– Выбирайте, Елена. Что вам по душе? Хотите домино? В нем вас никто не узнает.
   Прямо-таки антикварный костюм: двусторонний плащ с капюшоном. Вначале примерила к себе черный цвет, потом вывернула белой изнанкой наверх – сразу стало не так мрачно. Затем надела на лицо безликую белую маску с прорезью для глаз и рта. И в таком виде вышла в зал. Увы, мой костюм не был оригинальным. Мелькнули еще два-три домино. Имелись в зале и другие персонажи. Появились рыцари в опушенных на лицо шлемах из серебряной фольги, дамы позапрошлого века в кринолинах и с вуалями. И примета времени – спецназовцы в полевой форме и в натянутых на голову черных шапочках с прорезями для глаз и рта. Они походили на клонов – одинаковые и зловещие. Громоздкие комбинезоны идеально скрывали не только лица, но и пол гостей.
   Оттого что почти все были неузнаваемы в этом маскараде, мне стало немного жутко. Две тусклые лампы в противоположных концах зала едва освещали беспорядочно снующие фигуры в масках. Звучала медитативная музыка, усыпляя сознание. Наверное, кассеты принесла Рената. Однажды она проигрывала их в моем доме.
   Рената уже прижилась в моей квартире, и мы ладили с ней так же, как прежде с Гальчиком. В хозяйстве художница не принимала участия, но в этом и не было нужды – дважды в неделю к нам приходила женщина для уборки. Обычно мы расходились с Ренатой по разным комнатам и только за столом обсуждали дела галереи.
   Под какой маской скрывалась сейчас сама Рената? Может, та стройная девушка с распущенными золотистыми волосами? Хотя вряд ли. Рената наверняка спрятала свою главную «улику» – роскошные волосы. Или та особа неопределенного пола в ярко-рыжем парике, изображающая слепого: нелепые шаровары, рубаха навыпуск, белая трость, круглые очки с темно-синими стеклами. Нижняя часть лица слепого густо закрашена белилами, а яркая помада, размазанная на губах широко и грязно, скрывала истинные их очертания. Но шутить над своей слепотой было бы кощунственно даже для эпатирующей Ренаты. Неожиданное столкновение с одним из гостей отвлекло мое внимание от слепого. Передо мной оказалась крепкая фигура в костюме спецназовца, с красным игрушечным автоматом наперевес. Глаза спецназовца, светящиеся в прорезях черной шапочки, показались мне знакомыми. Спустя мгновение я вспомнила этот бескомпромиссный взгляд. Так смотрела Ольга, выкрикивая несправедливые обвинения. Неужели Ольга опять явилась сюда следить за мной и Игорем? Нет, фигура слишком мелка для Ольги. Той потребовалось бы два комбинезона спецназовца. Пока я раздумывала над загадкой, «красный автомат» резко развернулся и зашагал прочь. Походка персонажа была пружинистой и легкой, что окончательно развеяло мои сомнения. Я обругала себя за подозрительность и двинулась к центру зала. Но сделать это теперь было не просто. Уже собралось множество гостей, все сновали по залу туда-сюда. Арлекино выхаживал на ходулях, рыцарь внезапно выдернул из ножен алюминиевую тупую шпагу и сделал выпад в мою сторону. Однако большинство гостей не пытались играть роли персонажей, в чьи костюмы были облачены. Люди просто бродили по залу, потягивая из жестяных баночек джин-тоник или пиво. Никаких белых скатертей и парадного хрусталя – сумбурная атмосфера карнавала исключала их.
   И вновь особа в костюме слепого странника остановилась неподалеку. Слепой, молча потягивая из баночки напиток, слушал отповедь своего собеседника – волка в меховой жилетке. Громкая музыка заглушала слова говорящего, но я узнала характерные интонации – Игорь! Я узнала бы его даже в черном ящике, вздумай Игорь укрыться в нем с головой, я почувствовала бы его присутствие. Любовь прошла, но память сердца осталась.
   Но Игорь был не ящиком, а гордым волком. Видно, подарок Ренаты, волчонок из кости, пришелся ему по душе и стал своего рода талисманом. А если так, значит, усилия Ренаты не были напрасны. Скорей всего, именно она в костюме слепца стоит рядом с Игорем. Я отступила на шаг, чтоб они меня не заметили. Но тут же вспомнила, что меня, собственно, нет. Есть безликое белое домино. Мое любопытство нарастало. Я взяла с подноса баночку с колой и, будто невзначай, встала позади пары.
   – …Да, изменяет мне, но она мать моего ребенка, – констатировал Игорь. – Ты должна понять, что я не уйду из семьи. Хватит, набегался! Я понимаю, то, что случилось между нами месяц назад, могло ввести тебя в заблуждение. Увы, старый греховодник не удержался!
   – Не надо шутить! Я жить без тебя не могу! – пылко воскликнул слепой.
   Мое предположение подтвердилось – Рената!
   Она небрежно отбросила в сторону трость и прижалась своими размалеванными губами к губам Игоря, приподняв с его лица картонную волчью пасть. Рассеянным взглядом я увидела, что в полутемном зале целовалось еще несколько пар. Я почувствовала себя старой и одинокой. Все участники карнавала показались мне играющими в одну общую игру под названием «вечная любовь». И только я была без партнера, а потому оставалась вне игры. Но аниматор, массовик-затейник, никого не оставлял без внимания. Он, действуя под маской политика-балагура, решительно командовал гостями. Соединив одиночек в пары, подобно тем, какими водят детский сад на прогулку, аниматор заставил публику танцевать нескончаемый народный танец. Все изощрялись, как умели: скакали, прыгали, спотыкались. Моя рука была зажата чьей-то мозолистой ладонью. Заскорузлая рука партнерши никак не вязалась с девичьим образом – барышней в русском сарафане с кокошником на голове. Вуаль скрывала лицо «барышни». Но я не пыталась разгадать анонима. Мысли уступили место ощущениям и чувствам. Я уже впала в медитативный транс, благостное безразличие охватило меня. Восточная музыка ритмично наполняла зал. Рената пригласила группу, подражающую в своей игре алтайским шаманам. Звук бубнов задавал темп. Кружение в маленьком зале усиливало кружение головы. «Барышня» в народном сарафане, с которой мы прыгали в нескончаемом хороводе, замедлила движение. Было видно, что она притомилась. В какой-то миг я вынырнула из забытья и заметила под смеющейся полумаской девушки седые усы дедушки – очень похожие на те, что носил скульптор Филипп Шиманский, бывший поклонник Ренаты. Наконец дедка совсем запыхался и попросил пощады:
   – Милое домино, дайте хоть минуту передышки бедной «девочке». Вы так стремительно несетесь вскачь, что мне не поспеть за вами.
   Хрипловатый голос «девушки» окончательно подтвердил мою догадку: да, Филлип!
   – Может, вы хотите присесть? – участливо спросила я, окончательно возвращаясь к реальности.
   Филипп рассмеялся и обнял меня:
   – Я просто хотел услышать ваш голос и понять, с кем я, милая Елена. Вы так углубились в процесс хоровода, что даже не отвечали мне. Что с вами? Наслаждаетесь любовью? Или тонете в пучине ревности?
   – Ревности? Очень неожиданное предположение!
   Мое удивление было совершенно искренним.
   Если во время непроизвольной медитации и грезился мне чей-то образ, это было милое лицо Матвея. А между нами не стоял третий лишний!
   Филипп на мгновение снял кокошник с приклеенной к нему вуалью и вытер со лба пот. Потом серьезно произнес:
   – Мне казалось, счастливый вид Ренаты и этого волка в овечьей шкуре, – Филипп с сарказмом переиначил костюм Игоря, – способен вызвать слезы не только в моем изношенном сердце.
   – Для счастья у Ренаты не много оснований. Вряд ли чувства Игоря соответствуют ее ожиданиям.
   – Ветреник?
   – Я бы не стала приклеивать ярлык, но… Филипп прервал меня и взволнованно заговорил:
   – А я бы никогда не оставил Ренату, если бы она не ушла от меня.
   – Рената представляет ситуацию в другом свете. Разве не вы покинули ее, вернувшись к своей жене?
   – Все так сложно, Леночка. Так неоднозначно… Черт возьми! Вы только посмотрите, что выделывают!
   Игорь и Рената умудрялись под ритмичные шаманские бубны изображать брейк-данс. У Ренаты это выглядело очень красиво. Ее гибкая фигура прогибалась почти до полу, изворачивалась и даже крутилась на одной руке. Я и не подозревала о таких способностях своей младшей подруги. Игорь-волк неумело подстраивался под девушку и, в общем, смотрелся комично. Однако весь этот шутейный праздник как бы предусматривал любые дурачества.
   Неожиданно Игорь громко вскрикнул и, запнувшись на полушаге, повалился навзничь. Послышался чей-то визг, стон, крики. Стоящие рядом гости бросились к Игорю. И только один человек в костюме спецназовца, с красным автоматом за спиной, двинулся в противоположную сторону, лавируя среди толпы.
   – Держите его, охранника с красным автоматом! – закричала я.
   Мой слабый крик потонул в общем гомоне. Однако стоящие неподалеку услышали слово «охрана» и передали его по цепочке. И охрана уже бежала: три крепких парня в десантной форме и без всяких масок на лицах. Все высокие и стройные, ничуть не похожие на приземистого «спецназовца» в маске.
   Мы с Филиппом тоже пробрались к упавшему – меня пропустили вперед, Страшная картина открылась моему взгляду: из-под Игоря медленно вытекала огромная лужа крови. Кто-то уже вызывал «скорую», включили общий свет. У изголовья Игоря рыдала Рената, сквозь рыдания вопрошая, жив ли он. Лицо Игоря, уже без маски, было мертвенно-бледным – волк, припорошенный снегом. Я присела к его изголовью, осторожно положила руку на его лоб. Игорь был в сознании и пытался что-то сказать, но у него не хватало сил. Добровольный помощник из толпы протянул мне бинт, видимо из автомобильной аптечки. Но где же рана? Почему никто не слышал выстрела? Игорь сам упал или ему помогли? Откуда море крови? Я попросила охранников аккуратно повернуть Игоря на бок – кровавое пятно на полу мгновенно расширилось. Однако картина прояснилась. Толстые ватные штаны от костюма волка были прорезаны, определенно ножом, наискосок всей ягодицы. Я быстро соорудила тампон из бинта и ваты и заткнула им рану, крепко прижав рукой. Струя крови уменьшилась, а вскоре и вовсе остановилась. Игорь разлепил бледные губы и тихо произнес:
   – Кажется, я цел!
   Добровольные сыщики кинулись осматривать место происшествия и скоро наткнулись на настоящий финский нож. Его окровавленное лезвие не оставляло сомнений – тот самый! У кого-то нашелся полиэтиленовый мешочек, и нож аккуратно поместили туда – улика для следователей! Мои слова о человеке с красным автоматом всерьез никто не воспринял. Вряд ли преступник стал бы так светиться, да и нож сподручнее спрятать под плащом.
   Уже давно в зале горел свет, и всех попросили снять маски. Однако вычислить нападавшего было невозможно. Гости пытливо вглядывались в лица друг друга, испытывая легкое беспокойство – многие были незнакомы. Я обвела внимательным взором всех, выискивая персонажей-спецназовцев. Этот костюм пришелся по нраву нескольким гостям, среди них были и девушки. Кто-то из них? Вдруг снизу прибежал вахтер нормалистов (сегодня он был на посту), потрясая красным автоматом-муляжом и черной шерстяной шапочкой:
   – Смотрите, что я нашел. Эти игрушки валялись в снегу, за углом дома. Вон там!
   Все выбежали во дворик. Крупные мужские следы, вдавливаясь в снежную целину, вели к низенькому заборчику с тыльной части особняка. Толпа ряженых метнулась в ту же сторону. Сразу за заборчиком темнела пустынная набережная замерзшей Мойки. Ни машин, ни пешеходов. Снег с набережной хорошо счищался, а потому следы убежавшего обрывались в двух метрах от заборчика. Будто человек бежал, бежал и внезапно взлетел. Но скорее всего, просто сел в машину и уехал.
   Мы вернулись в галерею. Выходит, не зря я насторожилась при виде фигуры с детским автоматом. Надо было прислушаться к внутреннему голосу, попросить гостя снять маску! Минут через сорок приехала «скорая помощь». Игорь в это время уже лежал в читалке, разумеется, на животе и потягивал коньяк. Он заявил, что предполагает, чьих рук это дело. И что его ребята разберутся. Нет, в милицию обращаться не будут. Одним ножом ничего не докажешь. Наверняка отпечатков преступник не оставил. Игоря положили на носилки, тоже на живот, раной вверх, и понесли к карете «Скорой помощи». Хотя порез был поверхностный (толстые штаны волка защитили Игоря), рану следовало зашить и правильно обработать. С Игорем в машину, вместе с охранниками, запрыгнула и Рената. Я оказалась лишней.

Глава 10

   Покушение на Игоря в моей галерее взволновало меня сильнее, чем самого Игоря. Его поведение казалось мне слишком беспечным. Почему он не обратился в милицию? Почему, наконец, не усилил личную охрану? Напротив, как-то повеселел после всей этой истории и однажды, позвонив, пригласил меня в свой офис.
   – Что-нибудь случилось? Зачем я тебе понадобилась?
   – Приезжай, все узнаешь. Хочешь, машину за тобой пришлю.
   – Пришли. На моей сегодня Гальчик катается. Но времени у меня в обрез. Я сегодня Матвея на вокзале встречаю.
   – Я тебя надолго не задержу.
***
   Через два часа я сидела в просторном кабинете Игоря, отделанном по последнему слову офисного дизайна: ничего лишнего, все очень функционально. Контраст черного цвета и сверкающей позолоты на строгих конструкциях новомодной мебели придавал помещению изысканность. Большие окна выходили на заснеженную Фонтанку. Здания на противоположном берегу реки не затмевали солнца. В эти первые дни января небесное светило будто народилось заново, после долгих серых дней, и потому радовало с новой силой. Элегантный, похожий на светского льва (а вовсе не глупого волчонка), седовласый Игорь расхаживал по кабинету и широко улыбался:
   – Знаешь, зачем я тебя позвал, Елка?
   – Теряюсь в догадках.
   – Я решил после этого дурацкого покушения написать завещание. Круто придумал?
   – Не понимаю, почему ты так весел? По-моему, ты должен усилить охрану, а потом уже думать о завещаниях.
   – Во-первых, скажу тебе, наивная девочка, что никакие меры не помогут, если ты заказан. Во-вторых, ничего серьезного за этим покушением не стоит. Сама посуди, в той карнавальной толчее мне можно было запросто пырнуть нож под ребро, и дело с концом. Мне же только задницу чуть поцарапали. Ты что думаешь, это случайность?
   – Ты думаешь иначе?
   – Разумеется! Это просто угроза, предупреждение, способ добиться своего.
   – И ты знаешь, кто тебе угрожает?
   – Почти на сто процентов. Это дело рук Алексея, братца моей первой женушки.
   Ну конечно! Я вспомнила взгляд, похожий на Ольгин. Я не видела Алексея лет десять и почти забыла о его существовании. Но ведь именно он в свое время «кинул» Игоря, когда они были партнерами по бизнесу. Потом их пути-дорожки с Игорем разошлись. Игорь сумел подняться вновь, а Алексей, кажется, затеял что-то свое, но обломился. Получается, опять всплыл на горизонте!
   – Он что-то от тебя требует?
   И немало. Пытается на правах братца Ольги выкачать кругленькую сумму. Разумеется, прикрывает свое нахальство потребностями Ольги. Но Ольга, слава богу, и сама работает, и дачей моей родительской пользуется, и от Дениса помощь поступает. А Денису кто платит? Думаешь, я бы и чужому дяде столько выложил, сколько Денис у меня получает?
   – Пожалуй, убивать тебя Алексею невыгодно, согласна. Тогда его выходка с ножом – просто издевательство какое-то.
   – Все-таки я решил кое-какие меры предпринять в связи с этим инцидентом. При моем положении доброжелатели всегда отыщутся. Вот, смотри, – Игорь взял со стола лист бумаги и протянул мне, – это мое завещание. Сейчас придет нотариус, и мы в твоем присутствии его заверим.
   Я уткнулась в текст. Приличная доля отводилась маленькому сыну и Веронике, но с припиской, что в случае, если Вероника не выйдет снова замуж. Не забыл об Ольге и старшем сыне, Денисе. Ему в основном передавались акции Игоря. Но кусок пирога, предназначенный Ольге, мог показаться насмешкой – в ее собственность переходила только дача, которой Ольга фактически уже распоряжалась единолично. Отдельным пунктом была указана Рената. Полуслепой художнице Игорь устанавливал персональную пожизненную стипендию, а также завещал несколько элитных квартир, купленных им недавно в только что выстроенном доме, – целый этаж.
   – Рената знает о твоем широком жесте?
   Нет. И не так уж широк мой жест. Четыре квартиры – это пустяки. Пусть перейдут художникам. Они люди безалаберные, нищие. Как-то Рената говорила о своей мечте под одной крышей собрать своих единомышленников. Хочется оставить о себе добрую память. Но это так, на всякий случай. Я умирать пока не собираюсь.
   – Тогда к чему спешка с завещанием?
   – Я тебе все объясню.
   Но объяснить он не успел. Секретарша, заглянув, доложила, что пришел нотариус. Тут же появился и господин с папкой в руках. Для него это было обычной работой – заверить завещание. Он еще раз проверил текст, зарегистрировал документ в принесенной с собой, прошитой веревочками тетради и велел нам с Игорем расписаться в соответствующей строчке.
   Только когда нотариус удалился, я вернулась к деликатному разговору:
   – Ладно, пусть завещание. Но скажи, Игорь, как ты обезвредишь себя от домогательств Алексея?
   – Этим завещанием я и обезвредил его. Я постараюсь, чтобы он узнал о его существовании и понял, что их семейке невыгодна моя смерть. Напротив, в случае чего эта дача круто загрузит Ольгу – придется немалый налог за право вступления в наследство платить.
   – Не слишком ли ты сурово наказываешь бывшую женушку? Где она денег возьмет?
   – Ну, я думаю, сынок поможет. Не в этом дело. Алексей должен знать, что живой я ему выгоднее.
   Игорь спохватился и попросил секретаршу принести кофе. Я тоже вернулась в реальность. Вспомнила, что пора на вокзал, встречать Матвея. Наскоро выпив чашечку ароматного напитка, я поднялась. Игорь приказал своему шоферу отвезти меня.
***
   Полдороги я обдумывала положение Игоря. Какое хитроумие он проявил, защищаясь от бывшего шурина! В этом весь Игорь. Не в милицию обратился, не наказал своим молодчикам нагреть бока вымогателю, а составил завещание! Но постепенно мысли об Игоре ушли на задний план. Теперь я всецело была с Матвеем.
   Он – полная противоположность Игорю: суетные земные дела мало его интересовали. Матвей скромен в потребностях, избегает конфликтов, начисто лишен честолюбия. И общаться с ним проще. За его словами никогда не маячила обидная подоплека. Сарказм, ирония лишь изредка проскальзывали в речи Матвея. Я тоже потихоньку отвыкала от этих приемов душевной защиты (или нападения), к чему приучил меня Игорь. Матвей славно обволакивал меня ласкающими ухо именами: киска, рыбка, заинька. Даже в детстве меня не баловали добрым словом. Мама была человеком жестким. Сейчас Матвей давал мне то, что я недополучила девочкой. И как ребенок, доверилась ему.
   На перрон я поспела вовремя.
   Вот и Матвей! Слегка запыленный с дороги, крепко обнял меня, поцеловал пылко, как юнец. Каждая встреча в жизни – это приз, не то что расставания! Мы с Матвеем решили ехать на метро. В последнее время я редко пользовалась общественным транспортом, и меня поразила суета. Кругом торговые палатки, ларьки, толчея. Матвей же казался удрученным.
   – Сколько народу на одном квадратном метре, – заметил он. – А там, вокруг зоны, безлюдье, снежная равнина. Ветер да мороз.
   – Как дела у Нади? – поинтересовалась я. Матвей оглянулся:
   – Здесь не место, потом расскажу.
   Толпа пронесла нас по переходу, окончательно прижав друг к другу в вагоне. Никогда прежде я так не радовалась толчее. Быть зажатыми в гуще людских тел вдвоем – что может быть прекраснее!
   От метро мы добирались пешком: шли вдоль закованной в лед Мойки, прижимаясь друг к другу, как в метро.
   Матвей явно тянул с отчетом. Потом неохотно начал:
   – Видишь, какое дело. У нас не было свидания.
   – Почему? Она провинилась, в карцер попала? – напрягла я свои знания, почерпнутые из фильмов.
   – Если бы. Там дело серьезное. За день до моего приезда она попалась на передаче наркотиков…
   – Как так? За ними же наблюдают. Где она их достала?
   – Черт ее знает… Теперь новый срок грозит, а у нее и прежний был не мал.
   – Значит, девочка не скоро маму увидит?
   – Придется мне быть за папу и за маму.
   На лестнице мы расстались. Матвей пошел к себе, сказав, что устал с дороги. Признался, что не спал, ехал в общем вагоне. Надо же, какой гордый. Трудно ли ему было взять у меня деньги, чтобы купить плацкарт!
***
   Я вернулась в свою квартиру одна. Здесь меня уже ждала Рената. Сказала, что у нее образовался лишний билет в филармонию, предложила пойти. Я сразу согласилась. Хотя день у меня вышел сумбурный, возможность послушать музыку с Ренатой обрадовала. Других друзей, способных поймать со мной одну волну, у меня не было. Еще через час я, приняв душ и наскоро приведя себя в порядок, была готова к выходу.
   Программа вечера была под стать моему настроению. Симфонический оркестр исполнял «Реквием» Моцарта:
   В антракте мы с Ренатой вышли в фойе и влились в спиралевидные потоки слушателей, в основном женщин, чинно шествующих по мягким ковровым дорожкам. Однако музыка продолжала звучать во мне. Она оживила обрывки каких-то необъяснимых чувств в моей душе, невнятное волнение, печаль о прошлом и светлые надежды. Что-то похожее, но только вслух, высказала и Рената. Но ее чувства имели конкретного адресата.
   – Леночка, меня сегодня музыка проняла насквозь. Мне кажется, это траурная песня о нас с Игорем. Я так боюсь за его жизнь!.. И своя мне будет не мила без него.
   – Ничего с Игорем не случится.
   – Ну как же, а покушение?
   – Это не совсем покушение. Игорь мне сегодня рассказал о некоторых обстоятельствах. Это так – легкая разборка. Ничего серьезного.
   – Правда? И он знает, кто в этом замешан?
   – Конечно, милая. Уверяю тебя, просто мальчишеская ссора.
   Я намеренно принижала значение инцидента, чтобы успокоить Ренату. И она повеселела:
   – А мне он ничего не сказал, вреднюга.
   – Судя по твоему тону, ты уже считаешь себя вправе быть посвященной в дела Игоря. Ваши отношения как-то углубились?
   – Пожалуй! Но все так шатко! Мне все время приходится его шевелить, куда-то тянуть, звать. Порой я сомневаюсь, любит ли он меня.
   – Ну конечно, любит, – успокоила я подругу.
   Пока оставалась надежда отговорить ее от травмирующей связи с женатым Игорем, я делала это, как могла. Но все мои попытки оказались тщетны. В нынешней ситуации, когда связь между ними крепчала, дальнейшие назидания были бесполезны. Продолжи я их, Рената решила бы, что во мне говорит неизжитая ревность. Но ни ревности, ни чувств, кажется, не осталось вовсе. Особенно теперь, когда он на моих глазах изменял своей третьей жене, Веронике.
   Воодушевленная Рената заговорила еще торопливее:
   – Он такой, такой замечательный! Понимает меня с полуслова. И такой умный! Иногда я теряюсь даже от его едких замечаний.
   – Очень на него похоже.
   – Нет, ты не права. Он не злой! – Рената рьяно защищала Игоря, опровергая мысли, ею же и придуманные. – Просто он видит жизнь шире, чем мы с тобой. Мне так хочется ему соответствовать! Сейчас я работаю над скульптурной композицией, посвященной ему. Меня переполняют идеи, и все оттого, что он рядом!
   Прозвенел звонок, извещающий о начале следующего отделения. Люди потянулись в зал. Я взглянула на Ренату. Вдохновение красило ее. Гордо вскинутая голова, порозовевшее от признаний лицо, стройная, высокая фигура, как всегда облаченная в многослойные яркие одежды. На пальцах рук посверкивали перстни-радарчики, подаренные Игорем. И хотя сейчас Рената могла обходиться без оных, она не снимала их. Функционально они были сродни сильным очкам, но для нее еще служили своеобразным талисманом – знаком присутствия Игоря. Игорь стал для нее всем. Возможно, художнице нужна муза, и почему не Игорь? Зрелый, умный, обаятельный мужчина – о таком мечтает любая женщина. И Рената – не исключение!
   – Что мы все обо мне да обо мне! – всколыхнулась Рената, когда мы уселись в кресла. – Как поездка Матвея?
   – Так. Ничего, – кратко ответила я.
   Среди нарядной публики и ярко освещенного зала поднимать разговор об осужденной Надежде, о ее новом преступлении говорить не хотелось. Да Ренату и не очень интересовали дела незнакомой женщины. Волновало ее совсем другое.
   – Не понимаю я тебя, Лена. Матвей неплохой дядька, руки у него золотые. Но о чем с ним можно говорить? Он чем-нибудь, кроме романсов, увлекается? Ах да! Ты говорила, любит участвовать в конкурсах и розыгрышах подарков, – усмехнулась она.
   – Он ищет формулу счастья, Рената.
   – Брось, Лена. Ну как ты можешь верить этим бредням? Просто азартный мужик. Он небось и на игровых автоматах денежки спускает?
   – Ему спускать нечего, Рената.
   – Вот именно. А заведись в кармане копейка?
   Я была обескуражена. Да, увлечение лотереями казалось нелепым. Но я чувствовала искания Матвея в каждом слове, в каждом вздохе, в любой фразе. И эти его тетрадки… Не зря же он извел кипу бумаги? Значит, есть у него какие-то мысли! Однако для меня предназначались не мысли, а безумная нежность и ласки. Он дарил мне свои чувственные губы, мягкие руки, осыпал меня дрожью своего хрипловатого голоса.