Влодавец Леонид. Без шума и пыли (Таран - 2)

   И еще одна вещь поразила Стаса. Раньше ему никогда не
   доводилось думать, что киношники, снимая актеров в фильмах, по сути дела, дарят им бессмертие. Чарли Чаплин сто лет назад снимался и уж лет сорок как помер. А над фильмами, где он играет и хохмит, все еще весело смеются, даже кассеты и видеодиски покупают, хотя они черно-белые и без звука. Конечно, не все фильмы такие, многие, наверно, даже через десять лет после премьеры не станешь смотреть, а какие-то и вовсе больше одного раза видеть неохота, но все-таки... Даже при том, что сейчас каждый мало-мальски состоятельный человек может видеокамеру купить и снимать все семейные праздники, путешествия, похороны и даже трудовые будни - то есть самую настоящую жизнь, - это совсем не то. Уж сколько лет, как нет на свете и настоящего Чапаева, и артиста Бабочкина, и настоящего Петьки, и артиста Кмита, а анекдоты про "Василия Иваныча" все рассказывают и рассказывают. И фильм по-прежнему смотрят, хоть его теперь не больно часто показывают.
   Бутылка под хорошую беседу и закуску усиделась в три тоста. Как ни странно, никто не захмелел, хотя поначалу Стас был убежден, что его боссу при хилом здоровье и телосложении даже сто грамм - много, а они как-никак 750 на троих расхлебали. И насчет Георгия Петровича сомневался, потому как тот еще до них причастился, и лишняя четвертинка могла "сдетонировать". Спокоен Стас был только за себя - ему и пару пол-литр доводилось загружать.
   Хозяин пробежался до холодильника за второй бутылкой. Стас скромно заметил:
   - Может, перерывчик сделаем, Эмиль Владиславович? А то еще Александра Матвеевна ругаться будет... Давайте лучше чайку хлебнем.
   Вредлинский, вспомнив, что Николай II 10 октября 1916 года ходил к Георгию пить чай, а не водку, неожиданно поддержал своего охранника:
   - Верно! Годы у нас не те, чтоб злоупотреблять. Отгуляли свое...
   - Ну, чай так чай! - согласился и Крикуха, должно быть, вовремя вспомнив, что бутылка у него в доме последняя и завтра, чтоб похмелиться, придется ни свет ни заря вскакивать и бежать в круглосуточный магазин.
   В общем, бутылку он убрал, поставил чайник на электроплитку, а сам вернулся к столу.
   - Что мы, Жора, все о прошлом да о прошлом? - подперев ,рукой щеку, спросил Вредлинский. - Неужели все у нас там, в туманной дали невозвратной?
   - Да вроде бы не все, - хмыкнул Крикуха. - Пашка тебе не рассказывал, что предложил мне у него в Голливуде поработать?
   - Не-ет... - с искренним изумлением произнес Вредлинский. - И давно он это предложение сделал?
   - Самый смех, что буквально вчера. Зашел эдак, как вы сейчас, поглядел на мое запустение, покачал головой. Дескать, до чего же, мать твою за ногу, довели заслуженного артиста РСФСР! И когда узнал, что я на киностудию хожу только пособие по безработице получать, ни с того ни с сего заявил: "Жорик, я этот бардак прекращу! Завтра лечу в Нью-Йорк, мне там надо кое-какие переговоры провести. Если там все будет о'кей, считай, что контракт с "Гамлет энтертеймент" у тебя в кармане!" Я говорю: "Паша, ты что, шутишь, что ли?" Он отвечает: "Нет, ни фига не шучу! Я именно под тебя эту программу закручиваю да еще под Милю Вредлинского!" Так что, я думал, ты в курсе. Вы ж с Пашкой опять не разлей вода...
   - Нет, - покачал головой Вредлинский, - ничего он мне не сказал, хотя я вчера с ним виделся. И про то, что он в Нью-Йорк собирается, даже не намекал. Я вон сегодня к нему в гости пошел, а он, оказывается, уже улетел с утра.
   - Ну, он же теперь янки! - хихикнул Крикуха. - "Тайм из мани"! Небось позвонили по спутниковому часиков в шесть вечера, пригласили на переговоры к банкиру какому-нибудь: мол, приезжайте, сэр, рассмотрим ваше предложение по поводу фильма. А он, скажем, ко мне забежал, а к тебе не успел... Тем более что про тебя он и так все знает, а про меня, видишь ли, только вчера вспомнил. Может, и в живых застать не надеялся? Хе-хе!
   - Ну а что за фильм, он тебе не объяснял? Идея-то какая?!
   - Ты знаешь, обнадежил только, что это не порнуха! - Режиссер оскалил сильно поредевшие и давно не чищенные зубы.- Сказал, что сценарий напишешь ты, у тебя, дескать, уже целый роман готов, останется только переработать. Ну а постановку, если не врет, на меня возложит... Даже не верится!
   - Я бы тоже не поверил, - нахмурился Вредлинский. - У меня же роман о последних Романовых - извиняюсь за "масло масляное". Сценарий, конечно, сляпать можно, только неужели Пашка надеется, что под такой проект кто-то даст деньги? В Штатах про Николая и Александру уже столько наснимали - правда, в основном сплошную "клюкву" развесистую, - что удивить никого не удастся. Разве что придумать, будто Ленин был отвергнутым возлюбленным Александры Феодоровны, а потому велел расстрелять ее и счастливого соперника!
   Стас оглушительно заржал, а Крикуха, наоборот, нахмурился.
   - Я лучше здесь от голода сдохну или сопьюсь окончательно, но "клюкву" снимать не буду. Кинофильм, ясное дело, не учебник истории, но глумиться над прошлым - омерзительно. Тем более над такой драмой. Попробовал бы кто из французов такую "клюкву" про Наполеона снять! Да его бы пресса на куски разорвала, да еще и исками бы завалили за оскорбление национальной святыни. Хотя Наполеон по тем временам был настоящее "корсиканское чудовище". Или шведы, допустим, своего Карла XII тоже не позволят оскорблять. Помнишь, как у Станислава Куняева: "А все-таки нация чтит короля, безумца, распутника, авантюриста..."?
   - Да погоди ты! - перебил Вредлинский эту гневную тираду. - Шуток не понимаешь?! Никакой "клюквы" в моем романе нет, и если напишу сценарий, то там ее тоже не будет. Но в том-то и дело, что фильм по такому сценарию наверняка не окупит затраты. Американцы даже своей собственной историей мало интересуются, не говоря уже о нашей. Я-то знаю, когда лекции в университетах читал, то приходило сто китайцев, двадцать латинос и четверо-пятеро белых. Один из профессоров тогда сказал, на мой взгляд, очень занятную фразу:
   "Слишком хорошее знание истории заставляет возненавидеть род человеческий". По-моему, это их идеологическая установка. Поэтому даже блестяще поставленную картину на тему русской истории там ждет печальная судьба. Не знаю, на что Пашка надеется?!
   - Ему виднее, - пожал плечами Крикуха, - чего загодя гадать? Посмотрим, с чем он из Нью-Йорка прилетит... Я, конечно, понимаю, почему Пашка решил меня приспособить: фирмушка у него по голливудским масштабам - дрянь, мелочь пузатая. Во всяком случае, не "Парамаунт пикчерс" и не "XX век - Фоке". На то, чтоб Тарантино или Копполу пригласить, у Пашки явно миллионов не хватит. Думаю, что даже наши Михалковы-Кончаловские ему не по карману. Вот он и решил сэкономить. Ну, и тебя, наверно, по тому же принципу пригласил - ты хоть и побогаче моего, но с его точки зрения - нищий... Даже если он нам по двадцать тысяч баксов заплатит - завизжим от восторга.
   - Увы, ты прав! - вздохнул Вредлинский, а про себя подумал: "Интересно все-таки, почему Пашка ничего не сказал мне? Ни насчет задуманного фильма, ни насчет своего полета в Америку... Почему-то сказал Жорке, с которым после возвращения в Россию мало общался, и ничего не сказал мне, человеку, Который уже во многое посвящен. Хотя, казалось бы, сперва пишется сценарий, а уж потом в дело вступает режиссер. И потом, какие можно вести серьезные переговоры о финансировании фильма, если еще нет сценария? Неужели у Пашки такой высокий авторитет и честное имя, что ему ссудят деньги, так сказать, под "кота в мешке"? Тем более что он ведет переговоры в Нью-Йорке, а не в родной Калифорнии. Может, потому и усвистал на другой конец Штатов, что в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе уже в курсе Пашкиных долгов? Навряд ли, там связь хорошая. А нью-йоркские банкиры- "акулы с Уолл-стрита" - небось на всю Америку базу данных имеют. И ежели узнают, что Манулов в долгу как в шелку, то скорее всего без долгих разговоров покажут ему на дверь".
   Тут Вредлинского опять начали терзать подозрения. Может, Пашка себе просто алиби создавал? Специально пришел к Жорке, которого до того знать не хотел, и наврал с три короба, будто собирается снимать фильм по сценарию Вредлинского. Зачем, дескать, мне убивать столь нужного человека? Можете спросить заслуженного артиста Крикуху - он вам подтвердит, что я собирался их задействовать на этой картине. Вредлинский, который к тому времени будет трупом, ничего опровергнуть не сможет. Головорезов вместе с "Форд-Эскортом", конечно, никто не найдет, а сам Пашка вообще ни при чем, он в момент убийства летел на самолете или уже приземлился в Нью-Йорке.
   Вредлинскому показалось, будто мистический смысл слов об "игре в прятки" ему уже открылся. Насчет "Мордвинов был жертвой", как ему показалось, речь могла идти о ком-то из тех, кого подстрелил Стас. Однако оставалось неясным, в каком "моторе" сидела "Алике", с которой у него однозначно ассоциировалась Александра Матвеевна. Уж не в том ли "Форд-Эскорте"?!
   Эта, на первый взгляд совершенно немыслимая версия в течение нескольких секунд завладела сознанием Вредлинского.
   А почему бы и нет? То, что они прожили вместе двадцать шесть лет и не развелись, как многие их знакомые, вовсе не означает, что у Александры не могло возникнуть - на почве приближающегося климакса, например! - безумное желание сжечь корабли и мосты. Ведь он, Вредлинский, по большому счету старик. Аля же в 48 лет все еще ощущает себя молодой женщиной: красится, стрижется, делает все эти маникюры и макияжи, меняет наряды - словом, расходует массу времени на то, чтобы понравиться мужчинам. Не законному супругу, а мужчинам вообще. И кто знает, может, она уже нравится какому-то конкретному господину.
   Вредлинский и сам не больно блюл супружескую верность, и за Алей в прежние годы особо пристально не следил. Они считали себя современными людьми, которые свободны в выборе временных партнеров, но должны соблюдать при этом интересы семьи. То есть не водить любовников в дом и не давать детям повода для пересудов. При этом считалось, что если они найдут нужным разойтись, то лишь тогда, когда Вадик и Лара вырастут.
   Все это казалось вполне разумным и логичным, да и действительно помогло им прожить столь долгую совместную жизнь, избежав серьезных скандалов. И вот дети выросли, почти устроены и, судя по всему, вот-вот вступят в браки. Казалось бы, можно и освободиться от брачных уз, как пролетариату от своих цепей, но...
   Теперь вопрос перешел из морально-нравственной сферы в область экономики. Теперь было что делить, даже с учетом потерь от дефолта. Ведь за последний год с помощью Манулова Вредлинский неплохо подзаработал. Аля же - практически ничего. Впрочем, терять половину от нажитого было жалко и ему, и ей.
   Напитавшийся алкоголя мозг Эмиля Владиславовича вдруг вообразил, будто его законная решила, что ей пора овдоветь. А почему бы и нет? О том, что супруги заказывают убийства своих половин, даже в газетах писали. Возможно, Але подвернулся какой-то хлыщ из числа "новых русских", у которого появилось желание быстро подзаработать. Охмурить стареющую, но все еще жаждущую безумств бабу этот тип смог бы без. проблем. И он, пригласив "отмороженных" дружков, решил ускорить процесс старения Вредлинского. Через месяц-другой, а то и раньше богатая вдова перестанет рыдать и выйдет замуж за молодого и свежего, потом завещает ему все нажитое совместно с Вредлинским имущество - никуда не денется, он ее зашантажирует соучастием в убийстве! - ну, а через год-полтора и сама отправится в мир иной, ибо молодой супруг сочтет, что больше не нуждается в ее услугах.
   Наверно, если б не та четвертинка, которая циркулировала в организме драматурга и сценариста, он оценил бы ситуацию более трезво. Во всяком случае, не стал бы считать супругу непроходимой дурой. Но голова разогрелась быстро, а фантазия у Вреддинского, как у всякого писателя, была развита хорошо. Что же касается мистического восприятия цитаты из царского дневника за 10 октября, то оно тут тоже сыграло не последнюю роль.
   Вредлинский сразу вспомнил, что супруга была осведомлена насчет его визита к Манулову. И дорогу знала хорошо. Из дома Аля ушла раньше, чем Эмиль Владиславович, а куда именно она отправилась: к подруге или в другую сторону, Вредлинский не отслеживал. Вполне могла сесть в тот самый "Форд-Эскорт" и показать наилучшее место для засады. У этого "мотора" были темные, тонированные стекла, и ни сам Вредлинский, ни даже Стас не смогли бы ее разглядеть. Очень может быть, что первое нападение решили не доводить до конца специально. Просто сделали выстрел в пустоту, а затем умчались, чтобы высадить свою сообщницу-наводчицу. Выгрузили ее где-нибудь, она мирно вернулась домой и стала ждать появления Стаса, которого, возможно, собирались оставить в живых или легко ранить - специально для того, чтоб он мог дать показания, подтверждающие алиби мадам Вредлинской.
   - Что ты посмурнел, Миля? - отметив озабоченность, проступившую на лице приятеля, спросил Крикуха.
   - Да так, - потупился Вредлинский. - Надо бы жене позвонить... Наверно, волнуется уже. У тебя ведь есть телефон на даче?
   - Сохранился, - утвердительно кивнул Георгий Петрович. - В кабинете стоит. Конечно, позвонить надо. Золотая у тебя жена! Ее грех расстраивать...
   Насчет того, какая у него "золотая жена", Вредлинский возражать не стал. Он прошел следом за Жорой в его дачный кабинет, который выглядел совершенно заброшенным. Должно быть, Крикуха за свой письменный стол давненько не садился - на полированной поверхности лежал густой слой пыли, чуть-чуть вытертый локтями поблизости от телефона. Вредлинский, стараясь не запылиться, осторожно набрал номер.
   Уже нажимая на кнопки этого старого польского телефона-в 70-х годах это был последний писк моды! - Эмиль Владиславович вдруг засомневался. Точнее, он просто не знал, что, собственно, может выяснить при помощи этого звонка. Если Для уже дома, это вовсе не значит, что она наводила на него киллеров, а если ее дома нет, это не означает, что она мирно сидит у подруги и треплется на какие-нибудь сугубо бабские темы.
   Тем не менее кнопки были нажаты, зазвучали длинные гудки, а затем Вредлинский едва рот не открыл от удивления.
   - Але! - прозвучал из трубки певучий голосок Василисы.
   СНОВА ДОМА?
   - Ты уже вернулась? - постаравшись говорить как можно более спокойно, спросил Вредлинский.
   - Да, Эмиль Владиславович, уже приехала. Машину включила, белье стирается, а я пока на кухне посуду мою...- бойко доложила домработница.
   - Александра Матвеевна пришла? - подавляя целую кучу вопросов, которые так и рвались с языка, скромно спросил хозяин.
   - Нет, пока еще не пришла, - отозвалась Василиса. - Я своими ключами отпирала.
   - Ну, ладно. Если она появится, скажи ей, что я сейчас у Георгия Петровича и через полчаса буду дома.
   - Обязательно передам! Больше ничего не передавать?
   - Нет, - Вредлинский повесил трубку.
   Мысли у него в голове закружились, будто вьюга. Неужели эта дрянь, которая кому-то там попалась в связи с убийством очень нужного для Манулова человека, а потом наврала, будто ее послал Вредлинский, каким-то образом из всего выпуталась? А потом осмелилась вернуться в Москву и явиться к Вредлинскому? Ведь она же самым наглым образом его оклеветала! Вредлинский своими ушами слышал диктофонную запись ее лжи!
   - Не переживай ты так, - подбодрил его Георгий Петрович, полагая, что друг Миля расстроился из-за того, что супруга отсутствует. - Заболталась просто, и все. Время-то еще не больно позднее.
   - Да-да, конечно... - рассеянно произнес Вредлинский. -Но все-таки, пожалуй, мы пойдем. Одежда уже, наверно, подсохла.
   - Я вам щетку дам, чтоб вы глину отчистили, - засуетился Крикуха.
   Минут через десять, приведя одежду в относительно благопристойный вид, Вредлинский и Стас отправились восвояси.
   На сей раз никаких приключений судьба им, похоже, не уготовила. Свет в окнах своего жилища Вредлинский воспринял с каким-то трепетом душевным, будто моряк, впервые за полгода или год увидевший огни родной гавани. Хотя на самом деле их со Стасом путешествие заняло всего несколько часов, включая посещение Крикухи, но пережитого страха и на год вперед хватило бы.
   - Во трудяга Василиса! - подивился Стас, обратив внимание на то, что асфальт на дорожке, ведущей к гаражу, недавно подметен. - Не умеет баба без дела сидеть... Все листья сгребла, будто и листопада не было!
   - Да, работница она примерная! - скупо похвалил Вредлинский, не желая торопить события. И вдруг подумал: а что, если все, начиная с визитной карточки, якобы украденной Василисой, и кончая магнитофонной записью с "разоблачениями", было подстроено Мануловым? С одной целью - запугать Вредлинского, чтоб он сидел и трясся, не говоря уже о том, чтоб ему не приходила мысль пойти в ФСБ и настучать о деятельности американского гражданина Манулова. Ведь тогда, дескать, моментально всплывет история с убийством Евсеева, и еще неизвестно, не признают ли тебя, Миля-Емеля, заказчиком... В конце концов, именно он, Манулов, рекомендовал Вредлинскому эту милую служанку. И Стаса тоже он рекомендовал. Может, и нападение, которое доставило Эмилю Владиславовичу столько волнений, было всего лишь отлично поставленной инсценировкой в духе голливудских боевиков? Да, стреляли не холостыми, пули свистели, но ведь не попадали! Нет, после выстрелов Стаса, кажется, кто-то падал, но ведь ран Вредлинский не видел. Могли эти статисты понарошку упасть, как на киносъемке? Могли! Что стоит Манудову для этого спектакля нанять группу профессиональных каскадеров? Боже! Ведь Стас стрелял из "глока-17", который зарегистрирован на имя Вредлинского, а Эмиль Владиславович где-то слышал, что у милиции есть специальная пулегильзотека, в которой хранятся пули и гильзы от всех зарегистрированных пистолетов и даже от незарегистрированных, но где-то стрелявших. Вот еще один повод для шантажа! Манулов может сказать: "Емеля, ты, конечно, извини, но твой охранник одного или двух нападавших завалил. Если их трупы где-нибудь случайно найдутся, то их ведь и на тебя повесить могут - хрен докажешь, что ты их мочил в пределах необходимой обороны, а Стас свои отпечатки сотрет и скажет, что твоего пистолета вообще не трогал... Не слабо будет, если ты попадешь в одну камеру с кем-нибудь из дружков этих "невинно убиенных"!"
   Именно об этом размышлял Вредлинский, когда входил в дверь, услужливо открытую приятно улыбающейся Василисой.
   - Пришла Александра Матвеевна? - спросил он, снимая обувь и влезая в родные домашние тапочки.
   - Пришла, пришла! - радостно закивала Василиса. - Она на втором этаже, очень просила, чтоб вы к ней поднялись.
   Вредлинский стал подниматься наверх по скрипучей деревянной лесенке, а Стас отпер свою каморку, находившуюся рядом с прихожей. Он решил, что и впрямь нужно разобрать, почистить и смазать оружие, и пострелявшее, и побывавшее под дождем.
   Войдя в полутемную комнатушку, освещенную только через дверь из прихожей, Стас ничего необычного не заметил. Однако, едва он потянулся к выключателю, чтобы зажечь верхний свет, как услышал слабый шипящий звук - пшик! - и ощутил легкий укол в спину. Уже через секунду после этого охранник почуял, что ни руки, ни ноги его не слушаются, веки наливаются тяжестью, будто он три ночи не спал. Потом еще и голова закружилась, Стас понял, что вот-вот упадет, инстинктивно стал искать точку опоры. Краем глаза, перед тем, как потерять сознание, он еще успел заметить какие-то тени, бесшумно выскользнувшие чуть ли не из стен каморки. Однако эти тени оказались вовсе не призрачными и бестелесными, а очень даже крепкими. Во всяком случае, они ловко подхватили 100-килограммового охранника и не дали ему наделать шума, грохнувшись на пол.
   "Инопланетяне!" - успел подумать Стас, и глаза его сомкнулись.
   Тем временем Эмиль Владиславович уже вошел в спальню, освещенную только ночником с оранжево-розовым абажуром. Судя по всему, Аля была не в настроении, ибо она возлежала на супружеской кровати, почти с головой укрывшись просторным пледом, и даже не повернула голову, когда скрипнула дверь.
   - Аленький! - трепетным голосочком позвал Вредлинский, осторожно приближаясь к роскошному ложу, приобретенному в додефолтные годы. - Я уже пришел! Не сердись!
   Под пледом произошли какие-то неясные шевеления, но жена по-прежнему не желала поворачиваться в сторону законного супруга.
   - Ну что ты дуешься? - проныл Вредлинский. - Я же был у Жорки Крикухи. Ну, выпили совсем немножко, поговорили... Неужели ты считаешь, что я даже на это не имею права?!
   Он подошел к кровати вплотную и осторожно потрогал мадам за плечико. Вот тут-то и произошло то, от чего беднягу Вредлинского едва не хватил инфаркт. Дама, лежавшая на кровати, резко повернулась и одним махом накинула на Вредлинского плед. Эмиль Владиславович успел понять, что под пледом находилась вовсе не Аля, а какая-то огромная темноволосая баба. Вредлинский и пикнуть не успел, как это чудовище с борцовскими лапами спеленало его пледом как младенца, так что он не мог и пошевелиться. Потом неизвестно откуда - то ли под кроватью прятался, то ли в стенном шкафу? - выскочил некий здоровенный парень, который ловко заклеил Вредлинскому рот куском лейкопластыря. Парень тоже был темноволосый, и Эмиль Владиславович с ужасом подумал: "Чеченцы!" Сейчас утащат, положат в какую-нибудь машину, увезут в горы, а потом запросят выкуп... Жуть! Но как же они сюда проникли?! Почему их не заметил Стас? Неужели он и Василиса заодно с налетчиками?!
   Тем временем, пока леденящие душу мысли носились в мозгах Вредлинского, ему в уши вставили некие затычки типа "беруши", от которых он полностью потерял слух, а на голову надели шлем-маску из плотной черной ткани, имевшую прорезь только для носа. Через нее даже свет не проникал, и Вредлинский на время ощутил себя слепоглухонемым. Он лишь почувствовал, что поверх пледа его обмотали веревкой, как вареную колбасу, а потом подхватив за ноги и за плечи, поволокли куда-то.
   Сперва Вредлинский еще мог прикинуть по памяти маршрут. То есть он хорошо знал, что его надо вытащить из спальни и пронести вниз по лестнице - никакого другого пути не было. По идее, дальше его должны были вынести во двор через прихожую, то есть, едва спустившись с лестницы, идти прямо и никуда не сворачивать.
   Однако после лестницы Вредлинского, будто покойника, ногами вперед, потащили направо, в гостиную, а потом еще раз направо, то есть в кабинет. Дальше никакого пути вроде бы не было, и Эмиль Владиславович даже подумал, будто похитители ошиблись дверью. Однако в этот самый момент Вредлинский ощутил прохладу и даже сквозняк. Окно! Эти негодяи открыли окно и вытащили хозяина дачи, будто ворованный ковер. После этого его пронесли на руках еще несколько шагов, повернули головой вперед, приподняли, передали в другие руки и, судя по запаху бензина, затащили в грузовик. Затем Вредлинского довольно бережно уложили спиной на нечто твердое, но не очень жесткое - скорее всего на пустой картонный ящик. Потом еще какое-то время повозились - это Эмиль Владиславович чувствовал по мелким вибрациям и сотрясениям от шагов внутри кузова. Еще через пару минут кузов задрожал от работы мотора, и Вредлинский понял, что его увозят прямо с родной дачи в какую-то жуткую неизвестность.
   Так или иначе, но Эмиль Владиславович ничего не мог этому противопоставить, и ему оставалось лишь покориться судьбе. Конечно, страх пронизывал его насквозь, но он даже не мог разжать заклеенные губы, не то что дернуться в своей "упаковке". Оставалось только лихорадочно размышлять, что ждет его впереди.
   Самое удивительное, Вредлинский почти не боялся смерти. Даже наоборот, он прямо-таки молил о ней всевышнего. Конечно, он не желал, чтоб его застрелили, зарезали, отравили или задушили. Ему хотелось просто уснуть и не проснуться. Или проснуться, но уже на том свете. Правда, Эмиль Владиславович имел все основания сомневаться в том, что количество грехов у него не превышает предельно допустимой нормы, которая позволит ему угодить хотя бы в чистилище. Но господь милостив! Авось простит, если покаешься. Кроме того, Вредлинский неожиданно вспомнил о вере в реинкарнацию, то есть в переселение душ.
   Вспомнилось, как некогда, в ужасно далекие семидесятые годы, Вредлинский попал на некую артистическую вечеринку, где присутствовал Владимир Высоцкий, и услышал там в его исполнении забавную песенку: Кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Исуса, Кто ни во что не верит, даже в черта назло всем. Хорошую религию придумали индусы, Что мы, отдав концы, не умираем насовсем!
   Тогда Вредлинскому было чуть-чуть за сорок, а Высоцкому и сорока не было. Но Высоцкий дожил только до Московской олимпиады-80, а Вредлинский и сейчас, в 1999-м, коптил небо. Интересно, было ли у Высоцкого настоящее предчувствие близкой смерти или он просто ерничал и посмеивался над призраком "курносой"? Сам Вредлинский тогда был не в фаворе у судьбы, но помирать не собирался, и песенку воспринял исключительно как шуточную.
   Сейчас, увязанный в "кокон" из пледа и веревок, не имея возможности ни видеть, ни слышать, ни даже орать от страха, Вредлинский отчаянно хотел, чтоб индусы оказались правы и реинкарнация оказалась реальностью.