Виктор Поротников. Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы

   Путники и торговцы, пробиравшиеся из сгоревшей Москвы через Волок Ламский и Шошу кто в Тверь, кто в Торжок, живописали московское пожарище такими словами, что горожане микулинские в ужасе за голову хватались.
   А князь микулинский мало того что обрадовался этому известию, он собрал бояр своих и закатил пир по такому случаю. «Выходит, дошли до Сатаны мои молитвы! – с довольным видом молвил своим приближенным Михаил Александрович. – Получается, кара Сатанинская на деле-то пострашнее кары Господней! Пусть-ка попечалится сопляк Дмитрий, пусть покручинится, глядя на черное пожарище! Небось теперь ему будет не до чужих склок и распрей, поди и у бояр его гордыни-то поубавится!»
   В Городец-на-Волге известие о московском пожарище привез один местный купец, потерявший в этом бедствии весь свой товар. Княжеские люди мигом доставили этого торговца пред очи Бориса Константиновича, который учинил ему дотошный расспрос. Вызнав все подробности московской беды, Борис Константинович щедро отсыпал серебра сему очевидцу.
   В этот же день на обедне в храме Борис Константинович принялся одаривать всех прихожан и нищих деньгами, собственноручно вынимая их из кошеля, привешенного к поясу. Люди в толпе недоумевающе перешептывались, ибо скаредность Бориса Константиновича всем была хорошо известна.
   – Чему дивиться, други, – прозвучал чей-то голос в людской толчее. – У московского князя град весь выгорел, а сие для нашего князя великая радость! Обида и злость Борису Константиновичу весь свет заслонили, печаль его снедает, что не удержался он в Нижнем Новгороде. И повинен в сем князь московский!

Глава девятая. Дело брачное и дело бранное

   Большой совет собрался в княжеском сельце Кудрино, что на Яузе-реке. В просторной горнице загородного княжьего терема расселись по лавкам длиннобородые бояре и воеводы, главы купеческих братчин, кончанские старосты, княжеские тиуны и огнищане… Среди степенных седовласых мужей, облаченных в длинные одежды из парчи и бархата, сверкающих золотом украшений, несколько необычно смотрелся юный князь Дмитрий в обычной льняной рубахе белого цвета с красным оплечьем, с серебряной витой гривной на шее и с золотой диадемой на слегка вьющихся темно-русых волосах.
   Также довольно необычно смотрелась в этом мужском собрании единственная женщина, облаченная в темное траурное платье до пят, с черным покрывалом на голове, из-под которого у нее на лбу виднелся еле заметной узкой полоской край белого платка. Это была вдовствующая княгиня Мария Александровна, которой князь Дмитрий оказал честь, пригласив ее на это совещание и усадив на стул по правую руку от себя. Слева от княжеского трона на другом стуле восседал двоюродный брат московского князя двенадцатилетний Владимир, князь серпуховской.
   На этом совете решались наиважнейшие насущные заботы, первой и главной из которых было возрождение из пепла града Москвы и обеспечение погорельцев провиантом. Предстояло до первого снега выстроить дома и надворные постройки, обеспечить крышей над головой двадцать тысяч семей. Поскольку у многих бояр и купцов сгорело не только все имущество, но и хлебные закрома, продовольственная проблема стояла очень остро.
   И наконец, предстояло решить, что делать с остатками бревенчатых стен и башен Москвы, которые не сгорели полностью, но тоже сильно пострадали от огня.
   Князь Дмитрий сам накануне осмотрел городскую стену, вернее то, что от нее осталось. Теперь он излагал перед советом свое мнение.
   – Три башни сгорели дотла, шесть башен обгорели почти наполовину, – хмуро молвил юный князь. – Городская стена сильно повреждена пожаром на всем ее протяжении. Местами срубы выгорели полностью с внутренней стороны, так что вся забутовка из земли и булыжников вывалилась наружу. Там, где огонь не подпалил стену, бревна срубов осели и расползлись от сильнейшего жара, часть деревянных заборолов просто превратились в труху, на них даже подниматься опасно, ибо все грозит обрушиться в любой момент. Полагаю, бояре, сию стену нужно сносить и на ее месте возводить новую… из камня.
   Дмитрий умолк и оглядел бородатые лица собравшихся знатных мужей. В помещении было довольно сумрачно, поскольку небольшие оконца пропускали совсем мало света. Это сентябрьское утро выдалось довольно пасмурным, предвещая непогоду. Дмитрию было не разобрать выражение лиц кое-кого из своих советников, рассевшихся по темным углам, зато он прекрасно слышал их изумленные голоса и перешептывания.
   Самые властные и решительные из бояр не стали молчать. Они принялись возражать своему юному князю.
   Первым заговорил Василий Вельяминов – как тысяцкий, он имел на это полное право.
   – Княже, твоя забота об укреплении Москвы понятна и похвальна, – сказал тысяцкий, – но сие дело нам сейчас не потянуть, ибо сначала надо помочь людям жилье возвести. Храмы восстановить нужно, хлеб где-то закупить… Да мало ли дел неотложных!
   – Верные слова! – поддержал тысяцкого его тесть Михайло Угрин. – У нас не токмо в хлебе нужда, многие люди остались без теплой одежды и обуви, а ведь холода не за горами. Лошадей не хватает даже на то, чтобы бревна из лесу подвозить, а ведь для доставки камня коней потребуется еще больше. Да и где взять добротный камень для строительства стен?
   Бояре одобрительно загалдели, соглашаясь с тестем тысяцкого. Не дело замышляет князь! Не разумеет он всех трудностей!
   – Мой дед Иван Калита добывал камень-известняк за устьем Протвы у села Мячково, когда возводил в Москве каменные храмы, – повысил голос Дмитрий. Он поднял правую руку, призывая к тишине. – Эти каменоломни так и прозываются Мячковскими. Вот откуда можно будет возить каменные плиты. Понимаю, что путь туда не близок, не меньше полусотни верст, но все прочие каменоломни расположены еще дальше. Камень удобнее всего свозить на санях по льду Москвы-реки, то есть в зимнюю пору. Стало быть, у погорельцев будет время на то, чтобы новые дома поставить. До первого снега, думаю, все с этим управятся. Заодно снесем старую деревянную стену и подготовим место для закладки новой каменной стены.
   Настаивая на строительстве каменных укреплений, Дмитрий упомянул и о том, что в этом намерении его поддерживает митрополит Алексей, который не пришел на совет, поскольку неожиданно занемог. Дмитрий передал совету слова митрополита. «Конечно, нужно ставить заново терема, амбары, клети, бани, конюшни… И возводить все это надо не откладывая! – сказал владыка Алексей навестившему его Дмитрию. – Но чтобы возрожденный город не стал добычей врагов, его необходимо как можно скорее обнести каменной стеной. В былые времена бревенчатые стены Москвы трижды сгорали от пожара внутри града. Пришла пора поставить несгораемые стены и башни. Дабы Москва стояла неприступно, как Рим и Царьград!»
   Как было издавна заведено на подобных советах знати, все решилось путем открытого голосования. В результате мнение князя Дмитрия возобладало над мнениями противников столь поспешного возведения каменной стены вокруг Москвы. Причем сторонники князя Дмитрия взяли верх в этом голосовании перевесом всего в два голоса.
   Сразу после совещания у князя братья Вельяминовы собрались в усадьбе Тимофея Вельяминова, расположенной в верховьях речки Неглинки.
   Василия Вельяминова возмущало то, что князь Дмитрий слишком часто стал вступать с ним в спор, настаивая на своем. Тысяцкий чувствовал, что Дмитрий уже тяготится его опекой, не желает внимать его советам.
   – Это митрополит Алексей подталкивает Дмитрия к тому, чтобы он вышел из-под твоей воли, – молвил брату Василию Тимофей Вельяминов. – Старый хрыч сам желает быть главным и единственным советником при Дмитрии.
   – Что и говорить, владыка Алексей в речах вельми смыслен, ему ничего не стоит убедить Дмитрия в чем угодно, – заметил Федор Воронец, третий по старшинству из братьев Вельяминовых. Свое прозвище Федор получил за иссиня-черный цвет волос и бороды.
   – Это верно, – проворчал Василий Вельяминов, – тягаться в красноречии с митрополитом Алексеем никому из бояр не под силу. Благодаря этому владыка Алексей имеет сильное влияние на Дмитрия. К тому же митрополит является духовным отцом нашего несмышленого князя, который ростом вытянулся и уже возомнил себя взрослым мужем!
   – Складно сегодня говорил на совете князь Дмитрий, токмо словеса его отдавали ладаном из митрополичьих палат, – сердито промолвил Тимофей Вельяминов. – Выживший из ума старик возжелал на месте Москвы Третий Рим увидеть, а князек наш безусый и рад-радешенек подсобить ему в этом! А о том не подумал князь Дмитрий, сколь рабочих рук на это дело потребуется, сколь денег на сие начинание отвалить придется. И где взять столько каменщиков искусных, ведь не храм возводить придется, а стену с башнями почти в две версты длиной! Воистину бредовая затея!
   – Конечно, проще и разумнее было бы возвести новую деревянную стену, да и дешевле гораздо, – согласился с братом Тимофеем Василий Вельяминов. – Однако, настаивая на своем, Дмитрий перехитрил меня. Он ведь не зря пригласил на совет княгиню Марию Александровну и своего братца Владимира. В результате их-то голоса и дали Дмитрию перевес надо мной и моими сторонниками. – Тысяцкий негромко чертыхнулся. – Желторотый Владимир так и глядит в рот Дмитрию, а тот и рад этому! Вдовушка Симеонова тоже во всем Дмитрию поддакивает да самолюбие его тешит. Ненавидит она меня в душе, потому и мстит мне, толкая Дмитрия к неприятию моих советов.
   – Мария Александровна красотою лепа, вот Дмитрий к ней и тянется, – вставил Юрий Грунок, самый младший из братьев Вельяминовых. – Опять же княгиня Мария была близкой подругой покойной Дмитриевой матери, а сие тоже кое-что значит. Ведь и мать Дмитрия некогда тоже в думе боярской заседала.
   – Сестра наша Александра Васильевна по праву занимала место в думе боярской, как мать князя Дмитрия, – проговорил Василий Вельяминов, строго взглянув на Юрия. – А вдова Симеона пришла сегодня на совет не по праву, но по прихоти мальчишки Дмитрия. Разумеешь разницу, брат?
   – Что ж, князь Дмитрий волен звать на совет кого пожелает, – пожал плечами Юрий Грунок. – Этого ему запретить никто не может.
   – В том-то и дело! – пробурчал Василий Вельяминов, раздраженно барабаня пальцами по подлокотнику кресла. – Коль так будет и впредь, то племянничек наш всякий раз над нами верх брать будет. А его новые любимцы со временем вытеснят из боярской думы всех наших единомышленников.
   – Что же делать, брат? – промолвил Федор Воронец, взглянув на Василия Вельяминова.
   – Опутать надо Дмитрия твоей дочерью, – ответил тысяцкий, многозначительно выгнув густую бровь. – Кристина твоя – девица бойкая и пригожая, коль Дмитрий влюбится в нее по уши, то она сможет вертеть им, как захочет. И нам от этого будет благо!
   – Верно молвишь, брат! – поддержал Василия Тимофей Вельяминов, подсев поближе к нему. – Надо покумекать, как и где свести вместе Кристинку и Дмитрия. Эх, раньше нам следовало бы это сделать! Чего мы тянули? – досадливо вырвалось у Тимофея.
   – Раньше у Дмитрия возраст был не тот, опять же мор по Москве гулял, – сказал Василий Вельяминов. – Зато теперь и Дмитрий для брака созрел, и Кристина ныне в самом соку.
   – А не будет ли помехой то, что дочь моя на год старше Дмитрия? – выразил некоторое сомнение Федор Воронец.
   – Об этом не тревожься, брат, – махнул рукой Василий Вельяминов. – Была бы невеста хороша собой, а все прочее неважно!

* * *

   В эту же пору на Рязанское княжество совершила набег орда татарского царевича Тагая, державшего свою ставку в Мордовской земле. Тагай разорил и сжег Рязань, взяв богатую добычу и полон, но при отходе татар настигла рать рязанского князя Олега, вместе с которым действовали дружины пронского и козельского князей.
   Битва развернулась возле Шишовского леса. Татар было гораздо больше, чем русичей, но застигнутые врасплох ордынцы были наголову разбиты.
   «И бысть брань зело люта и сеча зла, – сообщает об этой битве Никоновская летопись, – много воев пало с той и с другой стороны; первыми не выдержали татары и обратились вспять, бросая копья и стяги, покидав обозы с награбленным добром. Сам хан Тагай был ранен и с трудом смог ускакать в сопровождении нескольких телохранителей. Гнались за ним рязанцы, но настичь не смогли…»
   Весть об этой победе русских дружин над татарами широко разнеслась по Руси.
   Князь Олег, возгордившись после столь громкого успеха, отважился на дело подлое и коварное. Воспользовавшись тем, что от Москвы остались обгорелые руины, рязанский князь вторгся со своим войском в пределы Московского княжества. Олегом двигала месть, поскольку московляне в княжение Ивана Красного отвоевали у рязанцев Новый Городок в устье реки Протвы и три волости за рекой Окой. Впрочем, Иваном Красным в свое время тоже двигала месть, ведь Олег отбил у московлян город Лопасню в год смерти Симеона Гордого. Эта вражда между Москвой и Рязанью тянулась еще со времен князя Даниила, сына Александра Невского, захватившего у рязанцев Коломну.
   Рязанцы опустошили несколько деревень в окрестностях Серпухова, затем вышли к Протве и взяли в осаду городок Перемышль. По реке Протве в ту пору проходил юго-западный рубеж Московского княжества.
   Князь Дмитрий не имел времени для сбора большой рати, поэтому он призвал на помощь суздальского князя Дмитрия Константиновича, памятуя о том, что всего три месяца тому назад тот тоже обращался к нему за подмогой. Суздальский князь отплатил добром за добро, выступив вместе с московскими полками против рязанцев.
   Олег Рязанский был разбит соединенной московско-суздальской ратью и бежал за Оку в свои пределы. Правда, Перемышль рязанцы все же успели разорить.
   Отпраздновать эту победу Дмитрий Константинович пригласил московского князя к себе в Суздаль. Во время этого застолья юный князь Дмитрий впервые увидел младшую дочь суздальского князя Евдокию, которая поднесла ему заздравную чашу с греческим вином. Евдокии было пятнадцать лет, как и Дмитрию.
   О дальнейшем московляне, побывавшие на том пиру, рассказывали по-разному. Люди из окружения братьев Вельяминовых распускали слух, будто княжна Евдокия опоила князя Дмитрия вином, куда было подмешано приворотное зелье. Иначе как объяснить то, что уже на другой день свершилась помолвка между Дмитрием и Евдокией. Братья Вельяминовы упрекали суздальского князя в хитром расчете. Мол, он намеренно привез младшую дочь из Нижнего Новгорода в Суздаль, выгадав возможность, чтобы свести ее лицом к лицу со своим московским тезкой. Не одолев московского князя в открытом противостоянии, расчетливый Дмитрий Константинович решил возвыситься через родство с ним.
   Люди, облеченные доверием юного князя Дмитрия, утверждали, что дивный образ суздальской княжны однажды явился ему во сне. Этот девичий лик запал Дмитрию в сердце, лишив его покоя. Увидев княжну Евдокию в пиршественном зале, Дмитрий от волнения едва не лишился дара речи. Его сон неожиданно воплотился наяву! Потому-то Дмитрий столь поспешно попросил у суздальского князя руки его младшей дочери. По обычаю, сначала надлежало заслать сватов к отцу невесты, лишь после этого можно было совершить предсвадебную помолвку. В случае с Дмитрием и Евдокией сватовство и помолвка свершились в один день.

Глава десятая. Свадьба в коломне

   Едва задули холодные зимние ветры и выпал первый снег, московский князь перебрался со своей дружиной и челядью из сельца Кудрино в город Коломну, расположенный при впадении Москвы-реки в Оку. Сюда же в середине зимы прибыл длинный санный поезд из Суздаля, сопровождаемый множеством верховых. Это приехала суздальская княжна Евдокия со всей своей родней.
   В ту пору московский летописец записал в своем труде: «Той же зимой месяца января в 18-й день женился великий князь Дмитрий Иванович, появ у великого суздальского князя Дмитрия Константиновича дщерь его Евдокию, а свадьба бысть в Коломне…»
   Наступил год 1366-й.
   Москва уже почти полностью отстроилась, на холмах между Москвой-рекой и Неглинкой выросли терема из гладко оструганных сосновых бревен, высокие частоколы из белых осиновых и березовых кольев отгородили друг от друга заново возведенные боярские дворища. Новенькие тесовые крыши и маковки теснились вокруг белокаменных храмов, очищенных от копоти и побеленных известью. Еще стучали топоры и визжали пилы на Подоле и в Зарядье, где продолжали строить дома и амбары, еще тянулись к Москве обозы с бревнами, ибо много дел еще предстояло завершить, но главное к началу зимы было сделано – у людей имелось теплое прочное жилье.
   Люд московский пребывал в приподнятом настроении – от вида бело-розовых и бело-голубых плит известняка, которые изо дня в день подвозили на санях смерды к подошве Боровицкого холма.
   Беспрерывно тянулись обозы с камнем, и целая гора известняковых глыб росла на глазах. Камень доставляли по накатанному зимнику и в стужу, и в метель, и в оттепель. С утра до вечера по всему городу разносился перестук молотков и звон тесал, вгрызающихся в камень. Это трудились каменщики, созванные в Москву из Суздаля, Пскова и Новгорода. Гладко обтесанные каменные блоки с помощью воротов и подъемных механизмов мастера-строители плотно подгоняли один к другому, скрепляя их вязким раствором. Основание длинной белокаменной стены протянулось вдоль низкого берега Москвы-реки и по крутому берегу Неглинки, тут и там высились пузатые остовы возводимых каменных башен, окруженных строительными лесами. Москва превращалась в белокаменную крепость!
   На свадебном застолье в Коломне шли разговоры и пересуды о возводимых из камня московских стенах и башнях. Гости, приехавшие на свадьбу, с невольным уважением поглядывали на юного московского князя. Кто бы мог подумать, что в пятнадцатилетнем отроке окажется столь зрелый ум и такая сильная воля! Всем было ведомо, что среди бояр московских нашлось немало таких, кто не желал тратить огромные деньги из казны на каменное строительство, ведь Москву надо было из пепелища поднимать! Но все же юный князь Дмитрий настоял на своем, уломал-таки всех колеблющихся и недовольных в своем окружении.
   Присутствовали на свадьбе и братья Вельяминовы. Все они сидели на почетных местах, поскольку доводились родней московскому князю. Однако особой радости от происходящего братья Вельяминовы не испытывали, ибо не удалось им осуществить свой замысел, женить Дмитрия на двоюродной сестре Кристине.
   Василий Вельяминов в последнее время ходил мрачнее тучи. Должность тысяцкого обязывала Василия Вельяминова постоянно находиться в Москве, дабы неустанно следить за возведением каменной стены, улаживать споры между посадскими людьми и купцами, вникать во все затруднения, которые сваливаются на головы горожан. По этой причине Василию Вельяминову удавалось нечасто наведываться в Коломну, а между тем в окружении князя Дмитрия возрастало влияние «пришлых» бояр, то есть прибывших на службу к московскому князю со стороны. Эти «пришлые» бояре понемногу оттесняли родовитых московских вельмож от княжеского трона.
   Среди новых советников князя Дмитрия особенно выделялись двое: литовец Федор Ольгердович, чей сын Остей состоял чашником при московском князе, и воевода Дмитрий Михайлович, по прозвищу Боброк, женатый на родной сестре московского князя. Воевода Боброк тоже принадлежал к литовской династии Гедеминовичей, являясь сыном князя Кориада Гедеминовича, получившего в крещении имя Михаил. Свое прозвище Дмитрий Боброк получил по названию речки на Волыни, где когда-то была его вотчина.
   – Литовцы так и вьются вокруг князя нашего, как мухи над медом! – ворчал Василий Вельяминов. – В боярской думе скоро плюнуть будет некуда – попадешь в литовца! Разве было такое при Симеоне Гордом?
   – Москва крепнет и богатеет, а это и привлекает сюда удальцов и честолюбцев из Гедеминова гнезда, – молвил брату Тимофей Вельяминов, поставленный Дмитрием тысяцким в Коломне. – Уж лучше литовцев на службу брать, чем крещеных татар.
   Тимофей втихомолку поведал Василию о том, что Дмитрий взял на службу еще одного ордынского бея, по имени Черкиз. Мол, этот Черкиз-бей принял веру Христову вместе со всеми своими людьми, получив от московского князя в кормление несколько волостей на реке Пахре.
   – Те земли были выморочными, ибо их владельцы-бояре умерли во время недавнего мора, – жаловался брату Тимофей. – Я хотел было прикупить эти луга и села, хорошую цену давал, но князь не пошел на сделку со мной, предпочтя уступить эти земли Черкиз-бею. Вот и служи князю верой и правдой!
   Василий Вельяминов перед началом свадебного пира сообщил князю Дмитрию, что его новые хоромы в Москве полностью готовы. «Мебель расставлена, ковры расстелены, печи в светлицах протоплены, – отчитался тысяцкий. – Можно въезжать хоть сегодня, княже».
   Однако Дмитрий не спешил уезжать из Коломны, ему здесь нравилось. Город стоит на высоком холме, окруженный рвами и валами. Вокруг лежат леса и болотистые низины. Бывало, и отец Дмитрия подолгу жил в Коломне. Это ведь был удельный град Ивана Красного до его вокняжения в Москве.
   По распоряжению Дмитрия Василий Вельяминов сразу после свадебных торжеств отправился обратно в Москву, прихватив с собой богатое приданое суздальской княжны. Дмитрий повелел тысяцкому убрать эти богатства в его сокровищницу.
   Уезжая из Коломны, Василий Вельяминов посоветовал братьям Тимофею и Федору Воронцу не терять времени даром, делая все для того, чтобы опутать дочерью Федора серпуховского князя Владимира.
   – Сей орленок со временем высоко взлететь может, помяните мое слово, – сказал братьям Василий Вельяминов. – Может статься, что Владимир и на московский стол вспорхнет! Ведь князь Дмитрий не вечен. И поздоровее его князья до срока в могилу сходили: кто от болезни, кто от меча вражеского, а кто и от яду… В жизни князей случается всякое. Поэтому будет лучше, ежели Владимир Андреевич станет нашим близким родственником. Благо он теперь в том возрасте, когда в юнцах пробуждается тяга к девичьим прелестям. А наша Кристина – ягода спелая. На нее всякий молодец облизнется!

Глава одиннадцатая. Борис константинович

   Присутствовал на свадьбе в Коломне и младший брат отца невесты. Борис Константинович хоть и сидел на застолье с приветливым лицом, однако в душе у него копилась злоба против старшего брата, который отныне обретал сильную опору в лице своего зятя. Борис Константинович жил надеждой, что ему со временем удастся-таки прибрать к рукам Нижний Новгород, нужно лишь дождаться размирья между его старшим братом и московским князем. Теперь с этой надеждой Борису Константиновичу пришлось распрощаться.
   Борис Константинович считал, что суздальские Рюриковичи знатнее и славнее по своим предкам Рюриковичей московских, а посему им надлежит стоять во главе Руси. Род Ивана Калиты происходит от младшего сына Александра Невского, и его возвышение связано с интригами московских князей, с милостью к ним ордынских ханов, но никак не со старинным родовым правом. Слабоволие его старшего брата, смирившегося с главенствующим положением Москвы, выводило из себя честолюбивого Бориса Константиновича, который мириться с этим не собирался. К неповиновению Москве подталкивала Бориса Константиновича и его жена Агриппина, дочь литовского князя Ольгерда.
   На обратном пути из Коломны в свой поволжский удел Борис Константинович проезжал мимо Москвы, недавно заново отстроенной после пожара. Его поразил вид возводимой белокаменной стены, которая уже полукольцом охватила город, раскинувшийся на холмах над Москвой-рекой.
   Прибыв в Городец-на-Волге, Борис Константинович после совета с женой и с ближними боярами решил действовать. Первым делом он отправил верного человека в Орду, дабы известить Мамая о строительной деятельности юного московского князя, который всю ордынскую дань тратит на свои нужды. Гонцом Бориса Константиновича к Мамаю стал литовец Вилкул, выдвинутый на это дело Агриппиной Ольгердовной.
   Этой же зимой Борис Константинович наведался в Микулин к тамошнему князю Михаилу Александровичу, который доводился ему родней, поскольку был женат на его родной сестре Евдокии Константиновне. Михаил Александрович был объят еще большей злобой против московского княжеского дома, поэтому известие о том, что отрок-князь московский обносит свой стольный град каменной стеной, пробудило и в нем желание противодействовать возвышению Москвы по мере сил. Два князя заключили между собой тайный союз, вознамерившись объединить свои усилия в противостоянии Москве. При этом Борис Константинович собирался опереться на помощь из Орды, метя на нижегородский стол, а Михаил Александрович рассчитывал на поддержку Ольгерда, намереваясь согнать с тверского стола своего дядю Василия Михайловича.
   «Надо покончить с мальчишкой Дмитрием, покуда он не возмужал и не наплодил наследников, – молвил Михаил Александрович с грозным блеском в глазах. – Коль нам удастся натравить на Москву татар и литовцев, тогда с подлым Калитиным родом будет покончено навсегда! Иначе повзрослевший московский князь рано или поздно с нами покончит. Он уже в столь юные годы во всем проявляет волчью хватку, совсем как его дед Иван Калита!»