— Ну, это слишком сложно, чтоб я тебе объяснил. Но для меня лично такой фокус секрета не составляет. Не Рындину, конечно, с Сережей тягаться. У Сорокина материально-техническое оснащение на уровне XXI века, причем, возможно, второй половины.
   — И у тебя, стало быть, тоже?
   — У меня? Кое-что имеется. Но объяснять не буду. А то у тебя, Михалыч, раньше времени может инсульт приключиться… Давай-ка вернемся к нашим баранам. Допустим, что друзья Соловьева каким-то образом узнают о том, что он жив и находится у Сорокина. Будут торговаться?
   — Думаю, будут. Только не уверен, что Серега им так просто Соловьева отдаст. Впрочем, им ведь главное — узнать, что Иванцов их за нос водил. Они сразу же запустят ту машинку, которая за бугром лежит.
   — А они знают, где?
   — Теперь знают. Поскольку Цезарь тебя боялся, подстраховался он немного.
   — Негодяй он последний… — проворчал Чудо-юдо. — Жалко, что уже взорвался, а то б еще раз убил…
   — Так или иначе, но в истории с отпущенным бандитом ты тоже запачкался. Есть сведения о том, что иконой ты очень интересовался. И что какой-то ключ из нее уже прикарманил…
   — Ну и что?
   — Два месяца назад в Гамбурге какой-то курд покушался на некоего Рудольфа фон Воронцоффа. Покушавшийся был убит охранниками, а Воронцофф не пострадал. Но криминальная полиция, как ни странно, добралась до заказчика, и оказался им некий Курбан Рустамов, известный некоторым кругам как Кубик-Рубик. Он каким-то образом исчез из Германии, но если как следует поискать, то найдется, и не где-нибудь в Узбекистане, а в Москве. Дальше объяснять не надо. Воронцофф, если до него дойдет информация о твоей творческой работе против него, немало тебе неприятностей доставит. Ты лучше знаешь каких. Поэтому та группа, которую можно условно назвать «соловьевцы», и ближнее окружение Цезаря считают себя при козырях. В принципе, если в ситуации с выборами будет неопределенность или произойдет большая замена в силовых структурах и прокуратуре, то осложнения будут и здесь.
   — Спасибо, что объясняешь ситуацию, — с легкой иронией улыбнулся Сергей Сергеевич. — Значит, их требование состоит в том, чтоб я убрался за кордон? Или это программа-минимум?
   — Во всяком случае, твое вмешательство в российские дела должно быть минимальным. А лучше — никаким. Заваруху в области устраивать крайне нежелательно.
   — Они очень простые, эти ребята, — осклабился Чудо-юдо. — А главное — скромные. Вполне могли бы потребовать, чтоб я повесился на воротах Александровского сада.
   — Сережа, ты, наверно, сейчас слишком взвинчен, чтобы принимать решения. Подумай, поразмысли, время у тебя есть.
   — Сколько у меня этого времени?
   — Можно поговорить о трех днях. Думаю, это их устроит.
   — А почему не 24 часа?
   — Потому что они реалисты и не требуют невозможного. Кроме того, знают, что тебя опасно припирать к стене. В конце концов, все последствия конфликта с тобой, так сказать, на глобальном уровне они осознают и не меньше тебя заинтересованы в мирном исходе.
   — Тем не менее ультиматумы предъявляют. На прямые переговоры они не пойдут?
   — Нет, ни в коем случае. Они знают, что вести разговоры с человеком, у которого есть целый арсенал средств воздействия на психику, — себя не уважать. Только через меня.
   — Удобно ты устроился, Михалыч.
   — Не говори, Сережа, сам удивляюсь. Знать не знал, что на восьмом десятке буду между молотом и наковальней крутиться. Господи, во что ж вы, недоделки чертовы, Россию превратили!
   — Михалыч, мы только достроили кое-чего. А фундамент — он как был по вашему проекту сработан, таким и остался. И такие же разборки, если хочешь знать, в России еще задолго до большевиков водились. Так что, по-моему, мы ничего нового не придумали. Это у нас национальная особенность такая: под предлогом усовершенствования и реформ устраивать бардак и беспредел, а потом героически восстанавливать народное хозяйство.
   — Циник ты, товарищ генерал-майор запаса. И меня своим цинизмом заражаешь. Знаешь, о чем мне сейчас, дураку старому, подумалось? Как же хорошо, что в XIII веке нас татары завоевали! Не было бы их — сидели бы сейчас, как в Европах, в удельных княжествах с территорией по полгектара. И считали бы себя не русскими, а всякими там береговичами, вятичами, дреговичами, словенами… А как посидели двести лет под ханами, так помаленьку и превратились в нацию.
   — Ничего, — усмехнулся Чудо-юдо, — еще немножко развалимся — и от завоевателей отбоя не будет. В очередь становиться начнут…
   — Во-во, только уж если сдаваться, то китайцам. Их много, они хоть работать любят, может, порядок у нас наведут.
   — Если не сопьются, — мрачно хмыкнул Сергей Сергеевич. — Ладно. Пошутили — и будет. Значит, так: ответ твоим протеже я дам ровно через неделю. Срок крайний и корректировке не подлежит. Если не пойдут на это — пусть считают войну объявленной. Можешь передать им, что у меня хорошее настроение и миролюбивый настрой. Но стоит им мне это настроение испортить — допустим, начать выдвигать какие-нибудь дурацкие условия, — разговор будет идти совсем по-другому.
   — Ладно, передам. В общем, я думаю, что три дня, что неделя — разница небольшая. Наверно, они согласятся. Хотя, как я подозреваю, со скрипом.
   — Дай-то Бог…

ПОД ГРОХОТ САПОГ

   Генерал Прокудин редко засиживался в штабе до вечерней прогулки. Сегодня было исключение из правил, потому что к комдиву приехал гость дорогой — облвоенком Сорокин. Формально речь шла о проведении в дивизии «дня открытых дверей» для призывников весеннего набора. Ну а о фактических целях разговор пошел только потом, когда все лишние были отпущены и на столе появилась бутылка с рюмочками.
   За окном по оттаявшему за день асфальту дружно грохали подметки солдатских сапог. На третий этаж через открытую форточку долетала бодрая песня с народными словами на мотив группы «Битлз»:
 
Мы иде-ем и все по-е-ем,
И ника-а-ак не уста-е-ем!
 
   Это тянул фальцетом запевала. А дальше сотня грубых или нарочито грубых юношеских басков подхватывала на полную катушку:
 
Нам не нужен желтый субмарин!
Ихний субмарин, хилый субмарин.
У нас есть свой совейский субмарин,
Красный субмарин, мощный субмарин!
 
   Потом по неслышимой команде какого-то невидимого и скорее всего абсолютно неформального лидера песня резко оборвалась и чей-то басистый голос хрипло рявкнул:
   — Комдив, дембель давай! Яйца пухнут!
   Прокудина передернуло, но он даже не поднялся из-за стола.
   — Развинтились «дедули», — заметил Сорокин, — небось ждешь не дождешься, когда уйдут?
   — Само собой. Эти еще ничего. В прошлом году у меня примерно две роты через Чечню прокатились, так я молился, когда все благополучно уволились. Тем более там с этими полутора-двухгодичниками были неясности. И тех надо увольнять, и этих… Кошмар! Нет, это точно, надо завязывать с призывами. Я понимаю, когда было все налажено, когда еще в детсаду, помнится, пели: «Хочется мальчишкам в армии служить!», когда всякие там ГТО сдавали, НВП в школе проходили, ДОСААФ был в расцвете сил… Любой летеха себя чувствовал человеком. Да и сержант был сержант, а не салага с лычками.
   — Это точно. И судимых не было, и наркоманов, и алкашей.
   — Между прочим, до меня тут слушок дошел, что тебе вот-вот лампасы пришлют?
   — Вроде рановато. — Для Сорокина не было новостью, что приказ о присвоении ему генеральского звания уже доехал до самого верха, но боялся сглазить.
   — Самый раз, — сказал Прокудин, — пока власть не поменялась.
   — Вот именно. Поменяется — и в рядовые разжалует. — Это еще то ли будет, то ли нет. А лампасы — уже кое-что, Все-таки видно — недаром служил.
   — Ладно, — отмахнулся Сорокин, — это еще будущее. А разговор у нас о настоящем… Так какова тема занятий, товарищ генерал?
   — Вчера мне показали двух парней. Внешне — ничем не отличишь от тех, что у меня на довольствии. Самое начало второго года службы — «черпаки», стало быть. Только-только службу поняли. Но посмотрел — и обалдел. Каждый из них по физо, огневой, автомобильной и индивидуальной тактической подготовке покрепче любого майора спецназа. На стрельбище у нас, как известно, пять направлений. Кладем одного на третий номер с полным магазином. Он со своей точки за двадцать секунд кладет мишени на всех пяти направлениях и сдает полмагазина патронов. Второй делает то же самое за восемнадцать секунд. Заменяем автомат на «СВД», поднимаем пять ростовых на дистанции пятьсот метров. Срубили все пять, один за семь, другой за восемь секунд. А ведь крайние мишени от них стояли под большим углом и едва ли половину поражаемой площади показывали…
   — Плюс расстояние было не ровно пятьсот, а с большим гаком, — заинтересованно прикинул военком.
   — Так точно. И так из всех видов оружия! Сто процентов попаданий.
   — А из чего стреляли-то?
   — Из всего, что у меня есть. Из «ПК», «РПК», «КПВТ», «утеса», «ПМ», «АПС», «АГС-17». С «БМП-2» из тридцатимиллиметровки, с «Т-72» штатным снарядом. Из «РПГ» и «СПГ»… «Град» только пожалел и гаубицы с минометами.
   — И везде — ни одного промаха?
   — Ни одного. Причем кучность — вообще фантастика. Из «АПС» двадцать пуль в диаметр нынешнего медного рубля.
   — Ты не перепил, Максим Данилович? — с подозрением спросил Сорокин. — По-моему, прибавляешь слегка…
   — Ни шиша не прибавляю! Пуля в пулю.
   — Не верится. Универсальность уж очень широкая. Я допускаю, что можно натаскать парня за год на автомат, пулемет, даже на «СВД», но чтоб он с тем же успехом и из «БМП», и из танка — не очень верю. Да и агээсника надо отдельно готовить. Я вон тебе зимой присылал «партизан», много они набабахали? Все «веера» клали, как бык поссал. А ведь в армии по два года с этой штукой дело имели. Разучились! Хотя многие всего лет пять как дембельнулись.
   — Ладно. В ближайшие дни их тебе тоже покажут. Непосредственно перед призывом. А пока слушай дальше и считай, что я вру, если хочешь. Так вот, после стрельбы мне показали их на физухе. Ровно по сто раз «выход силой», ровно по сто раз «подъем переворотом» и по двести подтягиваний на перекладине. Во сне не приснится!
   — А может, и правда, приснилось? — Сорокин понимал, что генерал хоть и выпивши, но не настолько, чтоб потерять над собой контроль.
   — Может быть. Я и сейчас не верю, что они тысячу метров в сапогах и по снегу пробежали за полторы минуты. И не устали! Будто пешочком два шага прошли. Потом мне предложили вывести против них лучших рукопашников. Этих мне, кроме разведбата, взять негде. Но, сам знаешь, там мальчики неплохие, крепенькие. Не хуже десантуры подготовлены. Эти, которых показывали, против разведчиков внешне смотрелись слабовато. Но когда их на спарринг выпустили — я только ахал. Один на один — это вообще пустой номер. Три секунды вся схватка. Потом по двое разведчиков на одного — раскидали только так. Пять-шесть секунд. По трое выпустил — один сделал за восемь секунд, другой — за десять. Четверых — за пятнадцать расшвыряли и вырубили. А сами — ни в одном глазу. Даже не запыхались почти. Пасечник, комбат, аж губу прикусил. Он же кандидат в мастера по рукопашке — сам сунулся. За пять секунд его один из сопляков в нокаут уложил. Только через пять минут очухался. На огне-штурмовой полосе норматив вдвое перекрыли.
   — Супермены какие-то… — уже с явным доверием к словам Прокудина пробормотал Сорокин.
   — То-то и оно. Дальше поехали на автодром. Все от «уазика» до «урала» водят как боги. На танкодроме тоже погоняли, я только ахать и охать успевал. Ну, про то, как они на полигоне из пушек стреляли, я уже говорил. Однако самое любопытное это то, как я по ним стрелял.
   — Ты? Холостыми?
   — Никак нет, господин полковник, боевыми-с. Из пристрелянного и любимого автомата. С дистанции от двухсот до пятидесяти метров.
   — Да ты в уме? — Сорокин выпучил глаза. — Это кто ж такое разрешил? За такое нарушение можно под суд загреметь…
   — Ну, я тоже не враз согласился. «Вы что, — говорю, — это ж чистой воды нарушение правил обращения с оружием. Если я его только задену — мне прокурор 251-прим запаяет и будет прав».
   — Это кому ты такое говорил?
   — Тому, кто их привозил, этих суперсопляков. С ним Рындин был, а этого, второго, я не знаю. Видимо, наука какая-то. В общем, заставил я их подписать бумажку, что это они меня настропалили и всю ответственность на себя берут.
   — Этой бумажкой только задницу подтереть… Не понимал, что ли?
   — Понимал. Хотя вообще-то солдаты не мои, за них они сами отвечать должны. Обошлось, и ладно. Короче говоря, занял я позицию в окопе полного профиля с автоматом и тремя магазинами. Пареньки надевают нормальные каски и броники, вешают на себя обычное снаряжение, отходят на 200 метров и начинают имитировать атаку. Я, понятно, думал, буду стрелять с таким упреждением, чтоб не попасть или вообще куда-нибудь в сторону. Как я стреляю, ты знаешь. В Афгане полтора десятка духов завалил — минимум. А они тоже, между прочим, так просто не подставлялись. В общем, я с самого начала больше беспокоился, чтоб не зацепить их. Думаю, буду брать на мушку, а потом стрелять метров на десять правее или левее. Так представляешь себе, пока они шли перебежками, я ни разу никого из них на мушку не поймал. Пытаюсь одного поймать, а он — хлоп! — исчезает. И тут же второй, откуда ни возьмись, выскакивает, скок вправо — скок влево, шаг — метра по два, по три — шлеп! — и тоже исчез. А первый опять выскакивает и «змейкой» еще метров десять пробегает. И так сто метров прошли. Ни места, где он после падения встанет, не могу засечь, ни на перебежке подловить. Решил наметить рубеж и сосредоточиться на одном. А он меня опережает. Я прикладываюсь, он отскакивает. И каждый раз не успеваю. В общем, сделал я с досады пару длинных на поражение. Честно и прямо говорю — уже не думал этих пацанов беречь. Двумя очередями магазин высадил — с разбросом по горизонту и вертикали, а он наискось в сторону метров на пять. Успел, гаденыш!
   — Ну а когда ближе подошли?
   — То же самое. Уворачивались! У них реакция невероятная.
   — Слушай, а может, они не люди, а?
   — А кто, черти, что ли?
   — Ну, может, роботы какие-нибудь. Типа Шварценеггера.
   — Шварценеггер, во-первых, не робот, а артист…
   — Ну, я «Терминатора» имел в виду, конечно. Может, это только так оформлены, что пацаны, а на самом деле — электроника?
   — Ты уж очень шутейно настроен, Юрий Николаевич. Я ведь тебе не сказки рассказываю. На полном серьезе.
   — И я всерьез. Черт его знает, что там наша оборонка от нечего делать выдумала!
   — Когда зарплату не платят, Юра, много не выдумаешь. Нет, это живые, настоящие мальчишки, они, извиняюсь, там на стрельбище на моих глазах лишнюю водичку сливали. Покормили их у нас и обедом, и ужином.
   — Но ты вообще-то можешь рассказать, откуда их тебе привезли и кто?
   — Рындин привез. Дальше объяснять? Он сказал, что в ближайшие дни покажет их тебе.
   — Зачем?
   — Затем, что если ты обеспечишь отправку наших областных ребят в мою дивизию, то все они станут такими бойцами.
   — За год?
   — Гораздо скорее. Во всяком случае, ко времени «Ч» они будут готовы.
   — И не объясняют — как?
   — Ну, я думаю, что это дело сугубо секретное. Нам с тобой никто этого объяснять не будет. У нас будут совсем другие задачи. Ты как, провел работу с мамашами?
   — Ну, там особо не надо проводить. Поговорил я с председательницей по душам. Конечно, намекнул, что я, как человек служивый, обязан их детей призывать, но если общественность нажмет, то шанс оставить их в области и отправить служить к тебе в дивизию, может быть, и появится. Само собой, что председательница больше хотела бы, чтоб детей — то есть призывной контингент — вообще оставили в покое. Дескать, набирайте контрактников, вон сколько без работы шляется. Они уже составили какую-то петицию Главе, даже Президенту, кажется, писали. Ну в общем, против того, чтоб их детей оставили в области, не возражают… Готовы организовать массовые акции: пикетирование, демонстрации и митинги. Я уже Рындину докладывал. Но очень многое будет зависеть от того, как они к тебе на «день открытых дверей» сходят. Так что, будь добр, не подкачай. Покажи им, какие у тебе казармы чистые, «дедов» подтяни, чтоб небритыми рожами детей не пугали.
   — Сделаем, сделаем! Ты только намекни Главе, чтоб продуктов подбросил, и желательно в порядке шефства. Потому что денег у меня — ноль.
   — Я думаю, он найдет на угощение. Есть загашник.
   — Теперь еще один вопрос. Это кто придумал казачьи сборы у меня проводить?
   — А что, мешают?
   — Да уж не помогают, если мягко сказать. Кочетков из себя чуть ли не Платова изображает. Меня еще на хрен не посылает, но комполка уже материл. Дескать, почему комполка, нормальный подполковник, ему, который сам себя в полковники произвел, да и то — из капитанов милиции, первым честь не отдал? Я ему разносец устроил и пообещал, что если он не прекратит бардак, то буду его самого воспитывать старым казачьим способом. У меня один взвод из разведбата всю их полусотню кверху задницами разложит. Так и сказал: перепорю всех ихними собственными нагайками — и пусть меня потом судят. Он поверил, а я и не шутил. Ведь в самом деле, Юра, это ж банда настоящая. Дисциплины почти никакой. На полковой развод не выходят, внутренний наряд служат хреновей хренового. Занимаются они, скажем прямо, без энтузиазма и вообще без напряга, шляются по территории полка, вечерами поголовно выпивши. Задираются к срочникам. Уже была пара драк. Пока без жертв и тяжких телесных, но это потому, что комбат наших молодцов удержал. Ночами куда-то ездят, благо со своим транспортом, баб в казарме видели… А теперь еще номер: выдать на период сборов боевое оружие по штату мотострелковой роты. Ты каким местом думаешь?
   — Это не я думаю. Мне это пожелание Рындин передал. Сам знаешь, что теперь нам с ним ссориться не след. Не беспокойся, я небольшое промывание мозгов проведу. Рындин Кочеткова без всякой порки приструнит. Ты ведь их не в показном полку разместил, верно? Значит, мамы призывников их не увидят.
   — Знаешь, Юра, а тебе не думалось, что нам в этой заварухе всякие там, условно говоря, «комиссары»?
   — Давай, Максим Данилыч, пока не торопить события. По обстановке будем действовать, сообразуясь с ситуацией. Я лично хочу сперва лампасов дождаться. Может, успеет Президент до июня?
   — Я думаю, он усидит. Народ хоть и ворчит, а боится менять. Таких, как твой брательник, — мизер. Да и в нем я, честно скажу, сомневаюсь. Может, он действительно агент ЦРУ и чистой воды провокатор? Мне ведь Рындин насчет него ЦУ давал неофициально…
   — Ликвидировать?
   — Ну, когда он колонну нуворишей раздолбал, Ильич у меня выпросил две роты, об перекрыть район законсервированного аэродрома. Предупредил счет того, чтоб я не стеснялся стрелять на поражение, мол, они отпетые, сдаваться живыми не будут. Так что ход, и не отдавал приказа, но надеялся, что я твоего Серегу живьем не возьму.
   — Ты в округ об этой истории докладывал?
   — Само собой. Мы свою задачу выполнили. Просто Серега в другом месте прошел. Не через меня. В общем, нормальное оказание помощи ФСБ в задержали преступной группы.
   — А если б он тебя не миновал, Данилыч, ты б его завалил? Положа руку на сердце?
   — У меня там два ротных было и комбат. А у них — сто сорок солдатиков, сержантиков и летех. У каждого — носимый боекомплект. Если б началось и кто-то из них зарядил Сереге очередь, ты бы меня винил?
   — Ладно, чего там. Это я с дури спросил. Ничего не случилось — и Бог с ним. А вообще-то, сказать откровенно, я думал, что это ты его через кольцо пропустил.
   — Его просто там не было, донимаешь? Так и Рындину передай, если он интересовался…
   — Не доверяешь?
   — Скажем так: опасаюсь. Знаешь ли, очень не хочется, чтоб во всех этих делах мы начали еще и стучать друг на друга. Тем более что на нас и без того немало стука накопилось. Надеюсь, пока этот стук только стуком и останется. Сейчас мы нужны, а потом…
   — Там поглядим. — Похоже, оба поняли друг друга без слов. Снизу долетала очередная бравая песня с народными словами на музыку из популярного мультфильма:
 
Красная ракета улетает вдаль,
Ты ее назад уже не жди.
И хотя Америку немного жаль,
То ли еще будет впереди!
 
   И под грохот сапог шпанистые голоса срочников прогромыхали:
 
Скатерть скатертью белый след стелется
И упирается прямо в Вашингтон!
Каждому, каждому в лучшее верится:
Валится, валится набок Пентагон!
 

ЗИНУЛЯ ПРИЕХАЛА…

   Из окна кабинета Сергея Сергеевича Баринова была хорошо видна спортплощадка на заднем дворе его загородного дома, который его обитатели именовали «дворцом Чудо-юда». На спорт — площадке возились четверо внуков, две пары двойняшек-однолеток: Колька, Катька, Сережка и Ирка. Они расстреливали снежками и ледышками оплывшего и покосившегося снеговика. Поодаль, должно быть, опасаясь, как бы господским детям не надоело швырять свои снаряды по снежной бабе, стояла, плотно закутавшись в оренбургский пуховый платок, темнокожая сомалийка Зейнаб, в данном случае выполнявшая обязанности гувернантки. Когда она поворачивалась спиной, то в своем платке, зеленом пальто с пощипанным молью песцовым воротником, толстых вязаных рейтузах и черных валенках с калошами выглядела вполне по-советски и сошла бы за среднерусскую деревенскую бабу.
   — Соскучилась, Зинуля? — спросил Сергей Сергеевич, кивая головой в сторону окна.
   — Не то слово, Сергей Сергеевич. Они ж теперь все мои.
   — Муженька, конечно, на месте не застала?
   — Естественно. Но это даже к лучшему. Опять бы пришлось любоваться на его помятую рожу. Люся уволилась?
   — Нет. По-прежнему сидит на своем месте. Он ей даже зарплату прибавил. Конечно, это неприятно, но по крайней мере лучше уж точно знать, чем волноваться… Ладно. Отставим всю эту ерунду в сторону. Есть более серьезные проблемы. Отвлекаться некогда.
   — Согласна.
   — Начнем с приятного. Мы тут, в центре, помаленьку разбираемся в результатах твоей работы, и остается только радоваться. Все идет так, как положено. Ты очень хорошо поработала. Умница!
   — Пока не закончим всю серию, я бы не торопилась. Седьмой укол еще не сделан. А нужен еще и восьмой. Вы обратили внимание, что период последействия сильно сокращается по времени, но зато усиливается по интенсивности? Если после первого была просто картина сильной наркотической ломки, то после шестого в течение часа пульс доходил до десяти ударов в минуту. Не боитесь, Сергей Сергеевич? Очень рискованно. Сколько мышек у Ларисы перенесло седьмой укол? Помните? Только шесть из восьми. До этого погибло только две. А восьмой укол оставил только трех. То есть 30 процентов от первоначальной группы в десять животных.
   — Эти три мышки уже дали потомство. Блестящее, надо сказать.
   — Все равно, давайте подумаем, еще чуть-чуть прикинем, а? Ведь это не мышата. Это мальчики.
   — Зинуля, у тебя от общения с Кларой Леопольдовной появились нездоровые настроения. Мне лично это очень не нравится. Ты же всегда была сильная, рациональная, серьезная, не поддающаяся на всякие слюни и сопли. Вообще вы с Ленкой — настоящий клад. И теперь, когда они с Димулей пропали, я чувствую, что ты устала… Может, это на почве Мишкиных художеств? А ты ему тоже рожки наставь. Неужели там, у Фрола, нет хороших мужиков?
   — Это мне не нужно. Просто я сейчас смотрю на Сережку с Иркой и думаю: «Не дай Бог, чтоб какая-нибудь стерва мучила их так, как я мучаю Валеру и Ваню!» Я б не просто глаза выцарапала, а горло перегрызла!
   — Вполне тебя понимаю. Но только позволь заметить, что если ты прекратишь «мучить» этих парнишек и на этой почве бросишь все работы с «Z-8» и 331-м, то сама возможность создания этих препаратов никуда не исчезнет. Там, в области, совсем близко от вас крутится Сорокин-Сарториус. Именно тот гад, который стал причиной того, что мы с тобой потеряли Диму и Лену. Как ты думаешь, отчего он еще не налетел на «Белую куропатку»? Потому что он ждет, когда вы закончите эксперимент. Я специально вызвал тебя в Москву, чтобы он подумал, будто вся серия опытов завершена. Но он, видимо, получил об этом информацию. Хотя, может быть, еще сегодня сунется… Вот один претендент. Борец за диктатуру пролетариата, мать его растуды! Я помню, когда он еще в Италии прописывался, лет двадцать назад с большим гаком, его ужас как тянуло к «Бригате росса» — «Красным бригадам». Еще по ходу психологической подготовки это прослеживалось. Если б начальство не торопило, я бы ни за что его не выпустил. Надо было его еще год-полтора от романтики оттирать, а мне не дали. В результате получили то, что имеем. То есть человека, представляющего реальную угрозу национальной безопасности России…
   — А мы с вами ее не представляем, Сергей Сергеевич? Угрозу эту самую?
   — Всякий, кто занимается секретными исследованиями, ведущимися не по заказу правительства, представляет определенную угрозу для родного государства. Поэтому, не будь у нас нужных знакомых, весь бы наш ЦТМО уже сидел по камерам. И ты, и я в том числе. Но Сарториус — особь статья. Это один из немногих нынешних коммунистов, которые верят в то, о чем говорят, да еще к тому же готовы на самые решительные меры. Вместе с тем он не фанатик, а расчетливейший, отлично понимающий ситуацию специалист.