Страница:
Борис Виан
Я приду плюнуть на ваши могилы (сборник)
«J’IRAI CRACHER SUR VOS TOMBES» de Boris VIAN
© Christian Bourgois éditeur 1974
© Librairie Arthème Fayard 2003 pour l’édition en Œuvres complètes
«LES MORTS ONT TOUS LA MÊME PEAU» de Boris VIAN
© Librairie Arthème Fayard 1999 pour l’édition en Œuvres complètes
© Г. Сергеев, перевод, 1993
© В. Кислов, перевод, 1993
© В. Пожидаев, оформление серии, 2012
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014
Издательство АЗБУКА®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
© Christian Bourgois éditeur 1974
© Librairie Arthème Fayard 2003 pour l’édition en Œuvres complètes
«LES MORTS ONT TOUS LA MÊME PEAU» de Boris VIAN
© Librairie Arthème Fayard 1999 pour l’édition en Œuvres complètes
© Г. Сергеев, перевод, 1993
© В. Кислов, перевод, 1993
© В. Пожидаев, оформление серии, 2012
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014
Издательство АЗБУКА®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
* * *
Я приду плюнуть на ваши могилы
I
Никто не знал меня в Бактоне. Клем потому и выбрал этот городок. Впрочем, если бы даже я и сдрейфил, у меня не было бензина, чтобы двинуться дальше к северу. Оставалось литров пять, не больше. Плюс один доллар да письмо Клема – вот и все, что я имел. О чемодане лучше не говорить. Особенно о его содержимом. Да, забыл: в багажник я сунул небольшой револьвер Малыша, дешевенький револьвер калибра 6,35; он все еще лежал у него в кармане, когда шериф пришел сказать нам, что мы можем забрать и похоронить тело. Говоря по правде, больше всего я рассчитывал на письмо Клема. Мне должно повезти, мне обязательно должно повезти. Я рассматривал свои руки, лежавшие на руле, пальцы, ногти… И правда, тут все в порядке. Придраться не к чему. Может быть, мне и удастся вывернуться…
Мой брат Том знал Клема по университету. Клем держался с ним не так, как остальные студенты. Он охотно болтал с ним, они выпивали вместе, катались на «кадиллаке» Клема. Тома и терпели там только из-за Клема. И когда он уехал, чтобы стать во главе фабрики после смерти отца, Тому пришлось тоже сматывать удочки. Он вернулся к нам. Том успел-таки многому выучиться, и ему удалось получить место учителя в новой школе. А потом эта история с Малышом. На его месте я бы помалкивал, но Малыш был не такой. Он не видел в этом ничего плохого. И тогда отец и брат этой девчонки решили с ним разобраться.
Вот почему мой брат написал Клему. Я не мог больше оставаться в этих краях, и он просил Клема подыскать что-нибудь для меня. Не слишком далеко, чтобы мы могли видеться время от времени, но и не слишком близко, чтобы нас никто там не знал. Он думал, что с моей внешностью и характером мы абсолютно ничем не рискуем. Возможно, он был и прав, но я все время помнил о Малыше.
Заведующий книжной лавчонкой в Бактоне – вот в чем состояла моя новая служба. Я должен был познакомиться с прежним заведующим и за три дня войти в курс дела. Его переводили ступенью выше, и напоследок ему, должно быть, хотелось пустить пыль в глаза.
Светило солнце. Теперь улица называлась Пирл-Харбор-стрит. Возможно, Клем этого не знал. На табличках еще можно было прочесть и старое название. Под номером 270 я увидел магазин и остановил мой старенький «Нэш» перед дверью. Заведующий, сидя за кассой, сверял какие-то цифры по ведомости. Это был человек средних лет с жестким взглядом голубых глаз и бледно-желтыми волосами. Я поздоровался.
– Добрый день. Желаете что-нибудь купить?
– У меня к вам письмо.
– А! Так это вам я должен передать дела. Дайте-ка я взгляну на письмо.
Он взял его, прочел, затем сложил и вернул мне.
– Это не сложно, – сказал он. – Вот товар (он сделал жест рукой). Счета я подобью к вечеру. Что касается сбыта, рекламы и прочего – следуйте указаниям финансовых инспекторов главной конторы и бумагам, которые будете получать.
– Это филиал?
– Да, филиал.
– Хорошо, – кивнул я. – Что идет лучше всего?
– О! Романы. Скверные романы, но что нам за дело до этого? Религиозная литература тоже идет неплохо. Учебники. Детские книжки – не очень, серьезные книги – еще меньше. Я никогда не пытался развивать это направление.
– Религиозная литература – это для вас несерьезно?
Он облизал губы языком:
– Этого я не говорил.
Я от души рассмеялся.
– Не смущайтесь, я тоже не слишком верующий.
– Что ж, тогда я дам вам один совет. Держите ваше мнение при себе и каждое воскресенье ходите слушать пастора, иначе вас живо отсюда выставят.
– Отлично, – сказал я, – буду по воскресеньям слушать пастора.
– Держите, – сказал он, протягивая мне листок. – Проверьте. Это счета за последний месяц. Все очень просто. Книги мы получаем из центрального магазина. Надо только вести учет поступлений и продажи в трех экземплярах. За деньгами приезжают каждые две недели. Вам будут платить в чеках, с небольшим процентом.
– Давайте это сюда, – сказал я.
Я взял листок и уселся за низкий прилавок, заваленный книгами, снятыми с полок покупателями. Наверное, у него не было времени поставить их обратно.
– Что еще интересного в этих краях? – спросил я снова.
– Ничего. Есть девочки в аптеке напротив и виски у Рикардо в двух кварталах отсюда.
Несмотря на свои резкие манеры, он был довольно приятным типом.
– Сколько вы уже торчите здесь?
– Пять лет, – сказал он. – Осталось еще пять.
– А потом?
– Вы слишком любопытны.
– Сами виноваты. Зачем сказали, что осталось еще пять лет? Я ведь вас об этом не спрашивал.
Он слегка улыбнулся и прищурил глаза.
– Вы правы. Так вот, еще пять лет, и я уйду с этой работы.
– И чем займетесь?
– Буду писать, – сказал он, – писать бестселлеры: романы исторические, романы про то, как негры спят с белыми и их за это не линчуют, романы про то, как молодые чистые девицы умудряются сохранить невинность в рабочих предместьях, населенных подонками…
Он ухмыльнулся.
– А потом… оригинальные и смелые романы, ведь так легко быть смелым в этой стране: говори то, что и так любому ясно.
– А вы сможете?
– Конечно смогу. Шесть романов у меня уже готово.
– Вы не пробовали их пристроить?
– У меня нет в издательствах ни друзей, ни подруг, а для издания за свой счет я еще не накопил денег.
– Ну, а когда накопите, что тогда?
– Вот как раз через пять лет и накоплю.
– Из вас наверняка получится хороший писатель, – заключил я.
В следующие два дня у меня было много дел. Хоть работа и впрямь оказалась нетрудной, все же надо было в ней как следует разобраться; кроме того, Хансен – так звали заведующего – дал мне некоторую информацию о постоянных клиентах, заходивших поболтать о литературе. Впрочем, их знания ограничивались «Субботним обозрением» да литературными страницами местного журнальчика, имевшего, однако, тираж 60 тысяч. На данный момент я довольствовался тем, что слушал их беседы с Хансеном и пытался запомнить, как кого зовут и кто как выглядит. В книжных магазинах, как известно, больше, чем где-либо, принято узнавать клиента, едва он соблаговолит переступить через порог.
Кроме того, мне удалось переснять те две комнатушки, в которых Хансен жил все это время, – в доме напротив, том самом, где помещалась аптека. К тому же он выдал мне немного денег авансом, чтобы хватило расплатиться за три дня в гостинице, и два дня из этих трех кормил меня обедом, не позволив причислить эти расходы к моему долгу. Одним словом, показал себя свойским парнем. Но эта затея с бестселлерами мне не понравилась: бестселлеры так не пишут. Остается надеяться, что у Хансена талант.
На третий день он повел меня к Рикардо пропустить по рюмке перед завтраком. Было десять часов, он уезжал после обеда.
В последний раз мы завтракали вместе. Он сейчас уедет, и я останусь один на один с этим городом, с этими клиентами. И то какая удача, что я встретил Хансена, без него мне бы пришлось туго с моей долларовой купюрой. Но теперь дела шли как надо.
У Рикардо было прилично, обычно и противно. Пахло жареным луком и пончиками. За стойкой невыразительный тип лениво листал журнал.
– Что прикажете? – спросил он.
– Два виски, – заказал Хансен, посмотрев на меня.
Я кивнул.
Официант принес два больших стакана. В них плавал лед и торчали соломинки.
– Мне нравится так, – пояснил Хансен, – не подумайте, что я вас принуждаю.
– Ничего, – сказал я.
Если вам приходилось пить виски со льдом через соломинку, то вы знаете, что это за штука: в нёбо будто бы ударяет струя огня, впрочем, огня приятного.
– Знатно, – похвалил я.
Тут я увидел себя в зеркале напротив. Вид у меня был обескураженный. Я давно не пил. Хансен рассмеялся.
– Не расстраивайтесь, – сказал он, – скоро привыкнете. А мне вот придется теперь других официантов учить своим маленьким прихотям – там, где я стану напиваться.
– Жаль, что вы уезжаете.
Он засмеялся.
– Если бы я остался, пришлось бы уехать вам… Нет, – продолжал он, – хорошо, что я уезжаю. Больше пяти лет… Боже мой!
Он допил залпом и заказал еще.
– Вы быстро приспособитесь. – Он окинул меня взглядом. – Вы недурны собой, но в вас есть что-то для меня непонятное. Ваш голос.
Я молча улыбнулся. Чертов тип.
– У вас слишком густой голос. Вы не поете?
– Пою иногда, чтобы поразвлечься.
Теперь я уже больше не пел. До истории с Малышом – да, я пел, подыгрывая на гитаре. Пел блюзы Хэнди, пел старинные песни Нового Орлеана, пел кое-что свое, импровизируя на гитаре. Но теперь никакого желания петь у меня не было. Теперь, кроме денег, меня ничего не интересовало. Мне нужно было много денег, чтобы сделать то, что я задумал.
– С таким голосом все женщины будут ваши, – сказал Хансен.
Я пожал плечами.
– Вас это не интересует?
Он хлопнул меня по спине.
– Загляните-ка в аптеку напротив. Может, удастся кое-кого подцепить. У них там в безалкогольном баре нечто вроде клуба. Малолеточки. Те самые, что носят красные носочки и пишут письма Фрэнку Синатре. Так вот, эта аптека – их генеральный штаб. Вы уже должны были это заметить. Нет? Ах да, вы же все эти дни не выходили из магазина.
Я заказал еще виски. Оно уже чувствовалось во всем теле.
Там у нас такого не было. Мне этого захотелось. Малолетки лет пятнадцати-шестнадцати с острыми сосочками, выпирающими из-под облегающих футболок, что доставляет этим мерзавкам особенное удовольствие. И носочки. Ярко-желтые или ярко-зеленые; туфельки без каблуков; пышные юбки; круглые коленки; садятся на траву, скрестив ноги так, что выглядывают белые трусики. Да, мне очень этого захотелось, этих девчонок в носочках.
Хансен смотрел на меня.
– Все они не прочь, – сказал он, – вы ничем не рискуете. Они знают кучу мест, куда могут вас затащить.
– Вы меня принимаете за свинью?
– О нет, я имел в виду потанцевать.
Он улыбнулся. Без сомнения, у меня был заинтересованный вид.
– Они забавные, – сказал он, – будут заходить к вам в магазин.
– Что им там делать?
– Они обычно покупают фотографии актеров и, как будто между прочим, книжонки по психоанализу, то есть я имею в виду по медицине. Они все просто влюблены в медицину.
– Ладно, – пробурчал я, – посмотрим.
Должно быть, на этот раз мне удалось сделать равнодушный вид, и Хансен перевел разговор на другую тему. Мы закончили завтрак, и около двух он уехал. Я остался один на один с моим магазином.
Мой брат Том знал Клема по университету. Клем держался с ним не так, как остальные студенты. Он охотно болтал с ним, они выпивали вместе, катались на «кадиллаке» Клема. Тома и терпели там только из-за Клема. И когда он уехал, чтобы стать во главе фабрики после смерти отца, Тому пришлось тоже сматывать удочки. Он вернулся к нам. Том успел-таки многому выучиться, и ему удалось получить место учителя в новой школе. А потом эта история с Малышом. На его месте я бы помалкивал, но Малыш был не такой. Он не видел в этом ничего плохого. И тогда отец и брат этой девчонки решили с ним разобраться.
Вот почему мой брат написал Клему. Я не мог больше оставаться в этих краях, и он просил Клема подыскать что-нибудь для меня. Не слишком далеко, чтобы мы могли видеться время от времени, но и не слишком близко, чтобы нас никто там не знал. Он думал, что с моей внешностью и характером мы абсолютно ничем не рискуем. Возможно, он был и прав, но я все время помнил о Малыше.
Заведующий книжной лавчонкой в Бактоне – вот в чем состояла моя новая служба. Я должен был познакомиться с прежним заведующим и за три дня войти в курс дела. Его переводили ступенью выше, и напоследок ему, должно быть, хотелось пустить пыль в глаза.
Светило солнце. Теперь улица называлась Пирл-Харбор-стрит. Возможно, Клем этого не знал. На табличках еще можно было прочесть и старое название. Под номером 270 я увидел магазин и остановил мой старенький «Нэш» перед дверью. Заведующий, сидя за кассой, сверял какие-то цифры по ведомости. Это был человек средних лет с жестким взглядом голубых глаз и бледно-желтыми волосами. Я поздоровался.
– Добрый день. Желаете что-нибудь купить?
– У меня к вам письмо.
– А! Так это вам я должен передать дела. Дайте-ка я взгляну на письмо.
Он взял его, прочел, затем сложил и вернул мне.
– Это не сложно, – сказал он. – Вот товар (он сделал жест рукой). Счета я подобью к вечеру. Что касается сбыта, рекламы и прочего – следуйте указаниям финансовых инспекторов главной конторы и бумагам, которые будете получать.
– Это филиал?
– Да, филиал.
– Хорошо, – кивнул я. – Что идет лучше всего?
– О! Романы. Скверные романы, но что нам за дело до этого? Религиозная литература тоже идет неплохо. Учебники. Детские книжки – не очень, серьезные книги – еще меньше. Я никогда не пытался развивать это направление.
– Религиозная литература – это для вас несерьезно?
Он облизал губы языком:
– Этого я не говорил.
Я от души рассмеялся.
– Не смущайтесь, я тоже не слишком верующий.
– Что ж, тогда я дам вам один совет. Держите ваше мнение при себе и каждое воскресенье ходите слушать пастора, иначе вас живо отсюда выставят.
– Отлично, – сказал я, – буду по воскресеньям слушать пастора.
– Держите, – сказал он, протягивая мне листок. – Проверьте. Это счета за последний месяц. Все очень просто. Книги мы получаем из центрального магазина. Надо только вести учет поступлений и продажи в трех экземплярах. За деньгами приезжают каждые две недели. Вам будут платить в чеках, с небольшим процентом.
– Давайте это сюда, – сказал я.
Я взял листок и уселся за низкий прилавок, заваленный книгами, снятыми с полок покупателями. Наверное, у него не было времени поставить их обратно.
– Что еще интересного в этих краях? – спросил я снова.
– Ничего. Есть девочки в аптеке напротив и виски у Рикардо в двух кварталах отсюда.
Несмотря на свои резкие манеры, он был довольно приятным типом.
– Сколько вы уже торчите здесь?
– Пять лет, – сказал он. – Осталось еще пять.
– А потом?
– Вы слишком любопытны.
– Сами виноваты. Зачем сказали, что осталось еще пять лет? Я ведь вас об этом не спрашивал.
Он слегка улыбнулся и прищурил глаза.
– Вы правы. Так вот, еще пять лет, и я уйду с этой работы.
– И чем займетесь?
– Буду писать, – сказал он, – писать бестселлеры: романы исторические, романы про то, как негры спят с белыми и их за это не линчуют, романы про то, как молодые чистые девицы умудряются сохранить невинность в рабочих предместьях, населенных подонками…
Он ухмыльнулся.
– А потом… оригинальные и смелые романы, ведь так легко быть смелым в этой стране: говори то, что и так любому ясно.
– А вы сможете?
– Конечно смогу. Шесть романов у меня уже готово.
– Вы не пробовали их пристроить?
– У меня нет в издательствах ни друзей, ни подруг, а для издания за свой счет я еще не накопил денег.
– Ну, а когда накопите, что тогда?
– Вот как раз через пять лет и накоплю.
– Из вас наверняка получится хороший писатель, – заключил я.
В следующие два дня у меня было много дел. Хоть работа и впрямь оказалась нетрудной, все же надо было в ней как следует разобраться; кроме того, Хансен – так звали заведующего – дал мне некоторую информацию о постоянных клиентах, заходивших поболтать о литературе. Впрочем, их знания ограничивались «Субботним обозрением» да литературными страницами местного журнальчика, имевшего, однако, тираж 60 тысяч. На данный момент я довольствовался тем, что слушал их беседы с Хансеном и пытался запомнить, как кого зовут и кто как выглядит. В книжных магазинах, как известно, больше, чем где-либо, принято узнавать клиента, едва он соблаговолит переступить через порог.
Кроме того, мне удалось переснять те две комнатушки, в которых Хансен жил все это время, – в доме напротив, том самом, где помещалась аптека. К тому же он выдал мне немного денег авансом, чтобы хватило расплатиться за три дня в гостинице, и два дня из этих трех кормил меня обедом, не позволив причислить эти расходы к моему долгу. Одним словом, показал себя свойским парнем. Но эта затея с бестселлерами мне не понравилась: бестселлеры так не пишут. Остается надеяться, что у Хансена талант.
На третий день он повел меня к Рикардо пропустить по рюмке перед завтраком. Было десять часов, он уезжал после обеда.
В последний раз мы завтракали вместе. Он сейчас уедет, и я останусь один на один с этим городом, с этими клиентами. И то какая удача, что я встретил Хансена, без него мне бы пришлось туго с моей долларовой купюрой. Но теперь дела шли как надо.
У Рикардо было прилично, обычно и противно. Пахло жареным луком и пончиками. За стойкой невыразительный тип лениво листал журнал.
– Что прикажете? – спросил он.
– Два виски, – заказал Хансен, посмотрев на меня.
Я кивнул.
Официант принес два больших стакана. В них плавал лед и торчали соломинки.
– Мне нравится так, – пояснил Хансен, – не подумайте, что я вас принуждаю.
– Ничего, – сказал я.
Если вам приходилось пить виски со льдом через соломинку, то вы знаете, что это за штука: в нёбо будто бы ударяет струя огня, впрочем, огня приятного.
– Знатно, – похвалил я.
Тут я увидел себя в зеркале напротив. Вид у меня был обескураженный. Я давно не пил. Хансен рассмеялся.
– Не расстраивайтесь, – сказал он, – скоро привыкнете. А мне вот придется теперь других официантов учить своим маленьким прихотям – там, где я стану напиваться.
– Жаль, что вы уезжаете.
Он засмеялся.
– Если бы я остался, пришлось бы уехать вам… Нет, – продолжал он, – хорошо, что я уезжаю. Больше пяти лет… Боже мой!
Он допил залпом и заказал еще.
– Вы быстро приспособитесь. – Он окинул меня взглядом. – Вы недурны собой, но в вас есть что-то для меня непонятное. Ваш голос.
Я молча улыбнулся. Чертов тип.
– У вас слишком густой голос. Вы не поете?
– Пою иногда, чтобы поразвлечься.
Теперь я уже больше не пел. До истории с Малышом – да, я пел, подыгрывая на гитаре. Пел блюзы Хэнди, пел старинные песни Нового Орлеана, пел кое-что свое, импровизируя на гитаре. Но теперь никакого желания петь у меня не было. Теперь, кроме денег, меня ничего не интересовало. Мне нужно было много денег, чтобы сделать то, что я задумал.
– С таким голосом все женщины будут ваши, – сказал Хансен.
Я пожал плечами.
– Вас это не интересует?
Он хлопнул меня по спине.
– Загляните-ка в аптеку напротив. Может, удастся кое-кого подцепить. У них там в безалкогольном баре нечто вроде клуба. Малолеточки. Те самые, что носят красные носочки и пишут письма Фрэнку Синатре. Так вот, эта аптека – их генеральный штаб. Вы уже должны были это заметить. Нет? Ах да, вы же все эти дни не выходили из магазина.
Я заказал еще виски. Оно уже чувствовалось во всем теле.
Там у нас такого не было. Мне этого захотелось. Малолетки лет пятнадцати-шестнадцати с острыми сосочками, выпирающими из-под облегающих футболок, что доставляет этим мерзавкам особенное удовольствие. И носочки. Ярко-желтые или ярко-зеленые; туфельки без каблуков; пышные юбки; круглые коленки; садятся на траву, скрестив ноги так, что выглядывают белые трусики. Да, мне очень этого захотелось, этих девчонок в носочках.
Хансен смотрел на меня.
– Все они не прочь, – сказал он, – вы ничем не рискуете. Они знают кучу мест, куда могут вас затащить.
– Вы меня принимаете за свинью?
– О нет, я имел в виду потанцевать.
Он улыбнулся. Без сомнения, у меня был заинтересованный вид.
– Они забавные, – сказал он, – будут заходить к вам в магазин.
– Что им там делать?
– Они обычно покупают фотографии актеров и, как будто между прочим, книжонки по психоанализу, то есть я имею в виду по медицине. Они все просто влюблены в медицину.
– Ладно, – пробурчал я, – посмотрим.
Должно быть, на этот раз мне удалось сделать равнодушный вид, и Хансен перевел разговор на другую тему. Мы закончили завтрак, и около двух он уехал. Я остался один на один с моим магазином.
II
Думается, прошло дней пятнадцать, прежде чем я начал скучать. Все это время я не выходил из магазина. Торговля шла хорошо; книги расходились быстро; реклама была налажена как надо. Каждую неделю вместе с новыми поступлениями книг фирма присылала иллюстрированные рекламные буклеты, которые я выставлял вместе с соответствующей книгой так, чтобы они бросались в глаза. Как правило, мне было достаточно прочесть коммерческую рецензию и проглядеть пять-шесть страниц, чтобы уяснить, о чем в ней шла речь. Во всяком случае, этого было достаточно для ответа на вопросы тех несчастных, что клевали на яркую обложку и фото автора на буклете. Книги достаточно дороги, а это кое-что значит; люди вообще мало заботятся о том, чтобы купить хорошую книгу, им нужно то, о чем говорят, что популярно в клубе, который они посещают; что же касается содержимого, то на него им наплевать.
Некоторые книжки я получал кипами с рекомендацией выставлять их в витрине. Я складывал их штабелями у кассы и всовывал в руки каждому вместе с рекламным буклетом на глянцевой бумаге. Обычно никто не отказывался: несколько фраз внутри буклета вполне соответствовали городской клиентуре. Эта система обеспечивала фирме распродажу скандальных книжонок за полдня.
Честно говоря, я не то чтобы заскучал, но, усвоив всю рутинную сторону коммерции, получил свободное время, чтобы подумать о главном. Пока все шло слишком хорошо. Это меня и беспокоило.
Кончалось лето. В тени под деревьями, у реки, уже становилось прохладно. С самого приезда я никуда не выбирался и совсем не знал окрестностей. Я испытывал потребность в свежем воздухе. Но, пожалуй, другая потребность беспокоила меня еще больше. Мне нужна была женщина.
Как-то вечером, опустив, как обычно, в пять часов на витрину железную штору, я не остался в магазине, чтобы еще поработать при свете лампы, а надел шляпу, прихватил пиджак и направился прямиком в аптеку. В аптеке сидели трое: юнец лет пятнадцати и две девицы примерно того же возраста. Они смерили меня отсутствующим взглядом и опять уткнулись в свои стаканы с молочным коктейлем. От одного вида этого продукта меня чуть не стошнило; к счастью, в кармане пиджака лежала фляга с «противоядием».
Я сел за стойку рядом с одной из девиц. Официантка, довольно невзрачная брюнетка, увидев меня, лениво повернулась.
– У вас есть что-нибудь без молока? – спросил я.
– Лимонный, – предложила она, – грейпфрутовый, томатный, кока-кола.
– Грейпфрут, – сказал я. – Доверху не наливайте.
Я сунул руку в карман пиджака и достал флягу.
– Здесь нельзя распивать спиртное, – вяло запротестовала официантка.
– Да, да, конечно, – усмехнулся я, – это всего лишь лекарство. Насчет своей лицензии можете не волноваться.
Я протянул ей доллар. Сегодня утром я как раз получил жалованье. Девяносто долларов за неделю. Да, Клем знал людей. Официантка дала мне сдачу, я довольно много оставил ей на чай.
Виски с грейпфрутом, конечно, не самый лучший вариант, но, во всяком случае, это лучше, чем виски без ничего. Выпив, я почувствовал себя лучше. Теперь я был вполне в своей тарелке. Эти трое меня разглядывали. Для таких сопляков двадцатишестилетний – почти старик; я улыбнулся своей соседке; это была маленькая блондиночка в тонком шерстяном джемпере небесно-голубого цвета в белую полоску, с рукавами, закатанными до локтя, в белых носочках и туфельках на толстой каучуковой подошве. Она была миловидна, хорошо развита; если прикоснуться, то, наверное, упруга, как спелая слива. На ней не было лифчика, и соски вырисовывались сквозь материю вполне отчетливо. Она мне тоже улыбнулась.
– Жарко? – начал я.
– Смертельно, – сказала она, потянувшись и показав два влажных пятнышка под мышками.
Это на меня подействовало. Я поднялся и бросил пять центов в автоматический проигрыватель, который стоял в углу.
– У тебя хватит духу потанцевать? – сказал я, подойдя.
– Ну, ты хочешь меня убить! – сказала она и приклеилась ко мне так плотно, что у меня перехватило дыхание.
От нее пахло как от ухоженного младенца. Она была такой тоненькой, что я смог достать правой рукой ее правое плечо. Я поднял руку повыше и скользнул пальцами по груди. Глядя на нас, те двое тоже начали танцевать. На пластинке Дина Шор пела свой «Летающий пирог». Девица подмурлыкивала. Официантка подняла нос от журнала, глянула на нас и снова углубилась в чтиво.
У нее ничего не было под кофточкой; это сразу чувствовалось. Я с нетерпением ждал, когда же кончится пластинка. Еще две минуты, и это стало бы уже неприлично. Наконец девица отлипла, вернулась на место и взглянула на меня.
– Для взрослого ты танцуешь ничего.
– Меня научил мой дедушка, – ответил я.
– Это видно, – пошутила она, – стиль немного староват.
– В джайве ты меня, может, и обставишь, но зато я могу тебя подучить кое-чему другому.
Она слегка прикрыла глаза:
– Чему-нибудь взрослому?
– Если тебе захочется.
– Так вот куда ты гнешь…
– Ты не знаешь, куда я гну. У кого-нибудь из вас есть гитара?
– А вы играете на гитаре? – спросил юнец. Похоже было, что тут он проснулся.
– Чуть-чуть, – сказал я.
– В таком случае, и поете? – спросила вторая девица.
– Немного.
– У него голос как у Кэба Кэллоуэя, – пошутила первая.
Ей явно не понравилось, что те двое со мной заговорили. Надо было ковать железо, пока горячо.
– Найдите мне местечко, где была бы гитара, – сказал я, глядя на нее, – и я покажу, на что способен. Я, конечно, не В. С. Хэнди, но блюзы играть умею.
Она выдержала мой взгляд:
– Ладно, пошли к Би-Джи.
– У него есть гитара?
– У нее есть гитара – у Бетти Джейн.
– Это мог быть и Барух Джуниор, – пошутил я.
– Именно здесь он и живет. Пошли.
– Прямо сейчас? – спросил юнец.
– Почему бы и нет, – ответил я, – если ей загорелось.
– О’кей, – сказал он, – меня зовут Дик. Это Джики.
Он указал на ту девицу, с которой я танцевал.
– А я – Джуди, – сказала вторая.
– Ну а я – Ли Андерсон, – сказал я, – у меня тут напротив книжная лавка.
– Уже две недели, как это всем известно.
– Тебя это так заинтересовало?
– Конечно, – вставила Джуди, – тут мало мужчин.
Несмотря на явное неудовольствие Дика, мы все вчетвером вышли на улицу. У девиц вид был довольно возбужденный. Я прихватил с собой достаточно виски, чтобы возбудить их еще больше, когда понадобится.
– Следую за вами, – сказал я, когда мы оказались снаружи.
Машина Дика, «крайслер» устаревшей модели, стояла у дверей. Он посадил девиц вперед, а я устроился на заднем сиденье.
– Чем занимаемся, молодые люди? – спросил я.
Машина рывком тронулась, и Джики забралась коленками на сиденье и повернулась, чтобы мне ответить.
– Трудимся, – сказала она.
– Учеба? – предположил я.
– В том числе…
– Перебирайся сюда, – сказал я, повысив голос из-за шума ветра, – удобней будет говорить.
– Как бы не так, – пробормотала она и опять слегка прикрыла глаза. Должно быть, она подцепила этот приемчик из какого-нибудь фильма.
– Не хочешь себя компрометировать?
– Ладно уж, – сказала она.
Я подхватил ее за плечи, и она стала перелезать через спинку сиденья.
– Эй вы, – сказала Джуди, – странненькая у вас манера разговаривать.
Я решил посадить Джики слева от себя, а по пути – прихватить ее за хорошие места. Получилось неплохо. Было заметно, что шутка пришлась ей по душе. Я усадил ее на сиденье и обхватил рукой.
– Теперь спокойно, – сказал я, – а то нашлепаю.
– Что это у тебя во фляжке? – спросила она и полезла под пиджак, который лежал у меня на коленях. Не знаю, нарочно ли это было сделано, но если да, то она ловко попала в цель.
– Не нервничай, – сказал я, убирая ее руку, – я тебя обслужу.
Я открутил никелированную пробку и подал ей фляжку. Она сделала большой глоток.
– Не всё, – вдруг завопил Дик; он следил за нами через зеркало. – Ли, оставь мне, старый крокодил!
– Не бойся, у меня есть еще.
Он перехватил руль одной рукой, а другую протянул назад, к нам.
– Эй, не дури! – сказала Джуди. – А то куда-нибудь вмажемся.
– Какая рассудительность, – сыронизировал я. – Ты никогда не теряешь хладнокровия?
– Никогда, – ответила Джуди и, на лету перехватив флягу, вернула ее мне уже пустой.
– Ну, – одобрительно сказал я, – теперь лучше?
– Превосходно.
Я увидел у нее на глазах слезы, но ей удалось не показать виду, хотя голос ее звучал несколько приглушенно.
– Ну вот, – сказала Джики, – а мне?
– Сейчас еще достанем, – пообещал я, – возьмем гитару и вернемся к Рикардо.
– Везет тебе, – сказал Дик, – нам никто ничего не продаст.
– Вот что значит выглядеть так молодо, – сказал я со смешком.
– При чем здесь «молодо», – проворчала Джики.
Она начала ерзать и в конце концов уселась так, что мне ничего не оставалось, как немного поразвлечь свои пальцы. Машина резко затормозила, и моя рука небрежно свесилась с ее плеча.
– Сейчас вернусь, – объявил Дик.
Он выбрался из машины и побежал к дому, мало чем отличающемуся от соседних. Очевидно, их строил один и тот же подрядчик. Вскоре Дик вновь показался на крыльце. У него в руках была гитара в лакированном футляре. Он хлопнул дверью и в три прыжка очутился у машины.
– Би-Джи нету дома, – сообщил он. – Что будем делать?
– Гитару потом завезем, – сказал я. – Садись, поезжай мимо Рикардо, я у него подзаправлюсь.
– Хорошенькая у тебя будет репутация, – сказала Джики.
– Вот уж фиг, – уверил я ее. – Любому дураку будет ясно, что это вы заманили меня на свою грязную оргию.
Мы ехали обратно той же дорогой, но гитара несколько стесняла мои движения. У бара Дик остановился, и я пополнил свой запас еще одной бутылкой. Когда я вернулся к компании, Дик и Джуди, стоявшая на коленях на сиденье, о чем-то яростно спорили с Джики.
– Как ты думаешь, Ли, – сказал Дик, – не поехать ли нам купаться?
– Поехали, – сказал я, – если ты одолжишь мне плавки.
– Все будет о’кей.
Он завел мотор, и мы поехали. За городом наш «крайслер» свернул на довольно разбитую проселочную дорогу.
– Тут есть отличное местечко для купанья, – доложил Дик, – ни души.
– Река, и в ней форель, – съязвил я.
– Нет, галька и белый песок. Там, кроме нас, никто не бывает.
– Посмотрим, – сказал я, придерживая рукой челюсть, готовую отвалиться на каждом ухабе. – Здесь лучше было бы прокатиться на бульдозере.
– Это входит в программу, – сказал он, – зато сюда никто не сунет свой грязный нос.
Дик прибавил скорость, и я вверил свои члены судьбе. Вскоре дорога повернула и метров через двести уперлась в какие-то заросли. Дик и Джуди спрыгнули на землю, затем вылез я, прихватив Джики. Дик взял гитару и пошел вперед по узкой тропинке. Неожиданно показалась река, прозрачная, как стакан джина. Солнце висело уже низко, но жара не спадала. Вода поблескивала на солнце и подрагивала в тени, берег зарос густой травой.
– Ничего уголок, – оценил я. – Сами его раскопали?
– А ты думал, мы такие растяпы, – сказала Джики, и я получил по шее комком земли.
– Будешь шалить – кое-чего не получишь.
И я для вескости сказанного похлопал себя по карману.
– Ладно, ты, старый блюзмен, не сердись, – сказала она, – лучше покажи, на что ты способен.
– А плавки? – спросил я Дика.
– На кой они тебе? Тут же никого нет…
Я обернулся. Джуди уже стащила с себя футболку, под которой, естественно, ничего не было. Потом она выскользнула из юбки, после чего в воздух полетели ботинки и носки, и девица совершенно нагишом завалилась на траву.
У меня был довольно глупый вид, судя по тому, как она расхохоталась. Я чуть было не смутился. Дик и Джики в том же наряде развалились рядом. Между прочим, я обратил внимание на то, что парнишка щупловат: из-под кожи выпирали косточки.
– О’кей, – сказал я. – Не будем изображать приличные манеры.
Я нарочно не торопился раздеться, так как знал себе цену в голом виде, и дал им время это прочувствовать. Раздевшись наконец, я потянулся и похлопал себя по бокам. После тисканья в машине с Джики я был еще возбужден и вовсе не собирался этого скрывать, хотя они, конечно, ждали, что я спасую.
Я взял гитару в руки. Это был прекрасный «Эдифон», но играть, сидя на траве, было неудобно, и я сказал Дику:
– Слушай, я возьму подушку из автомобиля?
– Я тебе помогу, – сказала Джики и, как угорь, скользнула между веток. Ее физиономия восходящей звезды при совсем еще девчоночьем тельце выглядела среди зарослей весьма живописно. Джики убежала далеко вперед, и когда я подошел наконец к машине, она уже тащила на себе тяжелое кожаное сиденье.
– Давай мне, – предложил я.
– Обойдусь сама! – прокричала Джики.
И тут я, невзирая на вопли, как зверь, накинулся на нее сзади. Она уронила подушку и перестала сопротивляться. В тот момент меня устроила бы даже обезьяна. Джики, видимо, это почувствовала и снова стала отбиваться. Я расхохотался. Это пришлось мне по душе. Джики вырвалась и скользнула в траву, я за ней. Трава там оказалась высокой и мягкой, как надувной матрац. Мы катались по ней, как дикари. Она была загорелой до кончиков сосков, без этих дурацких белых полос от лифчика, которые так портят голых девиц. Гладкая, как абрикос, и голая, как младенец, Джики, когда мне удалось ею снова овладеть, показала, что знает несколько больше младенца. Недурной образчик техники.
Пальцами я ощущал, какая у нее гладкая изогнутая спина и крепкая, как арбуз, задница. Но все это продолжалось едва ли десять минут, после чего Джики сделала вид, что засыпает, но когда я от нее оторвался, она оттолкнула меня, обмякшего, как тюфяк, и побежала к реке.
Я последовал за ней. У самого берега она разбежалась и классно нырнула.
– О, вы уже купаетесь?
Это был голос Джуди. Она жевала травинку, лежа на спине и положив руки под голову. Дик, развалясь рядом, гладил ей ляжки. Тут же валялась пустая бутылка.
– Вторую мы не трогали, – засмеялась она, перехватив мой взгляд.
Некоторые книжки я получал кипами с рекомендацией выставлять их в витрине. Я складывал их штабелями у кассы и всовывал в руки каждому вместе с рекламным буклетом на глянцевой бумаге. Обычно никто не отказывался: несколько фраз внутри буклета вполне соответствовали городской клиентуре. Эта система обеспечивала фирме распродажу скандальных книжонок за полдня.
Честно говоря, я не то чтобы заскучал, но, усвоив всю рутинную сторону коммерции, получил свободное время, чтобы подумать о главном. Пока все шло слишком хорошо. Это меня и беспокоило.
Кончалось лето. В тени под деревьями, у реки, уже становилось прохладно. С самого приезда я никуда не выбирался и совсем не знал окрестностей. Я испытывал потребность в свежем воздухе. Но, пожалуй, другая потребность беспокоила меня еще больше. Мне нужна была женщина.
Как-то вечером, опустив, как обычно, в пять часов на витрину железную штору, я не остался в магазине, чтобы еще поработать при свете лампы, а надел шляпу, прихватил пиджак и направился прямиком в аптеку. В аптеке сидели трое: юнец лет пятнадцати и две девицы примерно того же возраста. Они смерили меня отсутствующим взглядом и опять уткнулись в свои стаканы с молочным коктейлем. От одного вида этого продукта меня чуть не стошнило; к счастью, в кармане пиджака лежала фляга с «противоядием».
Я сел за стойку рядом с одной из девиц. Официантка, довольно невзрачная брюнетка, увидев меня, лениво повернулась.
– У вас есть что-нибудь без молока? – спросил я.
– Лимонный, – предложила она, – грейпфрутовый, томатный, кока-кола.
– Грейпфрут, – сказал я. – Доверху не наливайте.
Я сунул руку в карман пиджака и достал флягу.
– Здесь нельзя распивать спиртное, – вяло запротестовала официантка.
– Да, да, конечно, – усмехнулся я, – это всего лишь лекарство. Насчет своей лицензии можете не волноваться.
Я протянул ей доллар. Сегодня утром я как раз получил жалованье. Девяносто долларов за неделю. Да, Клем знал людей. Официантка дала мне сдачу, я довольно много оставил ей на чай.
Виски с грейпфрутом, конечно, не самый лучший вариант, но, во всяком случае, это лучше, чем виски без ничего. Выпив, я почувствовал себя лучше. Теперь я был вполне в своей тарелке. Эти трое меня разглядывали. Для таких сопляков двадцатишестилетний – почти старик; я улыбнулся своей соседке; это была маленькая блондиночка в тонком шерстяном джемпере небесно-голубого цвета в белую полоску, с рукавами, закатанными до локтя, в белых носочках и туфельках на толстой каучуковой подошве. Она была миловидна, хорошо развита; если прикоснуться, то, наверное, упруга, как спелая слива. На ней не было лифчика, и соски вырисовывались сквозь материю вполне отчетливо. Она мне тоже улыбнулась.
– Жарко? – начал я.
– Смертельно, – сказала она, потянувшись и показав два влажных пятнышка под мышками.
Это на меня подействовало. Я поднялся и бросил пять центов в автоматический проигрыватель, который стоял в углу.
– У тебя хватит духу потанцевать? – сказал я, подойдя.
– Ну, ты хочешь меня убить! – сказала она и приклеилась ко мне так плотно, что у меня перехватило дыхание.
От нее пахло как от ухоженного младенца. Она была такой тоненькой, что я смог достать правой рукой ее правое плечо. Я поднял руку повыше и скользнул пальцами по груди. Глядя на нас, те двое тоже начали танцевать. На пластинке Дина Шор пела свой «Летающий пирог». Девица подмурлыкивала. Официантка подняла нос от журнала, глянула на нас и снова углубилась в чтиво.
У нее ничего не было под кофточкой; это сразу чувствовалось. Я с нетерпением ждал, когда же кончится пластинка. Еще две минуты, и это стало бы уже неприлично. Наконец девица отлипла, вернулась на место и взглянула на меня.
– Для взрослого ты танцуешь ничего.
– Меня научил мой дедушка, – ответил я.
– Это видно, – пошутила она, – стиль немного староват.
– В джайве ты меня, может, и обставишь, но зато я могу тебя подучить кое-чему другому.
Она слегка прикрыла глаза:
– Чему-нибудь взрослому?
– Если тебе захочется.
– Так вот куда ты гнешь…
– Ты не знаешь, куда я гну. У кого-нибудь из вас есть гитара?
– А вы играете на гитаре? – спросил юнец. Похоже было, что тут он проснулся.
– Чуть-чуть, – сказал я.
– В таком случае, и поете? – спросила вторая девица.
– Немного.
– У него голос как у Кэба Кэллоуэя, – пошутила первая.
Ей явно не понравилось, что те двое со мной заговорили. Надо было ковать железо, пока горячо.
– Найдите мне местечко, где была бы гитара, – сказал я, глядя на нее, – и я покажу, на что способен. Я, конечно, не В. С. Хэнди, но блюзы играть умею.
Она выдержала мой взгляд:
– Ладно, пошли к Би-Джи.
– У него есть гитара?
– У нее есть гитара – у Бетти Джейн.
– Это мог быть и Барух Джуниор, – пошутил я.
– Именно здесь он и живет. Пошли.
– Прямо сейчас? – спросил юнец.
– Почему бы и нет, – ответил я, – если ей загорелось.
– О’кей, – сказал он, – меня зовут Дик. Это Джики.
Он указал на ту девицу, с которой я танцевал.
– А я – Джуди, – сказала вторая.
– Ну а я – Ли Андерсон, – сказал я, – у меня тут напротив книжная лавка.
– Уже две недели, как это всем известно.
– Тебя это так заинтересовало?
– Конечно, – вставила Джуди, – тут мало мужчин.
Несмотря на явное неудовольствие Дика, мы все вчетвером вышли на улицу. У девиц вид был довольно возбужденный. Я прихватил с собой достаточно виски, чтобы возбудить их еще больше, когда понадобится.
– Следую за вами, – сказал я, когда мы оказались снаружи.
Машина Дика, «крайслер» устаревшей модели, стояла у дверей. Он посадил девиц вперед, а я устроился на заднем сиденье.
– Чем занимаемся, молодые люди? – спросил я.
Машина рывком тронулась, и Джики забралась коленками на сиденье и повернулась, чтобы мне ответить.
– Трудимся, – сказала она.
– Учеба? – предположил я.
– В том числе…
– Перебирайся сюда, – сказал я, повысив голос из-за шума ветра, – удобней будет говорить.
– Как бы не так, – пробормотала она и опять слегка прикрыла глаза. Должно быть, она подцепила этот приемчик из какого-нибудь фильма.
– Не хочешь себя компрометировать?
– Ладно уж, – сказала она.
Я подхватил ее за плечи, и она стала перелезать через спинку сиденья.
– Эй вы, – сказала Джуди, – странненькая у вас манера разговаривать.
Я решил посадить Джики слева от себя, а по пути – прихватить ее за хорошие места. Получилось неплохо. Было заметно, что шутка пришлась ей по душе. Я усадил ее на сиденье и обхватил рукой.
– Теперь спокойно, – сказал я, – а то нашлепаю.
– Что это у тебя во фляжке? – спросила она и полезла под пиджак, который лежал у меня на коленях. Не знаю, нарочно ли это было сделано, но если да, то она ловко попала в цель.
– Не нервничай, – сказал я, убирая ее руку, – я тебя обслужу.
Я открутил никелированную пробку и подал ей фляжку. Она сделала большой глоток.
– Не всё, – вдруг завопил Дик; он следил за нами через зеркало. – Ли, оставь мне, старый крокодил!
– Не бойся, у меня есть еще.
Он перехватил руль одной рукой, а другую протянул назад, к нам.
– Эй, не дури! – сказала Джуди. – А то куда-нибудь вмажемся.
– Какая рассудительность, – сыронизировал я. – Ты никогда не теряешь хладнокровия?
– Никогда, – ответила Джуди и, на лету перехватив флягу, вернула ее мне уже пустой.
– Ну, – одобрительно сказал я, – теперь лучше?
– Превосходно.
Я увидел у нее на глазах слезы, но ей удалось не показать виду, хотя голос ее звучал несколько приглушенно.
– Ну вот, – сказала Джики, – а мне?
– Сейчас еще достанем, – пообещал я, – возьмем гитару и вернемся к Рикардо.
– Везет тебе, – сказал Дик, – нам никто ничего не продаст.
– Вот что значит выглядеть так молодо, – сказал я со смешком.
– При чем здесь «молодо», – проворчала Джики.
Она начала ерзать и в конце концов уселась так, что мне ничего не оставалось, как немного поразвлечь свои пальцы. Машина резко затормозила, и моя рука небрежно свесилась с ее плеча.
– Сейчас вернусь, – объявил Дик.
Он выбрался из машины и побежал к дому, мало чем отличающемуся от соседних. Очевидно, их строил один и тот же подрядчик. Вскоре Дик вновь показался на крыльце. У него в руках была гитара в лакированном футляре. Он хлопнул дверью и в три прыжка очутился у машины.
– Би-Джи нету дома, – сообщил он. – Что будем делать?
– Гитару потом завезем, – сказал я. – Садись, поезжай мимо Рикардо, я у него подзаправлюсь.
– Хорошенькая у тебя будет репутация, – сказала Джики.
– Вот уж фиг, – уверил я ее. – Любому дураку будет ясно, что это вы заманили меня на свою грязную оргию.
Мы ехали обратно той же дорогой, но гитара несколько стесняла мои движения. У бара Дик остановился, и я пополнил свой запас еще одной бутылкой. Когда я вернулся к компании, Дик и Джуди, стоявшая на коленях на сиденье, о чем-то яростно спорили с Джики.
– Как ты думаешь, Ли, – сказал Дик, – не поехать ли нам купаться?
– Поехали, – сказал я, – если ты одолжишь мне плавки.
– Все будет о’кей.
Он завел мотор, и мы поехали. За городом наш «крайслер» свернул на довольно разбитую проселочную дорогу.
– Тут есть отличное местечко для купанья, – доложил Дик, – ни души.
– Река, и в ней форель, – съязвил я.
– Нет, галька и белый песок. Там, кроме нас, никто не бывает.
– Посмотрим, – сказал я, придерживая рукой челюсть, готовую отвалиться на каждом ухабе. – Здесь лучше было бы прокатиться на бульдозере.
– Это входит в программу, – сказал он, – зато сюда никто не сунет свой грязный нос.
Дик прибавил скорость, и я вверил свои члены судьбе. Вскоре дорога повернула и метров через двести уперлась в какие-то заросли. Дик и Джуди спрыгнули на землю, затем вылез я, прихватив Джики. Дик взял гитару и пошел вперед по узкой тропинке. Неожиданно показалась река, прозрачная, как стакан джина. Солнце висело уже низко, но жара не спадала. Вода поблескивала на солнце и подрагивала в тени, берег зарос густой травой.
– Ничего уголок, – оценил я. – Сами его раскопали?
– А ты думал, мы такие растяпы, – сказала Джики, и я получил по шее комком земли.
– Будешь шалить – кое-чего не получишь.
И я для вескости сказанного похлопал себя по карману.
– Ладно, ты, старый блюзмен, не сердись, – сказала она, – лучше покажи, на что ты способен.
– А плавки? – спросил я Дика.
– На кой они тебе? Тут же никого нет…
Я обернулся. Джуди уже стащила с себя футболку, под которой, естественно, ничего не было. Потом она выскользнула из юбки, после чего в воздух полетели ботинки и носки, и девица совершенно нагишом завалилась на траву.
У меня был довольно глупый вид, судя по тому, как она расхохоталась. Я чуть было не смутился. Дик и Джики в том же наряде развалились рядом. Между прочим, я обратил внимание на то, что парнишка щупловат: из-под кожи выпирали косточки.
– О’кей, – сказал я. – Не будем изображать приличные манеры.
Я нарочно не торопился раздеться, так как знал себе цену в голом виде, и дал им время это прочувствовать. Раздевшись наконец, я потянулся и похлопал себя по бокам. После тисканья в машине с Джики я был еще возбужден и вовсе не собирался этого скрывать, хотя они, конечно, ждали, что я спасую.
Я взял гитару в руки. Это был прекрасный «Эдифон», но играть, сидя на траве, было неудобно, и я сказал Дику:
– Слушай, я возьму подушку из автомобиля?
– Я тебе помогу, – сказала Джики и, как угорь, скользнула между веток. Ее физиономия восходящей звезды при совсем еще девчоночьем тельце выглядела среди зарослей весьма живописно. Джики убежала далеко вперед, и когда я подошел наконец к машине, она уже тащила на себе тяжелое кожаное сиденье.
– Давай мне, – предложил я.
– Обойдусь сама! – прокричала Джики.
И тут я, невзирая на вопли, как зверь, накинулся на нее сзади. Она уронила подушку и перестала сопротивляться. В тот момент меня устроила бы даже обезьяна. Джики, видимо, это почувствовала и снова стала отбиваться. Я расхохотался. Это пришлось мне по душе. Джики вырвалась и скользнула в траву, я за ней. Трава там оказалась высокой и мягкой, как надувной матрац. Мы катались по ней, как дикари. Она была загорелой до кончиков сосков, без этих дурацких белых полос от лифчика, которые так портят голых девиц. Гладкая, как абрикос, и голая, как младенец, Джики, когда мне удалось ею снова овладеть, показала, что знает несколько больше младенца. Недурной образчик техники.
Пальцами я ощущал, какая у нее гладкая изогнутая спина и крепкая, как арбуз, задница. Но все это продолжалось едва ли десять минут, после чего Джики сделала вид, что засыпает, но когда я от нее оторвался, она оттолкнула меня, обмякшего, как тюфяк, и побежала к реке.
Я последовал за ней. У самого берега она разбежалась и классно нырнула.
– О, вы уже купаетесь?
Это был голос Джуди. Она жевала травинку, лежа на спине и положив руки под голову. Дик, развалясь рядом, гладил ей ляжки. Тут же валялась пустая бутылка.
– Вторую мы не трогали, – засмеялась она, перехватив мой взгляд.