- Сомиэулон Хакано, - закивала Эйфия, услышав знакомое слово.
   Семен нахмурился - опять его змея ревности ужалила, да так что как током до самых пят пронзило.
   Хакано она желает, - перевел и потемнел лицом, вспомнив Арчи. Семен ясно рядом с ним щеня и быдло. Только и не таких моржей в прорубь отправляли, и не с такими тиграми тягались… Толк бы был.
   Если Фея о Хакано постоянно говорит, значит, скучает, значит, дорог он ей, и как в таком случае Семену быть? Смирится, отдать? Только от одной мысли об этом душа переворачивается. Ни за что! Никогда! Приручит он ее, привяжет, заставит забыть о дружке. Ведь не далась же она ему, не даром он девушку на порошок подсадил, чтобы хоть так завладеть, да видно не успел - Семену счастье. И упустить? Не дождутся.
   И жарко стало и сладко, как только представил, как затрепещет девушка в его руках, как вскрикнет от невинной ласки, послушная нежная. Его, а не какого-то лысого татуированного Хакано.
   Взгляд у Семена сначала жестким стал, злым потом горячим, хоть костер пали. Илья сделал вид, что ничего не заметил, и вообще, он девушку слушает.
   А та показывала, словно что-то искала:
   - Исшей Хакано. Исшей.
   - Искать, - закивал. - Хочешь, чтобы мы его помогли найти.
   -  Потерялся,- заверила в ответ, радуясь, что мужчина ее понял. - Надо найти проказника, -и показала, как бы его обняла . - Он такой славный, смышленый.
   Ну, все, приплыли, - понял Степной, узрев, как вспыхнули нехорошим огнем глаза Колмогорцева, скулы побелели.
   - Забудь, - встал.
   - Сапут? - вытянулось лицо Феи от расстройства: опять брось, откинь? Как же можно такого милого малыша бросить? Как можно живое, доверившееся ей существо откинуть? - Тебе не нравятся щенки лауга или в принципе животные?
   - Пошли. Поздно уже, спать пора, - бросил хмуро, за талию девушку обнял, потянул прочь из комнаты. Фея расстроилась так явно, что Илья почувствовал укол жалости, а Семен смутился, заругал себя.
   - Ты бы легче Сема, она все же человек, не игрушка, - заметил Степной.
   - Надо ее этим упырям отдать, да? Вот для них она точно игрушка. И не лезь, Илья, очень тебя прошу. Я с Феей не играюсь… Жена она мне, понял?
   У Степного брови вверх ушли: новость!
   - То, что ты дышишь неровно в ее сторону, уже все поняли, но что жена…
   - Жена, - отрезал. - Отвахтуем и распишемся.
   И вышел, увлекая за собой поникшую девушку.
   Илья так и остался сидеть в раздумьях, понимая, что все серьезней, чем он думал. Чтобы Семен женился?
   Степной Колмогорцева давно знал - жили в одном городишке, пушниной пятый год вместе промышляли.
   Мужчина он ладный, бабы за ним хороводили и он вроде бы нос не воротил, но особо ни с кем не загуливал. Строг был и требователен к женщинам. Чуть что узнает - рвал без промедления. Мать его сколько лет пилила - женись, а тот одно в ответ: "не на ком? Одна пьет, другая бл…Мне такие в жены не нужны, а тебе в невестки подавно".
   А тут гляди ты!
   И поцелуи Феи с Витькой и Иваном съел, и наркоту простил. Чудеса.
   И хорошо вроде, и ничего хорошего. Больно на водевиль похоже: "моя жена -инопланетянка". И инопланетянка не факт, что в курсе планов Семена.
   Сказать бы ему надо, пока мать свою не порадовал, но с другой стороны - послушает он, если настолько голову обнесло? И потом, характер ослиный - упрям не в меру. А если решил что - не свернет и другим сдвинуть себя не даст, даже если убедится - не прав.
 
   - Обиделась? - спросил Семен Фею уже в комнате. Обнял, прижал к себе. - Прости. Слышать не могу, когда ты о нем упоминаешь. Моя же ты, моя, - погладил серебрящиеся в лунном свете волосы. - Красивая ты, дух захватывает, - прошептал, млея, что вот она, рядом, и хоть обижена, а слова поперек не говорит. Смотрит чуть настороженно, чуть удивленно… и доверчиво. В темноте глаза огромными кажутся, бездонными, глубокими как ночное небо. - Любая моя, - провел нежно по щеке рукой, по шее, к плечу спустился. Фея дрогнула.
   - Не бойся, ничего не бойся. Я с тобой и сделаю все, чтобы тебе было хорошо и в этом смысле и во всех остальных.
   Тихо говорил, ласково, гладил нежно чуть касаясь, боясь вспугнуть девушку, а ладони жгло от желания крепко стиснуть ее, заласкать не сдерживаясь.
   Текли минуты, а он перебирал волосы, гладил Фею по шее, плечу, постепенно оголяя его, приручая ее, приучая доверять. Чуть она успокоилась, он пуговицы на рубашке расстегивать начал, свою в миг стянул. Постель расправил, девушку поманил: иди сюда.
   Фея заволновалась, задрожала от его взгляда: жег он ее и сулил нечто прекрасное, но страшное. Отказалась бы, и даже голову в сторону дверей повернула, но смысл уже бегать и как можно мужа ослушаться? Стыда за то, что против отца пошла хватит.
   Шагнула неуверенно к Семену, качнулась, и оказалась в его объятьях.
   - Волнуешься, девочка моя, - прошептал и рассмеялся тихо. - Я тоже, веришь, как мальчишка, как в первый раз. Сладкая, какая же ты сладкая девочка моя, голова от тебя кругом, и ничего, никого не надо, только бы ты рядом была, - обхватил ладонями ее лицо, поцеловать хотел в губы, но Эя отстранилась:
   - Нэй.
   - Нэй? Почему "нэй"?
   Опять над ней склонился. Девушка испуганно отпрянула, головой затрясла: нет, говорю!
   - Хорошо, успокойся. Придет время, я выясню, отчего ты со мной целоваться не хочешь. Иди ко мне, - поманил, и сам не понял, обрадовался больше или удивился тому, что послушалась, подошла несмело, перед ним встала. И заулыбался, обнял ее. - Выходит и я тебе люб? - приподнял, закружил свое сокровище. - Заживем Фея как в сказке. Я тебе ее сюда доставлю. Верь, не пожалеешь.
   Было у Семена золотишко да кисет полный камешков, на охоте случайно нашел вместе с мертвым золотоискателем. В тайге - не диво, нет, нет, "подарки" и не такие попадаются.
   Давно он ту находку сдать хотел, покупателей подходящих нашел, да все как-то не склеивалось. Теперь точно получится, и ждать он не станет, отдаст оптом, будет девочке его на наряды да безделушки. А мех так добудет, в соболя свою любу вырядит. Что попросит, все ей купит, все достанет.
   - Девочка моя, - поставил ее на пол, рубашку тихонько стягивать начал и налюбоваться не может, до чего Фея хороша. Стоит, рдеет, взгляда поднять на него не смеет, дрожит то ли от смущения, то ли от волнения, а не противится. И чувство такое, что и Бог он ей и царь.
   Семена самого дрожь охватила, как рубашку с нее скинул: кожа с отсветом, нежная, даже на интимном месте гладкая, как у дитя. Фигурка с плавными изгибами, стройная, в талии тоненькая. Грудь высокая, небольшая и словно по его ладони точенная, ножки ровные длинные. На лицо вовсе смотреть больно - слепнешь. И волосы волнами окутывают ее до самых ступней.
   Не женщина - Мадонна.
   Руки сами потянулись, огладили от плеч до бедер, трепет девичьего тела вызывая, и убедили хозяина - его сокровище. Семен осмелел, грудь ее в ладони взял. Фея тоненько вскрикнула, забилась и упала бы, не подхвати он ее.
   Вроде в постель ее уложи, а понимает - рано. Привыкнуть к нему должна, успокоится чуток, да и ему не утерпеть - возьмет ведь, и напугает.
   Сел, ее к себе на колени усадил, руки гладить начал, волосы перебирать, разговаривать, только что говорил, сам не понимал, не слышал - в голове гул стоял, кровь в виски била. Пальчики ей целовать начал, ладони теплые, и браслет заметил. Дорогая вещица, штучной работы.
   - Откуда? - показал на него, и замер, боясь услышать "Хакано". Но Фея лишь несмело плечиками пожала, а голова низко склонена, глаз не увидишь, по ним не прочтешь. Волосы с лица убрал, за подбородок приподнял:
   - Хакано?
   - Нэт, - удивилась, недоумение в глазах искреннее. Семен успокоился немного, в ладонь грудь взял, чуть сжал. Фея, не зная то ли сбежать, то ли оттолкнуть, но ни того, ни другого не сделала. Мужчина смелей ласкать начал, плечико целовать и все поглядывал на девушку. У той губы дрожали, взгляд в сторону уходил, туманился. Смирялась понемногу под лаской, не билась птицей в силках его рук, поддавалась наслаждению, а не страху и смущению. И хоть робела еще, но тело само все за нее решило - откликнулось на ласки.
   Семен к себе ее развернул, целовать начал. Фея вскрикнула, выгнулась лишая его последней капли терпения. Он уложил ее в постель, скинул брюки и, юркнув под одеяло, сжал Фею, принялся страстно целовать забившееся в его крепких, жадных объятьях тело. Она рвалась, вскрикивала и сводила его с ума. Ударь она его, оттолкни, он бы все равно не понял, не выпустил ее, не остановился. Та грань, за которой еще теплился расчет, здравомыслие была преодолена. Здесь, сейчас не было ни одной мысли, ни единого желания кроме одного - длить и длить эти счастливые минуты, превращая их в часы и дни. Он не торопился, он упивался трепетным телом, вскриками, пронзительной дрожью блаженства, что рождали его ласки.
   Когда его ладонь легла на лоно девушки, Фея испугалась, попыталась оттолкнуть его, высвободиться, запричитав свое "нэй", трогательное жалобное. Семен тяжело дыша на миг остановился, посмотрел в расширенные от страха зрачки и зашептал слова успокоения, сильнее сжав Фею в объятья, проникая пальцами внутрь, вглубь. Девушка выгнулась, закричала и затихла, с ужасом понимая, что палец мужчины проник внутрь нее. Ей казалось - пошевелись и произойдет что-то жуткое.
   Семен замер, давая девушке привыкнуть к власти его руки и пересилить испуг.
   - Нэй, - прошептала Фея, вздрагивая всем телом.
   - Да. Потерпи.
   Но сам не знал, что делать. Малышка явно не имела понятия о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной и испытывала шок. Возьми он ее сейчас, последствия для столько ранимой психики Феи были бы непредсказуемы. К тому же взять без боли не получалось - его мизинец едва протиснулся внутрь.
   Мужчина застонал, уткнувшись лбом в плечо девушки, понимая что еще пару дней ему придется жить в пылу как в бреду, испытывая желание, но не получая удовлетворения.
   - Ерунда, - прошептал. - Переживу. Смогу.
   Главное не вспугнуть ее, не травмировать милую, чистую, доверившуюся ему девочку.
   - Успокойся, страшного нет. Я люблю тебя, Фея, люблю сокровище мое.
   Осторожно вышел из нее, погладил, успокаивая, и девушка с благодарностью прижалась к нему, всхлипнула.
   - Ну, что ты, нежная моя, - погладил по волосам, поцеловал в макушку. - Напугал тебя грубиян? Прости. Все хорошо? - заглянул ей в лицо.
   Фея выдавила улыбку, хотела отодвинуться от жаркого тела мужчины, но Семен головой покачал:
   - Нет. Спим вместе, хорошо? Тебе нужно привыкнуть ко мне. Расслабься малышка, успокойся.
   И лег на спину, прижав к себе Фею, сжал руку за головой в кулак до боли, чтобы немного прийти в себя, унять бушующую кровь.
   Девушка завозилась, пытаясь удобнее устроиться, но не смогла, зажатая между стеной и мужчиной, которого и стеснялась и немного боялась. Потрясение ее было велико, и будило желание избавиться от общества Семена, побыть одной. Однако он уходить, судя по всему, не собирался, а ей выйти не представлялось возможным.
   Возня девушки распаляла мужчину, и он не выдержал, повернулся и вновь начал ее ласкать.
   Ночь прошла как миг и век. И принесла лишь один, но большой результат - Фея перестала бояться ласк Семена.
 

Глава 27

 
   Колмогорцева поднял дробный стук в дверь. Он выглянул, сонно хлопая ресницами, и увидел угрюмую физиономию Петра:
   - Дежуришь, - буркнул парень и потопал вниз, на ходу застегивая полушубок.
   -  Что там? - села Эйфия.
   - И тебя Самара-городок поднял малышка? - улыбнулся ей Семен, вернувшись. Погладил по голове, провел по плечам ладонью, жалея, что ночь так коротка. - Мы дежурим.
   - Тэсуи?
   - Дежурим. Начальники по кухне. Ты ведь со мной?
   Фея улыбнулась, пожав плечами:
   - Мэстэ.
   Это мужчине сильно понравилось, обнял девушку, зарылся лицом в ее волосах:
   - Вместе. Точно. Ах, ты, девочка моя…
 
   Мужчины на промысел ушли, а Семену опять без добычи быть, но в другой стороны, главная его добыча при нем, остальное пустое.
   Фея по кухне бродила, оглядывалась, Колмогорцев на нее поглядывал и картошку чистил.
   - Хауф, - похлопала девушка по столу.
   - Хауф - стол, - улыбнулся ей Семен.
   - Стоу
   - Стол - Хауф.
   - Стоуль, - заулыбалась, на нож в его руке указала, ближе подходя. - Гоуц.
   - Готс - нож.
   - Ноуш.
   - Нож, точно. Картошка, - выставил плод.
   - Тоуска.
   - Картошка, - рассмеялся. Обнял со спины. - Сейчас мы ее почистим. Картошку в одну руку, - положил плод в ладонь Феи, своей зажал. - В другую готс - нож, - зажал в свей руке ее с ножом. - И чистим, - аккуратно снял полоску шкурки. - Чистить.
   - Ститисть.
   - Примерно, - улыбнулся забавляясь. Хорошо ему с девушкой, светло. Бросил все, обнял ее, спеленав руками. - Ты моя.
   - Мойя?
   - Скажи - твоя.
   - Туойя, - согласилась и хоть вряд ли поняла о чем речь, Семену о том не думалось. Признала - что еще надо? Остальное частности. - Чем бы тебя развлечь да порадовать, нежная моя? Кажется, знаю. Ты музыку любишь?
   - Сэ?
   - Сэ - что? - полез в шкафчик в углу. - Музыка, магнитофон… где же ты, где? Ага! Радио не работает, но есть диски. Сейчас устроим. Еще три года назад не смог бы, а потом автономную электростанцию поставили, проблем не стало, - мужчина включил в сеть небольшой магнитофончик, нажал кнопку. - Музыка.
   - Мусика, - прошептала Эя, вслушиваясь в красивую мелодию. - Мусика - фараган, - начала пританцовывать, кружить.
   - Фараган - танцевать, - автоматически повторил Семен, любуясь плавными движениями Феи, грацией. Девушка словно плыла не в комнате, по полу, а в мелодии по нотам. Чудесней картины Колмогорцев не видел.
   Эйфия подошла к мужчине, попыталась вместе с ним станцевать, но тот лишь головой покачал, улыбнувшись:
   - Неуклюж я люба моя. Нэй фараган. Да и завтрак приготовить нужно. Тебе питаться хорошо надо, а то худенькая, слабенькая ты у меня. Ты танцуй девочка, я готовить буду, - погладил ее по волосам.
   -  Без тебя не стану, - покачала головой. - Мэстэ.
   Семен обнял ее, счастливый от ее простого заявления, пожалуй, большего, чем признания в любви: чтобы не делали, куда бы не шли - вместе. Когда он такое слышал?
   - Радость ты моя.
   - Тоуйя, - подтвердила.
   Семен вернулся к картошке, Фея напротив на стол села и, покачивая мокасином в такт мелодии, принялась опять пополнять свой словарный запас и мужчины. К тому времени, когда был готов завтрак, они значительно расширили свой лексикон и могли неплохо объяснять друг другу элементарное.
   - Йиа сейти. Тии моуи… мужчина, -указала на Семена.
   - Твой мужчина. Экхон.
   - Та, - признала легко, как будто так и надо и иначе быть не может.
   Колмогорцев не сдержал довольной улыбки, расцвел как пацан, и если бы не пища в тарелке, что Феи положил, схватил бы девушку, зацеловал. Тарелку поставил, подхватил девушку со стола на руки, засмеялся:
   - Кушать подано моя женщина. Эйко сейти.
   Фея несмело по его щеке провела:
   - Ханма.
   - Колется? - смутился. - Извини. Ты кушай, а я пойду побреюсь.
   Усадил ее за стол, щеку потер: сам бы догадаться мог, сначала побриться, потом с обниманиями лезть. Фея девушка утонченная, кожа у нее нежная - не к чему ее о колючки его ранить.
   -  Откуда у тебя иголки появились? Вчера не было. Ты не заболел?- озаботилась.
   - Откуда щетина? Борода. Растет, - улыбнулся смущенно и поспешил наверх в порядок себя приводить.
 
   Первым в дом ввалился Петр. Увидел Фею и заулыбался:
   - Привет, - помахал ладонью. - Завтракаешь уже?
   - Кусат, - показала ложку.
   - Ну, и я про то.
   Шапку кинул на диван в гостиную, на кухню прошел. Заглянул в кастрюлю:
   - Что у нас? Ага. Картошечка с маслом! Уважаю.
   Эйфия внимательно посмотрела ему в спину: донор неплохой, но слабый. А у нее есть выбор? Она теперь жена и должна быть сильной, здоровой, чтобы родить Семену крепкого ребенка. Того, что она вчера взяла у Ивана, слишком мало - организм уже требовал допинга, вызывая болезненные ощущения внутри.
   Девушка решилась, подошла к парню, взяла за плечо.
   - Ты чего? - вздрогнув от неожиданного прикосновения, развернулся к ней Самарин. И замер, видя, как она тянется к его губам.
   - Ну, ты даешь…- изумился ее смелости. Зыркнул в сторону выхода: нет ли Семена? И решился. Хотел обнять ее, но Фея придержала его руки, не давая притронуться к себе, и коснулась его губ. Парень дрогнул, мгновенно почувствовав головокружение, и чуть не закричал, увидев, что зрачки у девушки стали вертикальными. Оттолкнуть ее хотел, да с криком бежать куда угодно, но поцелуй Феи что омут - нырнул, не выбраться.
   Вампирша! - мелькнуло в голове парня, и в грудь холод от ужаса пробрался. Петя замычал, слабо дернулся и почувствовал, как скользит вниз, в духоту, пустоту, не иначе - преисподню.
   К его счастью и несчастью Феи в кухню вернулся Семен. Увидел, что девушка опять целуется, рывком оторвал ее от Петра и толкнул на табурет.
   - Опять?!! - рыкнул ей в лицо вне себя от ревности и не понимания. - Почему?! Что тебе еще надо?! - треснул кулаком о стол, с трудом сдержавшись, чтобы не ударить ее.
   Самарин сполз по печи на пол и в ужасе смотрел на Фею. Говорить он еще не мог, как и шевелиться. Воздух вокруг казался густым, ватным, звуки доходили с трудом, язык же вовсе онемел. Она вампир! - хотел предупредить Семена, спасти друга он этой напасти, но пока лишь мысленно кричал ему: осторожнее, Горец!
   Фея сжалась, понимая лишь одно - Семен против, чтобы она брала и-цы его братьев. Но тогда ей остается лишь умереть: жизненную силу брать нельзя, сейкап отобран.
   -  Что мне тогда делать?- несмело спросила Семена. Тот услышал "сэ", понял по недоуменному взгляду, что девушка не понимает, в чем ее винят, не видит ничего зазорного в том, что делает. Колмогорцев осел в растерянности: как может сочетаться невинность и порочность, причем обе с крайними градусами? Ему вспомнилась одна девчонка из его прошлого, за которой он бегал месяц, и был уверен - девочка, и чуть дышал на нее, но когда дошло до дела иллюзия лопнула. Та девочка сказала, что бережет себя для мужа, но минет Семену сделает…
   Может и Фея из той же серии? - посмотрел ей в глаза и услышал за спиной тихий шепот:
   - Она вампир, Горец. Берегись.
   Мужчина посмотрел на парня: сбрендил?
   - У нее зрачки вертикальные.
   Конечно, - кивнул вяло: и клыки растут.
   - Шел бы ты Петя…
   - Я не шучу! - лицо парня исказила судорога отчаянья, из глаз слезы брызнули.
   - … Отдыхать.
   - Сема, - попытался подняться Петя, тяжело давалось, кренило его то в одну сторону, то в другую. И мужчина поверил бы, что тот сил лишился, если бы сам не помнил поцелуй Феи, его оглушающий эффект.
   Семен поднял парня, усадил за стол, но Петя шарахнулся в сторону, с ужасом глянув на девушку. Пришлось придержать его и для успокоения Самарина шею ему осмотреть:
   - Что-то укусов не видать, - буркнул Колмогорцев и уже рявкнул в лицо молодого. - Она тебя в губы целовала, а не в шею!!
   - Сем, но зрачки-то…
   - Уйди, от греха!
   И на Фею тяжело уставился.
   Эйфия удрученно смотрела на Петра, его реакция была абсолютно типичной для землян, именно так, и более бурно реагировали тэн. Ужас и агрессия возникали мгновенно, затем брезгливость, ненависть, стойкие как пластпорт.
   Она совсем забыла о том, расслабилась, решив раз землянин захотел, чтобы она стала его женщиной, значит в курсе ее особенности, значит, ничего ей не угрожает и все адекватно воспринимают ее необходимость получать жизненную энергию. И не подумала, что, тем, кому это не требуется, у кого своей в избытке, не могут знать, как это жить с ее отсутствием, им не понять чужого организма. Все что не так, все что отлично хоть на крупицу оказывается, вызывает у землян брезгливость и отторжение, ненависть до ярости, в которую вплетен страх. Именно он диктует им правила жизни. Именно в страхе отличие Эйфии от своих - флэтонцы вовсе его не знают и презирают каждого, кто с ним знаком, но ближе к землянам от этого постыдного знания Фея не стала и не стане. Мамины гены служат плохую службу.
   Как так получилось, что от родителей она взяла самое плохое? Патологическую ранимость и постоянные страхи от мамы, слабые, неработающие без стимуляции энергетические каналы от папы, окэсто, зараженным жутким вирусом окрона.
   Рэйнгольф и Эйфия близнецы, но почему тогда брат взял лучшее, оставив сестре худшее? Ему вовсе не нужен допинг, он копия отца по характеру, Эя же никчемная, хлипкая, не флэтонка - суррогат остаточных биологических и психических материй. Недоразумение, которому нет места ни в среде своих, ни в среде чужих, ни на стороне матери, ни на стороне отца. Клаон, причем худший из экстерьера.
   Дома ее предадут осуждению за все проступки, здесь забьют. И нет выхода, некуда идти, не к чему стремится, если даже муж, который должен быть вместе с ней чтобы ни случилось, как и она с ним, не принимает ее, не знает кто она и что. Его взгляд был холодным, неприязненным, уничтожающим, взгляд его брата Петра, того хуже - отвергающим, ненавидящим, презирающим. Так смотрят на слизняка, перед тем как раздавить.
   Понимание было настолько четким, что Эйфия побледнела, застыла от горя.
   Мне остается только умереть? - мелькнуло в голове.
   На Семена ее жалобный вид не произвел впечатление. Он рывком поднял девушку и потащил к комнату. Толкнул внутрь и подпер дверь табуретом.
   - А теперь рассказывай! - обернулся к Фее. - Ты не выйдешь отсюда, пока я не пойму, почему и зачем ты это делаешь! Нимфоманка? - прошипел подходя. - Они знают, что такое удовлетворение, наслаждение, а ты не знаешь, что такое мужская ласка!… Ты же даже не в курсе, откуда дети берутся! У тебя же глаза как блюдца стали, когда ты меня нагим увидела. Ты целуешь, но прикоснуться к себе не даешь, а нимфоманка бы раздевать начала. Что происходит? Кто ты?
   Эя молчала. Понуро стояла перед ним и с несчастным видом смотрела в пол.
   - Че-ерт! - процедил Семен, раздражаясь и на себя, за то, что орет и пугает ее, и на нее за то, что молчит, не пытается оправдаться, объяснить. - Как с тобой разговаривать? Как вообще с тобой общаться? Что мне думать? Я ни черта не знаю о тебе, еще меньше понимаю. Если тебе так нравится целоваться, почему мне не даешь себя поцеловать, - притянул ее к себе, обнял, попытался лаской добиться ответа, по голове погладил, но Фея стояла как замороженная, в сторону глядела. Пришлось заставить в глаза посмотреть, повернуть за подбородок к себе. - Ответь, не молчи.
   Тишина.
   Семен склонился, желая поцеловать девушку, та отвернулась, тогда он решил сорвать поцелуй силой, но она начала так яростно сопротивляться, что у Семена духу не хватило настоять. Он выпустил девушку и сел на постель, пытаясь сообразить, что к чему, сложить известное, построить какие-нибудь предположения, но в голову ничего не шло.
   - Бред. В более дурной ситуации я еще не был, - качнул головой. Уставился на Фею. - Скажи хоть что-нибудь, пожалуйста.
   - И-цы, - только и смогла выдавить.
   - Итши?
   -  И-цы. Жизненная энергия. Избыток скапливается на ваших губах, открывая доступ к источнику. Вы не защищаете ее. Владеете и будто не знаете чем. Ваше и-цы наиболее подходяще Флэтонцам: почти мгновенно и безостаточно усваивается, восполняет потери и восстанавливает каналы. Единственный минус - мы становимся такими же мягкими, как и оно, чувствительными, а значит, уязвимыми. Посмотри на меня. Я нонсенс в своей среде. Моей сестре Марине наоборот поставляли земных тэн, чтобы хоть немного исправить вздорный характер. А мне запрещали, я итак больше в маму… Поэтому отец хотел отдать меня цигруну. У них и-цы по качеству не уступает вашему, но более грубое, жесткое. Оно бы закалило меня, превратило в истинную флэтонку.
   Фея села рядом с Семеном.
   -  Хорошо, что ты не понимаешь меня, иначе бы возненавидел. Странно: вы ненавидите нас, мы презираем вас и лишь потому, что у нас иная организационная система организма и мышления. Повод, ничего не скажешь. Возьми тебя - ты вроде бы неплохо ко мне относишься, но узнай, что я иная, тут же возненавидишь, как и твой брат. Учитывая вашу агрессивность и нежелание что-либо принимать и понимать, вы, наверное, убьете меня, как тех несчастных животных, вина которых лишь в том, что вам нравится их мех. Нравится, а не необходим как нам ваше и-цы. Конечно, многое изменилось и многим уже не требуется допинг, как это было раньше. Флэт возрождается, меняется атмосфера и энергетика планеты, но пройдет, наверное, несколько десятилетий, прежде чем мы станем сильными как прежде. А вы ослабните, если не научитесь защищать и беречь, то сокровище что дано вам от природы. Глупо не брать, то что просится само, тем более у вас, примитивов, дикарей, живущих неизвестно как и чем. Сегодня вы осуждаете нас, ненавидите, а завтра возможно станните точно такими же, уязвимыми и больными. Ваша атмосфера уже перестраивается, идет на слом. Ваше светило активно влияет на ваш организм, изменяет его, а вы ничего не чувствуете. Вы живете тем, что видите и радуетесь тому, а меж тем именно то, что вам не видно, то, что не определимо вашим зрением влияет на ваш организм, планетарную систему, на жизнь в принципе. Странные вы: не знаю, не вижу, значит, этого нет, узнал, увидел - возникает отторжение, желание уничтожить, чтобы забыть и опять не знать и не видеть. Иван тоже видел мои глаза, но он сделал вид, что не заметил их. Но видел бы ты ненависть и ужас что стояли в его глазах. Он словно прикоснулся к омерзительнейшему существу, которого нужно обязательно убить, пустить на шкурку как несчастных лис. А что потом? Он не поверил сам себе. Он решил, что у него галлюцинация, ему привиделось и принял вашу версию, уж не знаю какую. Но видно достаточно приемлемую для всех. Ты думаешь, я ничего не вижу, не чувствую? Я вижу, как ты плавишься от страсти, вижу как окрашивается в буро-алый цвет ярости твоя аура, когда ты узнаешь, что я взяла и-цы у твоих братьев. Я вижу энергии их характеров и эмоций, слышу их запах. Когда вы волнуетесь, весь дом наполнен ароматом из букета самых разных оттенков. Вы расходуете вашу энергию по пустякам, на глупые забавы, вы волосаты, неухожены, у вас мех на щеках… и даже там. Но я же не осуждаю вас за эти странности? Почему тогда именно мои глаза вызывают такую реакцию у вас? Признаюсь, я тоже шокирована твоим устройством. Но… у меня нет желания ни переделать тебя, ни отвергнуть. Ты мой муж и этим все сказано. И пусть у тебя хоть чешуя на щеках растет - я привыкну. Мое восприятие - мои трудности, но ваши трудности становятся отчего-то общей проблемой. Почему твой брат чуть не тыкал в меня пальцем как в экспонат зоопарка, и именно в глаза? Что плохого в них? Что плохого в том, что я пытаюсь выжить? Самосохранение естественный механизм любого организма. Я не могу сдаться и трусливо ждать своей смерти. В такой кончине нет ни чести, ни смысла. Один позор. Такой смертью я лишь докажу собственную несостоятельность, опозорю уже не только отца, но и тебя. Близких твое бесчестие касаться не должно.