Вильмонт Екатерина Николаевна. Плевать на все с гигантской секвойи

   – Действительно, если надо, придет завтра, а я никого не жду.
   Марина терялась в догадках, кто бы это мог быть? У нее была всего одна подруга – Геля, которую Алюша прекрасно знала, да и та не стала бы вот так действовать, а просто позвонила бы ей на мобильник К тому же сейчас Геля живет в Аргентине.
   Почему-то настроение испортилось – и потянуло домой.
   – Что-то случилось? – подошел Андрей.
   – Да вроде нет, но я хочу уехать.
   – А Игорь, конечно, не хочет? – засмеялся он. – Я бы вас отвез, но тогда ему придется пьяному садиться за руль.
   – Знаю, – махнула рукой Марина. – Ой, Андрей, а давайте сделаем так: я уеду на его машине, а вы его доставите домой.
   – К вам домой?
   – Боже упаси. Он утром заберет машину.
   – Ну что ж… Я предпочел бы везти вас, но, видно, ничего не попишешь.
   – Спасибо, вы настоящий друг.
   Она поспешила к Игорю:
   – Игорек, дай мне ключи от машины.
   – Зачем это?
   Она быстро объяснила ему все.
   – Ну вот еще! У меня утром важные дела, машина будет нужна…
   – Если ты будешь пить такими темпами, тебе утром будет нужна разве что машина «скорой помощи».
   – Маришка, не хами! И вообще, имею я право хоть когда-нибудь расслабиться… И почему я не педераст, как твой Севочка? Совсем бабы заездили.
   А как бы славно было с нежным «голубеньким» мальчиком… Он бы не спорил, а только смотрел на меня с восторгом…
   – О, ты уже хорош! Дай ключи!
   – Не дам!
   – В таком случае забудь обо мне раз и навсегда!
   – Ну, Маришка, не вредничай! Посидим еще часик, и я предоставлю тебе возможность отвезти себя домой.
   – Тебя отвезет Андрей, а если тебе и вправду с утра нужна тачка, я возьму от твоего дома такси!
   – Ну где там среди ночи брать такси, и потом, выйдет, что я не джентльмен… Нет, обещаю, через час мы уедем. Ну сядь, давай выпьем душевненько за тебя, Маришка! Ну выпей, что ты как неродная?
   – Я пить не буду, мне же вести машину, черт бы тебя взял.
   – Как хочешь, как хочешь, золотая моя! А я выпью, мне надо снять стресс! А то с моей мамулей…
   – Марина, вам помочь? – подоспел Андрей.
   Она кивнула.
   – Игорек, дружище, дай ключи, очень прошу!
   Через десять минут уговоров Марина уже спешила к машине.
   Как странно, думала она по дороге, я стала совсем как чурбан, а это ведь чертовски романтично – мужчина и женщина столько лет помнили друг друга, не обменявшись даже словом… Я тогда готова была все бросить, если б он меня позвал, и он, наверное, тоже мог бы что-то сломать в своей жизни.
   Он волновался сегодня, еще как волновался, а я…
   Мне было приятно, не скрою, но и только. Он постарел, хотя все равно хорош… Рост, фигура, глаза…
   А его дочка, должно быть, уже совсем взрослая, ей тогда было лет шесть-семь…
   Нет, вся эта романтика не для меня. В моей жизни главный человек – Мишка. Ох, а ведь этот тоже Мишка! Забавно. Но ровным счетом ничего не значит. Михаил – очень распространенное имя. Но отчего же так тревожно на душе? Хотелось позвонить домой, но она боялась разбудить Алюшу. Мишку не разбудишь и из пушки… Машину Игоря она решила все-таки поставить у его дома, чтобы поменьше было разговоров, вторые ключи у него есть. Уже на подъезде к городу она вызвала к его дому такси. И действительно, ей пришлось подождать каких-нибудь пять минут – и такси прибыло. До чего же все-таки удобно стало жить с мобильными телефонами.
 
   Она уже набрала код на двери подъезда, как вдруг из темноты ее кто-то окликнул:
   – Маринхен!
   К ней кинулась женщина, с огромной дорожной сумкой.
   – Маринхек, какое счастье, что ты вернулась!
   – Нора, это ты? – поразилась Марина. Она не видела эту женщину лет десять.
   – Я, конечно, я! – Женщина бросилась обнимать и целовать Марину. – Меня твоя домраба не впустила, представляешь, киска? Вот сука, правда же? Я говорю: я ее фройндин <Подруга (нем.).>, – а она – знать, говорит, не знаю! Представляешь, Маринхен, я своего супружника послала. Надо ж в Москве где-то приземлиться, а кроме тебя, негде.
   – Но как ты меня нашла? – растерянно спросила Марина. Встреча ее совсем не обрадовала. Но не оставлять же женщину среди ночи на улице. – Ладно, пойдем ко мне, там все расскажешь, – обреченно сказала она, понимая, что лечь спать в ближайшие часы не удастся. – Только, пожалуйста, не кричи, дома все спят.
   – Да ты что, я тихонечко! Ой, я тут страху-то натерпелась!
   – Почему ж ты не позвонила? Не предупредила?
   – Да мне телефон почему-то не дали, только адрес в справочной…
   – А если б меня в Москве не было?
   – Ну на вокзале бы перекантовалась, вернее, в аэропорту.. Или мужичка какого-нибудь подцепи, ла… Не проблема! – Она весело подмигнула. – Но я так хотела тебя повидать, все ж таки сколько лет общались, дружили…
   Никогда мы не дружили, мысленно сказала Марина, отпирая дверь квартиры, и приложила палец к губам.
   – Ну у тебя и платье – зашибись! – прошептала Нора, когда Марина зажгла свет в прихожей.
   – Ты, наверное, голодная?
   – Ну съела бы что-нибудь.
   – Хорошо, заходи вот сюда, я сейчас принесу белье, больше мне тебя положить негде. Но диван тут удобный. Хочешь помыться с дороги, ванная вон там, помоешься, приходи на кухню, я что-нибудь соображу..
   Марина быстро переоделась и побежала на кухню. Вскоре туда явилась Нора в пронзительно розовом атласном халате. Она сильно постарела, как-то обабилась. И тут же полезла к Марине с поцелуями:
   – Ой, до чего ж я рада тебя видеть! Ты все такая же – холодная, неприступная! Но ты не волнуйся, я только на пару дней, потом улечу к своим в Новосибирск! Представляешь, Маринхен, я своего послала…
   – Ты уже говорила.
   – А, ну да… Он меня до печенок достал, Halunke <Мерзавец (нем.).>. Мне там так обрыдло… А у вас тут, говорят, жизнь совсем другая стала, вольготная! А я воли хочу! Ты вот умница, давно слиняла. Я тогда думала, что ты дура непроходимая, а сейчас понимаю, поумней моего оказалась баба. Заколебали меня там своими правилами. Это не так, да это не так.
   Я вроде приспособилась уже, но нет… А уж как поглядела, с какими башлями русские приезжать стали, так вообще… Надоело мне там хуже смерти. Волюшки хочу, воли! Freiheit! <Свобода (нем.).>, понимаешь?
   – Нора, поешь…
   – А выпить у тебя нету? Русской водочки?
   – Нет, – неуверенно ответила Марина. Она опасалась, что, выпив, Нора может так разойтись, что перебудит весь дом.
   – Ну и ладно. А ты с кем живешь-то? Кроме домрабы?
   – С сыном.
   – У тебя сын есть? Ну здорово! А сколько ему лет?
   – Девять!
   – Ни фига себе! Это ж сколько мы не видались!
   С ума сойти! Ой, Маринхен, дай я тебя поцелую! А муж-то есть?
   – Нет. Он погиб, но я не хочу об этом говорить, – сухо произнесла Марина.
   – Но сын не от Питера?
   – Нет, конечно, нет.
   – А, тогда многое понятно… Ты сбляднула, залетела, и он тебя выгнал, так?
   – Нет, не так. Я влюбилась и ушла от него.
   – Между прочим, я его недавно видела, он как будто консервный.
   – Что?
   – Ну не меняется, как его законсервировали. Вы с ним развелись?
   – Нет. Я, как уехала, больше ничего о нем не знаю. Он на развод не подавал, я тоже. Знаешь, Нора, я страшно хочу спать. Такой тяжелый день выдался.
   – Да ладно тебе, не вредничай, Маринхен, завтра вообще воскресенье! Я так мечтала, что мы с тобой сядем на кухне, потреплемся всласть, mein Liebchen <Милочка (нем.).>. У тебя, оказывается, сын есть… Ну надо же! И как его звать?
   – Миша.
   – А мужика твоего как звали?
   – Не хочу об этом говорить.
   – Ладно, ладно, не буду, как скажешь. А я, Маринхен, на развод подам и уж вытрясу из своего все по полной программе. Ты, я гляжу, не бедствуешь.
   – А почему я должна бедствовать? Я работаю.
   Первое время, конечно, туго пришлось. Когда я с Мишкой одна осталась, время было лихое… Работы нет, крошечный ребеночек на руках, все деньги, что у меня оставались, потратила на него, маленьким столько всего надо, а тут ведь ничего не было, магазины пустые…
   – Ну и как же ты?
   – Самое для меня ужасное было, – разговорилась вдруг Марина, – то, что Мишку не с кем оставлять. Я была готова на любую работу, но куда его девать-то? Вот тут мне повезло. Я встретила Алюшу, Александру Ивановну, она тоже одна как перст осталась, и ей жить негде было, я ее к себе взяла, вот с тех пор и горя не знаю. Она мне Мишку растила, пока я деньги зарабатывала…
   – И чем же ты зарабатывала?
   – Сначала я, как вся страна тогда, торговала чем придется, но недолго. А потом соседи выставили на улицу старый гардероб…
   – И ты там что, клад нашла? – У Норы загорелись глаза.
   – Ну можно сказать и так, – засмеялась Марина.
   Ей приятно было вспоминать начало своей успешной карьеры. – Возвращаюсь я вечером, ну буквально без ног, еле живая, и гляжу, шкаф стоит во дворе. Меня как что-то ударило! Я попросила мужиков доволочь мне этот шкаф до квартиры. А потом стала приводить его в божеский вид…
   – Сама, что ли?
   – Сама, конечно, кто ж еще? Потом покрасила в ярко-зеленый цвет и расписала цветами, райскими птицами, так красиво получилось. Поставила в детской. Но его увидал один мой знакомый и чуть с ума не спятил, продай да продай ему для дачи. Я ни за что не хотела, но он все цену набавлял и набавлял, и я, наконец, сдалась. Это были очень хорошие деньги, и мы с Алюшей стали рыскать по пустырям и помойкам в поисках рухляди. То я сижу с Мишкой, она рыщет, то наоборот. Комодик нашли, потом буфет… А уж потом на меня заказы стали сыпаться. Но у Мишки вдруг началась аллергия на краску, и дома я уж не могла этим заниматься. Но я же в Цюрихе окончила дизайнерскую школу, пошла с этим дипломом в одну фирму, меня взяли, а потом встретила своего одноклассника, мы с ним очень сдружились, и он помог мне, нашел клиентов, которым за маленькие деньги надо было привести в божеский вид квартиру. Я встала на уши и уложилась в смету. С этого и пошло. А сейчас я довольно модный декоратор. Вот так! – с гордостью добавила Марина. И тут же подумала: зачем я перед ней распинаюсь? Она же чужая.
   – Да, ты молодец, хоть диплом от заграничной жизни поимела… А я…
   – Ты же прилично знаешь языки…
   – Ну и чего? В секретутки идти? Я уж стара для этого, мне, mein Schatz <Мое сокровище (нем.).>, уже сорок два!
   – Так чего ж ты уехала? Жила бы себе, тебя, по-моему, муж не ущемлял.
   – Ущемлял, гад, еще как ущемлял, но я бы это стерпела, но он трахаться перестал, импотенто, понимаешь? То есть на стороне он, может, чего и может, но мне что с того? Мне мужик нужен, никуда не денешься, у меня, можно сказать, самый трахучий возраст подошел, и вот тебе – выкуси! Я попробовала тоже на сторону сходить, но он такое мне устроил! Даже морду набил, Schurke <Негодяй (нем.).>. Ну ничего, я эти побои зафиксировала, будет что в суде предъявить… Я с него много сдеру, не сомневайся. Уж дом-то – точно! А какой у нас дом, сама знаешь, я его продам, куплю себе малюсенькую квартирку и буду жить…
   – Где, в Новосибирске?
   – Да ты что! Квартирку где-нибудь в Европах, а… Ног mal <Слушай (нем.).>, а у тебя-то откуда такая квартирка, а?
   Сколько комнат?
   – Четыре. Мне от матери двухкомнатная досталась, и еще от Мишкиного отца. Мы только успели с ним съехаться, он и погиб…
   – Надо же… Хороший мужик был?
   – Да, очень.
   – Ты хлебнула… Слушай, Маринхен, а ты мне какую-нибудь работенку тут не подберешь?
   – Какую тебе работенку, Нора?
   – А я знаю? – засмеялась та. – Это я так, сболтнула… Ну а мужичок-то у тебя есть?
   – Да как тебе сказать…
   – Вот так и скажи.
   – Ну считай, что есть.
   – Но это не любовь?
   – Нет, что ты… С любовью я завязала!
   – Ну прям, с твоими данными… Сколько тебе?
   – Тридцать восемь.
   – Молодка еще! Хотя любовь – это в общем-то сказки. Трахается нормально?
   – Нормально.
   – И слава богу. А остальное – геморрой!
   – Норка, я спать хочу, умираю.
   – Да, я вообще тоже не против. Ладно, завтра еще поговорим. Gute nacht, mein Liebchen! <Доброй ночи, милочка! (нем.)>.
   Она тоже меня помнит, как странно и как хорошо… – расслабленно думал Михаил Петрович, сидя рядом с женой в машине. Он закрыл глаза, пусть Вика думает, что я сплю. Ма-ри-на! Какое красивое имя. Она стала еще лучше… Тогда это была молоденькая девушка, а теперь роскошная женщина, с виду холодная, но я уверен, под этой холодностью…
   Это напускное, защитная маска. А может, и не напускное… Когда он прижал ее к себе, то не ощутил ответного порыва. Это обстоятельство было для него настолько непривычным, что он дернулся, отдав себе в этом отчет, хоть и с большим опозданием. Но она же меня помнит столько лет… Он представил себе ее лицо таким, как видел два часа назад, совсем близко, и ощутил вдруг какой-то страх. Неужели эта встреча неспроста? Вдруг это мне в наказание за все мои прегрешения? Безответная любовь? Фу, глупости какие! Надо просто выкинуть ее из головы, и дело с концом. Подумаешь! И вообще, мне не до нее.
   У меня скоро процесс в Исландии, довольно безнадежный процесс, кстати сказать, и надо думать об этом, а не о зеленых глазах. Тоже мне невидаль. Лучше оставить все как есть. Она женщина-мечта!
   А при ближайшем рассмотрении может оказаться той еще стервой, или непроходимой дурой, или кошмарной неряхой! Мечта должна оставаться мечтой. А то будет как с Ларкой. Как она мне нравилась, как я ее добивался, а получил – и второй раз даже видеть не хотел. Брр! Тупая кретинка! Да и зачем мне еще какая-то баба? Пора уж успокоиться, есть жена, есть Надюшка – и хватит. Случится какое-нибудь легкое приключение, и отлично, а тут ничего хорошего не выйдет. Все, забыли!
   Он открыл глаза.
   – Я, кажется, заснул.
   – Тебе не кажется, ты вправду спал, – добродушно отозвалась Вика. – Слава богу, в ближайшее время никаких тусовок не предвидится. Терпеть не могу! Идиотское сборище! Хорошо, что Туська пока замуж не собирается.
   – Ну у нее и в первый раз никакой свадьбы не было.
   – Так она же вышла замуж за мальчика из интеллигентной семьи, а кто знает, на кого напорется в следующий раз. Да, кстати, ты знаешь, мой школьный приятель…
   – Этот обтерханный?
   – Это он с виду такой, а на самом деле – профессор Колумбийского университета.
   – Да, грандиозная шишка! – усмехнулся он.
   – Он всегда был жутко умный и талантливый.
   – Ну и черт с ним.
   – Ты ревнуешь?
   – Еще чего! Было бы к кому!
   – Между прочим, он в школе был в меня влюблен!
   – Ну и на здоровье!
   Вика вдруг расхохоталась.
   – Ты чего? – недоуменно посмотрел на нее Михаил Петрович.
   – По законам драматургии, у меня должен завязаться с ним пылкий роман, а ты, как муж, естественно, узнаешь об этом в последнюю очередь.
   – Даю добро! – проворчал он.
   – Думаешь, он тебе не соперник?
   – Да нет, просто слишком хорошо знаю, какие мужики тебе нравятся. Это не тот случай.
   – Мало ли что бывает! Ты вот тоже любишь здоровенных блондинок, а сегодня запал на брюнетку среднего роста. Так что, Мишка, в этой жизни все бывает.
   – Не понимаю, ты что, меня заранее предупреждаешь, что у тебя будет роман с этим обтерханным? Повторяю: на здоровье! Я лично ни на кого не запал, и о брюнетке среднего роста ровным счетом ничего не знаю.
   – Ее зовут Марина, она модный декоратор, говорят, фантастически оформила квартиру Болотниковой.
   – А это еще кто?
   – Знаменитая актриса!
   – Что ты говоришь? Из новых, что ли?
   – Да, она еще молодая.
   – Странно, раньше я всех знаменитых актрис знал, а теперь, видно, отстал от жизни.
   – Раньше мы по-советски работали, помнишь. А теперь вкалываем как… папы Карлы…
   – Вика, фи, что за выражения!
   – Это я от студентов набралась.
   Виктория Антоновна преподавала в частном университете.
   – Да, зато ты раньше на работе такие свитера вязала… – мечтательно произнес Михаил Петрович. – Мне все завидовали… И вообще, мне нравилось, когда ты со спицами сидела, это было уютно, женственно…
   – Не могу! Обрыдло! Может, когда совсем старая стану, опять возьмусь за спицы, а теперь обойдешься покупными. Слава богу, можешь покупать себе вещи в лучших магазинах…
   – Оно конечно, но не то… – засмеялся Михаил Петрович. И потянулся. – Ах, хорошо! Сейчас приедем, откроем окна, надеюсь, Туська уже спит… – Он многозначительно посмотрел на жену.
   Она довольно усмехнулась:
   – Что это тебя разобрало?
   – Воспоминания об уютной женушке со спицами.
   – А я думала, брюнеточка.
   – Вика, что за чушь! – поморщился он. Но всякое желание пропало. Как ветром сдуло. Она стала какая-то нечуткая… Даже если ты так думаешь, зачем напоминать в такой момент о другой женщине?
   Дура!
 
   Несмотря на то что вчера они с Норой сидели допоздна, Марина, как всегда, проснулась ровно в восемь часов. И ее сразу охватила досада. Ну зачем тут нужна Нора? Мы же с ней никогда не были особенно близки и не виделись бог знает сколько времени. Мне никогда она не нравилась, общалась с ней по принципу – на бесптичье и жопа соловей.
   И вот тебе явление Христа народу! Что-то ей подсказывало, что Нора быстро не уедет и еще наделает хлопот. Марина прислушалась. В кухне уже возилась Алюша. А я ведь хотела сегодня свозить ее на дачу, вместе с ней посмотреть и обсудить, что в первую очередь понадобится для нормальной жизни.
   Ведь в первых числах июня надо уже переехать. Одно я точно знаю: нужен холодильник и телевизор.
   Ну телевизор возьмем из Мишкиной комнаты, а холодильник придется купить.
   Она встала и вышла на застекленный балкон, где у нее стоял велоэргометр. Позанимавшись минут десять, она побежала в ванную, а потом на кухню.
   – Чего ты в такую рань вскочила? – проворчала Алюша. – Вчера поздно приехала? Всеж-таки подобрала эту подружку? Я уж видела, она в гостиной дрыхнет.
   – А что было делать? – шепотом ответила Марина. – Человек ждал меня во дворе. Не могла же я…
   – Чует мое сердце, ты с ней еще наплачешься.
   Только не давай ей сесть тебе на голову.
   – Да что ты, Алюша, она скоро в Новосибирск к родным уедет.
   – Поглядим, поглядим. Ну как на свадьбе погуляла? Игорек небось назюзюкался?
   – Да нет, не очень. – Марине не хотелось все рассказывать.
   – Ты там хоть поела?
   – Ну еще бы! Там такое угощение было!
   – И то хорошо. На вот сочку выпей, я тебе свеженького сделала.
   – Спасибо!
   Только сейчас Марина поняла, как ей хотелось холодного апельсинового сока. Она поцеловала Алюшу в щеку.
   – Чего подлизываешься? Из-за этой белобрысой?
   – Господи, да что ты на нее взъелась? Ты ж ее совсем не знаешь!
   – Не знаю, но чую, ничего хорошего от нее ждать не приходится.
   – На дачу поедешь?
   – Надо!
   – Хорошо, я бужу Мишку.
   – А эту куда?
   – Никуда, пусть спит, я ей записку оставлю.
   – Ты ее одну здесь оставить хочешь? Нет уж, тогда и я останусь, а то, того гляди, вернемся в пустую квартиру.
   – Аля, что ты выдумываешь?
   – Нет, это мое последнее слово, – стояла на своем Алюша. Она иногда бывала упряма как осел.
   И зачем мне эта головная боль? – с тоской подумала Марина.
   – Мишка, вставай!
   – А? Мам, ну воскресенье же…
   – На дачу поедем?
   – Ура!
   – Тогда быстро! Чтоб через десять минут был на кухне! Рядовой Зимин, подъем!
   – Слушаюсь, товарищ генерал!
   Мишка усвистел в ванную, а Марина остановилась в раздумье у двери в гостиную. А потом решительно вошла. Нора спала, отвернувшись к стене.
   – Нора! – Марина легонько потрепала ее по плечу.
   – А? Что? Ой, Маринхен, ты чего?
   – Нора, нам нужно поехать на дачу.
   – И чего?
   – Может, хочешь поехать с нами?
   – А что, можно! – сладко потянулась и зевнула та.
   – Тогда вставай, мы позавтракаем и поедем!
   – И сынуля твой поедет?
   – Мы все поедем.
   – Abgemacht! <Решено! (нем.)>.
   – Миша, к телефону!
   – Кто?
   – Булавин!
   Жена протягивала ему мобильник.
   – Алло.
   Он хмуро и сосредоточенно слушал шефа.
   – Ладно, через полчаса выезжаю!
   – Что случилось? – встревожилась Вика. Булавин крайне редко беспокоил по выходным своего главного юриста.
   – Наше судно столкнулось с японским. Как бы не пришлось лететь в Японию…
   Он вскочил и через полчаса уже мчался в Москву. Только этого еще не хватало. Он надеялся сегодня спокойно посидеть над исландскими бумагами, и вот пожалуйста. Хотя в общем-то он любил, когда дела сталкивались, налезали одно на другое, а он опытной рукой все утрясал и сглаживал. Когда действуешь в экстремальных условиях, обостряются все способности и ощущения.
   И удовольствие от выигранных или удачно улаженных дел было отличной наградой за усилия, впрочем – вкупе с очень большими гонорарами.
   Недаром он считался крупнейшим специалистом в России.
   Домой он возвращался уже около девяти вечера.
   К счастью, необходимости лететь в Японию не возникло, удалось все уладить из Москвы, к удовольствию обеих сторон.
   – Михаил Петрович, ты ас! – восхищенно говорил Булавин, когда, покончив с делом, они пили коньяк в кабинете шефа. – Пей, пей, друже, я дам тебе свою машину с водителем, а завтра утречком он же тебя привезет. А свою тачку оставишь в нашем гараже.
   – Годится! – согласился Михаил Петрович. После такого напряжения непременно надо расслабиться.
   И вот теперь он клевал носом, сидя рядом с пожилым и очень разговорчивым водителем. Тот произносил какие-то монологи, вовсе не требовавшие участия. И вдруг резко затормозил.