Эта восточная граница была исправлена только при новой съемке, которую к 1725 г. закончил один из участников съемки 1720 г., помощник Ван-Вердена Федор Иванович Соймонов, человек очень образованный и выдающийся. Результаты Соймонова, обработанные профессором Фарварсоном, были изданы в виде атласа из 8 карт в 1731 г. Адмиралтейств-коллегией.181 Любопытно, что эти более верные данные долго не [входили] в жизнь. Правда, ими воспользовался Кирилов (1734) в своем атласе, который имел плохую репутацию, но их отвергла Академия наук по неизвестной причине182 в своем атласе 1745 г., дав в нем конфигурацию Каспия по карте Ван-Вердена и Соймонова. Соймонов и позже возвращался к Каспию; он опубликовал в изданиях Академии ряд данных о Каспийском море и отдельно - "Описание Каспийского моря и чиненных на оном российских завоеваний, яко часть истории Петра Великого".183 Он был первым русским исследователем, который дал точное описание Бакинских огней и апшеронской нефти (1739).184 На них обратили внимание только в это время, в описании путешествий Кемпфера (1716), возобновившего первые указания средневековых писателей XIII и XIV столетий, в это время совершенно забытых (Рикольда из Монте-Кроче, Марко Поло).185 Интерес Петра Великого к Каспийскому морю вызвал вновь в научной литературе память о Бакинских огнях, позже описанных современником Соймонова, одним из образованных врачей, живших в России, И.Я.Лерхе (ум. 1770). Ф. И. Соймонов,186 сын стольника, родился в Москве в 1682 г. [63]; образование получил в Навигацкой школе в Москве, а в 1713 г., 31 года от роду, был послан в Голландию, где пробыл три года. Соймонов по возвращении из Каспийской экспедиции явился одним из энергичных продолжателей работы Петра Великого, страстным поклонником которого он был всю жизнь. Подобно другим деятелям этой эпохи, он работал в самых разных направлениях. Соймонов играл видную роль в овладении юго-восточной и восточной окраинами Европейской России - был участником Оренбургской экспедиции Кирилова, близко ознакомился с бытом кочевников-башкир и калмыков; в приведении в подданство России последних он играл видную роль (1737) [64]. Работы его по картографии продолжались все время. Им в 1738 г. издана первая часть атласа Балтийского моря187 [65], составлено, но утеряно описание Белого моря. Есть данные думать, что под его влиянием (он был вице-президентом Адмиралтейств-коллегий) был выработан план и двинуто [дело] опис[ания] берегов Северной Сибири в так называемой Великой Сибирской экспедиции188 [66]. В 1740 г. он был замешан в деле Волынского, приговорен к смертной казни, помилован, бит плетьми и сослан в Охотск [67]. Через два года ему было разрешено поступить во флот, и в Сибири Соймонов явился одним из первых картографов Шилки, Аргуни, Амура. Ему было поручено описание в Нерчинском уезде "хлебопахотных земель и измерение фарватера р. Шилки от города Нерчинска до начала Амура, и для сочинения к сему тому планов" (1753-1754).189 В этой работе ему помогал его сын М. Ф. Соймонов, игравший позже видную роль в истории горного дела в России. Наконец в 1757 г. он был сделан сибирским губернатором, и сейчас же ему пришлось энергично заняться устройством отдаленных пограничных областей Сибири, о чем сохранились любопытные, хотя и краткие записи в автобиографии его сына и помощника.190 В 1762 г. он вернулся в Москву сенатором. В Сибири он внимательно всматривался в ее исследования; сохранились указания на участие его в исследованиях дальнего севера Сибири. И позже, в Петербурге, он явился знатоком этих отдаленных окраин. На основании данных сибирских промышленников, он подвергал критике план Ломоносона по исследованию северо-восточного прохода, и, может быть, под его влиянием Ломоносов переработал свой план и направил экспедицию на Шпицберген. В Москве он мало-помалу отошел от дел, вышел в 1765 г. в отставку и умер в глубокой старости (98 лет) в 1780 г. Он похоронен в Высоцком монастыре близ Серпухова.191 Это был ученый, широко образованный и очень мягкий человек. Рассказывают, что, будучи губернатором, он редко применял телесные наказания и старался их смягчать, говоря: "Я сам испытал, каков кнут!" Его сын, очень выдающийся человек, М. Ф. Соймонов был очень к нему привязан и нарочно перешел на службу в Сибирь.192 Последние годы своей жизни Соймонов работал над историей Петра Великого. Собранные им материалы и полуобработанная рукопись истории сохранились, но не были изданы. Кое-чем воспользовался Миллер, кое-что было позже издано, в XIX в.193 Еще при жизни он печатал статьи и по географии Сибири.194 Соймонов занимался и изобретениями. В "Ежемесячных сочинениях" описана была пилильная машина, приводимая в действие конской силой, устроенная им в Тобольске. Соймонов был одним из тех энергичных людей, которые приводили в исполнение поставленную Петром Великим задачу, потребовавшую десятки лет, - составление географического атласа России. Петр эту задачу поставил рано. Она ясна и из устроенного им при Навигацкой школе в Сухаревой башне в Москве класса геодезистов, сыгравших позже такую крупную роль в истории карты, и из его исканий в Париже ученого-астронома, который бы мог выполнить эту работу. Может быть, Петр не бесцельно сообщал в лучшие ученые учреждения Запада первые научные новинки картографической съемки. Он показал, чего можно ждать от научной работы в этой области. Петр остановился на Н. Делиле, с которым начались переговоры в Париже тогда же, в 1721 г. Николай Делиль,195 которому в это время было 33 года, имел в это время уже имя. Он был учеником Кассини, братом известного французского географа и академика Г. Делиля, с которым Петр познакомился в Париже. Это был, несомненно, очень недюжинный человек, всецело преданный науке. Он прибыл в Петербург уже после смерти Петра, в феврале 1726 г., и начал здесь в Академии наук, членом которой он сделался, астрономические наблюдения. Больше 20 лет он оставался в России, уехав из нее в 1747 г., перессорившись со всеми, пережив самый тяжелый период жизни Академии наук - господство бездарного и полуобразованного Шумахера, с которым Делиль вел беспощадную войну.196 Делиль много сделал для астрономии и географии в России, но деятельность его была поставлена в довольно тяжелые условия. Русское правительство смотрело на часть картографических и географических работ как на государственную тайну, как это делается и до сих пор с частью картографических работ Генерального штаба. Делилю пришлось много претерпеть от подозрений, что он сделал известными на Западе некоторые из работ русских геодезистов и картографов.197 Как мы видели, через него действительно вошли в научное обращение некоторые из скрывавшихся результатов экспедиции Беринга. Делиль явился организатором астрономических наблюдений. С его приездом им была создана первая астрономическая обсерватория в России - в Петербурге при Академии наук. Уже в 1726 г. Делиль начал в ней свои наблюдения. Эта обсерватория отнюдь не была приспособлена только для географических наблюдений. По своим инструментам она стояла в это время на уровне лучших европейских обсерваторий и могла бы способствовать общему росту наблюдательной астрономии.198 Но в этом смысле ее работа - как и работа других тогдашних обсерваторий, кроме Гринвичской,199 - не оказалась плодотворной. Ее главное научное значение, кроме отдельных наблюдений в области физической астрономии, заключается в основах географической съемки России. В связи с этим уже в 1727 г. Делиль организовал первое астрономическое путешествие по России съемку русского Поморья, куда был отправлен его помощник Делиль де ля Кройер. Делиль пользовался точными методами наблюдения и в этом отношении стоял впереди своего времени. В рамки этой съемки была введена работа геодезистов. Уже в 1721 г. Петр отправил 30 геодезистов в провинции для приведения в порядок и составления ими географических карт [68]. К 1727 г., когда Делиль приехал в Россию, геодезисты И. Елагин, М. Пестриков, Д. Мордвинов, И. Ханыков уже окончили карту Ямбурга, Копорья, Шлиссельбурга; А. Клешнин - Выборга и Кексгольма Петербургской губернии; В. Леушинский и Исупов - Боровска Московской губернии; Ф. Молчанов - Соликамска и Перми Великой Казанской губернии. Вскоре за этим последовал целый ряд других карт, принимавшихся во внимание при своих работах Делилем.200 Однако работа геодезистов в целом совершенно не удовлетворяла научным требованиям, и Делиль не имел тех помощников, какие необходимы для завершения такого огромного труда, каким является карта России. Прошло много лет, пока ему удалось выбрать из контингента геодезистов нужных ему людей, подготовить из геодезистов и студентов Академии наук нужную ему рабочую силу [для составления] карты. Это было сделано только в 1739-1740 гг. Студенты Академии частью набирались из местных людей, очень часто были детьми иноземцев, живших в России, частью приезжали из-за границы, будучи или совсем чуждыми России искателями новых, лучших условий жизни, или происходили из семей, связанных с русской жизнью. Геодезисты были созданием Петра. Они выходили из "класса геодезии", учрежденного Петром в 1701 г. в Москве и потом перенесенного в Морской корпус в Петербург [69]. По окончании курса они находились в ведении Сената и Академии наук. В них шел разночинец; дворяне были среди них редки. Это были живые люди из народа, пробивавшиеся к лучшим условиям быта, введенные в общество Петром. Они делали морские съемки, составляли карты целых областей, совершали невидную, но огромную работу, без которой научное исследование России было бы немыслимо. Современники сурово оценивали их деятельность. Так, в Записке, поданной в Академию наук в 1739 г., В. Н. Татищев набросал яркую картину положения дела. Он писал в Академию наук: "Сего ради особливо господин профессор Делиль призван и многие геодезисты научены несколько лет уже о том трудиться; но со всем тем доднесь мало что совершенное видим, и суще по причине той, что геодезисты не довольно во всех потребных тому обстоятельствах, а особливо в астрономии научены были, надежных инструментов и достаточных инструкций не имели, над ними искусного правителя, который бы особливо почасту известия от них требовал, сумнительства им решить и погрешности рассмотри, исправлять мог, не было. Для которого они в губерниях надмерно долго медлили и, не видя себе ни страха, ни награждения, весьма слабо поступали и мало что полезно учинили, как печатные с оных статским советником Кириловым ланд-карты свидетельствуют, которые так худы, что во употребление не годятся, о чем и профессор Фаргесон в своем рассуждении согласно с профессором Делилем истину объявили; а геодезисты многие, завидуя в войске происходящим чинам, в полки разошлися и оную науку оставили".201 Этот отзыв современника не отвечает действительности. В общем он рисует верную картину тех затруднений, житейских нескладностей и тяжестей, какие пришлось пережить геодезистам. У них действительно не было ни знаний, ни руководства, ни инструментов; их бюрократическое положение было очень мизерное. Они старались уйти в лучшие условия, где их работа тоже была нужна. И однако все-таки они оставили огромный след в русской жизни. Мы встречаемся с ними на каждом шагу мы уже видели, что Соймонов и Гвоздев были геодезистами. Из них вышел тонкий астроном-топограф Красильников. В общем результаты их работы оказались отнюдь не столь печальными, как это казалось Татищеву. Труды их, исправленные и научно проверенные, легли в основу атласа 1745 г., и на всем протяжении первой половины XVIII столетия мы встречаем геодезистов в целом ряде культурных дел - в съемках, экспедициях, в различных работах географического и статистического характера. Это были в среде тогдашнего русского общества культурные элементы, несшие в русское общество и новое знание, и уважение к науке, и сознание силы научного мышления. Любопытно, что это были люди, не подходившие под тот тип образованности, который господствовал в светском обществе и к которому позже пришли русская бюрократия и дворянство. Тот же Татищев в 1739 г., возражая против отсылки в Петербург к Делилю геодезистов, работавших у него в Казанской и Сибирской губерниях, пишет: "... между всеми теми геодезистами ни единого не сыщется, который бы по-французски или латыне учен был, без которого они не токмо нужных книг читать, но без переводчика и говорить с ним не умеют. Они же люди все в возрасте мужском, каковым уже более научиться не без труда..."202 Это были, следовательно, разночинцы-техники, сделавшие, однако, крупное научное дело, но лишенные - при бедности русской научной литературы - возможности достигнуть не только внешнего светского, но и широкого научного образования. Географическая карта России, тесно связанная с государственными разнообразными интересами, находилась в это время в особом ведении. С одной стороны, к ней должны были быть прикосновенны ученые, в частности Академия наук; с другой стороны, правительство - Правительствующий Сенат, который обязан был составлять и заботиться о выходе карты. Эта двойственность в ведении дела, подозрительность и опасение того, что карта сделается известной иноземцам в тех своих частях, которые, по мнению тогдашнего правительства, не подлежали опубликованию, чрезвычайно тормозили все дело. Карта могла быть исполнена вообще при таких условиях только потому, что во главе этого дела в Сенате стоял выдающийся, горячо преданный делу человек - И. К. Кирилов (и, как уже было упомянуто, Соймонов). Любопытно, что одновременно с заботой о громоздком, медленно двигавшемся правительственном предприятии Кирилов задался целью создать самостоятельно атлас Российской империи. Для этого атласа он собирал материал отовсюду, работал не за страх, а за совесть. Его высокое бюрократическое положение - первого секретаря Сената - защищало его от подозрений в государственном вреде его работы. План Кирилова поражает своим заданием. Ему не удалось его исполнить - он не исполнен до сих пор. Кирилов собирался издать атлас России на 360 листах.203 Иван Кирилович Кирилов204 был замечательным русским человеком, оставившим глубокий след в ее культурной истории. По-видимому, он вышел из народа. Есть указания, что он был воспитанником Навигацкой школы в Москве. Он начал службу в Сенате с малых чинов, в 1719 г. был сенатским секретарем, в 1728 г. обер-секретарем Сената. Уже при Петре он издал карту Выборгской земли и границ России со Швецией; по-видимому, ему было поручено в 1721 г. в Сенате следить и руководить работой геодезистов. Среди огромной служебной работы он не забывал своей заветной цели. В 1734 г. он выпустил небольшой атлас Русской империи,205 гравировавшийся с 1726 г., встреченный учеными довольно сурово, несомненно во многом неудачный, но в это время все-таки бывший лучшим и вполне добросовестным.206 Он энергично его пополнял до конца жизни, стремясь осуществить свой большой план; некоторые листы большого атласа остались выгравированными после его смерти в 1737 г., однако совершенно не удовлетворили современников.207 Широко образованный человек, один из немногих в русском обществе тщательно и жадно следивший за всеми изданиями и работами Академии наук, в нее он доставлял интересные "натуралии", делал запросы, и, когда отправился начальником большой экспедиции в Киргизские степи, откуда ему не было суждено вернуться, он жадно ждал и просил о высылке академических изданий. Кирилов был страстным поклонником Петра Великого. В 1727 г. он написал первое географо-статистическое описание России - "Цветущее состояние Всероссийского государства, в каковое начало привел и оставил неизреченными трудами Петр Великий, Отец отечества". Этот труд увидел свет только в XIX в., через 104 года после написания, когда он был издан Погодиным [70]. В тяжелую эпоху [царствования] императрицы Анны Кирилов выдвинул широкий план приведения в порядок далекой юго-восточной границы Русского государства. В этом плане видим мы ярко выраженное стремление пробиться в далекие богатые страны культурного Востока, манившие уже Петра. Для этого Кирилов считал необходимым частью покорение, частью приведение в состояние, возможное для торговли, степей, отделявших Россию от культурного азиатского Востока. Кирилов был поддержан влиятельным государственным деятелем А. П. Бестужевым-Рюминым и в 1734 г. послан на юго-восток - в Уфимскую провинцию - с большими полномочиями. Он основал Оренбург (1735), ряд крепостей и городов, по уже в 1737 г. умер в Оренбурге от чахотки, среди вызванного его мероприятиями восстания башкир [71]. Татищев и Неплюев, два видных деятеля петровского времени, из которых Татищев образованием и талантами, следом, оставленным им в русской жизни, превышал Кирилова, взяли в свои руки дело, им поднятое, и распространили русскую государственную власть на новый чуждый богатый край.208 Задача, поставленная Кириловым, не была достигнута: богатые страны культурного Востока оказались дальше, чем он ожидал, и были менее способны к широкому развитию торгового и культурного обмена в те времена, когда к ним - почти через 150 лет - подошло Русское государство. <...> Как бы то ни было, нельзя отказать Кирилову в широте планов, энергии и работоспособности, ставивших его высоко над средним уровнем людей того времени. Ему и Делилю в 1726 г. было поручено составление географического атласа Российской империи. На это составление была отпущена Петром I ежегодная определенная сумма. На это составление ушло 19 лет - атлас вышел в 1745 г. Если считать началом его посылку Петром геодезистов, то работа тянулась 24 года. Нельзя отрицать, что при составлении этого атласа было много трений, работа велась, наверное, не так, как она была бы исполнена правительством Петра I. Кирилов не знал достаточно тех математических основ съемки, которые кажутся нам теперь с точки зрения математики элементарными [72], а тогда были трудными задачами высшей математики. Делиль не знал до конца своего пребывания по-русски, и каждая карта для него переводилась. У Академии наук не было средств, геодезистов было мало. Кирилов, ведя издание своего атласа, распоряжался геодезистами, не считаясь с желаниями Делиля. План работы был выработан сперва Делилем, затем улучшен и изменен Эйлером (1740) [73]. Он фактически стал во главе Географического департамента Академии наук, учрежденного в 1739 г. Можно сказать, что энергии Эйлера обязана карта своим быстрым осуществлением после смерти Кирилова.209 Астрономические данные, легшие в основание карты, были получены трудами целого ряда лиц, частью обученных Делилем, частью работавших под его руководством. Сам Делиль со своими помощниками произвел измерение базы у берегов Финского залива и позже сделал ряд наблюдений во время путешествия 1740-1741 гг. в Западную Сибирь, в Березов на Обь, для наблюдения прохождения Меркурия. В этих наблюдениях, кроме других, ему помогал студент Академии уроженец Риги Кенигсфельт.210 Под руководством Делиля, а потом самостоятельно работали астрономы-наблюдатели, призванные иноземцы, академики Гейнзиус,211 Делиль де ля Кройер,212 Винсгейм.213 Очень скоро Делилю удалось выработать недурных наблюдателей из молодых людей, учившихся в Академии. Из них деятельное участие в астрономических наблюдениях для первой точной карты России приняли позднейшие адъюнкты Академии И. Ф. Трускотт и А. Д. Красильников, упомянутый уже Кенигсфельт, "инженер" Шварц. Делиль рассчитывал поставить дело более широко, покрыть всю Россию геодезическими треугольниками, но организовать такую постановку [работы над] картой ему не удалось. В основу карты были положены астрономические наблюдения отдельных, не связанных между собою пунктов. К ним был приноровлен новый и старый съемочный материал. Со всех сторон, из самых разных учреждений и из провинциальных канцелярий, были собраны в Петербурге карты и планы; они проверялись и сравнивались. Производилась новая проверка и съемка геодезистами на местах. Наряду с этими работами обычного характера, которые начали систематически вестись с 1721 г., в основу карты были положены специальные съемки малоизвестных или неизвестных местностей. Среди этих работ по значению две должны быть выделены: во-первых, те картографические съемки, которые были исполнены в связи с Уфимской экспедицией Кирилова и продолжены при Татищеве, и, во-вторых, те съемки, которые были произведены в Северной Сибири во время так называемой Второй Камчатской экспедиции. Без них карта не явилась бы тем совершенно новым в истории географии фактом, каким она в 1745 г. в действительности была. Отправившись в 1734 г. в пограничные степи, Кирилов взял с собой не только солдат. Целый штат геодезистов следовал за ним; он долго искал натуралиста, который мог бы туда отправиться. К сожалению, с ним отправились натуралист Гейнзельман и астроном Эльтон, вынесшие очень мало из посещения этих, тогда совершенно неведомых, диких стран.214 Здесь не было ни чертежей, ни карт. Еще в XIX в. эти степи были научно и географически неведомы - еще больше это было на 100 лет раньше, когда впервые в них проникли русские. Географическая работа этой экспедиции была широко поставлена Татищевым. Он направил в Сибирскую и Казанскую губернии всех бывших у него геодезистов; хотя, пишет он (1739), "я сам, кроме охоты моей и радения к пользе отечества, малое в том искусство имею, и геодезисты по их науке и недостатку инструментов, довольно правильных и безпогрешных ландкарт сочинить не в состоянии, однако ж я, несмотря на те недостатки и не страшася от несведомых о всех обстоятельствах нарекания" послал этих геодезистов.215 Действительность оправдала эту меру Татищева, ибо впервые только этой экспедицией216 были сняты заволжский юго-восток, за Уралом провинции: Уфимская, Астраханская, калмыцкие владения. В 1738 г. А. Д. Норов закончил карту Оренбургского края и порубежных земель татарских, башкирских, каракалпакских, киргизских, бухарских, а Эльтон - карту тогдашней Самарской провинции. В течение 4 лет, таким образом, была в общих чертах связана с мировой картой огромная область, являвшаяся до тех пор белым пятном в географии. Область эта не только была снята. Столкновение с новым миром кочевников отразилось в Описании их людьми европейски образованными, принимавшими участие в этом деле в работах Татищева, Кестля217 и др. Еще большее значение имела для карты Сибири Великая Сибирская экспедиция, или Вторая Камчатская, начатая годом раньше и продолжавшаяся 10 лет. Это было одно из самых грандиозных государственных предприятий, какие предпринимались в нашей стране. По поставленным задачам, по широте замыслов она совершенно особняком стоит в царствование Анны Иоанновны, столь далекой и по своей природе, и по умственному уровню не только от вопросов знания или идейных исканий, но и от вопросов государственного значения. Поводом к ее снаряжению была записка, поданная в Адмиралтейств-коллегию Берингом. Миллер указывает, что в проведении этой экспедиции большую роль играл Кирилов218 [74]. Может быть в этом плане видно проявление государственного ума Остермана. Известны робкие попытки сделать подобного рода исследования постоянными в разных частях Российской империи. Так, в 1740 г., еще до окончания Сибирской экспедиции, Академия наук просила: "Чтобы ассигнованная для Камчатской экспедиции и назначенная Петром Великим для измерения земли и для генеральной карты России сумма была и впредь жалуема на ученые исследования государства. По окончании разысканий в Сибири и Камчатке можно было бы производить такие же разведки и обсервации также в прочих частях России".219 Этот проект не осуществился. Сибирская экспедиция, длившаяся 10 лет, занявшая сотни людей, не имела продолжения. Но все же ее задачи и результаты сами по себе были огромны.220 Она должна была дать впервые научную, точную карту, описание контуров совершенно картографически неизвестной Сибири, дать ясное представление о путях сообщения, мореходстве, рудных и пушных богатствах этой страны. В то же самое время она должна была дать возможность судить о положении Сибири по отношению к окружающим странам - главным образом к Америке и Японии. Надо иметь в виду, что в это время все это были вопросы почти неведомые. Ни одной сколько-нибудь точной карты очертаний Сибири на восток от Печоры не существовало, возможность морских плаваний по этим северным берегам была правительству неизвестна. Нельзя забывать, что центральное правительство очень мало знало о работе казаков и промышленников, отыскивавших и обходивших эти земли: их извлекла из сибирских архивов эта самая Сибирская экспедиция и впервые сделал известными для всех академик Миллер. Мы видели, что были неизвестны берега Америки, но также была неясна [граница] Японии к новым русским владениям - Камчатке и Охотскому побережью. Рудное дело в Сибири только что начиналось... Экспедиция была государственным предприятием, она должна была скрывать свою задачу. Предписано было капитанам судов лишь для отвода глаз указывать на ее задачу как на решение вопроса о границе между Азией и Америкой. Ученым, отправленным в экспедицию, сенатским указом от 13 января 1733 г. запрещалось сообщать какие бы то ни было собранные ими сведения кому бы то ни было, кроме Академии наук и Сената. Академику Делилю пришлось оправдываться на этом основании [по поводу] доноса Шумахера [о том], что он сообщил свои наблюдения о комете в письме к Эйлеру.221 Экспедиция отчасти была военной<...> Ряд островов был присоединен к России Курильские, Алеутские, Командорские... Рекогносцировки такого территориального расширения были сделаны по направлению к Америке - будущим русским колониям, к Японии.