Страница:
Родни по-испански толком не мог связать и двух слов, и этот факт меня несказанно обрадовал. Это означало, что маяться с испанским ему будет лень, и я в свое удовольствие смогу попрактиковаться в языке Шекспира.
Наша первая встреча оказалась достаточно оригинальной. Поджидая меня, Вэнс нервно переминался с ноги на ногу на углу улиц Пелайо и Ла Рамблы — главного пешеходного “Бродвея” Барселоны, чем-то напоминающего московский Арбат.
Родни выглядел как типичный англичанин: чуть выше среднего роста, бледный, сухощавый, со слегка рыжеватыми волосами. Черты его плоского треугольного лица были мелкими и невыразительными. Они вызывали ассоциацию с несколько смазанной и выцветшей старой фотографией.
— Ты все-таки пришла, — пылко воскликнул Вэнс, безошибочно идентифицировав меня по ярко-красной майке с вышитым на груди попугаем и короткой джинсовой юбке. — Я так боялся, что ты не появишься!
Взглянув на часы, я убедилась, что опоздала всего на три минуты, и слегка удивилась совсем не типичному для флегматичных англичан пылу Родни. Судя по реакции, можно было подумать, что он ждал меня по меньшей мере час и от моего появления зависела его судьба, если не жизнь. Как ни странно, это предположение оказалось недалеко от истины.
— Я попал в ужасную ситуацию, — драматично заявил Вэнс. — Ты должна мне помочь. Я не говорю по-испански и совершенно не представляю, что мне делать.
Выяснилось, что он ухитрился захлопнуть дверь своей квартиры, которую снимал на пару с приятелем-американцем, оставив ключ внутри. Его сосед по квартире, как назло, уехал на неделю в Париж, и теперь Родни надеялся, что я неким волшебным образом помогу ему проникнуть в дом.
Я пообещала сделать все, что в моих силах. Было уже начало девятого, и, чтобы сэкономить время, мы сели на метро и доехали до площади Святого Семейства, около которой и обитал временно лишенный крова Вэнс.
По дороге Родни вкратце изложил мне историю своей жизни, которая оказалась весьма занимательной. Как выяснилось, он был свободным журналистом, работающим на независимое частное агентство, которое поставляло материалы целому ряду газет.
Не любящий подолгу засиживаться на одном месте, Вэнс постоянно путешествовал, объехал половину Африки и Азии, долго жил в Америке и добрался даже до Новой Зеландии. В Барселоне он преподавал английский язык сотрудникам какой-то крупной химической фирмы и рассчитывал задержаться в Испании по меньшей мере на год.
Как я уже успела убедиться, Барселона буквально кишела преподающими английский язык американцами и англичанами. Как только им надоедала Испания, они тут же перебирались в учебные центры других стран, расположенные в Африке и в Азии, в Латинской Америке и на островах Тихого океана.
С детства страдающая нездоровой тягой к странствиям и приключениям, я страшно завидовала англоязычным гражданам, которым для того, чтобы в свое удовольствие путешествовать по всему миру, попутно зарабатывая деньги, требовалось всего лишь разговаривать на своем родном языке. Да и вообще, будь я англоязычной писательницей, я бы не ломала голову над тем, как раздобыть деньги на покупку куска скалы, а с кайфом строчила бы детективы и сценарии на террасе собственной виллы в лучшем районе Ситжеса.
С другой стороны, если подумать, уж лучше писать книги по-русски, чем ботать на наречии сетсвана где-нибудь в Зимбабве или Ботсване. Все в этом мире относительно. Россия — далеко не худшее место на земле.
Миновав церковь Святого Семейства — самый красивый храм Барселоны, в архитектуре которого причудливо смешивались элементы неоготического стиля, барокко, модернизма и даже сюрреализма, мы завернули на какую-то улочку и остановились у запертой двери подъезда.
— Это здесь, — сказал Родни. — Я здесь живу.
— И как ты собираешься проникнуть в квартиру? Попробуешь открыть замок?
— Я мог бы перелезть с балкона соседей на свой, — задумчиво произнес Вэнс.
— Ты оставил открытой балконную дверь? — удивилась я. Опасаясь воров, испанцы обычно не только запирали все окна, уходя из дома, но и опускали снаружи плотные внешние жалюзи. — Если нет, будет дешевле заплатить слесарю за то, чтобы он открыл замок, чем вставлять потом разбитые стекла.
— Не помню, — грустно сказал журналист. — А вдруг повезет, и дверь окажется открытой?
— Ты на каком этаже живешь-то?
— На пятом. Вон мое окно.
— Это слишком опасно, — покачала головой я. —Между балконами расстояние метра полтора. Ты свалишься.
— Не свалюсь, — возразил Вэнс. — Можно какую-нибудь доску перекинуть.
— Все равно не выйдет. Посмотри, ни в одном из соседних окон нет света. Сегодня суббота. Наверняка твои соседи уехали за город и вернутся только к завтрашнему вечеру.
— А что, если я по стене заберусь?
— Ты это серьезно?
К моему ужасу, Родни подошел к стене, облицованной грубо обтесанными гранитными плитами, и, цепляясь за щели между камнями, решительно полез вверх.
Я восторженно присвистнула. Когда-то я занималась альпинизмом и знала, что на подобный трюк отважились бы только опытные спортсмены. К сожалению, облицовка кончалась где-то на Уровне третьего этажа, а дальше шла гладкая, как полированный стол, бетонная стена без единой зацепки. Было совершенно очевидно, что двигаться по ней невозможно.
Безнадежно оглядев непригодную для занятий скалолазанием поверхность. Родни вздохнул и, к моему облегчению, благополучно спустился вниз.
— Ты знаешь, где живет хозяин твоей квартиры? — поинтересовалась я.
— В этом подъезде. Только не представляю, где именно.
— А как его зовут?
— Понятия не имею.
— Ладно, — вздохнула я. — Попробую отыскать твоего хозяина. У него наверняка должен быть запасной ключ.
Около получаса я опрашивала соседей и в результате выяснила, что Педро Хименес, хозяин квартиры, находится сейчас в загородном доме. Мне даже удалось раздобыть его телефон. Воспрянувший духом Родни радостно повел меня к ближайшему телефону-автомату. Как оказалось, радовался он преждевременно.
Сеньор Хименес не горел желанием вникать в проблемы незадачливого квартиранта и заявил, что дубликата ключей у него нет, а посему пусть Родни сам выкручивается как знает, а именно вызовет слесаря.
Когда я перевела ответ хозяина и предложила позвонить слесарю, Вэнс окончательно сник. Минут десять он плакался по поводу того, что слесарь стоит дорого, денег у него нет и вообще он очень бедный и несчастный. Подготовив меня таким образом, Родни жалобно спросил, как я смотрю на то, чтобы он пожил у меня до тех пор, пока его друг не вернется из Парижа.
Идея совместного сосуществования меня не вдохновляла, но, чтобы Родни не обиделся, я наплела ему историю про своего жутко ревнивого жениха-андалузца, который не расстается с навахой и, обнаружив в моей квартире постороннего мужчину, немедленно убьет нас обоих.
Рассказ получился убедительным, и Вэнс, убоявшись мести ревнивого испанца, решил переночевать у знакомого американца, живущего неподалеку, а на следующий день раздобыть где-нибудь на помойке широкую доску и с ее помощью попытаться перелезть на свой балкон с балкона соседа.
Ни фамилии, ни адреса Грэга, своего американского приятеля, журналист тоже не помнил, поскольку познакомился с ним в ирландском пабе и лишь однажды ненадолго заскочил к нему в гости. Я потратила еще около часа, опрашивая жителей домов на улице, где жил Грэг, не снимают ли тут комнату иностранцы, и в конце концов, почти потеряв надежду, мы все-таки разыскали нужную квартиру.
Грэга мы застали воркующим с молодой симпатичной испанкой. Не похоже, чтобы перспектива провести ночь в компании Родни очень его обрадовала, но отказать было неудобно, и американец согласился.
Сказав Грэгу, что скоро вернется, Вэнс проводил меня до автобусной остановки, и, слегка утомленная бурной деятельностью, я поехала домой.
На следующий день Родни позвонил мне и, захлебываясь от счастья, сообщил, что он уже дома. Как выяснилось, коварный Грэг на звонки вернувшегося Вэнса не реагировал и дверь ему так и не открыл.
Травмированный таким предательством, Родни выпил пива в ирландском пабе, подцепил там какую-то девицу, пошел к ней домой, но с девицей у него что-то не заладилось, и в результате отчаявшийся англичанин оказался на улице в два часа ночи. Тут-то его и осенила новая блестящая идея. Подобрав на помойке длинный кусок металлической трубы, он вернулся в свой подъезд, дверь которого по счастливой случайности не была захлопнута, поднялся на свой этаж и начал долбить трубой по раме окна его квартиры, выходящего на лестничную клетку.
Незнакомому с подобными конструкциями русскому читателю следует пояснить, что в связи с дороговизной земли испанцы экономят на пространстве, строя дома вплотную друг к другу, и окна некоторых комнат выводят или в узкие, как бетонные колодцы, внутренние дворы, или даже на лестничные площадки.
Со стороны Вэнса это был явный акт отчаяния, поскольку крепко запертое окно также находилось в своеобразном “колодце” на расстоянии около двух метров от огороженного перилами лестничного проема, так что, даже если бы оно каким-то чудом открылось, журналисту все равно не удалось бы залезть в него.
Разбуженные шумом соседи вызвали полицию, и Родни арестовали. Полицейские не говорили по-английски, Вэнс не говорил по-испански, а разъяренные соседи в один голос заявили, что вообще не имеют понятия, кто он такой.
В три часа ночи полиция разбудила хозяина квартиры Родни, и тот, хоть и был очень сердит, все же подтвердил, что журналист действительно снимает у него комнату на пару с американцем и он в курсе того, что его жилец захлопнул дверь, позабыв ключ в квартире.
В тюрьму Вэнса не посадили, но, здорово напуганный общением с полицией, он решился-таки раскошелиться и вызвал слесаря, который за две минуты открыл дверь с помощью пластиковой карточки.
На следующем свидании журналист снова меня удивил. Несмотря на достаточно обширный опыт общения с самыми разными и весьма оригинальными личностями, от зэков и наркоманов до агентов спецслужб и от сибирских бичей [2] до американских миллионеров, типажей, подобных Родни, мне встречать пока еще не доводилось.
Не знаю, как насчет талантов Вэнса в области журналистики, но одним несомненным природным даром он действительно обладал, а именно даром нищенствования. На редкость экономный англичанин придерживался твердого убеждения, что бог создал женщину исключительно для того, чтобы облегчить ему. Родни, такому обаятельному и уязвимому милашке, выживание в суровых джунглях капиталистического мира.
До встречи с ним мне как-то не приходилось иметь дела с альфонсами — для этого я была недостаточно стара, уродлива и богата, и я наблюдала за ухищрениями журналиста с восторженным любопытством энтомолога, обнаружившего новый, неизвестный науке вид относительно безвредного и вполне симпатичного паразита.
Заурядная внешность Родни не позволяла ему играть роль рокового героя-любовника, гордого и независимого мачо, снисходительно позволяющего влюбленным простушкам оплачивать его счета, и Вэнс выбрал другое амплуа, гениально вживаясь в смиренный образ изголодавшейся бродячей собаки, с доверчивой преданностью заглядывающей в лицо проходящим по улице людям в надежде, что ей бросят кусок недожеванной сосиски или надкушенный гамбургер.
Я могла бы понять такую стратегию поведения, если бы Родни не работал и действительно страдал от хронического безденежья, но периодически журналист с по-детски невинной самовлюбленностью хвастался мне своими только что купленными фирменными джинсами, рубашками или кроссовками, спрашивая, красиво ли он в них выглядит.
Любимой темой Родни было его тяжелое финансовое положение. Если мы ехали в автобусе, он вытаскивал из кармана несколько мелких монеток, с виноватым видом сообщая, что у него не хватает денег на билет, и я, усмехаясь про себя, платила за него.
В кафе я покупала Вэнсу чашечку кофе и круассан, а он, преданно глядя мне в глаза и не виляя хвостом только по той причине, что хвоста у него не было, плакался о том, как он умирает от голода.
Помимо того, что общение с Родни здорово обогащало мой английский язык, меня страшно забавляли его, не знаю уж, реальные или выдуманные истории. Вэнс рассказывал о том, как торговал гашишем в Южной Африке, спекулировал гватемальскими шмотками в Кении, снимался в Гонконге в эротическом видеоклипе в постели с любовницей очень опасного китайского мафиози, из-за чего был вынужден спешно бежать в Сан-Франциско, и т.д. и т.п. Ради того, чтобы выслушать новую порцию его приключений, я периодически встречалась с англичанином-альфонсом и понемногу подкармливала его.
Оптимистично настроенный Родни не терял надежды раскрутить меня на нечто большее, чем кофе и круассаны, и, невзирая на маячащего на горизонте ревнивого жениха-андалузца с навахой, прощупывая почву, несколько раз наполовину в шутку, наполовину всерьез заявлял, что влюблен в меня.
Тему влюбленности я проигнорировала, и тогда, решив перейти к более прямым намекам, Вэнс поведал мне историю о том, как однажды он пришел в бар и познакомился там с молодой и красивой испанкой. Испанка уговорила его пойти к ней домой, а затем, скинув одежду, стала умолять его заняться с ней любовью.
— Мне-то что? Мне не жалко, — многозначительно глядя мне в глаза, излагал Родни. — Я переспал с ней. Если женщина просит о сексе, почему бы мне ее не удовлетворить? Говорят, у меня это здорово получается.
Я чуть не прыснула со смеху, представив, как умоляю повиливающего хвостом Вэнса заняться со мной любовью, а он потом утирает пот со лба и объясняет, что, затратив неимоверные усилия, чтобы доставить мне удовольствие, теперь буквально умирает от голода, а у него, к несчастью, нет денег даже на то, чтобы купить себе бутерброд.
— Странно, — заметила я, с трудом прогнав навязчивое видение. — Обычно испанки так себя не ведут.
— Ты плохо знаешь женщин, — глубокомысленно возразил англичанин. — Если они встречают привлекательного мужчину, то почему должны отказывать себе в наслаждении? Вот смотри…
Родни достал из кармана бумажник и вынул из него фотографию симпатичного мальчугана лет десяти с длинными, почти до плеч, пушистыми, чисто вымытыми волосами.
— Это твой сын? — спросила я.
— Нет, какой сын, — почему-то обиделся журналист. — Это я сам. Правда, я красивый?
— Очень красивый, — согласилась я, отметив про себя, что впервые в жизни встречаю мужчину, таскающего в бумажнике свою собственную детскую фотографию и демонстрирующего ее дамам. Это уже попахивало нарциссизмом.
Во время следующей встречи Родни опять попытался раскошелить меня как минимум на ужин в ресторане, но я была тверда, как монолит.
Окончательно убедившись, что раскрутить меня на регулярные ужины не удастся, Вэнс решил быть со мной откровенным.
— Не знаю, может быть, ты сможешь мне помочь, — жалобно сказал он. — Я хочу найти в Барселоне невесту, которая учила бы меня испанскому языку.
"А заодно и содержала бы тебя”, — подумала я, но вслух произнесла:
— Вряд ли это будет так легко. Испанские девушки испорчены капитализмом и обычно не встречаются с парнями, не имеющими за душой ни гроша.
— Думаю, ты ошибаешься, — заметил Родни. — Есть много богатых скучающих дам, для которых иностранец, в особенности англичанин — это своеобразная экзотика, и они готовы полюбить его без всяких корыстных побуждений.
— Возможно, подобные экземпляры в Испании и обитают. Но, насколько я знаю, состоятельные и скучающие испанские дамы предпочитают экспортировать в страну молодых темпераментных кубинцев с мускулами Сталлоне и внешностью мистера “Латинская Америка”. До сих пор мне не приходилось слышать, чтобы богатые испанки брали в любовники безденежных преподавателей английского языка, да и вращаются они в кругах, куда закрыт доступ простым смертным, Тебе просто не удастся познакомиться с ними, даже если ты попытаешься.
— Совсем не обязательно, чтобы она была миллионершей, — скромно заметил Родни. — Мне бы подошла и обычная хорошо обеспеченная женщина. У меня, например, уже есть три испанки, которые просто мечтают стать моими невестами.
Я усмехнулась. Теперь понятно, почему Родни в последнее время не мог встречаться по пятницам, субботам и воскресеньям. Похоже, он пытается раздобыть по кормящей подружке на каждый день недели.
— Так в чем же дело? — с невинным видом поинтересовалась я. — У тебя уже есть целых три невесты. Это же здорово.
Вэнс поморщился.
— Видишь ли, они слегка староваты, к тому же недостаточно красивы и умны, — изрек он.
— Все понятно, — кивнула я. — Тебе нужна красивая, умная, молодая и богатая невеста.
— Точно! — Журналист явно обрадовался моей сообразительности. — У тебя случайно нет на примете такой?
— Увы! — развела руками я. — К сожалению, столь счастливое сочетание встречается в природе не слишком часто.
— Но я не теряю надежды, — заверил меня Родни.
— И правильно делаешь, — подбодрила я его. — Надеяться стоит до последней минуты.
"Но в последнюю минуту можно и перестать”, — добавила я про себя.
Заварив себе еще чашечку жасминового чая, я решила, что Родни Вэнс прямо-таки идеально подходит на роль шпиона. Во-первых, английский был его родным языком, и Родни мог прекрасно разобраться в том, что происходит в группе. Во-вторых, будучи журналистом, он вполне мог считаться человеком творческой профессии, а уж с его актерским дарованием прикинуться творчески блокированным писателем Родни запросто сможет.
Уговорить Вэнса внедриться в группу наверняка тоже будет несложно. Разумеется, он тут же начнет плакаться, что у него нет денег на оплату напитков, которые он вынужден будет заказывать в кафе, но ради такого дела я вполне могу пойти на расходы и авансом оплатить Родни пару-тройку кружек пива, которые он выпьет за вечер. По сравнению со средствами, которые затрачивает на своих секретных агентов ЦРУ, это была более чем скромная сумма.
Кроме того, мое предложение должно заинтересовать Вэнса еще по одной причине: группа Творческой поддержки могла стать для него потенциальным источником испанских невест, желающих улучшить свой английский, а заодно пообщаться с экзотическим иностранцем, всегда готовым удовлетворить сексуальные запросы симпатичной женщины, если, конечно, она его предварительно покормит.
Сделав свой выбор, я набрала номер телефона журналиста. Как выяснилось, теперь он был занят по вторникам, но зато свободен по субботам. Это означало, что субботняя кормящая испанская невеста по каким-то причинам “выпала из обоймы”, но взамен появилась вторничная.
Мы встретились в среду. Подготавливая Вэнса к серьезному деловому разговору, я затащила его в “Бургер-Кинг” и купила ему длиннющий бутерброд с сервелатом, помидорами и салатом, а также баночку кока-колы.
Преданные собачьи глаза журналиста увлажнились от умиления и благодарности. Не разобравшись в ситуации, он, похоже, решил, что популярная русская писательница неожиданно возжаждала сексуальных утех с экзотическим англичанином.
Уже привыкнув к тому, что знакомые иностранцы, услышав, сколько я получаю от русского издательства за десять тысяч экземпляров моих детективов, сначала отказывались в это поверить, а потом разражались непристойно громким хохотом и восклицали, что Россия — это страна татар и монголов, я, не желая разочаровывать Вэнса на свой счет, на всякий случай скрывала от него истинные размеры своих доходов, и бедолага совершенно необоснованно занес меня в категорию богатых скучающих дам.
Счастливый Родни, пожирая свой гамбургер, подмигивал мне и хихикал, и даже разок игриво хлопнул меня бутербродом по руке, сообщив, что если вначале он не был до конца в этом уверен, то уж теперь точно влюбился в меня окончательно и бесповоротно.
Мне это его заявление, несомненно, польстило, но тем не менее я перешла к делу и изложила Вэнсу свой план. Он внедряется в группу Творческой поддержки и пересказывает мне все, что там услышит, попутно заводя знакомство с англоговорящими испанскими невестами, а я оплачиваю ему напитки, которые он будет заказывать во время встречи в кафе.
Уразумев, что в сексуальных услугах я не нуждаюсь, Вэнс слегка расстроился, но, философски рассудив, что с худой овцы хоть шерсти клок, принялся энергично торговаться, утверждая, что шпионство — дело серьезное, требующее значительной физической и психической выносливости, а одними напитками физическую форму не поддержишь. В самом деле, как может сосредоточиться на разговоре умирающий от голода человек? Для поддержания необходимой для секретного агента кондиции Вэнсу требовалась, как минимум, пара бутербродов.
В конце концов мы сошлись на тысяче песет за одно посещение группы. Вручив Родни вожделенную зеленую бумажку, украшенную портретом короля Испании Хуана-Карлоса, я снабдила его телефоном Джейн Уирри, которой он должен был позвонить якобы по объявлению в журнале.
Мы договорились встретиться в четверг в девять вечера, через час после того, как закончится очередное заседание группы. Я хотела, чтобы Родни пересказал мне события “по горячим следам”.
— Наконец-то, — воскликнул он, поднимая на меня глаза.
Я поразилась происшедшей с журналистом перемене. Словно по мановению волшебной палочки, исчез, казалось, намертво прилепившийся к нему образ ласковой бродячей собаки, заискивающе выпрашивающей подачку. На меня смотрел совершенно другой человек. Новый Вэнс был независим, сдержанно презрителен и высокомерен. Он чем-то неуловимо напоминал голодного хищника, почуявшего добычу и не намеренного эту добычу упускать.
— Извини, но мне нужно бежать. Я очень спешу, — торопливо произнес он. — К сожалению, сегодня я ничего не смогу тебе рассказать.
— Куда это ты спешишь? — удивилась я. — У тебя же вроде не было никаких дел.
— Теперь появились. Позвони мне, ладно?
С покровительственным видом чмокнув меня в щеку, Вэнс побежал к метро.
Некоторое время я растерянно смотрела ему вслед, гадая, что произошло. Откуда такая разительная перемена? Скорее всего Родни где-то почуял деньги, причем деньги приличные и доступные. Неожиданно разбогатевший альфонс, компенсируя пережитые унижения, как правило, начинает относиться к женщинам, перед которыми он прежде заискивал, с высокомерным презрением. Именно так и смотрел на меня Родни, словно говоря: “Шла бы ты куда подальше со своим кофе и круассанами. Больше ты мне не нужна”.
Похоже, на встречу со мной он пришел лишь потому, что не был до конца уверен в том, пригожусь я ему еще раз или нет. Это означает, что Вэнс пока только чует деньги, но еще не держит их в руках. Неужели за один проведенный в группе вечер он ухитрился подцепить богатую и скучающую даму? Насколько я помню, богатых там не было. Так, нормальный средний класс вроде преподавателей английского языка или бунтующих детишек, тратящих деньги родителей. Впрочем, Джейн давала свои объявления в каждом номере журнала, и в группу постоянно приходили новые люди.
Решив не ломать себе голову, а просто позвонить Родни на следующий день и все выяснить, я спустилась по Рамбле к морю, прошлась вдоль набережной, станцевала сальсу в Мохито-баре с кубинским мулатом и, слегка подустав, к полуночи вернулась домой.
В понедельник вечером сосед Вэнса сказал, что Родни не ночевал дома, а во вторник в газете “Эль Периодико” я прочитала заметку об обнаруженном на пляже около Ситжеса трупе.
Заметка лаконично сообщала, что личность покойника удалось установить по находящимся у него в кармане документам. Погибшим оказался подданный Великобритании Родни Вэнс. Полиция полагала, что речь шла о несчастном случае.
Некоторое время я сидела с газетой в руках, задумчиво созерцая фотографию, на которой полицейский застегивал “молнию” на пластиковом пакете с бренными останками английского журналиста.
В отличие от полиции, я была совершенно уверена в том, что Родни умер не своей смертью. Впрочем, ничего другого представители власти сказать и не могли. Убийство англичанина в окрестностях одного из самых популярных курортных городков Каталонии, да еще в самом начале туристического сезона — событие крайне неприятное.
Несчастные случаи, конечно, случаются, только вряд ли бы Вэнс решил поплавать с удостоверением личности в кармане. Такое можно было сделать только спьяну или перебрав наркотиков, а, насколько я знала, ни наркотой, ни алкоголем экономный журналист не злоупотреблял.
Все указывало на то, что бедолаге Родни тихо и ненавязчиво помогли отправиться на тот свет. Интересно, кого он ухитрился так здорово разозлить? Этого я не знала, но готова была побиться об заклад, что тут не обошлось без группы Творческой поддержки. Выходит, я, совершенно того не желая, послужила слепым орудием судьбы, подтолкнувшим к гибели безобидного английского альфонса. Вот до чего может довести идиотское любопытство, особенно в сочетании с ленью.
Наша первая встреча оказалась достаточно оригинальной. Поджидая меня, Вэнс нервно переминался с ноги на ногу на углу улиц Пелайо и Ла Рамблы — главного пешеходного “Бродвея” Барселоны, чем-то напоминающего московский Арбат.
Родни выглядел как типичный англичанин: чуть выше среднего роста, бледный, сухощавый, со слегка рыжеватыми волосами. Черты его плоского треугольного лица были мелкими и невыразительными. Они вызывали ассоциацию с несколько смазанной и выцветшей старой фотографией.
— Ты все-таки пришла, — пылко воскликнул Вэнс, безошибочно идентифицировав меня по ярко-красной майке с вышитым на груди попугаем и короткой джинсовой юбке. — Я так боялся, что ты не появишься!
Взглянув на часы, я убедилась, что опоздала всего на три минуты, и слегка удивилась совсем не типичному для флегматичных англичан пылу Родни. Судя по реакции, можно было подумать, что он ждал меня по меньшей мере час и от моего появления зависела его судьба, если не жизнь. Как ни странно, это предположение оказалось недалеко от истины.
— Я попал в ужасную ситуацию, — драматично заявил Вэнс. — Ты должна мне помочь. Я не говорю по-испански и совершенно не представляю, что мне делать.
Выяснилось, что он ухитрился захлопнуть дверь своей квартиры, которую снимал на пару с приятелем-американцем, оставив ключ внутри. Его сосед по квартире, как назло, уехал на неделю в Париж, и теперь Родни надеялся, что я неким волшебным образом помогу ему проникнуть в дом.
Я пообещала сделать все, что в моих силах. Было уже начало девятого, и, чтобы сэкономить время, мы сели на метро и доехали до площади Святого Семейства, около которой и обитал временно лишенный крова Вэнс.
По дороге Родни вкратце изложил мне историю своей жизни, которая оказалась весьма занимательной. Как выяснилось, он был свободным журналистом, работающим на независимое частное агентство, которое поставляло материалы целому ряду газет.
Не любящий подолгу засиживаться на одном месте, Вэнс постоянно путешествовал, объехал половину Африки и Азии, долго жил в Америке и добрался даже до Новой Зеландии. В Барселоне он преподавал английский язык сотрудникам какой-то крупной химической фирмы и рассчитывал задержаться в Испании по меньшей мере на год.
Как я уже успела убедиться, Барселона буквально кишела преподающими английский язык американцами и англичанами. Как только им надоедала Испания, они тут же перебирались в учебные центры других стран, расположенные в Африке и в Азии, в Латинской Америке и на островах Тихого океана.
С детства страдающая нездоровой тягой к странствиям и приключениям, я страшно завидовала англоязычным гражданам, которым для того, чтобы в свое удовольствие путешествовать по всему миру, попутно зарабатывая деньги, требовалось всего лишь разговаривать на своем родном языке. Да и вообще, будь я англоязычной писательницей, я бы не ломала голову над тем, как раздобыть деньги на покупку куска скалы, а с кайфом строчила бы детективы и сценарии на террасе собственной виллы в лучшем районе Ситжеса.
С другой стороны, если подумать, уж лучше писать книги по-русски, чем ботать на наречии сетсвана где-нибудь в Зимбабве или Ботсване. Все в этом мире относительно. Россия — далеко не худшее место на земле.
Миновав церковь Святого Семейства — самый красивый храм Барселоны, в архитектуре которого причудливо смешивались элементы неоготического стиля, барокко, модернизма и даже сюрреализма, мы завернули на какую-то улочку и остановились у запертой двери подъезда.
— Это здесь, — сказал Родни. — Я здесь живу.
— И как ты собираешься проникнуть в квартиру? Попробуешь открыть замок?
— Я мог бы перелезть с балкона соседей на свой, — задумчиво произнес Вэнс.
— Ты оставил открытой балконную дверь? — удивилась я. Опасаясь воров, испанцы обычно не только запирали все окна, уходя из дома, но и опускали снаружи плотные внешние жалюзи. — Если нет, будет дешевле заплатить слесарю за то, чтобы он открыл замок, чем вставлять потом разбитые стекла.
— Не помню, — грустно сказал журналист. — А вдруг повезет, и дверь окажется открытой?
— Ты на каком этаже живешь-то?
— На пятом. Вон мое окно.
— Это слишком опасно, — покачала головой я. —Между балконами расстояние метра полтора. Ты свалишься.
— Не свалюсь, — возразил Вэнс. — Можно какую-нибудь доску перекинуть.
— Все равно не выйдет. Посмотри, ни в одном из соседних окон нет света. Сегодня суббота. Наверняка твои соседи уехали за город и вернутся только к завтрашнему вечеру.
— А что, если я по стене заберусь?
— Ты это серьезно?
К моему ужасу, Родни подошел к стене, облицованной грубо обтесанными гранитными плитами, и, цепляясь за щели между камнями, решительно полез вверх.
Я восторженно присвистнула. Когда-то я занималась альпинизмом и знала, что на подобный трюк отважились бы только опытные спортсмены. К сожалению, облицовка кончалась где-то на Уровне третьего этажа, а дальше шла гладкая, как полированный стол, бетонная стена без единой зацепки. Было совершенно очевидно, что двигаться по ней невозможно.
Безнадежно оглядев непригодную для занятий скалолазанием поверхность. Родни вздохнул и, к моему облегчению, благополучно спустился вниз.
— Ты знаешь, где живет хозяин твоей квартиры? — поинтересовалась я.
— В этом подъезде. Только не представляю, где именно.
— А как его зовут?
— Понятия не имею.
— Ладно, — вздохнула я. — Попробую отыскать твоего хозяина. У него наверняка должен быть запасной ключ.
Около получаса я опрашивала соседей и в результате выяснила, что Педро Хименес, хозяин квартиры, находится сейчас в загородном доме. Мне даже удалось раздобыть его телефон. Воспрянувший духом Родни радостно повел меня к ближайшему телефону-автомату. Как оказалось, радовался он преждевременно.
Сеньор Хименес не горел желанием вникать в проблемы незадачливого квартиранта и заявил, что дубликата ключей у него нет, а посему пусть Родни сам выкручивается как знает, а именно вызовет слесаря.
Когда я перевела ответ хозяина и предложила позвонить слесарю, Вэнс окончательно сник. Минут десять он плакался по поводу того, что слесарь стоит дорого, денег у него нет и вообще он очень бедный и несчастный. Подготовив меня таким образом, Родни жалобно спросил, как я смотрю на то, чтобы он пожил у меня до тех пор, пока его друг не вернется из Парижа.
Идея совместного сосуществования меня не вдохновляла, но, чтобы Родни не обиделся, я наплела ему историю про своего жутко ревнивого жениха-андалузца, который не расстается с навахой и, обнаружив в моей квартире постороннего мужчину, немедленно убьет нас обоих.
Рассказ получился убедительным, и Вэнс, убоявшись мести ревнивого испанца, решил переночевать у знакомого американца, живущего неподалеку, а на следующий день раздобыть где-нибудь на помойке широкую доску и с ее помощью попытаться перелезть на свой балкон с балкона соседа.
Ни фамилии, ни адреса Грэга, своего американского приятеля, журналист тоже не помнил, поскольку познакомился с ним в ирландском пабе и лишь однажды ненадолго заскочил к нему в гости. Я потратила еще около часа, опрашивая жителей домов на улице, где жил Грэг, не снимают ли тут комнату иностранцы, и в конце концов, почти потеряв надежду, мы все-таки разыскали нужную квартиру.
Грэга мы застали воркующим с молодой симпатичной испанкой. Не похоже, чтобы перспектива провести ночь в компании Родни очень его обрадовала, но отказать было неудобно, и американец согласился.
Сказав Грэгу, что скоро вернется, Вэнс проводил меня до автобусной остановки, и, слегка утомленная бурной деятельностью, я поехала домой.
На следующий день Родни позвонил мне и, захлебываясь от счастья, сообщил, что он уже дома. Как выяснилось, коварный Грэг на звонки вернувшегося Вэнса не реагировал и дверь ему так и не открыл.
Травмированный таким предательством, Родни выпил пива в ирландском пабе, подцепил там какую-то девицу, пошел к ней домой, но с девицей у него что-то не заладилось, и в результате отчаявшийся англичанин оказался на улице в два часа ночи. Тут-то его и осенила новая блестящая идея. Подобрав на помойке длинный кусок металлической трубы, он вернулся в свой подъезд, дверь которого по счастливой случайности не была захлопнута, поднялся на свой этаж и начал долбить трубой по раме окна его квартиры, выходящего на лестничную клетку.
Незнакомому с подобными конструкциями русскому читателю следует пояснить, что в связи с дороговизной земли испанцы экономят на пространстве, строя дома вплотную друг к другу, и окна некоторых комнат выводят или в узкие, как бетонные колодцы, внутренние дворы, или даже на лестничные площадки.
Со стороны Вэнса это был явный акт отчаяния, поскольку крепко запертое окно также находилось в своеобразном “колодце” на расстоянии около двух метров от огороженного перилами лестничного проема, так что, даже если бы оно каким-то чудом открылось, журналисту все равно не удалось бы залезть в него.
Разбуженные шумом соседи вызвали полицию, и Родни арестовали. Полицейские не говорили по-английски, Вэнс не говорил по-испански, а разъяренные соседи в один голос заявили, что вообще не имеют понятия, кто он такой.
В три часа ночи полиция разбудила хозяина квартиры Родни, и тот, хоть и был очень сердит, все же подтвердил, что журналист действительно снимает у него комнату на пару с американцем и он в курсе того, что его жилец захлопнул дверь, позабыв ключ в квартире.
В тюрьму Вэнса не посадили, но, здорово напуганный общением с полицией, он решился-таки раскошелиться и вызвал слесаря, который за две минуты открыл дверь с помощью пластиковой карточки.
На следующем свидании журналист снова меня удивил. Несмотря на достаточно обширный опыт общения с самыми разными и весьма оригинальными личностями, от зэков и наркоманов до агентов спецслужб и от сибирских бичей [2] до американских миллионеров, типажей, подобных Родни, мне встречать пока еще не доводилось.
Не знаю, как насчет талантов Вэнса в области журналистики, но одним несомненным природным даром он действительно обладал, а именно даром нищенствования. На редкость экономный англичанин придерживался твердого убеждения, что бог создал женщину исключительно для того, чтобы облегчить ему. Родни, такому обаятельному и уязвимому милашке, выживание в суровых джунглях капиталистического мира.
До встречи с ним мне как-то не приходилось иметь дела с альфонсами — для этого я была недостаточно стара, уродлива и богата, и я наблюдала за ухищрениями журналиста с восторженным любопытством энтомолога, обнаружившего новый, неизвестный науке вид относительно безвредного и вполне симпатичного паразита.
Заурядная внешность Родни не позволяла ему играть роль рокового героя-любовника, гордого и независимого мачо, снисходительно позволяющего влюбленным простушкам оплачивать его счета, и Вэнс выбрал другое амплуа, гениально вживаясь в смиренный образ изголодавшейся бродячей собаки, с доверчивой преданностью заглядывающей в лицо проходящим по улице людям в надежде, что ей бросят кусок недожеванной сосиски или надкушенный гамбургер.
Я могла бы понять такую стратегию поведения, если бы Родни не работал и действительно страдал от хронического безденежья, но периодически журналист с по-детски невинной самовлюбленностью хвастался мне своими только что купленными фирменными джинсами, рубашками или кроссовками, спрашивая, красиво ли он в них выглядит.
Любимой темой Родни было его тяжелое финансовое положение. Если мы ехали в автобусе, он вытаскивал из кармана несколько мелких монеток, с виноватым видом сообщая, что у него не хватает денег на билет, и я, усмехаясь про себя, платила за него.
В кафе я покупала Вэнсу чашечку кофе и круассан, а он, преданно глядя мне в глаза и не виляя хвостом только по той причине, что хвоста у него не было, плакался о том, как он умирает от голода.
Помимо того, что общение с Родни здорово обогащало мой английский язык, меня страшно забавляли его, не знаю уж, реальные или выдуманные истории. Вэнс рассказывал о том, как торговал гашишем в Южной Африке, спекулировал гватемальскими шмотками в Кении, снимался в Гонконге в эротическом видеоклипе в постели с любовницей очень опасного китайского мафиози, из-за чего был вынужден спешно бежать в Сан-Франциско, и т.д. и т.п. Ради того, чтобы выслушать новую порцию его приключений, я периодически встречалась с англичанином-альфонсом и понемногу подкармливала его.
Оптимистично настроенный Родни не терял надежды раскрутить меня на нечто большее, чем кофе и круассаны, и, невзирая на маячащего на горизонте ревнивого жениха-андалузца с навахой, прощупывая почву, несколько раз наполовину в шутку, наполовину всерьез заявлял, что влюблен в меня.
Тему влюбленности я проигнорировала, и тогда, решив перейти к более прямым намекам, Вэнс поведал мне историю о том, как однажды он пришел в бар и познакомился там с молодой и красивой испанкой. Испанка уговорила его пойти к ней домой, а затем, скинув одежду, стала умолять его заняться с ней любовью.
— Мне-то что? Мне не жалко, — многозначительно глядя мне в глаза, излагал Родни. — Я переспал с ней. Если женщина просит о сексе, почему бы мне ее не удовлетворить? Говорят, у меня это здорово получается.
Я чуть не прыснула со смеху, представив, как умоляю повиливающего хвостом Вэнса заняться со мной любовью, а он потом утирает пот со лба и объясняет, что, затратив неимоверные усилия, чтобы доставить мне удовольствие, теперь буквально умирает от голода, а у него, к несчастью, нет денег даже на то, чтобы купить себе бутерброд.
— Странно, — заметила я, с трудом прогнав навязчивое видение. — Обычно испанки так себя не ведут.
— Ты плохо знаешь женщин, — глубокомысленно возразил англичанин. — Если они встречают привлекательного мужчину, то почему должны отказывать себе в наслаждении? Вот смотри…
Родни достал из кармана бумажник и вынул из него фотографию симпатичного мальчугана лет десяти с длинными, почти до плеч, пушистыми, чисто вымытыми волосами.
— Это твой сын? — спросила я.
— Нет, какой сын, — почему-то обиделся журналист. — Это я сам. Правда, я красивый?
— Очень красивый, — согласилась я, отметив про себя, что впервые в жизни встречаю мужчину, таскающего в бумажнике свою собственную детскую фотографию и демонстрирующего ее дамам. Это уже попахивало нарциссизмом.
Во время следующей встречи Родни опять попытался раскошелить меня как минимум на ужин в ресторане, но я была тверда, как монолит.
Окончательно убедившись, что раскрутить меня на регулярные ужины не удастся, Вэнс решил быть со мной откровенным.
— Не знаю, может быть, ты сможешь мне помочь, — жалобно сказал он. — Я хочу найти в Барселоне невесту, которая учила бы меня испанскому языку.
"А заодно и содержала бы тебя”, — подумала я, но вслух произнесла:
— Вряд ли это будет так легко. Испанские девушки испорчены капитализмом и обычно не встречаются с парнями, не имеющими за душой ни гроша.
— Думаю, ты ошибаешься, — заметил Родни. — Есть много богатых скучающих дам, для которых иностранец, в особенности англичанин — это своеобразная экзотика, и они готовы полюбить его без всяких корыстных побуждений.
— Возможно, подобные экземпляры в Испании и обитают. Но, насколько я знаю, состоятельные и скучающие испанские дамы предпочитают экспортировать в страну молодых темпераментных кубинцев с мускулами Сталлоне и внешностью мистера “Латинская Америка”. До сих пор мне не приходилось слышать, чтобы богатые испанки брали в любовники безденежных преподавателей английского языка, да и вращаются они в кругах, куда закрыт доступ простым смертным, Тебе просто не удастся познакомиться с ними, даже если ты попытаешься.
— Совсем не обязательно, чтобы она была миллионершей, — скромно заметил Родни. — Мне бы подошла и обычная хорошо обеспеченная женщина. У меня, например, уже есть три испанки, которые просто мечтают стать моими невестами.
Я усмехнулась. Теперь понятно, почему Родни в последнее время не мог встречаться по пятницам, субботам и воскресеньям. Похоже, он пытается раздобыть по кормящей подружке на каждый день недели.
— Так в чем же дело? — с невинным видом поинтересовалась я. — У тебя уже есть целых три невесты. Это же здорово.
Вэнс поморщился.
— Видишь ли, они слегка староваты, к тому же недостаточно красивы и умны, — изрек он.
— Все понятно, — кивнула я. — Тебе нужна красивая, умная, молодая и богатая невеста.
— Точно! — Журналист явно обрадовался моей сообразительности. — У тебя случайно нет на примете такой?
— Увы! — развела руками я. — К сожалению, столь счастливое сочетание встречается в природе не слишком часто.
— Но я не теряю надежды, — заверил меня Родни.
— И правильно делаешь, — подбодрила я его. — Надеяться стоит до последней минуты.
"Но в последнюю минуту можно и перестать”, — добавила я про себя.
Заварив себе еще чашечку жасминового чая, я решила, что Родни Вэнс прямо-таки идеально подходит на роль шпиона. Во-первых, английский был его родным языком, и Родни мог прекрасно разобраться в том, что происходит в группе. Во-вторых, будучи журналистом, он вполне мог считаться человеком творческой профессии, а уж с его актерским дарованием прикинуться творчески блокированным писателем Родни запросто сможет.
Уговорить Вэнса внедриться в группу наверняка тоже будет несложно. Разумеется, он тут же начнет плакаться, что у него нет денег на оплату напитков, которые он вынужден будет заказывать в кафе, но ради такого дела я вполне могу пойти на расходы и авансом оплатить Родни пару-тройку кружек пива, которые он выпьет за вечер. По сравнению со средствами, которые затрачивает на своих секретных агентов ЦРУ, это была более чем скромная сумма.
Кроме того, мое предложение должно заинтересовать Вэнса еще по одной причине: группа Творческой поддержки могла стать для него потенциальным источником испанских невест, желающих улучшить свой английский, а заодно пообщаться с экзотическим иностранцем, всегда готовым удовлетворить сексуальные запросы симпатичной женщины, если, конечно, она его предварительно покормит.
Сделав свой выбор, я набрала номер телефона журналиста. Как выяснилось, теперь он был занят по вторникам, но зато свободен по субботам. Это означало, что субботняя кормящая испанская невеста по каким-то причинам “выпала из обоймы”, но взамен появилась вторничная.
Мы встретились в среду. Подготавливая Вэнса к серьезному деловому разговору, я затащила его в “Бургер-Кинг” и купила ему длиннющий бутерброд с сервелатом, помидорами и салатом, а также баночку кока-колы.
Преданные собачьи глаза журналиста увлажнились от умиления и благодарности. Не разобравшись в ситуации, он, похоже, решил, что популярная русская писательница неожиданно возжаждала сексуальных утех с экзотическим англичанином.
Уже привыкнув к тому, что знакомые иностранцы, услышав, сколько я получаю от русского издательства за десять тысяч экземпляров моих детективов, сначала отказывались в это поверить, а потом разражались непристойно громким хохотом и восклицали, что Россия — это страна татар и монголов, я, не желая разочаровывать Вэнса на свой счет, на всякий случай скрывала от него истинные размеры своих доходов, и бедолага совершенно необоснованно занес меня в категорию богатых скучающих дам.
Счастливый Родни, пожирая свой гамбургер, подмигивал мне и хихикал, и даже разок игриво хлопнул меня бутербродом по руке, сообщив, что если вначале он не был до конца в этом уверен, то уж теперь точно влюбился в меня окончательно и бесповоротно.
Мне это его заявление, несомненно, польстило, но тем не менее я перешла к делу и изложила Вэнсу свой план. Он внедряется в группу Творческой поддержки и пересказывает мне все, что там услышит, попутно заводя знакомство с англоговорящими испанскими невестами, а я оплачиваю ему напитки, которые он будет заказывать во время встречи в кафе.
Уразумев, что в сексуальных услугах я не нуждаюсь, Вэнс слегка расстроился, но, философски рассудив, что с худой овцы хоть шерсти клок, принялся энергично торговаться, утверждая, что шпионство — дело серьезное, требующее значительной физической и психической выносливости, а одними напитками физическую форму не поддержишь. В самом деле, как может сосредоточиться на разговоре умирающий от голода человек? Для поддержания необходимой для секретного агента кондиции Вэнсу требовалась, как минимум, пара бутербродов.
В конце концов мы сошлись на тысяче песет за одно посещение группы. Вручив Родни вожделенную зеленую бумажку, украшенную портретом короля Испании Хуана-Карлоса, я снабдила его телефоном Джейн Уирри, которой он должен был позвонить якобы по объявлению в журнале.
Мы договорились встретиться в четверг в девять вечера, через час после того, как закончится очередное заседание группы. Я хотела, чтобы Родни пересказал мне события “по горячим следам”.
* * *
Я пришла на свидание на пять минут раньше, но Родни уже ждал меня, нервно вышагивая по тротуару.— Наконец-то, — воскликнул он, поднимая на меня глаза.
Я поразилась происшедшей с журналистом перемене. Словно по мановению волшебной палочки, исчез, казалось, намертво прилепившийся к нему образ ласковой бродячей собаки, заискивающе выпрашивающей подачку. На меня смотрел совершенно другой человек. Новый Вэнс был независим, сдержанно презрителен и высокомерен. Он чем-то неуловимо напоминал голодного хищника, почуявшего добычу и не намеренного эту добычу упускать.
— Извини, но мне нужно бежать. Я очень спешу, — торопливо произнес он. — К сожалению, сегодня я ничего не смогу тебе рассказать.
— Куда это ты спешишь? — удивилась я. — У тебя же вроде не было никаких дел.
— Теперь появились. Позвони мне, ладно?
С покровительственным видом чмокнув меня в щеку, Вэнс побежал к метро.
Некоторое время я растерянно смотрела ему вслед, гадая, что произошло. Откуда такая разительная перемена? Скорее всего Родни где-то почуял деньги, причем деньги приличные и доступные. Неожиданно разбогатевший альфонс, компенсируя пережитые унижения, как правило, начинает относиться к женщинам, перед которыми он прежде заискивал, с высокомерным презрением. Именно так и смотрел на меня Родни, словно говоря: “Шла бы ты куда подальше со своим кофе и круассанами. Больше ты мне не нужна”.
Похоже, на встречу со мной он пришел лишь потому, что не был до конца уверен в том, пригожусь я ему еще раз или нет. Это означает, что Вэнс пока только чует деньги, но еще не держит их в руках. Неужели за один проведенный в группе вечер он ухитрился подцепить богатую и скучающую даму? Насколько я помню, богатых там не было. Так, нормальный средний класс вроде преподавателей английского языка или бунтующих детишек, тратящих деньги родителей. Впрочем, Джейн давала свои объявления в каждом номере журнала, и в группу постоянно приходили новые люди.
Решив не ломать себе голову, а просто позвонить Родни на следующий день и все выяснить, я спустилась по Рамбле к морю, прошлась вдоль набережной, станцевала сальсу в Мохито-баре с кубинским мулатом и, слегка подустав, к полуночи вернулась домой.
* * *
До Вэнса я так и не дозвонилась ни в пятницу, ни в субботу, ни в воскресенье. Трубку или вообще никто не брал, или же к телефону подходил Тэдди Пиддингтон, американец, снимающий квартиру вместе с Родни. Журналиста неизменно не было дома, и Тэдди понятия не имел, когда он появится. Пообещав передать Вэнсу, что я просила его перезвонить мне, американец вешал трубку. Родни мои просьбы игнорировал и звонить мне упорно не желал.В понедельник вечером сосед Вэнса сказал, что Родни не ночевал дома, а во вторник в газете “Эль Периодико” я прочитала заметку об обнаруженном на пляже около Ситжеса трупе.
Заметка лаконично сообщала, что личность покойника удалось установить по находящимся у него в кармане документам. Погибшим оказался подданный Великобритании Родни Вэнс. Полиция полагала, что речь шла о несчастном случае.
Некоторое время я сидела с газетой в руках, задумчиво созерцая фотографию, на которой полицейский застегивал “молнию” на пластиковом пакете с бренными останками английского журналиста.
В отличие от полиции, я была совершенно уверена в том, что Родни умер не своей смертью. Впрочем, ничего другого представители власти сказать и не могли. Убийство англичанина в окрестностях одного из самых популярных курортных городков Каталонии, да еще в самом начале туристического сезона — событие крайне неприятное.
Несчастные случаи, конечно, случаются, только вряд ли бы Вэнс решил поплавать с удостоверением личности в кармане. Такое можно было сделать только спьяну или перебрав наркотиков, а, насколько я знала, ни наркотой, ни алкоголем экономный журналист не злоупотреблял.
Все указывало на то, что бедолаге Родни тихо и ненавязчиво помогли отправиться на тот свет. Интересно, кого он ухитрился так здорово разозлить? Этого я не знала, но готова была побиться об заклад, что тут не обошлось без группы Творческой поддержки. Выходит, я, совершенно того не желая, послужила слепым орудием судьбы, подтолкнувшим к гибели безобидного английского альфонса. Вот до чего может довести идиотское любопытство, особенно в сочетании с ленью.