Страница:
Всплываем в точке рандеву. Болгов переключает соединительные муфты. Один из главных электромоторов разобщается с гребным валом и соединяется с дизелем. Теперь электродвигатель будет вращать дизель, который на время превратится в компрессор, станет нагнетать воздух в балластные цистерны, вытесняя из них воду. К нам подходят корабли эскорта (большие охотники) и сопровождают лодку в Кольский залив.
Балласт продут. Оба дизеля переключаются на винт. Лодка увеличивает ход. У входа в залив это необходимо: здесь нас могут подстерегать вражеские субмарины.
И вот уже показалось Полярное. Лучшие из моряков вызываются на верхнюю палубу - им предоставляется право произвести победный салют. Три орудийных выстрела гремят над заливом. Это мы рапортуем стране о том, что у врага тремя кораблями стало меньше.
Нас поздравляет командующий флотом. А потом с пирса хлынула на лодку толпа друзей. На узкой палубе сразу становится тесно. Нам жмут руки, хлопают по плечам, тискают что есть силы, угощают табаком. И все расспрашивают, как проходило плавание, но никто не слушает наших рассказов, да и нельзя ни рассказывать, ни слушать в таком гомоне и в такой тесноте. А над нами голубое небо и солнце. И воздух, свежий, пьянящий воздух! Мы были лишены всего этого почти целый месяц.
Вечером командир береговой базы торжественно заявляет нам, что мы заслужили трех поросят. Это традиция - подносить возвратившимся из похода подводникам поросят - по одному за каждый потопленный вражеский корабль. Но командир базы тут же просит извинения: поросят пока нет, кончились они, слишком удачным был для подводников месяц. И заверяет: будут поросята, обязательно будут, но позже. Ну что ж, подождем, жареные поросята от нас не уйдут. Да и не до них нам сейчас. Все другим заняты. Почтальон вручает нам целые пачки писем. Читаем и перечитываем листочки, дышащие родным теплом.
Ночью долго не можем уснуть. Чуть закроешь глаза, и кажется, что койка под тобой качается. Оказывается, и к твердой земле привыкать надо.
Ворочается на койке Анатолий Панцов. Шепотом окликает меня:
- Товарищ старшина, вы не спите?
- Нет еще.
- Знаете, мне все не верится,
- Что не верится?
- Да то, что мы три корабля потопили. Уж очень просто: раз - и трех штук нет! Никогда не подумал бы, что это так легко...
Легко и просто... Я задумался. Нет, все намного сложнее, чем кажется Панцову. Мы прошли большой и трудный путь, пока достигли успеха, своей первой большой победы. Мы долго готовились к ней. Несколько лет...
Глава вторая. Дорога длиной в три года
В самых общих чертах познакомлю читателя с историей нашей лодки, а заодно расскажу, как я оказался на ней.
В декабре 1940 года закончился пятый, последний год моей срочной службы. Был я к тому времени старшиной группы электриков тихоокеанской подводной лодки "Щ-105". На этой лодке протекла вся моя служба. Пришел на нее "салагой" учеником, овладел специальностью, потом сам стал учить других. Познал радости и трудности морской службы и истинную цену морскому товариществу.
И вот наступила минута расставания с кораблем, который стал мне и школой жизни, и родным домом. Напоследок обошел все отсеки, покурил с товарищами на мостике.
Удивительна человеческая натура! Еще вчера тебя огорчали и трудности службы, и казавшаяся подчас чрезмерной требовательность начальников, и невозможность распоряжаться собой, как тебе захочется. А сейчас вдруг понял, что это были лучшие годы, что именно здесь, на корабле, я нашел чудесных друзей, память о которых сохраню до конца дней своих, и всегда буду благодарен командирам, под началом которых мы прошли превосходную школу жизни. И мы, отслужившие срок, расставались с кораблем и товарищами, не скрывая волнения и грусти.
Я вернулся в родную Москву, поступил на завод, женился. Но короткими были покой и счастье. 22 июня 1941 года на страну напал враг. Я, как и многие другие, побежал в военкомат. Там сказали: "Вы оставлены до особого распоряжения".
Только 19 августа мне вручили повестку о мобилизации. На другой день я уже оказался в воинском лагере в одном из подмосковных поселков, куда были собраны многие моряки, призванные из запаса.
Бестолковщина и неразбериха царили в лагере. Нас несколько раз переписывали, разбивали на группы по месту прежней службы, по флотским специальностям, а потом остригли наголо тупыми машинками и одели в красноармейское обмундирование.
В лагере встретил нескольких знакомых по Тихоокеанскому флоту подводников. После переодевания я еле разыскал их в толчее - так меняет форма внешность человека. На всякий случай решили держаться вместе.
Начали нас перегонять из лагеря в лагерь. Думали, что направят под Вязьму, где в то время шли тяжелые бои, а оказались в тыловом городе. Возмущению нашему не было предела. Стали донимать комиссара батальона насчет нашей дальнейшей судьбы. Но тот и сам не знал, что нас ожидает. Утешал: вот, мол, прогоним фашистов, в наши руки вместе с другими трофеями попадут и подводные лодки, тогда-то мы и пригодимся.
Утешение было слабое, тем более что в то горькое время не мы гнали фашистов, а они теснили нашу армию, и бои разгорались на подступах к Москве. Мы каждое утро собирались под динамиком, прибитым на сосне, слушали нерадостные вести с фронтов и ломали голову: куда же нас бросят наконец?
Пока лее нас никуда не бросали, а чтобы занять чем-нибудь, выдавали одну учебную винтовку на отделение, и мы, уже не новички в военном деле, проходили "одиночную подготовку молодого бойца", хотя никак не могли понять, кому нужны в такую суровую годину строевая подготовка и все эти ружейные артикулы.
Но вот в середине сентября на одной из вечерних поверок назвали наши фамилии и приказали с утра рассчитаться с лагерем и быть готовыми к отъезду.
Через несколько дней мы оказались во флотском полуэкипаже, где нас наспех переодели в потрепанное, как говорят, бывшее в употреблении, флотское рабочее обмундирование (а в аттестатах значащееся новым) и направили в дивизион подводных лодок. Но не подумайте, что это было на берегу океана. Нет. Мы по-прежнему находились далеко и от фронта, и от моря. Нас троих электриков Анатолия Тихонова, Ануфрия Мозолькова и меня - назначили на новую подводную лодку "С-104".
Я, назначенный старшиной группы электриков, немало удивился тому, что Мозольков - подводник. С виду это совсем неказистый и чудаковатый парень. За свои эксцентрические выходки он уже в лагере успел получить не одно замечание. И такой разгильдяй попал ко мне в подчинение... Но все мои опасения были напрасными. Это оказался хороший товарищ и толковый специалист. Чудачества в лагере были его наивной уловкой: уж очень не хотелось моряку попасть в пехоту, вот и добивался, чтобы лагерное начальство поскорее сбыло его с рук.
Лодка еще достраивалась. Экипаж ее только комплектовался. Люди собрались разные - и просоленные моряки, и зеленая молодежь. Встретил я здесь главного старшину Николая Петровича Карпова, с которым мы познакомились еще в бригаде подводных лодок на Тихом океане. Уроженец промышленного Урала, в молодости работавший на металлургическом заводе, Карпов был исключительно трудолюбив и настойчив. Одна беда - вспыльчив. Чуть что - в такую ругань пустится, уши вянут. Часто влетало ему за это. Но специалист был первоклассный, и ему прощали многое.
Одновременно с нами прибыл на лодку после окончания курсов старшин боцман старшина 1-й статьи Дмитрий Васильев, мой ровесник, прослуживший срочную на Балтике. Был он хмур, молчалив и, как уже знает читатель, поразительно скуп, когда речь шла о казенном имуществе (свое все отдаст без звука!). Вначале нас обижала его угрюмость и нелюдимость, пока мы не узнали, что это у него от горя: он потерял жену, а маленькая дочка и мать-старушка остались на оккупированной фашистами территории.
Командира корабля не было: его вместе с несколькими матросами и старшинами срочно перебросили на Балтику, где они уже успели побывать в нескольких боевых походах. Главенствовал на лодке помощник командира старший лейтенант Степан Степанович Калибров, бывший моряк торгового флота, энергичный и распорядительный офицер. Он многое сделал для быстрого сколачивания экипажа.
Сразу полюбился нам комиссар лодки Федор Иванович Некрасов. Душевный и рассудительный, он был близок к людям, знал их думы и настроения. Мы видели в нем нашего брата-матроса (когда-то Некрасов служил комендором на балтийском линкоре "Марат") и шли к нему со всеми своими радостями и горестями. Многим горячим головам, рвавшимся на фронт, Федор Иванович сумел втолковать, что здесь, на лодке, они нужнее.
Штурман лейтенант Николаи Ильич Кабанов был не по годам серьезен и замкнут. Мы уважали его и побаивались. Полной противоположностью ему был минер лейтенант Георгий Цветков - веселый и жизнерадостный юноша с румяным открытым лицом, певец и музыкант. На досуге он всегда был среди матросов, первый заводила и запевала.
Группой движения командовал инженер-лейтенант Михаил Николаевич Коломиец. Работалось с ним легко и интересно. Он умел ценить труд подчиненных, а если нужно, сам брал инструмент и работал вместе с матросами. Мы все любили его.
И наконец, на лодке был еще доктор - военфельдшер Анатолий Яковлевич Сотников, томившийся от отсутствия настоящей врачебной практики. Подводники народ здоровый, к доктору обращаются редко, и Анатолию Яковлевичу приходится всю свою неистощимую энергию переключать на чисто интендантскую деятельность заниматься продуктами, работой пищеблока, финансами.
Знакомлюсь со своими подчиненными. Их у меня пока пятеро. Самые опытные командир отделения Анатолий Тихонов, старшие краснофлотцы Ануфрий Мозольков и Александр Волков (этот до перевода на строящуюся лодку год прослужил на Балтике). Аркадий Комков и Алексей Клунко (его вскоре отправили на сухопутный фронт) пришли сразу из учебного отряда, моря еще не видели и о службе на лодках имеют пока лишь смутное, чисто теоретическое представление.
Я все говорю: мы прибыли на лодку. На самом деле на лодку нас первое время даже не пускали. Мы изучали правила ухода за аккумуляторными батареями, осваивали управление главными электромоторами и другими агрегатами, расположившись... на лужайке в городском саду.
Потом мы получили пропуска на завод и начали знакомиться с нашим кораблем. Лодка была новой, никто из нас не служил на таких. И мы без конца лазали по ее отсекам, трюмам и надстройкам. Набор корпуса изучали на стапелях, где только начиналось строительство других лодок этого типа. Нашими учителями помимо инженер-лейтенанта Коломийца, нашего старшины трюмных Андрея Еремина и старшины трюмных с соседней лодки "С-103" Владимира Уласевича были заводские мастера и рабочие. С их помощью мы быстро изучили устройство корабля.
Лодка стояла в заводском затоне почти готовая. Почти... Оставалось, как говорится, только подобрать "кончики". Но дело это оказалось далеко не легким, оно потребовало от нас уйму времени, труда и находчивости.
На заводе пробыли недолго. Шел октябрь 1941 года. Гитлеровцы наступали на Москву. Их армии продвинулись далеко в глубь нашей страны. Фронт придвинулся близко к заводу. И нам пришлось спешить изо всех сил.
19 октября тронулись в путь. День выдался холодный. Шел снег. Еще немного - и реки станут. Пути на Балтику и на Север отрезаны противником и осенним мелководьем. Пришлось довольствоваться другим водоемом. Там и начали "отрабатывать" свой корабль.
На не отапливаемой лодке страшно холодно. Ложась спать, мы укрывались "всем аттестатом", а боцман Васильев по утрам умывался не снимая шинели.
Последующие события повергли всех в уныние. Приказали снять оба перископа и аккумуляторную батарею. Их отправили на действующий флот. Это значило, что нам принимать участие в боевых действиях не придется еще долго. В довершение всех бед от нас отозвали всех заводских специалистов. Теперь уже официально достройка лодки была прекращена.
Совсем мы повесили голову. Посылали командованию рапорты с просьбой послать на фронт. Никого не отпустили. А вскоре вернулись рабочие. Вместе с ними мы с жаром принялись за дело. Прибыли и новые моряки. В нашу группу пришел Анатолий Панцов. Вскоре экипаж был укомплектован почти полностью. Воспрянули мы духом. Прибыл и новый командир лодки капитан-лейтенант Михаил Иванович Никифоров, старый моряк Совторгфлота, переквалифицировавшийся на подводника.
На все лодки дивизиона выделили одну аккумуляторную батарею, снятую со "щуки". Ее-то и стали по очереди устанавливать на лодки, чтобы произвести швартовые и ходовые испытания. Батарея была маломощной и слишком легкой для лодок нашего типа. Недостающий вес восполнялся чугунными чушками, которые мы укладывали в аккумуляторные ямы.
В середине 1942 года очередь дошла и до нашей лодки. Погрузили и смонтировали батарею, испытали механизмы сначала у стенки, а затем и на ходу.
А по берегу брели люди, которых война изгнала из родных мест. Поток беженцев все рос. Это само народное горе текло перед нашими глазами, и мы, глядя на измученных женщин, детей и стариков, задыхались от отчаяния, от бессильной ненависти к врагу. Мы всячески старались помочь людям, обреченным на бездомную жизнь, полную лишений и горькой нужды. Уменьшая свои порции, относили им еду, поили их водой, приносили кусочки сэкономленного мыла.
Родные и близкие многих подводников оказались в районах, оккупированных врагом. Поэтому страдания беженцев особенно трогали сердца матросов. Некоторые снова начали проситься на фронт. Командованию, коммунистам, нам, старшинам, приходилось терпеливо разъяснять товарищам, что лодка наша еще будет направлена в дело, что оставить ее без кадров, когда она скоро войдет в строй боевых кораблей, - преступление, которому не найти оправдания.
Ходовые испытания происходили в самый разгар лета. Стояла жара. Внутри лодки все было так раскалено, что не дотронешься. На камбузе едва успевали кипятить воду: моряки моментально ее выпивали, не давая ей даже остыть. Облегчение давало только купание, но купаться разрешалось, лишь когда лодка стопорила машины и ложилась в дрейф.
Я вспомнил другое жаркое лето - во время хасанских событий 1938 года, когда нам, тихоокеанским подводникам, пришлось нести вахту у Корейского побережья. Только тогда обстановка была боевой и о купании нечего было думать!
Ходовые испытания лодок совмещались с различными работами по проверке новых образцов техники. Так мы впервые испробовали способ постановки донных мин из торпедных аппаратов, действие новой системы регенерации воздуха, которая после была введена на подводных лодках.
27 сентября на нашей лодке был поднят военно-морской флаг. "С-104" стала боевым кораблем. Но путь в море был для нас еще закрыт.
Зимовать опять предстояло в далеком тылу. В моей жизни произошло большое событие: меня приняли кандидатом в члены Коммунистической партии. Рекомендации дали штурман Николай Ильич Кабанов и старшина группы трюмных Андрей Климович Еремин. Третью рекомендацию написал старшина группы мотористов подводной лодки "С-15" мичман Николай Иванович Сумкин, мой давний товарищ, старый подводник, прослуживший к тому времени на флоте более двадцати лет. На том же собрании принимали кандидатом в члены партии старшего краснофлотца Ануфрия Мозолькова.
Наша партийная организация за год выросла с четырех до двадцати человек. Ее усилившаяся активность благотворно сказывалась на всех сторонах жизни экипажа. Коммунисты были застрельщиками во всех работах, в сплочении коллектива. Руководил партийной организацией боевой старшина трюмных мичман Андрей Еремин.
Лучших комсомольцев подготовила и рекомендовала в партию комсомольская организация, возглавляемая признанным вожаком корабельной молодежи коммунистом Аркадием Комковым.
В огне небывалых сражений начался 1943 год. Наша героическая Советская Армия одержала историческую победу на Волге и Дону. Инициатива в боевых действиях окончательно и бесповоротно перешла к нам. Подводникам не терпелось внести свою лепту в дело победы.
В эти дни, когда мы с таким волнением ждали новых сообщений о продвижении наших войск, к нам прибыл новый заместитель командира дивизиона по политической части капитан 2 ранга П. И. Петров.
Павла Ивановича я знал еще по Дальнему Востоку. Он служил политработником на одной из лодок. В 1938 году по ложному доносу был репрессирован. В начале войны ему удалось вернуться в строй. Был комиссаром в отряде морской пехоты, до последнего дня сражался в Севастополе. К нам в дивизион Павел Иванович приехал с парнишкой-сиротой. Новичка определили учеником моториста на нашу лодку. Так у нас появился самый молодой, семнадцатилетний краснофлотец Миша Сазонников.
Коренной севастополец, Миша рано познал большое человеческое горе. Гитлеровцы замучили его мать и расстреляли отца. Добрые люди приютили мальчика и переправили к крымским партизанам, где Миша помогал взрослым. В бою он был ранен. Павел Иванович встретил его в госпитале на Большой земле и взял с собой.
Победы наших войск открыли нам желанный путь на флот. Началась деятельная подготовка к переходу. Максимально облегчаем лодку, чтобы она смогла пройти по рекам. Освободились от всего твердого балласта, сняли пушки, запасные части и прочее имущество - оно последует по железной дороге.
Аккумуляторной батареи у нас по-прежнему не было, поэтому пришлось отрабатывать необычный для подводных лодок способ использования энергетического хозяйства. В абсолютной темноте на ощупь мотористы запускали дизель. Электрики возбуждали гребной электромотор, и тот начинал работать в режиме генератора, освещая отсеки, давая ток помпам охлаждения дизелей, электроприводам рулей и другим вспомогательным механизмам. Стоило дизелю остановиться, как все замирало и в отсеках вновь воцарялась кромешная тьма.
Под руководством нового инженер-механика Сергея Сергеевича Саваренского мы быстро освоили непривычный для нас способ.
В конце апреля, как только реки очистились ото льда, мы двинулись в дорогу. Путь по рекам и каналам был долог и тяжел. Но вот мы и в Архангельске. Здесь мы приняли на борт все наше имущество, прибывшее по железной дороге, погрузили аккумуляторную батарею и принялись за боевую учебу. Часто выходили в море, производили учебные атаки и разнообразные маневры. Так прошло лето.
Хмурым сентябрьским утром лодка направилась в штормовое море, в свой первый настоящий поход. Курс наш лежал в Баренцево море. На третьи сутки, днем 30 сентября, лодка ошвартовалась у причала Екатерининской гавани, окруженной высокими гранитными утесами. Когда разрешили выйти наверх, все поспешили на мостик - взглянуть на новые места. Первое, что меня поразило, - это очень высокая стенка бревенчатого причала. Оказывается, в это время был отлив.
Нас встречала группа подводников, среди которых выделялся немолодой капитан 1 ранга с добрым улыбающимся лицом. Это был прославленный североморец Герой Советского Союза Иван Александрович Колышкин, командир Краснознаменной бригады подводных лодок. Здесь же я увидел командиров-тихоокеанцев Комарова, Братишко и Щедрина. Были тут и мои сослуживцы. Вот Михаил Трофимов, мой первый наставник, помогавший мне изучить устройство лодки, когда я еще "салагой" прибыл из учебного отряда. Здесь же и весельчак Сергей Петриков, и Александр Потехин, и Петр Галкин, с которыми мне довелось плавать на "Щ-106", и неугомонный Дмитрий Груздев (моторист, мой товарищ по "Щ-105"), и мой однокашник еще по допризывной подготовке и по учебному отряду Василий Князев... Да разве всех перечислишь! Впечатление такое, будто снова вернулся во Владивосток и разлука с друзьями была короткой, как очередной отпуск.
Разными путями попали тихоокеанцы на Север. Одни пришли с лодками, совершившими беспримерный кругосветный переход с Дальнего Востока. Другие в начале войны были переброшены сюда с Балтики. Третьи, как я, были призваны из запаса. Почти все уже побывали в боевых походах, грудь их украшают ордена и медали.
Мы знали, что Краснознаменная бригада подводных лодок Северного флота доблестно сражалась с врагом. Многие ее корабли стали гвардейскими, награждены орденами. Лучшие подводники, такие, как Лунин, Стариков, Фисанович, заслужили высокое звание Героя Советского Союза. Большая честь служить в таком соединении!
Вечерами мы до самого отбоя слушали рассказы друзей о боевых походах, в которых они побывали. Узнали мы и о гибели многих наших товарищей. Как-то не верилось, что их уже нет в живых. Мы пришли на смену павшим. Наш долг отомстить врагу за друзей, не доживших до победы.
Лодки, только что прибывшие на Север, свели в новый дивизион, командиром его назначили капитана 2 ранга Павла Ильича Егорова. До этого он командовал "С-101". Раньше этой лодке не везло, ее моряки никак не могли добиться боевого успеха. Зато в каждом походе на лодку обрушивалось множество глубинных бомб. Это подрывало репутацию всех "эсок", которые флотские зубоскалы начали уже величать "бомбоуловителями". Но стоило прийти на "С-101" П. И. Егорову, как дело сразу изменилось. Лодка стала возвращаться с победами из каждого похода. Семь потопленных вражеских транспортов и одна подводная лодка - неплохой боевой счет. Эти цифры явились убедительным свидетельством не только высокого мастерства командира и всего экипажа, но и превосходных боевых качеств лодок типа "С".
Осень 1943 года была тяжелой для североморских подводников. На наших глазах ушла в море "Щ-403" и не вернулась. Почти одновременно с ней погибла "К-1". Чуть позже стало известно о гибели гвардейских "малюток" - "М-172" и "М-174".
Да, недешево даются победы!
Скоро мы на собственном опыте убедились, что на войне надо быть готовым ко всему.
Нам приказали перейти в небольшую губу (бухту) неподалеку от Полярного. Здесь мы стали на якорь. Утром 12 октября, как обычно, проводили тренировки у механизмов. В девять часов объявили перерыв. Все свободные от вахты поднялись наверх. Курили, обсуждали сводку Совинформбюро, принятую радистами, радовались успешному продвижению наших войск.
Я прошел в ограждение рубки, чтобы проверить герметические штепсели. И в это время забухали орудия зенитной батареи, расположенной на берегу губы. Раздалась громкая команда вахтенного офицера:
- Артиллерийская тревога!
Слышу на мостике топот многих ног. Все, кроме артиллерийского расчета, кинулись вниз. Сейчас такая толкучка на мостике, что лучше переждать. Стою в надстройке, прислушиваюсь. Пронзительно ударила наша сорокопятка. И тут вдруг грохнул взрыв. Подбросило лодку, обрушило на нее тонны воды. Грязные струи через отверстия в надстройке хлынули на меня. А я опасаюсь выходить из ограждения рубки: слышу, как по обшивке барабанят не то осколки, не то пули.
Новый удар так накренил лодку, что я чуть не вылетел в открывшуюся дверцу. Выбрался на барбет - узкую площадку вокруг ограждения рубки. И тут увидел пикирующий на лодку самолет с крестами и черную каплю, оторвавшуюся от его крыла. Истошно воя, бомба упала недалеко за кормой и подняла высокий черный столб воды и ила. Лодку страшно тряхнуло, и я избежал падения за борт только потому, что крепко ухватился за скоб-трап.
Наступившее после взрыва затишье позволило мне осмотреться. Первое, что я увидел, - это корабельный флаг, лежавший на мокрой палубе. Вид его взволновал меня. Фашисты еще подумают, что мы перед ними свой флаг спустили! Подбегаю, подхватываю влажное полотнище и карабкаюсь на мостик. Там закрепляю флаг одним концом к тросу антенны, другим - к поручню.
Занятый этим делом, я сначала не заметил, что на мостике никого нет. Потом спохватился, кинулся к люку. А он закрыт, только вращается верхний маховик: командир задраивает крышку.
В этот момент с шумом и водяной пылью вырвался воздух из клапанов вентиляции балластных цистерн, и корабль стал оседать в воду. Впервые в жизни мне довелось наблюдать, как погружается собственная лодка.
Убрав под козырек мостика ящик от прицела зенитки и полушубок, оставленные впопыхах матросами, снимаю с себя ватник и взбираюсь на сигнальную площадку, надеясь закрыть перископы и тем самым напомнить о моем существовании. Но оба перископа опущены. А мостик уже проваливается под воду. Натянув пониже на лоб фуражку, отталкиваюсь посильнее от мостика, чтобы не закрутило водоворотом.
Тут я и испытал, до чего же холодна вода в Кольском заливе! Зубы выбивают дробь, мышцы сводит судорогами. Надо двигаться, плыть. Но куда? На пустынный берег? Там сразу замерзну. Решил плыть к подводной лодке "Л-22", которая стояла поодаль в бухте: там хоть люди живые, помогут...
Послышалось завывание авиационных моторов. Из-за сопки вылетели два "фокке-вульфа", низко пролетели над местом погружения лодки. Видимо, хотели убедиться в результатах своего налета.
Я плыву. Стучат от холода зубы, рта не закрыть. Беспрерывно выплевываю соленую воду с примесью соляра (он разлился по поверхности моря, по-видимому, из поврежденных цистерн нашей лодки). Далеко отплыть не успел. Услышал шипение и плеск. Из воды показался сначала нос лодки (вот это дифферент!), потом рубка. Наконец выровнялась лодка. На мостике показались люди. Подплыв ближе, разглядел командира Никифорова, штурмана Кабанова и сигнальщика Дмитрия, Еремина. Смотрят на меня удивленно. До этого, похоже, моего отсутствия никто и не заметил.
Балласт продут. Оба дизеля переключаются на винт. Лодка увеличивает ход. У входа в залив это необходимо: здесь нас могут подстерегать вражеские субмарины.
И вот уже показалось Полярное. Лучшие из моряков вызываются на верхнюю палубу - им предоставляется право произвести победный салют. Три орудийных выстрела гремят над заливом. Это мы рапортуем стране о том, что у врага тремя кораблями стало меньше.
Нас поздравляет командующий флотом. А потом с пирса хлынула на лодку толпа друзей. На узкой палубе сразу становится тесно. Нам жмут руки, хлопают по плечам, тискают что есть силы, угощают табаком. И все расспрашивают, как проходило плавание, но никто не слушает наших рассказов, да и нельзя ни рассказывать, ни слушать в таком гомоне и в такой тесноте. А над нами голубое небо и солнце. И воздух, свежий, пьянящий воздух! Мы были лишены всего этого почти целый месяц.
Вечером командир береговой базы торжественно заявляет нам, что мы заслужили трех поросят. Это традиция - подносить возвратившимся из похода подводникам поросят - по одному за каждый потопленный вражеский корабль. Но командир базы тут же просит извинения: поросят пока нет, кончились они, слишком удачным был для подводников месяц. И заверяет: будут поросята, обязательно будут, но позже. Ну что ж, подождем, жареные поросята от нас не уйдут. Да и не до них нам сейчас. Все другим заняты. Почтальон вручает нам целые пачки писем. Читаем и перечитываем листочки, дышащие родным теплом.
Ночью долго не можем уснуть. Чуть закроешь глаза, и кажется, что койка под тобой качается. Оказывается, и к твердой земле привыкать надо.
Ворочается на койке Анатолий Панцов. Шепотом окликает меня:
- Товарищ старшина, вы не спите?
- Нет еще.
- Знаете, мне все не верится,
- Что не верится?
- Да то, что мы три корабля потопили. Уж очень просто: раз - и трех штук нет! Никогда не подумал бы, что это так легко...
Легко и просто... Я задумался. Нет, все намного сложнее, чем кажется Панцову. Мы прошли большой и трудный путь, пока достигли успеха, своей первой большой победы. Мы долго готовились к ней. Несколько лет...
Глава вторая. Дорога длиной в три года
В самых общих чертах познакомлю читателя с историей нашей лодки, а заодно расскажу, как я оказался на ней.
В декабре 1940 года закончился пятый, последний год моей срочной службы. Был я к тому времени старшиной группы электриков тихоокеанской подводной лодки "Щ-105". На этой лодке протекла вся моя служба. Пришел на нее "салагой" учеником, овладел специальностью, потом сам стал учить других. Познал радости и трудности морской службы и истинную цену морскому товариществу.
И вот наступила минута расставания с кораблем, который стал мне и школой жизни, и родным домом. Напоследок обошел все отсеки, покурил с товарищами на мостике.
Удивительна человеческая натура! Еще вчера тебя огорчали и трудности службы, и казавшаяся подчас чрезмерной требовательность начальников, и невозможность распоряжаться собой, как тебе захочется. А сейчас вдруг понял, что это были лучшие годы, что именно здесь, на корабле, я нашел чудесных друзей, память о которых сохраню до конца дней своих, и всегда буду благодарен командирам, под началом которых мы прошли превосходную школу жизни. И мы, отслужившие срок, расставались с кораблем и товарищами, не скрывая волнения и грусти.
Я вернулся в родную Москву, поступил на завод, женился. Но короткими были покой и счастье. 22 июня 1941 года на страну напал враг. Я, как и многие другие, побежал в военкомат. Там сказали: "Вы оставлены до особого распоряжения".
Только 19 августа мне вручили повестку о мобилизации. На другой день я уже оказался в воинском лагере в одном из подмосковных поселков, куда были собраны многие моряки, призванные из запаса.
Бестолковщина и неразбериха царили в лагере. Нас несколько раз переписывали, разбивали на группы по месту прежней службы, по флотским специальностям, а потом остригли наголо тупыми машинками и одели в красноармейское обмундирование.
В лагере встретил нескольких знакомых по Тихоокеанскому флоту подводников. После переодевания я еле разыскал их в толчее - так меняет форма внешность человека. На всякий случай решили держаться вместе.
Начали нас перегонять из лагеря в лагерь. Думали, что направят под Вязьму, где в то время шли тяжелые бои, а оказались в тыловом городе. Возмущению нашему не было предела. Стали донимать комиссара батальона насчет нашей дальнейшей судьбы. Но тот и сам не знал, что нас ожидает. Утешал: вот, мол, прогоним фашистов, в наши руки вместе с другими трофеями попадут и подводные лодки, тогда-то мы и пригодимся.
Утешение было слабое, тем более что в то горькое время не мы гнали фашистов, а они теснили нашу армию, и бои разгорались на подступах к Москве. Мы каждое утро собирались под динамиком, прибитым на сосне, слушали нерадостные вести с фронтов и ломали голову: куда же нас бросят наконец?
Пока лее нас никуда не бросали, а чтобы занять чем-нибудь, выдавали одну учебную винтовку на отделение, и мы, уже не новички в военном деле, проходили "одиночную подготовку молодого бойца", хотя никак не могли понять, кому нужны в такую суровую годину строевая подготовка и все эти ружейные артикулы.
Но вот в середине сентября на одной из вечерних поверок назвали наши фамилии и приказали с утра рассчитаться с лагерем и быть готовыми к отъезду.
Через несколько дней мы оказались во флотском полуэкипаже, где нас наспех переодели в потрепанное, как говорят, бывшее в употреблении, флотское рабочее обмундирование (а в аттестатах значащееся новым) и направили в дивизион подводных лодок. Но не подумайте, что это было на берегу океана. Нет. Мы по-прежнему находились далеко и от фронта, и от моря. Нас троих электриков Анатолия Тихонова, Ануфрия Мозолькова и меня - назначили на новую подводную лодку "С-104".
Я, назначенный старшиной группы электриков, немало удивился тому, что Мозольков - подводник. С виду это совсем неказистый и чудаковатый парень. За свои эксцентрические выходки он уже в лагере успел получить не одно замечание. И такой разгильдяй попал ко мне в подчинение... Но все мои опасения были напрасными. Это оказался хороший товарищ и толковый специалист. Чудачества в лагере были его наивной уловкой: уж очень не хотелось моряку попасть в пехоту, вот и добивался, чтобы лагерное начальство поскорее сбыло его с рук.
Лодка еще достраивалась. Экипаж ее только комплектовался. Люди собрались разные - и просоленные моряки, и зеленая молодежь. Встретил я здесь главного старшину Николая Петровича Карпова, с которым мы познакомились еще в бригаде подводных лодок на Тихом океане. Уроженец промышленного Урала, в молодости работавший на металлургическом заводе, Карпов был исключительно трудолюбив и настойчив. Одна беда - вспыльчив. Чуть что - в такую ругань пустится, уши вянут. Часто влетало ему за это. Но специалист был первоклассный, и ему прощали многое.
Одновременно с нами прибыл на лодку после окончания курсов старшин боцман старшина 1-й статьи Дмитрий Васильев, мой ровесник, прослуживший срочную на Балтике. Был он хмур, молчалив и, как уже знает читатель, поразительно скуп, когда речь шла о казенном имуществе (свое все отдаст без звука!). Вначале нас обижала его угрюмость и нелюдимость, пока мы не узнали, что это у него от горя: он потерял жену, а маленькая дочка и мать-старушка остались на оккупированной фашистами территории.
Командира корабля не было: его вместе с несколькими матросами и старшинами срочно перебросили на Балтику, где они уже успели побывать в нескольких боевых походах. Главенствовал на лодке помощник командира старший лейтенант Степан Степанович Калибров, бывший моряк торгового флота, энергичный и распорядительный офицер. Он многое сделал для быстрого сколачивания экипажа.
Сразу полюбился нам комиссар лодки Федор Иванович Некрасов. Душевный и рассудительный, он был близок к людям, знал их думы и настроения. Мы видели в нем нашего брата-матроса (когда-то Некрасов служил комендором на балтийском линкоре "Марат") и шли к нему со всеми своими радостями и горестями. Многим горячим головам, рвавшимся на фронт, Федор Иванович сумел втолковать, что здесь, на лодке, они нужнее.
Штурман лейтенант Николаи Ильич Кабанов был не по годам серьезен и замкнут. Мы уважали его и побаивались. Полной противоположностью ему был минер лейтенант Георгий Цветков - веселый и жизнерадостный юноша с румяным открытым лицом, певец и музыкант. На досуге он всегда был среди матросов, первый заводила и запевала.
Группой движения командовал инженер-лейтенант Михаил Николаевич Коломиец. Работалось с ним легко и интересно. Он умел ценить труд подчиненных, а если нужно, сам брал инструмент и работал вместе с матросами. Мы все любили его.
И наконец, на лодке был еще доктор - военфельдшер Анатолий Яковлевич Сотников, томившийся от отсутствия настоящей врачебной практики. Подводники народ здоровый, к доктору обращаются редко, и Анатолию Яковлевичу приходится всю свою неистощимую энергию переключать на чисто интендантскую деятельность заниматься продуктами, работой пищеблока, финансами.
Знакомлюсь со своими подчиненными. Их у меня пока пятеро. Самые опытные командир отделения Анатолий Тихонов, старшие краснофлотцы Ануфрий Мозольков и Александр Волков (этот до перевода на строящуюся лодку год прослужил на Балтике). Аркадий Комков и Алексей Клунко (его вскоре отправили на сухопутный фронт) пришли сразу из учебного отряда, моря еще не видели и о службе на лодках имеют пока лишь смутное, чисто теоретическое представление.
Я все говорю: мы прибыли на лодку. На самом деле на лодку нас первое время даже не пускали. Мы изучали правила ухода за аккумуляторными батареями, осваивали управление главными электромоторами и другими агрегатами, расположившись... на лужайке в городском саду.
Потом мы получили пропуска на завод и начали знакомиться с нашим кораблем. Лодка была новой, никто из нас не служил на таких. И мы без конца лазали по ее отсекам, трюмам и надстройкам. Набор корпуса изучали на стапелях, где только начиналось строительство других лодок этого типа. Нашими учителями помимо инженер-лейтенанта Коломийца, нашего старшины трюмных Андрея Еремина и старшины трюмных с соседней лодки "С-103" Владимира Уласевича были заводские мастера и рабочие. С их помощью мы быстро изучили устройство корабля.
Лодка стояла в заводском затоне почти готовая. Почти... Оставалось, как говорится, только подобрать "кончики". Но дело это оказалось далеко не легким, оно потребовало от нас уйму времени, труда и находчивости.
На заводе пробыли недолго. Шел октябрь 1941 года. Гитлеровцы наступали на Москву. Их армии продвинулись далеко в глубь нашей страны. Фронт придвинулся близко к заводу. И нам пришлось спешить изо всех сил.
19 октября тронулись в путь. День выдался холодный. Шел снег. Еще немного - и реки станут. Пути на Балтику и на Север отрезаны противником и осенним мелководьем. Пришлось довольствоваться другим водоемом. Там и начали "отрабатывать" свой корабль.
На не отапливаемой лодке страшно холодно. Ложась спать, мы укрывались "всем аттестатом", а боцман Васильев по утрам умывался не снимая шинели.
Последующие события повергли всех в уныние. Приказали снять оба перископа и аккумуляторную батарею. Их отправили на действующий флот. Это значило, что нам принимать участие в боевых действиях не придется еще долго. В довершение всех бед от нас отозвали всех заводских специалистов. Теперь уже официально достройка лодки была прекращена.
Совсем мы повесили голову. Посылали командованию рапорты с просьбой послать на фронт. Никого не отпустили. А вскоре вернулись рабочие. Вместе с ними мы с жаром принялись за дело. Прибыли и новые моряки. В нашу группу пришел Анатолий Панцов. Вскоре экипаж был укомплектован почти полностью. Воспрянули мы духом. Прибыл и новый командир лодки капитан-лейтенант Михаил Иванович Никифоров, старый моряк Совторгфлота, переквалифицировавшийся на подводника.
На все лодки дивизиона выделили одну аккумуляторную батарею, снятую со "щуки". Ее-то и стали по очереди устанавливать на лодки, чтобы произвести швартовые и ходовые испытания. Батарея была маломощной и слишком легкой для лодок нашего типа. Недостающий вес восполнялся чугунными чушками, которые мы укладывали в аккумуляторные ямы.
В середине 1942 года очередь дошла и до нашей лодки. Погрузили и смонтировали батарею, испытали механизмы сначала у стенки, а затем и на ходу.
А по берегу брели люди, которых война изгнала из родных мест. Поток беженцев все рос. Это само народное горе текло перед нашими глазами, и мы, глядя на измученных женщин, детей и стариков, задыхались от отчаяния, от бессильной ненависти к врагу. Мы всячески старались помочь людям, обреченным на бездомную жизнь, полную лишений и горькой нужды. Уменьшая свои порции, относили им еду, поили их водой, приносили кусочки сэкономленного мыла.
Родные и близкие многих подводников оказались в районах, оккупированных врагом. Поэтому страдания беженцев особенно трогали сердца матросов. Некоторые снова начали проситься на фронт. Командованию, коммунистам, нам, старшинам, приходилось терпеливо разъяснять товарищам, что лодка наша еще будет направлена в дело, что оставить ее без кадров, когда она скоро войдет в строй боевых кораблей, - преступление, которому не найти оправдания.
Ходовые испытания происходили в самый разгар лета. Стояла жара. Внутри лодки все было так раскалено, что не дотронешься. На камбузе едва успевали кипятить воду: моряки моментально ее выпивали, не давая ей даже остыть. Облегчение давало только купание, но купаться разрешалось, лишь когда лодка стопорила машины и ложилась в дрейф.
Я вспомнил другое жаркое лето - во время хасанских событий 1938 года, когда нам, тихоокеанским подводникам, пришлось нести вахту у Корейского побережья. Только тогда обстановка была боевой и о купании нечего было думать!
Ходовые испытания лодок совмещались с различными работами по проверке новых образцов техники. Так мы впервые испробовали способ постановки донных мин из торпедных аппаратов, действие новой системы регенерации воздуха, которая после была введена на подводных лодках.
27 сентября на нашей лодке был поднят военно-морской флаг. "С-104" стала боевым кораблем. Но путь в море был для нас еще закрыт.
Зимовать опять предстояло в далеком тылу. В моей жизни произошло большое событие: меня приняли кандидатом в члены Коммунистической партии. Рекомендации дали штурман Николай Ильич Кабанов и старшина группы трюмных Андрей Климович Еремин. Третью рекомендацию написал старшина группы мотористов подводной лодки "С-15" мичман Николай Иванович Сумкин, мой давний товарищ, старый подводник, прослуживший к тому времени на флоте более двадцати лет. На том же собрании принимали кандидатом в члены партии старшего краснофлотца Ануфрия Мозолькова.
Наша партийная организация за год выросла с четырех до двадцати человек. Ее усилившаяся активность благотворно сказывалась на всех сторонах жизни экипажа. Коммунисты были застрельщиками во всех работах, в сплочении коллектива. Руководил партийной организацией боевой старшина трюмных мичман Андрей Еремин.
Лучших комсомольцев подготовила и рекомендовала в партию комсомольская организация, возглавляемая признанным вожаком корабельной молодежи коммунистом Аркадием Комковым.
В огне небывалых сражений начался 1943 год. Наша героическая Советская Армия одержала историческую победу на Волге и Дону. Инициатива в боевых действиях окончательно и бесповоротно перешла к нам. Подводникам не терпелось внести свою лепту в дело победы.
В эти дни, когда мы с таким волнением ждали новых сообщений о продвижении наших войск, к нам прибыл новый заместитель командира дивизиона по политической части капитан 2 ранга П. И. Петров.
Павла Ивановича я знал еще по Дальнему Востоку. Он служил политработником на одной из лодок. В 1938 году по ложному доносу был репрессирован. В начале войны ему удалось вернуться в строй. Был комиссаром в отряде морской пехоты, до последнего дня сражался в Севастополе. К нам в дивизион Павел Иванович приехал с парнишкой-сиротой. Новичка определили учеником моториста на нашу лодку. Так у нас появился самый молодой, семнадцатилетний краснофлотец Миша Сазонников.
Коренной севастополец, Миша рано познал большое человеческое горе. Гитлеровцы замучили его мать и расстреляли отца. Добрые люди приютили мальчика и переправили к крымским партизанам, где Миша помогал взрослым. В бою он был ранен. Павел Иванович встретил его в госпитале на Большой земле и взял с собой.
Победы наших войск открыли нам желанный путь на флот. Началась деятельная подготовка к переходу. Максимально облегчаем лодку, чтобы она смогла пройти по рекам. Освободились от всего твердого балласта, сняли пушки, запасные части и прочее имущество - оно последует по железной дороге.
Аккумуляторной батареи у нас по-прежнему не было, поэтому пришлось отрабатывать необычный для подводных лодок способ использования энергетического хозяйства. В абсолютной темноте на ощупь мотористы запускали дизель. Электрики возбуждали гребной электромотор, и тот начинал работать в режиме генератора, освещая отсеки, давая ток помпам охлаждения дизелей, электроприводам рулей и другим вспомогательным механизмам. Стоило дизелю остановиться, как все замирало и в отсеках вновь воцарялась кромешная тьма.
Под руководством нового инженер-механика Сергея Сергеевича Саваренского мы быстро освоили непривычный для нас способ.
В конце апреля, как только реки очистились ото льда, мы двинулись в дорогу. Путь по рекам и каналам был долог и тяжел. Но вот мы и в Архангельске. Здесь мы приняли на борт все наше имущество, прибывшее по железной дороге, погрузили аккумуляторную батарею и принялись за боевую учебу. Часто выходили в море, производили учебные атаки и разнообразные маневры. Так прошло лето.
Хмурым сентябрьским утром лодка направилась в штормовое море, в свой первый настоящий поход. Курс наш лежал в Баренцево море. На третьи сутки, днем 30 сентября, лодка ошвартовалась у причала Екатерининской гавани, окруженной высокими гранитными утесами. Когда разрешили выйти наверх, все поспешили на мостик - взглянуть на новые места. Первое, что меня поразило, - это очень высокая стенка бревенчатого причала. Оказывается, в это время был отлив.
Нас встречала группа подводников, среди которых выделялся немолодой капитан 1 ранга с добрым улыбающимся лицом. Это был прославленный североморец Герой Советского Союза Иван Александрович Колышкин, командир Краснознаменной бригады подводных лодок. Здесь же я увидел командиров-тихоокеанцев Комарова, Братишко и Щедрина. Были тут и мои сослуживцы. Вот Михаил Трофимов, мой первый наставник, помогавший мне изучить устройство лодки, когда я еще "салагой" прибыл из учебного отряда. Здесь же и весельчак Сергей Петриков, и Александр Потехин, и Петр Галкин, с которыми мне довелось плавать на "Щ-106", и неугомонный Дмитрий Груздев (моторист, мой товарищ по "Щ-105"), и мой однокашник еще по допризывной подготовке и по учебному отряду Василий Князев... Да разве всех перечислишь! Впечатление такое, будто снова вернулся во Владивосток и разлука с друзьями была короткой, как очередной отпуск.
Разными путями попали тихоокеанцы на Север. Одни пришли с лодками, совершившими беспримерный кругосветный переход с Дальнего Востока. Другие в начале войны были переброшены сюда с Балтики. Третьи, как я, были призваны из запаса. Почти все уже побывали в боевых походах, грудь их украшают ордена и медали.
Мы знали, что Краснознаменная бригада подводных лодок Северного флота доблестно сражалась с врагом. Многие ее корабли стали гвардейскими, награждены орденами. Лучшие подводники, такие, как Лунин, Стариков, Фисанович, заслужили высокое звание Героя Советского Союза. Большая честь служить в таком соединении!
Вечерами мы до самого отбоя слушали рассказы друзей о боевых походах, в которых они побывали. Узнали мы и о гибели многих наших товарищей. Как-то не верилось, что их уже нет в живых. Мы пришли на смену павшим. Наш долг отомстить врагу за друзей, не доживших до победы.
Лодки, только что прибывшие на Север, свели в новый дивизион, командиром его назначили капитана 2 ранга Павла Ильича Егорова. До этого он командовал "С-101". Раньше этой лодке не везло, ее моряки никак не могли добиться боевого успеха. Зато в каждом походе на лодку обрушивалось множество глубинных бомб. Это подрывало репутацию всех "эсок", которые флотские зубоскалы начали уже величать "бомбоуловителями". Но стоило прийти на "С-101" П. И. Егорову, как дело сразу изменилось. Лодка стала возвращаться с победами из каждого похода. Семь потопленных вражеских транспортов и одна подводная лодка - неплохой боевой счет. Эти цифры явились убедительным свидетельством не только высокого мастерства командира и всего экипажа, но и превосходных боевых качеств лодок типа "С".
Осень 1943 года была тяжелой для североморских подводников. На наших глазах ушла в море "Щ-403" и не вернулась. Почти одновременно с ней погибла "К-1". Чуть позже стало известно о гибели гвардейских "малюток" - "М-172" и "М-174".
Да, недешево даются победы!
Скоро мы на собственном опыте убедились, что на войне надо быть готовым ко всему.
Нам приказали перейти в небольшую губу (бухту) неподалеку от Полярного. Здесь мы стали на якорь. Утром 12 октября, как обычно, проводили тренировки у механизмов. В девять часов объявили перерыв. Все свободные от вахты поднялись наверх. Курили, обсуждали сводку Совинформбюро, принятую радистами, радовались успешному продвижению наших войск.
Я прошел в ограждение рубки, чтобы проверить герметические штепсели. И в это время забухали орудия зенитной батареи, расположенной на берегу губы. Раздалась громкая команда вахтенного офицера:
- Артиллерийская тревога!
Слышу на мостике топот многих ног. Все, кроме артиллерийского расчета, кинулись вниз. Сейчас такая толкучка на мостике, что лучше переждать. Стою в надстройке, прислушиваюсь. Пронзительно ударила наша сорокопятка. И тут вдруг грохнул взрыв. Подбросило лодку, обрушило на нее тонны воды. Грязные струи через отверстия в надстройке хлынули на меня. А я опасаюсь выходить из ограждения рубки: слышу, как по обшивке барабанят не то осколки, не то пули.
Новый удар так накренил лодку, что я чуть не вылетел в открывшуюся дверцу. Выбрался на барбет - узкую площадку вокруг ограждения рубки. И тут увидел пикирующий на лодку самолет с крестами и черную каплю, оторвавшуюся от его крыла. Истошно воя, бомба упала недалеко за кормой и подняла высокий черный столб воды и ила. Лодку страшно тряхнуло, и я избежал падения за борт только потому, что крепко ухватился за скоб-трап.
Наступившее после взрыва затишье позволило мне осмотреться. Первое, что я увидел, - это корабельный флаг, лежавший на мокрой палубе. Вид его взволновал меня. Фашисты еще подумают, что мы перед ними свой флаг спустили! Подбегаю, подхватываю влажное полотнище и карабкаюсь на мостик. Там закрепляю флаг одним концом к тросу антенны, другим - к поручню.
Занятый этим делом, я сначала не заметил, что на мостике никого нет. Потом спохватился, кинулся к люку. А он закрыт, только вращается верхний маховик: командир задраивает крышку.
В этот момент с шумом и водяной пылью вырвался воздух из клапанов вентиляции балластных цистерн, и корабль стал оседать в воду. Впервые в жизни мне довелось наблюдать, как погружается собственная лодка.
Убрав под козырек мостика ящик от прицела зенитки и полушубок, оставленные впопыхах матросами, снимаю с себя ватник и взбираюсь на сигнальную площадку, надеясь закрыть перископы и тем самым напомнить о моем существовании. Но оба перископа опущены. А мостик уже проваливается под воду. Натянув пониже на лоб фуражку, отталкиваюсь посильнее от мостика, чтобы не закрутило водоворотом.
Тут я и испытал, до чего же холодна вода в Кольском заливе! Зубы выбивают дробь, мышцы сводит судорогами. Надо двигаться, плыть. Но куда? На пустынный берег? Там сразу замерзну. Решил плыть к подводной лодке "Л-22", которая стояла поодаль в бухте: там хоть люди живые, помогут...
Послышалось завывание авиационных моторов. Из-за сопки вылетели два "фокке-вульфа", низко пролетели над местом погружения лодки. Видимо, хотели убедиться в результатах своего налета.
Я плыву. Стучат от холода зубы, рта не закрыть. Беспрерывно выплевываю соленую воду с примесью соляра (он разлился по поверхности моря, по-видимому, из поврежденных цистерн нашей лодки). Далеко отплыть не успел. Услышал шипение и плеск. Из воды показался сначала нос лодки (вот это дифферент!), потом рубка. Наконец выровнялась лодка. На мостике показались люди. Подплыв ближе, разглядел командира Никифорова, штурмана Кабанова и сигнальщика Дмитрия, Еремина. Смотрят на меня удивленно. До этого, похоже, моего отсутствия никто и не заметил.