– Мы тебя, щегол, здесь и похороним! – взвизгнул Крест.
Витек грустно кивнул – самый счастливый день превращался в самую страшную ночь.
– Вертел я вас на одном месте! – Витек сделал попытку заговорить с ними на одном языке. – У меня на любые ваши разводки свой разводной ключ име…
Первым на него бросился Варя. Косматая тут же включила видеокамеру.
Как никогда раньше Витек нуждался в прозрении – почему его бьют? что он сделал неправильно? как это изменить? У него и раньше получался этот трюк – словно птицей, нырнувшей в утренний туман, пронестись сквозь чужие мысли-переживания, отпечатать в себе, постараться понять.
Он многое умел – почувствовать, увидеть, предсказать, заглянуть в самые отдаленные уголки света, уловить происходящее повсюду… кроме маленькой комнатки на улице Пржевальского. Он многое умел, но только не защищать себя.
Кошелек выпал из кармана.
Кучерена поднял, открыл, деловито пересчитал купюры, упрятал за пазуху. Ребятам пояснил:
– За несколько штук любой бомж готов устроить кровавую мистерию со своим участием. И умерщвлением приглашенных гостей. Откуда деньги, пучеглазый?
Вот об этом Витек не рассказал бы ни под какими пытками. К тому же то, что открылось ему в огромном мире чужих мыслей и чувств, оказалось страшнее любых пыток.
С детства наделенный колоссальной силой, он уже давно боялся использовать ее. По своей собственной классификации Витек с рождения был demiurgus simplex.[7] Он мог жонглировать слонами, поворачивать вспять реки, видеть будущее – это не отменяло ужаса понимания других людей. Лучше бы разминуться с откровением, лучше бы продолжали бить, лениво пыхтя, подначивая друг друга шутками, – все остальное, что ожидало Витька, намного хуже. Лучше бы похоронили прямо здесь, потому что впереди только неразделенная любовь и предательство.
Он хотел увернуться от равнодушия пацанов, наваливающегося сильнее ударов ног. Мысль рванулась к комнатушке, где обитала девушка, от которой он ненадолго отвел беду. Протиснулся к печалям и страхам, терзающим ее. Иногда с жизнерадостным удивлением осознаешь – как же легко помогать людям. Витек строил план спасения Феи – хороший способ отвлечься от того, как ломают ребра, отбивают почки и расквашивают нос.
Скоро он услышал радостные взвизгивания девчонок: «Ну хватит уже!.. Ну пошли. Ему же больно…» И вновь оправдывал, оправдывал слова и удары ребят. Ему так проще – не они такие, время такое.
Тьма наступает.
Глава 2
Витек грустно кивнул – самый счастливый день превращался в самую страшную ночь.
– Вертел я вас на одном месте! – Витек сделал попытку заговорить с ними на одном языке. – У меня на любые ваши разводки свой разводной ключ име…
Первым на него бросился Варя. Косматая тут же включила видеокамеру.
Как никогда раньше Витек нуждался в прозрении – почему его бьют? что он сделал неправильно? как это изменить? У него и раньше получался этот трюк – словно птицей, нырнувшей в утренний туман, пронестись сквозь чужие мысли-переживания, отпечатать в себе, постараться понять.
Он многое умел – почувствовать, увидеть, предсказать, заглянуть в самые отдаленные уголки света, уловить происходящее повсюду… кроме маленькой комнатки на улице Пржевальского. Он многое умел, но только не защищать себя.
Кошелек выпал из кармана.
Кучерена поднял, открыл, деловито пересчитал купюры, упрятал за пазуху. Ребятам пояснил:
– За несколько штук любой бомж готов устроить кровавую мистерию со своим участием. И умерщвлением приглашенных гостей. Откуда деньги, пучеглазый?
Вот об этом Витек не рассказал бы ни под какими пытками. К тому же то, что открылось ему в огромном мире чужих мыслей и чувств, оказалось страшнее любых пыток.
С детства наделенный колоссальной силой, он уже давно боялся использовать ее. По своей собственной классификации Витек с рождения был demiurgus simplex.[7] Он мог жонглировать слонами, поворачивать вспять реки, видеть будущее – это не отменяло ужаса понимания других людей. Лучше бы разминуться с откровением, лучше бы продолжали бить, лениво пыхтя, подначивая друг друга шутками, – все остальное, что ожидало Витька, намного хуже. Лучше бы похоронили прямо здесь, потому что впереди только неразделенная любовь и предательство.
Он хотел увернуться от равнодушия пацанов, наваливающегося сильнее ударов ног. Мысль рванулась к комнатушке, где обитала девушка, от которой он ненадолго отвел беду. Протиснулся к печалям и страхам, терзающим ее. Иногда с жизнерадостным удивлением осознаешь – как же легко помогать людям. Витек строил план спасения Феи – хороший способ отвлечься от того, как ломают ребра, отбивают почки и расквашивают нос.
Скоро он услышал радостные взвизгивания девчонок: «Ну хватит уже!.. Ну пошли. Ему же больно…» И вновь оправдывал, оправдывал слова и удары ребят. Ему так проще – не они такие, время такое.
Тьма наступает.
Глава 2
Ты мертв, братан!
Cindy Lauper: «Girls Just Wanna Have Fun»
Эскалатор скрипел, подрагивал.
«Со мной должно произойти несчастье! Может, уже произошло?» – Фея запугивала себя надуманными предчувствиями.
Ленка стояла рядом и в десятый раз перечитывала письмо Викентия с описанием задания.
Спустя сутки после собеседования в Очаково Фея решила – только идиотка может отказаться от предложенной этим психом работы. Полистала Уголовный кодекс, в очередной раз прикинула, что могла бы купить на десять кило «зеленых», и стала ждать весточки от Викентия.
Конечно, она все рассказала Ленке (кроме весьма тревожной детали о том, какую фотографию подсунул ей плешивый). Пришлось сотню раз божиться и клясться здоровьем Димы Билана, что случившееся – правда.
Сгорая от нетерпения, два дня они молились на почтовый ящик.
Получив письмо (бумага в клетку, засыпанная хрупкими каллиграфическими буквами), начали тщательно планировать «выезд к клиенту» – в основном ржали до упаду.
Наверное, и сейчас бы валялись в каморке Феи, заливаясь хохотом по поводу планируемого мероприятия («Ты мертв, корефан! Всасывай по буквам: м-е-р-т-в!»), если бы вместе с письмом Фея не обнаружила восемь тысяч долларов («Куча бабла, старушка, ты догоняешь? Э-э-э, подъемные для отправки в ад!»).
Жизнь обращалась сказкой – хошь брюлик, хошь в Париж, хошь спасай кедры на Алтае.
Пляжи в Акапулько, недвижимость на Тенерифе…
Одновременно они решили – если не выполнять свою часть обязательства, сказка может закончиться. Возможно, даже некрасиво. Монстр из пыльной комнаты готов основательно испортить им жизнь – в этом они не сомневались. Поэтому необходимо оторвать от дивана свои пассивные попы и ехать к клиенту.
– Ну и как мы докажем парню, что он давно умер?
Фея не в первый раз задавала этот вопрос. Ленка и сейчас не ответила.
– Все-таки он милашка. – Ленка ткнула в центр выцветшей фотографии, которая прилагалась к письменным инструкциям. – Неужели «просто Викентий» не намекнул, как зомбировать наивных пацанов?
– Нет. Я тебе тысячу раз говорила, – они сошли с эскалатора и двинулись на «Белорусскую-радиальную», – все указания в письме.
– Ни полграмма я не поняла из этой сектантской мути.
– Ты уже тысячу раз прочитала. – Фея выхватила письмо из рук Ленки и забубнила: – Все просто. Титов Павел Михайлович, тысяча девятьсот восемьдесят первого года рождения. Умер седьмого сентября две тысячи восьмого года. Блин, давненько. Кровоизлияние в мозг, доставлен в морг № 3. Вскрытие проводила врач Павлова. Похоронен на Востряковском кладбище. Продолжает существовать потому, что успешно развивает российскую музыкальную индустрию…
– Ничего себе простенький текст, – перебила Ленка. – Клиент целую вечность как скопытился. Но продолжает дрючить российских фабрикантов. Yeah! И теперь мы должны убедить его, что много лет назад он зажмурился. В морге номер три ему вскрыли черепушку. Ясен пень – человек засомневается в собственной кончине. Носик пощупает, попку ущипнет, пальчиком нам у виска покрутит… Хорошо, если без ментов обойдется. Плакали наши десять штук…
– Наши?
– Ой, не пыли!.. Я совершенно бесплатно скажу Пашеньке, что он труп ходячий. За бутылку «Бейлиса».
– Не намекай, что я жмот. Просто деньги эти пока словно головокружение или озноб. Ненастоящие. – Фея добавила: – Мне очень важно, что ты со мной в этом деле. Ты одна кажешься реальной.
Они решили предстать перед Титовым в обезоруживающей спортивной красе. Ленка доказала – ролики вызывают доверие:
– Лучше бы лыжи беговые, в потертой изоленте, но не сезон. Или самокат какой-нибудь – с такими атрибутами проще войти в контакт.
Фея надела свои единственные нарядные джинсы и дырявый топик. Ленка натянула на жирное тело спортивный костюм «Benetton» небесно-голубого цвета.
Наталья Медведева: «Пойдем на войну»
– И после этого у тебя, соколика, карачун и случился. Сечешь?
– Красиво излагаешь, мать, только вот дохлым я себя ну совершенно не чувствую, прости. Может, ошибочка вышла в небесной канцелярии? Может, вы, девоньки, зря сюда, как мухи на го… пардон – как пчелы на мед притащились?
Лена и Фея старательно инсценировали будущий диалог с клиентом. Они катили вдоль Ленинградки, поглощая в немереных количествах выхлопы бесшабашного московского автопарка. Тепло. Пятница. Вечер. Неожиданное наступление недолговечного апрельского тепла. Все мечтали покинуть город.
Ленка уже несколько раз пыталась подсчитывать будущие барыши:
– Слушай, если мы в месяц по паре клиентов будем делать… В год получится около трехсот кило баксов. У тебя столько ноликов в голове может оформиться?
– Легко. Банальная «двушка» в Москве. Треть от годового оклада Чубайса. Без бонусов.
– Давай оклады Чубайса, Потанина и врага народа Березовского посчитаем, когда первый лимон освоим.
– Обязательно подсчитаем. И доложим, куда следует.
– Сейчас надо прикинуть, как клиентов об колено ломать. Твои идеи?
– Карандашики взять, блокнотики, кофейку налить, заняться блокадой серого вещества. Мать, нас ждут суровые бизнес-будни! Юбки чуть выше колен, белоснежные сорочки. Не думать о размере бедер, пока не решим, как любимого гниду-клиента заставить еще чаще на спину опрокидываться.
Они заржали. Ленка чуть не врезалась в столб с рекламой «Газпрома» – лучшего друга и соратника всех начинающих гимнасток, хоккеистов, примадонн и дзюдоистов.
– Правильно мыслишь. Мозговой штурм. Стратегия! Как сказать, что сделать, чтобы клиент проникся. Это тебе не «Баунти» малолеткам за полцены втюхивать. Надо, чтобы любой взрослый даунишка поверил в нашу легенду о его безвременной кончине. Чтобы при необходимости мог нам расписочку выдать. Типа – да, девоньки, я, Пипеткин Фома Януариевич, находясь в здравом уме и светлой памяти, полностью согласен с тем, что являюсь давно усопшей субстанцией, пусть земля мне будет пухом. Аминь.
Ленка предложила:
– Легенда у нас такая. Мы девочки, конечно, чиканутые, но честные и не простые. Не какие-нибудь труженицы-давалки с Можайки. Поначалу он припухнет – с какого перепугу к нему дуры на колесах заявились? Ну, мы ему по-честному расшифруем – дорогой дяденька, узнали о вас случайно, теперь хотим дружить, говорить о смысле жизни и смерти. В общем, приглашайте на чай, мы вам штрудель испекли…
Фея согласно дернула рюкзачком, в котором действительно рядом с босоножками остывал штрудель.
Они снова прыснули. Смех все время мешал им распланировать будущую встречу. Воображаемые сцены разговора с клиентом казались абсурдными, надуманными, не готовыми свершиться. Хотелось увеличивать и увеличивать этот абсурд до предела, после которого уже не будет страшно ломиться в чью-то жизнь и говорить, что она давно закончилась.
– Ты жмур, чувак. Точно говорю тебе – жмур! – вновь настаивала Ленка.
– Kakie vashi dokazatel’stva?! – откликнулась Фея гнусавым голосом русского бандита из «Красной жары».
Radiohead: «A Wolf At The Door»
Еще до того как они увидели указатель поворота на улицу Черняховского, Ленку вновь прорвало на тему денег.
«Завидует папина дочь. Мое приключение манит больше, чем два десятка любовников…»
Подруга зашла издалека:
– Ну, чего, ощущаешь свою ответственность? Попа вспотела?
– Ответственность перед кем?
– Перед судьбой, о счастливая моя! Шанс тебе выпал, и сливать его нельзя. Ты уже прошла в финал закрытого конкурса.
– Какого конкурса? – искренне удивилась Фея.
– Без правил и пощады. В конце у одних за щекой только копеечный леденец или – того хуже – чей-то член копеечный. У других – виллы в Абзаково, а Игорек Николаев с Крутым пишут музыку для мобильников. Неужели у тебя нет чувства типа: «Ё-ё-ё-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о!!! Я почти в „Хопре“ и вижу золотые горы на горизонте!»?
– Слушай, все еще вилами по кефиру…
– Ладно прибедняться! Ты уже зарядила парня на евангелистские подвиги. Он теперь каждый день от капусты будет избавляться. Коленопреклоненный, с благодарностью.
Фея (победительница лотереи «Выиграй десяток кило зеленых почти на халяву») не сомневалась, что Ленка чувствует себя в доле будущего золотого ливня, но решила не обсуждать ее притязания до окончания сегодняшнего мероприятия, которого уже стала малодушно побаиваться.
Показавшийся из-за угла дома памятник товарищу Тельману мог бы с большевистской прямотой констатировать, что время, отпущенное для подготовки встречи, девушки бездарно профукали. Теперь они были обречены появиться перед клиентом с пустыми руками (не считая штруделя) и тем, что экспромтом сгенерирует их молодой, но пока не подготовленный к подобным заданиям мозг.
Notre Dame de Paris: «Люди без бумаг»
«Втереться к нему в доверие. Влезть!» – навязло в голове пожелание «просто Викентия».
Через арку проехали во двор. Клиент обитал на последнем этаже девятиэтажки, построенной для кинематографистов Советского Союза и тех, кто смог под них закосить.
У подъезда с навороченным домофоном и цифровым замком пришлось долго дожидаться, пока какая-нибудь сволочь не пойдет выгуливать собаку. Когда дверь распахнулась, Ленка пожелала удачи:
– Буря и натиск. Шторм и облом! – и первая ломанулась вперед. Эхо их тяжелой роликовой походки рванулось ввысь.
В подъезде кемарила консьержка размером чуть меньше будки, в которую ее посадили добрые жители.
– Вы куда, девушки? – проснулась она, как только они прогрохотали к лифту.
Беззлобно так, со здоровым мещанским любопытством, но и цепкостью, обещающей получасовую разборку.
– Мы к Паше Титову. В гости.
– Тогда я его предупрежу! – Бабуля схватилась за телефон.
Ленка умела менять выражение лица – акула превращалась в безобидную толстую девочку из кулинарного техникума. Изящно развернувшись, скользнула к консьержичьей конуре:
– Любовь у нее, – горячо зашептала она в окошко, – у подруги моей. Со школы. Они вместе в Гнесинке учились. Он на баяне, она на флейте. Он уже выпускался, а она только на первый курс поступала. Сердце до сих пор разбито, – вывалила она бабке шмат вранья («Чем проще, тем эффективнее»). – Не предупреждайте его. Сюрприз же! Мы его покататься пригласить зашли. Он любит. Мы в соседнем доме живем и на «Одноклассниках» дружим. Он очень будет рад. Мне кажется, он сам – того, не ровно дышит…
Глаза ее сияли искренностью, чистотой и наивностью – мир домушниц и наркоманок бился в конвульсиях в сотнях парсеков от этого светлого существа.
Бабка, не вступая в бой, выкинула белый флаг.
В лифте им стало по-настоящему страшно. Когда Ленка давила кнопку звонка, у обеих дрожали ноги. Они не бросились бежать только потому, что на них были ролики.
Появившееся в проеме двери лицо выглядело молодым и вполне здоровым. Кроме того, оно недавно загорело на солнце и сейчас улыбалось. Морщинки пролегли поперек шелушащегося лба – глубокие на старой сморщенной коже, почти невидимые на новой, розовой.
– Вам кого, красавицы?
– Вас, если вы Павел! – Ленка сразу врубилась, что этого близорукого ботаника можно атаковать с ходу.
– Меня?
– Вас! Вас… – наклонилась она к уху Феи и что-то зашептала.
Девушки засмеялись, смяв тишину на лестничной клетке. Выражение лица Титова изменилось от настороженного к смущенному:
– Вы пройдете?
– Да, думаю, мы надолго.
Ленка шагнула в длинный коридор. Фея – за ней. Говорить ахинею о смерти милому молодому человеку ей совершенно расхотелось.
– Павел, вы один живете?
Титов кивнул.
– В таких хоромах?
Квартира действительно была большая, но беспорядочные островки старой мебели, архипелаги этажерок с пыльными книгами портили вид. Заглянув в комнату справа и слева, Фея и Ленка закатились в уютную нишу – явное архитектурное излишество длинного коридора. Стены ниши закрывали картины всевозможных форм и содержаний, от кубического минимализма до щедрых средиземноморских пейзажей. Но главным украшением маленькой комнатки однозначно служил огромный камин – чуткое отношение власти к работникам кино заставило прагматичных строителей брежневских времен вылепить эту буржуйскую роскошь.
Титов усадил непрошеных гостей на лавку перед давно остывшим пеплом. Девушки принялись стягивать ролики. Ленка не переставала сыпать вопросами:
– Неужели не кочегарите эту штуку, – ткнула она в камин, – темными зимними вечерами? Кстати, меня Лена зовут.
– Очень приятно. Как-то не приходилось…
– Зря. А это моя наперсница – Фея. Необычное имя, согласитесь. Папа шутил – мама смеялась. Оба любили чудеса и сказки. Дочка на радость генетикам появилась чересчур здравомыслящей. Любите и жалуйте. Только без криминала.
– Фея. Папа предложил – мама согласилась – я расхлебываю, – еще раз представилась Фея. – Мы вам штрудель принесли. – Она протянула хозяину красивую синенькую коробку с пирогом.
– Очень приятно. Ну, в смысле – и познакомиться, и за пирог. А меня Паша… Впрочем, вы же знаете. Я сейчас чай принесу.
Aerosmith: «Crazy»
Из кухни Паша вернулся очень довольным – он нашел тему для разговора:
– Между прочим, это квартира режиссера Туманова. Помните – «Алешкина любовь», «Ко мне, Мухтар!»?
Первой, как всегда, откликнулась Ленка:
– На Алешкину любовь я не особо надеюсь, а вот про Мухтара что-то слышала… Собачка? Советский Куджо?
Паша удивленно хлопал глазами.
– Не напрягайтесь, не видели мы этого кина. То, что товарищ Туманов – великий режиссер современности, мы проверим. Пока – достаточно одного вашего честного слова.
– Я не говорю, что он великий. Просто хороший режиссер. За стенкой кто бы вы думали жил?
Глаза Титова засияли, будто он сейчас скажет таинственное слово, которое сделает счастливым всех окружающих. Девушки выжидающе уставились ему в переносицу.
– Агранович! – торжественно произнес Паша.
Фея и Ленка недоуменно переглянулись.
Ленка, как яркий представитель молодого поколения, не стала лукавить и принялась бить наповал:
– Как бы вам деликатней-то изложить, уважаемый Павел Михайлович, проблемку нашу… Учтите, ни обидеть, ни подколоть вас – ни сейчас, ни в дальнейшем – у нас нет желания. Так вот: ни режиссера Туманова, ни почтеннейшего герра Аграновича мы действительно не знаем. Простите темных.
– Как же… – растерянно проговорил Паша. – Агранович. Евгений Данилович. Он про березовый сок написал: «Я в весеннем лесу пил березовый…»
– Чахлые русские деревья стараемся не калечить. Тем более сорняки-березы, занесенные к нам из капиталистической Прибалтики. Фея, – Ленка кивнула скупой на слова подруге, – пожизненный сторонник WWF.[8] Я – глубоко сочувствующая.
– Агранович песню к фильму «Офицеры» написал: «От героев былых времен…» У него Высоцкий тысячу раз гостил, – словно последний козырь, выкладывал Паша.
– Песенку эту мы слышали, – за двоих доложила Ленка, – к Высоцкому неравнодушны, но, вообще, вашими безграничными познаниями вы ставите нас в тупик. Ваш IQ раздражает наши эрогенные зоны. И мы еще больше глупеем.
Они сидели в нише перед давно остывшим камином, пили чай. Ленка кокетничала и хохмила. Фея молчала. Ей вдруг физически неприятна стала затаившаяся в углах тишина, напомнившая пыльное безмолвие жилища «просто Викентия», жалкое фиглярство Ленки…
Шутка. Приключение. Прикол. Как бы не так! Если раньше встреча с клиентом казалась смешной и волнительной, то теперь она поняла – финальный диалог о смерти, время которого неумолимо приближалось, будет оскорбительным и… лишним. Словно на глазах у этого восторженного ботаника она начнет царапать гвоздем почтенную старую мебель, выльет горячую воду из чайника на древний паркет или скажет, что и Туманов, и Агранович, возможно, никогда и не жили здесь. Вообще – не жили.
Это обязательно расстроит Титова.
Наконец, она решилась:
– Простите, но я должна вас перебить. Павел, у меня есть важное сообщение.
Ленка смотрела на нее, словно крутила пальцем у виска.
– Я вас слушаю, Фея, – сказал Паша и зачем-то важно кивнул головой.
– Паша…
Нет, так она не могла. Фея порылась в рюкзаке и достала письмо «просто Викентия». (Впервые подумалось: «Кстати, почему он „просто Викентий“? Может, фамилия ему не нужна?» – И откуда-то из глубоких слоев сознания прошелестел ответ: «Постепенно ты до всего додумаешься сама, девочка».)
– Так вот, послушайте, Павел…
Она читала заключение медэксперта, решение по уголовному делу в связи с автокатастрофой, в которой погиб Титов, состав присутствующих на похоронах, название ресторана, где отмечали поминки, фамилии тех, кто за последний год пришел на могилу Паши.
Следом наступило молчание. Тишина каждой следующей секунды становилась еще зловещей и мощней, наполняясь тяжестью предыдущих состояний.
Она почти заглушила голос «погребенного», когда он произнес:
– Я догадывался… что умер.
Но девушки смогли услышать. Они застыли в новой беззвучной паузе, как комары в янтаре.
Фее захотелось заорать, завизжать.
Ленка вновь доказала, что ее не зря взяли на дело. Она закашлялась, выдыхая из легких застрявшее безмолвие, и глубокомысленно изрекла:
– Я думала, по легенде это мы – звезданутые. Ошиблась я, граждане и гражданки. Каюсь – ошиблась.
Patrisia Caas: «Avec Le Temp»
– Давай на «ты», – предложила Фея. Впервые она созналась себе, что входит во вкус сложной загробной специализации, которую предложил ей «просто Викентий». – Так ты веришь, что зажмурился?
– А вы? – вопросом на вопрос ответил Паша.
Ленка изложила:
– Как талантливые сотрудники компании «Викентий Энтерпрайзерс», мы, конечно, уверены, что вам вскрыли пузо в третьем морге. Но как дети Перестройки и глобальных информационных катаклизмов, мы уже ничему, никому и никогда не поверим. – И шепотом добавила: – Даже тому, что показывают по телику. В целом развитие событий нас вполне устраивает. Мы побывали в классной квартире, у классного камина, классно поболтали, Феиной стряпни поели. Вы, Павел, классный парень. То, что вы не упорствуете в вопросе собственного упокоения, очень мило с вашей стороны. Очень мужественно, очень любезно. – Ленка ненаигранно волновалась; ей было неловко, что Павел оказался так сговорчив. – Вы только не переживайте. Морг, поминки, слезы родственников… С кем не бывает? Наверное, сейчас мы вас покинем. Вы не берите в голову. Словно нас не было. Коньячку выпейте, ножки попарьте…
– Павел, почему ты решил, что ты зомби? – перебила Фея.
– Я не зомби. Я не очень удачный пример неэффективности механизма смерти. Мне кажется, вас послали напомнить об этом сбое, о моей строптивости и нежелании следовать естественным природным закономерностям… Так?
– Не так! – ответила Фея. Ее потянуло на искренность, которой можно подцепить разгадку того, зачем Викентий продемонстрировал ей фотографию с ее молодым симпатичным личиком. Зачем это личико какой-то додик обвел траурным кругом? – Мы здесь деньги заколачиваем, ничего личного. Десять кило гринов за полчаса сделали.
Удивление на лице Титова не потянуло бы даже на полцента.
– Это не шутка. Как шутку мы воспринимали пресс-релиз о твоей кончине. – Фея помахала перед глазами Павла письмом Викентия.
Ленка глупо улыбалась и почесывала толстый живот, выглядывающий из-под короткой голубой майки. Титов упорно смотрел в пол:
– Мне кажется, и вас втягивают в невзрачную трясину, в которую уже обратилась моя жизнь.
Подтверждая его подозрения, в дверь настойчиво-протяжно позвонили.
Паша быстро зашептал:
– Думаю, подоспели ваши крутилы. Из «Викентий Энтерпрайзес». Давно их жду. Если вы пока не заодно с этими ублюдками, давайте я вас спрячу.
Оказалось, что ниша закрывается на манер пивного уличного ларька – широкие жалюзи от потолка до пола. Полутьму полосовал жиденький свет из коридора. Звук шагов Титова уплывал к входной двери.
– Ты боишься? – спросила Ленка.
– Нет. – Фея совсем не боялась; по душе хлестнула необъяснимая жалость – к себе, к Ленке, к Паше.
– Втыкаешь, что за ахтунг творится?
– Нет.
Девушки приникли к узеньким просветам.
Егор Летов: «Белое Безмолвие»
В коридор вошли двое плотных мужчин. Средний рост, серые костюмы, полосатые галстуки, обрюзглые лоснящиеся лица… Ни дать ни взять – чиновники, застрявшие на полпути к Олимпу.
– Павел Михайлович, Павел Михайлович, – укоризненно заворковал первый сразу после приветствий. – Мы снова к вам. Ждали?
Они протопали на кухню в полуметре от девушек. Мужики расселись за столом, Титов загремел посудой. Первый продолжал причитать:
– Мы же не будем скатываться до каких-то дурацких талонов на жизнь. Здесь не распределитель. Должна проявиться ваша добрая воля. Не цепляйтесь вы за свои магазины. Сдалась вам эта музыка…
Мужик долго и нудно уламывал Титова отойти от дел, употребляя сложносочиненные предложения, ни одно из которых не нравилось Фее.
– Павел Михайлович, вы один из немногих, кто понимает, что здесь происходит…
– Вы не можете действовать так безответственно…
– Неужели не наигрались?..
– Вы же догадываетесь, мы примем меры…
Паша вяло парировал:
– Мне плевать… Не хочу ни о ком и ни о чем думать… Не наигрался… Принимайте…
Наконец, заговорил второй мужик. У него был глухой утробный бас:
– Мы прямо сейчас разрушим эту вашу иллюзию. Вместо того чтобы сгореть на работе счастливым-окрыленным, сдохнете в одном из пыльных углов этой квартиры, проклиная собственное ничтожество.
Сразу после этой фразы на кухне что-то загремело, повалилось, разбилось. Из беспорядочных криков можно было разобрать только тихие завывания Титова: «Козлы-козлы-козлы-ы-ы…» да тоненькие покрякивания первого мужика: «Держи… зачем ты его так… ну, бесполезно же мутузить, сколько раз пробовали… как надоело это упрямство… не для себя же стараемся… сами через день-два в беспамятство впадем… блин, и таких идиотов с каждым днем все больше и больше…»
Судя по методичным ударам, Пашу очень долго избивали – сначала ногами, потом в ход пошли подручные предметы. Второй мужик приговаривал: «Ну не верю я, что нельзя действовать силой… не соображает руководство ни разу… страх – он и в благополучной Норвегии заставляет яйца звенеть…»
Первый мужик сначала пытался его остановить, потом сам стал предлагать: «Резани его ножичком… да, да, плевать… двинь-двинь, ни хуже, ни лучше уже не будет… падла…»
– Давай позвоним в милицию, – шептала Ленка. Фея крутила головой – услышат. Кухня находилась в трех метрах от ниши с камином.
«Тетеньке-консьержке должно очень не понравиться, что вытворяют эти занудливые дяденьки», – подумала Фея, пытаясь разобраться в происходящем.
Мужики долго шептались между собой, зачем-то участливо спрашивали свою жертву, как им быть, на два голоса повторяя: «Ты не оставляешь нам шансов…»
Паша молчал. Напоследок второй костолом стал что-то горячо втолковывать Титову. Тот застонал: «Су-уки-и… ну как вы могли… зачем мне все это знать… я после всех ваших баек и дня не протяну… не могли потерпеть…»
Второй снова что-то зашептал.
Вдруг Паша заорал:
– Молчи-и-и! Не хочу!.. Еще хотя бы день…
– Хрен тебе по всей морде! – загремел бас.
Раздались приглушенные выстрелы, тяжелый топот ботинок устремился к выходу из квартиры. Кто-то из зондеркоманды обрушил стеллаж в гостиной.
– Наш выход, курочка моя, – прошептала Ленка и стала ногами вышибать жалюзи, которые намертво крепились по периметру входа в нишу. – Кокнули нашего клиента.
– Зачем гламурную фенечку ломаете? – раздался голос снаружи.
Силуэт Паши закрыл тоненькие полоски света. Жалюзи резко рванулись вверх.
Yngwie Malmsteen: «Overture 1622»
– Ур-роды… Собаки злые… Фаш-шисты… – жаловался Павел, прикладывая мокрые тряпки к многочисленным синяками. Выглядел он кошмарно – разбитые губы, свернутый нос, колтуны запекающейся крови на голове; лицо – сплошной синяк. Однако Титов довольно бодро передвигался по квартире, убирая немногочисленные разрушения.
Недружелюбные гости перевернули огромный стеллаж с пластинками и сидюками – теперь Паша подбирал все это, извергая поток самых страшных, самых нецензурных ругательств, изредка переходя на всхлипывания:
– Вся моя жизнь!.. Вся моя жизнь!.. Даже то, что осталось, хотят испоганить… – Он подбирал черные кусочки пластинок.
Он не обращал внимания, что кровь струится по телу, капает на пол, оставляя причудливые следы метаний по квартире. Весенняя капель. Девушки пытались остановить его. Фея увидела – кровавое пятно расплывается чуть ниже шеи и на животе в прорехе разрезанной ножом рубахи.
Титов сдался лишь тогда, когда Ленка намекнула:
– Не дернуть ли по маленькой… кругленькой таблеточке? Или, может, чем покрепче успокоимся?
В нишу с камином принесли небогатые запасы для застолья – мутную «Бехеровку», слипшийся инжир и четыре просроченные банки с оливками. Девушки опасливо косились на лужицу крови, натекающую под их беспокойным хозяином. Ленка участливо зачастила:
– Я не набиваюсь ни в нянечки, ни в медсестры. Я вообще безжалостная и беспощадная сука, но обстоятельства, друг мой, обстоятельства… Ты вообще понимаешь, что из тебя юшки вылилось на хороший бассейн? Меня уже здорово беспокоит эта донорская вакханалия…
– Раны слишком глубокие, – словно извиняясь, пробормотал Титов. – Ничего, скоро затянутся. Помоюсь и баиньки…
– Слушай, герой, – перебила его Ленка, – мы в сорок третьем таких как ты в четыре слоя бинтами обматывали. Без этого спать не укладывали и солдатских ста грамм не выдавали. Тебе хоть немного больно? Слабость? Головокружение?
– Чуть-чуть. Шли бы вы отсюда, девоньки. Я сам как-нибудь.
Фея заговорила требовательно и громко. Но голос сразу увяз в гулком пространстве квартиры:
– Ты должен объяснить, что за жуткая тарантиновщина происходит здесь. В тебя стреляли, взрезали живот, измолотили физиономию, а ты бегаешь и собираешь пластиночки.
– А что я, по-вашему, должен делать? Пучить глазки и стонать?
– Подыхать ты должен. Просить прекратить мучения контрольным выстрелом в генита… ха-ха!.. лии… – Ленка нервно заржала.
– Как же мне подыхать, ясноглазые? Если сдох я несколько лет назад точно в соответствии с вашей справкой?
– Дурдом на колесиках, – совсем тихо пробормотала Ленка и махнула стопарик «Бехеровки». – И как тебе удается сохранять такую форму? – кивнула она на его окровавленную фигуру.
– Музыка, – не колеблясь, ответил Паша.
The Cranberries: «Zombie»
– Не хочу вас пугать, но то, в чем вы сейчас присутствуете, – не жизнь. Не жизнь, – смакуя, повторил Титов.
– В смысле? – Фея удивилась, откуда у нее берутся силы задавать все эти дурацкие вопросы.
Эскалатор скрипел, подрагивал.
«Со мной должно произойти несчастье! Может, уже произошло?» – Фея запугивала себя надуманными предчувствиями.
Ленка стояла рядом и в десятый раз перечитывала письмо Викентия с описанием задания.
Спустя сутки после собеседования в Очаково Фея решила – только идиотка может отказаться от предложенной этим психом работы. Полистала Уголовный кодекс, в очередной раз прикинула, что могла бы купить на десять кило «зеленых», и стала ждать весточки от Викентия.
Конечно, она все рассказала Ленке (кроме весьма тревожной детали о том, какую фотографию подсунул ей плешивый). Пришлось сотню раз божиться и клясться здоровьем Димы Билана, что случившееся – правда.
Сгорая от нетерпения, два дня они молились на почтовый ящик.
Получив письмо (бумага в клетку, засыпанная хрупкими каллиграфическими буквами), начали тщательно планировать «выезд к клиенту» – в основном ржали до упаду.
Наверное, и сейчас бы валялись в каморке Феи, заливаясь хохотом по поводу планируемого мероприятия («Ты мертв, корефан! Всасывай по буквам: м-е-р-т-в!»), если бы вместе с письмом Фея не обнаружила восемь тысяч долларов («Куча бабла, старушка, ты догоняешь? Э-э-э, подъемные для отправки в ад!»).
Жизнь обращалась сказкой – хошь брюлик, хошь в Париж, хошь спасай кедры на Алтае.
Пляжи в Акапулько, недвижимость на Тенерифе…
Одновременно они решили – если не выполнять свою часть обязательства, сказка может закончиться. Возможно, даже некрасиво. Монстр из пыльной комнаты готов основательно испортить им жизнь – в этом они не сомневались. Поэтому необходимо оторвать от дивана свои пассивные попы и ехать к клиенту.
– Ну и как мы докажем парню, что он давно умер?
Фея не в первый раз задавала этот вопрос. Ленка и сейчас не ответила.
– Все-таки он милашка. – Ленка ткнула в центр выцветшей фотографии, которая прилагалась к письменным инструкциям. – Неужели «просто Викентий» не намекнул, как зомбировать наивных пацанов?
– Нет. Я тебе тысячу раз говорила, – они сошли с эскалатора и двинулись на «Белорусскую-радиальную», – все указания в письме.
– Ни полграмма я не поняла из этой сектантской мути.
– Ты уже тысячу раз прочитала. – Фея выхватила письмо из рук Ленки и забубнила: – Все просто. Титов Павел Михайлович, тысяча девятьсот восемьдесят первого года рождения. Умер седьмого сентября две тысячи восьмого года. Блин, давненько. Кровоизлияние в мозг, доставлен в морг № 3. Вскрытие проводила врач Павлова. Похоронен на Востряковском кладбище. Продолжает существовать потому, что успешно развивает российскую музыкальную индустрию…
– Ничего себе простенький текст, – перебила Ленка. – Клиент целую вечность как скопытился. Но продолжает дрючить российских фабрикантов. Yeah! И теперь мы должны убедить его, что много лет назад он зажмурился. В морге номер три ему вскрыли черепушку. Ясен пень – человек засомневается в собственной кончине. Носик пощупает, попку ущипнет, пальчиком нам у виска покрутит… Хорошо, если без ментов обойдется. Плакали наши десять штук…
– Наши?
– Ой, не пыли!.. Я совершенно бесплатно скажу Пашеньке, что он труп ходячий. За бутылку «Бейлиса».
– Не намекай, что я жмот. Просто деньги эти пока словно головокружение или озноб. Ненастоящие. – Фея добавила: – Мне очень важно, что ты со мной в этом деле. Ты одна кажешься реальной.
Они решили предстать перед Титовым в обезоруживающей спортивной красе. Ленка доказала – ролики вызывают доверие:
– Лучше бы лыжи беговые, в потертой изоленте, но не сезон. Или самокат какой-нибудь – с такими атрибутами проще войти в контакт.
Фея надела свои единственные нарядные джинсы и дырявый топик. Ленка натянула на жирное тело спортивный костюм «Benetton» небесно-голубого цвета.
Наталья Медведева: «Пойдем на войну»
– И после этого у тебя, соколика, карачун и случился. Сечешь?
– Красиво излагаешь, мать, только вот дохлым я себя ну совершенно не чувствую, прости. Может, ошибочка вышла в небесной канцелярии? Может, вы, девоньки, зря сюда, как мухи на го… пардон – как пчелы на мед притащились?
Лена и Фея старательно инсценировали будущий диалог с клиентом. Они катили вдоль Ленинградки, поглощая в немереных количествах выхлопы бесшабашного московского автопарка. Тепло. Пятница. Вечер. Неожиданное наступление недолговечного апрельского тепла. Все мечтали покинуть город.
Ленка уже несколько раз пыталась подсчитывать будущие барыши:
– Слушай, если мы в месяц по паре клиентов будем делать… В год получится около трехсот кило баксов. У тебя столько ноликов в голове может оформиться?
– Легко. Банальная «двушка» в Москве. Треть от годового оклада Чубайса. Без бонусов.
– Давай оклады Чубайса, Потанина и врага народа Березовского посчитаем, когда первый лимон освоим.
– Обязательно подсчитаем. И доложим, куда следует.
– Сейчас надо прикинуть, как клиентов об колено ломать. Твои идеи?
– Карандашики взять, блокнотики, кофейку налить, заняться блокадой серого вещества. Мать, нас ждут суровые бизнес-будни! Юбки чуть выше колен, белоснежные сорочки. Не думать о размере бедер, пока не решим, как любимого гниду-клиента заставить еще чаще на спину опрокидываться.
Они заржали. Ленка чуть не врезалась в столб с рекламой «Газпрома» – лучшего друга и соратника всех начинающих гимнасток, хоккеистов, примадонн и дзюдоистов.
– Правильно мыслишь. Мозговой штурм. Стратегия! Как сказать, что сделать, чтобы клиент проникся. Это тебе не «Баунти» малолеткам за полцены втюхивать. Надо, чтобы любой взрослый даунишка поверил в нашу легенду о его безвременной кончине. Чтобы при необходимости мог нам расписочку выдать. Типа – да, девоньки, я, Пипеткин Фома Януариевич, находясь в здравом уме и светлой памяти, полностью согласен с тем, что являюсь давно усопшей субстанцией, пусть земля мне будет пухом. Аминь.
Ленка предложила:
– Легенда у нас такая. Мы девочки, конечно, чиканутые, но честные и не простые. Не какие-нибудь труженицы-давалки с Можайки. Поначалу он припухнет – с какого перепугу к нему дуры на колесах заявились? Ну, мы ему по-честному расшифруем – дорогой дяденька, узнали о вас случайно, теперь хотим дружить, говорить о смысле жизни и смерти. В общем, приглашайте на чай, мы вам штрудель испекли…
Фея согласно дернула рюкзачком, в котором действительно рядом с босоножками остывал штрудель.
Они снова прыснули. Смех все время мешал им распланировать будущую встречу. Воображаемые сцены разговора с клиентом казались абсурдными, надуманными, не готовыми свершиться. Хотелось увеличивать и увеличивать этот абсурд до предела, после которого уже не будет страшно ломиться в чью-то жизнь и говорить, что она давно закончилась.
– Ты жмур, чувак. Точно говорю тебе – жмур! – вновь настаивала Ленка.
– Kakie vashi dokazatel’stva?! – откликнулась Фея гнусавым голосом русского бандита из «Красной жары».
Radiohead: «A Wolf At The Door»
Еще до того как они увидели указатель поворота на улицу Черняховского, Ленку вновь прорвало на тему денег.
«Завидует папина дочь. Мое приключение манит больше, чем два десятка любовников…»
Подруга зашла издалека:
– Ну, чего, ощущаешь свою ответственность? Попа вспотела?
– Ответственность перед кем?
– Перед судьбой, о счастливая моя! Шанс тебе выпал, и сливать его нельзя. Ты уже прошла в финал закрытого конкурса.
– Какого конкурса? – искренне удивилась Фея.
– Без правил и пощады. В конце у одних за щекой только копеечный леденец или – того хуже – чей-то член копеечный. У других – виллы в Абзаково, а Игорек Николаев с Крутым пишут музыку для мобильников. Неужели у тебя нет чувства типа: «Ё-ё-ё-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о!!! Я почти в „Хопре“ и вижу золотые горы на горизонте!»?
– Слушай, все еще вилами по кефиру…
– Ладно прибедняться! Ты уже зарядила парня на евангелистские подвиги. Он теперь каждый день от капусты будет избавляться. Коленопреклоненный, с благодарностью.
Фея (победительница лотереи «Выиграй десяток кило зеленых почти на халяву») не сомневалась, что Ленка чувствует себя в доле будущего золотого ливня, но решила не обсуждать ее притязания до окончания сегодняшнего мероприятия, которого уже стала малодушно побаиваться.
Показавшийся из-за угла дома памятник товарищу Тельману мог бы с большевистской прямотой констатировать, что время, отпущенное для подготовки встречи, девушки бездарно профукали. Теперь они были обречены появиться перед клиентом с пустыми руками (не считая штруделя) и тем, что экспромтом сгенерирует их молодой, но пока не подготовленный к подобным заданиям мозг.
Notre Dame de Paris: «Люди без бумаг»
«Втереться к нему в доверие. Влезть!» – навязло в голове пожелание «просто Викентия».
Через арку проехали во двор. Клиент обитал на последнем этаже девятиэтажки, построенной для кинематографистов Советского Союза и тех, кто смог под них закосить.
У подъезда с навороченным домофоном и цифровым замком пришлось долго дожидаться, пока какая-нибудь сволочь не пойдет выгуливать собаку. Когда дверь распахнулась, Ленка пожелала удачи:
– Буря и натиск. Шторм и облом! – и первая ломанулась вперед. Эхо их тяжелой роликовой походки рванулось ввысь.
В подъезде кемарила консьержка размером чуть меньше будки, в которую ее посадили добрые жители.
– Вы куда, девушки? – проснулась она, как только они прогрохотали к лифту.
Беззлобно так, со здоровым мещанским любопытством, но и цепкостью, обещающей получасовую разборку.
– Мы к Паше Титову. В гости.
– Тогда я его предупрежу! – Бабуля схватилась за телефон.
Ленка умела менять выражение лица – акула превращалась в безобидную толстую девочку из кулинарного техникума. Изящно развернувшись, скользнула к консьержичьей конуре:
– Любовь у нее, – горячо зашептала она в окошко, – у подруги моей. Со школы. Они вместе в Гнесинке учились. Он на баяне, она на флейте. Он уже выпускался, а она только на первый курс поступала. Сердце до сих пор разбито, – вывалила она бабке шмат вранья («Чем проще, тем эффективнее»). – Не предупреждайте его. Сюрприз же! Мы его покататься пригласить зашли. Он любит. Мы в соседнем доме живем и на «Одноклассниках» дружим. Он очень будет рад. Мне кажется, он сам – того, не ровно дышит…
Глаза ее сияли искренностью, чистотой и наивностью – мир домушниц и наркоманок бился в конвульсиях в сотнях парсеков от этого светлого существа.
Бабка, не вступая в бой, выкинула белый флаг.
В лифте им стало по-настоящему страшно. Когда Ленка давила кнопку звонка, у обеих дрожали ноги. Они не бросились бежать только потому, что на них были ролики.
Появившееся в проеме двери лицо выглядело молодым и вполне здоровым. Кроме того, оно недавно загорело на солнце и сейчас улыбалось. Морщинки пролегли поперек шелушащегося лба – глубокие на старой сморщенной коже, почти невидимые на новой, розовой.
– Вам кого, красавицы?
– Вас, если вы Павел! – Ленка сразу врубилась, что этого близорукого ботаника можно атаковать с ходу.
– Меня?
– Вас! Вас… – наклонилась она к уху Феи и что-то зашептала.
Девушки засмеялись, смяв тишину на лестничной клетке. Выражение лица Титова изменилось от настороженного к смущенному:
– Вы пройдете?
– Да, думаю, мы надолго.
Ленка шагнула в длинный коридор. Фея – за ней. Говорить ахинею о смерти милому молодому человеку ей совершенно расхотелось.
– Павел, вы один живете?
Титов кивнул.
– В таких хоромах?
Квартира действительно была большая, но беспорядочные островки старой мебели, архипелаги этажерок с пыльными книгами портили вид. Заглянув в комнату справа и слева, Фея и Ленка закатились в уютную нишу – явное архитектурное излишество длинного коридора. Стены ниши закрывали картины всевозможных форм и содержаний, от кубического минимализма до щедрых средиземноморских пейзажей. Но главным украшением маленькой комнатки однозначно служил огромный камин – чуткое отношение власти к работникам кино заставило прагматичных строителей брежневских времен вылепить эту буржуйскую роскошь.
Титов усадил непрошеных гостей на лавку перед давно остывшим пеплом. Девушки принялись стягивать ролики. Ленка не переставала сыпать вопросами:
– Неужели не кочегарите эту штуку, – ткнула она в камин, – темными зимними вечерами? Кстати, меня Лена зовут.
– Очень приятно. Как-то не приходилось…
– Зря. А это моя наперсница – Фея. Необычное имя, согласитесь. Папа шутил – мама смеялась. Оба любили чудеса и сказки. Дочка на радость генетикам появилась чересчур здравомыслящей. Любите и жалуйте. Только без криминала.
– Фея. Папа предложил – мама согласилась – я расхлебываю, – еще раз представилась Фея. – Мы вам штрудель принесли. – Она протянула хозяину красивую синенькую коробку с пирогом.
– Очень приятно. Ну, в смысле – и познакомиться, и за пирог. А меня Паша… Впрочем, вы же знаете. Я сейчас чай принесу.
Aerosmith: «Crazy»
Из кухни Паша вернулся очень довольным – он нашел тему для разговора:
– Между прочим, это квартира режиссера Туманова. Помните – «Алешкина любовь», «Ко мне, Мухтар!»?
Первой, как всегда, откликнулась Ленка:
– На Алешкину любовь я не особо надеюсь, а вот про Мухтара что-то слышала… Собачка? Советский Куджо?
Паша удивленно хлопал глазами.
– Не напрягайтесь, не видели мы этого кина. То, что товарищ Туманов – великий режиссер современности, мы проверим. Пока – достаточно одного вашего честного слова.
– Я не говорю, что он великий. Просто хороший режиссер. За стенкой кто бы вы думали жил?
Глаза Титова засияли, будто он сейчас скажет таинственное слово, которое сделает счастливым всех окружающих. Девушки выжидающе уставились ему в переносицу.
– Агранович! – торжественно произнес Паша.
Фея и Ленка недоуменно переглянулись.
Ленка, как яркий представитель молодого поколения, не стала лукавить и принялась бить наповал:
– Как бы вам деликатней-то изложить, уважаемый Павел Михайлович, проблемку нашу… Учтите, ни обидеть, ни подколоть вас – ни сейчас, ни в дальнейшем – у нас нет желания. Так вот: ни режиссера Туманова, ни почтеннейшего герра Аграновича мы действительно не знаем. Простите темных.
– Как же… – растерянно проговорил Паша. – Агранович. Евгений Данилович. Он про березовый сок написал: «Я в весеннем лесу пил березовый…»
– Чахлые русские деревья стараемся не калечить. Тем более сорняки-березы, занесенные к нам из капиталистической Прибалтики. Фея, – Ленка кивнула скупой на слова подруге, – пожизненный сторонник WWF.[8] Я – глубоко сочувствующая.
– Агранович песню к фильму «Офицеры» написал: «От героев былых времен…» У него Высоцкий тысячу раз гостил, – словно последний козырь, выкладывал Паша.
– Песенку эту мы слышали, – за двоих доложила Ленка, – к Высоцкому неравнодушны, но, вообще, вашими безграничными познаниями вы ставите нас в тупик. Ваш IQ раздражает наши эрогенные зоны. И мы еще больше глупеем.
Они сидели в нише перед давно остывшим камином, пили чай. Ленка кокетничала и хохмила. Фея молчала. Ей вдруг физически неприятна стала затаившаяся в углах тишина, напомнившая пыльное безмолвие жилища «просто Викентия», жалкое фиглярство Ленки…
Шутка. Приключение. Прикол. Как бы не так! Если раньше встреча с клиентом казалась смешной и волнительной, то теперь она поняла – финальный диалог о смерти, время которого неумолимо приближалось, будет оскорбительным и… лишним. Словно на глазах у этого восторженного ботаника она начнет царапать гвоздем почтенную старую мебель, выльет горячую воду из чайника на древний паркет или скажет, что и Туманов, и Агранович, возможно, никогда и не жили здесь. Вообще – не жили.
Это обязательно расстроит Титова.
Наконец, она решилась:
– Простите, но я должна вас перебить. Павел, у меня есть важное сообщение.
Ленка смотрела на нее, словно крутила пальцем у виска.
– Я вас слушаю, Фея, – сказал Паша и зачем-то важно кивнул головой.
– Паша…
Нет, так она не могла. Фея порылась в рюкзаке и достала письмо «просто Викентия». (Впервые подумалось: «Кстати, почему он „просто Викентий“? Может, фамилия ему не нужна?» – И откуда-то из глубоких слоев сознания прошелестел ответ: «Постепенно ты до всего додумаешься сама, девочка».)
– Так вот, послушайте, Павел…
Она читала заключение медэксперта, решение по уголовному делу в связи с автокатастрофой, в которой погиб Титов, состав присутствующих на похоронах, название ресторана, где отмечали поминки, фамилии тех, кто за последний год пришел на могилу Паши.
Следом наступило молчание. Тишина каждой следующей секунды становилась еще зловещей и мощней, наполняясь тяжестью предыдущих состояний.
Она почти заглушила голос «погребенного», когда он произнес:
– Я догадывался… что умер.
Но девушки смогли услышать. Они застыли в новой беззвучной паузе, как комары в янтаре.
Фее захотелось заорать, завизжать.
Ленка вновь доказала, что ее не зря взяли на дело. Она закашлялась, выдыхая из легких застрявшее безмолвие, и глубокомысленно изрекла:
– Я думала, по легенде это мы – звезданутые. Ошиблась я, граждане и гражданки. Каюсь – ошиблась.
Patrisia Caas: «Avec Le Temp»
– Давай на «ты», – предложила Фея. Впервые она созналась себе, что входит во вкус сложной загробной специализации, которую предложил ей «просто Викентий». – Так ты веришь, что зажмурился?
– А вы? – вопросом на вопрос ответил Паша.
Ленка изложила:
– Как талантливые сотрудники компании «Викентий Энтерпрайзерс», мы, конечно, уверены, что вам вскрыли пузо в третьем морге. Но как дети Перестройки и глобальных информационных катаклизмов, мы уже ничему, никому и никогда не поверим. – И шепотом добавила: – Даже тому, что показывают по телику. В целом развитие событий нас вполне устраивает. Мы побывали в классной квартире, у классного камина, классно поболтали, Феиной стряпни поели. Вы, Павел, классный парень. То, что вы не упорствуете в вопросе собственного упокоения, очень мило с вашей стороны. Очень мужественно, очень любезно. – Ленка ненаигранно волновалась; ей было неловко, что Павел оказался так сговорчив. – Вы только не переживайте. Морг, поминки, слезы родственников… С кем не бывает? Наверное, сейчас мы вас покинем. Вы не берите в голову. Словно нас не было. Коньячку выпейте, ножки попарьте…
– Павел, почему ты решил, что ты зомби? – перебила Фея.
– Я не зомби. Я не очень удачный пример неэффективности механизма смерти. Мне кажется, вас послали напомнить об этом сбое, о моей строптивости и нежелании следовать естественным природным закономерностям… Так?
– Не так! – ответила Фея. Ее потянуло на искренность, которой можно подцепить разгадку того, зачем Викентий продемонстрировал ей фотографию с ее молодым симпатичным личиком. Зачем это личико какой-то додик обвел траурным кругом? – Мы здесь деньги заколачиваем, ничего личного. Десять кило гринов за полчаса сделали.
Удивление на лице Титова не потянуло бы даже на полцента.
– Это не шутка. Как шутку мы воспринимали пресс-релиз о твоей кончине. – Фея помахала перед глазами Павла письмом Викентия.
Ленка глупо улыбалась и почесывала толстый живот, выглядывающий из-под короткой голубой майки. Титов упорно смотрел в пол:
– Мне кажется, и вас втягивают в невзрачную трясину, в которую уже обратилась моя жизнь.
Подтверждая его подозрения, в дверь настойчиво-протяжно позвонили.
Паша быстро зашептал:
– Думаю, подоспели ваши крутилы. Из «Викентий Энтерпрайзес». Давно их жду. Если вы пока не заодно с этими ублюдками, давайте я вас спрячу.
Оказалось, что ниша закрывается на манер пивного уличного ларька – широкие жалюзи от потолка до пола. Полутьму полосовал жиденький свет из коридора. Звук шагов Титова уплывал к входной двери.
– Ты боишься? – спросила Ленка.
– Нет. – Фея совсем не боялась; по душе хлестнула необъяснимая жалость – к себе, к Ленке, к Паше.
– Втыкаешь, что за ахтунг творится?
– Нет.
Девушки приникли к узеньким просветам.
Егор Летов: «Белое Безмолвие»
В коридор вошли двое плотных мужчин. Средний рост, серые костюмы, полосатые галстуки, обрюзглые лоснящиеся лица… Ни дать ни взять – чиновники, застрявшие на полпути к Олимпу.
– Павел Михайлович, Павел Михайлович, – укоризненно заворковал первый сразу после приветствий. – Мы снова к вам. Ждали?
Они протопали на кухню в полуметре от девушек. Мужики расселись за столом, Титов загремел посудой. Первый продолжал причитать:
– Мы же не будем скатываться до каких-то дурацких талонов на жизнь. Здесь не распределитель. Должна проявиться ваша добрая воля. Не цепляйтесь вы за свои магазины. Сдалась вам эта музыка…
Мужик долго и нудно уламывал Титова отойти от дел, употребляя сложносочиненные предложения, ни одно из которых не нравилось Фее.
– Павел Михайлович, вы один из немногих, кто понимает, что здесь происходит…
– Вы не можете действовать так безответственно…
– Неужели не наигрались?..
– Вы же догадываетесь, мы примем меры…
Паша вяло парировал:
– Мне плевать… Не хочу ни о ком и ни о чем думать… Не наигрался… Принимайте…
Наконец, заговорил второй мужик. У него был глухой утробный бас:
– Мы прямо сейчас разрушим эту вашу иллюзию. Вместо того чтобы сгореть на работе счастливым-окрыленным, сдохнете в одном из пыльных углов этой квартиры, проклиная собственное ничтожество.
Сразу после этой фразы на кухне что-то загремело, повалилось, разбилось. Из беспорядочных криков можно было разобрать только тихие завывания Титова: «Козлы-козлы-козлы-ы-ы…» да тоненькие покрякивания первого мужика: «Держи… зачем ты его так… ну, бесполезно же мутузить, сколько раз пробовали… как надоело это упрямство… не для себя же стараемся… сами через день-два в беспамятство впадем… блин, и таких идиотов с каждым днем все больше и больше…»
Судя по методичным ударам, Пашу очень долго избивали – сначала ногами, потом в ход пошли подручные предметы. Второй мужик приговаривал: «Ну не верю я, что нельзя действовать силой… не соображает руководство ни разу… страх – он и в благополучной Норвегии заставляет яйца звенеть…»
Первый мужик сначала пытался его остановить, потом сам стал предлагать: «Резани его ножичком… да, да, плевать… двинь-двинь, ни хуже, ни лучше уже не будет… падла…»
– Давай позвоним в милицию, – шептала Ленка. Фея крутила головой – услышат. Кухня находилась в трех метрах от ниши с камином.
«Тетеньке-консьержке должно очень не понравиться, что вытворяют эти занудливые дяденьки», – подумала Фея, пытаясь разобраться в происходящем.
Мужики долго шептались между собой, зачем-то участливо спрашивали свою жертву, как им быть, на два голоса повторяя: «Ты не оставляешь нам шансов…»
Паша молчал. Напоследок второй костолом стал что-то горячо втолковывать Титову. Тот застонал: «Су-уки-и… ну как вы могли… зачем мне все это знать… я после всех ваших баек и дня не протяну… не могли потерпеть…»
Второй снова что-то зашептал.
Вдруг Паша заорал:
– Молчи-и-и! Не хочу!.. Еще хотя бы день…
– Хрен тебе по всей морде! – загремел бас.
Раздались приглушенные выстрелы, тяжелый топот ботинок устремился к выходу из квартиры. Кто-то из зондеркоманды обрушил стеллаж в гостиной.
– Наш выход, курочка моя, – прошептала Ленка и стала ногами вышибать жалюзи, которые намертво крепились по периметру входа в нишу. – Кокнули нашего клиента.
– Зачем гламурную фенечку ломаете? – раздался голос снаружи.
Силуэт Паши закрыл тоненькие полоски света. Жалюзи резко рванулись вверх.
Yngwie Malmsteen: «Overture 1622»
– Ур-роды… Собаки злые… Фаш-шисты… – жаловался Павел, прикладывая мокрые тряпки к многочисленным синяками. Выглядел он кошмарно – разбитые губы, свернутый нос, колтуны запекающейся крови на голове; лицо – сплошной синяк. Однако Титов довольно бодро передвигался по квартире, убирая немногочисленные разрушения.
Недружелюбные гости перевернули огромный стеллаж с пластинками и сидюками – теперь Паша подбирал все это, извергая поток самых страшных, самых нецензурных ругательств, изредка переходя на всхлипывания:
– Вся моя жизнь!.. Вся моя жизнь!.. Даже то, что осталось, хотят испоганить… – Он подбирал черные кусочки пластинок.
Он не обращал внимания, что кровь струится по телу, капает на пол, оставляя причудливые следы метаний по квартире. Весенняя капель. Девушки пытались остановить его. Фея увидела – кровавое пятно расплывается чуть ниже шеи и на животе в прорехе разрезанной ножом рубахи.
Титов сдался лишь тогда, когда Ленка намекнула:
– Не дернуть ли по маленькой… кругленькой таблеточке? Или, может, чем покрепче успокоимся?
В нишу с камином принесли небогатые запасы для застолья – мутную «Бехеровку», слипшийся инжир и четыре просроченные банки с оливками. Девушки опасливо косились на лужицу крови, натекающую под их беспокойным хозяином. Ленка участливо зачастила:
– Я не набиваюсь ни в нянечки, ни в медсестры. Я вообще безжалостная и беспощадная сука, но обстоятельства, друг мой, обстоятельства… Ты вообще понимаешь, что из тебя юшки вылилось на хороший бассейн? Меня уже здорово беспокоит эта донорская вакханалия…
– Раны слишком глубокие, – словно извиняясь, пробормотал Титов. – Ничего, скоро затянутся. Помоюсь и баиньки…
– Слушай, герой, – перебила его Ленка, – мы в сорок третьем таких как ты в четыре слоя бинтами обматывали. Без этого спать не укладывали и солдатских ста грамм не выдавали. Тебе хоть немного больно? Слабость? Головокружение?
– Чуть-чуть. Шли бы вы отсюда, девоньки. Я сам как-нибудь.
Фея заговорила требовательно и громко. Но голос сразу увяз в гулком пространстве квартиры:
– Ты должен объяснить, что за жуткая тарантиновщина происходит здесь. В тебя стреляли, взрезали живот, измолотили физиономию, а ты бегаешь и собираешь пластиночки.
– А что я, по-вашему, должен делать? Пучить глазки и стонать?
– Подыхать ты должен. Просить прекратить мучения контрольным выстрелом в генита… ха-ха!.. лии… – Ленка нервно заржала.
– Как же мне подыхать, ясноглазые? Если сдох я несколько лет назад точно в соответствии с вашей справкой?
– Дурдом на колесиках, – совсем тихо пробормотала Ленка и махнула стопарик «Бехеровки». – И как тебе удается сохранять такую форму? – кивнула она на его окровавленную фигуру.
– Музыка, – не колеблясь, ответил Паша.
The Cranberries: «Zombie»
– Не хочу вас пугать, но то, в чем вы сейчас присутствуете, – не жизнь. Не жизнь, – смакуя, повторил Титов.
– В смысле? – Фея удивилась, откуда у нее берутся силы задавать все эти дурацкие вопросы.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента