Волков Александр Мелентьевич. Царьградская пленница

   Зоря был недалеко от беловолосого парня, которого мысленно прозвал "забавником", когда увидел, что тот снова начал свою игру, на этот раз обращаясь к нему.
   - Спаси: тону!.. - хрипел он, барахтаясь в воде.
   - Врешь, не обманешь! - со смехом ответил сын рыбака, проплывая мимо.
   - Погибаю: ей-бо:
   Голова парня исчезла под водой. Зоря приостановился. И когда "забавник"
   вынырнул, такой неподдельный ужас был на его побагровевшем лице, что Зоря понял:
   нет, тут не шутки.
   - Держись! - крикнул он и бросился на выручку.
   Пока он подплывал, "забавник" снова скрылся под водой и больше не показывался.
   Зоря нырял так же хорошо, как и плавал. Набрав побольше воздуху, он спустился под воду и увидел на дне беловолосого парня с закрытыми глазами. Схватив его за волосы, Зоря сильными рывками выплыл наверх и с наслаждением вдохнул свежий воздух.
   Спасенный был без чувств. Зоря доставил его на угорскую сторону. А там в страхе метался по берегу высокий пожилой человек в нарядном кафтане, с деревяшкой вместо левой ноги. Это был отец спасенного парня. Когда Зоря вытащил беловолосого, отец налетел на него, вырвав бесчувственное тело из рук спасителя.
   Он тряс и тормошил сына, пока у того изо рта не хлынула вода.
   Отец закричал рыдающим голосом:
   - Доигрался, окаянный! Сколько разов говорил я тебе, Неждан, не шути с Днепром!
   - Не серчай, батя, - слабым голосом ответил Неждан. - Судорога ногу свела:
   Вокруг собралась толпа любопытных. Тут были и плотовщики, и лодочники, и купальщики. Один старик шепнул Зоре:
   - Повезло тебе, малый. Ты Пересветова сынка спас, а Пересвет - всему Киеву известный оружейник. Ох, щедро он тя наградит!
   - А я не из-за награды старался! - сердито фыркнул Зоря и отвернулся от старика.
   Пересвет спросил:
   - Кто ты, парень, и как звать тебя?
   Смущенный общим вниманием юноша ответил:
   - Сын я черторыйского рыбака, а звать меня Зорей:
   - Ну, уж истинно ясна зоренька ты для меня, сынок! - проговорил растроганный оружейник. - Кабы не твоя послуга, лежать бы ныне Неждану на дне речном. Чем одарить тебя, молодец удалый?
   - Не надо мне подарка, - сказал Зоря. - Стыдно за такое брать.
   Толпа одобрительно загудела.
   Между зрителями протиснулся Стоюн, он нес одежонку сына.
   Одевшись, Зоря подвел отца к оружейнику.
   Стоюн с поклоном молвил:
   - О твоем умельстве слыхал я, Пересвет, и рад зело, что мой парнишка твоего из беды вызволил.
   Мужчины сердечно обнялись и расцеловались.
   - Надеюсь, будешь ко мне? - сказал оружейник. - Я такой мед на стол выставлю, какого и у монахов не найдешь!
   - Вот от этого я не откажусь! - весело отозвался Стоюн.
   В толпе послышался смех.
   Глава девятая. В ГОСТЯХ У ПЕРЕСВЕТА
   В первое воскресенье после происшествия на реке Неждан появился в Черторые. Он приехал на попутной лодке и легко разыскал жилище Стоюна. Рыбак и его сын возились с сетью, развешанной на кольях. Круглое лицо Неждана сияло радостью.
   Его серые, как у отца, глаза дружелюбно смотрели на Зорю. Поприветствовав Стоюна поясным поклоном, он обнял нового друга.
   - Так вот вы где живете! - весело воскликнул он. - У вас хорошо, а у нас на Подоле пыль, духота:
   - Это летом хорошо, - возразил Зоря, - а зимой волки ночью по улицам бродят:
   собаку выпустишь - мигом уволокут.
   - А вы зимой к нам переходите жить, - предложил гость. - У нас дом большой, батька с маткой будут рады.
   Стоюн и Зоря рассмеялись в ответ на такое неожиданное предложение. В это время из хаты выбежала Светлана.
   - Батя, Зорька, - звонко крикнула она, - завтракать идите, уха сварилась!
   Увидев чужого парня, она смутилась, покраснела. Неждан с любопытством рассматривал скромно, но опрятно одетую синеокую девушку со стройным станом, с длинными русыми косами, спускающимися ниже пояса. Он повернулся к Зоре и шепотом спросил:
   - Сестренка твоя?
   - Ага. Светланкой звать. Погодки мы с ней, она помоложе.
   - А матушка твоя где?
   Зоря тихо ответил:
   - Родимую о прошлом годе печенеги в полон увели:
   - А меня батя за вами прислал, - перевел Неждан разговор на другое. Сбирайтесь!
   - Кто?
   - Да все вы: ты, батя твой, Светлана. Мои старики наказали, чтоб я всех привез, сколько вас ни есть. Да и сестра хочет повидать моего спасителя.
   - У тебя тоже есть сестра?
   - Есть. Надькой звать. Она в наших годах. Так поедете?
   - Не знаю. Как, батя? Поедем, что ли?
   Рыбак призадумался. Он намеревался в этот день основательно починить порванные сомами сети, но мысль о том, что Пересвет обещал угостить необыкновенным медом, перевесила.
   - А ладно, не уйдут сети! - с необычайной для него беззаботностью сказал Стоюн.
   - Поедем, коли зовут. Светланка, сбирайся!
   Но девушка наотрез отказалась ехать. Ее смущал красивый наряд Неждана, его шитая шелком рубашка, сафьяновые сапоги.
   "Небось, и сестра его так же красно одета, - подумала Светлана. - А я: Нет, не поеду нашу бедность показывать:"
   - Я буду сети чинить, - нашла предлог девушка.
   - Ну и ладно, оставайся, - согласился отец. - А мы с Зорькой поедем, только пускай сначала гость нашей рыбацкой ухи отведает.
   Неждан отказывался, но хозяин не хотел слушать никаких отговорок. Впрочем, стерляжья уха оказалась великолепной.
   Зоря надел лучшую рубаху с вышитым воротником и длинные холщовые штаны. Обуви он не знал с ранней весны до поздней осени; его ноги задубели до того, что не боялись ни камней, ни колючек. Стоюн скрасил будничное одеяние красной опояской, которую завел давным-давно, еще к свадьбе.
   - Сей день ты у нас, батя, седоком будешь, мы тебя повезем, - сказал Зоря.
   Сам он сел на корму, посадил Неждана на нос, и оба проворно заработали веслами, гоня легкое суденышко против течения.
   Река была оживленной. Сверху величаво спускались купеческие учаны, полные товарами, охраняемыми стражей; скользили рыболовные лодки со сложенными на носу сетями; удильщики, поставив челны на якорь, сосредоточенно следили за лесками.
   Завидев Стоюна, праздно сидящего на средней скамейке челна, знакомые рыболовы весело кричали ему:
   - Эй, друг! Куда таким боярином едешь?
   - В гости меня повезли, на Подол! - улыбаясь, объяснял рыбак.
   Неждан, усердно работая веслом, рассказывал о своей семье.
   - Батя мой лишился ноги в бою с печенегами, - говорил парень. Жестокая была сечь, и многие тогда жизнь положили. На батю наскочил один ворог, богатырь ростом и силой. Он бате ногу мечом порубил, зато сам без головы остался:
   Зоря знал об этом страшном печенежском нашествии на Киев, которое случилось в 1017 году. Помнить его он не мог: ему было тогда три года. Но мать часто рассказывала, как она и другие женщины Черторыя скрылись в лесной чащобе:
   сторожевые посты успели предупредить о приближении орды. А Стоюн сам сражался в числе русских ополченцев. Сильно тогда пострадали киевские окрестности, в том числе и Черторый. Но печенеги бежали, разбитые наголову, и после того долго не осмеливались появляться в русских пределах.
   Рыбак спросил Неждана, почему он получил такое имя.
   - У бати с матушкой сколько лет детей не было, они уж и ждать перестали. И вдруг родился я. Вот и назвали меня Нежданом.
   По церковным записям парень числился Василием. В ту пору многие русские люди носили два имени: обиходное, славянское, и крещеное, взятое из святцев [святцы - список имен святых]. Оружейник Пересвет, придя к попу на исповедь, отзывался на имя Софроний. Да и сам князь Ярослав Мудрый при крещении получил имя Георгий (Юрий), но никто его так не называл.
   Неждан, не уставая, занимал гостей разговорами. Но вот показалась на высоком речном берегу деревянная стена, окружавшая Киев, за ней подымались шатровые верхушки боярских хором, высоко возносились башенки великокняжеского дворца, блестели золотом купола многочисленных церквей. Не в первый раз Зоря видел Киев с реки, а все же загляделся на его величавую красоту.
   Давно облюбовали славяне место, где стоял Киев. Еще в VIII веке нашей эры там уже появилось обширное городище, которое росло с каждым десятилетием. Так удачно расположилось оно на скрещении речных и сухопутных дорог. Могучая река Днепр - Борисфен, как ее называли греки, пересекала с севера на юг чуть не всю огромную русскую равнину. И сам Днепр, и густая сеть его притоков представляли систему дорог, лучше которой не придумаешь. По сухопутью же шли проезжие шляхи в старинные и новые города Искоростень, Листвин, Туров, Стародуб и многие другие.
   А как удобно было защищаться от врагов на трех горах - Киевице, Хоривице и Щековице [Эти горы назывались в честь легендарных основателей города, трех братьев - Кия, Хорива и Щека. А по имени их сестры Лыбеди называлась речка, протекавшая под городом.]. Крутые горы с почти отвесными склонами, поросшими лесом, и глубокие ущелья, разделяющие их, а с востока широкая и быстрая река - все облегчало защиту Киева. В лесистых долинах и оврагах можно было скрывать засады.
   Еще при первых князьях киевляне обнесли город прочной деревянной стеной. Широкие срубы ставились один на другой и наполнялись камнями. Получилось укрепление, которое не разрушишь никакими стенобитными машинами.
   Трое ворот было в городской стене. От северных начиналась дорога на Галич. Из Лядских, ведущих на юг, нельзя было далеко уйти, там пролегала "ляда" - пустошь, заросли, болота. Из западных ворот, самых оживленных, шли пути за рубеж.
   Лодка причалила к берегу Подола.
   Подол - низменная часть города - располагался по Днепру выше Горы, и его в ту пору еще не ограждала стена. В случае нападения врагов жители Подола бросали дома и, захватив самое ценное имущество, бежали на Гору, под защиту крепости.
   Подол населяли ремесленники: гончары, кожевники, столяры, оружейники. Люди одного ремесла тяготели друг к другу, селились рядом, и так возникали слободки Гончарная, Кожевная, Оружейная. В Гончарной жужжали круги, на которых формовались горшки, кринки, блюда и иная посуда. Кожевная встречала посетителей резкой вонью гниющих шкур, а в Оружейной слободе раздавался перестук и перезвон молотков и молоточков, кующих пластины для лат и кольца для кольчуг.
   Дом Пересвета был выше и обширнее соседних домов. Двор устилали плотно уложенные плахи [плаха - толстая доска]. Жилье состояло из большой, хорошо убранной светлицы и терема - владения Нади и ее матери Софьи. Над домом поднималась надстройка - одрина, где спали хозяин с сыном. Отдельный ход вел в мастерскую с земляным полом. Там в углу был устроен горн с кузнечным мехом для раздувания пламени.
   Пересвет в бархатном кафтане встретил гостей на крыльце, как этого требовал обычай. Троекратно облобызавшись с рыбаком и сердечно обняв Зорю, оружейник повел их в горницу, где хлопотали Софья и Надя.
   В переднем углу под иконами стоял стол под белой скатертью, уставленный яствами и питиями. Вдоль стен тянулись не лавки, как в бедной хате Стоюна, а широкие резные лари, покрытые холстом; в них хранились пожитки хозяев.
   Полная низенькая Софья поклонилась Стоюну до земли, а потом стала горячо целовать сконфуженного Зорю.
   - Ненаглядный ты мой, сокровище мое! - выпевала она в перерывах между поцелуями.
   - И какой же отец, какая мать породили тебя, такого доброго, такого смелого?!
   - Парень как парень, - спокойно отозвался Стоюн. - Не так давно приходилось драть его лозой за всякие проказы:
   Зорины щеки запылали от стыда, и он смущенно поглядывал на Надежду, такую же белокурую и круглолицую, как брат.
   Пересвет и его жена стали усаживать гостей за стол.
   Угощение было изобильное: жареный поросенок под луковым соусом, утка с пареной репой, отварная осетрина, пироги с морковью и свеклой, каша пшенная, каша гречневая с молоком, свежие огурчики, мед сотовый.
   Хозяин посадил Стоюна по правую руку от себя, а Зорю по левую и подкладывал им самые лучшие куски. Но для Стоюна главной приманкой на столе были не яства, а пития. Оружейник не обманул Стоюна, приглашая его в гости. Мед у него действительно был такой, что не посрамил бы и боярского пира.
   После двух чар новые друзья заговорили такими повышенными голосами, что молодежь поняла: ей тут не место. С одобрения хозяйки Неждан и Надя повели Зорю на берег Днепра, а взрослые остались возле сулеи с медом.
   Обычная сдержанность оставила рыбака. Волнуясь, он рассказывал Пересвету о той страшной ночи, когда лишился жены.
   - Уж как же мне горько, друг, - говорил Стоюн, - как пусто без Ольгушки! Ведь она знаешь какая была!.. Утром взглянет на меня своим ясным взором, и мне целый день - праздник. Худо мне без нее, Пересвет, худо!..
   Оружейник пытался утешить Стоюна.
   - Все от бога, - говорил он, - на все его святая воля.
   - За что же он так наказал меня?! - взъярился рыбак. - Али я ему не молился, не ставил свечки перед иконами? Злое дело он надо мной сотворил!..
   - Молчи, а ты молчи! - испуганно перебил оружейник. - Еще больше на себя беды накличешь. Дети ведь у тебя!
   Новые знакомцы осушали чару за чарой, а потом их головы бессильно упали на стол, и гулкий храп огласил горницу.
   Был поздний вечер, когда Зоре удалось вызволить отца из гостей. Стоюн, несмотря на опьянение, сидел в челноке твердо, но его затуманенному сознанию представлялось, что он каким-то образом выручил жену из плена. И он обращался к ней заплетающимся языком:
   - С-слышь, Ольгуша?.. М-мы без т-тебя так г-горевали, т-так г-горевали: А т-теперь в-все с-слава б-богу:
   И он вдруг оглашал темную гладь Днепра громкой песней.
   На другой день Стоюн спросил у сына:
   - Ну как, много я начудил вчера?
   - Всякого было, батя, - уклончиво отвечал Зоря.
   - Что ж, грех да беда на кого не живет, - хмуро молвил рыбак. И вдруг улыбка озарила его суровое лицо: - А мед у Пересвета хорош, ах, хорош!..
   Глава десятая. ЛЕТОПИСЕЦ ГЕРОНТИЙ
   В следующее воскресенье, отпросившись у отца, Зоря явился на Подол спозаранку.
   Он оставил челнок под присмотром деда-кожевника, удившего рыбу, и направился в знакомый дом. Неждан бросился к приятелю с радостью, а Надежда ехидно посмеивалась над горячностью их встречи. Сказать по правде, девушка обращала бы гораздо больше внимания на красивого смуглого рыбака с орлиным носом и синими глазами, если бы на нем вместо холщовой рубахи и портов было бархатное полукафтанье, на ногах сафьяновые сапоги, а на голове соболья шапочка с соколиным пером.
   Мать давно уже уверила Надю, что благодаря необыкновенной красоте ей суждено выйти за боярского, а то и княжеского сына, и такими разговорами вскружила девчонке голову.
   Приятели отправились на Гору. Прежде всего Неждан решил показать другу старейшую и красивейшую киевскую церковь - Десятинную [она была названа так потому, что Владимир на ее построение и содержание отдавал десятую часть своих доходов]. Это была первая каменная церковь на Руси. И воздвиг ее князь Владимир после того, как окрестил народ в христианскую веру.
   Семь лет строили храм греческие мастера по царьградскому образцу. Такого великолепного сооружения еще не было на Руси. Материалом для постройки послужил квадратный тонкий кирпич с толстыми прокладками прочного цемента. Двадцать пять золоченых глав венчали храм; к центральной его части примыкали четыре придела [придел - церковь меньшего размера, пристроенная к главной].
   Красоте постройки отвечало ее внутреннее убранство: резные беломраморные колонны, карнизы, мозаичный пол из кусочков цветного мрамора, яшмы, малахита.
   Дивное устройство собора восхищало русских людей и приезжих из других стран.
   Зоря и Неждан обошли кругом это великолепное строение и направились в храм.
   Приятели застали конец церковной службы. Миновав паперть, где рядами сидели нищие, Зоря и Неждан вошли в церковь. Ее сумрак не в состоянии были рассеять высокие узкие окна с разноцветными стеклами, но много света давали сотни свечей, горевших у образов и в подвешенных к куполу паникадилах [паникадило (греч.) - висячая люстра или подсвечник с большим количеством свечей].
   Народа в церкви было не очень много. С того времени, когда князь Владимир Красное Солнышко объявил христианство государственной религией [988 год], прошло больше четырех десятилетий, но греческая вера не успела укорениться на Руси.
   В деревнях и маленьких городах еще сохранялось язычество, в капищах [капище - языческий храм] стояли идолы, и люди приносили им в жертву кур и овец. Даже в стольном Киеве - огромном городе - среди молельщиков преобладали люди среднего возраста и молодежь; старики и старухи оставались верны прежним богам.
   Прозвучали заключительные возгласы священника. Обедня кончилась, народ повалил из церкви. Вышли и два друга.
   - Куда теперь меня поведешь? - спросил Зоря.
   Неждан задумался, а потом сказал:
   - Знаешь что, Зорька, пойдем-ка мы с тобой в Георгиевский монастырь, я давно у дяди не был.
   - У дяди? А что там делает твой дядя? - удивился Зоря.
   - А он монах, - пояснил Неждан. - Это отцов брат. В миру его Громом звали, а ныне он Геронтий: Да, послушай, все забываю спросить, как твое крещеное имя?
   - Мое? - Зоря застеснялся. - Мое крещеное плохое. - И парнишка по складам выговорил: - И-у-ве-на-лий.
   - Ой-ой-ой! - Неждан свистнул. - Натощак и не вымолвишь! Еще Венька ничего, а уж И-ве-у: Нет, не скажу! Это кто ж тебя так нарек?
   - Батя попов не любит, не хотел нашему рыбу даром давать. А поп все серчал на него и баял: "Ну, будешь меня помнить"! Вот я и пошел с таким имечком.
   - Ну, это все пустое! - рассмеялся Неждан. - Ты для меня завсегда будешь Зорька, а я тебе Нежданка: Ну, пошли к дяде!
   - А он не осердится, что мы без зову пришли? - робко спросил Зоря.
   - Ну нет, - уверенно молвил Неждан. - Он не таков. И хоть всему Киеву известен, а любого человека во всяк час с нуждой примет. Его за справедливость повсюду уважают.
   Зоря заколебался. Идти ему, сыну простого смерда, к такому знатному человеку?..
   Друг насмешливо посмотрел на него.
   - Да что ты боишься, чудак?
   Зоря нехотя пошел за Нежданом.
   Как видно, летописец в монастыре пользовался большим уважением. Не в пример прочим иноческим каморкам, его келья была обширная, теплая, с окном, выходившим на юг. В ней удобно было заниматься чтением и письмом.
   Неждан постучал в дверь и сказал уставные слова:
   - Во имя отца, и сына, и святого духа!
   - Аминь! - раздалось из кельи.
   - Дома! - обрадовался племянник. - А то по месяцу его не бывает: в другие города уезжает.
   - Зачем? - удивился Зоря.
   - Про разные дела узнаёт, что там случились, и в летопись записывает.
   Неждан и Зоря вошли, до земли поклонились обитателю кельи. Геронтий был уже стар, но еще бодр и прям, с величавой осанкой. В монахи он ушел в юности, прельщенный возможностью изучить книжную премудрость. Это ему удалось, и теперь он славился в Киеве как один из первых грамотеев и единственный летописец.
   Геронтий ни перед кем не унижался, даже с большими боярами держался как равный, зато с низшими старый монах был неизменно приветлив в обращении.
   - А, это ты, Василий, - ласково сказал Геронтий, увидев племянника. Всё ли дома подобру-поздорову?
   - Все ладно, - ответил парень. - Батюшка с матушкой велели тебе кланяться. - Неждан снова поклонился.
   - За привет спаси бог. Это кто же с тобой?
   - Это друг мой на всю жизнь. Без него меня на дне речном раки бы ели.
   И Неждан рассказал о том, что недавно случилось с ним на реке. Монах горестно изумлялся, вздыхал. Закончив свой рассказ, Неждан промолвил:
   - А мы с Зорькой пришли посмотреть, как ты летопись пишешь.
   - Вот что вам желательно увидеть, отроки? Се - доброе желание, и я вас удоволю.
   Геронтий снял с полки пергаментный свиток, баночку с чернилами, отточенное гусиное перо. Он развернул свиток на столе, прижав его сверху и снизу чисто вымытыми камешками, и шутливо сказал, обмакнув перо в чернила: