Илона Волынская, Кирилл Кащеев
Хадамаха, Брат Медведя

Пролог,
о том, что каменным мячом играть гораздо опасней, чем кожаным

 
   – Все понимают, с кем нынче играем и что оно такое значит? – до отчетливого хруста в суставах разминая пальцы, спросил тойон[1] команды и обвел десяток своих бойцов мрачным взглядом горячечных темных глаз.
   Ответных взглядов он не дождался – аккуратно накручивая слой за слоем, бойцы бинтовали пальцы узкими полосками плотной кожи, старательно делая вид, что особо заняты и ну никак не могут поднять глаз на своего тойона.
   – Известно, что значит: даже если мы кого на глазах у всей площадки выбьем – все едино не засчитают, – наконец хмуро буркнул в ответ Чанчи-Хоо, закрепляя последний виток обмотки на запястье.
   – Если он ляжет и не поднимется – засчитают! – повысил голос тойон, неодобрительно глядя на Чанчи. Тот был самым старшим в команде, и эта Долгая ночь, видно, станет его последней на игровой площадке. Тойон отлично понимал его мрачность – куда податься игроку из команды городской стражи, только и умеющему, что подавать да проводить, выбивать да уворачиваться? Тойон старательно отогнал от себя мысль, что еще Ночь-две – и его ждет то же самое, и покачал головой. Он хотел уйти с блеском, хоть раз обставив проклятых храмовников! И милостью Хозяина неба Эндури нынче у него появился шанс!
   – Я к тому, что играть надо чисто! – снова повысил голос он. – Никаких там «возле уха просвистело», «я попал, да он увернулся»! – передразнил тойон и многозначительно поглядел на Чанчи, хотя смутилась при этих словах добрая половина команды. – Готовы? Ну… – Он шумно выдохнул, раздувая широченную грудь, и с маху выплеснул полную чашку тюленьего жира в пылающий в очаге Голубой огонь. – Чтоб верхние духи нам помогали, а нижние – за ноги не хватали! – Последнюю половинку приговорки он пробормотал наскоро и себе под нос – если услышат жрицы, даже такое безобидное поминание нижних духов могло дорого обойтись. А жриц нынче поблизости – несчитано-немерено!
   – Пошли, бего-ом! – и замер у широко распахнутой двери, провожая взглядом каждого из проскакивающих мимо бойцов. Последним медлительной перевалочкой следовал новичок – совсем еще мальчишка, не больше тринадцати Дней. Хотя юность его замечалась не сразу – таким здоровенным он был! С короткими и жесткими, как шерсть, волосами, длинными мускулистыми руками и широкими покатыми плечами, он походил на вставшего на дыбы медведя. Впрочем, плоская, как бубен, простецкая физиономия с маленькими сонными глазками была совершенно добродушной. С такой ряхой у чувала спать, а не в каменный мяч играть! Косолапо загребая ногами, новичок неспешно проковылял мимо тойона – казалось, никакая сила на средней Сивир-земле не могла заставить его двигаться быстрее. Тойон тяжко вздохнул, вспомнив первое появление новичка на тренировочной площадке, и сграбастал мальчишку за плечо:
   – Слышь, Хадамаха, ты… того… Чанчи не слушай, он у нас того… на всю голову стукнутый! Много раз! Ты главное – делай, как я тебе объяснил! – Голос обычно грозного тойона команды городской стражи стал почти умоляющим.
   Новичок замер, будто слова тойона с трудом пробивались сквозь окутывающее его сонное оцепенение. Низкий лоб сморщился от невероятных умственных усилий. Наконец сложный процесс осмысления подошел к концу, и мальчишка моргнул. Его маленькие глазки коротко и остро блеснули, став словно чужими на глуповатой физиономии. Не утруждая себя ответом, новичок вывалился за дверь, зацепив косяк плечом так, что створка, жалобно крякнув, повисла на ременной петле.
   Тойон снова вздохнул, безнадежно покрутил головой и побрел следом, яростно, до боли разминая перебитые ударами каменного мяча пальцы и даже не замечая этого.
* * *
   – На площадку выходит самый старый игрок команды городской стражи – Чанчи-Хоо из тувинцев!
   – У-у-у! Улю-лю! – до стоящего внизу Хадамахи донесся презрительно-разочарованный вой заполонивших скамьи зрителей. Задумываться о том, каково Чанчи слышать эти вопли, Хадамаха не стал – не его дело. Начнешь о чужом думать – со своим не управишься.
   – И наконец последний, десятый – орок Хадамаха!
   Мальчишка подпрыгнул, подтянулся – и поднялся на край медной площадки. Сощурился – после Ночного сумрака под площадкой пылающий в чашах Голубой огонь слепил.
   – Самый молодой боец нынешней Ночи! – высоко над головами надрывался в своей поднятой над площадкой будке сегодняшний «крикун». Когда игра ерундовая, «крикуном» обычно бывал глашатай от городской стражи, на важных же матчах глотку драл кто-то из храмовников. Нынешняя встреча считалась важной, и даже снизу можно было разглядеть подсиненную парку «крикуна». – Его рост – 4 локтя при весе в 15 стоунов… то есть камней… – «крикун» на мгновение смешался, вспомнив, что с начала этой Ночи Храм не одобряет использования слов из диалекта горных мастеров. – Юный Хадамаха прибыл к нам из земли Нани и раньше не принимал участия в серьезных состязаниях! – торопливо затарахтел он. – Посмотрим, сумеет ли этот молодой орок достойно показать себя на площадке!
   Сквозь трепещущее марево окружавших площадку Голубых огней Хадамаха видел надменное лицо восседающей в первом ряду жрицы. Презрительно улыбаясь, она шепнула что-то своей соседке – похоже, была уверена, что таежный мальчишка не сумеет. Не его дело, что она там думает. Твердо ступая, Хадамаха направился к своему месту в конце строя городской команды. Разогретая Огнем светильников медь приятно грела босые ноги, но Хадамаха уже знал, что к середине матча она накалится так, что станет трудно стоять. Так не его ведь дело – стоять. Гулко бухая пятками, пробежал их на́больший, которого здесь, в городе, называли тойоном команды, на ходу бросив Хадамахе очередной предостерегающий взгляд.
   – А сейчас… – голос «крикуна» переполнился возбуждением, – те, кого мы так ждали! Достославные и великие жрицы! Добрые горожане! – «крикун» дал паузу, и звенящая тишина накрыла уходящие вверх кольца зрительских скамей. – Команда храмовой стражи!
   Зрительские скамьи взорвались воплями. Хадамаха увидел, как та самая презрительная жрица в первом ряду теперь отчаянно скачет на скамье, выстреливая в темное Ночное небо мелкие шарики Голубого огня. Десяток Огненных шаров побольше взвились над площадкой, сталкиваясь друг с другом и с треском осыпая игроков празднично сверкающими искрами. Сейчас не орали только самые дальние, верхние скамьи, где сидели городские стражники, кузнецы, ладившие им оружие и броню, мастеровые победнее да мелкие торговцы, имевшие дело со стражей побольше, чем с Храмом, а потому и болевшие тоже за знакомых и привычных «городских» против «храмовых». Но их молчание было вовсе не заметно среди ликующих криков.
   – …Пятый игрок – известный всему Сюр-гуду славный Иркисмондя! – надрывался «крикун».
   – Вот уж всесивирская известность – весь Сюр-гуд! – ехидно фыркнул стоящий рядом Чанчи.
   – Шестой – богатырь Дэвэлчен, чьи ноги – как сосны, грудь – как скала, а макушка подобна…
   – Пню! – тихонько закончил Чанчи, отчего по строю «городских» прокатились тихие смешки, а тойон метнул на своих игроков зверский взгляд.
   – Седьмой, Уэлен, прозванный Девятиголовым, ибо даже прямое попадание в голову не в силах выбить его с площадки…
   – В связи с полным отсутствием мозгов, – снова откликнулся Чанчи.
   – И восьмой, Таас, непревзойденный в защите, чьи сильные руки поймали множество мячей… – «Крикун» остановился, набирая в грудь воздуха: – Девятый – гордость Храмовой команды Сюр-гуда! Бывший нападающий команды главного храма! Старейшина Сивирского каменного мяча… Богдапки, прозванный Кремень-старик!
   Зрительские ряды заорали еще громче, хотя раньше Хадамахе казалось, что это невозможно. Подтянувшись не хуже молодых, на площадку выскочил высокий и ну очень могучий игрок! Богдапки действительно был стар – узкий кожаный ремешок пересекал морщинистый лоб, стягивая совершенно седые волосы. Некогда сломанный нос напоминал скорее расколотый по всей длине кусок кремня. Хадамаха заметил, что руки Кремень-старик держит на отлете, словно они плохо сгибались, да и каждый шаг давался ему с трудом. Но размерами он и впрямь напоминал поднявшуюся на ноги скалу!
   – Я, значит, просто самый старый, а он – старейшина, не как-нибудь! – желчно процедил Чанчи. – А я так Дней на десять его моложе, однако! Только меня на следующую Ночь обратно в стражу определят, в караулы ходить, а его – сюда! До конца стражницкой службы при здешнем храме доиграет – и на пенсион! Конечно, он же храмовый! Не то что мы, убогие!
   Хадамаха хотел сказать, что даже сейчас, когда великий Богдапки состарился, рядом с ним такие, как Чанчи, все едино выглядят убогими. Но промолчал. Не его дело.
   – А храмовые пенсионы не то что наши, городские. И игроки у них не то что мы, простые стражники, – все как один десятников получают, а тойон в сотниках ходит… – продолжал бубнить Чанчи, но Хадамаха его уже не слушал.
   Над площадкой повисла многозначительная, полная затаенного, оттого еще более нетерпеливого ожидания пауза, а потом голос «крикуна» зарокотал, как шаманский бубен:
   – Всего на одну Долгую ночь в команде Сюр-гудского храма! Проездом из столицы! Великий! Непревзойденный! – и словно первое вбрасывание каменного мяча на площадку, швырнул в толпу: – Содани-богатырь!
   От воплей, всколыхнувших зрительские скамьи, Пламя в светильниках заметалось. Издалека донеслись новые крики – это откликнулись те, кому не нашлось места у самой площадки и кто теперь издалека подстерегал появление героя!
   А герой не торопился. Сперва на край площадки неспешно легла одна ладонь. Потом – вторая. Руки напряглись – и над медным кругом в высоком прыжке взвился человек.
   Бон-н-нг! – площадка загудела медным гонгом, когда Содани-богатырь, официально признанный Лучшим игроком Долгого дня, впечатал пятки в ее край.
   Над скамьями на миг вновь повисла тишина.
   Содани выглядел странно. Уж никак не богатырем. Конечно, под накинутой на голое тело синей – цвета Храма – безрукавкой отлично видно было, как переливаются длинные литые мышцы. Но все же рядом с громадами других игроков великий Содани казался непривычно хрупким. Хадамаха прикинул, что сам чуть ли не вдвое тяжелее этого признанного «повелителя медной площадки»!
   – Содани начал свою карьеру всего пять Дней назад и через два Дня уже был главным нападающим столичной команды! – продолжал надрываться «крикун». – Трехкратный обладатель приза «Золотой каменный мяч»! Приза «Краеугольный камень Храма»! И… «Самый крутой булыжник Дня»!
   Зрители снова заорали. Содани приветственно вскинул руки над головой.
   Вопли перешли в протяжный оглушительный рев.
   И руки у него, как у мечника, вовсе не похожи на раздолбанные ударами мяча ручищи-лопаты, которыми щеголяли остальные игроки. Странно, однако, задумчиво покачал головой Хадамаха, наблюдая, как истошно верещащие жрицы Огня взмывают в воздух и обезумевшим хороводом вертятся над площадкой, разворачивая вокруг Содани целые полотнища Пламени! Носящиеся через темный Ночной небосвод Голубые шары на мгновение сложились в сверкающую надпись «Содани – ну-ка, садани!» и сверкающим дождем рассыпались над героем. Приветственно помахивая ручкой, Содани прохаживался вдоль строя «храмовников».
   – Ишь, выделывается! – процедил Чанчи. – Эй, орок, а знаешь, за что его из столицы к нам выперли?
   Хадамаха знал, но останавливать старшего не стал – если уж тот решил, все едино расскажет, хоть рот ему завяжи да сверху сядь!
   – Говорят, в драке кого-то шишкой убил! – торжествующе провозгласил Чанчи и отстранился, проверяя, какое впечатление это произвело на мальчишку.
   «А еще говорят, плевком прибил и соплей перешиб, – подумал Хадамаха. – Так что шишкой – это еще ничего, это еще по-людски».
   – Никто только не знает – еловой али сосновой, – явно разочарованный отсутствием интереса у Хадамахи, пробормотал Чанчи. – А тот возьми да и окажись родичем большой жрицы! Жрица и давай требовать – казнить да казнить, хорошо, Снежная Королева, а особливо Советник каменный мяч шибко уважают. Но пока все не уляжется, услали великого Содани подальше. А подальше – это, выходит, как раз к нам! Он тут Ночку отыграет – и обратно в столицу! Нет, парни, как хотите, а я свою голову подставлять не намерен и вам не советую! Все едино результат известный! Хоть с Содани, хоть без, а «храмовые» у «городских» завсегда выигрывают!
   – Нету такого закону, – разлепив плотно стиснутые губы, пробормотал Хадамаха.
   – Надо же – мы-то думали, ты вообще разговаривать не умеешь! – изумился Чанчи.
   Грянул медный гонг.
   – Достославные жрицы и добрые горожане – игра начинается! – подпрыгивая в своей будке от возбуждения, заорал «крикун».
   Послышался громкий пронзительный свист, будто сам воздух стонал от проносящейся сквозь него тяжести. Даже не взглянув вверх, «городские» и «храмовники» ринулись в разные стороны, занимая вроде бы бессмысленные, но на самом деле строго продуманные места на площадке. Хадамаха все-таки задрал голову. Ему можно, он такое пока только на тренировках видел.
   Возникнув в воздухе, как из ниоткуда, громадный каменный мяч несся к земле. Казалось, он рушится прямо мальчишке на голову – вот-вот по макушке съездит и в площадку по пояс вгонит!
   – Банг-барабанг! Бурун-бурун-бурун! – мяч с грохотом обрушился в паре шагов от него, подскочил и покатился, заставляя медь дрожать, как в испуге.
   – Нету такого закону, – снова пробормотал Хадамаха, косолапя на предназначенное ему место. Двигался мальчишка неуклюже и вроде бы медленно, но это никого не интересовало – затаив дыхание зрители смотрели на Содани!
   Прославленный игрок изящно подпрыгнул, пропуская мяч под ногами и даже не сделав попытки завладеть им. Зрители разочарованно взвыли, но тут же снова заорали, когда здоровила Таас из «храмовых» кинулся мячу наперерез. Низко пригнувшись, словно вознамерившийся бодаться бык, навстречу ему рванул нападающий из «городских». С грохотом, похожим на столкновение льдин в Океане, бойцы врезались друг в друга, рухнули на мяч и кубарем покатились по площадке. Мяч вертелся между намертво сцепившимися телами и вдруг, будто намазанный тюленьим жиром, выскочил из свалки – прямо в руки защитнику «храмовых».
   – Мяч у команды Храма! Какая изящная комбинация! – взвыл «крикун», и зрители ответили ему слаженным ревом, начисто глушащим разочарованные вопли на скамейках городских стражников.
   «Девятиголовый» Уэлен качнул гладко обточенный булыжник на сцепленных в замок руках. Классическая нижняя подача – и каменный мяч с глухим тяжелым свистом взвился в воздух. Оказавшийся поблизости Чанчи прыгнул навстречу – прямо под мяч! Кто ж так нижнюю-то принимает? Хадамаха прикусил губу. И впрямь, как тойон говорил, – на всю голову стукнутый Чанчи, видно, на прошлом матче крепко ему мячом навернули!
   Хвала Хозяину тайги, повезло глупому – мяч у самой макушки просвистел, только что не погладил! Но не успел Хадамаха вздохнуть с облегчением, как колени у Чанчи подогнулись, он еще мгновение постоял, качаясь, будто подрубленная сосна, взмахнул руками и рухнул, распластавшись по площадке.
   Хадамаха аж замер. Как же это?! Видел он – рядышком мяч прошелся, впритирочку, но рядышком, не попал по Чанчи. Но медный гонг уже разразился короткой пронзительной дробью, и двое в плащах городских знахарей ринулись на площадку между остановившихся игроков. Еще один удар сердца – подхватив бесчувственного Чанчи под мышки и за ноги, знахари поволокли его прочь.
   – На первых же ударах сердца! – разразился ликующим воплем «крикун». – От удара Уэлена «Девятиголового» из команды Храма! Выбывает Чанчи из команды городской стражи! Преимущество Храма в одно очко, у «Городской стражи» на площадке остается девять человек! Напоминаю, выигрывает та команда, которой первой удастся вывести из игры всех бойцов противника! Один против никого – победа!
   Зрители злобно засвистели, намекая «крикуну», что в напоминаниях не нуждаются, а Хадамаха уставился в бледное, с закрытыми глазами лицо Чанчи, которого как раз несли мимо. Как же это он так… ведь проигрываем же, от самого начала матча проигрываем! Один глаз Чанчи дрогнул и приоткрылся. Чанчи бросил быстрый вороватый взгляд из-под ресниц – и зажмурился снова, тяжело обвиснув на руках у знахарей.
   «Ну да, – глядя ему вслед, подумал Хадамаха, – он же говорил, что не намерен голову подставлять, а ежели и подставил, то очень, очень бережно! Понятно, отчего «храмовые» всегда выигрывают!»
   – Мяч у команды Храма! – торжествующе выпалил «крикун».
   – Однако нету такого закону! – упрямо наклонив голову, пробормотал мальчишка. Давняя и привычная, как застарелая болячка, красная ярость его семьи заворочалась в глубине живота, напоминая о себе слышным только ему глухим рыком. Перед глазами, медленно вращаясь, поплыли багровые колеса.
   Уэлен, с зажатым под мышкой мячом, проскочил мимо Хадамахи. Мальчишка неуклюже дернулся наперерез – и тут же замер, недоуменно хлопая глазами и явно не понимая, куда делся шустрый противник. Кажется, на скамейках послышались смешки. Тойон прав – никто не принимает его всерьез. Пригнувшись, как учили, он косолапо побежал между игроков, стараясь не упускать Уэлена из виду.
   Двое игроков из «храмовых» пристроились у того с обоих боков, отсекая ринувшихся к нему «городских». В плотно сбившихся «городских» врезались защитники команды Храма. Вопя и мутузя друг друга, барахтающейся кучей свалились на площадку. Оказавшийся на чистом пространстве Уэлен завертелся волчком, раскручивая мяч. Едва заслышав свист рассекаемого воздуха, «храмовые» отчаянно рванулись прочь из свалки. Каменный мяч взлетел…
   Издав короткий предостерегающий вопль, Хадамаха прыгнул на перехват. На миг казалось, что вот сейчас он схватит мяч, вот-вот-вот… Широкие ладони нелепо хлопнули в воздухе у самого обточенного камня. Заставив загреметь медную площадку, Хадамаха завалился на бок. Приподнялся, ошалело глядя в свои пустые ладони, словно не понимая, куда же делся почти пойманный мяч.
   – Мотай обратно в свою тайгу, пенек, оленей пасти! – в ярости орали с верхних скамей.
   – Руки не оттуда растут – не можешь каменный мяч поймать, надуй себе кожаный и буцай его ногами!
   Подхваченный «храмовыми» мяч по красивой дуге падал прямо в гущу игроков города. В кого-нибудь да попадет.
   Даже не пытаясь подняться, «городские» мгновенно раскатились в разные стороны. Грохоча, мяч рухнул между ними, никого не задев. На нижних скамьях раздался длинный разочарованный стон, зато на верхних воцарилось ликование.
   – Тачдаун! – выпалил «крикун». – Ой! То есть… Удар в площадку, удар в площадку! Мяч переходит к «городу».
   Но Хадамаха уже и сам видел, как ближайший к мячу игрок метнулся вперед, накрыв тяжелый каменный снаряд всем телом. Вскочил, удерживая обтесанный камень в замке рук. Растянувшиеся в цепь «городские» отгородили его от бегущих «храмовых». Игрок вскинул мяч над головой, явно целясь в ближайшего «храмового», – тот шарахнулся в сторону… Но в этот момент подающий «городских» стремительно и неожиданно повернулся – и обточенный камень полетел в Багдапки. Вертясь на лету, каменный мяч мчал прямо в голову старику.
   – А-ах! – зрители дружно хватанули ртами воздух…
   Кремень-старик не пытался увернуться. Его могучая ручища поднялась – Хадамахе казалось, что он даже слышит скрип старческих костей, – пальцы сжались в кулак… Рука Багдапки ударила вперед, как таран времен Кайгаловых войн – в крепостные ворота. Кулак врезался в мяч… Хадамаха знал, что никто другой этого не услышит сквозь рев зрителей и грохот площадки, но сам он точно различил звук удара камня об камень! Треск – и мяч отлетает в сторону, на бегущего к «городским» Содани. И вот тогда столичная знаменитость и продемонстрировала тот нереальный, невозможный фокус, что и сделал его величайшим из ныне живущих игроков.
   Изящный, кажущийся хрупким рядом с остальными гигантами, Содани бестрепетно шагнул навстречу мячу и легко, как надутый воздухом бычий пузырь, принял обкатанную каменюку на растопыренные ладони.
   Хадамаха аж замер, не отрывая жадных глаз от рук великого игрока.
   Содани переправил мяч нападающему «городских» точно в грудь. Короткий выдох, безумно выпученные глаза… Парень сложился пополам и рухнул как подкошенный.
   Торопливую дробь гонга заглушил безумный рев зрительских скамей. Неистовствовали все – даже на занятых городскими стражниками верхних скамейках царил непрерывный вопль.
   – Знаменательный, незабываемый для Сюр-гуда момент, достославные жрицы и добрые горожане! – захлебываясь восторженной слюной, тарахтел «крикун». – Только что мы видели знаменитый удар, неповторимый удар, вошедший в историю каменного мяча как «удар Содани»! Истинные любители игры всегда будут помнить этот миг, они расскажут о нем своим детям…
   На нижних скамьях парочка жриц, полностью позабыв о приличествующем храмовницам достоинстве, с визгом прыгала под площадкой.
   – Но игра продолжается, игра продолжается! – заорал «крикун» сразу же, как только знахари выволокли пострадавшего. – На площадке десять против восьми, счет в пользу Храма, мяч снова переходит к Содани, и мы можем ожидать от великого игрока еще одного грандиозного удара…
   – Со-да-ни – ну-ка, садани! Со-да-ни – ну-ка, садани! – завелся хор голосов.
   Но «городские» явно не собирались давать ему такую возможность. Команда разделилась. Трое зигзагами, чтобы сбить прицел, ринулись к храмовому игроку, похоже, твердо намереваясь отобрать мяч. Четверо проскочили Содани за спину, не давая остальной храмовой команде прийти ему на помощь. И только нелепый мальчишка, с самого начала матча делавший глупость за глупостью, остался стоять, потерянно вертя головой. Содани сразу понял, что каким бы великим он ни был, а против несущихся на него на полной скорости трех разъяренных гор мяса, жаждущих отомстить за недавнее поражение, ему не устоять! И он прыгнул в единственную свободную сторону – к хлопающему глазами мальчишке! А что такого, остальные проскакивали мимо этого таежного недоразумения, а уж он-то точно проскочит! Потом разворот для удара…
   На бегу Содани подбросил мяч над собой. Без груза скорость выше, а если получится, камень приземлится таежному дурачку на голову – и великий Содани так, походя, заработает команде еще одно очко! И Содани наддал…
   После лишь немногие могли связно описать, что же тогда произошло. Но им все равно не верили, слишком уж невозможным это казалось. Мальчишка выбросил твердую, как железо, руку вбок. Великий игрок, надежда Сивирского каменного мяча, сдавленно хрюкнул… обмяк, точно из него разом выдернули все кости… и тихо сполз к ногам мальчишки. А паренек крутанулся, подставил руки – каменный мяч лег к нему в ладони, как младенец в люльку! – и аккуратненько, будто даже выбирая, куда лучше бить, стукнул этим мячом Содани по темечку. Блистательная звезда храмовой команды распластался по медной площадке, как придавленная камнем лягушка.
   А таежный паренек стремительно развернулся на пятках и швырнул каменный мяч в набегающих «храмовников». Самый шустрый коротко охнул и рухнул. Медная площадка содрогнулась снова.
   Хадамаха со всех ног рванул по площадке, спасаясь от мчащихся на него «храмовников».
   – Получилось, клянусь Эндури, получилось! Остановите матч! Засчитайте два очка! Я знал, я знал, что он сможет! – прыгая у края площадки и потрясая кулаками, орал тойон «городских». – Ха-да-ма-ха! Ха-да-ма-ха!
   Повисшая над площадкой тишина взорвалась, словно Нижний мир вырвался из-под зрительских скамеек! Стражники и мастеровые плясали на верхних так, что трещали просмоленные сосновые доски. Зато на нижних скамьях царил возмущенный свист и вопли. Вереща, как прихлопнутая крышкой сундука летучая мышь, жрица из переднего ряда метала на площадку шары Голубого пламени, которые с грохотом взрывались между ногами – в основном у «храмовников», – и наконец шарахнули у самой головы бесчувственного Содани.
   – Бей «городских»! Бей «храмовых! «Крикуна» на сало! – летело с разных сторон, и все покрывал неистовый грохот медного била, в которое колотил опомнившийся «крикун».
   – Достославные жрицы! Добрые горожане! Мы все не верим своим глазам! Какой неожиданный поворот! – напрасно пытаясь перекрыть рев толпы, выкрикивал он. – Вот сейчас знахари осматривают Содани… – в его голосе появилось напряжение, он неотрывно следил за знахарями, опустившимися на колени возле поверженного игрока. – Может быть, еще все обойдется, и наш герой примет участие… – В этот момент знахарь повернулся и красноречивым жестом развел руками. На зрительских скамьях взвыли. – К сожалению… Вынужден объявить… – срывающимся голосом выдохнул «крикун», наблюдая, как Содани бережно подхватывают на руки, – что из-за невероятной неудачи… совершенно случайного удара… Великий Содани выбывает из матча! Счет становится девять-восемь… То есть восемь-восемь, – совсем печально исправился он, глядя, как уже без всяких церемоний утаскивают с площадки второе тело. Подбитый «храмовый» слабо стонал. – И более слабой команде удается сравнять счет! – недоуменно протянул он. – Мяч у «Городской стражи»!