повозка в середине. До Дуная не более пятисот метров, и перегрузку сделаем одним махом. Тогда Фогель уведет телегу, и все местные спокойно возвратятся к себе. Прочие сядут на шаланду.
Едва лишь начали выполнять приказ, как один из людей, оставленных настороже близ дороги, прибежал во всю прыть.
– Тревога! – тихо сказал он.
– Что там такое? – спросил главарь банды.
– Слушайте!..
Все навострили уши. С дороги послышался шум идущих людей. К этому шуму примешался звук голосов. Расстояние не превышало сотни туазов.[18]
– Оставаться на поляне, – приказал атаман. – Эти люди пройдут, не заметив нас.
Конечно, их не увидят в полной тьме, но дело могло стать более серьезным: если, на их несчастье, по дороге шел взвод полиции, то он направится к реке. Может быть, судно даже найдут, однако все предосторожности были приняты. Пусть агенты полиции переворошат его сверху донизу, они не обнаружат ничего подозрительного. Но если полиция не подозревает о присутствии шаланды, она, возможно, останется в засаде в окрестностях, а в этом случае было бы неблагоразумно отправить повозку.
В конце концов, придется действовать по обстоятельствам. Прождав следующий день на поляне, если потребуется, некоторые из людей спустятся ночью к Дунаю и удостоверятся в отсутствии полицейских. В данный момент самое важное не быть обнаруженными и ничем не выдать себя приближавшейся группе. Эта последняя не замедлила достигнуть места, где дорога шла вдоль поляны. Несмотря на темноту ночи, можно было рассмотреть, что она состоит из дюжины людей, и многозначительное позванивание стали показывало, что они были вооружены. Группа уже почти ми-повала поляну, когда неожиданный случай совершенно изменил положение вещей. Одна из лошадей, испуганная появлением людей на дороге, испустила звонкое ржание, которое повторила ее товарка. Маршировавшая группа остановилась. Это действительно был наряд полиции, который спускался к реке под начальством Карла Драгоша, совершенно исцелившегося от последствий утреннего происшествия.
Быть может, если бы люди на поляне знали эту подробность, их беспокойство возросло бы. Но, как уже сказано, их атаман считал, что страшный полицейский вышел из строя. Как он допустил такую ошибку, почему он думал, что ему не придется считаться с противником, который как раз стоял лицом к лицу с ним, это читатель скоро узнает из продолжения нашего рассказа. Когда утром этого дня Карл Драгош выпрыгнул на берег, подчиненный повел его вверх по реке. Метров через двести-триста они нашли спрятанную у берега лодку, в которую и сели. Тотчас же весла, которыми сильно греб Фридрих Ульман, понесли легкое суденышко на другой берег реки.
– Значит, преступление совершено на правом берегу? – спросил Карл Драгош.
– Да, – ответил Фридрих Ульман.
– Где?
– Вверху. В окрестностях Грона.
– Как? В окрестностях Грона? – вскричал Драгош. – Ведь ты мне только что говорил, что это недалеко.
– Это недалеко, – сказал Ульман. – Тут не больше трех километров.
На самом деле там было четыре, и этот длинный переход не без труда совершил человек, только что ускользнувший от смерти. Несколько раз Карл Драгош должен был останавливаться, чтобы перевести дыхание. Было около трех часов пополудни, когда он достиг, наконец, виллы графа Хагенау, где его ждали служебные обязанности.
Как только ему стало лучше благодаря принятому лекарству, Карл Драгош приказал вести себя к постели сторожа Христиана Хоэля. Перевязанный несколько часов назад хирургом из окрестностей, сторож лежал с бледным лицом, с закрытыми глазами, тяжело дыша. Хотя рана была очень серьезной и затронула легкое, можно было надеяться, что Хоэль поправится, если его не будут беспокоить.
Все же Карлу Драгошу необходимо было получить некоторые сведения, и сторож дал их задыхающимся, прерывистым голосом. Путем терпеливых расспросов сыщик узнал, что шайка преступников в составе пяти-шести человек, самое меньшее, ворвалась в виллу, взломав дверь. Сторож Христиан Хоэль, разбуженный шумом, едва успел подняться, как получил удар кинжалом между лопаток. Поэтому он не знал, что было дальше, и не мог дать никаких указаний насчет нападавших.
Впрочем, он услыхал, что их атаманом был некий Ладко, имя которого сообщники назвали несколько раз с непонятным бахвальством. Лицо Ладко закрывала маска, это был высокий здоровяк с голубыми глазами и большой белокурой бородой.
Эта последняя подробность, способная укрепить подозрения, которые он питал против Илиа Бруша, однако, смутила Карла Драгоша. Илиа Бруш тоже был блондин, это несомненно, но этот блондин перекрасился в брюнета, а краску нельзя снять вечером, чтобы восстановить ее завтра, как можно сделать с париком. В этом было серьезное затруднение, которое Карл Драгош решил выяснить на досуге.
Сторож Христиан не мог, впрочем, дать ему более подробных сведений. Он ничего не мог сказать о других нападавших; они, как и их вожак, из осторожности замаскировались.
Заполучив эти данные, сыщик предложил несколько вопросов о вилле графа Хагенау. Как он узнал, это было очень богатое жилище, обставленное с княжеской роскошью. Драгоценностями, серебром и ценными предметами изобиловали шкафы, на каминах и столах были произведения искусства, на стенах старинные ковры и картины мастеров живописи. Ценные бумаги оставались на хранении в несгораемом шкафу, в первом этаже. Нет сомнений, что похитители получили прекрасную добычу.
Это Карл Драгош мог, в самом деле, легко установить, пройдясь по комнатам виллы. Грабеж был полный, совершенный с замечательной методичностью. Громилы, как люди со вкусом, не обременяли себя малоценными вещами. Дорогие предметы исчезли; большие голые квадраты на стенах остались на месте содранных ковров; лишенные лучших полотен, искусно вырезанных, печально висели пустые рамы. Грабители присвоили картины из числа самых дорогих и ковры, самые роскошные. Несгораемый шкаф был взломан, и его содержимое исчезло.
«Это все не унести людям на спине, – сказал сам себе Карл Драгош, осмотрев опустошения. – Здесь было чем нагрузить целую повозку. Нужно ее искать».
Допрос и первоначальный осмотр по необходимости отняли много времени. Приближалась ночь. Важно было до полного ее наступления обнаружить следы телеги, которой, по мнению полицейского, обязательно должны были воспользоваться грабители. Сыщик поспешил выйти из виллы. Ему не пришлось далеко идти. В обширном дворе виллы он нашел на земле следы колес, отпечатавшиеся перед разбитой дверью, и почва была там изрыта копытами долго ожидавших лошадей.
Заметив все это с одного взгляда, Карл Драгош приблизился к месту, где стояли лошади, и внимательно осмотрел почву. Потом, оставив двор, он снова тщательно осмотрел на протяжении сотни метров дорогу, ведущую от решетки виллы к шоссе, и самое шоссе. Вернувшись обратно, он позвал:
– Ульман!
– Сударь? – ответил агент, приблизившись к начальнику.
– Сколько у нас людей?
– Одиннадцать.
– Мало, – заметил Драгош.
– Однако, – заметил Ульман, – сторож Христиан считает, что нападавших было не более пяти-шести.
– У сторожа Христиана свое мнение, а у меня свое, – возразил Драгош. – Что ж, придется довольствоваться тем, что есть. Ты оставишь одного человека здесь, десять возьмешь с собой. С нами двумя будет дюжина. Это уже кое-что.
– У вас есть какие-нибудь указания? – спросил Фридрих Ульман.
– Я знаю, где наши грабители… По крайней мере, в какой стороне.
– Осмелюсь ли спросить?.. – начал Ульман.
– Откуда я взял такую уверенность? – закончил Карл Драгош. – Ну, это детская забава. Прежде всего, я увидел, что вещей взято слишком много, – значит, нужна была повозка. Я искал эту повозку и нашел ее след. Это телега на четырех колесах, в которую запряжены две лошади; у пристяжной недостает гвоздя на правой передней подкове.