Дэйв ВОЛВЕРТОН

ЗОЛОТАЯ КОРОЛЕВА



1


   Вериасс чуял запах завоевателей в свежем горном воздухе. Едкий душок желудочных кислот дронона был едва уловим — его заглушали запахи лошадиного пота, сосновых игл и гниющих листьев. Вериасс ощутил его в третий раз за три дня, но на сей раз враг был ближе, чем раньше.
   Вериасс натянул поводья, осадив свою кобылу на вершине горы, и вскинул руку, делая остальным знак остановиться. Крупная лошадь заржала и заплясала на месте, порываясь вперед. Она, как видно, тоже чуяла чужих.
   Сзади на грязной дороге леди Эверинн тоже осадила своего коня, и Вериасс оглянулся, чтобы посмотреть на нее. Накинув на голову капюшон своего синего плаща, она устало сгорбилась в седле, слишком измученная, чтобы держаться настороже. Ветер дул в спину бешеными порывами, налетая сквозь деревья с шумом, похожим на рокот океанских волн, — то с востока, то с юга. В такую погоду трудно распознать, откуда доносится запах. Внизу простирался огромный лес, и Вериасс почти не видел дорогу, по которой они только что ехали, — видел только еле заметный прогал между соснами в долине. Над головой по вечернему небу неслись грозовые тучи. Скоро станет совсем темно и разразится буря.
   Вериасс поднял вверх руки. Чувствительные нервы вдоль его запястий были способны улавливать самые слабые запахи. Вериасс мог уловить нервозность человека, находящегося в дальнем углу комнаты, чуял врага в дальнем конце долины. Вот и теперь он ощущал позади человеческий страх, смешанный с едким духом завоевателя.
   — Кальт, — тихо окликнул Вериасс.
   Могучий воин ехал замыкающим и своим острым слухом уловил бы зов даже на расстоянии полумили — но сейчас он не откликнулся. Вериасс сосчитал до четырех.
   Тогда далеко внизу послышался троекратный крик дрозда — это трижды коротко свистнул Кальт, давая условленный сигнал: «Превосходящие силы врага! Вступаю в бой!»
   Эверинн сжала коленями бока своего жеребца, конь рванулся вперед, и она в мгновение ока поравнялась с Вериассом, растерянно оглядываясь назад словно в ожидании Кальта.
   — Удираем! — прошипел Вериасс, хлопнув по крупу ее коня.
   — Кальт! — крикнула она, пытаясь удержать и развернуть жеребца. Будь Эверинн более искусной наездницей, она уже неслась бы обратно под гору.
   — Мы ничем не можем ему помочь! Он сам выбрал свою судьбу! — проворчал Вериасс. Он пришпорил свою кобылу, схватил за повод коня Эверинн, и лошади поскакали вперед, стараясь держаться рядом.
   Эверинн взглянула на него, и ее бледное лицо вспыхнуло под капюшоном. Вериасс увидел слезы на ее синих глазах, увидел, как она борется со смятением и горем. Низко пригнувшись, она вцепилась в луку седла. Вериасс тянул ее коня за повод, и вскоре обе лошади уже устремились под гору, скача бок о бок по скользкой тропе, где один неверный шаг мог привести к гибели всадника.
   Вериасс достал из чехла свой огнемет, стиснув его холодной рукой. В горах эхом прокатился вой, от которого кровь стыла в жилах, — предсмертный вопль, какого не мог бы издать ни один человек. Кальт схватился с завоевателями. Вериасс, затаив дыхание, слушал, не раздастся ли еще один крик, — в надежде, что Кальт сокрушит еще одно чудовище. Но тихо было вокруг.
   Эверинн ахнула, и у нее вырвалось душераздирающее рыдание, а кони все неслись в густеющей тьме между стволами высоких черных сосен.
   Пять дней. Они знали Кальта всего пять дней, и он уже пожертвовал жизнью ради Эверинн. Но Вериасс никак не ожидал, что завоеватели нападут на них именно здесь, на тихой горной дороге, в таком захолустье, как Тирглас. Вериасс рисовал себе приятное путешествие по лесу — а вместо этого мчится по грязной дороге, скрючившись в седле, оцепенев от холода и горя.
   Вериасс был измотан до последней степени, но не смел сомкнуть глаз. Еще час они летели сквозь мрак и проливной дождь, и лошадям стало трудно скакать, не различая дороги. Но Вериасс продолжал гнать их так быстро, как только мог, чувствуя близкую погоню. Наконец лес расступился, и копыта коней застучали по длинному крепкому деревянному мосту.
   Внизу ревела раздувшаяся река. Вериасс безжалостно погонял лошадей, пока они не переехали на ту сторону, и там остановил их.
   Он соскочил наземь и осмотрел мост. Мост был построен из толстых бревен с дощатым настилом сверху. Не видя способа быстро разрушить его, Вериасс поджег доски из огнемета. Ослепительно белое пламя охватило мост во всю его пятидесятиметровую длину. Кобыла попятилась и в испуге поднялась на дыбы. Она еще ни разу не видела химического огня.
   Вериасс промок насквозь под холодным дождем — постоять бы здесь немного, погреться у этого огня. Вместо этого он опять взял за повод коня Эверинн и потянул его за собой.
   — Остановимся ненадолго, — сказала она. — Я так устала.
   — Дальше по дороге должно быть какое-то селение. Нельзя останавливаться теперь, дитя мое. Мы так близко от ворот!
   Он погонял лошадей, и Эверинн не отвечала, неподвижно застыв в седле. Через десять минут они поднялись на пригорок, и Вериасс оглянулся посмотреть на дело своих рук. Мост полыхал во всю длину, освещая тускло-красным огнем грязную реку, и клубы багрово-черного дыма вздымались вверх.
   Но на том берегу Вериасс различил гигантскую зеленую фигуру завоевателя в боевых доспехах, оторопело глядящего на вздувшуюся реку.

 
   Когда Галлену О'Дэю было пять лет, отец пошел с ним к вдове Райан, чтобы взять у нее для мальчика котенка, и вдова сказала слова, которые спасали Галлену жизнь не меньше дюжины раз.
   То осеннее утро в Клере было холодным, и свежевыпавший снежок припорошил землю. На отце были грязный-прегрязный кожаный плащ и зеленые перчатки без пальцев, и Галлен держал его за руку, когда они подошли к дому вдовы. Вдова Райан была очень старая, и дети в городе говорили, что она будто бы ведьма и священник утопил всех ее ребятишек, потому что они были малютки-эльфы.
   Домом вдове служила старая кривая сосна окружностью в тридцать футов и высотой в два этажа, со множеством черных сучьев, торчащих, как обломанные руки. Из ее семян выросло много домов в городе, но ни один не был таким громадным. Часто из скалистой бухты прилетали вороны и каркали в ветвях этой сосны. Муж вдовы был лудильщиком, он приносил домой те кастрюльки, которые уже не стоило чинить, и растил в них саженцы. Почерневшие котелки до сих пор висели на ветках старого дерева — Галлену они казались самой подходящей посудой для варки маленьких детей.
   Отец постучал в тяжелую дверь. Корявая кора дерева поросла мхом, и большая коричневая улитка проползла совсем рядом с ногой Галлена. Вдова открыла им, сгорбленная, закутанная в толстую синюю шаль, и впустила их в теплый дом — там в каменном очаге трещал огонь, — а потом подвела их к ящику у вылинявшей кушетки. Вдовья кошка принесла семерых котят разной масти — один был рыжий в белую полоску, двое пестреньких, а четверо черных с белыми мордочками и носочками. Галлен не знал, какого и выбрать, и вдова позволила ему посидеть и понаблюдать за ними, пока она разговаривает с отцом.
   Галлен смотрел на котят и краем уха слушал, как вдова рассказывает о своих молодых годах. Ее отец был торговцем и однажды приобрел семь прессов для выжимки масла в далекой Ирландии, думая провести там остаток своих дней. Он отправился туда со всем своим семейством, но буря занесла их в пустынные земли, где бродили дикие оуэны — волосатые люди, которые забыли Христа и теперь не знали никакой одежды, если не считать медных колечек, продетых сквозь соски. Дикие оуэны съели всех родных женщины, а ее держали в плену на скалистом островке, куда каждое полнолуние свозили своих мертвых вместе с запасами еды для ритуального поминовения. Сначала пленница пировала, потом пища начинала портиться, и несколько недель приходилось голодать. Весь остров был усеян костями мертвых оуэнов. Женщина протянула так целое лето, прячась от непогоды под наклонной мраморной глыбой, выучилась плавать и наконец отважилась войти в бурные воды.
   Уплыв с острова, она стала странствовать по свету. Она видела образ Божий, который святой Келли вырезал в камне после видения, явившегося ему в Горт Арде, и, описывая это лицо, не мужское и не женское, не молодое и не старое, вдова плакала, столь прекрасен был этот лик.
   Она рассказывала, как много дней блуждала по Дворцу Победителя близ Дройхед Бо, ни разу не побывав дважды в одном чертоге, и как нашла там клад — горсть изумрудов, пропущенную искателями сокровищ, вот уже двести лет обшаривающими дворец.
   Дальше Галлен не стал слушать, отдав все внимание котятам. Он дышал на них и тыкал в них пальцем, и они вскоре проснулись, стали потягиваться и искать кошкины соски; тогда Галлен стал играть с ними, надеясь, что раз уж он никого не может выбрать, авось кто-то из котят выберет его. Но котята не привыкли к маленьким мальчикам и начали бегать по дому, гоняясь друг за дружкой.
   Галлен заприметил одного, рыжего в белую полоску: этот заглядывал в темные уголки и шипел, точно видел там привидения, потом взбирался на кушетку, да так проворно, точно волк кусал его за хвост, и скакал по ней, вздыбив шерстку и выгнув спину. Галлен пошевелил пальцем, и котенок тут же, глядя во все глаза, начал подкрадываться к нему.
   Да, этот котенок был большой игрун, но Галлен не был уверен, что хочет его взять: вдова кормила кошек рыбой, и от малыша плохо пахло. Галлен стал приглядываться к другому, пестрому с голубыми глазами. Когда мальчик понял окончательно, что никогда не сможет выбрать, вдова склонила над ним свое морщинистое лицо и произнесла слова, спасшие Галлену жизнь:
   — Бери рыжика, игрунчика. Он дольше всех проживет.
   — Откуда ты знаешь? — испугался Галлен: а вдруг вдова на самом деле ведьма и умеет предсказывать будущее?
   — Клер — большой город, — сказала она, — в гавани полно злых старых котов, на каждом углу собаки, на улицах много лошадей — того и гляди раздавят. Но этот рыжик и в опасном городе не пропадет. Посмотри, как он учится Тому, что пригодится ему в жизни. С ним все будет ладно.
   Галлен схватил рыжего своими пухлыми ручонками. Котенок ткнулся мордочкой в его вязаную куртку, и вдова Райан сказала:
   — Ты многому сможешь научиться у этого котенка, дитя. На свете живут разные люди. Одни живут только настоящим — переходят изо дня в день, не думая о завтрашнем и не оглядываясь на вчерашний. У них только одна жизнь, да и та похожа на сон.
   Другие люди тоже живут сегодняшним днем, но и помнят многое. Такие часто гнутся под тяжестью старых обид или греются в лучах былых побед — столь давних, что про них никто и слушать не хочет. Для них настоящее приправлено прошлым, от которого они никак не избавятся.
   А есть и третьи — такие, как твой котик. У этих людей три жизни. Они не просто копаются в прошлом и бредут сквозь настоящее — они грезят о будущем, готовятся к худшему и стараются сделать этот мир лучше.
   Твой рыжий котик не попадет под колеса, и собака его не съест, потому что он уже пережил все эти напасти вот тут. — И вдова постучала себе скрюченным пальцем по голове.
   Галлен взял рыжего котенка. И точно — через полгода все прочие котята трагически погибли: их растерзали собаки, раздавили телеги или покидали в море злые мальчишки. А галленовский рыжик остался жить. Скончался он от старости много лет спустя, и к тому времени Галлен перенял у него все, чему кот мог его научить.
   В детстве Галлен жил тройной жизнью, но воображаемая жизнь была намного ярче других. Галлен, как и его кот, представлял себе всевозможные опасности и придумывал, как справиться с ними, — и рос крепким парнишкой, под стать своему коту.
   Однажды летней ночью, когда Галлену исполнилось семнадцать, он сам себе удивился. В ту ночь на них с соседом по имени Мэк О'Мэлли напали на темной дороге два разбойника в черных мешках из-под муки на головах. Грабители напали сзади, и только один из них собрался пырнуть Мэка ножом, как рядом закричала сова. Разбойник невольно оглянулся в ту сторону. Галлен заметил, какие маленькие дырки прожгли разбойники для глаз в своих мешках, и сообразил, что со зрением у них худо. Поэтому он ухватил оба мешка и крутанул их так, что разбойники ослепли, а потом освободил Мэка из их лап. Через пять секунд грабители валялись на земле со вспоротыми животами.
   Обшарив карманы злодеев, Галлен и Мэк нашли пять фунтов и три шиллинга. Вернувшись в Клер, они прямиком направились в пивную, угостили всех, кто там был, а сдачу отдали могильщику, чтобы он зарыл разбойников.
   Так, собственно, и началась история легендарного «фантазера» Галлена О'Дэя — а до конца истории еще далеко.
   Впрочем, нет. Если рассказывать эту историю верно — а она из тех, которые следует рассказывать с начала и до конца, — то продолжить ее нужно рассказом о том, что произошло два года спустя. Год Галлен провел на юге, создавая себе имя. Он подружился с черным медведем, которого звали Орик, и они вдвоем подряжались охранять богатых путников. В те времена семейные кланы были в силе, и купцу трудно было заработать на жизнь в мире, где О'Брайены ненавидели Уеннеси, а Уеннеси — Гринов. Безоружный путник не мог проехать и дюжины миль, чтобы кто-то не пустил ему кровь из носу или не причинил худшего вреда.
   Молва гласила, что Галлен один избавил страну от двух дюжин различных грабителей, головорезов и бандитов. Разбойники всех шести графств стали далеко обходить парня с мечтательным взором и длинными золотистыми волосами — такую славу он приобрел.
   Но той осенью Галлен получил весть, что отец его умер, и вернулся в Клер, чтобы позаботиться о стареющей матери.
   И вот однажды ночью…

 
   Бушевала осенняя непогода, и дождь стучал в окна, как беспокойный сосед. Галлен сидел в харчевне Мэхони со своим другом медведем Ориком, слушал, как стучит дождь, и ему все время казалось, что внутрь пытается проникнуть нечто — огромное и темное, как буря.
   Галлен пришел в харчевню в надежде наняться к кому-нибудь в телохранители — но, хотя там ночевало много путников, а дороги вокруг Клера, по слухам, кишели разбойниками, к нему никто не обращался. Лишь спустя какое-то время Галлен заметил, что на него смотрит богатый фермер-овцевод, знакомый ему по Эн Кохену, Симус О'Коннор.
   Симус, сидевший в дальнем углу, поднял косматую бровь, словно спрашивая разрешения пересесть за его стол. Галлен кивнул. Симус встал, набил табаком свою трубку розового дерева, достал щипцами уголек из очага и прикурил. Отец Хини, местный священник, подошел, чтобы тоже прикурить от уголька.
   Симус уселся напротив Галлена, откинулся на спинку старого орехового стула, задрал на стол ноги в черных сапожищах и стал посасывать трубку, свесив туго набитый живот через ремень. Он улыбнулся, а Галлен подумал, что весь Симус — это толстое брюшко, к которому приделали руки, ноги и голову. Подошел отец Хини в своей черной рясе, тощий и вечно голодный, и сел рядом с Симусом, усиленно пыхтя трубкой, чтобы разжечь сырой табак. Он был такой аккуратист и праведник, что в городе пошучивали: «Когда моешься с ним в ванне, и мыла не надо».
   Оба старика пускали ароматный табачный дым, пока не скрылись в его облаках, точно два старых дракона.
   — Ну, Галлен, — сказал Симус, — все говорят, что теперь ты останешься у нас в Клере. — Он не договорил, имея в виду: «Теперь, когда твой отец умер, оставив старушку мать вдовой».
   — Да уж, — ответил Галлен. — Теперь не стану далеко отлучаться от дома.
   — На что же ты будешь жить? Думал ты об этом?
   Галлен пожал плечами:
   — Я был осмотрителен и кое-что скопил. На какой-то срок хватит. А потом, может, займусь рыбной ловлей, хотя вряд ли кому из женщин понравится, как от меня будет пахнуть.
   — Да вот кузнецу нужен подручный, — заметил отец Хини.
   — Я уже был у него сегодня. — И Галлену вспомнилось, как кузнец задрал заднюю ногу лошади, подпирая плечами потный лошадиный круп. — И по правде сказать, уж лучше быть лошадиной задницей, чем работать, упираясь головой в ее навозную дыру. — Симус и медведь Орик засмеялись, а отец Хини важно кивнул.
   — Конечно, — сказал он, — умный человек всегда найдет себе такое занятие, при котором не надо пачкаться. — Он нахмурился, словно от усиленной работы мысли, и добавил: — Например, пойдет в священники.
   — Прекрасное занятие, — басом сказал Орик. Он сидел на полу, положив лапы на стол, и вылизывал миску. Морда у него была в молоке. — Я и сам подумываю пойти в священники, а вот Галлен все время насмехается над Богом и его служителями.
   — Над Богом я не насмехаюсь, — ответил Галлен, — но не питаю уважения к некоторым из тех, кто называет себя его слугами. Я много думал об этом. В вашей Библии сказано, что Бог создал человека по своему образу и подобию, и сказано, что сам Бог совершенен, а человека он создал только «хорошим весьма», удовольствовавшись этим. Точно поленился. Уж, казалось бы, он мог бы сделать нас получше, раз мы — венец творения. Вот, к примеру, однодневный олененок может перепрыгнуть через четырехфутовую загородку — почему же новорожденный младенец не может?
   — Слов нет, Галлен О'Дэй, — сверкнул глазами священник, — если бы ты стоял за плечом у Господа в день творения и подсказывал бы ему, все было бы не в пример лучше!
   Орик глотнул молока из миски и задумчиво устремил вдаль свои карие глаза.
   — Знаешь, Галлен, — рассудительно проворчал он, — Бог создал человека несовершенным лишь ради того, чтобы тот оставался смиренным. В Писании сказано, что человек не намного ниже ангелов. И ты сам видишь, что это правда. Ты живешь не так долго, как черепаха, но дольше меня. Ум у тебя быстрее, чем у медведя. У вас, людей, есть и дома, и корабли, и мечты — вы куда богаче нас, медведей.
   Говорит, как настоящий священник, подумал Галлен. Мало кому из медведей удавалось стать служителем церкви, но Орик, пожалуй, рожден для этого.
   — Я в священники не гожусь, — сказал Галлен отцу Хини. — Слишком уж я люблю дорогу. Я подумываю купить какую-нибудь недвижимость и сдать ее в аренду. А сам по-прежнему буду телохранителем. Тут кругом много коротких дорог. Я смогу и работать, и заботиться о матери. — Галлен говорил так, но короткие дороги его не привлекали. Ему хотелось бы доехать до Горт Арда на юге и увидеть лик Бога, высеченный в камне святым Келли, или до Дворца Победителя в Дройхед Бо, поискать там спрятанные сокровища. Но теперь он привязан к родному графству Морган и не сможет отлучаться из дома больше чем на пару дней.
   — Праведное небо, парень! — сказал отец Хини. — Твоя слава бежит впереди тебя. Не пройдет и недели, как из графства уберутся все разбойники до единого и никому больше не понадобится охрана! Ты сам себе худший враг!
   Симус толкнул священника локтем и прочистил горло:
   — Полно тебе, отец, так парень совсем зазнается. Не такой уж он и герой! Но по правде сказать, Галлен, я бы не прочь воспользоваться твоими услугами. Мой сын поехал вперед сказать Бидди, что я задержусь, а я еще и не наполовину так пьян, как располагаю быть через час. Плачу тебе два шиллинга за то, чтобы ты доставил меня домой живым.
   — Два шиллинга? — повторил Галлен. Телохранителю платили больше, но пора была поздняя — слишком поздняя и слишком дождливая, чтобы разбойники рыскали по округе. Галлену только и дел будет, что проводить Симуса через холмы в деревню Эн Кохен в четырех милях от Клера, присмотрев за тем, чтобы фермер не свалился с лошади. — Давай четыре, и по рукам.
   Симус скривился, точно у него камень выходил из почки:
   — Больно дорого ты себя ценишь. Я против тебя ничего не имею, парень, но жизнь сурово учит этаких фантазеров. Тебе так не терпится стать помещиком, что ты заранее дерешь шкуру с воображаемых арендаторов.
   — Пять шиллингов. Четыре за услуги, один за оскорбление.
   — Три! — решительно заявил Симус.
   Галлен пристально посмотрел ему в глаза и кивнул. Тишину нарушали только ветер за окном да звук работающей маслобойки. Служанка, хорошенькая шестнадцатилетняя Мэгги Флинн, обычно сбивала свежее масло на рассвете каждого дня, но нынче ночь была дождливая, через город проезжало много путников, и она старалась управиться пораньше. У нее были темно-рыжие волосы и глаза чуть темнее. Она заметила, что Галлен смотрит на нее, и призывно ему улыбнулась.
   Симус подмигнул отцу Хини:
   — Что может быть лучше, отец, чем побездельничать после хорошего обеда, верно я говорю?
   — Да, чего уж лучше.
   — Вот разве что, — продолжал Симус, выпустив облако синего дыма, — разве что сидеть у себя дома со славной женушкой на коленях да курить трубку, а ребятишки все чтоб были уложены. — Симус покосился на священника, не станет ли тот возражать, — ведь служители церкви связаны обетом безбрачия, — но отец Хини лишь задумчиво попыхивал трубкой, тронутый, как видно, картиной, нарисованной Симусом.
   — Да, жена — это прекрасно, я уверен, — вздохнул он.
   — Так вот, будь я молодым парнем вроде Галлена да вернись в родной город с намерением тут осесть, я бы непременно приискал себе жену. Даже долгом своим почитал бы найти в графстве Морган красивую девушку и жениться на ней.
   «К чему это Симус клонит?» — подумал Галлен. У него на ферме подрастает пара дочек, но старшей всего лишь четырнадцать. Хотя случалось, что и в таком возрасте девушки выходили замуж, едва ли Симус заговорил бы о «долге» — разве что какой-то парень сделал его дочке ребенка, а сам сбежал, и теперь Симусу загорелось срочно подыскать ей мужа.
   Отцу Хини тоже, как видно, было невдомек, куда ведет Симус, потому что он сказал:
   — Раз уж об этом речь, то в Горт Обхианне живет Мэри Джилл — мужа ее лошадь убила копытом в прошлое лето, и она осталась с тремя крепенькими мальчуганами. Если бы я искал себе жену, непременно навестил бы Мэри. Красавица, просто красавица. И уж точно не оставит мужа бездетным.
   — Да, недурна, — согласился Симус. — Но глупа, я слыхал, как сосновая шишка. Того и гляди, упадет в колодец или простудится, простояв слишком долго под дождем, а муж вдовцом останется.
   — Да ну? — поднял бровь отец Хини.
   — А вот, к примеру, Гвен Элис О'Рурк — востра, как пчелиное жало, да и работящая.
   — Ну уж нет! — Отец Хини вскинул руки, словно желая отвести удар. — Не вздумай навязывать парню свою безобразную племянницу. Это просто грешно. Девушка-то она хорошая, но вот зубы у нее…
   — Замолчи-ка! — в шутливом ужасе нахмурился Симус. — Не смей говорить так о моей племяннице!
   — Нет уж, я скажу. Уверен, что Бог со мной в этом согласен. У этой девчонки клыки, как у дикого вепря. Если Галлену нужна пригожая молодка, то найдется много других.
   Мэгги перестала крутить ручку маслобойки. Сливки превратились в масло, и можно было встать. Лицо и руки девушки покрывала испарина. Галлен прикинул — сейчас уже полночь, а Мэгги начала работать еще до рассвета. Она устало постояла, подбросила в огонь тяжелое полено и со вздохом села за ближний стол, сказав:
   — Ах, провались все к черту.
   — Взять хотя бы Мэгги, — подмигнул Симус, и Галлен понял, что фермер к этому и вел. Когда Мэгги и Галлен сидят так близко, представляется прекрасный случай помучить обоих. Ни от кого в городе не укрылось, какими взглядами обмениваются эти двое, и Галлен недавно почти что решил, что Мэгги создана для него. — Все при ней — и ум, и красота, и работает она за троих.
   — Что верно, то верно, — согласился отец Хини.
   — Да, — продолжал Симус. — Многие мужики заходят сюда не столько выпить, сколько на Мэгги поглядеть. Если бы кто захотел на ней жениться, он нанес бы сокрушительный удар заведению Джона Мэхони. Лучше девушки, чем Мэгги Флинн, уж точно не найти во всем графстве.
   — Но она еще слишком молода, — вздохнул отец Хини. — Бедняжке всего шестнадцать. — Священник произнес это очень решительно, и Галлен понял, что это не просто случайные слова — это приговор. Отец Хини лишь сказал вслух перед Галленом то, что другие горожане смекали про себя.
   — Слишком молода? — возразил Симус. — Да ей только два месяца осталось до следующего дня рождения!
   Священник вскинул руки:
   — Шестнадцать — даже когда девушке скоро семнадцать — это юный возраст, очень юный. Женитьба на такой девушке граничит с грехом, и я никогда не совершил бы такой обряд! Я того мнения — и думаю, в Писании это подтверждено, — что восемнадцать лет гораздо приличнее. А уж если мужчина заставляет женщину ждать до двадцати, то мне сдается, что он грешит в другом месте и на него следует наложить покаяние за то, что он вынуждает даму ждать.
   Симус поднял бровь и взглянул на Галлена, словно желая сказать: «Со священником не поспоришь», а потом осушил свой стакан. Мэгги подошла налить ему, но Симус прогнал ее, махнув рукой.
   — Вот вы, значит, какого мнения, отец Хини, — сказал он, подтянув штаны и направившись к стойке. — А мне что-то сдается, будто в этом углу стало холодновато, так что посижу-ка я у огня и оставлю молодежь в покое.
   Симус наполнил свою кружку и сел за стол поближе к очагу. Отец Хини и Орик последовали за ним, оставив Галлена одного. Священник взял скрипку и заиграл печальный мотив: в самый раз для такой холодной ночи. Мэгги села рядом с Галленом. Он обнял ее за плечи, а она, как только Симус отвернулся, стрельнула глазами по сторонам и куснула Галлена за ухо.
   — Галлен О'Дэй, — горячим шепотом сказала она, — не хочешь ли подняться ко мне в комнату? Я позволю тебе поиграть на моей пуховой перине, и ты сможешь раздеть меня одними зубами.
   — Чего? — шепнул он в ответ, чувствуя, как запылали у него уши. — Ты никак ошалела. А вдруг ребенок будет — зачем тебе такая обуза, пока ты сама еще мала.