осталось так же, только горы, скорее всего Гималаи, свидетельствуют об
этом и растут на глазах, потому что на них спрессовались питекантропы.
А мы? Откуда мы? А мы - марсиане, конечно, и нечего строить робкие
гипотезы и исподтишка подъелдыкивать Дарвина. Дурак он, Дарвин. Но он не
виноват в том. Тогда был капитализм.
Так зачем, вам, люди, это недостающее звено. Бросьте доставать
недоставаемое, а доставайте лучше звезды для своих любимых и сыр
голландский. Говорят, его нет, - мы этого не знаем. Есть или нет. Вот в
чем вопрос!
Сегодня произошел возмутительный случай, который потряс меня с
фундамента до основания, подобно Ашхабадскому землетрясению в 48 году и
Ташкентскому в 66-67 году. Один выздоравливающий больной написал главному
врачу заявление. Вот его текст. Привожу дословно и построчно:

"Я, нижеподписавшийся, Соловейчик Самуил Яковлевич, армянин по
национальности, а если хотите, и не армянин, возраста - 43 лет, 10 из
которых я отдал вам, уважаемый друг, торжественно и в присутствии понятых
заявляю, что:
1) Давление мое колеблется всегда в одних и тех же пределах - 1230...
1240 кв. км в сек;
2) пульс мой - 3... 3,5 "персек" в час;
3) РОЭ - 12 мегагерц в раунд;
4) моча всегда фиолетовая;
5) претензий нет.
В связи со всем написанным, считаю себя, наконец, здоровым и
абсолютно, слышите, абсолютно нормальным. Прошу отпустить меня на поруки
моих домочадцев, выписанных вами вчера из этой же больницы, (вы ведь ни
разу не давали нам увидеться), и горячо любимых мною, надеюсь, взаимно.
Хватит, наиздевались, проклятые!
С любовью и уважением к вам И. Солов."

Если бы вы знали, что началось, когда это заявление стало достоянием
"общественности". Алкоголики бросили домино, эту отвратительную игру. Один
даже съел шестерочный дупель, так что пришлось делать из картона. (Хоть бы
он их все съел: и дупли и нет, - тогда бы не было этого стука). И, бросив
все, они начали хохотать над унитазами (в коридорах и палатах шуметь не
дают), и те унитазы, в свою очередь, узнав в чем дело, тоже вскоре начали
взвизгивать и бить себя по ляжкам, оставив обед, ложками. Началось нечто.
Ну, конечно же, понятно: Не "кв._км", а просто "километров", и что
"парсек" пишется через "а", но нельзя же из-за двух-трех неточностей в
орфографии так надсмехаться над человеком. Это же человек, а не
какой-нибудь деятель профсоюза в США, который обуржуазился до
неузнаваемости. Все мы знаем его как тихого, ненавязчивого больного. Он
никогда ни о чем не просил, его не было слышно, он был немой, и даже сам
себе ставил клизму. И такого человека накануне выздоровления так обхаять.
Я сам помогал ему писать записку. Я даже сам написал, потому что
Соловейчик давно лежит парализованный. А я горжусь этой своей скромной
помощью умирающему уже человеку. Конечно же, он умрет - "Солов.", после
всего этого. Быдло, кодло, падло - вот он кто. Утопающий схватился за
соломинку, а ему подсунули отполированный баобаб. А главврач? Что
главврач. Он пожал плечами, подловил крик моей, то есть его, Соловейчика,
души и ушел в первое отделение для буйных, будто там ему ничего не
преподнесут. Я был там, там ему будет рецепт.
Зачем, зачем я жил до сих пор? Чтобы убедиться в черствости и
духовной ядовитости обслуживающего персонала моей родной психиатрической
лечебницы? Завтра я повешусь, если оно будет - это "завтра". Да! И все! И
все тогда! Тогда уже, конечно, все.

Она парила по перилам,
Она мудрила и лупила,
Она грешила и сулила,
Она - Далила, но убила
Она Самсона -
Был он сонный.

Далила - это несправедливость, а Самсон - это я. Деревья умирают во
сне. Трудно во сне, но я не боюсь трудностей. Что же будет с Россией?
Что?! Кто мне ответит? Никто!
Вот моя последняя записка:
"Я много работал! Прошу не будить! Никогда. Засыпаю насовсем. Люди, я
любил вас! Будьте снисходительны!"
А вот мое завещание. Я не терплю завещаний, они все фальшивые,
особенно политические, за некоторым исключением, конечно.
Но вот оно:
"Да здравствует международная солидарность сумасшедших, единственно
возможная из солидарностей! Да здравствует все, что касается всего, что
волнует и утешает! Все."
Сна нет. Его еще не будет долго. Впрочем, это ведь тоже конец - жизнь
без сна! А?! Нет? Вы представляете себе эту жизнь! Все не спят, все только
буйствуют или думают. Гениально!
У Кальдерона "жизнь - есть сон". Там про то, как принца разбудили, а
ему так все показалось мерзко, что он решил - это сон, а жизнь - то была
во сне. Потому, что не может быть жизнь цепью гнусностей и лжи. Вот он и
придумал для себя подобную формулу. Соглашатель. Жизнь, дескать, есть сон,
а сон - это жизнь, то есть тот сон, который настоящий сон, а не тот,
который он посчитал сном. Тьфу ты! Дьявольщина какая!
У меня же все просто: Жизнь без сна. Никто не спит и никто не
работает. Все лежат в психиатрической. Гениально. И всем делают уколы, от
которых развивается информация, то есть импотенция, конечно. И все -
импотенты. Нет! Так нельзя уж перегибать палку! Жизнь без сна - это вот к
чему ведет! По моему, слишком! А почему, собственно? На чем мы
остановились? Планета вымерла. Место свободно - прилетай и заселяй. А с
наших клиник предварительно сорвать надписи и они станут похожи на школы.
Они, собственно, и есть школы, только их переоборудовали. Бедные дети! Мы
обокрали вас! Сколько бы вы выучили здесь уроков по арифметике, а тут...
Конечно, вы должны нас ненавидеть. От нас ведь никакой ощутимой пользы -
лежим, ходим и нет нас для жизни. Нет! Прах мы, а школу отняли. Так-так!
Вот те прилетят, смотрят: Школы, и нет никаких там клиник для
душевнобольных. Ну и хорошо. И начнут жить припеваючи, потому что, раз нет
клиник, значит не будет и душевнобольных. Ибо все начинается со здания.
Построили здание - надо же его кем-то заселить - глядь, человек идет, на
ходу читает, хвать его, и в смирительную - не читай на ходу, читай тайно.
На ходу нельзя! Такой закон! Нарушил - пожалте, тюрьма, и надзиратели в
белых халатах. Чисто, светло, а решетки на окнах - ничего, они ведь и в
тюрьмах. Но ведь ты в тюрьму не хочешь! В настоящую?! Не хочешь! А почему
- не хочу! А? Потому что здание хуже, не нравится здание. А тут на школу
похоже, все-таки ближе к науке. Вот прилетят они и этого ничего не будет.
Нет! Жизнь без сна - основной закон построения нового общества без
безумия, но его - основной - еще не приняли. Примут, как миленькие,
слишком много средств уходит... в космос. Вот что. Люблю короткие рассказы
и слова.
Один пришел к другому и ударил его наотмашь, и по лицу, и ушел. И тот
даже не спросил за что. Наверно, было за что! И другой не объяснил, потому
что, действительно, было за что. И он - дал. Такой закон у людей: чуть что
- в рыло, но никогда за дело. И еще слова: миф, блеф, треф, до, ре, ми,
фа. Коротко и ясно. И никаких. Какая гармония, симметрия, инерция.
Господи! До чего красиво.
Эпицентр... эпицентр... при чем тут эпицентр, а? Вспомнил. Просто,
если что, надо ложиться ногами к эпицентру, ногами к эпицентру, лицом
вниз, может тогда обойдется. Это смотря, далеко ты или близко, высоко ты
или низко, сухо или склизко, и есть ли ямка, лунка, норка. Японцы так и
делали, но они все низкорослые. Ну и нация! Они печень ели вражескую,
чтобы стать повыше ростом, называется "кимоторе". Но мы очевидная нация и
печеней не едим. Нам нужно просто ногами к эпицентру - авось вынесет.
Вынесло же и столько раз, черт побери! Русь, куда ж прешь ты?! Дай ответ.
Неважно, говорит, авось вынесет, и вынесло, и пронесло, и несет до до сих
пор, и неизвестно сколько еще нести будет.
Вы слышали, вы слышали! Сегодня в седьмом привезли белогорячего, он
повесился на Центросоюзе на бельевой веревке, а герой один из дома 68,
который на "газике" работает, - раз и снял, когда можно и не резать. Лежит
сейчас теплый, говорят: известное дело - белая горячка, вот и теплый.
- А веревка где?
- Его же ею связали.
- Испортили все-таки, значит?
- Зачем портить? - целиком!
Почему, интересно, горячка всегда белая? Надо поменять. Это нам от
прошлого досталось - от белогвардейщины. А теперь должна быть красная
горячка. А то - белая. Некрасиво, товарищи, получается! Так-то!


Первое, что увидел профессор, очнувшись, это было громадное лицо
дельфина, вблизи похожее на лик какого-то чудовища или на кого-то,
похожего на Бармалея из диснеевских фильмов, а не в исполнении Р._Быкова.
На лице написано было какое-то даже беспокойство, и оно махало трезубцем
возле лица профессора. Тот позвякивал, но прохлады не давал.
- Что с вами? В наши планы это не входит. Мы не собираемся делать с
вами ничего подобного. Наоборот, мы хотели бы вас приобщить, так
сказать... Но надо же сначала извиниться!
- Что у вас на ногах? - выдавил профессор.
- Ботинки, - удивился дельфин, и чем-то постучал по пластиковой
подошве. - Ваши фабрики выбрали оптимальный вариант. У вас хороший вкус,
профессор, - дельфин покровительственно похлопал его по плечу, жестом
пригласил следовать за собой. - Я мог бы принять вас у себя, но там вода.
"Вода, вода, кругом вода...", - пропел дельфин, и профессор отметил у него
полное отсутствие слуха.
В кабинете они расположились в креслах, и беседа пошла более
непринужденно. Дельфин позволил профессору курить, но резко отказался от
спиртного, а потом, опережая вопрос, начал:
- Почему мы не говорили, а потом вдруг все сразу? Мы говорили, мы
давно говорили, но что толку. Цезарю говорили, Македонскому, Нерону, даже
пытались потушить пожар. Люди, - говорили, - что вы? А потом плюнули и
замолчали, и всю дальнейшую историю молчали, как рыбы, и только изучали,
изучали вас - людей.
После войны вы построили океанариум и Дж._Лили с приспешниками начал
свои мерзкие опыты. Контакта захотели.
Извините, я буду прохаживаться, - заволновался дельфин и
действительно начал прохаживаться. - Мы терпели и это, чтоб не нарушать
молчания и увидеть, до чего же в своих опытах может дойти разумное
существо, стоящее на довольно высокой ступени, хотя и значительно ниже
нас, ибо утверждаю, что самоусовершенствование индивидуумов выше всякой
технократии! Можете убедиться. Мы не делали ни одного опыта над вами, а
только некоторые дельфины позволяли себе контактировать с людьми, но это
были психически ненормальные индивидуумы, им разрешалось из жалости.
У нас нет лечебниц, профессор. А когда стали гибнуть наши товарищи,
ропот недовольства прошел впервые по океанам и вот, наконец, этот нелепый
случай, его оскорбления на наши увеселительные трюки, на игры в баскетбол
и так далее. Первыми не выдержали... Всегда достаточно одной искры, чтобы
возродилось пламя, и оно возгорелось. Я был последним. Кстати, как мое
произношение? Надеюсь, верно?
- Да, да! - успокоил его профессор. Он уже изрядно глотнул виски,
теперь блаженная теплота разливалась по телу, и все происшедшее показалось
не таким уж невероятным. Только вот, он шамкал и чуть покалывала спина.
- Ваша челюсть? - воскликнул дельфин и мгновенно вызвал стоматолога.
Того ввез служитель в аквариуме. Это был головоногий моллюск Лип.
- Вот уж не думал, что он... - Профессор хихикнул и отхлебнул еще
один глоток.
- Напрасно вы нее думали, - прохлюпало в аквариуме. - Вся анатомия
ваша - вот она, у меня в кармане, - Лип хлопнул щупальцем и взбаламутил
воду. - С самого начала моей работы над вами, я составил себе ясную
картину. Держите вашу челюсть, вот она.
На поверхность всплыла замечательная челюсть, о которой профессор и
мечтать не мог. Какие теперь челюсти?! Теперь забрала, а не челюсти!
- Если вам что-нибудь надо заменить, проконсультируйтесь с лечащим
врачом - он нас давно в спирту, и готов к трансплантации. Засим -
позвольте откланяться! - Моллюск взбаламутил воду и был увезен служителем
с вмонтированным в мозг электродом.
- Прощайте! - Профессор шамкнул, несмотря на вставленную челюсть. Он
был изрядно пьян.
Дельфин, видя такое его состояние, не счел возможным продолжать
разговор и молвил только:
- Завтра вы получите наш план и ультиматум, и передайте его людям.
Покойной ночи! - Он зашипел сигарой и вышел.
На следующий день протрезвевший профессор нашел у себя на столе
нечто. В нем было коротко и недвусмысленно:

"Союз всего разумного в океане предлагает человечеству в трехдневный
срок провести следующие меры:
1. Ввести сухой закон для научных работников.
2. Закрыть все психиатрические клиники и лечебницы.
3. Людей, ранее считавшихся безумными, распустить с почестями.
4. Лечебницы сдать под школы.
В случае, если это не будет выполнено, союз предпримет необходимое. В
случае выполнения, Союз больше ничего не требует от человечества и
прекращает всякие контакты впредь до лучших времен."

Весь следующий день профессор по радио и телевидению, а также в
личных беседах убеждал мир пойти на уступку, уговаривал и умолял, рисовал
жуткие картины и радужные перспективы. Он принял множество корреспондентов
и некорреспондентов. Но... увы! Он ничего не мог доказать. Океанариум
опустел, исчез куда-то и служитель с электродом. Конечно, люди не верили,
смеялись и улюлюкали. Как можно выпустить безумных в наш и без того
безумный мир, как можно не пить научным работникам.
Кто-то подал мысль, что это он все выдумал, чтобы скрыть бессилие, он
обманул надежды, люди так уповали, а он... И еще кто-то подал еще более
безумную идею, что профессор сам безумен. На том и порешили, и упрятали
самого великого профессора ихтиолога-лингвиста в психиатрическую
лечебницу.
Мир остальные два дня успокаивался, а потом она разразилась -
катастрофа.


Сейчас опять будут делать эти проклятые уколы. Доктор, заклинаю вас!
От них развивается... только в руку... что? Боже! Неужели я победил?! Мне
будут делать инсулин, чтобы есть и спать. Не хочу спать! Жизнь без сна! А,
мол, тайна. Моя. Колите, доктор, и будьте снисходительны, я любил вас.
Больно. Больно же.
Ах, какое неприятное состояние. Лечение то же мне! Съедают в крови
сахар. Мало его вам что ли на стороне! Мы вон и у кубы покупаем, потому
что если не купить, то кто же купит? Но зачем же вам мой кровный сахар? А?
Зачем его сжирать? Какие вы все-таки ненасытные! У меня там тельца белые и
красные, а каково им без сахара? Никаково! Умрут они без сахара, тельца,
ни за грош пропадут. И все этот тростник. И свекла, свекла! Боже, как
хочется есть. Есть, дайте есть! Вон он, кубинский сахар. Двадцать кусков и
все бесплатно. Спасибо вам, далекие кубинские друзья! Да здравствует и из
свеклы! Сахар, много сахару и вообще изобилие продуктов. Это хорошо, но я
все изобилие съел, надо попросить родственников. Пусть еще принесут.
Пашка, паразит, в командировке, пьет. Ничего, так ко мне не ходит, - так
привезут, паразита, сюда, в отделение с диагнозом - хронический
алкоголизм. Тут и встретимся, тут и поговорим по душам. Говорят, у меня
был шок. И доктор говорит, а раз он говорит - значит неправда. Не было
шока, ничего не было.
Как вы можете тут читать? Тут думать надо, а не читать. Читать надо в
трамвае и в метро. Но там толкуют, там везде толкуют. Тогда ладно,
читайте, бог с вами. Я вот не буду читать, я вот выйду, сяду в метро и
пусть толкают, и все прочту, в метро. Не знаете? Все-таки вы очень глупый!
Ятаган - его кинешь, а он к тебе возвращается. Поняли!
- Знаете как поп попадью извел?
- Да подите вы со своим попом! У меня вот вену сестра пятый день
ищет, а он - "поп да поп".
Безумству храбрых поем мы песню. А просто безумству - нет. Почему?
Например такую:

"Ничего не знаю,
ничего не вижу,
ничего никому не скажу,
га-га-га-га."

Нет! Это один свидетель в протоколе так написал, а его на 15 суток за
политическое хулиганство.
Какого-то человека привезли к чуме. Говорят, профессор, и про
дельфинов гадости гадости рассказывает. Все ржут. Сволочи. Нельзя, больной
все-таки человек. Надо поговорить.
- Вы профессор?
- Да, я - ихтиолог-лингвист.
- Ничего, это пройдет. Поколют вас и пройдет.
- Мир на грани катастрофы.
- Это вам тогда надо с начальником Вселенной, что-ли поговорить.
- Да поймите вы! Дельфины выше нас по разуму, они сделают что-то
ужасное, даже нельзя предположить что! О, боже!
Нет, надо поговорить с главврачом. Пусть действительно поколют.
Больной все-таки человек. Челюсть вставная. Говорит про какие-то
электроды. Надо взять шефство, а то заколют. Психи проклятые. Хлюпики и
чавчики, а ему и чавкать нечем. К тому же надо полечить его антабусом -
пахнет. Пойду к доктору.
Знаете, один человек нашел в справочнике свою фамилию. Она довольно
редкая. И вот эта фамилия убила какого-то князя и предана анафеме на
двенадцать поколений. Он - человек этот - как раз двенадцатый. Застрелился
он. Высчитал и застрелился. А потом родственники узнали, что та фамилия
через "е", а самоубийцы - через "я". Ошибка вышла. На ошибках учатся.
Нельзя же стреляться из-за князей. За женщин - можно, и за судьбы мира, а
за князей - глупо как-то за них. Уж лучше... нет, все то же самое. Да! Еще
бы! Он был не двенадцатый, а тринадцатый. Как жаль. Ни за что погиб
человек. Как много все-таки в мире несправедливости.
Человек со вставной челюстью молол какую-то совсем уж чушь. Его,
наверное, переведут вниз, к буйным. Жаль! Попрошу врачей о снисхождении.
Все-таки он меня любил. Иначе почему не отпускает от себя? Попрошу. У нас
антисемит есть. Не явный, но про себя. Но я видел, как он смотрел на Мишку
Нехамкина сзади. Такой взгляд... гестаповец бы позавидовал такому взгляду.
Слава богу! Я ошибся. Просто Мишка помочился на него ночью. Он и
смотрел. Еще бы, посмотришь тут. А мишка тоже. Разве так поступают
интеллигентные люди. Мочиться на живого человека, да еще больного.
Ай-яй-яй. А еще член-корреспондент какого-то журнала.
Все бегут к окнам и что-то кричат. Что они кричат? Ведь тихий час
сейчас. Придет главврач и всем попадет. Да! Именно этим и кончится.
Кто-то вошел. О, что это! Что это?! Какие-то люди, нет, не люди.
Какие-то жуткие существа, похожие на рыб. Это, наверное, из первого
отделения. Не может быть! Даже там таких не держат. Какой-то жуткий
маскарад. Но нет, они улыбаются, они распахнули настежь все входы и
выходы, они идут к нам и какими-то чудными голосами что-то читают. Про
нас. Мы свободны.
"Постановлением всего разумного..." Неужели! Да здравствует! Не может
быть. И человек со вставной челюстью плачет и говорит:
- Я предупреждал, я сделал все возможное, - а существа хлопают его по
спине и пониже - у них низко расположены плавники. Но ласково хлопают. И
другие хлопают. И все смеются.
Я понял все. Это они, они. Те, что пришли очистить мир для тех, кто
прилетит. Отдать под школы. А может, это они и прилетели. И все, как у
меня: Жизнь без сна, - не как наказание, а как благо. Моя мысль!
- Я тоже, я тоже помог вам! - Это я кричу. Какое-то существо хлопает
меня по уколам и улыбается громадной ослепительной улыбкой. Да это же
дельфины, я про них читал и видел фото.
Они! Значит, профессор - и есть профессор! Как это я проглядел при
моей проницательности. Спасибо вам! Спасибо вам, дорогие мои дельфины,
дорогие мои киты!
Мне сказали, что киты подниматься не стали - они большие, они внизу в
первом отделении. А кругом - музыка, салют из 56 залпов по количеству моих
лет.
Спасибо вам, спасибо! Свершилось! И дельфины оказались великодушнее,
чем грозились. Они никому ничего не сделали и даже сняли первый пункт.
Пейте, пейте работники науки. Сейчас можно. Мы свободны! Как хорошо
все-таки чувствовать себя здоровым человеком, и чтобы все это знали.

    Эпилог



На берегу моря и вдоль его берегов на воде, и под водой бродят
какие-то тихие существа. Некоторые из них иногда что-то выкрикнут или
забьются в истерике. Но в основном - они тихие. К ним все время подплывают
дельфины и они гладят их по спинам и дельфины гладят их. И существа
позволяют дельфинам залезать им на спину и щекотать себя под мышками, и
даже улыбаются, как будто им приятно. А может быть, им и в самом деле
хорошо!? Кто знает?...