Воронов Никита. Зона поражения

   — А у организованной преступности есть и проблемы? — поднял брови Френкель.
   — Нет, это у Европы проблемы! — поддержал шутку Виноградов.
   — И вы их будете здесь решать?
   — Я же сказал, мероприятие для галочки. Много всяких слов, деклараций, программ по сотрудничеству и искоренению… А сегодня ваш «Викинг» даже целое шоу для прессы устроил!
   — А ты-то каким боком? Раньше все больше по таким симпозиумам генералы катались или племянники чьи-нибудь…
   — Случайно! — повторил Владимир Александрович. Собеседник никак не отреагировал на запущенное им в последней фразе словечко «ваш» — или не расслышал, или не захотел расслышать. — Я же теперь в главке что-то вроде референта по связям с общественностью… А всего семь мест на Россию выделили! Из Москвы, конечно, четверо. Два места на Питер и одно — парню из Пскова, потому что пограничный город.
   — Менты?
   — Всякой твари… — пожал плечами майор. Лично он в данный момент представлял российскую милицию, а за остальных ручаться не следовало.
   — Загружен? Работы много?
   — Не-ет! Готовлю шефу разные справки для круглых столов, кое-какую статистику… Доклад, который я ему набросал, вроде нормально восприняли, теперь пытаюсь организовать еще парочку интервью.
   — Ну-ка, давай — за встречу!
   — Будь здоров, Вася!
   Под коньячок Виноградов поведал собеседнику краткую каноническую версию последних лет своей жизни: про случайный арест, про медали и увольнение, про квартирку в уютном Стокгольме и возвращение домой… Рассказал, как вынужден был заниматься коммерческим шпионажем и частным сыском. Как восстановился опять в рядах доблестных органов внутренних дел и что из этого вышло.
   Рассказал в красках, но придерживаясь принципа разумной достаточности.
   — А ты-то как? Ни слуху, ни духу… — кое-что о Френкеле Владимир Александрович, конечно, слышал, но в данной ситуации предпочтительнее было изобразить полную неинформированность. — Расскажи!
   Зачастую по тому, о чем врет или просто умалчивает собеседник, намного проще докопаться до реального положения вещей.
   Человек напротив со вкусом, не торопясь, отломил себе кусок черного горького шоколада. Поднял рюмку, поморщился:
   — Странное дело. Если бы не тот твой приезд… Может, я бы до сих пор был при погонах. Карьеру бы делал!
   — Тебя что… ты уволился? — натурально изобразил неведение Виноградов.
   — Уволили.
   — Из-за этой истории?
   — Нет! Позже… — Френкель опрокинул в рот коньяк и секунду посидел с закрытыми глазами. Потом продолжил: — Понимаешь, я ведь такой был правильный мент… А тут, помогая тебе, все законы нарушил. Стал, понимаешь, пособником иностранной спецслужбы… Но в то же время что это за законы дерьмовые! — Он усмехнулся. — Не очень оригинально, да? Проблема выбора — или закон, или справедливость… А я ведь еще пытался какое-то время так работать, чтобы и то, и другое! «Глухари» поднимал, докопался до самых верхов, даже на нашего президента материалы полезли. И в итоге? С начальством только переругался да врагов нажил кучу. Пока шеф не умер, боялись тронуть. А потом он прямо в кабинете, от инфаркта…
   — Это я слышал. Земля ему пухом! — Виноградов представил себе легендарного начальника республиканской транспортной «уголовки», так до самой смерти принципиально и не надевшего нововведенную форму со львами и серебряными погончиками. Его, говорят, и похоронили в милицейском полковничьем кителе при советских еще орденах…
   Выпили. Собеседник продолжил:
   — Тут ведь еще какое дело? Понравилось мне! Понравилось, что козлы из больших кабинетов остались дерьмо хлебать. Ты Линдера этого увез у них из-под носа, а они остались…
   — С твоей помощью!
   — Вот именно… Значит, подумал я, все эти крысы канцелярские, все бездельники и хапуги только считают себя хозяевами жизни? А если надо, то все будет так, как решаем мы!
   — Тогда ты решил вести свою сольную партию? — в голосе Виноградова не было ни иронии, ни издевки.
   И человек напротив это почувствовал:
   — При погонах я многое мог! Мог и делал — не для денег, а из элементарного чувства обиды. Жаль, недолго… Они меня очень скоро выгнали.
   — И куда ты подался?
   — Да всякое было…
   Собеседник выдержал паузу, и Владимир Александрович понял, что ответа не последует. Во всяком случае, не сейчас.
   — А теперь чем занимаешься?
   — Коньяк с тобой пью, Саныч.
   Это граничило с хамством, но Виноградов даже не успел подготовить достойный ответ — Василий отставил рюмку и придвинувшись близко-близко спросил:
   — Ты счастлив?
   — В каком смысле?
   — У тебя завидное положение? Друзья? Жена, дети?
   — Ты еще про зарплату спроси. И про машину с дачей! — Владимир Александрович даже не знал, как отреагировать.
   — Хорошо… Считай, что спросил.
   Виноградов почему-то не обиделся:
   — Ну мне уже под сорок… Было время понять, что счастье не в том, чтобы иметь все. А в том, чтобы хватало того, что имеешь.
   — Это не ново. Нечто подобное я уже слышал.
   — Пожалуй! В русском языке всего несколько букв и довольно ограниченный запас слов… Многие до меня переставляли их, как хотели, и запас неиспользованных комбинаций со временем истощился.
   — Не злись. Я понял. Знаешь, поколение наше — это поколение системы. Мы все жили в ней: офицеры, пионеры, члены Союза писателей… Кто бы ты ни был — ты в первую очередь всего лишь составная часть чего-то целого и огромного.
   — Ну сейчас другое время. Нет?
   — Ерунда! Все осталось по-прежнему. Государство, организованная преступность, церковь… Все это, в сущности, однородные системы, отличия только в деталях.
   — Это ты, пожалуй, загнул! — Беседа уходила куда-то в область высоких материй, а тут Владимир Александрович не был силен. — Тем более что все равно — раз уж так сложилось…
   — Система слаба, — неожиданно твердо отчеканил Френкель. — Любая система слаба… и уязвима. Ее очень легко вывести из равновесия.
   — И ты именно этим теперь занимаешься… — стремясь перевести все в шутку подмигнул майор.
   — Не я — мы!
   — Вы? — Честно говоря, словоблудие утомило. Тем более что в логике собеседника зиял приметный провал. — Если больше одного элемента, это ведь тоже система?
   — Нет. Мы — не система… Мы — просто сообщество, вольное сообщество одиночек. Как у Киплинга, знаешь?
   — Закон стаи… — внимательно посмотрев в глаза человеку напротив, он вдруг сообразил, что если у них там все такие, как Френкель, то это более чем серьезно.
   Один сибиряк написал про волков, что — да, они опасны. Храбрые, сильные, злые… Но в генах каждого серого хищника таится древний, родовой страх перед человеком — странно пахнущим существом с непонятными обитателю леса повадками и множеством грохочущих смертоносных приспособлений.
   А вот собаки! Не те, конечно, что верно служат за миску похлебки и теплую конуру, а другие, сорвавшиеся с цепи — то ли от голода, то ли от сытости, то ли от вечной тоски по свободе… Волки их ненавидят и рвут, раздирают в кровавые клочья.
   Однако случается, отступник выживает в стае, если только клыки его остры и когти не знают пощады. И тогда рано или поздно он становится вожаком… Гончие, натасканные на природную дичь, дипломированные сторожевые псы, эти «друзья человека» великолепно знают повадки своих бывших повелителей, все их слабости и недостатки.
   Собаки понимают, чего следует опасаться, и привычной оградой из красных флажков их не испугаешь… Знания, полученные от недавнего хозяина, обращаются теперь против него.
   — Каждый сам выбирает свой путь…
   — За некоторых это делают другие люди, — пожал плечами собеседник.
   Владимир Александрович пожал плечами:
   — Или обстоятельства.
   — Да… Осуждаешь?
   — По какому праву? Нет… Но и в ладошки хлопать тоже не стану.
   — Почему?
   — Я и в далеком детстве не верил в добрых разбойников. Так не бывает! Или-или…
   Виноградов вытер губы крахмальной салфеткой. Бутылка уже опустела, но опьянение так и не пришло, вместо него томило душу ни разу еще не обманувшее предчувствие надвигающейся беды.
   Причем, страха не было… За последние годы вокруг Владимира Александровича погибло столько друзей и недругов, что собственная смерть уже воспринималась им не как пугающая абстракция, а в качестве вполне естественного и неизбежного завершения земного пути. В конце концов, для того чтобы считать себя мужчиной, вовсе не достаточно только ходить в туалет с соответствующей буковкой на двери.
   Есть и другие критерии…
   — Заказать еще?
   — Нет, спасибо. Я сколько-то должен? — Виноградов показал на стол и на внутренний карман куртки, где обычно хранят бумажник.
   — Обижаешь… — Собеседник положил несколько купюр на поданный официантом счет. Подождал, пока спина в традиционном сюртуке удалится на достаточное расстояние. — А ведь ты — такой же, как мы.
   — А я разве говорю, что лучше?
   — Не в том дело! Лучше, хуже… Просто ты — такой же.
   Очевидно, это стоило расценивать, как переход к деловой части беседы. Взаимное обнюхивание закончилось.
   — Слушай, Вася! Я очень рад был тебя видеть. Но если ты предложишь сейчас вместе ограбить Национальный банк или подстрелить хозяина публичного дома…
   — Неужели я произвожу такое удручающее впечатление? — хмыкнул Френкель. — Досадно выглядеть в глазах собеседника идиотом!
   — Шучу. Извини…
   Человек напротив подождал, пока уберут посуду. Придержал только чашечку с недопитым кофе:
   — Был такой знаменитый француз — Клод Леви-Страусс. Антрополог, исследователь самых диких и нехоженных уголков планеты… Человек, который почти не бывал дома.
   — Ну слышал. В честь него даже джинсы, кажется, назвали?
   — Не важно! Но первая фраза его книги звучит так: «Я ненавижу путешествия…» — Френкель устало потер переносицу. — Ты ему веришь?
   Виноградов ответил не сразу. Подумал и неожиданно для самого себя сказал правду:
   — Да! Абсолютно.
   — Вот именно. Он тоже был такой же, как мы — как ты, как я!
   — Вася, извини, но… — Владимир Александрович отогнул край манжеты на левой руке. — Время! Сегодня еще вечерний прием в российском культурном центре, мне придется присутствовать.
   Френкель тоже посмотрел на часы:
   — Да, конечно, понимаю — служба!
   — Так что давай о деле? Если хочешь.
   — Не хочу… но — надо! — густо выдохнул собеседник. Все-таки коньяк не минеральная водичка, и бутылка на двоих потихонечку брала свое. — Скажи, как по-твоему: два миллиона долларов — это много?
   — Много, — честно признал Виноградов. Есть величины относительные, а есть абсолютные… В его представлении такая сумма при любом раскладе относилась ко второй категории.
   — Верно! Хотя, в сущности, это всего-на всего средних размеров «дипломат», кожаный такой, черный. И замочки у него блестящие… — Френкель мечтательно прикрыл глаза.
   — Смотря какими купюрами, — уточнил, чтобы что-то сказать, Владимир Александрович.
   — Пра-авильно. Какими купюрами? Разумеется, только сотенными, и самого что ни на есть нового образца. Аккуратные такие банковские упаковочки…
   — Прямо как в кино! — Виноградов всегда довольно спокойно относился к чужому богатству, зная по опыту, что большие деньги — это всегда большие проблемы.
   — Тяжело, правда, — пожаловался собеседник. — Бумага — она всегда очень тяжелая… Почти двадцать кило.
   — Не надорвался? А то давай, я помогу. Потаскаю!
   — Потаскаешь еще.
   Это прозвучало неожиданно твердо и без намека на пьяный бред.
   — Вася, я с детства не любил физический труд.
   — Даже хорошо — очень хорошо! — оплачиваемый?
   — В мое время физическим трудом неплохо зарабатывали только валютные проститутки. Улавливаешь намек?
   Собеседник отставил кофейную чашку:
   — Ладно! Выслушать можешь?
   — Могу. Но ты уверен, что надо? Я человек слабый, немолодой. И свои-то секреты хранить не умею, а что уж тут про чужие! Особенно, если меня начнут по-серьезному спрашивать. Уверен?
   — На то и рассчитано…
   Ответ прозвучал несколько двусмысленно и слишком уж многообещающе.
   — Излагай, — пожал плечами Виноградов.
   Больше ему ничего не оставалось. Можно
   было, конечно, встать и уйти, но этим уже ничего не решишь. Как-то, перечитывая повести знакомого еще по ОМОНу питерского детективщика, Владимир Александрович заметил: многоточие в конце фразы таит в себе куда больше неприятных неожиданностей, чем все другие знаки препинания.
   — Ты же понимаешь — тот чемоданчик, о котором я тебе сейчас рассказал, существует на самом деле.
   — И вы хотите его заполучить?
   — Нет! Он уже у меня.
   — Поздравляю. Выиграл в «Поле чудес»? Или на обедах сэкономил?
   — Не угадал, Саныч… Мы его украли. Точнее, отняли, с боем и кровью! — Посмотрев на Виноградова, собеседник отрицательно помотал головой: — Нет, не вспоминай. В ориентировках этого ничего не было. Никаких нападений на банки, никаких инкассаторов.
   — Тряханули кого-то из «теневиков»? — При ограблениях дельцов криминальной экономики пострадавшие практически не обращаются с заявлениями в органы внутренних дел. Предпочитают разбираться сами.
   Красивым научным языком это обзывается латентной преступностью. Вообще, выдумана масса слов для описания государственного бессилия.
   — Почти угадал. Более того… По законам военного времени нам бы в героях России ходить!
   — Не понял.
   — Ну видишь ли… Древние говорили: «враг моего врага — мой друг». Верно?
   В изложении собеседника ситуация выглядела следующим образом. Некоторое время назад люди, с которыми сотрудничает Френкель, через свои каналы получили весьма интересную информацию. Согласно ей, человек, которого российские средства массовой информации именуют не иначе, как «мятежным генералом», «предателем» и «главарем незаконных вооруженных формирований», получил из-за рубежа некоторую, весьма приличную, сумму в иностранной валюте.
   Почему? Потому что в глазах значительной части исламских фундаменталистов он является, как раз наоборот, борцом за веру, законно избранным президентом, знаменем и символом борьбы за независимость народов Кавказа.
   Кроме того, в горах много нефти…
   Доллары предназначались на покупку оружия, взятки московским чиновникам и хоть какую-то, символическую, гуманитарную помощь для многих сотен и тысяч голодающих беженцев.
   Но получилось иначе. На пустынной горной тропе кожаный чемоданчик-«дипломат» перекочевал от доверенного племянника генерала к людям, которых в данный момент представлял виноградовский собеседник. Сработали профессионально — охрана даже не успела понять, что происходит. Никакой стрельбы, никаких тебе взрывов… Сопровождающие вместе с ценным грузом просто-напросто испарились, исчезли, да так, что у службы внутренней безопасности сепаратистов не осталось ничего, кроме твердой уверенности в их измене.
   — Но, наверное, не без этого же? — уточнил Владимир Александрович. — Такие вещи без наводки не делают.
   — Разумеется. Тот, кто нам помог, свое дело сделал. И должен был вернуться обратно к генералу, но… Покойников — его и второго парня-водителя — обнаружили российские солдаты. Обнаружили на российском же блокпосту, незадолго перед этим подвергшемся нападению.
   — Не понял…
   — Я тоже. На обоих трупах следы пыток. Но это не местные, мы бы знали… И не федеральная армия — мы бы тоже получили информацию. Я закурю, не возражаешь?
   — Пожалуйста! Свидетелей никаких?
   — Нет. Ваши взяли одного из тех, кто устроил резню на посту: русский, лет тридцати. Матерый, говорят! Профессионал. И без одного уха.
   — Наемник? — удивился Виноградов.
   — Неизвестно. Попробовали его на месте допросить, подручными средствами — молчал. Потребовал встречи с начальником в чине не ниже генерала! Ну повезли в разведотдел бригады… А по пути он смылся. Сиганул на скорости из кузова — с моста, в речку!
   — Как это? Хоть связан был?
   — Прямо в наручниках.
   — Силе-ен! — Владимир Александрович прекрасно представлял себе: небо, горы, каменная кладка перил и где-то далеко внизу желтоватая пена, шумом своим перекрывающая натужный, по причине разряженной атмосферы, вой автомобильных двигателей. — Выжил?
   — Тело не нашли.
   — Всякое бывает… Но, собственно, вам-то что? Вы свое получили.
   Собеседник нахмурился. Щелкнул зажигалкой, прикуривая вторую сигарету:
   — Брак в работе. Мы обычно не оставляем следов. А тут — неизвестно что и кому успел рассказать наш… помощник перед смертью.
   — Вряд ли он много знал о вас… верно?
   — Верно. Сепаратистам бы его информация ничего не дала. Но есть и другие… Которые умеют сопоставлять, анализировать. И делать выводы!
   — Ты имеешь в виду ребят в погонах?
   — Не только.
   — Мафия? Думаешь — они?
   — У российского криминала имеются самые разные возможности… — ушел от ответа Френкель. И продолжил: — Некоторое время спустя люди из организованной преступности сделали нам очень интересное предложение. Интересное — и своевременное… Даже слишком своевременное!
   — Что ты имеешь в виду? — По идее, такие, как Френкель, представляют для организованных криминальных структур не меньшую опасность, чем для государства. Собаки, переставшие служить воспринятым от человека заповедям, не любят подчиняться и законам волчьей стаи… Поэтому в обоюдную добрую волю верилось с трудом.
   Человек напротив был с ним согласен:
   — Ты же читаешь газеты. И не только… После того, как в Москве и в Питере эти деятели поубивали и сдали ментам нескольких наших, пришлось реагировать. Помнишь?
   — Помню.
   Тогда по стране прокатилась ответная волна профессиональных ликвидации «авторитетов» и «воров в законе». Уязвимыми были все, невзирая на место в преступной иерархии, и ни одно из убийств так и не попало в число раскрытых.
   — Так вот… Мы некоторым образом поссорились. И тут вдруг с их стороны — шаг на встречу! Выгодное предложение. Как раз примерно на два с половиной миллиона зелени. Занятно?
   Виноградов в очередной раз за беседу пожал плечами. Вопрос был риторический: захочет собеседник, значит расскажет, в чем суть. Если уж начал… Так и получилось:
   — Кстати, мы могли и раньше с тобой встретиться! Ты, говорят, на каком-то речном теплоходе отличился? Что-то там с террористами…
   — Ну не совсем так… — Слава, вышедшая за пределы родины, грела. Но вызывала и вполне естественное беспокойство. — Какие уж террористы! Так, банда обкуренных подонков похулиганила, а мы успокаивали.
   — А как пароход назывался?
   — «Писатель Чернышевский».
   — Ах, да… Я как раз в то утро на «Байкале» плыл.
   — Шел, — механически поправил бывший моряк Виноградов. Вентиляция в заведении была приличная, но от табачного дыма начинали слезиться глаза. — На судах не плывут, а ходят.
   — Из-звини! — не стал спорить Френкель.
   На «Байкале», трехпалубном круизном теплоходе немецкой постройки, состоялась встреча обладателей изъятой у сепаратистов валюты с серьезными представителями российского криминалитета. Лайнер делал очередной туристический рейс на Валаам, и среди многочисленных пассажиров не слишком бросались в глаза напряженные физиономии головорезов из протокольного эскорта обеих «высоких договаривающихся сторон». Сами переговоры заняли пару часов, не более, — остальное время участники встречи коротали, за ужином и преферансом. Тихо, мирно… И во время стоянки на острове затосковавшие от трезвого безделья братки из бандитской охраны были отпущены к приятелям, случайно встреченным на борту стоявшего рядом «Чернышевского»…
   Чем это закончилось — известно.
   Не дождавшись к отходу своих людей, партнеры Френкеля по переговорам особо не встревожились — вооруженная охрана в подобных ситуациях нужна, скорее, не для обеспечения безопасности, а в интересах престижа. Дело уже было в основном сделано, окончательное решение предстоит принять в следующий раз, поэтому стоило отложить на время заботы и разойтись по каютам… О событиях на «Чернышевском» и те и другие узнали уже на берегу.
   — Ты, говорят, был прямо героем…
   — Я должен стыдиться? — Виноградов вдруг неожиданно для себя понял, что ему очень хочется разузнать, что же это за предложение такое сделала мафия собеседнику. Такое предложение, что тот даже смутился…
   И Френкель, почувствовав это, не стал тянуть:
   — Они предложили нам купить евро.
   — Чего купить?
   — Евро. Их еще называют ЭКЮ… Но это не совсем правильно.
   Вкратце, как понял Владимир Александрович, суть предложения сводилась к следующему.
   С первого января тысяча девятьсот девяносто девятого года в Европе вводится единая валюта. Сначала — в течение первых двух лет — параллельно с национальными денежными знаками, а потом и в качестве единственного для Европейского монетарного союза средства платежа. Уже сейчас эта условная единица, ЭКЮ, учитывается при котировках валют.
   — Вот, смотри, Саныч… — Собеседник встал, подошел к стойке, положил на нее какую-то мелочь и вернулся с газетой, похожей больше на справочник по высшей математике: — Это «Финансовая газета», сегодняшняя.
   Текст был напечатан не по-русски, но Френкель без труда нашел интересующий его раздел:
   — Ага! Вот. Смотри.
   В самом низу большой таблицы, после долларов, фунтов, марок и «мягкой» валюты стран СНГ имелась та самая строчка.
   Курс ЭКЮ был повыше, чем даже у заокеанских салатных банкнот с портретами президентов.
   — Да, знаю. У нас это тоже печатают. Но я полагал, что это такая же абстракция, как… ну не знаю — индекс Доу-Джонса, что ли! Или средняя температура больных на терапевтическом отделении.
   — В общем, до недавнего времени так оно и было. Но теперь эти самые общеевропейские деньги уже печатают.
   — Где же?
   — Это, естественно, держится в строгой тайне. Как и сам внешний вид новых банкнот.
   — Вполне естественные меры предосторожности.
   — Нам предложили купить крупную партию этих самых «евроденег». Три миллиона — за два с полтиной миллиона долларов США.
   Виноградов непроизвольно покосился на газетную таблицу:
   — Хороший бизнес. Официальный курс чуть ли не в…
   — То-то и оно! Слишком заманчивое предложение. — Пепельница перед собеседником постепенно наполнялась окурками.
   — И чем объясняют?
   — В общем, довольно логично… По их версии, типография по производству банкнот нового образца расположена в Германии, во Франкфурте-на-Майне. Там же, где Европейский монетарный институт, который всю эту кашу координирует. Строгая секретность, охрана, системы безопасности… Но, дескать, некие лица организовали на фабрике небольшой пожарчик. И под шумок часть готовой продукции умыкнули. Главное, скандала особого никто поднимать не стал — списали купюры как погибшие в пламени. Почему? Чтобы, во-первых, типографию не светить. Чтобы не подорвать доверие к новой валюте — это второе, а то у этих «евроденег» тоже противников хватает, особенно англичане. И вообще…
   — Полиции тоже «глухарь» на себя вешать не хочется? — развеселился Виноградов. — Как и у нас, тоже норовят спихнуть или укрыть преступление, если есть возможность?
   — Все жесткие системы одинаковы, Саныч… Впрочем, на эту тему мы уже говорили.
   — Подожди, а с правовой точки зрения…
   — Пока новые деньги официально не введены — за что спрашивать? Их ведь как бы не существует… Контрабанду не пришьешь, не законные валютные операции тоже. Фантики!
   — И почему деятели организованного отечественного криминала обратились именно к вам?
   — А куда еще? Те, кто типографию пощипал, вышли на русских бандитов: в цивилизованных странах такой товар сбывать рискованно, а подрастающие мафии «третьего мира» пока с Интерполом ссориться не хотят. Это только наши ни хрена не боятся! Как яйца куриные — пять минут в кипятке поварились и уже крутые до невозможности.
   — А почему бы нашим деятелям себе эту денежку не оставить?
   — Ну с их точки зрения это замораживание капитала. До введения новых банкнот еще два года предстоит, потом еще выждать надо будет с годик, а криминальная экономика требует долларов. Причем именно сейчас — и чем больше, тем лучше!
   — А с вашей точки зрения?
   — Мы знали бы, как этим распорядиться. — Френкель непререкаемым тоном попытался отсечь даже возможность дальнейших вопросов.
   — Так что мешает?
   — Саньи… Нам нужно убедиться, что это не блеф.
   — В каком смысле?
   — Что бандиты не водят нас за нос, не пытаются сунуть дешевую «куклу».
   — Ах, вот в чем дело! Что же, ваше право проверить.
   — Мы сейчас не имеем такой возможности.
   — А я-то при чем? Если уж вы не…
   — Передай своему руководству… Нет, конечно, не милицейскому, а другому! Передай им все, что услышал. Пусть помогут.
   — Я не понимаю, о чем ты говоришь, Вася.
   — Брось, Саныч. Все ты понял.
   На крахмальную, с крошками от съеденной закуски, скатерть легли фотографии: Виноградов с Полковником на открытии того самого злополучного «массажного салона», общий вид тренировочного лагеря в горах, трупы на улицах Иерусалима и сцена ареста агентами ФБР неуловимого Китайца.
   — А вот это вы зря! — показал майор на последнюю фотографию. — К заморочкам с русской мафией в Штатах я никакого отношения не-имею!
   — В газетах писали…