Страница:
- Альтбауэр, конечно, не отличался разговорчивостью, он болтать не любил, это вы просто сочинили.
_ Верно! - услышал он ее короткий ответ. - Но я не спала с ним, - заверила она его еще раз, - и вообще все это было шуткой. Сама не знаю, почему я согласилась.
На этот раз Метцендорфер не стал ей поддакивать. Он сказал резко:
- Но все-таки вы хорошо запомнили его лицо и вспомнили его фамилию, хотя в регистрационной книге ее не было. Недавно вы сказали, что он собирался выехать в Пассау. Я убежден, что такие подробности известны вам не о каждом постояльце.
- Да, не о каждом, - ответила она с вызовом, - а то бы у меня не хватило времени. Да и неинтересно мне это. Только вот… ну, из-за этой шутки. - Она умолкла.
- Из-за какой шутки? - спросил Метцендорфер и посмотрел на нее.
Она ответила сразу:
- Он так же заспался, как вы, он приехал из Франции и очень устал. Номер его не был заперт. Я открыла дверь и, увидев, что он еще в постели, хотела тихо выйти. Но он сделал мне знак, и я подумала, что он попросит завтрак в номер, так многие делают для удобства. - Она, задумавшись, посмотрела в сторону и прибавила: - Вот уж не стала бы! Ведь так не чувствуешь себя свежей. А мне без этого чувства и завтрак не в завтрак!
- Но он не попросил принести завтрак? - осторожно спросил адвокат.
- Нет, - сказала она, - когда я подошла, он встал. На нем был бордовый, в продольную полоску свитер поверх пижамы. Я тут же подумала: сейчас он полезет к тебе! Но он стал у стены возле кровати и сказал: «У меня что-то украли!» - Немного подумав, она продолжала: - Я решила, что это дешевый прием: мол, ты украла мое сердце, а потом в постель. Многие так действуют, но со мной такие номера не проходят.
Метцендорфер пристально посмотрел на нее и заметил презрительную гримасу, искривившую ее рот: она словно бы вспомнила что-то. Он промолчал.
- Я сразу же громко рассмеялась. - Она торжествующе взглянула на Метцендорфера и добавила: - В таких случаях я громко смеюсь, это действует как холодный душ! Ну так вот, на него это не подействовало. Я сказала еще: «Не может быть, поищите как следует у себя в чемоданах, в нашей гостинице никогда не бывало краж, это первый случай!» Он сказал, не отходя от стены: «Я же не утверждаю, что у меня украли что-то в этой гостинице! Я говорю только у меня что-то украли!И самое страшное - я даже не знаю точно, что #769; и сколько, я только знаю, что украли, и догадываюсь, кто за этим стоит!» - Девушка увлажнила кончиком языка верхнюю губу и с уже знакомым Метцендорферу взглядом - холодным, прямым - сказала: - Я подумала: либо он сумасшедший, либо это какой-то новый прием. Я просто не знала, как быть, да и не интересовало меня все это нисколько. Поэтому я только пожала плечами и сказала, чтобы он заявил о краже в полицию, а мне, мол, нужно идти, у меня много работы. - Она нахмурилась, и вертикальные морщинки на лбу в сочетании с черными полосками подведенных бровей придали ей вид бесенка. - Тут он одним прыжком оказался возле меня, буквально одним прыжком. Я подумала: это сумасшедший, сейчас он опрокинет тебя на кровать и схватит за горло или еще что-нибудь сделает, и я знала, что я беззащитна. Мне было очень страшно. - Она посмотрела на Метцендорфера и деловито прибавила: - Вообще-то я ничего не боюсь!
Он кивнул, он в этом не сомневался.
Она глубоко вздохнула: воспоминание о той сцене, видимо, все-таки взволновало ее. Перед тем как продолжить, она несколько раз провела зубами по нижней губе. Она открыто посмотрела на Метцендорфера.
- Он ничего не сделал. И даже не пытался. Он только хотел, чтобы я еще немного задержалась в его номере. Он хотел мне что-то предложить. Ему нужно было, чтобы я его выслушала, больше ничего!
Около полуночи, ворочаясь в гостиничной постели и следя за отсветами фар, непрестанно шмыгавшими у занавески по потолку, Метцендорфер восстановил дальнейшие события, о которых ему рассказала Джина Трициус, так.
Йозеф Альтбауэр приехал откуда-то из Франции, по-видимому не из Парижа. Там он выполнял какой-то большой деловой план и привез результаты. Какого рода был этот план и каковы были результаты, оставалось неизвестно. Во всяком случае, у Трициус сложилось впечатление, что он вел переговоры с какими-то официальными инстанциями и переговоры эти шли долго. Метцендорфер спросил ее, рассказал ли тот ей об этом. Она пожала плечами, и, взглянув на нее, он впервые увидел какое-то подобие растерянности в ее глазах.
- Не помню, - ответила она, - может быть, мне просто так показалось. Я, собственно, не слушала, я это как-то уловила.
Адвокат не хотел создавать у нее впечатление, что он допрашивает ее. Он нарочно стал распространяться о том, что люди почему-то не умеют слушать и - он судил по свидетельским показаниям - сильно ошибаются в своих наблюдениях, что они, можно сказать, вообще ничего не видят вокруг себя.
Это вызвало у девицы несогласие. До сих пор она старательно следила за своими манерами, а теперь она вдруг поставила локти на стол, подперла голову кулаками, смерила Метцендорфера взглядом и проворчала:
- Уж если я захочу что-нибудь увидеть, то и увижу. И смогу поклясться хоть тысячу раз!
Метцендорфер не позволил себе улыбнуться. Он ее похвалил: значит, она счастливое исключение, тем лучше для этого разговора.
Она снова насторожилась, как бы отстранилась от стола и с недоверием в глазах приняла напряженную, выжидательную, оборонительную позу.
Метцендорфер отставил эту игру. Он понял, что дальнейшие околичности бесполезны. Он испугался, что они уведут его от цели. Джина Трициус, видимо, уже поняла, что его кажущаяся уступчивость - это всего-навсего гибкость, благодаря которой его следующий вопрос бьет в цель с еще большей силой. А если она это поняла, то ему следовало признать, что тактика его была именно такова. Он спросил:
- Что же это было за предложение?
Она с притворным удивлением подняла брови, отчего их тонко подведенные дуги приобрели сходство с ро #769;жками.
- Я не делала никаких предложений! - ответила она невинно.
- Да нет же, я имею в виду Альтбауэра!
- Что? Разве вы его знали?
- Конечно, не знал. Как вам могло прийти это в голову, фрейлейн Трициус? Ведь я бы тогда не сидел здесь!
- Я так поняла, - сказала она небрежно и, опустив брови, словно бы убрала черные ро #769;жки, - что он сделал вам какое-то предложение.
Метцендорфер недоуменно посмотрел на нее.
Она ответила ему серьезным взглядом и вдруг улыбнулась, - улыбнулась так, что он сразу представил себе, как улыбалась она в школе, подстроив какую-нибудь каверзу учителю.
Смахнув со лба жидкую рыжую прядь, он поднял свой бокал, усмехнулся и сказал на жаргоне, хорошо ей знакомом:
- Пасую! - Он сразу понял: это правильный тон; он понял: девица капризна и в своих реакциях подвластна настроению; он понял: сейчас я и правда узнаю все, что она знает. И чтобы усилить сказанное, прибавил: - Вы меня обставили!
Когда он позднее - была ночь, и фары невидимых встречных машин прыгали ему навстречу блестящими мячами - отвозил домой Джину Трициус, ему и в самом деле было известно следующее.
Иозеф Альтбауэр остановился в гостинице «Майнау» не только для того, чтобы там переночевать. Он встретился еще с каким-то приятелем или деловым знакомым - девушка точно не знала - родом, по-видимому, из Южной Германии. С ним Альтбауэр и беседовал до полуночи в холле гостиницы. Лишь отправившись спать, Альтбауэр сообразил, почему их переговоры ни к чему не привели: у партнера в портфеле явно были документы, означавшие отстранение его, Альтбауэра, от участия в деле. Поэтому-то у него и сорвались с языка слова о краже, когда она, Джина Трициус, вошла в его номер. Он сказал, что ему нужно получить возможность ознакомиться с содержимым этого портфеля. Лишь тогда ему, наверно, удастся отвести направленный на него удар. Так вот, пусть она поможет ему, и, если его замысел удастся, он не пожалеет для нее тысячного билета. Джину Трициус отпугнула эта сумма; как всегда в редких случаях столь щедрых предложений, у нее возникло верное чувство, что от нее хотят дешево откупиться, а вовлекают ее в опасную сделку. Конечно, тысячи ей еще ни разу не предлагали, но все равно и даже тем более!
Отсветы фар непрестанно вышмыгивали из-за занавески, а Метцендорфер, глядя на них, отчетливо представлял себе, какое зрелище являла Альтбауэру Джина Трициус в эти секунды: он видел, как на ее еще испуганном лице снова появилось выражение холодной расчетливости, как змейки подведенных бровей надменно взметнулись у висков, оттого что она наморщила лоб.
Она потребовала, чтобы Альтбауэр немедленно ее отпустил, он, видно, думает, что с беззащитной горничной можно вести себя как угодно? При этом ей было уже ясно, что такого предложения она не примет, но по собственному почину помочь этому человеку, который при своей заурядной внешности вел себя так необычно, было ей любопытно.
Внешность у него была действительно заурядная, хотя Метцендорфер и не задавал никаких вопросов на этот счет (он ведь хорошо помнил облик убитого): молодой еще человек лет тридцати пяти, самое большее, лицо энергичное, на любой улице, в любом баре увидишь такого субъекта спортивного вида в охотничьей шапочке.
Он сразу отпустил ее, пристально на нее посмотрел, разочарованно направился к окну и отдернул занавеску, которая еще с ночи скрадывала свет с улицы. Глядя не на девушку, а в окно, Альтбауэр сказал как бы себе самому:
- Ну что ж, попробую по-другому. А ведь комар носа не подточил бы! Досадно!
Эти слова ее и привлекли. Это ей, как она выразилась, «импонировало».
Он был ошеломлен, когда она сказала, что если он не станет набрасываться на нее, как тигр, то пусть спокойно объяснит ей свой замысел. Он медленно повернулся и долго смотрел на нее, прежде чем наконец ответил:
- Верно, ладно. Но я буду целиком у вас в руках!
Она только пожала плечами.
Тогда он настойчиво спросил:
- Вы это понимаете?
Она снова пожала плечами и промолчала.
Представляя себе это под шмыганье отсветов на потолке, Метцендорфер знал, что маленькая Трициус видела в те минуты не только Альтбауэра, но и себя самое: нагловатую, с вызовом в серых глазах, блестяще справляющуюся с необычной ситуацией. И что она очень нравилась себе в этой роли.
Альтбауэр, сказала она, снова задумался, но в конце концов она заявила ему, что ей нужно идти работать: итак, либо - либо!
Тогда он сообщил ей свой план.
Она утвердительно кивнула. Она согласилась. Было сделано еще несколько коротких замечаний относительно исполнения его замысла. Примерно через час она выполнила свою задачу. А еще через двадцать минут Альтбауэр тихо и быстро, явно нервничая, прошел по коридору - да, с пустыми руками, она точно помнит! - и шепнул ей:
- Все в порядке! Спасибо, малышка! Я сегодня же должен быть в Пассау. Но я скоро вернусь, и тебя ждет такой сюрприз, что ты ахнешь!
Больше она его не видела. Метцендорфер ведь знает, что он не вернулся.
Как и накануне, в день приезда во Франкфурт, Метцендорфер почувствовал ноющую боль в висках. Он устал от раздражающего шмыганья бликов на потолке и от размышлений о рассказе Трициус.
Слушая, как грохочет за окном ливень, адвокат признался себе, что его усилия привели пока лишь к одному: все запуталось еще больше. Во всяком случае, ничего, что могло бы мало-мальски помочь Марану, он не нашел. До сих пор он имел хотя бы возможность намекнуть при защите друга на то, что убитый явился на дачу, по-видимому, с преступными целями. Теперь это казалось маловероятным. Напротив, было совершенно неясно, с какой стати Альтбауэр вообще оказался в Бад Бернеке. Сколько Метцендорфер ни ломал себе голову, никакой убедительной-причины он не нашел.
Он со злостью признал, что Гроль был, вероятно, прав, когда решил не копаться больше в этом деле. Гроль, во всяком случае, избавил себя от головоломок.
А показания Трициус? Подвергать их сомнению Метцендорфер не решался: рассказ девушки, по его впечатлению, был искренним. Но того, что он узнал от нее, было недостаточно. Вся ее договоренность с Альтбауэром состояла в том, что она позвонит из телефонной будки в гостиницу «Майнау» его партнеру и пригласит того посетить одну франкфуртскую фирму. Альтбауэр сообщил ей номер комнаты. Фамилию она не стала спрашивать. Незнакомец, правда, назвал себя, но девушка начисто забыла как. А регистрационного бланка он, как и Альтбауэр, не заполнял. Наименование фирмы у нее тоже выскочило из головы. Да, ей назвали его, но эта была всего лишь мера предосторожности. Ей следовало знать его на случай, если его у нее спросят. Но ее не спросили. Она сказала, что звонят из «секретариата директора Себастиана» и что господин директор Себастиан просит немедленно прийти к нему по срочному делу, и этого незнакомцу было явно достаточно. Она видела, как он вскоре торопливо прошел через холл. Альтбауэр, стоявший в вестибюле, указал на него кивком. Она смутно припоминала какого-то мужчину не старше тридцати лет, очень модно одетого, с нехорошим, мучнистым цветом лица, который показался ей неаппетитным. Да, она, пожалуй, узнала бы его, но подробно описать его она не могла.
Нигде Метцендорфер не мог ни за что зацепиться. Те, за кем он гнался, превращались в призраки. Можно было подумать, что он имел дело не с людьми, а с могильными камнями, надписи на которых уже нельзя разобрать - они стерлись.
И вдруг он увидел перед собой Марана. До сих пор Маран представлялся ему в знакомом окружении: на маленькой бернекской вилле, где тот или бродил по саду, или стоял у окна, определяя, какая сегодня погода, или беседовал за едой, в то время как его жена подавала приятно украшенные блюда, или сидел потом у курительного столика за стаканом вина. А теперь он предстал перед Метцендорфером в следственной тюрьме, правда, он был еще в собственной одежде и обращались с ним наверняка довольно вежливо, но находился он все-таки в камере с запертой дверью, обитой листовой сталью, с решеткой в окне и толстым, прошитым проволокой стеклянным щитом за нею, сквозь который ничего нельзя было увидеть, даже небо.
Метцендорфер невольно закрыл глаза. Но усилившаяся боль в висках заставила его раздвинуть веки. К своему удивлению, адвокат увидел, что скользящие блики на потолке погасли. На их месте над кромкой гардины серела узкая полоса пыли, которая сочилась оттуда в комнату и наполняла ее рассеянным светом.
Это был новый день.
Метцендорфер тяжело поднялся. Он шатался, так мучила его боль, у него даже слезы на глазах выступили. Адвокат не стал включать лампу на тумбочке, он боялся любого яркого света. Он вслепую пробрался под душ, осторожно пустил почти невыносимо горячую воду, а потом для встряски обдался ледяной.
Тут его осенила одна мысль.
Он вытерся торопливыми движениями, вернулся в комнату, быстро оделся, отдернул занавеску и посмотрел в зеркало: бледное от бессонной ночи лицо с влажной рыжей прядью на лбу, ее он поспешно зачесал вверх.
Затем он увидел себя в зеркале на лестничной площадке идущим по коридору мимо спящих комнат. Ночной портье поднял голову и выразил взглядом готовность к услугам, когда он спускался по последним ступенькам.
Метцендорфер попросил телефонную книжку. Портье услужливо подал ее.
Метцендорфер сел в кресло поодаль. Положив на колени пухлый, но гибкий том, он стал внимательно перелистывать его. И эти действия казались ему тоже непроизвольными. Они не имели ничего общего с его прежней жизнью. Длинные столбцы имен, ничего не говоривших ему; черные жуки букв в бесконечном строю; под его усталым взглядом они, казалось, двигались, расползались, чтобы заградить проход, которого здесь не могло не быть; цифры в тысячах комбинаций, а найти он хотел одну, ту, что могла быть ключом к сейфу, ту, за которой таилась разгадка, а может быть, и ничего не таилось; все это приводило адвоката в такое смятение, что он готов был отказаться от своей затеи. Держа еще указательный палец на очередном столбце, он уже поднял было глаза, чтобы прекратить поиски, и в ту же секунду напал на нужное.
Себастиан, Эрнст, -это имя, напечатанное полужирным шрифтом, могло быть тем, что он искал. Метцендорфер повторил данные: «Директор АО ГОТИБА, Надземное и подземное строительство, бывш. «Анастазиус Блау».
Он запомнил номер, встал, вернул справочник портье, который спрятал его под стойку, подумал, звонить ли из своей комнаты, отдал предпочтение будке в вестибюле, через стекло которой видно было, подслушивает ли портье, вошел в нее, снял трубку и семь раз повернул диск.
Он стоял, слегка нагнувшись вперед, и пережидал гудки. Наконец послышался неясный шум, это кто-то откашливался, прочищая горло после сна; затем мужской голос сказал:
- Алло, у телефона Себастиан!
Метцендорфер помедлил.
Голос повторил, уже раздраженно:
- У телефона Себастиан!
Метцендорфер тихо ответил:
- Да, господин директор, а это Йозеф Альтбауэр!
Последовала долгая пауза; Метцендорфер не знал, испугался ли этот Себастиан или задумался. Во всяком случае, фамилия Альтбауэр была ему знакома, а то бы он отреагировал иначе.
Но вот опять зазвучал этот голос, совсем не испуганно, даже не удивленно, а снова раздраженно, - густой, не лишенный приятности голос:
- Альтбауэр! Что за глупая шутка! Кто это говорит? Я ведь читал, что его убили!
Метцендорфер промолчал.
Себастиан резко сказал:
- Среди ночи, нет, это не шутка, это самое настоящее хулиганство! Назовете вы себя наконец?
Метцендорфер промолчал. Он услыхал, как положили трубку - быстро, решительно. Адвокат, напротив, положил трубку очень осторожно, словно рискуя выдать себя.
Он постоял еще немного и взглянул через стекло на портье: тот демонстративно опустил голову и листал какие-то бумаги, как бы говоря: «Что мне за дело, кому ты там звонишь ни свет ни заря?» Порывшись еще раз в телефонном справочнике, лежавшем в будке, Метцендорфер отыскал адрес АО ГОТИБА и запомнил его.
Он открыл дверь будки и медленно подошел к портье, который при его приближении поднял глаза.
- Ну, получилось? - спросил он с долей фамильярности, как будто зная, что Метцендорфер договаривался о любовном свидании.
- Да, - вяло ответил адвокат, - получилось!
Он положил на стойку монету в одну марку, не заметил быстро потянувшейся к ней руки портье, повернулся и, не оборачиваясь, стал подниматься но лестнице.
Портье недоуменно поглядел ему вслед и покачал головой.
Глава седьмая
Хотя реакция Себастиана давала Метцендорферу достаточно оснований задуматься, адвокат уснул сразу, как только лег снова. Он не видел, как все ярче светлела серая полоска пыли над занавеской. Напряжение последних суток и безуспешность поисков метнули его в глубокий колодец сна - он выбрался оттуда, когда посреди занавески уже проглядывали два светлых прямоугольника, а карниз окаймляла светящаяся полоса.
Он вскочил и откинул назад волосы. Он вдруг совсем очнулся, побежал босиком к окну, отстранил занавеску и увидел безоблачный, бледно-голубой осенний день.
Одевшись и позавтракав, он попросил телефонную книжку - уже у другого портье, - удостоверился еще раз, сел в машину и помчался к своей цели во весь опор.
Она оказалась неподалеку от Паульскирхе. Обнаружив это, он резко снизил скорость, чем задержал густую цепь следовавших сзади машин, но не обратил даже внимания ни на гудки, ни на вспыхнувшие мигалки - такого зрелища он не ожидал!
Как ни верти, а все, с чем он до сих пор сталкивался в связи с этим делом - от странного и в общем-то безумного покушения Марана до его, Метцендорфера, разговоров с горничной, - имело привкус чего-то частного, иногда неприятный; большая любовь привела к готовности терпеть соперника, которой Метцендорфер, как ни любил он Марана, в общем не понимал, и кончилось все не дуэлью, а убийством -умышленным или неумышленным. Да и тот, кто заменил собой Брумеруса, этот явно по недоразумению убитый Альтбауэр, оказался дельцом, способным при случае на жульничество, а то, может быть, и просто авантюристом.
Метцендорфер поэтому никак не ждал, что Себастиан, которого он потревожил ночью, предстанет перед ним в такой обстановке - в девятиэтажном доме с широкими рядами окон, опоясывающими стеклянными поясами светло-голубое здание. Рядом была стоянка для машин со скромным указателем: «Только для наших компаньонов!» Ни световой рекламы, ни броско стилизованной вывески - о хозяевах этого здания говорила только черная дощечка с простыми белыми буквами АО ГОТИБА, бывш. «Анастазиус Блау», прибитая у самой двери, которая бесшумно отворялась в обе стороны. К этой двери и к этой скромной дощечке с трех сторон поднимались пологие ступени. Шагая по ним, Метцендорфер вдруг почувствовал, какое доверие внушает это упоминание - бывш. «Анастазиус Блау», подчеркивающее солидное прошлое фирмы, и его план показался ему вдвойне авантюрным. Когда он заявил в приемной о своем желании поговорить с господином директором Себастианом, дама, к которой он обратился, ответила: «Вы, конечно, договорились о встрече, господин Метцендорфер?» - как если бы это подразумевалось само собой.
- Будьте добры, назовите секретарю мою фамилию и скажите, что я пришел по поручению господина Альтбауэра. Я подожду.
С этими словами он повернулся, успев, однако, заметить оценивающий взгляд, который задержала на нем дама, прежде чем решилась поднять трубку.
Когда она вскоре сказала ему: «Господин директор Себастиан ждет вас. Пожалуйста, восьмой этаж, комната восемьсот три», он облегченно вздохнул.
Кажется, он все-таки попал куда нужно!
Войдя в кабинет директора - Себастиан вежливо поднялся из-за письменного стола и ждал посетителя стоя, - адвокат сразу же опять усомнился в том, что напал на нужный адрес.
Да, конечно, шагая мимо длинного ряда дверей - комната 807 была обозначена табличкой «Директор Себастиан», на дверях 806, 805 и 804-й надписей не было, и только на 803-й значилось «Секретариат директора Себастиана, фрейлейн Гютемайер», - он был еще уверен в успехе своей затеи. В том, что кабинет, где восседал Себастиан, имел четыре выхода, он не усмотрел ничего, кроме обычной помпезности таких зданий, - помпезности, на которую уже никто внимания не обращал.
А если директор Себастиан знал убитого, то почему бы ему не быть в курсе его сделок и даже каким-то образом не участвовать в них? Кроме того, он ведь не отказался принять адвоката, несмотря на ночной звонок, происхождение которого теперь сомнений не оставляло.
Дверь бесшумно закрылась за Метцендорфером, и, медленно приближаясь к столу, он внимательно оглядел Себастиана: это был человек низенького роста, лет шестидесяти, полысевший, в очках, удививших адвоката тонкой оправой, за которыми прятались серые, косящие, прямо-таки убегающие глаза.
Но смутили Метцендорфера не они, а убранство этой комнаты. Ни красками, ни меблировкой она совершенно не отвечала тому, что принято называть «деловым стилем», здесь и в помине не было стали, которую обычно видишь в таких административных комплексах. Не было и могучего письменного стола, этого дирижерского пульта экономического заправилы, не говоря уже о множестве телефонов, кнопках звонков, диктофонах и селекторах.
Вся огромная комната была уставлена мебелью в стиле рококо. Письменный стол был изящный, прямо-таки дамский. Лампа на нем имитировала керосиновую. Стены и потолок, даже лепные, были расписаны цветами, сыпавшимися из рогов изобилия, на голубых и сусального золота небесах плясали амурчики. Единственным нарушением стиля были две лианы в манере «модерн», выползавшие на стену откуда-то из-за письменного стола и обвивавшие висевший над ним портрет: написанный маслом, добропорядочно подтемненный, он явно изображал какого-то выдающегося деятеля этой фирмы.
Метцендорфер представился, маленькая, вежливая рука указала ему. на неудобный стульчик, обитый ветхой на вид, вытканной цветами материей, и адвокат вдруг нашел, что внешность Себастиана вполне соответствует этому интерьеру: очки в тонкой оправе, маленькая фигурка, крошечные ручки, даже быстрые серебристые глазки подходили к этому окружению, при виде которого забывалось холодное, внушительное здание, где все деловые операции были, несомненно, автоматизированы.
Лишь усевшись, адвокат услыхал голос Себастиана, обладавший, несмотря на предельную вежливость, какой-то пронзительностью.
- К сожалению, - сказал директор, глядя на свои сложенные ручки, - мне неизвестны ни причина вашего звонка, ни причина вашего визита. Но поскольку вы назвали фамилию убитого, - тут он поднял глаза, и Метцендорфер несколько опешил, потому что не мог разобрать, смотрит ли тот на него или в сторону, - я полагаю, что причины у вас веские. - Он прибавил: - Только поэтому я вас и принял!
Теперь адвокат понял, что тот действительно глядит на него, и притом пристально.
Он не стал вилять. После последних слов Себастиана Метцендорферу было ясно, что это бессмысленно. Если его, пусть даже вежливо, однажды отсюда выпроводят, то больше ему сюда не проникнуть. Он сказал:
- Вы, может быть, облегчили бы мне защиту моего друга, если бы могли сообщить мне что-либо о покойном.
- Боюсь, что не смогу, - сразу ответил Себастиан и снова посмотрел на свои руки. - Я мало что знал о нем. Я случайно познакомился с ним года три назад. Он обратился к нашей фирме с одним предложением, с одним большим проектом, он хотел, чтобы мы в нем участвовали. Я должен был навести справки. В ходе одной информационной беседы выяснилось, однако, что об этом проекте говорить еще рано. Господин Альтбауэр нуждался в поддержке, которой и мы на той стадии не могли ему оказать, помимо того, что мы, наверно, и вообще отказались бы от его сотрудничества. - Казалось, что Себастиан глядит не на адвоката, а на одного из амурчиков.
_ Верно! - услышал он ее короткий ответ. - Но я не спала с ним, - заверила она его еще раз, - и вообще все это было шуткой. Сама не знаю, почему я согласилась.
На этот раз Метцендорфер не стал ей поддакивать. Он сказал резко:
- Но все-таки вы хорошо запомнили его лицо и вспомнили его фамилию, хотя в регистрационной книге ее не было. Недавно вы сказали, что он собирался выехать в Пассау. Я убежден, что такие подробности известны вам не о каждом постояльце.
- Да, не о каждом, - ответила она с вызовом, - а то бы у меня не хватило времени. Да и неинтересно мне это. Только вот… ну, из-за этой шутки. - Она умолкла.
- Из-за какой шутки? - спросил Метцендорфер и посмотрел на нее.
Она ответила сразу:
- Он так же заспался, как вы, он приехал из Франции и очень устал. Номер его не был заперт. Я открыла дверь и, увидев, что он еще в постели, хотела тихо выйти. Но он сделал мне знак, и я подумала, что он попросит завтрак в номер, так многие делают для удобства. - Она, задумавшись, посмотрела в сторону и прибавила: - Вот уж не стала бы! Ведь так не чувствуешь себя свежей. А мне без этого чувства и завтрак не в завтрак!
- Но он не попросил принести завтрак? - осторожно спросил адвокат.
- Нет, - сказала она, - когда я подошла, он встал. На нем был бордовый, в продольную полоску свитер поверх пижамы. Я тут же подумала: сейчас он полезет к тебе! Но он стал у стены возле кровати и сказал: «У меня что-то украли!» - Немного подумав, она продолжала: - Я решила, что это дешевый прием: мол, ты украла мое сердце, а потом в постель. Многие так действуют, но со мной такие номера не проходят.
Метцендорфер пристально посмотрел на нее и заметил презрительную гримасу, искривившую ее рот: она словно бы вспомнила что-то. Он промолчал.
- Я сразу же громко рассмеялась. - Она торжествующе взглянула на Метцендорфера и добавила: - В таких случаях я громко смеюсь, это действует как холодный душ! Ну так вот, на него это не подействовало. Я сказала еще: «Не может быть, поищите как следует у себя в чемоданах, в нашей гостинице никогда не бывало краж, это первый случай!» Он сказал, не отходя от стены: «Я же не утверждаю, что у меня украли что-то в этой гостинице! Я говорю только у меня что-то украли!И самое страшное - я даже не знаю точно, что #769; и сколько, я только знаю, что украли, и догадываюсь, кто за этим стоит!» - Девушка увлажнила кончиком языка верхнюю губу и с уже знакомым Метцендорферу взглядом - холодным, прямым - сказала: - Я подумала: либо он сумасшедший, либо это какой-то новый прием. Я просто не знала, как быть, да и не интересовало меня все это нисколько. Поэтому я только пожала плечами и сказала, чтобы он заявил о краже в полицию, а мне, мол, нужно идти, у меня много работы. - Она нахмурилась, и вертикальные морщинки на лбу в сочетании с черными полосками подведенных бровей придали ей вид бесенка. - Тут он одним прыжком оказался возле меня, буквально одним прыжком. Я подумала: это сумасшедший, сейчас он опрокинет тебя на кровать и схватит за горло или еще что-нибудь сделает, и я знала, что я беззащитна. Мне было очень страшно. - Она посмотрела на Метцендорфера и деловито прибавила: - Вообще-то я ничего не боюсь!
Он кивнул, он в этом не сомневался.
Она глубоко вздохнула: воспоминание о той сцене, видимо, все-таки взволновало ее. Перед тем как продолжить, она несколько раз провела зубами по нижней губе. Она открыто посмотрела на Метцендорфера.
- Он ничего не сделал. И даже не пытался. Он только хотел, чтобы я еще немного задержалась в его номере. Он хотел мне что-то предложить. Ему нужно было, чтобы я его выслушала, больше ничего!
5
Около полуночи, ворочаясь в гостиничной постели и следя за отсветами фар, непрестанно шмыгавшими у занавески по потолку, Метцендорфер восстановил дальнейшие события, о которых ему рассказала Джина Трициус, так.
Йозеф Альтбауэр приехал откуда-то из Франции, по-видимому не из Парижа. Там он выполнял какой-то большой деловой план и привез результаты. Какого рода был этот план и каковы были результаты, оставалось неизвестно. Во всяком случае, у Трициус сложилось впечатление, что он вел переговоры с какими-то официальными инстанциями и переговоры эти шли долго. Метцендорфер спросил ее, рассказал ли тот ей об этом. Она пожала плечами, и, взглянув на нее, он впервые увидел какое-то подобие растерянности в ее глазах.
- Не помню, - ответила она, - может быть, мне просто так показалось. Я, собственно, не слушала, я это как-то уловила.
Адвокат не хотел создавать у нее впечатление, что он допрашивает ее. Он нарочно стал распространяться о том, что люди почему-то не умеют слушать и - он судил по свидетельским показаниям - сильно ошибаются в своих наблюдениях, что они, можно сказать, вообще ничего не видят вокруг себя.
Это вызвало у девицы несогласие. До сих пор она старательно следила за своими манерами, а теперь она вдруг поставила локти на стол, подперла голову кулаками, смерила Метцендорфера взглядом и проворчала:
- Уж если я захочу что-нибудь увидеть, то и увижу. И смогу поклясться хоть тысячу раз!
Метцендорфер не позволил себе улыбнуться. Он ее похвалил: значит, она счастливое исключение, тем лучше для этого разговора.
Она снова насторожилась, как бы отстранилась от стола и с недоверием в глазах приняла напряженную, выжидательную, оборонительную позу.
Метцендорфер отставил эту игру. Он понял, что дальнейшие околичности бесполезны. Он испугался, что они уведут его от цели. Джина Трициус, видимо, уже поняла, что его кажущаяся уступчивость - это всего-навсего гибкость, благодаря которой его следующий вопрос бьет в цель с еще большей силой. А если она это поняла, то ему следовало признать, что тактика его была именно такова. Он спросил:
- Что же это было за предложение?
Она с притворным удивлением подняла брови, отчего их тонко подведенные дуги приобрели сходство с ро #769;жками.
- Я не делала никаких предложений! - ответила она невинно.
- Да нет же, я имею в виду Альтбауэра!
- Что? Разве вы его знали?
- Конечно, не знал. Как вам могло прийти это в голову, фрейлейн Трициус? Ведь я бы тогда не сидел здесь!
- Я так поняла, - сказала она небрежно и, опустив брови, словно бы убрала черные ро #769;жки, - что он сделал вам какое-то предложение.
Метцендорфер недоуменно посмотрел на нее.
Она ответила ему серьезным взглядом и вдруг улыбнулась, - улыбнулась так, что он сразу представил себе, как улыбалась она в школе, подстроив какую-нибудь каверзу учителю.
Смахнув со лба жидкую рыжую прядь, он поднял свой бокал, усмехнулся и сказал на жаргоне, хорошо ей знакомом:
- Пасую! - Он сразу понял: это правильный тон; он понял: девица капризна и в своих реакциях подвластна настроению; он понял: сейчас я и правда узнаю все, что она знает. И чтобы усилить сказанное, прибавил: - Вы меня обставили!
Когда он позднее - была ночь, и фары невидимых встречных машин прыгали ему навстречу блестящими мячами - отвозил домой Джину Трициус, ему и в самом деле было известно следующее.
Иозеф Альтбауэр остановился в гостинице «Майнау» не только для того, чтобы там переночевать. Он встретился еще с каким-то приятелем или деловым знакомым - девушка точно не знала - родом, по-видимому, из Южной Германии. С ним Альтбауэр и беседовал до полуночи в холле гостиницы. Лишь отправившись спать, Альтбауэр сообразил, почему их переговоры ни к чему не привели: у партнера в портфеле явно были документы, означавшие отстранение его, Альтбауэра, от участия в деле. Поэтому-то у него и сорвались с языка слова о краже, когда она, Джина Трициус, вошла в его номер. Он сказал, что ему нужно получить возможность ознакомиться с содержимым этого портфеля. Лишь тогда ему, наверно, удастся отвести направленный на него удар. Так вот, пусть она поможет ему, и, если его замысел удастся, он не пожалеет для нее тысячного билета. Джину Трициус отпугнула эта сумма; как всегда в редких случаях столь щедрых предложений, у нее возникло верное чувство, что от нее хотят дешево откупиться, а вовлекают ее в опасную сделку. Конечно, тысячи ей еще ни разу не предлагали, но все равно и даже тем более!
Отсветы фар непрестанно вышмыгивали из-за занавески, а Метцендорфер, глядя на них, отчетливо представлял себе, какое зрелище являла Альтбауэру Джина Трициус в эти секунды: он видел, как на ее еще испуганном лице снова появилось выражение холодной расчетливости, как змейки подведенных бровей надменно взметнулись у висков, оттого что она наморщила лоб.
Она потребовала, чтобы Альтбауэр немедленно ее отпустил, он, видно, думает, что с беззащитной горничной можно вести себя как угодно? При этом ей было уже ясно, что такого предложения она не примет, но по собственному почину помочь этому человеку, который при своей заурядной внешности вел себя так необычно, было ей любопытно.
Внешность у него была действительно заурядная, хотя Метцендорфер и не задавал никаких вопросов на этот счет (он ведь хорошо помнил облик убитого): молодой еще человек лет тридцати пяти, самое большее, лицо энергичное, на любой улице, в любом баре увидишь такого субъекта спортивного вида в охотничьей шапочке.
Он сразу отпустил ее, пристально на нее посмотрел, разочарованно направился к окну и отдернул занавеску, которая еще с ночи скрадывала свет с улицы. Глядя не на девушку, а в окно, Альтбауэр сказал как бы себе самому:
- Ну что ж, попробую по-другому. А ведь комар носа не подточил бы! Досадно!
Эти слова ее и привлекли. Это ей, как она выразилась, «импонировало».
Он был ошеломлен, когда она сказала, что если он не станет набрасываться на нее, как тигр, то пусть спокойно объяснит ей свой замысел. Он медленно повернулся и долго смотрел на нее, прежде чем наконец ответил:
- Верно, ладно. Но я буду целиком у вас в руках!
Она только пожала плечами.
Тогда он настойчиво спросил:
- Вы это понимаете?
Она снова пожала плечами и промолчала.
Представляя себе это под шмыганье отсветов на потолке, Метцендорфер знал, что маленькая Трициус видела в те минуты не только Альтбауэра, но и себя самое: нагловатую, с вызовом в серых глазах, блестяще справляющуюся с необычной ситуацией. И что она очень нравилась себе в этой роли.
Альтбауэр, сказала она, снова задумался, но в конце концов она заявила ему, что ей нужно идти работать: итак, либо - либо!
Тогда он сообщил ей свой план.
Она утвердительно кивнула. Она согласилась. Было сделано еще несколько коротких замечаний относительно исполнения его замысла. Примерно через час она выполнила свою задачу. А еще через двадцать минут Альтбауэр тихо и быстро, явно нервничая, прошел по коридору - да, с пустыми руками, она точно помнит! - и шепнул ей:
- Все в порядке! Спасибо, малышка! Я сегодня же должен быть в Пассау. Но я скоро вернусь, и тебя ждет такой сюрприз, что ты ахнешь!
Больше она его не видела. Метцендорфер ведь знает, что он не вернулся.
6
Как и накануне, в день приезда во Франкфурт, Метцендорфер почувствовал ноющую боль в висках. Он устал от раздражающего шмыганья бликов на потолке и от размышлений о рассказе Трициус.
Слушая, как грохочет за окном ливень, адвокат признался себе, что его усилия привели пока лишь к одному: все запуталось еще больше. Во всяком случае, ничего, что могло бы мало-мальски помочь Марану, он не нашел. До сих пор он имел хотя бы возможность намекнуть при защите друга на то, что убитый явился на дачу, по-видимому, с преступными целями. Теперь это казалось маловероятным. Напротив, было совершенно неясно, с какой стати Альтбауэр вообще оказался в Бад Бернеке. Сколько Метцендорфер ни ломал себе голову, никакой убедительной-причины он не нашел.
Он со злостью признал, что Гроль был, вероятно, прав, когда решил не копаться больше в этом деле. Гроль, во всяком случае, избавил себя от головоломок.
А показания Трициус? Подвергать их сомнению Метцендорфер не решался: рассказ девушки, по его впечатлению, был искренним. Но того, что он узнал от нее, было недостаточно. Вся ее договоренность с Альтбауэром состояла в том, что она позвонит из телефонной будки в гостиницу «Майнау» его партнеру и пригласит того посетить одну франкфуртскую фирму. Альтбауэр сообщил ей номер комнаты. Фамилию она не стала спрашивать. Незнакомец, правда, назвал себя, но девушка начисто забыла как. А регистрационного бланка он, как и Альтбауэр, не заполнял. Наименование фирмы у нее тоже выскочило из головы. Да, ей назвали его, но эта была всего лишь мера предосторожности. Ей следовало знать его на случай, если его у нее спросят. Но ее не спросили. Она сказала, что звонят из «секретариата директора Себастиана» и что господин директор Себастиан просит немедленно прийти к нему по срочному делу, и этого незнакомцу было явно достаточно. Она видела, как он вскоре торопливо прошел через холл. Альтбауэр, стоявший в вестибюле, указал на него кивком. Она смутно припоминала какого-то мужчину не старше тридцати лет, очень модно одетого, с нехорошим, мучнистым цветом лица, который показался ей неаппетитным. Да, она, пожалуй, узнала бы его, но подробно описать его она не могла.
Нигде Метцендорфер не мог ни за что зацепиться. Те, за кем он гнался, превращались в призраки. Можно было подумать, что он имел дело не с людьми, а с могильными камнями, надписи на которых уже нельзя разобрать - они стерлись.
И вдруг он увидел перед собой Марана. До сих пор Маран представлялся ему в знакомом окружении: на маленькой бернекской вилле, где тот или бродил по саду, или стоял у окна, определяя, какая сегодня погода, или беседовал за едой, в то время как его жена подавала приятно украшенные блюда, или сидел потом у курительного столика за стаканом вина. А теперь он предстал перед Метцендорфером в следственной тюрьме, правда, он был еще в собственной одежде и обращались с ним наверняка довольно вежливо, но находился он все-таки в камере с запертой дверью, обитой листовой сталью, с решеткой в окне и толстым, прошитым проволокой стеклянным щитом за нею, сквозь который ничего нельзя было увидеть, даже небо.
Метцендорфер невольно закрыл глаза. Но усилившаяся боль в висках заставила его раздвинуть веки. К своему удивлению, адвокат увидел, что скользящие блики на потолке погасли. На их месте над кромкой гардины серела узкая полоса пыли, которая сочилась оттуда в комнату и наполняла ее рассеянным светом.
Это был новый день.
Метцендорфер тяжело поднялся. Он шатался, так мучила его боль, у него даже слезы на глазах выступили. Адвокат не стал включать лампу на тумбочке, он боялся любого яркого света. Он вслепую пробрался под душ, осторожно пустил почти невыносимо горячую воду, а потом для встряски обдался ледяной.
Тут его осенила одна мысль.
Он вытерся торопливыми движениями, вернулся в комнату, быстро оделся, отдернул занавеску и посмотрел в зеркало: бледное от бессонной ночи лицо с влажной рыжей прядью на лбу, ее он поспешно зачесал вверх.
Затем он увидел себя в зеркале на лестничной площадке идущим по коридору мимо спящих комнат. Ночной портье поднял голову и выразил взглядом готовность к услугам, когда он спускался по последним ступенькам.
Метцендорфер попросил телефонную книжку. Портье услужливо подал ее.
Метцендорфер сел в кресло поодаль. Положив на колени пухлый, но гибкий том, он стал внимательно перелистывать его. И эти действия казались ему тоже непроизвольными. Они не имели ничего общего с его прежней жизнью. Длинные столбцы имен, ничего не говоривших ему; черные жуки букв в бесконечном строю; под его усталым взглядом они, казалось, двигались, расползались, чтобы заградить проход, которого здесь не могло не быть; цифры в тысячах комбинаций, а найти он хотел одну, ту, что могла быть ключом к сейфу, ту, за которой таилась разгадка, а может быть, и ничего не таилось; все это приводило адвоката в такое смятение, что он готов был отказаться от своей затеи. Держа еще указательный палец на очередном столбце, он уже поднял было глаза, чтобы прекратить поиски, и в ту же секунду напал на нужное.
Себастиан, Эрнст, -это имя, напечатанное полужирным шрифтом, могло быть тем, что он искал. Метцендорфер повторил данные: «Директор АО ГОТИБА, Надземное и подземное строительство, бывш. «Анастазиус Блау».
Он запомнил номер, встал, вернул справочник портье, который спрятал его под стойку, подумал, звонить ли из своей комнаты, отдал предпочтение будке в вестибюле, через стекло которой видно было, подслушивает ли портье, вошел в нее, снял трубку и семь раз повернул диск.
Он стоял, слегка нагнувшись вперед, и пережидал гудки. Наконец послышался неясный шум, это кто-то откашливался, прочищая горло после сна; затем мужской голос сказал:
- Алло, у телефона Себастиан!
Метцендорфер помедлил.
Голос повторил, уже раздраженно:
- У телефона Себастиан!
Метцендорфер тихо ответил:
- Да, господин директор, а это Йозеф Альтбауэр!
Последовала долгая пауза; Метцендорфер не знал, испугался ли этот Себастиан или задумался. Во всяком случае, фамилия Альтбауэр была ему знакома, а то бы он отреагировал иначе.
Но вот опять зазвучал этот голос, совсем не испуганно, даже не удивленно, а снова раздраженно, - густой, не лишенный приятности голос:
- Альтбауэр! Что за глупая шутка! Кто это говорит? Я ведь читал, что его убили!
Метцендорфер промолчал.
Себастиан резко сказал:
- Среди ночи, нет, это не шутка, это самое настоящее хулиганство! Назовете вы себя наконец?
Метцендорфер промолчал. Он услыхал, как положили трубку - быстро, решительно. Адвокат, напротив, положил трубку очень осторожно, словно рискуя выдать себя.
Он постоял еще немного и взглянул через стекло на портье: тот демонстративно опустил голову и листал какие-то бумаги, как бы говоря: «Что мне за дело, кому ты там звонишь ни свет ни заря?» Порывшись еще раз в телефонном справочнике, лежавшем в будке, Метцендорфер отыскал адрес АО ГОТИБА и запомнил его.
Он открыл дверь будки и медленно подошел к портье, который при его приближении поднял глаза.
- Ну, получилось? - спросил он с долей фамильярности, как будто зная, что Метцендорфер договаривался о любовном свидании.
- Да, - вяло ответил адвокат, - получилось!
Он положил на стойку монету в одну марку, не заметил быстро потянувшейся к ней руки портье, повернулся и, не оборачиваясь, стал подниматься но лестнице.
Портье недоуменно поглядел ему вслед и покачал головой.
Глава седьмая
1
Хотя реакция Себастиана давала Метцендорферу достаточно оснований задуматься, адвокат уснул сразу, как только лег снова. Он не видел, как все ярче светлела серая полоска пыли над занавеской. Напряжение последних суток и безуспешность поисков метнули его в глубокий колодец сна - он выбрался оттуда, когда посреди занавески уже проглядывали два светлых прямоугольника, а карниз окаймляла светящаяся полоса.
Он вскочил и откинул назад волосы. Он вдруг совсем очнулся, побежал босиком к окну, отстранил занавеску и увидел безоблачный, бледно-голубой осенний день.
Одевшись и позавтракав, он попросил телефонную книжку - уже у другого портье, - удостоверился еще раз, сел в машину и помчался к своей цели во весь опор.
Она оказалась неподалеку от Паульскирхе. Обнаружив это, он резко снизил скорость, чем задержал густую цепь следовавших сзади машин, но не обратил даже внимания ни на гудки, ни на вспыхнувшие мигалки - такого зрелища он не ожидал!
Как ни верти, а все, с чем он до сих пор сталкивался в связи с этим делом - от странного и в общем-то безумного покушения Марана до его, Метцендорфера, разговоров с горничной, - имело привкус чего-то частного, иногда неприятный; большая любовь привела к готовности терпеть соперника, которой Метцендорфер, как ни любил он Марана, в общем не понимал, и кончилось все не дуэлью, а убийством -умышленным или неумышленным. Да и тот, кто заменил собой Брумеруса, этот явно по недоразумению убитый Альтбауэр, оказался дельцом, способным при случае на жульничество, а то, может быть, и просто авантюристом.
Метцендорфер поэтому никак не ждал, что Себастиан, которого он потревожил ночью, предстанет перед ним в такой обстановке - в девятиэтажном доме с широкими рядами окон, опоясывающими стеклянными поясами светло-голубое здание. Рядом была стоянка для машин со скромным указателем: «Только для наших компаньонов!» Ни световой рекламы, ни броско стилизованной вывески - о хозяевах этого здания говорила только черная дощечка с простыми белыми буквами АО ГОТИБА, бывш. «Анастазиус Блау», прибитая у самой двери, которая бесшумно отворялась в обе стороны. К этой двери и к этой скромной дощечке с трех сторон поднимались пологие ступени. Шагая по ним, Метцендорфер вдруг почувствовал, какое доверие внушает это упоминание - бывш. «Анастазиус Блау», подчеркивающее солидное прошлое фирмы, и его план показался ему вдвойне авантюрным. Когда он заявил в приемной о своем желании поговорить с господином директором Себастианом, дама, к которой он обратился, ответила: «Вы, конечно, договорились о встрече, господин Метцендорфер?» - как если бы это подразумевалось само собой.
- Будьте добры, назовите секретарю мою фамилию и скажите, что я пришел по поручению господина Альтбауэра. Я подожду.
С этими словами он повернулся, успев, однако, заметить оценивающий взгляд, который задержала на нем дама, прежде чем решилась поднять трубку.
Когда она вскоре сказала ему: «Господин директор Себастиан ждет вас. Пожалуйста, восьмой этаж, комната восемьсот три», он облегченно вздохнул.
Кажется, он все-таки попал куда нужно!
2
Войдя в кабинет директора - Себастиан вежливо поднялся из-за письменного стола и ждал посетителя стоя, - адвокат сразу же опять усомнился в том, что напал на нужный адрес.
Да, конечно, шагая мимо длинного ряда дверей - комната 807 была обозначена табличкой «Директор Себастиан», на дверях 806, 805 и 804-й надписей не было, и только на 803-й значилось «Секретариат директора Себастиана, фрейлейн Гютемайер», - он был еще уверен в успехе своей затеи. В том, что кабинет, где восседал Себастиан, имел четыре выхода, он не усмотрел ничего, кроме обычной помпезности таких зданий, - помпезности, на которую уже никто внимания не обращал.
А если директор Себастиан знал убитого, то почему бы ему не быть в курсе его сделок и даже каким-то образом не участвовать в них? Кроме того, он ведь не отказался принять адвоката, несмотря на ночной звонок, происхождение которого теперь сомнений не оставляло.
Дверь бесшумно закрылась за Метцендорфером, и, медленно приближаясь к столу, он внимательно оглядел Себастиана: это был человек низенького роста, лет шестидесяти, полысевший, в очках, удививших адвоката тонкой оправой, за которыми прятались серые, косящие, прямо-таки убегающие глаза.
Но смутили Метцендорфера не они, а убранство этой комнаты. Ни красками, ни меблировкой она совершенно не отвечала тому, что принято называть «деловым стилем», здесь и в помине не было стали, которую обычно видишь в таких административных комплексах. Не было и могучего письменного стола, этого дирижерского пульта экономического заправилы, не говоря уже о множестве телефонов, кнопках звонков, диктофонах и селекторах.
Вся огромная комната была уставлена мебелью в стиле рококо. Письменный стол был изящный, прямо-таки дамский. Лампа на нем имитировала керосиновую. Стены и потолок, даже лепные, были расписаны цветами, сыпавшимися из рогов изобилия, на голубых и сусального золота небесах плясали амурчики. Единственным нарушением стиля были две лианы в манере «модерн», выползавшие на стену откуда-то из-за письменного стола и обвивавшие висевший над ним портрет: написанный маслом, добропорядочно подтемненный, он явно изображал какого-то выдающегося деятеля этой фирмы.
Метцендорфер представился, маленькая, вежливая рука указала ему. на неудобный стульчик, обитый ветхой на вид, вытканной цветами материей, и адвокат вдруг нашел, что внешность Себастиана вполне соответствует этому интерьеру: очки в тонкой оправе, маленькая фигурка, крошечные ручки, даже быстрые серебристые глазки подходили к этому окружению, при виде которого забывалось холодное, внушительное здание, где все деловые операции были, несомненно, автоматизированы.
Лишь усевшись, адвокат услыхал голос Себастиана, обладавший, несмотря на предельную вежливость, какой-то пронзительностью.
- К сожалению, - сказал директор, глядя на свои сложенные ручки, - мне неизвестны ни причина вашего звонка, ни причина вашего визита. Но поскольку вы назвали фамилию убитого, - тут он поднял глаза, и Метцендорфер несколько опешил, потому что не мог разобрать, смотрит ли тот на него или в сторону, - я полагаю, что причины у вас веские. - Он прибавил: - Только поэтому я вас и принял!
Теперь адвокат понял, что тот действительно глядит на него, и притом пристально.
Он не стал вилять. После последних слов Себастиана Метцендорферу было ясно, что это бессмысленно. Если его, пусть даже вежливо, однажды отсюда выпроводят, то больше ему сюда не проникнуть. Он сказал:
- Вы, может быть, облегчили бы мне защиту моего друга, если бы могли сообщить мне что-либо о покойном.
- Боюсь, что не смогу, - сразу ответил Себастиан и снова посмотрел на свои руки. - Я мало что знал о нем. Я случайно познакомился с ним года три назад. Он обратился к нашей фирме с одним предложением, с одним большим проектом, он хотел, чтобы мы в нем участвовали. Я должен был навести справки. В ходе одной информационной беседы выяснилось, однако, что об этом проекте говорить еще рано. Господин Альтбауэр нуждался в поддержке, которой и мы на той стадии не могли ему оказать, помимо того, что мы, наверно, и вообще отказались бы от его сотрудничества. - Казалось, что Себастиан глядит не на адвоката, а на одного из амурчиков.