Страница:
– Что ты говоришь, Бенито! Разве у тебя есть основания думать, что Торрес желает зла твоему отцу?
– Никаких… Ничего такого я не думаю. Это только предчувствие. Но понаблюдай хорошенько за Торресом, за выражением его лица, и ты увидишь, как он злобно усмехается, стоит ему только взглянуть на отца.
– Тогда тем больше причин его прогнать!
– Тем больше… или тем меньше… Я боюсь, Маноэль… Чего? И сам не знаю. Но убедить отца высадить Торреса… быть может, неблагоразумно! Повторяю тебе – я боюсь, хотя у меня нет ни одного факта, который объяснил бы мой страх.
Произнося эти слова, Бенито весь дрожал от гнева.
– Значит, ты думаешь, – проговорил Маноэль, – что надо выждать?
– Да, выждать и пока не принимать решений, а главное – быть все время начеку!
– В конце концов дней через двадцать мы будем в Манаусе, – заметил Маноэль. – Там Торрес должен остаться. Он нас покинет, и мы навсегда от него избавимся. А до тех пор не будем спускать с него глаз.
– Ты понимаешь меня, Маноэль?
– Конечно, понимаю, мой друг, мой брат! Хоть и не разделяю, не могу пока разделять твоих опасений. Какая может быть связь между твоим отцом и этим проходимцем? Твой отец, несомненно, никогда его и не видел!
– Я не говорю, что отец знает Торреса, – ответил Бенито, – но мне кажется, Торрес что-то знает об отце… Что делал этот человек возле нашей фазенды, когда мы встретили его в лесу? Почему он отказался тогда от предложенного ему гостеприимства, а потом все так подстроил, чтобы мы взяли его на плот? Мы прибываем в Табатингу, а он уже тут как тут, словно дожидался нас! Случайны ли эти встречи или они произошли по заранее обдуманному плану? Наблюдая упорный и в то же время ускользающий взгляд Торреса, я снова вспоминаю эти странные совпадения. Не знаю… Я теряюсь и ничего не могу объяснить! И как это пришло мне в голову пригласить его на нашу жангаду!
– Успокойся, Бенито, прошу тебя!
– Маноэль! – воскликнул Бенито, не в силах справиться с волнением. – Поверь, если б дело шло обо мне, я не раздумывая выкинул бы за борт этого человека, который внушает нам такое отвращение. Но, если и правда дело идет об отце, я боюсь, что, поддавшись своим чувствам, только напорчу. Внутреннее чутье говорит мне, что опасно действовать против этого коварного врага, пока он сам себя не выдаст. А тогда это уже будет наше право… и долг! В сущности, на жангаде он всегда на виду, и если мы будем оба оберегать отца, мы рано или поздно заставим Торреса сбросить личину и выдать себя, как бы искусно он ни вел игру. Значит, надо подождать!
Появление на палубе Торреса прервало этот разговор. Тот искоса поглядел на молодых людей, но не сказал им ни слова.
Бенито не ошибался, говоря, что Торрес не спускал глаз с Жоама Гарраля, когда думал, что за ним никто не наблюдает.
Нет, Бенито не ошибался, уверяя, что лицо Торреса становится зловещим, когда он смотрит на его отца.
Какая же таинственная связь соединяла двух этих людей, как мог один – воплощенное благородство – быть связанным с другим, разумеется, сам того не зная?
При таком положении вещей, когда молодые люди объяснились и за Торресом стали следить с одной стороны Бенито и Маноэль, а с другой Лина и Фрагозо, вряд ли ему удалось бы сделать какой-нибудь ход, который они бы тотчас не пресекли. Быть может, Торрес это понял. Но так или иначе, он этого не показал и ни в чем не изменил своего поведения.
Довольные тем, что объяснились, Маноэль и Бенито дали друг другу слово неотступно следить за Торресом, стараясь, однако, не вызвать у него подозрений.
В следующие дни жангада прошла мимо рек Камара, Ару, Журипари, которые текут параллельно правому берегу Амазонки, но не втекают в нее, а убегают на юг, где сбрасывают свои воды в реку Пурус и уже вместе с ней вливаются в великую реку. 10 августа, в пять часов вечера, жангада стала на якорь у Кокосового острова.
Здесь находился поселок серингейро, или заготовителей каучука; добывается он из дерева серингера, которое ученые называют «сифония эластика».[34]
Говорят, что вследствие плохого ухода за деревьями и неумелой эксплуатации число их в бассейне Амазонки уменьшается, но все же леса каучуковых деревьев на берегах Мадейры, Пуруса и других притоков великой реки еще очень обширны.
На Кокосовом острове десятка два индейцев добывали и обрабатывали каучук, что делается чаще всего в мае, июне и июле.
Убедившись, что стволы деревьев, которые во время половодья фута на четыре погружаются в воду, уже вполне пригодны для добычи каучука, индейцы принимаются за дело.
Сделав глубокий надрез в заболони дерева, они привязывают под ним небольшие горшочки, которые за сутки наполняются густым млечным соком; этот сок можно собирать и с помощью бамбуковой трубочки, опущенной в стоящий под деревом сосуд.
Добытый сок индейцы окуривают на костре, чтобы сохранить содержащееся в нем смолистое вещество. Набрав сок деревянным совком, его держат в дыму, отчего сок почти сразу густеет, принимает желтовато-серую окраску и понемногу затвердевает. Образующийся каучук снимают с совка слой за слоем и сушат на солнце, после чего он еще твердеет и становится обычного, коричневого цвета. Тогда каучук готов.
Бенито, воспользовавшись случаем, скупил у индейцев весь каучук, хранившийся в их стоявших на сваях хижинах. Назначенная им цена была достаточно высока, и они остались очень довольны.
Спустя четыре дня, 14 августа, жангада подошла к устью Пуруса. Эта река – еще один из самых больших притоков на правом берегу Амазонки – судоходна даже для крупных судов на протяжении свыше пятисот лье. Она течет с юго-запада, и устье ее достигает четырех тысяч футов ширины. Течение ее затеняют фикусы, тахуарисы, пальмы «нипа», цекропии; при впадении в Амазонку она разделяется на пять рукавов.
В этом месте лоцману Араужо было легко управлять жангадой. В реке было значительно меньше островов, к тому же ширина ее достигала тут не менее двух миль.
Поэтому течение спокойно несло жангаду, и 18 августа она остановилась на ночь у деревни Пескейро.
Солнце уже стояло совсем низко над горизонтом и с быстротой, присущей ему на этих широтах, скатилось вниз почти отвесно, словно громадный огненный шар. Ночь здесь сменяет день почти без сумерек, как в театре, где, изображая ночь, сразу гасят огни рампы.
Жоам Гарраль с женой, Линой и старой Сибелой сидели перед домом.
Торрес сначала вертелся около Жоама Гарраля, как будто хотел поговорить с ним наедине, но, должно быть, ему помешал отец Пассанья, который подошел пожелать всем доброй ночи, и Торрес отправился восвояси.
Индейцы и негры лежали у бортов жангады, на своих местах; Араужо, сидя на носу, наблюдал за течением, которое убегало прямо вперед.
Маноэль и Бенито с беспечным видом болтали и курили, прогуливаясь посреди палубы перед сном, но зорко следили за всем.
Вдруг Маноэль, протянув руку, остановил Бенито и сказал:
– Что за странный запах? А может, мне кажется? Ты не чувствуешь? Пахнет как будто…
– Как будто мускусом! – ответил Бенито. – Здесь, должно быть, на берегу спят кайманы.
– Вот как! Природа мудро распорядилась, наделив их запахом, который их выдает.
– Да, это большое счастье, потому что они довольно опасны.
Чаще всего, когда наступает вечер, эти крокодилы выходят на берег, чтобы с удобством провести ночь. Там, пятясь задом, они заползают в ямы и засыпают, выставив голову с широко разинутой пастью, если только не подстерегают какую-нибудь добычу. Этим хищникам ничего не стоит броситься за своей жертвой либо вплавь под водой, работая одним хвостом, либо бегом по берегу, и притом с такой быстротой, что человеку от них не спастись.
Тут, на этих широких берегах, кайманы рождаются, живут и умирают, отличаясь необыкновенным долголетием. Старых, столетних кайманов можно узнать не только по зеленоватому мху, покрывающему их спину, и бородавкам, усеявшим кожу, но и по кровожадности, которая с возрастом все усиливается. Как правильно сказал Бенито, эти животные бывают очень опасны и нужно остерегаться их нападения.
Вдруг впереди раздались крики:
– Кайманы! Кайманы!
Маноэль и Бенито вздрогнули и посмотрели вперед.
Трем большим кайманам, длиной от десяти до двенадцати футов, удалось взобраться на жангаду.
– Хватайте ружья! Хватайте ружья! – закричал Бенито, делая знак индейцам и неграм, чтобы они отошли назад.
– Бегите домой! – подхватил Маноэль. – Прячьтесь скорей!
В самом деле, нечего было и пытаться сразу напасть на кайманов – значит, прежде всего следовало укрыться от них.
В одно мгновение все разбежались. Семья Гарралей скрылась в доме, к ней тотчас присоединились и двое молодых людей. Индейцы и негры попрятались в своих шалашах и хижинах.
Запирая двери дома, Маноэль спросил:
– А где Минья?
– Ее здесь нет! – ответила Лина, выбегая из комнаты своей хозяйки.
– Великий боже! Где же она? – ужаснулась мать.
И все принялись громко звать:
– Минья! Минья!
Никакого ответа.
– Неужели она на носу жангады? – спросил Бенито.
– Минья! – крикнул Маноэль.
Оба юноши, Фрагозо, Жоам Гарраль, не думая об опасности, бросились из дома с ружьями в руках.
Не успели они выйти на палубу, как два каймана повернулись и побежали им навстречу.
Меткая пуля Бенито попала в глаз одному из чудовищ, и смертельно раненный кайман, опрокинувшись на бок, забился в предсмертных судорогах.
Но тут подоспел второй, он несся вперед, и удержать его было невозможно.
Громадный хищник бросился на Жоама Гарраля, сбил его с ног ударом хвоста и прыгнул на него, разинув пасть.
В эту минуту из каюты выскочил Торрес с топором в руке и нанес такой ловкий удар, что топор вонзился по самую рукоятку в челюсть каймана, где и застрял. Кровь заливала зверю глаза, он бросился в сторону, свалился в реку и исчез.
– Минья! Минья! – вне себя звал Маноэль, прибежавший на нос жангады.
Вдруг девушка появилась. Сначала она спряталась в будке Араужо, но третий кайман опрокинул будку мощным ударом хвоста, и теперь Минья бежала к корме, преследуемая по пятам чудовищем, которое уже было от нее шагах в шести.
Минья упала.
Второй выстрел Бенито не остановил каймана! Пуля скользнула по шкуре животного, не пробив ее.
Маноэль кинулся к девушке, чтобы подхватить, унести, вырвать ее у смерти… но сильный удар хвоста сбил с ног и его.
Минья потеряла сознание. Казалось, она погибла, пасть каймана уже раскрылась над ней…
Но тут на него ринулся Фрагозо и вонзил ему кинжал в самую глотку, рискуя, что кайман откусит ему руку, если вдруг сомкнет свои страшные челюсти.
Фрагозо вовремя отдернул руку, но не успел увернуться, и кайман, падая, сбросил его в воду, на которой расплывались большие красные пятна.
– Фрагозо! Фрагозо! – закричала Лина, упав на колени у борта жангады.
Минуту спустя Фрагозо показался на поверхности реки. Он был цел и невредим.
С опасностью для жизни спас он девушку, которая уже понемногу приходила в себя; теперь все протягивали ему руки – Маноэль, Якита, Минья, Лина, – так что Фрагозо растерялся и в конце концов пожал руку юной мулатке.
Однако если Фрагозо спас Минью, то Жоам Гарраль был несомненно обязан своим спасением Торресу.
Значит, авантюрист не желал смерти Гарраля. Приходилось признать этот очевидный факт.
Маноэль шепнул об этом на ухо Бенито.
– Верно, – в замешательстве согласился Бенито, – ты прав, теперь у нас будет одной тяжелой заботой меньше. И все же, Маноэль, мои подозрения не прошли. Ведь можно быть злейшим врагом человека, но не желать его смерти.
Между тем Жоам Гарраль подошел к Торресу.
– Спасибо, Торрес, – сказал он, протягивая ему руку.
Ничего не отвечая, Торрес отступил на несколько шагов.
– Торрес, – продолжал Гарраль, – я сожалею, что ваше путешествие скоро окончится и через несколько дней нам придется расстаться. Я вам обязан…
– Вы мне ничем не обязаны, Жоам Гарраль, – перебил его Торрес. – Ничьей жизнью я так не дорожу, как вашей. Но если вы позволите… Я передумал… я не хочу сходить на берег в Манаусе, а предпочел бы доплыть до Белена. Вы согласны взять меня с собой?
Жоам Гарраль кивнул головой.
Услышав просьбу Торреса, Бенито в невольном порыве хотел было вмешаться, но Маноэль остановил его, и молодой человек удержался, хотя это и стоило ему большого труда.
– Никаких… Ничего такого я не думаю. Это только предчувствие. Но понаблюдай хорошенько за Торресом, за выражением его лица, и ты увидишь, как он злобно усмехается, стоит ему только взглянуть на отца.
– Тогда тем больше причин его прогнать!
– Тем больше… или тем меньше… Я боюсь, Маноэль… Чего? И сам не знаю. Но убедить отца высадить Торреса… быть может, неблагоразумно! Повторяю тебе – я боюсь, хотя у меня нет ни одного факта, который объяснил бы мой страх.
Произнося эти слова, Бенито весь дрожал от гнева.
– Значит, ты думаешь, – проговорил Маноэль, – что надо выждать?
– Да, выждать и пока не принимать решений, а главное – быть все время начеку!
– В конце концов дней через двадцать мы будем в Манаусе, – заметил Маноэль. – Там Торрес должен остаться. Он нас покинет, и мы навсегда от него избавимся. А до тех пор не будем спускать с него глаз.
– Ты понимаешь меня, Маноэль?
– Конечно, понимаю, мой друг, мой брат! Хоть и не разделяю, не могу пока разделять твоих опасений. Какая может быть связь между твоим отцом и этим проходимцем? Твой отец, несомненно, никогда его и не видел!
– Я не говорю, что отец знает Торреса, – ответил Бенито, – но мне кажется, Торрес что-то знает об отце… Что делал этот человек возле нашей фазенды, когда мы встретили его в лесу? Почему он отказался тогда от предложенного ему гостеприимства, а потом все так подстроил, чтобы мы взяли его на плот? Мы прибываем в Табатингу, а он уже тут как тут, словно дожидался нас! Случайны ли эти встречи или они произошли по заранее обдуманному плану? Наблюдая упорный и в то же время ускользающий взгляд Торреса, я снова вспоминаю эти странные совпадения. Не знаю… Я теряюсь и ничего не могу объяснить! И как это пришло мне в голову пригласить его на нашу жангаду!
– Успокойся, Бенито, прошу тебя!
– Маноэль! – воскликнул Бенито, не в силах справиться с волнением. – Поверь, если б дело шло обо мне, я не раздумывая выкинул бы за борт этого человека, который внушает нам такое отвращение. Но, если и правда дело идет об отце, я боюсь, что, поддавшись своим чувствам, только напорчу. Внутреннее чутье говорит мне, что опасно действовать против этого коварного врага, пока он сам себя не выдаст. А тогда это уже будет наше право… и долг! В сущности, на жангаде он всегда на виду, и если мы будем оба оберегать отца, мы рано или поздно заставим Торреса сбросить личину и выдать себя, как бы искусно он ни вел игру. Значит, надо подождать!
Появление на палубе Торреса прервало этот разговор. Тот искоса поглядел на молодых людей, но не сказал им ни слова.
Бенито не ошибался, говоря, что Торрес не спускал глаз с Жоама Гарраля, когда думал, что за ним никто не наблюдает.
Нет, Бенито не ошибался, уверяя, что лицо Торреса становится зловещим, когда он смотрит на его отца.
Какая же таинственная связь соединяла двух этих людей, как мог один – воплощенное благородство – быть связанным с другим, разумеется, сам того не зная?
При таком положении вещей, когда молодые люди объяснились и за Торресом стали следить с одной стороны Бенито и Маноэль, а с другой Лина и Фрагозо, вряд ли ему удалось бы сделать какой-нибудь ход, который они бы тотчас не пресекли. Быть может, Торрес это понял. Но так или иначе, он этого не показал и ни в чем не изменил своего поведения.
Довольные тем, что объяснились, Маноэль и Бенито дали друг другу слово неотступно следить за Торресом, стараясь, однако, не вызвать у него подозрений.
В следующие дни жангада прошла мимо рек Камара, Ару, Журипари, которые текут параллельно правому берегу Амазонки, но не втекают в нее, а убегают на юг, где сбрасывают свои воды в реку Пурус и уже вместе с ней вливаются в великую реку. 10 августа, в пять часов вечера, жангада стала на якорь у Кокосового острова.
Здесь находился поселок серингейро, или заготовителей каучука; добывается он из дерева серингера, которое ученые называют «сифония эластика».[34]
Говорят, что вследствие плохого ухода за деревьями и неумелой эксплуатации число их в бассейне Амазонки уменьшается, но все же леса каучуковых деревьев на берегах Мадейры, Пуруса и других притоков великой реки еще очень обширны.
На Кокосовом острове десятка два индейцев добывали и обрабатывали каучук, что делается чаще всего в мае, июне и июле.
Убедившись, что стволы деревьев, которые во время половодья фута на четыре погружаются в воду, уже вполне пригодны для добычи каучука, индейцы принимаются за дело.
Сделав глубокий надрез в заболони дерева, они привязывают под ним небольшие горшочки, которые за сутки наполняются густым млечным соком; этот сок можно собирать и с помощью бамбуковой трубочки, опущенной в стоящий под деревом сосуд.
Добытый сок индейцы окуривают на костре, чтобы сохранить содержащееся в нем смолистое вещество. Набрав сок деревянным совком, его держат в дыму, отчего сок почти сразу густеет, принимает желтовато-серую окраску и понемногу затвердевает. Образующийся каучук снимают с совка слой за слоем и сушат на солнце, после чего он еще твердеет и становится обычного, коричневого цвета. Тогда каучук готов.
Бенито, воспользовавшись случаем, скупил у индейцев весь каучук, хранившийся в их стоявших на сваях хижинах. Назначенная им цена была достаточно высока, и они остались очень довольны.
Спустя четыре дня, 14 августа, жангада подошла к устью Пуруса. Эта река – еще один из самых больших притоков на правом берегу Амазонки – судоходна даже для крупных судов на протяжении свыше пятисот лье. Она течет с юго-запада, и устье ее достигает четырех тысяч футов ширины. Течение ее затеняют фикусы, тахуарисы, пальмы «нипа», цекропии; при впадении в Амазонку она разделяется на пять рукавов.
В этом месте лоцману Араужо было легко управлять жангадой. В реке было значительно меньше островов, к тому же ширина ее достигала тут не менее двух миль.
Поэтому течение спокойно несло жангаду, и 18 августа она остановилась на ночь у деревни Пескейро.
Солнце уже стояло совсем низко над горизонтом и с быстротой, присущей ему на этих широтах, скатилось вниз почти отвесно, словно громадный огненный шар. Ночь здесь сменяет день почти без сумерек, как в театре, где, изображая ночь, сразу гасят огни рампы.
Жоам Гарраль с женой, Линой и старой Сибелой сидели перед домом.
Торрес сначала вертелся около Жоама Гарраля, как будто хотел поговорить с ним наедине, но, должно быть, ему помешал отец Пассанья, который подошел пожелать всем доброй ночи, и Торрес отправился восвояси.
Индейцы и негры лежали у бортов жангады, на своих местах; Араужо, сидя на носу, наблюдал за течением, которое убегало прямо вперед.
Маноэль и Бенито с беспечным видом болтали и курили, прогуливаясь посреди палубы перед сном, но зорко следили за всем.
Вдруг Маноэль, протянув руку, остановил Бенито и сказал:
– Что за странный запах? А может, мне кажется? Ты не чувствуешь? Пахнет как будто…
– Как будто мускусом! – ответил Бенито. – Здесь, должно быть, на берегу спят кайманы.
– Вот как! Природа мудро распорядилась, наделив их запахом, который их выдает.
– Да, это большое счастье, потому что они довольно опасны.
Чаще всего, когда наступает вечер, эти крокодилы выходят на берег, чтобы с удобством провести ночь. Там, пятясь задом, они заползают в ямы и засыпают, выставив голову с широко разинутой пастью, если только не подстерегают какую-нибудь добычу. Этим хищникам ничего не стоит броситься за своей жертвой либо вплавь под водой, работая одним хвостом, либо бегом по берегу, и притом с такой быстротой, что человеку от них не спастись.
Тут, на этих широких берегах, кайманы рождаются, живут и умирают, отличаясь необыкновенным долголетием. Старых, столетних кайманов можно узнать не только по зеленоватому мху, покрывающему их спину, и бородавкам, усеявшим кожу, но и по кровожадности, которая с возрастом все усиливается. Как правильно сказал Бенито, эти животные бывают очень опасны и нужно остерегаться их нападения.
Вдруг впереди раздались крики:
– Кайманы! Кайманы!
Маноэль и Бенито вздрогнули и посмотрели вперед.
Трем большим кайманам, длиной от десяти до двенадцати футов, удалось взобраться на жангаду.
– Хватайте ружья! Хватайте ружья! – закричал Бенито, делая знак индейцам и неграм, чтобы они отошли назад.
– Бегите домой! – подхватил Маноэль. – Прячьтесь скорей!
В самом деле, нечего было и пытаться сразу напасть на кайманов – значит, прежде всего следовало укрыться от них.
В одно мгновение все разбежались. Семья Гарралей скрылась в доме, к ней тотчас присоединились и двое молодых людей. Индейцы и негры попрятались в своих шалашах и хижинах.
Запирая двери дома, Маноэль спросил:
– А где Минья?
– Ее здесь нет! – ответила Лина, выбегая из комнаты своей хозяйки.
– Великий боже! Где же она? – ужаснулась мать.
И все принялись громко звать:
– Минья! Минья!
Никакого ответа.
– Неужели она на носу жангады? – спросил Бенито.
– Минья! – крикнул Маноэль.
Оба юноши, Фрагозо, Жоам Гарраль, не думая об опасности, бросились из дома с ружьями в руках.
Не успели они выйти на палубу, как два каймана повернулись и побежали им навстречу.
Меткая пуля Бенито попала в глаз одному из чудовищ, и смертельно раненный кайман, опрокинувшись на бок, забился в предсмертных судорогах.
Но тут подоспел второй, он несся вперед, и удержать его было невозможно.
Громадный хищник бросился на Жоама Гарраля, сбил его с ног ударом хвоста и прыгнул на него, разинув пасть.
В эту минуту из каюты выскочил Торрес с топором в руке и нанес такой ловкий удар, что топор вонзился по самую рукоятку в челюсть каймана, где и застрял. Кровь заливала зверю глаза, он бросился в сторону, свалился в реку и исчез.
– Минья! Минья! – вне себя звал Маноэль, прибежавший на нос жангады.
Вдруг девушка появилась. Сначала она спряталась в будке Араужо, но третий кайман опрокинул будку мощным ударом хвоста, и теперь Минья бежала к корме, преследуемая по пятам чудовищем, которое уже было от нее шагах в шести.
Минья упала.
Второй выстрел Бенито не остановил каймана! Пуля скользнула по шкуре животного, не пробив ее.
Маноэль кинулся к девушке, чтобы подхватить, унести, вырвать ее у смерти… но сильный удар хвоста сбил с ног и его.
Минья потеряла сознание. Казалось, она погибла, пасть каймана уже раскрылась над ней…
Но тут на него ринулся Фрагозо и вонзил ему кинжал в самую глотку, рискуя, что кайман откусит ему руку, если вдруг сомкнет свои страшные челюсти.
Фрагозо вовремя отдернул руку, но не успел увернуться, и кайман, падая, сбросил его в воду, на которой расплывались большие красные пятна.
– Фрагозо! Фрагозо! – закричала Лина, упав на колени у борта жангады.
Минуту спустя Фрагозо показался на поверхности реки. Он был цел и невредим.
С опасностью для жизни спас он девушку, которая уже понемногу приходила в себя; теперь все протягивали ему руки – Маноэль, Якита, Минья, Лина, – так что Фрагозо растерялся и в конце концов пожал руку юной мулатке.
Однако если Фрагозо спас Минью, то Жоам Гарраль был несомненно обязан своим спасением Торресу.
Значит, авантюрист не желал смерти Гарраля. Приходилось признать этот очевидный факт.
Маноэль шепнул об этом на ухо Бенито.
– Верно, – в замешательстве согласился Бенито, – ты прав, теперь у нас будет одной тяжелой заботой меньше. И все же, Маноэль, мои подозрения не прошли. Ведь можно быть злейшим врагом человека, но не желать его смерти.
Между тем Жоам Гарраль подошел к Торресу.
– Спасибо, Торрес, – сказал он, протягивая ему руку.
Ничего не отвечая, Торрес отступил на несколько шагов.
– Торрес, – продолжал Гарраль, – я сожалею, что ваше путешествие скоро окончится и через несколько дней нам придется расстаться. Я вам обязан…
– Вы мне ничем не обязаны, Жоам Гарраль, – перебил его Торрес. – Ничьей жизнью я так не дорожу, как вашей. Но если вы позволите… Я передумал… я не хочу сходить на берег в Манаусе, а предпочел бы доплыть до Белена. Вы согласны взять меня с собой?
Жоам Гарраль кивнул головой.
Услышав просьбу Торреса, Бенито в невольном порыве хотел было вмешаться, но Маноэль остановил его, и молодой человек удержался, хотя это и стоило ему большого труда.
18. Праздничный обед
Наутро, после ночи, которой едва хватило, чтобы успокоить людей, перенесших столько волнений, жангада отчалила от этого кишевшего кайманами берега и двинулась дальше. Если в пути не встретится никаких препятствий, она должна дней через пять войти в гавань Манаус.
Теперь Минья совсем оправилась от пережитого испуга; ее глаза и улыбка благодарили всех, кто рисковал жизнью, стараясь ее спасти.
Лина же, казалось, была еще более признательна храброму Фрагозо, чем если б он спас жизнь ей самой.
– Я отблагодарю вас, Фрагозо, рано или поздно, вот увидите! – сказала она ему, улыбаясь.
– А как, позвольте вас спросить?
– О, вы сами знаете как!
– Тогда, раз уж я знаю, сделайте это рано, а не поздно!
С этого дня было решено, что прелестная Лина – невеста Фрагозо, что они отпразднуют свадьбу вместе с Миньей и Маноэлем и останутся жить у них в Белене.
– Как хорошо все сложилось! – твердил Фрагозо. – Но я, право, не думал, что Пара так далеко!
Маноэль и Бенито долго обсуждали вдвоем последние события. Нечего было и пытаться уговорить Жоама Гарраля высадить с жангады его спасителя.
«Ничьей жизнью я так не дорожу, как вашей», – сказал Торрес.
Этот вырвавшийся у авантюриста слишком пылкий и загадочный ответ Бенито услышал и запомнил.
Итак, молодые люди пока ничего не могли предпринять. Теперь им тем более оставалось только ждать, и ждать уже не четыре-пять дней, а еще семь-восемь недель, то есть пока жангада не приплывет в Белен.
– За всем этим кроется какая-то тайна, но разгадать ее я не могу, – заметил Бенито.
– Да, но мы избавились хоть от одной тревоги, – ответил Маноэль. – Теперь нам ясно, Бенито, что Торрес не хочет смерти твоего отца. К тому же мы будем по-прежнему следить!
С этого дня Торрес как будто стал вести себя более сдержанно. Он не навязывал Гарралям свое общество и даже менее настойчиво ухаживал за Миньей. Словом, напряженная обстановка, которую чувствовали все, за исключением, быть может, одного Жоама Гарраля, немного разрядилась.
К вечеру жангада обошла справа остров Барозо, расположенный в устье одноименной реки, и миновала озеро Манаоари, питаемое множеством небольших притоков.
Ночь прошла без происшествий, но Жоам Гарраль велел всем быть настороже.
Назавтра, 20 августа, лоцман, державшийся ближе к правому берегу Амазонки, так как у левого были водовороты, повел жангаду между правым берегом и островами.
Здесь простиралась территория, усыпанная большими и малыми озерами с темной водой, такими, как Кальдерон, Гуарандейна, и многими другими. Этот озерный край указывал на близость Риу-Негру, самого значительного из притоков Амазонки. До этого места великая река еще называлась Солимоенс, но после впадения в нее Риу-Негру она обретала то название, под которым известна как самая крупная река на свете.
В этот день жангаде пришлось плыть в очень своеобразных условиях.
Рукав, выбранный лоцманом между островом Кальдерон и берегом, был очень узок, хотя издали и казался широким. Дело в том, что часть острова лишь чуть-чуть поднималась над водой и была еще затоплена после половодья.
По обеим сторонам протоки стояли рощи исполинских деревьев, кроны которых уходили ввысь на пятьдесят футов, а широко раскинутые ветви сплетались над водой, образуя своды громадной зеленой аркады.
Трудно себе представить что-нибудь более живописное, чем этот затопленный лес на левом берегу, как будто посаженный посреди озера. Могучие стволы вставали из спокойной и прозрачной воды, в которой сложное переплетение ветвей отражалось с необыкновенной четкостью. Отражение деревьев не могло бы быть совершенней, даже если б они были вставлены в огромное зеркало, наподобие тех миниатюрных клумб, какими украшают праздничные столы. И никто бы не уловил разницы между отражением и реальностью. Казалось, деревья стали вдвое длиннее и заканчивались и внизу и наверху широким зеленым шатром, образуя как бы два полушария, между которыми плыла жангада.
Лоцману пришлось пустить плот под эти аркады, о которые тихо плескалась вода. Отступать было поздно. Но лоцман маневрировал с большой осторожностью, чтобы избежать толчков и слева и справа.
Тут Араужо показал все свое искусство, причем ему отлично помогала его команда. Деревья служили прочной опорой их длинным баграм, и плот не терял нужного направления. Малейший толчок мог повернуть жангаду, и, наскочив на деревья, эта махина развалилась бы на куски, а тогда погиб бы если не экипаж, то по меньшей мере ценный груз.
– Как здесь красиво, – сказала Минья, – и как было бы приятно всегда плыть вот так, по спокойной воде, под защитой от солнечных лучей!
– Это было бы приятно, но опасно, милая Минья, – ответил Маноэль. – В пироге здесь, конечно, нечего опасаться, но длинному плоту гораздо спокойнее плыть по широкой водной глади реки.
– Не пройдет и двух часов, как этот лес останется позади, – сказал лоцман.
– Тогда давайте смотреть во все глаза! – воскликнула Лина. – Ведь эта красота так быстро промелькнет! Ах, поглядите – вон стаи обезьян, они резвятся на верхушках деревьев, а вон птицы, они отражаются в прозрачной воде!
– А цветы распускаются на самой поверхности реки, и течение колышет их, словно ветерок, – подхватила Минья.
– А длинные лианы, причудливо извиваясь, перекидываются с дерева на дерево, – прибавила юная мулатка.
– Но на конце лианы не висит Фрагозо! – откликнулся ее жених. – Признайтесь, Лина, в икитосском лесу вы сорвали редкий цветок!
– Полюбуйтесь-ка на этот цветок, другого такого не найдешь! – насмешливо ответила Лина. – Ах, посмотрите сюда, какие чудесные растения!
И она указала на кувшинки с гигантскими листьями и бутонами величиной с кокосовый орех. А дальше, там, где вырисовывался залитый водою берег, виднелись заросли тростника «мукумус», с широкими листьями и гибкими стеблями, которые словно расступаются, пропуская пирогу, а потом сами смыкаются за ней. Тут было раздолье для охотника, так как среди густых зарослей, качавшихся по воле волн, водилось несметное множество водяных птиц.
Ибисы, стоящие неподвижно, как нарисованные, на опрокинутом старом стволе; важные фламинго, издали похожие на розовые зонтики, раскрытые в зеленой листве; серые цапли, застывшие на одной ноге, и другие птицы всех цветов оживляли эту недолговечную заводь.
Но на поверхности воды скользили также длинные и верткие ужи, а может, и страшные электрические угри, которые своими частыми электрическими разрядами парализуют и человека и самого сильного зверя и в конце концов убивают их.
Вот кого следовало остерегаться, а еще больше, пожалуй, водяных удавов-анаконд: они замирают, обвившись вокруг дерева, и вдруг развертываются, растягиваются, хватают добычу и душат ее в своих кольцах, которые сжимаются с такой силой, что могут задушить и быка. В лесах Амазонки эти пресмыкающиеся бывают до тридцати футов длиной, а по рассказам Каррея, встречаются даже длиной до сорока семи футов и толщиной чуть ли не с бочонок.
Если бы на жангаде появилась анаконда, она, пожалуй, была бы не менее опасна, чем кайман!
К счастью, нашим путешественникам не пришлось бороться ни с электрическими угрями, ни со змеями, и плавание по затопленному лесу, длившееся часа два, закончилось без происшествий.
Прошло три дня. Жангада приближалась к Манаусу. Еще сутки, и она подойдет к устью Риу-Негру и остановится напротив столицы амазонской провинции.
В самом деле, 23 августа, в пять часов вечера, она остановилась перед северным мысом острова Мурас, у правого берега Амазонки. Оставалось только наискось пересечь реку и, пройдя около трех миль, войти в гавань.
Но лоцман Араужо вполне разумно не хотел двигаться дальше ввиду приближения ночи. Чтобы пройти оставшиеся три мили, потребуется около трех часов, а чтобы пересечь течение, лоцман должен прежде всего ясно видеть.
Этот день, завершавший первую часть пути, решили закончить торжественным обедом. Половина Амазонки была пройдена, и это следовало отметить веселой трапезой. Все сговорились выпить «за здоровье реки Амазонки» стаканчик-другой благородного напитка, который изготовляют на холмах Порто и Сетубала.
Заодно решили отпраздновать и помолвку Фрагозо с прелестной Линой. Помолвку Маноэля и Миньи уже отпраздновали на фазенде в Икитосе несколько недель тому назад. После молодых господ настала очередь и этой верной пары.
Итак, вместе со всей почтенной семьей Гарралей за стол села Лина, которая должна была остаться в услужении у своей молодой хозяйки, и Фрагозо, собиравшийся поступить на службу к Маноэлю Вальдесу; молодая пара заняла отведенное им почетное место.
Торрес, естественно, тоже присутствовал на этом обеде, поддержавшем честь поварихи и славу кухни на жангаде.
Авантюрист, сидевший против Жоама Гарраля, был молчалив и больше слушал, чем говорил. Бенито исподтишка внимательно наблюдал за ним. Торрес пристально смотрел на Жоама, и глаза его странно сверкали. Так хищник старается заворожить свою жертву, прежде чем броситься на нее.
Маноэль больше разговаривал с невестой, но то и дело поглядывал на Торреса. Однако он лучше, чем Бенито, применился к создавшемуся положению, которое если и не изменится в Манаусе, то наверняка изменится в Белене.
Обед прошел довольно весело. Лина оживляла его своим радостным смехом, Фрагозо – забавными шутками. Отец Пассанья приветливо поглядывал на маленькое общество, которое он так любил, и на две юные пары, которые вскоре благословит его рука.
– Кушайте, кушайте, отец, – сказал Бенито, под конец присоединяясь к общему разговору, – окажите честь этому обручальному обеду! Вам надо набираться сил, чтобы обвенчать сразу такую уйму людей!
– Ничего, мой милый, – ответил отец Пассанья. – Найди-ка и ты красивую и честную девушку, которая согласится выйти за тебя, и ты увидишь, достанет ли у меня сил обвенчать заодно и вас!
– Прекрасный ответ! – вскричал Маноэль. – Выпьем за скорую свадьбу Бенито!
– Мы подыщем ему в Белене хорошенькую молодую невесту, – поддержала его Минья, – тогда он не отвертится – поступит так же, как и все!
– За свадьбу господина Бенито! – провозгласил Фрагозо, который был бы рад, чтобы все переженились вместе с ним.
– Они правы, сынок, – заметила Якита. – Я тоже выпью за твою свадьбу, и дай бог, чтобы ты был так же счастлив, как будут Минья с Маноэлем и как были мы с твоим отцом!
– И, надо надеяться, будете всегда, – вставил вдруг Торрес и, ни с кем не чокнувшись, выпил стакан портвейна. – Каждый из нас – кузнец своего счастья.
Трудно сказать почему, но это пожелание в устах авантюриста произвело на всех тягостное впечатление.
Маноэль, желая развеять неприятное ощущение, сказал:
– Послушайте, отец, раз уж мы об этом заговорили, нет ли на жангаде еще какой-нибудь пары, которую надо бы обвенчать?
– Как будто нет, – ответил отец Пассанья, – вот разве Торрес… Вы, кажется, не женаты?
– Нет, я холост и всегда был холостяком!
Тут Бенито и Маноэлю показалось, что, сказав это, Торрес заглянул в глаза Минье.
– Что же мешает вам жениться? – продолжал отец Пассанья. – В Белене вы можете найти себе подходящую по возрасту жену, и вам надо попробовать устроиться в городе. Это куда лучше бродячей жизни, которая до сих пор не принесла вам никакой пользы.
– Вы правы, отец, – ответил Торрес, – и я бы не отказался! К тому же добрый пример заразителен, и, глядя на всех этих обрученных, я тоже не прочь бы жениться. Но я никого не знаю в Белене, и устроиться мне будет очень трудно, если не помогут какие-нибудь особые обстоятельства.
– А сами вы откуда? – спросил Фрагозо, который все не мог отделаться от ощущения, что уже где-то встречался с Торресом.
– Из провинции Минас Жеранс.
– А родились?
– В Тижоке – главном городе Алмазного округа.
Всякого, кто взглянул бы в эту минуту на Жоама Гарраля, поразил бы его пристальный взгляд, скрестившийся со взглядом Торреса.
Теперь Минья совсем оправилась от пережитого испуга; ее глаза и улыбка благодарили всех, кто рисковал жизнью, стараясь ее спасти.
Лина же, казалось, была еще более признательна храброму Фрагозо, чем если б он спас жизнь ей самой.
– Я отблагодарю вас, Фрагозо, рано или поздно, вот увидите! – сказала она ему, улыбаясь.
– А как, позвольте вас спросить?
– О, вы сами знаете как!
– Тогда, раз уж я знаю, сделайте это рано, а не поздно!
С этого дня было решено, что прелестная Лина – невеста Фрагозо, что они отпразднуют свадьбу вместе с Миньей и Маноэлем и останутся жить у них в Белене.
– Как хорошо все сложилось! – твердил Фрагозо. – Но я, право, не думал, что Пара так далеко!
Маноэль и Бенито долго обсуждали вдвоем последние события. Нечего было и пытаться уговорить Жоама Гарраля высадить с жангады его спасителя.
«Ничьей жизнью я так не дорожу, как вашей», – сказал Торрес.
Этот вырвавшийся у авантюриста слишком пылкий и загадочный ответ Бенито услышал и запомнил.
Итак, молодые люди пока ничего не могли предпринять. Теперь им тем более оставалось только ждать, и ждать уже не четыре-пять дней, а еще семь-восемь недель, то есть пока жангада не приплывет в Белен.
– За всем этим кроется какая-то тайна, но разгадать ее я не могу, – заметил Бенито.
– Да, но мы избавились хоть от одной тревоги, – ответил Маноэль. – Теперь нам ясно, Бенито, что Торрес не хочет смерти твоего отца. К тому же мы будем по-прежнему следить!
С этого дня Торрес как будто стал вести себя более сдержанно. Он не навязывал Гарралям свое общество и даже менее настойчиво ухаживал за Миньей. Словом, напряженная обстановка, которую чувствовали все, за исключением, быть может, одного Жоама Гарраля, немного разрядилась.
К вечеру жангада обошла справа остров Барозо, расположенный в устье одноименной реки, и миновала озеро Манаоари, питаемое множеством небольших притоков.
Ночь прошла без происшествий, но Жоам Гарраль велел всем быть настороже.
Назавтра, 20 августа, лоцман, державшийся ближе к правому берегу Амазонки, так как у левого были водовороты, повел жангаду между правым берегом и островами.
Здесь простиралась территория, усыпанная большими и малыми озерами с темной водой, такими, как Кальдерон, Гуарандейна, и многими другими. Этот озерный край указывал на близость Риу-Негру, самого значительного из притоков Амазонки. До этого места великая река еще называлась Солимоенс, но после впадения в нее Риу-Негру она обретала то название, под которым известна как самая крупная река на свете.
В этот день жангаде пришлось плыть в очень своеобразных условиях.
Рукав, выбранный лоцманом между островом Кальдерон и берегом, был очень узок, хотя издали и казался широким. Дело в том, что часть острова лишь чуть-чуть поднималась над водой и была еще затоплена после половодья.
По обеим сторонам протоки стояли рощи исполинских деревьев, кроны которых уходили ввысь на пятьдесят футов, а широко раскинутые ветви сплетались над водой, образуя своды громадной зеленой аркады.
Трудно себе представить что-нибудь более живописное, чем этот затопленный лес на левом берегу, как будто посаженный посреди озера. Могучие стволы вставали из спокойной и прозрачной воды, в которой сложное переплетение ветвей отражалось с необыкновенной четкостью. Отражение деревьев не могло бы быть совершенней, даже если б они были вставлены в огромное зеркало, наподобие тех миниатюрных клумб, какими украшают праздничные столы. И никто бы не уловил разницы между отражением и реальностью. Казалось, деревья стали вдвое длиннее и заканчивались и внизу и наверху широким зеленым шатром, образуя как бы два полушария, между которыми плыла жангада.
Лоцману пришлось пустить плот под эти аркады, о которые тихо плескалась вода. Отступать было поздно. Но лоцман маневрировал с большой осторожностью, чтобы избежать толчков и слева и справа.
Тут Араужо показал все свое искусство, причем ему отлично помогала его команда. Деревья служили прочной опорой их длинным баграм, и плот не терял нужного направления. Малейший толчок мог повернуть жангаду, и, наскочив на деревья, эта махина развалилась бы на куски, а тогда погиб бы если не экипаж, то по меньшей мере ценный груз.
– Как здесь красиво, – сказала Минья, – и как было бы приятно всегда плыть вот так, по спокойной воде, под защитой от солнечных лучей!
– Это было бы приятно, но опасно, милая Минья, – ответил Маноэль. – В пироге здесь, конечно, нечего опасаться, но длинному плоту гораздо спокойнее плыть по широкой водной глади реки.
– Не пройдет и двух часов, как этот лес останется позади, – сказал лоцман.
– Тогда давайте смотреть во все глаза! – воскликнула Лина. – Ведь эта красота так быстро промелькнет! Ах, поглядите – вон стаи обезьян, они резвятся на верхушках деревьев, а вон птицы, они отражаются в прозрачной воде!
– А цветы распускаются на самой поверхности реки, и течение колышет их, словно ветерок, – подхватила Минья.
– А длинные лианы, причудливо извиваясь, перекидываются с дерева на дерево, – прибавила юная мулатка.
– Но на конце лианы не висит Фрагозо! – откликнулся ее жених. – Признайтесь, Лина, в икитосском лесу вы сорвали редкий цветок!
– Полюбуйтесь-ка на этот цветок, другого такого не найдешь! – насмешливо ответила Лина. – Ах, посмотрите сюда, какие чудесные растения!
И она указала на кувшинки с гигантскими листьями и бутонами величиной с кокосовый орех. А дальше, там, где вырисовывался залитый водою берег, виднелись заросли тростника «мукумус», с широкими листьями и гибкими стеблями, которые словно расступаются, пропуская пирогу, а потом сами смыкаются за ней. Тут было раздолье для охотника, так как среди густых зарослей, качавшихся по воле волн, водилось несметное множество водяных птиц.
Ибисы, стоящие неподвижно, как нарисованные, на опрокинутом старом стволе; важные фламинго, издали похожие на розовые зонтики, раскрытые в зеленой листве; серые цапли, застывшие на одной ноге, и другие птицы всех цветов оживляли эту недолговечную заводь.
Но на поверхности воды скользили также длинные и верткие ужи, а может, и страшные электрические угри, которые своими частыми электрическими разрядами парализуют и человека и самого сильного зверя и в конце концов убивают их.
Вот кого следовало остерегаться, а еще больше, пожалуй, водяных удавов-анаконд: они замирают, обвившись вокруг дерева, и вдруг развертываются, растягиваются, хватают добычу и душат ее в своих кольцах, которые сжимаются с такой силой, что могут задушить и быка. В лесах Амазонки эти пресмыкающиеся бывают до тридцати футов длиной, а по рассказам Каррея, встречаются даже длиной до сорока семи футов и толщиной чуть ли не с бочонок.
Если бы на жангаде появилась анаконда, она, пожалуй, была бы не менее опасна, чем кайман!
К счастью, нашим путешественникам не пришлось бороться ни с электрическими угрями, ни со змеями, и плавание по затопленному лесу, длившееся часа два, закончилось без происшествий.
Прошло три дня. Жангада приближалась к Манаусу. Еще сутки, и она подойдет к устью Риу-Негру и остановится напротив столицы амазонской провинции.
В самом деле, 23 августа, в пять часов вечера, она остановилась перед северным мысом острова Мурас, у правого берега Амазонки. Оставалось только наискось пересечь реку и, пройдя около трех миль, войти в гавань.
Но лоцман Араужо вполне разумно не хотел двигаться дальше ввиду приближения ночи. Чтобы пройти оставшиеся три мили, потребуется около трех часов, а чтобы пересечь течение, лоцман должен прежде всего ясно видеть.
Этот день, завершавший первую часть пути, решили закончить торжественным обедом. Половина Амазонки была пройдена, и это следовало отметить веселой трапезой. Все сговорились выпить «за здоровье реки Амазонки» стаканчик-другой благородного напитка, который изготовляют на холмах Порто и Сетубала.
Заодно решили отпраздновать и помолвку Фрагозо с прелестной Линой. Помолвку Маноэля и Миньи уже отпраздновали на фазенде в Икитосе несколько недель тому назад. После молодых господ настала очередь и этой верной пары.
Итак, вместе со всей почтенной семьей Гарралей за стол села Лина, которая должна была остаться в услужении у своей молодой хозяйки, и Фрагозо, собиравшийся поступить на службу к Маноэлю Вальдесу; молодая пара заняла отведенное им почетное место.
Торрес, естественно, тоже присутствовал на этом обеде, поддержавшем честь поварихи и славу кухни на жангаде.
Авантюрист, сидевший против Жоама Гарраля, был молчалив и больше слушал, чем говорил. Бенито исподтишка внимательно наблюдал за ним. Торрес пристально смотрел на Жоама, и глаза его странно сверкали. Так хищник старается заворожить свою жертву, прежде чем броситься на нее.
Маноэль больше разговаривал с невестой, но то и дело поглядывал на Торреса. Однако он лучше, чем Бенито, применился к создавшемуся положению, которое если и не изменится в Манаусе, то наверняка изменится в Белене.
Обед прошел довольно весело. Лина оживляла его своим радостным смехом, Фрагозо – забавными шутками. Отец Пассанья приветливо поглядывал на маленькое общество, которое он так любил, и на две юные пары, которые вскоре благословит его рука.
– Кушайте, кушайте, отец, – сказал Бенито, под конец присоединяясь к общему разговору, – окажите честь этому обручальному обеду! Вам надо набираться сил, чтобы обвенчать сразу такую уйму людей!
– Ничего, мой милый, – ответил отец Пассанья. – Найди-ка и ты красивую и честную девушку, которая согласится выйти за тебя, и ты увидишь, достанет ли у меня сил обвенчать заодно и вас!
– Прекрасный ответ! – вскричал Маноэль. – Выпьем за скорую свадьбу Бенито!
– Мы подыщем ему в Белене хорошенькую молодую невесту, – поддержала его Минья, – тогда он не отвертится – поступит так же, как и все!
– За свадьбу господина Бенито! – провозгласил Фрагозо, который был бы рад, чтобы все переженились вместе с ним.
– Они правы, сынок, – заметила Якита. – Я тоже выпью за твою свадьбу, и дай бог, чтобы ты был так же счастлив, как будут Минья с Маноэлем и как были мы с твоим отцом!
– И, надо надеяться, будете всегда, – вставил вдруг Торрес и, ни с кем не чокнувшись, выпил стакан портвейна. – Каждый из нас – кузнец своего счастья.
Трудно сказать почему, но это пожелание в устах авантюриста произвело на всех тягостное впечатление.
Маноэль, желая развеять неприятное ощущение, сказал:
– Послушайте, отец, раз уж мы об этом заговорили, нет ли на жангаде еще какой-нибудь пары, которую надо бы обвенчать?
– Как будто нет, – ответил отец Пассанья, – вот разве Торрес… Вы, кажется, не женаты?
– Нет, я холост и всегда был холостяком!
Тут Бенито и Маноэлю показалось, что, сказав это, Торрес заглянул в глаза Минье.
– Что же мешает вам жениться? – продолжал отец Пассанья. – В Белене вы можете найти себе подходящую по возрасту жену, и вам надо попробовать устроиться в городе. Это куда лучше бродячей жизни, которая до сих пор не принесла вам никакой пользы.
– Вы правы, отец, – ответил Торрес, – и я бы не отказался! К тому же добрый пример заразителен, и, глядя на всех этих обрученных, я тоже не прочь бы жениться. Но я никого не знаю в Белене, и устроиться мне будет очень трудно, если не помогут какие-нибудь особые обстоятельства.
– А сами вы откуда? – спросил Фрагозо, который все не мог отделаться от ощущения, что уже где-то встречался с Торресом.
– Из провинции Минас Жеранс.
– А родились?
– В Тижоке – главном городе Алмазного округа.
Всякого, кто взглянул бы в эту минуту на Жоама Гарраля, поразил бы его пристальный взгляд, скрестившийся со взглядом Торреса.
19. Старая история
Тем временем Фрагозо, продолжая разговор, спросил:
– Как, вы родились в самом Тижоке?
– Да, – подтвердил Торрес. – Разве и вы оттуда родом?
– Нет, я с побережья Атлантического океана и родился на севере Бразилии.
– А вам незнакома эта страна алмазов, господин Маноэль? – спросил Торрес.
В ответ молодой человек лишь отрицательно покачал головой.
– А вы, господин Бенито, – обратился Торрес к младшему Гарралю, которого он, видимо, хотел втянуть в разговор, – вы никогда не бывали в Алмазном округе хотя бы из любопытства?
– Никогда, – сухо ответил Бенито.
– Как, вы родились в самом Тижоке?
– Да, – подтвердил Торрес. – Разве и вы оттуда родом?
– Нет, я с побережья Атлантического океана и родился на севере Бразилии.
– А вам незнакома эта страна алмазов, господин Маноэль? – спросил Торрес.
В ответ молодой человек лишь отрицательно покачал головой.
– А вы, господин Бенито, – обратился Торрес к младшему Гарралю, которого он, видимо, хотел втянуть в разговор, – вы никогда не бывали в Алмазном округе хотя бы из любопытства?
– Никогда, – сухо ответил Бенито.