Страница:
– Я не остановлюсь ни перед чем, чтобы обладать вами… добиться вашей руки! Максина, я честно и открыто прошу вас стать моей женой. Дайте мне положительный ответ, – не тот, какой давали раньше, – и я буду молчать о том, что знаю.
– О документах, про которые вы упомянули? – спросила я, причем биение моего сердца отозвалось эхом в моих ушах.
– Да!
– Но вы, кажется, сказали, что их утеря уже кем-то обнаружена?..
Я тщательно контролировала себя: каждое ошибочное слово могло выдать меня с головой.
На секунду он был захвачен врасплох, не зная, что ответить. Секунду – не больше, но это чуть заметное замешательство подсказало мне, что я разгадала его игру, и до поры до времени мне нечего опасаться с его стороны.
– Пропажа обнаружена не мною, – объяснил он, – а одним лицом, на которое я имею большое влияние. Этот человек ждет теперь моего совета, следует ли дать огласку этому скандальному делу или замять его, как замяли ваше дело в Германии…
«Нет такого человека!» – сказала я себе и лихорадочно перебрала в памяти людей, работающих в департаменте международных сношений французского министерства иностранных дел, которые действительно могли обнаружить исчезновение какого-либо документа, находящегося на хранении у Рауля. Однако никто из них – в этом я была убеждена – не является другом русского военного атташе Орловского.
Если он что-то заподозрил в тот день, когда встретил меня возле министерства, то, конечно, мог намекнуть кое-кому о своих подозрениях… но я всегда считала его слишком осторожным, чтобы подвергать себя риску быть осмеянным: он был болезненно самолюбив.
Во всяком случае в сцене обыска, разыгранной в отеле «Елисейский Дворец», он не был режиссером и, возможно, даже не знает о ее провале. Но почему он приплел сюда «мое дело в Германии», замятое немецкой контрразведкой несколько лет назад? Я не стала ломать над этим голову, так как поняла, что в основном моя догадка подтвердилась: он только «блефует», рассчитывая запугать меня и получить от меня положительный ответ ради спасения Рауля.
Мое молчание на его последние слова не обескуражило его. Без сомнения, он полагал, что я обдумываю, как мне поступить…
– Ну? – спросил он наконец вполне деликатно, даже мягко. Мои глаза были опущены, но я подняла голову и глянула ему прямо в лицо. В мелькающем свете уличных фонарей, мимо которых мы проезжали, граф Орловский был очень похож на Мефистофеля, – худощавый темноволосый мужчина с пронзительными ястребиными глазами, пышными усами и слегка заостренной бородкой. Но мне показалось, что в этот момент он выглядит сущим дьяволом.
– Ну, – сказала я медленно, – думаю, что вам пора, граф, покинуть меня. Мы уже проехали половину пути.
– Это ваш ответ?
– Да. Я три раза отвергала ваши назойливые, бесцеремонные домогательства, а теперь должна отклонить также и ту честь, которую вы мне оказываете, предлагая стать вашей женой. У меня есть жених, которого я люблю, вы это знаете. Вы просили меня выслушать вас, я выслушала. Поэтому не вижу причин оставаться вам далее в моей коляске.
– А вы понимаете, что сейчас выносите приговор не только Раулю дю Лорье, но и себе самой?
– Нет. Не понимаю.
– Значит, я недостаточно ясно высказался.
– Это правда. Вы высказались достаточно туманно.
– Какую же деталь я должен еще уточнить, а?
– Деталь насчет документов. Я сказала, что не знаю о них ничего, а вы сказали, что знаете все. Так объясните же, в чем дело. Удовлетворите мое любопытство, пожалуйста.
– Но я уже говорил вам, что не могу сделать это здесь, в обстановке, когда нас могут подслушать.
– Тогда почему вы все еще остаетесь здесь? Вы же наверняка поняли, прежде чем сесть в эту коляску, что я не намерена позволить вам ехать со мной до самого дома.
Орловский внезапно расхохотался. И его смех снова напугал меня, – как раз тогда, когда я уже начала чувствовать себя уверенней и даже решила, что могу выиграть нелегкую партию в этой игре нервов…
Глава 13. Максина встречает Ивора
– О документах, про которые вы упомянули? – спросила я, причем биение моего сердца отозвалось эхом в моих ушах.
– Да!
– Но вы, кажется, сказали, что их утеря уже кем-то обнаружена?..
Я тщательно контролировала себя: каждое ошибочное слово могло выдать меня с головой.
На секунду он был захвачен врасплох, не зная, что ответить. Секунду – не больше, но это чуть заметное замешательство подсказало мне, что я разгадала его игру, и до поры до времени мне нечего опасаться с его стороны.
– Пропажа обнаружена не мною, – объяснил он, – а одним лицом, на которое я имею большое влияние. Этот человек ждет теперь моего совета, следует ли дать огласку этому скандальному делу или замять его, как замяли ваше дело в Германии…
«Нет такого человека!» – сказала я себе и лихорадочно перебрала в памяти людей, работающих в департаменте международных сношений французского министерства иностранных дел, которые действительно могли обнаружить исчезновение какого-либо документа, находящегося на хранении у Рауля. Однако никто из них – в этом я была убеждена – не является другом русского военного атташе Орловского.
Если он что-то заподозрил в тот день, когда встретил меня возле министерства, то, конечно, мог намекнуть кое-кому о своих подозрениях… но я всегда считала его слишком осторожным, чтобы подвергать себя риску быть осмеянным: он был болезненно самолюбив.
Во всяком случае в сцене обыска, разыгранной в отеле «Елисейский Дворец», он не был режиссером и, возможно, даже не знает о ее провале. Но почему он приплел сюда «мое дело в Германии», замятое немецкой контрразведкой несколько лет назад? Я не стала ломать над этим голову, так как поняла, что в основном моя догадка подтвердилась: он только «блефует», рассчитывая запугать меня и получить от меня положительный ответ ради спасения Рауля.
Мое молчание на его последние слова не обескуражило его. Без сомнения, он полагал, что я обдумываю, как мне поступить…
– Ну? – спросил он наконец вполне деликатно, даже мягко. Мои глаза были опущены, но я подняла голову и глянула ему прямо в лицо. В мелькающем свете уличных фонарей, мимо которых мы проезжали, граф Орловский был очень похож на Мефистофеля, – худощавый темноволосый мужчина с пронзительными ястребиными глазами, пышными усами и слегка заостренной бородкой. Но мне показалось, что в этот момент он выглядит сущим дьяволом.
– Ну, – сказала я медленно, – думаю, что вам пора, граф, покинуть меня. Мы уже проехали половину пути.
– Это ваш ответ?
– Да. Я три раза отвергала ваши назойливые, бесцеремонные домогательства, а теперь должна отклонить также и ту честь, которую вы мне оказываете, предлагая стать вашей женой. У меня есть жених, которого я люблю, вы это знаете. Вы просили меня выслушать вас, я выслушала. Поэтому не вижу причин оставаться вам далее в моей коляске.
– А вы понимаете, что сейчас выносите приговор не только Раулю дю Лорье, но и себе самой?
– Нет. Не понимаю.
– Значит, я недостаточно ясно высказался.
– Это правда. Вы высказались достаточно туманно.
– Какую же деталь я должен еще уточнить, а?
– Деталь насчет документов. Я сказала, что не знаю о них ничего, а вы сказали, что знаете все. Так объясните же, в чем дело. Удовлетворите мое любопытство, пожалуйста.
– Но я уже говорил вам, что не могу сделать это здесь, в обстановке, когда нас могут подслушать.
– Тогда почему вы все еще остаетесь здесь? Вы же наверняка поняли, прежде чем сесть в эту коляску, что я не намерена позволить вам ехать со мной до самого дома.
Орловский внезапно расхохотался. И его смех снова напугал меня, – как раз тогда, когда я уже начала чувствовать себя уверенней и даже решила, что могу выиграть нелегкую партию в этой игре нервов…
Глава 13. Максина встречает Ивора
– Держу пари, вы боитесь, что ваш дружок дю Лорье может узнать, – сказал Орловский. – А он уже знает…
– Знает что?
– Что вы дали мне привилегию проводить вас до вашего дома.
Все, чего я достигла, оказалось бесполезным! Его спокойные, глумливые слова почти сокрушили меня. Тяжелая ноша, которую я надеялась сбросить, снова навалилась на мои плечи. Мой голос дрогнул.
– Вы дьявол! – воскликнула я. – Вы осмелились сказать ему об этом?!
…Напротив нас, на своем узеньком, тесном сиденье, Марианна беспокойно заворочалась. До сих пор наш разговор был тихим, она не понимала из него ни слова и сидела не двигаясь. Она очень благоразумна, моя Марианна, и любит меня больше, чем кого бы то ни было, а теперь вдруг увидела и услышала, что этот незнакомый ей мужчина довел меня чуть ли не до истерики! Я думаю, она была готова расцарапать ногтями ему лицо. Скажи я ей одно лишь слово, она наверняка бы тут же набросилась на Орловского. Я догадывалась об этом по ее беспокойным движениям и вопросительным взглядам, однако была уверена в ее выдержке. Впрочем, я забыла о ней, когда Орловский начал отвечать на мой вопрос:
– Да, я сказал дю Лорье, это правда. Но откуда я мог знать, что вы сами не предупредили его об этом? А? Разве не рискованно было с вашей стороны окружить нашу поездку тайной?
– Он не мог поверить вам! – в отчаянии сказала я.
– Честно говоря, он сперва не поверил. Только тогда я понял, что вы не сказали ему о нашем предстоящем свидании, но отступать было поздно, я уже не мог исправить свою оплошность и решил доказать, что не лгу. Я предложил ему, если он мне не верит, стать где-нибудь в тени, откуда он мог бы наблюдать, как мы с вами беседуем у театрального подъезда…
– О, это прекрасно! – прервала я. – Значит, он видел, что я не поехала вместе с вами в коляске!
– Вы очень быстры в своих умозаключениях, Максина. Так обычно поступают менее умные женщины, но вы ведь не глупы, а? Я заранее предусмотрел, что вы не впустите меня сразу в свою коляску, и потому, как только вы назначили мне место встречи и отъехали, я тут же сообщил об этом виконту.
– Да, вы действительно все предусмотрели, кроме одного. Рауль дю Лорье никогда не унизится до того, чтобы шпионить за мной!
– Боже, как вы строги к шпионам! – насмешливо промолвил он. – И как мало знаете мужскую натуру, если не понимаете, что от ревности мужчина – особенно француз – может потерять голову и натворить дел, на которые был бы не способен в нормальном состоянии.
Этот аргумент заставил меня умолкнуть. Я знала – да Рауль и не отрицал, – что ревность может превратить его в демона. Только сегодня он заявил мне, что он – «ревнивое животное», а когда я спросила, как он поступит, если я обману его, – ответил, что убьет и меня, и себя. При этом кровь прилила к его лицу, а потом схлынула, сделав его смертельно бледным. Вспышка молнии сверкнула в его глазах, дорогих мне глазах, которые умели быть такими ласковыми и любящими.
Действительно, в жестоком припадке ревности он мог совершить что-либо необдуманное, чего, конечно, не сделал бы, когда его мягкая, поэтическая натура брала верх.
– Мосье дю Лорье заявил, что вызовет меня на дуэль, если я солгал, – продолжал Орловский, улыбаясь. – И добавил, что тотчас возьмет кэб и помчится на улицу Богарнэ – убедиться, прав я или нет. Держу пари, что он поспел туда вовремя и видел своими глазами, как вы подсадили меня в свою коляску.
– Вы испугались дуэли и потому выдали меня? – запинаясь, пробормотала я с горьким упреком.
– Видите ли, я слыхал, что виконт дю Лорье отличный стрелок, и лишь немногие фехтовальщики в Париже могут сравняться с ним в рапире и шпаге.
– Вы просто трус! – вырвалось у меня.
– Вечно вы недооцениваете меня, Максина. За вас я готов драться любым оружием.
– Но предпочитаете не драку, а предательский удар в спину.
– Что поделаешь! Иногда для достижения цели годится и это.
– Так, кажется, рассуждают иезуиты?
– Берегитесь, мадемуазель де Рензи! – разозлился он наконец. – Ваша жизнь однажды уже висела на волоске!
Опять это напоминание! Я полагала, что мой тяжелый «провал» в Германии навсегда похоронен и забыт. Как он сумел раскопать его?..
Моим единственным ответом был приказ груму остановить коляску.
– Вон! – повелительно сказала я, и Орловский был вынужден подчиниться. Тем не менее он отнюдь не чувствовал себя побежденным и дал мне это понять. Его манеры были безукоризненно вежливы, но когда он, стоя на тротуаре и держа шляпу в руке, произнес: «О ревуар, мадемуазель!» – мне почудилось, что в этих шаблонных словах звучит все та же скрытая угроза: «Берегитесь, ваша жизнь на волоске!»
…Мой разговор с Орловским возле театра, моя остановка, чтобы взять его в коляску, и вторая остановка, чтобы высадить, – все это отняло довольно много времени, которого у меня и без того было в обрез, если я хотела встретить Ивора Дандеса в назначенный срок.
Было минут десять после полуночи, когда я подъехала к воротам своего дома в квартале Рю д'Олянд. Моросил слабый дождь. За высокой садовой оградой моего участка и на улице все было спокойно.
Полчаса назад я была готова применить любую хитрость, лишь бы заставить моего жениха держаться в эту ночь подальше от моего дома, но сейчас, после всего услышанного от графа Орловского, я молила Бога, чтобы Рауль ожидал меня у ворот и мог убедиться, что я приехала домой одна. В мое отсутствие никто, кроме Ивора (насчет которого я дала прислуге указание), не мог быть допущен на мою территорию, даже сам Рауль. Поэтому, если бы он пришел, чтобы осыпать меня упреками или даже убить, он должен был бы стоять у запертых ворот до моего возвращения из театра.
Я напряженно искала его глазами, но его – увы! – не было; улица Рю д'Олянд, слабо освещенная редкими газовыми фонарями, была пустынна. Ее высокие темные дома с наглухо закрытыми окнами, напоминавшими глаза мертвецов, выглядели угрюмо и неприветливо…
Когда я играю в театре, мои ворота уже с вечера запираются на замок. Однако у Марианны был с собой ключ от садовой калитки, и мы с ней вошли во двор. Я не хотела беспокоить старого Анри, который обычно дожидается меня, сидя на скамейке возле дома; он был глуховат и часто не мог расслышать звонок.
…Иногда, вернувшись домой, я восхищаюсь своим двухэтажным коттэджем и небольшим, но очаровательным садиком, где в хорошую погоду так приятно отдохнуть после нескольких часов напряженной работы в театре. Но на этот раз, хотя приветливый огонек, как всегда, светился в окнах моей гостиной, это место показалось мне невыразимо тоскливым. В саду после затяжных весенних дождей от земли шел душный, сырой, затхлый запах, и я вдруг почувствовала, что разлюбила этот «райский уголок», хотя сама выбрала его по своему вкусу.
Не удивительно (подумала я), что это тихое, уединенное местечко долго не могло найти покупателя. Когда-то здесь было совершено злодейское убийство, после чего дом и участок несколько лет были необитаемы. Я приобрела их года три назад, когда была лишь «восходящей звездой» и не имела своего театра. Тогда я не боялась покойника, дух которого, как поговаривали, иногда появляется в этом доме и бродит по комнатам. Напротив, подобные рассказы сделали для меня это место еще более привлекательным.
«Иметь замок с собственным привидением, – смеялась я, – считается в Англии признаком аристократичности и хорошего тона».
Но сейчас мне было неприятно думать о таких вещах: события минувшего дня и безмолвная непогожая ночь настроили меня тревожно.
«Уж не привидение ли принесло мне несчастье? – подумалось мне. – Может быть, сегодня как раз годовщина того кровавого преступления, и тень покойника явится ко мне среди ночи? По рассказам, убийство произошло именно в такую отвратительную ненастную полночь…»
Я вошла с Марианной в прихожую, где Анри, худой и сморщенный, как зимнее яблоко, дремал у дверей в расчете услышать, когда подъедет моя коляска. Он вскочил на ноги, мигая и щурясь, как делал это всегда раньше и как будет делать впредь, если моя жизнь будет течь по-старому. Он выразил сожаление, что не услышал мадемуазель. Не желает ли мадемуазель поужинать?
Нет, мадемуазель не желала ужинать. Ей ничего не нужно, и Анри может идти спать.
– Благодарю, мадемуазель. Я пойду, только запру дверь в доме.
– Не надо, я не хочу запираться, – сказала я. – Я немного почитаю, может быть, даже открою окна – тут жарко и душно…
– Визитер, которого ждет мадемуазель, так и не приходил.
– Если он придет, Марианна или я впустим его. Иди! Когда он ушел, я сказала Марианне, что она тоже может идти. Когда человек, которого я жду, позвонит, я сама выйду к нему; это мой хороший старый друг, мистер Ивор Дантес, его Марианна должна помнить по Лондону. Ему нужно видеть меня по очень важному делу, которое займет всего несколько минут; возможно, он даже не зайдет в дом. Когда входной звонок зазвонит, я отопру калитку, поговорю с мистером Дандесом в саду, а потом отпущу его. Так что пусть Марианна не беспокоится и ложится спать.
– Я не хочу ложиться спать, – возразила Марианна. – И не смогу отдохнуть как следует, пока мне не будет позволено раздеть мадемуазель и уложить ее в постель. Мосье Дандес сегодня наверняка не придет, уже поздно. Гляньте-ка на часы!
– Ну тогда ступай в свою комнату и посиди там; я позвоню тебе, если будет нужно, – ответила я. – Долго ждать я не стану, придет он или не придет…
– Предположим, входной звонок зазвонит, и мадемуазель выйдет, а это окажется не мосье, которого она ждет, а совсем другая особа… которую она не желала бы впустить?
Я поняла, о ком она подумала. – Не бойся, Марианна. Не бойся ничего, все будет хорошо.
Она помогла мне снять пальто, взяла мою ювелирную шкатулку и неохотно пошла с ней наверх.
Я вошла в освещенную гостиную, которая после уличной непогоды выглядела очень уютно. Вся она утопала в цветах (подарки поклонников), воздух был насыщен их ароматом, на стенах висели картины в золоченых рамах, вся мебель, в стиле Людовика XV, была роскошна; я подбирала обстановку по своему вкусу, не гоняясь за модой, стараясь приобрести изящные, красивые вещи в антикварных лавках или на случайных аукционах.
Мои мрачные мысли немного рассеялись, когда я очутилась в этой привычной обстановке. Я бросилась на свою любимую персидскую софу, взяла в руки книгу, но читать не могла и через минуту вскочила, выключила верхний свет и стала расхаживать по комнате, то и дело поглядывая на большие часы, сверяя их с моими наручными и удивляясь, что могло случиться? Была уже половина первого. Почему же Ивор, такой аккуратный человек, не сдержал своего обещания прийти ровно в двенадцать часов?..
Конечно, его могли задержать сотни разных безобидных причин, но сейчас я думала только об одной – самой худшей, и довела себя чуть ли не до сумасшествия.
В дополнение к моим дурным предчувствиям я внезапно услыхала совсем близко от себя шорох, а затем чьи-то осторожные шаги и снова вспомнила о привидении – окровавленном трупе, который беспокойно бродит по дому в темные, безлунные ночи. Галлюцинация? Нет, я вполне отчетливо расслышала слабый скрип половиц: кто-то крался ко мне!
Шаги все приближались, приближались… а потом вдруг стали удаляться. Я еще не успела по-настоящему испугаться, когда сообразила, что звуки эти доносятся сверху, из комнаты Марианны: наверное, она как и я, расхаживает сейчас по комнате взад и вперед, ожидая моего звонка…
Я посмеялась над этими ночными страхами, но, собственно говоря, все это было не так уж смешно: за последнее время я стала чересчур нервной, мнительной, вздрагивала от каждого шороха. Неужели меня так сильно напугала угроза графа Орловского? «Берегитесь, Максина!» Своим тоном он дал мне понять, что угроза эта нешуточная и таит в себе нечто зловещее. Почему он дважды намекнул на Германию?!..
Ах да, Германия!
События минувших дней всплыли в моей памяти, как иногда затопленное бревно, долго лежавшее на дне, вдруг всплывает на поверхность.
…Это произошло несколько лет назад. Тогда я была ангажирована парижским антрепренером Жаком Тибо. Наш театр целых полтора месяца гастролировал в Берлине, где мною увлекся уже немолодой генерал фон Бухгольц, крупный военный специалист, заместитель начальника штаба германских артиллерийских войск. Я произвела на него неотразимое впечатление, по его словам, «взяла его в плен». Конечно, я воспользовалась этим и постаралась очаровать его еще больше. Все свободное время мы проводили вместе, встречаясь почти ежедневно.
Мы совершали прогулки верхом (у генерала была отличная конюшня), катались на его собственной яхте по рекам Шпрее и Хафелю, посещали шикарнейшие рестораны, где он всегда заказывал отдельный кабинет.
– Мы с вами должны быть отрезаны от всего мира! – говорил он.
Оставаясь наедине со мной, седоусый генерал переживал вторую молодость: изливался в любовных речах, нежно целовал мои руки, плечи, шею, сулил золотые горы… но мне от него нужно было только одно… Мы, конечно, выпивали: он – значительно больше положенного (к этому поощряла его я, хотя сама едва прикасалась к бокалу губами). В такой интимной, откровенной обстановке у него развязывался язык, и я осторожно направляла разговор на интересующие меня темы, выведывая важную информацию. Безусловно, я не записывала ничего: моя отличная память заменяла мне блокнот.
Я внимательно слушала, как подвыпивший генерал, с присущей всем швабам хвастливостью, описывает мне новейшие виды германского вооружения и места их сосредоточения. Считая меня француженкой, он обрушивался нападками на англичан – извечных врагов Германии; стуча кулаком по столу, он грозил, что «Большая Берта» [14]разгромит Лондон, а доблестные германские войска сотрут Британию с карты Европы. При этом он намекал, что Германия активно готовится к войне…
Кончилось это тем, что на поведение фон Бухгольца обратили внимание высшие военные круги, особенно когда он пригласил меня на раут в военное министерство, а я имела глупость пойти туда. Думаю, его заподозрили в разглашении военной тайны, и тогда немецкая контрразведка заинтересовалась мною. Меня, очевидно, решили «обезвредить», не дать мне возможности использовать собранную информацию; для этого избрали простейший способ – «дорожная авария», в которой погиб шофер, а я уцелела лишь по счастливой случайности.
В мире шпионажа всегда существовала неразборчивость в средствах для достижения цели, и жизнь агента расценивается не дороже пистолетной пули…
Об аварии в газетах было помещено несколько строк в разделе «Происшествия», а днями позже появилось сообщение германского военного ведомства о том, что «наш заслуженный ветеран, генерал фон Бухгольц, занимавший высокий пост в руководстве вооруженными силами, ушел по болезни в отставку»…
На этом дело и заглохло, и я никогда не думала, что по каким-то неведомым мне каналам оно может выплыть наружу. Впрочем, никаких доказательств у Орловского не могло быть, – любое обвинение было бы голословным.
Все это словно вихрь пронеслось в моей голове, когда я нетерпеливо и напряженно ожидала прихода Ивора.
Терзаемая беспокойством, я решила тихонько выйти к воротам и выглянуть на улицу: может быть, Ивор ждет меня снаружи?.. Приоткрыв калитку, я посмотрела вокруг и, к своему удивлению, заметила прямо напротив моего дома, на другой стороне улицы, автомобиль.
В первую минуту я, было, решила, что Орловский все еще шпионит за мной. Но, всмотревшись получше, поняла, что это не его машина: у него была открытая, типа «Броугам», рассчитанная только на двоих, а этот мотор был большой и с закрытым кузовом, очевидно, наемный.
«Уж не Ивор ли приехал в нем?»
Моя надежда тут же погасла: в окошке автомобиля я смутно различила лицо какой-то незнакомой мне девушки. Рассмотреть ее черты я не смогла; мне только показалось, что личико у нее круглое, как у кошки, и даже глаза, когда на них упал свет качающегося на ветру фонаря, блеснули зелеными кошачьими огоньками.
Было похоже, что она пристально разглядывает мой дом и меня, но я утратила к ней всякий интерес, решив, что она приехала к кому-то, кто живет в доме напротив. А может быть, это одна из моих юных поклонниц, которые иногда преследуют меня и надоедают до невероятия. Ну и пусть, если это ей нравится, пялит на меня глаза, словно на музейную редкость!..
Я повернулась, заперла калитку и пошла к дому, но не успела дойти до крыльца, как от ворот послышался звонок. Подавив нервный вздох облегчения, я опрометью кинулась назад впустить посетителя.
Возясь с замком, который всегда открывается с трудом, если торопишься, я задавала себе вопрос: что, если Марианна права, и это не Ивор, а кто-то другой – Рауль или человек, который не выходил у меня из головы – граф Алексей Орловский?..
Но это был Ивор.
– Какие новости? – спросила я его с невольной дрожью в голосе.
– Я не знаю, – ответил он входя, – сочтете вы это новостью или нет, но кое-что случилось. Страшно сожалею, что опоздал на целых полчаса!
Мне не хотелось стоять и разговаривать с ним в воротах, так как мелкий дождик опять начал слегка моросить. Кроме того, за Ивором могла быть слежка, и наш разговор могли подслушать те, у кого слух более тонкий, чем у старого Анри. Поэтому я взяла Ивора под руку и повела его в дом, прикрыв за собой калитку. Торопясь поскорей услыхать новости, я упустила из виду, что калитку надо запереть на ключ; не пришло это в голову также и Ивору.
– Помолчим пока! – тихо сказала я ему. – В доме вы расскажете мне все по порядку.
Когда мы очутились в гостиной, я уже не могла сдержать свое нетерпение, ждать, пока он начнет сам.
– Договор? – торопливо спросила я. – Вы достали его?
– К сожалению, нет.
– Но вы узнали о нем? О, ради Бога, скажите, что узнали хоть что-нибудь, хоть самую малость!
– Если я ничего не узнал – это не потому, что сидел сложа руки и ждал, пока новости сами придут ко мне. После того, как мы с вами расстались, я дважды ездил на площадь Гар дю Нор, чтобы попытаться напасть на след людей, которые ехали вместе со мной в Дувр. Но след, на который я напал, оказался ложным, и я потратил уйму времени понапрасну – это хуже всего; об этом расскажу немного позже, если вам нужно знать подробности… Когда это дело не выгорело, я предпринял то, что намеревался сделать с самого начала: обратился к частному детективу, о котором все говорят, что он лучший в Париже…
– И вы рассказали всю историю – мою историю! – частному сыщику? – задыхаясь спросила я.
– Нет, конечно, нет. Я только сказал, что потерял одну ценную вещь, данную мне леди, чье имя не должно быть замешано в деле. И назвался Джорджем Сэндфордом, а не Ивором Дандесом. Я описал сыщику моих дорожных компаньонов, рассказал все, что случилось со мной в дороге, и гарантировал ему высокую оплату, если он быстро разыщет их, особенно альбиноса. И он высказал надежду, что «застукает» их уже сегодня ночью. Так что не отчаивайтесь, моя бедная Максина. Сыщик – славный малый и выглядит настоящим профессионалом; думаю, ему не составит большого труда выследить этих бандитов. Даже если у них не окажется при себе документа, мы выясним, куда они его дели. Жирар говорит, что подобные случаи…
– Жирар? – переспросила я, вздрогнув.
– Да. Вы знаете его?
– Знаю слишком хорошо, – ответила я горько.
– Разве он не специалист по розыску?
– Чересчур большой специалист. Уж лучше б вы обратились к любому другому парижскому сыщику… или ни к кому.
– В чем же дело? Что с ним неладно? – в голосе Ивора была тревога.
– Только то, что он личный друг моего злейшего врага – человека, о котором я вам говорила сегодня днем – графа Алексея Орловского. Сам Орловский как-то проговорился мне, что иногда он пользуется услугами Жирара, который недавно помог ему в одном деликатном деле – скорей всего, интимном. Ведь Орловский – известный Дон-Жуан. Не исключена возможность, что эта ищейка Жирар по поручению русского графа и сейчас следит за каждым моим шагом.
– Черт побери, какое кошмарное совпадение! – обескураженно воскликнул Ивор. – Получается, что по моей милости вы попали в западню! Уверяю вас, Максина, я старался сделать все наилучшим образом. Но мог ли я предположить подобный вариант, тем более что Орловский – лицо официальное, сотрудник иностранного посольства, и не должен бы обращаться к местным детективам.
– Да, полагаю – у русских во Франции имеется своя секретная агентура, но она, конечно, строго законспирирована… Я не виню вас, Ивор, – добавила я безнадежно. – Все, что случилось с вами, могло случиться со всяким другим связным, посланным ко мне из Лондона. Виновата моя злосчастная судьба!
– Даже если Орловский и Жирар – друзья, – попытался успокоить меня Ивор, – едва ли граф станет советоваться с сыщиком на дипломатические темы. Международный Договор – это государственная политика!
– О, вы не знаете Орловского. Он всюду сует свой нос, и когда поручал детективам улаживать его личные дела, то попутно мог разнюхать кое-что более серьезное.
– Но Жирар не докопается до сути того дела, которое поручил ему я. Если он порядочный человек, он обязан сделать для своего клиента то, что в его силах, и хранить это в тайне. Вы сегодня видели дю Лорье?
– Знает что?
– Что вы дали мне привилегию проводить вас до вашего дома.
Все, чего я достигла, оказалось бесполезным! Его спокойные, глумливые слова почти сокрушили меня. Тяжелая ноша, которую я надеялась сбросить, снова навалилась на мои плечи. Мой голос дрогнул.
– Вы дьявол! – воскликнула я. – Вы осмелились сказать ему об этом?!
…Напротив нас, на своем узеньком, тесном сиденье, Марианна беспокойно заворочалась. До сих пор наш разговор был тихим, она не понимала из него ни слова и сидела не двигаясь. Она очень благоразумна, моя Марианна, и любит меня больше, чем кого бы то ни было, а теперь вдруг увидела и услышала, что этот незнакомый ей мужчина довел меня чуть ли не до истерики! Я думаю, она была готова расцарапать ногтями ему лицо. Скажи я ей одно лишь слово, она наверняка бы тут же набросилась на Орловского. Я догадывалась об этом по ее беспокойным движениям и вопросительным взглядам, однако была уверена в ее выдержке. Впрочем, я забыла о ней, когда Орловский начал отвечать на мой вопрос:
– Да, я сказал дю Лорье, это правда. Но откуда я мог знать, что вы сами не предупредили его об этом? А? Разве не рискованно было с вашей стороны окружить нашу поездку тайной?
– Он не мог поверить вам! – в отчаянии сказала я.
– Честно говоря, он сперва не поверил. Только тогда я понял, что вы не сказали ему о нашем предстоящем свидании, но отступать было поздно, я уже не мог исправить свою оплошность и решил доказать, что не лгу. Я предложил ему, если он мне не верит, стать где-нибудь в тени, откуда он мог бы наблюдать, как мы с вами беседуем у театрального подъезда…
– О, это прекрасно! – прервала я. – Значит, он видел, что я не поехала вместе с вами в коляске!
– Вы очень быстры в своих умозаключениях, Максина. Так обычно поступают менее умные женщины, но вы ведь не глупы, а? Я заранее предусмотрел, что вы не впустите меня сразу в свою коляску, и потому, как только вы назначили мне место встречи и отъехали, я тут же сообщил об этом виконту.
– Да, вы действительно все предусмотрели, кроме одного. Рауль дю Лорье никогда не унизится до того, чтобы шпионить за мной!
– Боже, как вы строги к шпионам! – насмешливо промолвил он. – И как мало знаете мужскую натуру, если не понимаете, что от ревности мужчина – особенно француз – может потерять голову и натворить дел, на которые был бы не способен в нормальном состоянии.
Этот аргумент заставил меня умолкнуть. Я знала – да Рауль и не отрицал, – что ревность может превратить его в демона. Только сегодня он заявил мне, что он – «ревнивое животное», а когда я спросила, как он поступит, если я обману его, – ответил, что убьет и меня, и себя. При этом кровь прилила к его лицу, а потом схлынула, сделав его смертельно бледным. Вспышка молнии сверкнула в его глазах, дорогих мне глазах, которые умели быть такими ласковыми и любящими.
Действительно, в жестоком припадке ревности он мог совершить что-либо необдуманное, чего, конечно, не сделал бы, когда его мягкая, поэтическая натура брала верх.
– Мосье дю Лорье заявил, что вызовет меня на дуэль, если я солгал, – продолжал Орловский, улыбаясь. – И добавил, что тотчас возьмет кэб и помчится на улицу Богарнэ – убедиться, прав я или нет. Держу пари, что он поспел туда вовремя и видел своими глазами, как вы подсадили меня в свою коляску.
– Вы испугались дуэли и потому выдали меня? – запинаясь, пробормотала я с горьким упреком.
– Видите ли, я слыхал, что виконт дю Лорье отличный стрелок, и лишь немногие фехтовальщики в Париже могут сравняться с ним в рапире и шпаге.
– Вы просто трус! – вырвалось у меня.
– Вечно вы недооцениваете меня, Максина. За вас я готов драться любым оружием.
– Но предпочитаете не драку, а предательский удар в спину.
– Что поделаешь! Иногда для достижения цели годится и это.
– Так, кажется, рассуждают иезуиты?
– Берегитесь, мадемуазель де Рензи! – разозлился он наконец. – Ваша жизнь однажды уже висела на волоске!
Опять это напоминание! Я полагала, что мой тяжелый «провал» в Германии навсегда похоронен и забыт. Как он сумел раскопать его?..
Моим единственным ответом был приказ груму остановить коляску.
– Вон! – повелительно сказала я, и Орловский был вынужден подчиниться. Тем не менее он отнюдь не чувствовал себя побежденным и дал мне это понять. Его манеры были безукоризненно вежливы, но когда он, стоя на тротуаре и держа шляпу в руке, произнес: «О ревуар, мадемуазель!» – мне почудилось, что в этих шаблонных словах звучит все та же скрытая угроза: «Берегитесь, ваша жизнь на волоске!»
…Мой разговор с Орловским возле театра, моя остановка, чтобы взять его в коляску, и вторая остановка, чтобы высадить, – все это отняло довольно много времени, которого у меня и без того было в обрез, если я хотела встретить Ивора Дандеса в назначенный срок.
Было минут десять после полуночи, когда я подъехала к воротам своего дома в квартале Рю д'Олянд. Моросил слабый дождь. За высокой садовой оградой моего участка и на улице все было спокойно.
Полчаса назад я была готова применить любую хитрость, лишь бы заставить моего жениха держаться в эту ночь подальше от моего дома, но сейчас, после всего услышанного от графа Орловского, я молила Бога, чтобы Рауль ожидал меня у ворот и мог убедиться, что я приехала домой одна. В мое отсутствие никто, кроме Ивора (насчет которого я дала прислуге указание), не мог быть допущен на мою территорию, даже сам Рауль. Поэтому, если бы он пришел, чтобы осыпать меня упреками или даже убить, он должен был бы стоять у запертых ворот до моего возвращения из театра.
Я напряженно искала его глазами, но его – увы! – не было; улица Рю д'Олянд, слабо освещенная редкими газовыми фонарями, была пустынна. Ее высокие темные дома с наглухо закрытыми окнами, напоминавшими глаза мертвецов, выглядели угрюмо и неприветливо…
Когда я играю в театре, мои ворота уже с вечера запираются на замок. Однако у Марианны был с собой ключ от садовой калитки, и мы с ней вошли во двор. Я не хотела беспокоить старого Анри, который обычно дожидается меня, сидя на скамейке возле дома; он был глуховат и часто не мог расслышать звонок.
…Иногда, вернувшись домой, я восхищаюсь своим двухэтажным коттэджем и небольшим, но очаровательным садиком, где в хорошую погоду так приятно отдохнуть после нескольких часов напряженной работы в театре. Но на этот раз, хотя приветливый огонек, как всегда, светился в окнах моей гостиной, это место показалось мне невыразимо тоскливым. В саду после затяжных весенних дождей от земли шел душный, сырой, затхлый запах, и я вдруг почувствовала, что разлюбила этот «райский уголок», хотя сама выбрала его по своему вкусу.
Не удивительно (подумала я), что это тихое, уединенное местечко долго не могло найти покупателя. Когда-то здесь было совершено злодейское убийство, после чего дом и участок несколько лет были необитаемы. Я приобрела их года три назад, когда была лишь «восходящей звездой» и не имела своего театра. Тогда я не боялась покойника, дух которого, как поговаривали, иногда появляется в этом доме и бродит по комнатам. Напротив, подобные рассказы сделали для меня это место еще более привлекательным.
«Иметь замок с собственным привидением, – смеялась я, – считается в Англии признаком аристократичности и хорошего тона».
Но сейчас мне было неприятно думать о таких вещах: события минувшего дня и безмолвная непогожая ночь настроили меня тревожно.
«Уж не привидение ли принесло мне несчастье? – подумалось мне. – Может быть, сегодня как раз годовщина того кровавого преступления, и тень покойника явится ко мне среди ночи? По рассказам, убийство произошло именно в такую отвратительную ненастную полночь…»
Я вошла с Марианной в прихожую, где Анри, худой и сморщенный, как зимнее яблоко, дремал у дверей в расчете услышать, когда подъедет моя коляска. Он вскочил на ноги, мигая и щурясь, как делал это всегда раньше и как будет делать впредь, если моя жизнь будет течь по-старому. Он выразил сожаление, что не услышал мадемуазель. Не желает ли мадемуазель поужинать?
Нет, мадемуазель не желала ужинать. Ей ничего не нужно, и Анри может идти спать.
– Благодарю, мадемуазель. Я пойду, только запру дверь в доме.
– Не надо, я не хочу запираться, – сказала я. – Я немного почитаю, может быть, даже открою окна – тут жарко и душно…
– Визитер, которого ждет мадемуазель, так и не приходил.
– Если он придет, Марианна или я впустим его. Иди! Когда он ушел, я сказала Марианне, что она тоже может идти. Когда человек, которого я жду, позвонит, я сама выйду к нему; это мой хороший старый друг, мистер Ивор Дантес, его Марианна должна помнить по Лондону. Ему нужно видеть меня по очень важному делу, которое займет всего несколько минут; возможно, он даже не зайдет в дом. Когда входной звонок зазвонит, я отопру калитку, поговорю с мистером Дандесом в саду, а потом отпущу его. Так что пусть Марианна не беспокоится и ложится спать.
– Я не хочу ложиться спать, – возразила Марианна. – И не смогу отдохнуть как следует, пока мне не будет позволено раздеть мадемуазель и уложить ее в постель. Мосье Дандес сегодня наверняка не придет, уже поздно. Гляньте-ка на часы!
– Ну тогда ступай в свою комнату и посиди там; я позвоню тебе, если будет нужно, – ответила я. – Долго ждать я не стану, придет он или не придет…
– Предположим, входной звонок зазвонит, и мадемуазель выйдет, а это окажется не мосье, которого она ждет, а совсем другая особа… которую она не желала бы впустить?
Я поняла, о ком она подумала. – Не бойся, Марианна. Не бойся ничего, все будет хорошо.
Она помогла мне снять пальто, взяла мою ювелирную шкатулку и неохотно пошла с ней наверх.
Я вошла в освещенную гостиную, которая после уличной непогоды выглядела очень уютно. Вся она утопала в цветах (подарки поклонников), воздух был насыщен их ароматом, на стенах висели картины в золоченых рамах, вся мебель, в стиле Людовика XV, была роскошна; я подбирала обстановку по своему вкусу, не гоняясь за модой, стараясь приобрести изящные, красивые вещи в антикварных лавках или на случайных аукционах.
Мои мрачные мысли немного рассеялись, когда я очутилась в этой привычной обстановке. Я бросилась на свою любимую персидскую софу, взяла в руки книгу, но читать не могла и через минуту вскочила, выключила верхний свет и стала расхаживать по комнате, то и дело поглядывая на большие часы, сверяя их с моими наручными и удивляясь, что могло случиться? Была уже половина первого. Почему же Ивор, такой аккуратный человек, не сдержал своего обещания прийти ровно в двенадцать часов?..
Конечно, его могли задержать сотни разных безобидных причин, но сейчас я думала только об одной – самой худшей, и довела себя чуть ли не до сумасшествия.
В дополнение к моим дурным предчувствиям я внезапно услыхала совсем близко от себя шорох, а затем чьи-то осторожные шаги и снова вспомнила о привидении – окровавленном трупе, который беспокойно бродит по дому в темные, безлунные ночи. Галлюцинация? Нет, я вполне отчетливо расслышала слабый скрип половиц: кто-то крался ко мне!
Шаги все приближались, приближались… а потом вдруг стали удаляться. Я еще не успела по-настоящему испугаться, когда сообразила, что звуки эти доносятся сверху, из комнаты Марианны: наверное, она как и я, расхаживает сейчас по комнате взад и вперед, ожидая моего звонка…
Я посмеялась над этими ночными страхами, но, собственно говоря, все это было не так уж смешно: за последнее время я стала чересчур нервной, мнительной, вздрагивала от каждого шороха. Неужели меня так сильно напугала угроза графа Орловского? «Берегитесь, Максина!» Своим тоном он дал мне понять, что угроза эта нешуточная и таит в себе нечто зловещее. Почему он дважды намекнул на Германию?!..
Ах да, Германия!
События минувших дней всплыли в моей памяти, как иногда затопленное бревно, долго лежавшее на дне, вдруг всплывает на поверхность.
…Это произошло несколько лет назад. Тогда я была ангажирована парижским антрепренером Жаком Тибо. Наш театр целых полтора месяца гастролировал в Берлине, где мною увлекся уже немолодой генерал фон Бухгольц, крупный военный специалист, заместитель начальника штаба германских артиллерийских войск. Я произвела на него неотразимое впечатление, по его словам, «взяла его в плен». Конечно, я воспользовалась этим и постаралась очаровать его еще больше. Все свободное время мы проводили вместе, встречаясь почти ежедневно.
Мы совершали прогулки верхом (у генерала была отличная конюшня), катались на его собственной яхте по рекам Шпрее и Хафелю, посещали шикарнейшие рестораны, где он всегда заказывал отдельный кабинет.
– Мы с вами должны быть отрезаны от всего мира! – говорил он.
Оставаясь наедине со мной, седоусый генерал переживал вторую молодость: изливался в любовных речах, нежно целовал мои руки, плечи, шею, сулил золотые горы… но мне от него нужно было только одно… Мы, конечно, выпивали: он – значительно больше положенного (к этому поощряла его я, хотя сама едва прикасалась к бокалу губами). В такой интимной, откровенной обстановке у него развязывался язык, и я осторожно направляла разговор на интересующие меня темы, выведывая важную информацию. Безусловно, я не записывала ничего: моя отличная память заменяла мне блокнот.
Я внимательно слушала, как подвыпивший генерал, с присущей всем швабам хвастливостью, описывает мне новейшие виды германского вооружения и места их сосредоточения. Считая меня француженкой, он обрушивался нападками на англичан – извечных врагов Германии; стуча кулаком по столу, он грозил, что «Большая Берта» [14]разгромит Лондон, а доблестные германские войска сотрут Британию с карты Европы. При этом он намекал, что Германия активно готовится к войне…
Кончилось это тем, что на поведение фон Бухгольца обратили внимание высшие военные круги, особенно когда он пригласил меня на раут в военное министерство, а я имела глупость пойти туда. Думаю, его заподозрили в разглашении военной тайны, и тогда немецкая контрразведка заинтересовалась мною. Меня, очевидно, решили «обезвредить», не дать мне возможности использовать собранную информацию; для этого избрали простейший способ – «дорожная авария», в которой погиб шофер, а я уцелела лишь по счастливой случайности.
В мире шпионажа всегда существовала неразборчивость в средствах для достижения цели, и жизнь агента расценивается не дороже пистолетной пули…
Об аварии в газетах было помещено несколько строк в разделе «Происшествия», а днями позже появилось сообщение германского военного ведомства о том, что «наш заслуженный ветеран, генерал фон Бухгольц, занимавший высокий пост в руководстве вооруженными силами, ушел по болезни в отставку»…
На этом дело и заглохло, и я никогда не думала, что по каким-то неведомым мне каналам оно может выплыть наружу. Впрочем, никаких доказательств у Орловского не могло быть, – любое обвинение было бы голословным.
Все это словно вихрь пронеслось в моей голове, когда я нетерпеливо и напряженно ожидала прихода Ивора.
Терзаемая беспокойством, я решила тихонько выйти к воротам и выглянуть на улицу: может быть, Ивор ждет меня снаружи?.. Приоткрыв калитку, я посмотрела вокруг и, к своему удивлению, заметила прямо напротив моего дома, на другой стороне улицы, автомобиль.
В первую минуту я, было, решила, что Орловский все еще шпионит за мной. Но, всмотревшись получше, поняла, что это не его машина: у него была открытая, типа «Броугам», рассчитанная только на двоих, а этот мотор был большой и с закрытым кузовом, очевидно, наемный.
«Уж не Ивор ли приехал в нем?»
Моя надежда тут же погасла: в окошке автомобиля я смутно различила лицо какой-то незнакомой мне девушки. Рассмотреть ее черты я не смогла; мне только показалось, что личико у нее круглое, как у кошки, и даже глаза, когда на них упал свет качающегося на ветру фонаря, блеснули зелеными кошачьими огоньками.
Было похоже, что она пристально разглядывает мой дом и меня, но я утратила к ней всякий интерес, решив, что она приехала к кому-то, кто живет в доме напротив. А может быть, это одна из моих юных поклонниц, которые иногда преследуют меня и надоедают до невероятия. Ну и пусть, если это ей нравится, пялит на меня глаза, словно на музейную редкость!..
Я повернулась, заперла калитку и пошла к дому, но не успела дойти до крыльца, как от ворот послышался звонок. Подавив нервный вздох облегчения, я опрометью кинулась назад впустить посетителя.
Возясь с замком, который всегда открывается с трудом, если торопишься, я задавала себе вопрос: что, если Марианна права, и это не Ивор, а кто-то другой – Рауль или человек, который не выходил у меня из головы – граф Алексей Орловский?..
Но это был Ивор.
– Какие новости? – спросила я его с невольной дрожью в голосе.
– Я не знаю, – ответил он входя, – сочтете вы это новостью или нет, но кое-что случилось. Страшно сожалею, что опоздал на целых полчаса!
Мне не хотелось стоять и разговаривать с ним в воротах, так как мелкий дождик опять начал слегка моросить. Кроме того, за Ивором могла быть слежка, и наш разговор могли подслушать те, у кого слух более тонкий, чем у старого Анри. Поэтому я взяла Ивора под руку и повела его в дом, прикрыв за собой калитку. Торопясь поскорей услыхать новости, я упустила из виду, что калитку надо запереть на ключ; не пришло это в голову также и Ивору.
– Помолчим пока! – тихо сказала я ему. – В доме вы расскажете мне все по порядку.
Когда мы очутились в гостиной, я уже не могла сдержать свое нетерпение, ждать, пока он начнет сам.
– Договор? – торопливо спросила я. – Вы достали его?
– К сожалению, нет.
– Но вы узнали о нем? О, ради Бога, скажите, что узнали хоть что-нибудь, хоть самую малость!
– Если я ничего не узнал – это не потому, что сидел сложа руки и ждал, пока новости сами придут ко мне. После того, как мы с вами расстались, я дважды ездил на площадь Гар дю Нор, чтобы попытаться напасть на след людей, которые ехали вместе со мной в Дувр. Но след, на который я напал, оказался ложным, и я потратил уйму времени понапрасну – это хуже всего; об этом расскажу немного позже, если вам нужно знать подробности… Когда это дело не выгорело, я предпринял то, что намеревался сделать с самого начала: обратился к частному детективу, о котором все говорят, что он лучший в Париже…
– И вы рассказали всю историю – мою историю! – частному сыщику? – задыхаясь спросила я.
– Нет, конечно, нет. Я только сказал, что потерял одну ценную вещь, данную мне леди, чье имя не должно быть замешано в деле. И назвался Джорджем Сэндфордом, а не Ивором Дандесом. Я описал сыщику моих дорожных компаньонов, рассказал все, что случилось со мной в дороге, и гарантировал ему высокую оплату, если он быстро разыщет их, особенно альбиноса. И он высказал надежду, что «застукает» их уже сегодня ночью. Так что не отчаивайтесь, моя бедная Максина. Сыщик – славный малый и выглядит настоящим профессионалом; думаю, ему не составит большого труда выследить этих бандитов. Даже если у них не окажется при себе документа, мы выясним, куда они его дели. Жирар говорит, что подобные случаи…
– Жирар? – переспросила я, вздрогнув.
– Да. Вы знаете его?
– Знаю слишком хорошо, – ответила я горько.
– Разве он не специалист по розыску?
– Чересчур большой специалист. Уж лучше б вы обратились к любому другому парижскому сыщику… или ни к кому.
– В чем же дело? Что с ним неладно? – в голосе Ивора была тревога.
– Только то, что он личный друг моего злейшего врага – человека, о котором я вам говорила сегодня днем – графа Алексея Орловского. Сам Орловский как-то проговорился мне, что иногда он пользуется услугами Жирара, который недавно помог ему в одном деликатном деле – скорей всего, интимном. Ведь Орловский – известный Дон-Жуан. Не исключена возможность, что эта ищейка Жирар по поручению русского графа и сейчас следит за каждым моим шагом.
– Черт побери, какое кошмарное совпадение! – обескураженно воскликнул Ивор. – Получается, что по моей милости вы попали в западню! Уверяю вас, Максина, я старался сделать все наилучшим образом. Но мог ли я предположить подобный вариант, тем более что Орловский – лицо официальное, сотрудник иностранного посольства, и не должен бы обращаться к местным детективам.
– Да, полагаю – у русских во Франции имеется своя секретная агентура, но она, конечно, строго законспирирована… Я не виню вас, Ивор, – добавила я безнадежно. – Все, что случилось с вами, могло случиться со всяким другим связным, посланным ко мне из Лондона. Виновата моя злосчастная судьба!
– Даже если Орловский и Жирар – друзья, – попытался успокоить меня Ивор, – едва ли граф станет советоваться с сыщиком на дипломатические темы. Международный Договор – это государственная политика!
– О, вы не знаете Орловского. Он всюду сует свой нос, и когда поручал детективам улаживать его личные дела, то попутно мог разнюхать кое-что более серьезное.
– Но Жирар не докопается до сути того дела, которое поручил ему я. Если он порядочный человек, он обязан сделать для своего клиента то, что в его силах, и хранить это в тайне. Вы сегодня видели дю Лорье?