Владимир Холодок. Голые тетеньки (сборник)

   Я вскочил, шашку наголо со стенки:
   – Что, Валя?
   Она шепчет:
   – Может, перейдем к своим? К маме опять переедем, ты на завод пойдешь.
   Я шашку повесил, спрашиваю:
   – А как же коньяк, а шампанское с креветками? Бросим, что ли?
   – Да ну их к лешему. Водка, она ведь тоже хорошая бывает.
   – Мне не попадалась. Ладно, давай после Нового года. А счас спи.
   А Новый год наш дом справлял по-особому. Во дворе свою личную домовую елку поставили и сказали: “В час ночи все могут спуститься во двор на шутки, игрища, розыгрыши и аттракционы. В своем кругу, в час ночи”.
   Штурм дома начался в час пятнадцать. Все жильцы были в состоянии хоровода. На словах “порою волк, сердитый волк…” раздался взрыв под джипистым джипом, и на дворовые ворота полезли люди с кольями.
   Вот тут-то наши генералы и пригодились. Ну, то есть штурм был проигран начисто. А генералы после взрыва оказались под елкой. Оно и понятно, в элитном доме генерал еще может жить, но воевать ему тяжело. Не для того же он в армию шел.
   Мы стояли вокруг елки в плотном кольце нападающих. Акцию возглавлял тот фронтовик, который меня своей клюшкой щелкнул. Начал он красиво:
   – Человек, шампанского!
   И посмотрел на генерала под елкой. Генерал быстро превратился из генерала в человека и подал фронтовику стакан. Дед выпил, крякнул и сказал:
   – А счас водки. Запить.
   Запив, продолжил с крыши джипа, прижав кепку к груди:
   – Значит так. Ваши квартиры конфискованы и передаются трудовому народу. То есть нам. А мы вам, так и быть, отдаем наши. Со всем имуществом и клопами.
   Первого января проснулись мы с Валентиной у тещи. Башка трещит. Нарезались ночью с горя. С азербайджанцами, тещиными жильцами. Закусывали анашой, курили какую-то дурь.
   Вот, думаю, ядрена-ть. Надо было жить у тещи, когда выиграл. Деньги – в валюту, валюту – в чулок, чулок заварить в болванку, самому готовиться к штурму. И въехал бы сейчас в свою квартиру бесплатно. Я видел, все ребята из бригады в штурме участвовали.
   Сейчас в моей, наверное, мастер спит. И коньяк мой за батареей, конечно, нашел, скотина. Жалко, месяц копил на него. Думал, в Новый год… эх!
   Вот такая ротация вышла, язви ее. Поторопился я, бляха-муха. Вот и рокирнулся обратно: из князи да в грязи.
   Огляделся я, смотрю, азербайджанцы спят-хохочут с анаши, а Валюхи и тещи нигде нет.
   Бросился я к нашему дому и увидел такую картину. Все бывшие жильцы стоят вокруг забора, ручонками схватились за прутья и зло смотрят, как из подъездов выходят новые жильцы. Я тоже встал, смотрю, мастер наш выходит. Лицо свежее, чистое. Значит, точно, коньяк нашел.

Полено заколдованное

   Да кто мог знать, что оно заколдованное? Обычное полено, правда, крученное от комля, но без сучков. Поставил я его перед собой на попа, пригляделся к нему и чувствую, идет от него какая-то аура непонятная. Ну, размахнулся я топором мощно, и так поясницу заклинило. Прострелило по позвоночнику снизу вверх и молнией из глаз вылетело. А я с топором над головой стою, как окаменел. Ни рукой, ни ногой. Потом ноги вроде отпустило, и я в дом пошел на цыпочках с топором над головой. Захожу. Зинаида меня увидела и как закричит:
   – Федор, не надо! Не виноватая я! Это Валентина меня подставила, скотина такая.
   Я ей говорю шепотом:
   – Зина, возьми у меня топор из рук.
   Она замолчала настороженно:
   – Возьми топор, – шепчу я, – не могу руки опустить.
   Топор она взяла и засуетилась:
   – Может, тебе рюмочку выпить от боли?
   – Как я ее выпью? Стою, как фриц под Сталинградом. Что я, подпрыгивать буду? Или струйку сверху лить?
   Попоила она меня из стакана – боль прошла, но руки не опустились. Даже после бутылки. На каждую руку.
   Утром проснулся я распластанный на диване с кирпичом на спине. Зинаида мне спину грела, да видать переборщила спьяну, всю шкуру сожгла. Я поворчал на нее:
   – Ну ты, рэкетирша, палачиха, за что пытала раскаленным кирпичом?
   – Ты сам говорил, что хорошо тебе.
   Встал я с поднятыми руками, ну беда – ни умыться, ни опохмелиться. И тут до меня дошло, что я на двор хочу. Я аж побледнел от этой мысли – а как? Вот тут надо сказать, у нас в соседях живет брат Зинаиды – Иван. Парень он с юмором. Но больше – с похмелья. Вот и теперь он, как нельзя кстати, влетел в дом с двустволкой и заорал:
   – Руки вверх!
   Но когда увидел, что уже стою с поднятыми руками и весь бледный, он опешил, и палец на спусковом крючке у него дрогнул. Выстрел был такой неожиданный и оглушительный, что внутри у меня что-то екнуло, и руки резко опустились вниз, чтоб закрыться. Ну, как футболисты во время штрафного в стенке. Понял я, что в туалет уже бежать можно, и дернул на улицу. Возвращаюсь немного радостный, все-таки одну проблему решил. Но возникла другая – руки в нижнем положении зафиксировались.
   Иван пришел в себя после выстрела и говорит:
   – Зина, чего это он у тебя такой стеснительный стал, прикрывается, как Афродита. Пнуть, ей богу, хочется.
   Зинаида выпроваживать стала брата:
   – Иди, Иван, отсюда, все равно не дам опохмелиться. А Федор болеет. У нег прострел в спине.
   – Чо он тогда не за спину держится?
   – Иди, иди, – вытолкала брата Зинаида.
   Упал я на кровать в состоянии футболиста-защитника и думаю:
   – Что ж это за полено такое?
   Утром пошел я во двор, подошел к полену – стоит, как вчера, никуда не сбежало. Сел на него, посидел. Слышу, такое тепло из него в меня пошло, и руки сами по себе разжались и задвигались.
   Ах ты, думаю, в чем это она не виновата? Вхожу в дом и сразу спрашиваю:
   – В чем это ты не виновата?
   – Да понимаешь, мужик у Валентины выписал журнал эротический. Тайком от нее. И я ходила к Вале его смотреть. Тайком от него.
   – Ну?
   – Ну и все.
   – Ну и что тут такого?
   – Да ведь так я такого насмотрелась, думала, ты меня убьешь из ревности.
   – Ну что там, лучше, что ли, чем я?
   – Не, ты еще лучше.
   – Ну и все. Чего еще?
   Подошел я к полену и думаю: или со мной что-то не так, или с поленом. Замахнулся я на него колуном, оно – раз – и набок. Вот ты неразбериха какая. Даже самому интересно стало. Поднял его, отступил назад, установил попрочнее, опять замахнулся, опять сорвалось. Я еще назад отступил. Ну, сейчас, думаю, кончу его. А пока назад отступал, вошел в зону действия бельевой веревки. Там Зина трусы свои сушит. А они тяжелые, и веревка провисла. И когда я размахнулся, веревку колуном и зацепил…
   Очнулся я в больнице. Слышу, врачи меж собой разговаривают:
   – Жить будет, но плохо.
   Я встрепенулся весь:
   – Как это плохо? Почему это плохо?
   – Вы, молодой человек, когда выпишетесь, тогда узнаете.
   Ну, узнал я потом. Не так уж страшно. Просто голова сдвинулась у меня влево сантиметров на тридцать. Зинаида взглянула, успокоила:
   – Нормально, пройдет. Я в эротическом журнале и не такое видела.
   Сели мы с ней за стол праздновать выписку. Взял я стопку, хлоп – и мимо правого уха вылил назад. Вот тут до меня и дошло, почему жить буду, но плохо. Зинаида в слезы: