Вильмонт Екатерина Николаевна. Курица в полете

   — Элюня, ты цепочка? — вдруг прошептал он.
   — Нет, — сразу и гордо ответила Элла.
   — Не врешь?
   — Нет.
   — Что же ты молчала? Пошли отсюда скорее!
   — Куца?
   — Ко мне, у меня мать в ночную.
   Он схватил ее и поволок из зала. Они ни о чем не говорили, а, взявшись за руки, бежали бегом.
   Но на подходе к их двору Элла вдруг опомнилась:
   — Вить, подожди, нас увидят!
   — Факт.
   — И вообще, я не могу к вам идти…
   — Но что же делать? А давай на все плюнем! Какое их собачье дело? Ты хочешь пойти со мной?
   — Хочу!
   — Тогда пошли!
   — Нет, давай не так…
   — А как?
   — Ты иди в наш подъезд, как будто к Севке идешь, а я потом…
   — Годится!
   Он ждал ее у их двери, она никак не могла попасть ключом в замок, у него тоже тряслись руки, но наконец они вошли в квартиру, где вкусно пахло кексом. Бабушка всегда умудрялась испечь маленький кекс для внучки из материала заказчика.
   Но тут Витька обнял ее, прижал к стене и стал расстегивать «молнию» у нее на юбке. И Элла увидела золотых пчел, совсем таких, как на покрывале в воображаемой ленинградской спальне Ивана Аркадьевича. Это было так красиво!

* * *

   Она сошла с ума! Второй раз превзошел все ее ожидания. У Витьки был опыт, и Элла, как и весь двор, знала, откуда этот опыт. Ему едва стукнуло четырнадцать, когда его затащила к себе в постель не слишком молодая, но весьма любвеобильная дама — жена капитана дальнего плавания. Капитан, далекий от идеала женщин — слепоглухонемым он не был, — узнав о том, что Тамарочка спуталась с четырнадцатилетним пацаном, пришел в ярость, избил жену до полусмерти, но не развелся — это могло повредить его карьере, а переехал с Пушкинской куда-то в новый район. Больше Тамарочку никто в их дворе не видел. Но вскоре Витьку арестовали по подозрению в краже. Его мать была уверена, что это дело рук капитана. Короче, Витьке дали три года, и последние полгода он досиживал уже во взрослой колонии, — Витечка, — спрашивала Элла, глядя в его невозможно красивые и очень любящие глаза, — Витечка, ты и вправду ничего не крал, а?
   — А если б крал, ты бы меня меньше любила?
   — Нет, наверное, но все-таки…
   — Да не крал я, не крал! Вон и на работу меня взяли, и вообще я завязал!
   — А с чем завязал, если не крал, а?
   — Ну, Элка, тебе бы прокурором быть! — восхищался Витька, так и не ответив на ее вопрос.
   Она понимала: что-то там все же было. Он никогда ни словом не обмолвился о зоне, а если Элла спрашивала, твердо и неизменно отвечал:
   — С этим покончено, Элюня! И вспоминать не хочу!
   — Но ты теперь возьмешься за ум?
   — Элюня, кончай с нотациями, иди лучше ко мне!
   Это и вправду было для нее лучше всего, она совсем не могла без него жить, но некоторое время, месяца два, им удавалось таить свой безумный роман от всех. Когда кончились занятия в школе и Элла с бабушкой перебрались на дачу в Аркадию, все стало еще проще. Каникулы — святое время!
   Утром Элла убегала на пляж, купалась, плавала, загорала, а потом, оставив на пляже свое полотенце и книжку, тихонько смывалась. В условленном месте ее уже ждал Витька со своим стареньким мотоциклом, подарком старшего, брата, живущего в Ильичевске. И они мчались в крошечный, полуразвалившийся курень на Четырнадцатой станции. Они никак не могли насытиться друг другом.
   А однажды, наврав бабушке с три короба, она уехала с ним на Каролино-Бугаз, туда, где Днестр впадает в Черное море. В будни там пустынно — и вместо тесного, не слишком опрятного куреня к их услугам было море, небо и песок. И солнце, конечно!
   Они загорели дочерна.
   — Элюня, — сказал вечером Витька, когда они сидели у костра, — давай поженимся, а?
   — Давай! — легко согласилась Элла. — Но нас не распишут! Мне же только пятнадцать.
   — Черт, я когда на тебя смотрю, не верю просто.., ты такая… И буфера у тебя как у…
   — Не смей так говорить! — оскорбилась вдруг Элла.
   — Ладно, прости. Титечки…
   — Прекрати!
   — Ладно, ты лучше скажи, пойдешь за меня, а? Если скажешь «да», я знаю, как быть, чтобы нас расписали.
   — И как?
   — Ребеночка заделать!
   — Спятил, да?
   — Почему? Все продумано. Заделаем ребеночка, как только дадут справку о беременности, пойдем получим разрешение, и ты еще успеешь сделать аборт!
   — Аборт? — возмутилась Элла.
   — А что такого? Это небольно, говорят, бабам дают веселящий газ — и это кайф! Правда, потом неделю трахаться нельзя… Но как-нибудь потерпим.
   — Мудак! — сказала девочка из приличной семьи.
   — Думаешь?
   — Уверена!
   — Значит, не хочешь замуж?
   — Замуж хочу, а аборт не хочу! Давай лучше знаешь как сделаем?
   — Ну?
   — Расскажем бабушке, все ей объясним, и она позволит нам жить вместе, нерасписанными. А когда мне исполнится восемнадцать, распишемся. По-моему, здорово! У нас большая квартира…
   — Ага, так твоя бабка меня и пустила, жди! Я ж для нее уголовник!
   — Ты не знаешь мою бабушку! И ты еще будешь ей помогать!
   — Тесто месить, что ли?
   — Нет, будешь отвозить на своем мотоцикле заказы!
   — Ага, я в кино видал, как в Нью-Йорке какой-то парень развозил пиццу в коробках. Кстати, ты когда-нибудь ела пиццу?
   — Ага. Бабушка делала по заказу одной тетки, у которой муж итальянец.
   — А что… Может, ты и права… Попробуй!
   — Что? Поговорить с бабушкой?
   — Ну да, чем черт не шутит… Она ж у тебя и сама вовсю еще гуляет, должна понять молодежь. Значит, ты согласна? Да?
   — Да!
   — В таком разе закрой глаза.
   — Зачем?
   — Кому сказано, закрой глаза.
   Она закрыла глаза, но сердце отчего-то тревожно забилось.
   — А теперь смотри!
   Он протягивал ей раскрытую ладонь, а на ладони лежало кольцо. Золотое, с синим камнем в оправе из меленьких стеклышек.
   — Это что?
   — Сама, что ли, не видишь? Кольцо. Между прочим, не хухры-мухры, а настоящий сапфир с брюликами.
   — Откуда? — помертвела она.
   — Думаешь, краденое? — усмехнулся он. — Не боись, это еще прабабки моей. Бери, считай, что обручальное!
   — Тебе его мама дала?
   — Не, мать вообще не в курсах! Это прабабка мне завещала.
   — Не ври!
   — Да не вру я!
   — Нет, врешь! Витька, где ты кольцо взял? Хотя я и знать не хочу! Отнеси его туда, где взял, слышишь?
   — А ты чего это раскомандовалась?
   — Потому что с вором я жить не желаю!
   — Да что ты заладила: «вор», «вор»! Если хочешь знать, кольцо мне и вправду прабабка оставила, отцова бабка, она мать мою на дух не переносила, а когда помирать собралась, своей дочке, моей бабке, сказала: пусть кольцо фамильное Витьке достанется, чтоб он своей невесте подарил. А ты:
   «вор», «вор»! Если б я кольцо украл, я б его заныкал, а не стал бы тебе дарить, или бы продал Вадьке-часовщику.
   — А Вадька что, краденое скупает?
   — А ты думала?
   — Витечка, ты не врешь? — нежно проворковала Элла, которой смертельно хотелось поверить, что кольцо с сапфиром и брюликами — семейная реликвия.
   — Ох, ты меня достала! — Он завалил ее на песок и стал целовать. Это было куда убедительнее любых клятв.

МОСКВА

   Элла приехала к австрийскому посольству, готовая, стоять в долгой, нервной очереди, но, к ее удивлению, народу было совсем немного, в дверях выдавали анкеты и стояли лавочки и стол, где можно было эти анкеты заполнить. А внутри веселый седой ветеран то ли войны, то ли компетентных органов с прибаутками просматривал документы, откладывая в сторонку то, что не нужно.
   — Ox, — сказал он, оглядев Эллу взглядом старого бабника, — ну и повезет кому-то в Вене, — такая краля туда собралась! — И он поцеловал кончики своих пальцев. Элла почему-то смутилась.
   И только когда она уже оплатила в банке визу, до нее вдруг дошло, что скоро она увидит мать. Все то время, пока шло приглашение, а оно пришло очень быстро, мать послала его с оказией, пока заказывался билет, утрясался вопрос с отпуском — Валерий Яковлевич был недоволен, что Элла уходит в неурочное время, — она гнала от себя тяжелые мысли, а вот получив банковский квиток, вдруг страшно заволновалась. Мать часто звонила, говорила, что уже приготовила ей комнату, купила билеты в театры, на концерты, что в Вене как раз проходит замечательная выставка Дюрера, а еще что они поедут вместе куда только Элла захочет, что она тоже волнуется, но уверена — они прекрасно поймут друг друга, все-таки родная кровь, и, несмотря ни на что, она любит свою единственную дочь.
   А я, думала Элла, я разве ее люблю? Пока, наверное, нет, а смогу ли полюбить снова? Да, конечно да! Она же раскаялась. Уметь прощать — великое дело! И конечно, хочется увидеть Вену, хотя что значат европейские столицы в сравнении с родной матерью, которую она не видела бог знает сколько лет! И надо ли везти ей подарки? Элла решила посоветоваться с Машкой.
   — Надо! — твердо заявила Машка. — Пусть знает, что мы тут тоже не лыком шиты! Купи ей какую-нибудь цацку.
   — Да ты что? Какую цацку? Я даже не представляю себе, как она сейчас выглядит и что носит…
   Нет, цацку не повезу!
   — А что, матрешку? — усмехнулась Машка. — Или водку?
   — Нет, конечно. Куплю ей банку икры.
   — Это мысль! Икра всегда ко двору придется, но, надеюсь, ты не красную икру покупать собираешься?
   — Нет, конечно.
   — А ты в курсе, сколько нынче икра стоит?
   — Что ж делать, придется разориться, все-таки мать…
   — На полкило сколотишься?
   — Полкило? — ужаснулась Элла.
   — Меньше западло! А как же широкая русская натура? Зато уже больше ничего другого можно не покупать. Даже водку, у нее там мужика пока нет?
   — Откуда я знаю, она ничего не говорила. А вообще ты права. Полкило икры — это круто!
   — Только не забудь взять в магазине чек, а то придраться могут на таможне.
   — Я думала на рынке купить, в пластмассовой банке.
   — Не вздумай! — замахала на нее руками Машка.
   — Почему?
   — Потому! Насколько я знаю европейцев, фиг они ее сразу жрать будут, они поставят ее в холодильник до лучших времен или до суперторжественного случая. А рыночная икра сколько простоит?
   — Да, наверное, ты права… — задумалась Элла.
   Она ничего не знает о вкусах и привычках родной матери, помнит только со слов бабушки, что больше всего мама любила торт «Наполеон». — И еще я испеку ей «Наполеон»!
   — А что? От твоего «Наполеона» можно шизнуться! — сглотнула мгновенно набежавшую слюну Маша. — И вообще, Элка, ты дура. С твоими кулинарными талантами… — привычно посетовала она.
   — Что толку в кулинарных талантах? — вздохнула Элла.
   Утверждение, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, всегда вызывало у Эллы горькую усмешку. Ее кулинарные шедевры прокладывали дорогу ко всему самому гадкому и отвратительному в представителях сильного пола. Они очень скоро становились требовательными, капризными, наглыми. Вероятно, им казалось, что если женщина умеет так готовить, то должна делать это постоянно, с утра до ночи. Но при этом корили ее тем, что она не укладывается в модные параметры 90-60-90. Конечно, иной раз попадались приличные люди — они не обращали внимания на избыток веса, им это нравилось, некоторые даже влюблялись, но ходить куда-то при такой фантастической кормежке просто уже не могли и не хотели. И в один прекрасный день, порвав с очередным кавалером, Элла решила: все, хватит!
   — Машка, имей в виду — я мужиков больше не кормлю!
   — Как? — ахнула верная Машка.
   — Вот так! Не хочу! Надоело! И не вздумай меня с кем-то сводить!
   — Ты что, решила зашиться, как воительница у Лескова?
   Машка кончила когда-то филфак МГУ, но филология плохо кормила. А работа в дорогом косметическом салоне, половина которого уже принадлежала ей, позволяла жить достойно.
   — Нет, зашиваться я не собираюсь. Но отныне я готовлю мужикам только «курицу в полете»!
   — С ума сошла! — расхохоталась Машка.
   — Почему? С них хватит! А ты не смей распространяться о том, как я готовлю!
   — Элка, это свинство! А доедать?
   После визита очередного мужика Машка мчалась к Элле — доедать что осталось — и сильно расширила свой кулинарный кругозор. Она выросла в семье ученых гуманитариев, где питались весьма примитивно. Суп, котлеты, часто покупные, компот из сухофруктов. Машкина мать считала, что тратить драгоценное время на стояние у плиты преступно, А у самой Маши, несмотря на все старания, ничего не получалось. Обязательно или пересолит, или пережарит, или недопечет.
   — Нет, Элка, это не мое, — вздыхала она. — Тесто не раскатывается вообще.
   — Глупости, я же тебе все написала, это тесто может сделать даже даун. Ты все в точности соблюдала?
   — Вроде да, — пугалась Машка.
   — Тогда я не понимаю! Ну-ка скажи, как ты делала. , — Сначала просеяла муку.
   — Правильно.
   — Потом смешала ее с маргарином, добавила ложку сахара, соль, уксус, но оно ни фига не месилось, и я добавила яйцо.
   — Идиотка! — кричала в ужасе Элла. — А воду?
   Воду ты забыла?
   — Воду? Да, воды, кажется, я не добавила…
   — Но я ж тебе объясняла, что уксус наливают в воду!
   — Забыла…
   И вот уже три года Элла изредка устраивала пиршества для подруг и старых знакомых, но если на горизонте возникал кавалер, то для него готовилось блюдо времен перестройки — «курица в полете». Курицу насаживали на молочную бутылку и ставили на противень с водой в духовку. В процессе приготовления курица оттопыривала крылышки, словно пытаясь взлететь. Но куры ведь не летают.
   Пожалуй, от этого блюда мужчины не так наглели… И Элла считала, что метод себя оправдал.
   Хотя иного и хотелось побаловать фаршированной рыбой, пирожками размером с полмизинца или яблоками под соусом сабайон, но ей удавалось держать себя в руках. А один мужчина задержался надолго. Он был женат, но приходил регулярно, а иногда даже приглашал Эллу в какой-нибудь недорогой ресторан. Он по-своему любил ее, но был так замотан жизнью, что с него и взятки гладки. А Элла его не любила. Она была ему благодарна за то, что он есть, не испытывала отвращения, иной раз даже с нежностью думала о нем, но… Она вообще никого не любила после Витьки…

ОДЕССА

   Элла несколько дней не могла решиться поговорить с бабушкой о Витьке. А тут еще как снег на голову свалились московские родственники — дядя Адик и тетя Ида. Они, как всегда, навезли кучу подарков, бабушка была им страшно рада, но никакой возможности для такого серьезного разговора Элла не видела. И сказала Витьке, что надо обождать несколько дней.
   — Ладно, когда они свалят?
   — Через неделю вроде.
   — Подождем, что ж делать, — вздохнул Витька.
   А бабушка с тетей Идой все время шептались, что-то считали на бумажках, дядя Адик эти бумажки проверял, но Элла ничего интересного тут не находила. Разве может быть что-то интересное у таких старых людей? Даже бабушкин роман с Люсиком уже не представлял интереса. То ли дело ее собственный роман с Витькой, который стал еще красивее. Волосы уже прилично отросли, он загорел дочерна, и она все время млела — либо при нем, либо в мечтах о нем. И даже вообразить не могла, что их с Витькой судьба решалась сейчас с помощью московских родственников. Она была тихо и безмятежно счастлива. И очень хороша собой. Настоящая одесская красавица! Пышная, полная жизни и любви, согретая южным солнцем и взаимной страстью. Что больше красит женщину? А она, несмотря на юный возраст, уже была женщиной, правда доверчивой, недальновидной — словом, немножко курицей.
   Однажды утром бабушка сказала:
   — Элка, придется тебе немного потесниться, сегодня прилетает Ия.
   Ия была внучкой дяди Адика и тети Иды. Ей уже стукнуло двадцать, она успела побывать замужем и развестись. Элла ее никогда не видела, и ей было любопытно познакомиться с московской модной штучкой. Ия училась во ВГИКе на сценаристку.
   — Ладно, — кивнула Элла бабушке. — Надо ее встретить?
   — Конечно!
   — Я одна поеду встречать?
   — Если можно!
   — Без проблем! — обрадовалась Элла. — А она надолго?
   — Посмотрим, может, поживет у нас недели две, у нее каникулы, ей надо хорошенько отдохнуть.
   — А дядя Адик и тетя Ида тоже останутся?
   Бабушка посмотрела на нее каким-то странным взглядом и покачала головой:
   — Нет, они в воскресенье уедут, как и собирались.
   Элла облегченно вздохнула. Одна Ия ничему не помешает.
   Ия оказалась высокой, спортивной девушкой, не слишком красивой, но вполне стильной, а главное — свойской.
   — Привет, Элла! Ух, какая ты красивая! Давай дружить?
   — Давай! — польщенно воскликнула Элла.
   — Покажешь мне город?
   — Конечно!
   Элла обрадовалась, потому что Витька уехал на несколько дней к бабке в Овидиополь. Он звал ее с собой, но она же не могла. Да и потом, разве сравнишь овидиопольскую бабку с московской киносценаристкой, хоть и будущей? Он не обиделся, а, как показалось Элле, даже вздохнул с облегчением, и она поняла это так: он боялся, что Элла станет расспрашивать бабку о кольце. Он все-таки заставил Эллу принять этот дар, но носить его она боялась.
   Они с Ией целыми днями гуляли по городу, валялись на пляже, катались на катере — это им устроил Люсик. Ия всем восторгалась и с наслаждением пробовала одесские яства, упоенно закатывая глаза: «Ой, тетя Женя, ничего вкуснее не ела!» — и рассказывала о Москве. Судя по ее рассказам, жизнь в столице была фантастически интересной.
   И вообще, все самые замечательные люди жили в Москве, и многих Ия хорошо знала.
   — Приезжай ко мне, у меня отдельная квартира, я иногда такие вечеринки устраиваю, закачаешься! Слушай, а ты театр любишь? Я тебя всюду свожу, у меня есть знакомые, мне билеты достать в любой театр — раз плюнуть! И в Дом кино сходим, и в Дом литераторов, и в ВТО, и в ЦДРИ… Ты такая красотка, может, подцепишь хорошего жениха, чем черт не шутит! Тебе еще замуж, конечно, рано, но… У тебя парень уже был, ну я имею в виду… ты уже спала с кем-то?
   — Да! — с гордостью ответила Элла. — Ты только никому не говори!
   — Ты меня что, за стукачку держишь? Слушай, а кто твой парень?
   — В каком смысле? — насторожилась вдруг Элла.
   — Ну он что, школяр, студент, взрослый мужик?
   — Он.., работает!
   — Доходчиво объяснила! — расхохоталась, Ия. — А где работает?
   — В филармонии! — ляпнула Элла первое, что пришло в голову.
   — Музыкант? — удивилась почему-то Ия.
   — Нет, настройщик!
   Она мигом сообразила — если сказать «да, музыкант», Ия начнет выспрашивать подробности, а так… К тому же у Люсика был близкий друг — известный всей Одессе настройщик Давид Самойлович Лурье, которого безмерно ценили все музыканты города.
   — Надо же! Говорят, редкая профессия…
   Они гуляли по городу, и вдруг Ия словно споткнулась.
   — Элка, это что такое? — Она стояла у витрины часовой мастерской и ошеломленно глядела на Вадю-часовщика.
   — Часовщик, сама разве не видишь? — засмеялась Элла.
   — Разве такие часовщики бывают? Можно сбрендить… Слушай, у нас во ВГИКе даже близко нет такого… Обалдеть… Да по нему Голливуд плачет! Конечно, Голливуд — это сказка, но для «Мосфильма» или, на худой конец, для студии Горького сгодился бы. Ты с ним знакома?
   — Нет.
   — Ладно, я сама!
   Она решительно сняла с руки часы и вошла в мастерскую.
   Элла в который уж раз наблюдала, как Вадя берет в руки совершенно исправные часы, вскрывает их, качает головой и выписывает квитанцию. Лицо у него при этом покорно-скорбное. Что ж делать, если они так хотят, эти сумасшедшие? Но сейчас на его лице промелькнуло что-то новое, какой-то интерес. Неужели Ийка ему понравилась? Ой, а ведь Витька говорил, будто Вадя скупает краденое. Надо предостеречь Ию… Хотя зачем, она уже взрослая, разведенка, и уж теперь она точно будет на моей стороне, если что…
   В мастерскую вошел пожилой мужчина в бескозырке без ленточек. Она больше напоминала берет. А Ия пулей выскочила на улицу:
   — Элка, умереть не встать!
   — Кажется, он на тебя глаз положил.
   — Уж не знаю, но свидание назначил!
   — Нет, правда? — поразилась Элла.
   — Я сама прибалдела!
   — И когда?
   — Вечером.
   — Куда пригласил?
   — Не знаю, просил подойти сюда к концу работы.
   — Наверное, поведет тебя в «Красную», в бар или в ресторан.
   — Элка, куда бы ни повел, побегу за ним хоть на край света! Какие глаза… Он женат?
   — Нет. Живет вдвоем с мамой.
   — Это плохо. Хуже не бывает. Можно увести от любой жены, но увести от мамы маменькиного сынка, да еще такого… Нереально!
   — Ты сразу замуж за него собралась?
   — Что ты смеешься? Я влюбилась, это был удар грома или, как я читала в одной книжке, «солнечный удар»! Интересно, он не импотент?
   — Откуда я знаю?
   — А что о нем говорят?
   — Всякое. Даже кто-то сказал, что он это.., педик.
   — Ерунда! Был бы педик, не стал бы свидание назначать. Ну все, Элка, поехали домой, надо отдохнуть, привести себя в порядок… Только ты моим ничего не говори! А то они такой хай поднимут!
   Элла молча кивнула.
   Вечером Ия умчалась на свидание, наврав с три короба бабке и деду, а Элла грустно слонялась по саду и жалела, что не поехала с Витькой в Овидиополь… Потом забрела в сарайчик, где было припрятано кольцо. И решила, что, пожалуй, здесь не слишком надежное место: Люсик частенько заглядывает в сарай — то взять инструмент, то за дровами для шашлыка. Она достала кольцо и решила, что завтра отвезет его на городскую квартиру.
   По крайней мере до осени никто там его не обнаружит, если хорошенько спрятать.
   — Элла, Элла! — донесся до нее голос Ии.
   Странно, что это она так быстро вернулась?
   Элла сунула кольцо в карман платья и выскочила из сарая.
   — Я тут.
   Ия была бледна как смерть.
   — Что? — испугалась Элла.
   — Кошмар и жуть! Я пришла, а мастерская закрыта, его нет… Но хуже всего, что дверь.., опечатана!
   — Как — опечатана?
   — Очень просто! И люди говорят, что его арестовали! Можешь себе представить!
   — Господи, за что?
   — Не знаю я, кто-то говорил, что на него донесла какая-то обиженная стерва! Я, конечно, понимаю, ревность, злость, но сажать… Я не верю, что с такими глазами можно… А между прочим, у него остались мои часы! Швейцарские, подарок отца.
   — А квитанция есть?
   — Какая квитанция, когда любовь с первого взгляда?
   — Ну можно заявить в милицию, ты ж не виновата.
   — Ни за что! Иметь дело с милицией? Да черт с ними, с часами, скажу отцу, что потеряла или украли… Лучше украли, вроде моей вины нет… Фу, я вся взмокла. Ни фига себе свидание! Представляешь, если бы его повязали не в мастерской, а в ресторане? Со мной? Хороший бы я имела вид! Да еще могли бы загрести вместе с ним! Поди докажи, что ты не верблюд! Можно считать, легко отделалась!
   Нет, видно, не судьба такого красавца захороводить. И ведь в Москве никто не поверит! Скажут, я это все придумала для курсовой работы. Эх, жалко, я его не сфотографировала! Хоть бы портрет на память остался!
   — Портрет? Портрет можно достать.
   — Как?
   — У фотографа на Одиннадцатой станции висит Вадин портрет. И он втихую подторговывает его фотографиями, я знаю.
   — Откуда?
   — Одна моя бывшая подруга говорила. Она там купила.
   — Завтра с утра отведешь меня туда! С фотокарточкой можно такую тень на плетень наводить…
   — Какую тень? — не поняла Элла.
   — Повесить у себя в квартире! Кто зайдет, обязательно спросит, кто да что. А я буду томно закатывать глаза.., ой, а еще ты мне сделаешь надпись на фотке.
   — Я? Какую надпись?
   — Дарственную, как будто от него. «Дорогой и любимой Иечке» или что-то в этом роде. Бабы все обзавидуюгся, а мужики ревновать будут и чувствовать свою неполноценность в сравнении с таким красавцем…
   Тоже мне любовь, с презрением подумала Элла.
   Вадя сейчас в милиции, а она… Это что же, все сценаристы такие? Наши фильмы про любовь по большей части полная фигня! Влюбленные там только бегают, взявшись за руки, целуются под дождем, а из постели вылезают в трусах. Тьфу!
   Утром Ия, с аппетитом позавтракав, шепотом потребовала:
   — Поехали к фотографу, ты же обещала!
   Элла, пожав плечами, согласилась. Она уже поняла, что Ия хоть и неплохая девушка, но пустобрешка.
   Когда они вернулись в Аркадию, вид у бабушки был странный, ничего хорошего не предвещающий. Интересно, что же случилось? Но Евгения Вениаминовна помалкивала пока, а дяди Адика не было дома. И тут вдруг Элла вспомнила, что вчера забыла спрятать кольцо, оставила в кармане платья. Она похолодела, но платье спокойно висело себе в шкафу, и кольцо было на месте. У Эллы камень с души свалился. Значит, дело в чем-то другом. Наверное, бабушка поссорилась с Люсиком.
   Конечно, именно в этом причина ее грозного вида и настроения. Ничего, помирятся. Но кольцо надо все-таки спрятать, пусть пока в сарай, зарыть его под дровами поглубже — и дело с концом. Она взяла свой детский совочек, вышла в сад и, стараясь остаться незамеченной — бабушка колдовала на летней кухне, и тетя Ида с нею, — юркнула в сарай.
   Так, если выкопать ямку под поленницей у самой стенки, маловероятно, что кто-то найдет. Она села на корточки и стала копать слежавшуюся, сухую землю.
   — Так, что это ты тут прячешь? — раздался вдруг голос Евгении Вениаминовны. — А ну покажи! Так я и думала. Я давно ждала чего-то в этом роде! А ну говори, где взяла кольцо?
   — Нашла!
   — Врешь, паршивка! Если б ты его нашла, то явилась бы ко мне и показала, а не стала бы прятать! Говори, где взяла, говори, а то хуже будет!
   — Бабушка, я его правда нашла, только вчера, просто не успела…