Влодавец Леонид. Адская рулетка (Black Box - 4)

   Лисов волновался. Я понимал, что слушаю не занятную охотничью побасенку, а рассказ о реально пережитом.
   - А мне, - продолжал Дмитрий Петрович, - вместо вспышек представился глаз. Как на бумаге рисуют, только с бровями и моргает. Огромный, серый такой. Как ни моргнет - больше становится, а я - меньше. И расстояние от меня до глаза поменьше становится. Получается, будто меня в этот глаз втягивает, вот что! Ты думаешь, вру?
   - Нет, не думаю. Прикидываю, что это было...
   - Да ничего не было. Мерещилось мне все это: и вспышки, и глаз. Просто меня повело в березняк, а потом, наискось по склону овражка, вверх, в самую чащобу. И ходко так! Пока дед Лешка соображал, я за этим глазом чертовым уже метров на сорок от тропы укатил. И он уж мне казался во каким! - Петрович раскинул руки аж метра на полтора. - Зрачок один, мать его так, размером с печную заслонку! А главное - я совсем впритык к нему очутился. Уже зрачок этот моего лица касался. И что удивительно - я его вовсе не боялся, наоборот, очень хотел, чтоб удалось в этот зрачок пролезть. Я даже вроде бы стал голову туда, в зрачок, протискивать. Боль, правда, от этого пошла, но мне-то чудится, что это все ерунда, мол, пролезу и не будет боли...
   - А на самом деле?
   - На самом деле, как мне дед Лешка рассказал, я подъехал к какому-то суковатому дереву, уперся лбом в острый сук и ну этот сук себе в башку вдавливать. Опоздай он на пару минут, я бы глазом на него накололся и загнал бы себе в мозги. Точно, боль бы пропала, только и я бы вместе с ней...
   - А на Кислова это наваждение не действовало?
   - Савельич знал, что да как. Он себе ладонь ножом резанул, не сильно, но чтоб болело, и попер по моему следу. Когда у человека настоящая рана болит, то эта чертовщина сразу не возьмет. Она ведь сперва приманивает, а потом ты незаметно как бы в сон попадаешь. Видишь не то, что есть; того, чего не надо, боишься, а чего надо - не боишься. А боль, как видно, мешает ей усыпить. Правда, я когда башкой об сук долбился, уже до такой точки дошел, что все наоборот понимал. Поэтому не был бы Кислов в силе, не утащить бы ему меня. Но он-то матерущий был еще, хотя ему уже семьдесят пять годов тогда числилось, а я, хоть мне семнадцать стукнуло, еще от военной голодовки не больно откормился. В общем, он меня от дерева оттащил, а я-то при этом упирался вовсю. Он мне чудищем каким-то виделся, жутью. Не то медведем, не то сохатым, хобот как у слона, когти, как паучьи лапы... Но дед Лешка меня на тропу все-таки доволок. Главное, как он сказал, того, кто завороженный, спиной развернуть к тому месту, откуда эта ворожба идет. Ты тоже это помни.
   - Интересно, а сам-то дед откуда про это узнал?
   - Частью от Парамона Лукича, частью сам дошел. Хотя всего, что там прикинется, - не переберешь. И подловить самого опытного могут. Я уж вроде говорил, что Кислов по пьяни к "Черному камню" маханул? Это пять годов спустя после моего случая было. Дед-то Лешка уже по-настоящему стареть начал, а я пооперился, армию отслужил, сам промышлять мог. Он здесь, на заимке, оставался, как я сейчас, заместо завхоза, а мы с братовьями в тайге мотались. Братья у меня на промысел не фартовые, но пока я в армии служил, Кислову помогали. Тоже едва не пропали несколько раз, даром что постарше меня были. Ну вот, значит, был у нас обычай под старый Новый год съезжаться и отмечать. На простой Новый год тоже съезжались, но это дело было под старый, точно помню.
   Собрались, выпили. Немного совсем - на четверых две бутылки было. Посидели, закусили, попели, поговорили. Дед Лешка, конечно, какие-то страсти порассказывал нам, молодым, в науку. Потом в нужник отправился. Братовья спать залегли. А я чего-то решил деда дождаться. Как-то, понимаешь, на душе не лежало. Полчаса прошло, час, а его нет! Не веревку же проглотил?! Выскочил во двор, глянул в сортир - нету. А следы к воротам идут. И лыж нету. А деду-то уже за восемьдесят закатило. Куда, думаю, поперся? Одевался-то он не шибко тепло, только до очка дойти. Зипунок накинул, шапку, чтоб лысину не продуло, в валенках, конечно. Но штанов ватных не надел, да и под зипун ничего не напялил. А на дворе мороз за тридцать пять.
   Начал братьев будить - а их не растолкаешь. А время идет. Я-то уж хорошо знал, что может быть, если опоздаешь. Оделся, взял карабин - и на лыжи. Дунул, как гонщик. Но с умом, хмель с меня сошел, так что не наглупил. От ворот ведь не одна лыжня шла, а целых пять. Сунулся бы не туда - и деда не уберег, и сам бы мог пропасть. Но я по уму сделал. Сразу фонарем посветил, приглядел, где свежий ход был, и только после того махнул. До этого ночами мне не больше двух раз по этим местам ходить случалось, а одному - никогда. Дед Кислов и сам без нужды в ночь не ходил, и нам не велел. Ясно ведь, что не просто так помчался. Что-то привиделось - это как пить дать. К старости-то у него голова ослабла, легче его заморочить... Правда, до того случая я и не думал, будто прямо на заимке что-то прикинется, но с тех пор и тут, выпивши, стал поменьше разгуливать. Даже туалет переделал так, чтоб не через двор бегать, а прямо из избы.
   В общем, повесил фонарик на грудь, смотрю вперед и вниз на лыжню, по сторонам - ни-ни! Иду-иду, от самого пар валит, а деда не могу нагнать. Потом вижу - шапка валяется! Подобрал. Неужто дед, который ее дома не снимая носил лысина, мол, стыла! - ее так просто сронил и забыл? Гоню дальше. Километр еще маханул - зипун лежит. Мать честная! Зипун не шапка, его не сронишь, верно?! Либо сам сбросил, либо с него сняли. Но след-то один, топтанья-валянья не видно - значит, сам скинул. После того пиджак нашел, еще дальше - жилетку. Все побросал сам, никто не помогал - по снегу видно. И скорость не сбавляет, хотя другого бы уже давно мороз скочепыжил. Но что самое хитрое - и мне захотелось шапку скинуть. Жарко! Вроде и от бега разогрелся, но как-то не так... Не объяснишь точно, но я против того, что мне в голову лезло, всеми силами стал упираться. А оно, здешнее это, - свое гнет. Временами казалось, что шапка аж горит, якуня-ваня! За малым не поддался. Снега схвачу, по шапке разотру - и все уляжется. Потом опять греть начинает.
   Смотрю, а уж вот он, ручей. Дальше подъем на "Котловину" начинается. Кислов и меня, и братьев столько раз предупреждал, чтоб мы без него за ручей не лазили и на сопку не ходили. Там и лыжни-то катаной не было. Сам он в то место уж три года не ползал и нам заказал. А я до этого там никогда не был, ни зимой, ни летом. Не водил Савельич.
   Струхнул, конечно, но пошел. Сразу за ручьем нашел шарф, а еще метров через пятьсот рубаху вязаную. Выходит, что дед Лешка в одной исподней бязевой катит. А лыжня идет наискось и вверх по склону забирает. Видно, что тропа когда-то рублена, наверно, еще дедом Парамоном или "геодезистами" вашими, но лыжню-то Кислов по свежему торил. Стало быть, мне, который уже по торной идет, его пора догнать, ан ничего подобного! Исподнюю рубаху нашел, а деда и по шороху не слыхать. Подумать страшно, чтоб старик в восемьдесят годов да с голым пузом в мороз! Хорошо еще, что у меня при себе пестерь был - я туда, на случай, полкаравая хлеба пихнул да мяса вареного кусок, что от праздника осталось, - туда же дедову трунину определил, а зипун скрутил да под лямки к спине засунул.
   Лезу в гору, уже боюсь глядеть - не верится, что дед живой будет! - сзади лай слышу. Сперва думал - братья проснулись, догоняют. Порадовался даже, что они умные такие, собак взяли, не то что я, дурак, сам по себе попер. Оказалось нет, одна только лайка старая, Найда, дедова любимица, прибежала. Ей самой-то лет пятнадцать уже было, для собаки это все равно что для человека сто. Так-то она почти не бегала никуда, спала больше. А тут восемь километров без малого отмахала! Да так прытко, что дай Бог молодой. Меня догнала, видит, что я приостановился, завиляла хвостом, заскулила, за полу потянула - мол, давай живее, деда спасать надо! И вперед понеслась! Я - за ней.
   Выскочили как раз туда, куда надо. На проплешину, где "Черный камень". Первый и последний раз я эту хреновину видел. И если б не вы, приблудные, никогда бы к нему не пошел. От него на сто метров страх чуять начинаешь. Найда бежала-бежала впереди, а потом заскулила, хвост поджала - и за моей спиной жмется. А меня самого аж зазнобило. Страх от него волнами идет, одна ледяней другой. Хотя и не видно еще было. Конечно, я и без того был не очень веселый, но тут пробрало крепко. И самое главное - неизвестно от чего.
   Я ведь, если не говорил, в армии на Венгрию попал. Офицеры, которые с нами были, рассказывали, что иной раз казалось, будто это не пятьдесят шестой, а сорок пятый. И нам крепко перепало, и мадьярам. Так что когда домой пришел, то думал: ничего бояться не буду. А тут... Никто не стреляет, минометы не бьют а страшно. Волна пройдет - чуть-чуть полегче, потом опять - крепче прежнего трясет. Как назло, еще и фонарь потух. Батарейка села. Собака воет, лыжня почти не видна, иду, за деревья цепляюсь и трясусь от страха. И назад страшно повернуть, и вперед идти.
   По-моему, эти сто метров я час шел. Но тут увидел впереди свет. Не фонарь, не костер, не луну, а что-то такое зеленоватое. Немного похоже на то, как в городе из трубок с газом вывески делают. Только на вывесках цвет повеселее, а тут такой неприятный, ядовитый, что ли... Компасы светящиеся видел? Вот там светится так же, только от "Черного камня" зеленее маленько.
   Вышли мы с Найдой на проплешину. Что видим? Снегом все заметено, а посередине, у пня, лежит эта самая черная хреновина, и над ней зеленое сияние. Крест стоит рядом, а перед крестом - дед Лешка. В чем мать родила! Все поскидал: и штаны, и валенки, и носки. Улегся на снег, будто после бани, и лежит с блаженной рожей. Прямо на тень от креста. Руки раскинул, как Иисус, ноги вытянул... Я аж оцепенел, хоть и не надолго.
   Собрался, страх, не знаю уж как, откинул - и к деду. Вцепился в него, повернулся к "Черному камню" спиной, деда тоже на брюхо перевернул, чтоб он не на "Камень" глядел, а в снег. С лыж при этом не сходил, как получилось - сам удивляюсь! Дед-то ведь упирался, бормотал чего-то неясное. Спасибо Найда его обгавкала, он вроде узнал ее, и полегче стало.
   Честно скажу - как его с полянки вытащить удалось, не знаю. Потому что мне, пока я тащил, много чего казалось. Такого, как с глазом, не было, но зато все время в глаза картинки одна на одну наезжали. Как в кино, когда кто-нибудь жизнь вспоминает. То есть видно, что на самом деле, а поверх того - что чудится. Например, сидит кто-нибудь в окопе на фронте, а видится ему дом, мамаша, дети... Или как в фильме "Летят журавли" убитому кажется, будто он домой по лестнице бежит и видит свою девушку в свадебном... Ну а мне мерещилось, будто трава зеленая из-под снега лезет, а на небе солнце появляется, да не зимнее, а как летом. Я-то не поддавался, головой тряс, глазами моргал, чтоб эту обманку отодвинуть, морду снегом мылил. В общем, оттащил деда, снегом наскоро растер и стал одевать. Упирался и тут, гадский гад! Но уже поменьше. Потом одел его, поставил на лыжи. Вот тут он вроде что-то стал понимать. Сперва не очень охотно шел, я его тянул под горку. А потом, как сообразил, куда забрался, так припустил, только держись.
   Добрались до заимки, разбудили братовьев, нашуровали баню, благо еще с вечера не выстудилась, и деда отпарили. Сто граммов дали, он совсем ожил и пошел вспоминать.
   Оказывается, он, как из сортира вышел, голос какой-то внутри себя услыхал. И даже вроде бы этот голос его старухе покойной принадлежал. Дескать, иди, Леонтий, куда я поведу. Был бы не выпивши, так сообразил бы, может. А тут, после полбутылки, бдительность потерял. Надел лыжи и почапал. Чем дальше уходил, тем яснее этот голос слышался. И уже вроде голос был не той бабки Ксении, которую перед смертью помнил, а девки Ксюшки, к которой сватался. А потом ему привиделось, что солнце светит, трава растет, цветы распускаются, жара, как в Африке. Вот он и взялся одежду скидывать. После того ему показалось, будто он не на лыжах по снегу бежит, а на лодке плывет, и не вверх на сопку взбирается, а вниз по течению...
   - Ни фига себе! - вырвалось у меня. То, что все эти фокусы вполне возможны при наличии такого прибора, как ГВЭП, у меня сомнений не вызывало. Но тогда получалось, что Black Box - это тоже ГВЭП, только, если так можно выразиться, инопланетного производства. И, вероятно, более совершенный, чем наши, с большим числом функций и так далее.
   - То-то и оно, - усмехнулся Лисов, - чертовщина еще та была. Дед, когда добрался до "Черного камня", уже и сам себя молодым видел, и Ксюшку, и лыжи скинул, и всю одежду. А потом ему взбрело в голову, будто он Христос и ему надо, во имя всех людей, на распятие пойти. Улегся на тень от креста, который сам же и поставил над ихними космонавтами, и приготовился муки принимать со счастливым лицом. Так и замерз бы, конечно. Но вот обошлось... Еще прожил немало. Но в зону нашу с той зимы уже не ходил. Дома в селе сидел, сказки рассказывал.
   Я хотел еще кое о чем поспрашивать, но тут из-за ворот заимки послышался рев "Бурана".
   - Женька, - уверенно, но с озабоченным видом произнес Лисов. Он встал из-за стола, накинул полушубок и вышел во двор.
   ЧУЖИЕ
   От ворот послышались неясные голоса. Через пару минут "Буран" въехал во двор, мотор заглушили. Затем заскрипело крыльцо, затопали ноги, отряхивая снег с валенок.
   В том, что мужик, вошедший следом за Петровичем, тоже носит фамилию Лисов, можно было не сомневаться. Правда, он больше походил на брата, чем на сына, бородка старила.
   Но со знакомством явно надо было повременить. Потому что второй Лисов был, мягко говоря, не совсем здоров. Петрович поддерживал его под правое плечо, а из левого, по желтой овчине дубленого полушубка, каплями просачивалась кровь. Судя по тому, что спереди дырка в полушубке была побольше и края вывернуты наружу, стреляли в него сзади. Младший Лисов скрипел зубами и изредка глуховато матюкался.
   Старший осторожно выпростал его из полушубка. Серый грубошерстный свитер здорово намок от крови.
   - Садись, садись, сынок! - Петрович помог парню опуститься на лавку.
   - Гады... - проскрипел парень. - Бандюги! К ним как к людям, а они...
   - Не кипятись, Женька, не кипятись... - распарывая ножом сразу и рукав рубахи, и рукав свитера, бормотнул Лисов-старший. - Кровь быстрей бежать будет. Ребята, тряпками не богаты?
   - Ваня! - скомандовал я. - Наложить повязку!
   - Есть! - ответил тот.
   Удобные эти ребята, человекороботы. Ваня без лишних движений полез в аптечку, ополоснул руки спиртом, ловко обработал края обеих ран йодом, вскрыл перевязочный пакет и наложил подушечки на входное и выходное... В общем, ни одна медсестра не придралась бы.
   - Толково сработал, паренек! - похвалил Дмитрий Петрович. - Он у вас доктор, что ли? Больно молод...
   - Медбрат, - ответил я.
   - Спиртику не нальешь? - попросил Женя. - Для внутренней дезинфекции?
   - Можно, - сказал я. - Граммов пятьдесят.
   Ваня четко исполнил, налил в мензурку ровнехонько 50 граммов. Женя хлебнул залпом, закусил ломтиком сала, откинулся к стене.
   - Что стряслось-то? - нервно спросил Петрович, - Расскажи толком.
   - Урки с зоны рванули. Десять человек, - устало произнес Женя.
   - Откуда? Неужто с Улунайска?
   - Оттуда. У них три автомата, пистолетов пара, три ружья охотничьих и мелкашка. Ножи у каждого.
   - Так ведь от Улунайска до нас почти сто верст! Неужели зимой, без лыж, по тайге? Охрана-то где была?
   - Я не спрашивал... А лыжи у них есть. И одежду им подвезли будь здоров! Утеплились так, что в Антарктиде не замерзнут.
   - Когда пришли?
   - Вчера. Я по капканам пошел, прихожу, а они сидят. Вроде поначалу все вежливо, даже без мата. Дескать, извини, хозяин, погреться зашли. Угостили даже, поговорили по-хорошему. Пух не трогали, даже не смотрели. Заметили только, что вроде в загранке сейчас жмут на нас, мол, зверей бьем... Потом поспрошали, правда ли, что у нас тут чертово место. Я, конечно, объяснил, что и как. Посмеялись немного, но, по-моему, они про все это не хуже моего знали. Сказали, что попусту бродить тут не будут, но перекантоваться до оказии надо. Покажи, дескать, как до вашей заимки дойти, чтоб ни в какую пакость не влопаться. Мы, говорят, у отца твоего поживем, поможем, если что.
   - Не стал показывать?
   - Еще чего! - буркнул Женька. - Под суд за укрывательство идти? Я им сказал: "Мне с вами, мужики, делить нечего. Но там, у речки, народу и зимой больше. И вертолеты вас искать будут, и менты могут подъехать. Нас с отцом подставите и сами залетите. Лучше я вас отсюда за Алемгу выведу, а там к зимнику дойдете. Может, кто и вывезет вас".
   - Ну а они что? - спросил Петрович.
   - Они заржали, говорят: "Если б нам, родной, надо было просто отсюда смыться, мы б к вам и не заходили. Мы дорогу до Москвы хорошо знаем. У нас кое-какие дела тут есть. Говорят, к твоему отцу должны гости приехать, а может, и приехали уже. Так нам с ними потолковать надо, за жизнь". А я-то видал, что вертушка вчера у тебя снижалась ненадолго. И обратно полетела. Должно быть, они с вами, - Женька мотнул головой в мою сторону, - разобраться собрались.
   - Интересное кино, - пробормотал я. - Ты им сообщил насчет вертушки?
   - Я в ваши дела не лезу, - зло буркнул младший Лисов, - на хрен оно сдалось! Резались бы у себя в Москве, если приспичило, а здесь-то дайте пожить спокойно!
   - Не кипятись, не кипятись! - одернул сына Петрович. - Дело серьезное, надо головой думать. Как ты от них выскочил-то?
   - Ну, чего... Сказал, что повезу. Дал веревку, говорю: "На буксире потяну". Они прицепились. Главный ихний ко мне за спину сел, пистолет на поясе, кобура расстегнута. Ну, я и покатил их. Кругалем. Конечно, у них карта есть, но ведь на нее, пока на лыжах за "Бураном" едешь, не посмотришь. Десять человек везти тяжеловато. Особенно в горку. Поэтому я поначалу между сопками попетлял, чтоб совсем запутались. Но главный, видно, уже покумекал что-то. Говорит: "Ты, Женька, в Сусанина не играешь, случаем? Учти, мы не поляки, и прежде чем тебя почикать, хором петь не будем". Я говорю: "Обижаешь, хрестный! Могу и напрямки, по сопке, но в гору я всю вашу шоблу не утяну - мотор не позволит". - "А сколько утянешь?" - "С тобой - троих за один раз. На горку завезу - и обратно, за остальными". Наврал им, с понтом дела, что сразу за Медвежьей спуск к заимке начинается.
   - Да ведь оно так и есть... - насупился Лисов-отец.
   - Конечно, только я им то по карте показал, а на местности-то за Медвежью Сохатскую выдал. Похожи ведь. А то, что с Сохатской еще двадцать километров в нашу сторону, да и то если напрямки через седло между "Котловиной" и "Контрольной", они не знают. Вот я их и потянул на Сохатскую. Двоих довез, отцепил, а пахан остался на седле, назад со мной поехал. Первый раз я нормально обратно вернулся, потому что главный весь в напряге был, подозревал. Второй раз, когда другую пару везли, он тоже крепко смотрел. На третий раз уже подрасслабился. А на четвертом, когда наверху уже шестеро было, а внизу трое оставалось, я его и кинул. Дорога-то винтом, расстояние от нижних до верхних версты полторы, друг дружку они не видят. А посередке лосиная тропа есть, крутая, правда, зараза, но скатиться вбок можно. Ни с того ни с другого конца ее не видно. Ну, я в эту тропу на газу и крутнул, а пахана локтем в дыхалу чухнул - он и слетел. Но он, гад, быстро опомнился и вдогон мне из "ТТ" фигак! Попал, добро стреляет, однако. Маленько не угадал, а то бы прямо промеж лопаток. И так не знаю, как доехал, плечо аж извело всего.
   - Счастлив твой Бог, паря! - покачал головой Петрович. - Стало быть, на Сохатской они?
   - Я сюда полчаса гнал, да здесь столько же возимся. Может, и ушли уже. Только куда попадут - не знаю. Закрутит их, помяни слово.
   - Ты их, сына, больно близко до Генки подвез, - озабоченно потеребил бороду старший Лисов. - Не дай Бог, на его избушку наползут. Он же малой, а они злые после тебя. Излупят мальца до полусмерти, а то и убьют вовсе.
   - Там Максим недалеко, - насупился Женька. - Да и не разобраться им будет. На западе облака стоят, часа через два так пометет - хрен они куда выйдут. Ни карта, ни леший не помогут. А напрямик к Генке, через "пятно", они не спустятся. Или все там, в лощине, лягут.
   - Твои б слова да Богу в уши... Ну а вы, гости дорогие, что скажете? Дмитрий Петрович обратил на меня не больно ласковый взгляд. - Это ведь к вам дружки подъехали? К вам. А покамест сынку моему плечо провернули. На то, что "Котловина" вашим землячкам сама укорот сделает, надеяться можно, но только ведь они до того могут другим моим сынам зло причинить. Что делать будем? Скажи уж, теза, не поскромничай!
   - Богдан! - вместо ответа сказал я. - Сделай связь с Москвой! Кодированный телефон.
   - Момент, командир.
   - И тут без Москвы не могут! - хмыкнул Женя. - Чо, они оттуда в телескоп разглядят?
   - Просто так земляки не приезжают, - заметил я, - а там, в Москве, легче разобраться, зачем вашу тайгу тревожат.
   - А не свалить ли вам, ребятки, отсюда? - почти нежно предложил Петрович. - "Черный камень" вам все равно не увезти, хоть лопните. Коробку, что дед мой зарыл, по зиме искать трудно. Даже миноискателем не нащупаете. А если и нащупаете, так три дня землю греть будете, чтоб откопать.
   - Ну, - сказал я, - свалить нам отсюда не так-то просто. Во-первых, если нас послали, то не затем, чтоб мы через день удрали. А во-вторых, если мы свалим, а те останутся, то вам гораздо хреновей будет, чем вы думаете. Они такого прикола, как Женя устроил, не простят. Постреляют вас тут по одному или по двое, загребут ваш пух, чтоб не пропадал, и улетят. И искать их не будут. Не верю я, что они из зоны с Улунайска сорвались. Или если сорвались, то не все. Не бегают такими кучами, по десять рыл. Может, трое или четверо и сбежали, а остальные с воли пришли. Точнее, прислали их, по наши души. Кто и зачем, только в Москве выяснить смогут. А мы вам можем чем-то помочь...
   - Нам от вас помощи не надо, - процедил Женя. - Вон, собачки помогут, если что.
   - Не переоценивайте собачек. Постреляют их.
   - Есть Москва, - доложил Богдан. - Чудо-юдо на проводе. Я взял трубку.
   - Батя, привет. Это я.
   - Рад слышать, Димуля. Осложнения пошли?
   - Есть немного. Гости какие-то прибыли.
   - За пять минут до твоего звонка узнал. Это Антон Борисович побеспокоился. С ним очень трудно работать. Контакт был?
   - Прямого не имел. Но здешним хозяевам они мешают. Один трехсотый у Лисовых уже есть.
   - Хозяева нормально держатся?
   - Рекомендуют не задерживаться с отъездом.
   - Резонно, но неприемлемо. Прежде всего для них самих. Объясни хотя бы на пальцах, что публика, которая к ним пожаловала, - это не сливки общества и трехсотыми не ограничатся.
   - Они это уже понимают, по-моему. Но не знают, кого надо бояться больше.
   - Поясни, что мы - мирные люди. Но если они вздумают невзначай подложиться под Соловьева, то это обеспечит им массу проблем.
   - Постараюсь. Как вести себя дальше?
   - По обстановке. Сколько их?
   - Десять. По данным Лисовых.
   - Мало! Ждите еще. Антон Борисович человек масштабный и любит работу с гарантией. В последнее время восемь человек из его конторы обновляли навыки парашютной подготовки. И еще с ним в тандеме работает Равалпинди. Программа работы у них следующая: минимум - отыграть Ваню, максимум - взять тебя и выменять на кое-какие предметы, которые перечислять не стоит. Максимум-плюс получить от здешней администрации исключительные права на этот район. Понял? Исходя из этих позиций можешь выстроить свою работу. Ваня - козырь номер один.
   - Понял. Но он еще и работник.
   - Пропорцию в этих понятиях сам определишь. Соответственно своему умственному развитию. Примерно через восемь часов получишь дополнительные силы. Если не будет неприятностей с погодой.
   - По данным "Лисов-Метео", через два часа у нас пурга будет.
   - Приятно слышать. На сколько это может затянуться?
   - Не знаю, на сколько... - я обернулся за подсказкой к Лисову.
   - Суток на трое, самое меньшее, - подсказал Петрович. - А может, и на неделю.
   - Минимум на трое суток, - сказал я в трубку.
   - Надо надеяться, что она этим, конкурентам, тоже помешает. В общем, держи связь, а ухо - востро. Больше ничего нет на это время?
   - Нет.
   - Тогда до связи. Доложишь, как дела, через час. Держись! Я глянул в окно. Солнце пока светило, но что там от сопок ползет - разглядеть не мог.
   - Ну и как Москва умная? Подсказала тебе чего путного? - с осторожным ехидством поинтересовался Петрович.
   - Помочь обещала... - произнес я неуверенно, хотя четко знал, что помогать себе придется самому. По крайней мере до той поры, пока не определится вопрос с пургой.
   - Обещать - это она умеет, - согласился Лисов-старший.
   - Наверно, надо кого-то наблюдателем поставить, - посоветовал Борис.
   - Хорошая мысль, - одобрил Петрович. - Только куда выставлять? На крышу? Чтоб сдуло побыстрее?
   Вообще-то об этом надо было раньше подумать. Но и сейчас еще время терпело. Так мне казалось, во всяком случае.
   И я уже хотел отдать приказ Валерке вооружиться и приступить к выполнению боевой задачи по охране и обороне заимки, как вдруг дверь, ведущая в сени, молниеносно распахнулась. Даже если б у меня было в руках что-то стреляющее, не успел бы среагировать.